Стены

- Вы же спасете ее, правда? – заламывая себе руки, умоляюще гипнотизирую красивую женщину в белом халате. Она в ответ внимательно смотрит прямо в лицо. Видимо соображает: в адеквате ли я, и какую информацию мне можно выдать.

- Состояние средней тяжести. Придется много усилий приложить. Мы сделаем все, что от нас зависит. Вас я попрошу организовать специальное питание. Больница не в состоянии его обеспечить. Редкое заболевание и нам первое время подстроиться под неё будет очень трудно.

Я смотрю на стены, а стены угрюмо смотрят на меня. Светло синяя краска выгорела от ярких лучей солнца, свободно проникающих в палату, и кажется глазу серой. Единственным ярким пятном в проеме между голыми окнами цепляет взгляд детский рисунок гуашью на сказочную тему. Стеклопакеты без ручек, как и полагается в детской больнице. Старенькие кроватки заправлены в чистое с незатейливым рисунком бельё. Столик на шатающихся ножках, два табурета, старательно подклеенный в нескольких местах линолеум. Но меня все это не напрягает. Как и моего ребенка. В моей душе появилась надежда, а с нею пришла и радость, что всё скоро закончится как страшный сон.

Я распихиваю шоколадки по карманам санитарок и медсестер с просьбой не отказать в заботе о моём ребенке, который сам встать с постели не может. Персонал больницы смущается. Все уверяют меня, что всё будет хорошо.

Шоколадок в целом ушло много, но, как оказалось потом, я их все раздала в качестве благодарности. Люди, в большинстве своем, доброжелательно относятся к другим и хотят выполнять свою работу хорошо. Странно, но я никогда раньше не думала о том, что простая санитарка может искренне радоваться успехам чужого выздоравливающего ребенка, терпеливо уговаривать его покушать, способна без раздражения вынести за ним горшок. Болезнь моего ребенка заставила меня увидеть в людях их доброе сердце и начать думать о них лучше.

- Мы стараемся. Подбираем лечение методом проб. Иначе ничего не получится. Три дня на новый антибиотик. Если не помогает, меняем. Сейчас пробуем из резерва. Никто не может предсказать, какой именно подействует. Ухудшения нет, и это радует, - пытается дозировано и аккуратно донести до меня информацию врач.

- Я понимаю. Я вам очень благодарна!

- Может, поговорите с нашим детским психотерапевтом? Ваша девочка. Она необычная. У неё поведение слишком взрослое. Когда медсестра забывает её вовремя позвать на укол, она сама приходит и напоминает, что ей не сделали инъекцию. Она все спрашивает, все изучает. Дети так себя не ведут. Они веселятся, бегают, забывают о процедурах. Вы, может быть, слишком к ней строги? Сходите к нашему специалисту, побеседуйте.

Тесный кабинет у психотерапевта. Ну и ладно. Я рассматриваю ворох бумаг и папок на её столе, подвесной календарь над её головой. Стены - они точно такие же унылые, как и в палате. С тоской молча выслушиваю претензии ко мне в неправильном воспитании, что ребенок уже только-только стал поправляться, а вчера снова случилось ухудшение. Что я слишком строгая и требовательная мама и прочая…

Наконец, когда психотерапевт выговорилась и выдохлась в своих фантастических предположениях, я у неё спросила:
- Какое вчера было число?

- Первое сентября. А что?

- Вчера была школьная линейка. Дочь готовилась к учебе. Хотела на линейке похвастать своими выкрашенными в рыжую хну волосами.Тетка родная,пока меня не было дома, подбила её на этот подвиг. Мы с мужем купили впервые ей туфли на высоком каблучке. Новую шикарную блузку, новый сарафанчик. И что вы хотите? Чтобы мой ребенок вам вчера сказал глупость типа: не хочу лечиться в больнице, а хочу стоять на линейке красивая, хвастать собою и своими обновками перед подружками? Она не глупый ребенок, поэтому вам сказала, что причиной её грусти является ухудшение самочувствия.

- Но вы, на мой взгляд, очень строгая мама. И слишком требовательная. Ваш ребенок запуган! – парирует мне врач.

Вот оно что, откуда у лечащего врача эта фраза, думаю я про себя. А ей вслух высказываю:
- Да, моя дочь учится с отличием. Но это такой ребёнок! С таким характером! Она такая родилась и впитала в себя все самое лучшее, что есть в нашей семье! Представьте себе, что я в прошлом году ни разу не подписала её школьный дневник, и даже не заглянула туда. Не верите? Тогда представьте, что вы родились в семье, где один дед двадцать лет руководил предприятием, второй дед всю жизнь руководил идеологией в армии, прадед работал главным редактором газеты, двоюродный дед носил звание заслуженного работника культуры, бабка руководила испытательным центром, тетка родная работает завучем в школе, дядя родной подполковник, и мы с мужем тоже - руководители. К чему будет стремиться ребенок, на ваш взгляд? Моей дочери, чтобы успокоиться, нужно знать хотя бы в общих чертах то, что врач собирается с ней делать. Неизвестность вызывает у неё тревогу. Станете ей это рассказывать на уровне её понимания, получите её доверие к вам.

На следующий день:
- Мама, заходила психотерапевт, спросила как у меня дела и сказала, что у меня очень хорошая мама. Я люблю тебя.

- Я тоже тебя люблю, моё Солнышко!

Бесконечные баночки. Стерилизую их в духовом шкафу. Быстро раскладываю и разливаю в них обеденные или вечерние блюда, упаковываю в газеты и полотенца, делаю термосы и несусь с ними в больницу. За это время я даже научилась выпекать печенье без муки и яиц. Все из тех же круп, что и на второе. Сама свой рецепт придумала, чтобы хоть немного разнообразить своему Солнышку питание. Прибегаю, ополаскиваю в умывальнике руки и начинаю кормить.
Вдруг на соседней койке начинает еньчить и кричать девочка. Кричит, что ей плохо, что она сейчас умрет. У неё сахарный диабет. Соображаю, что она ничего не ела. Её привезли из деревни, и еды у неё с собой нет, а до обеда ещё целый час. Зову медсестру с вопросом, можно ли эту девочку покормить? Дочь кивает головой, и я половиню в соседскую тарелку гречневую кашу с мясом из банки. Несколько ложек – и соседка по палате уже улыбается. Ей легче. Ну что же. Вечером принесу двойную порцию. Мне не сложно и не жалко. Лишь бы на здоровье!

Студенты окружили больничную койку. Двое ошиблись в поисках селезёнки, и моя девочка им робко пальцем подсказывает область, где её нужно искать. Я смотрю на дочь, а она, раздувая щеки, показывает мне глазами, что студенты ничего не знают. Я ловлю её мимику и понимающе улыбаюсь.

Первый снег, конец ноября. Я с нетерпением ожидаю выписку:
- Спасибо, вам доктор! Я ноги вам готова целовать! Вы просто кудесница! Моей дочери очень повезло, что она попала в ваши руки! – Щебечу я в радостном волнении.

- А я хочу вас поблагодарить. Вы одна из тех редких мам, которая верила нам. Вы полностью выполнили наш уговор. Позволили нам лечить вашего ребенка так, как мы считали нужным. Не вмешивались в ход лечения и не мешали нам. Мы были уверены в том, что вы полностью закроете вопрос с питанием и эмоциональным состоянием вашей девочки. Это наша общая заслуга.

Я плачу. Чёрт! Должна улыбаться, а я вдруг расплакалась…

За четыре года детскую больницу не узнать. Все изменилось! Везде сделаны ремонты, новые двери, красочные стены с рисунками и полы. Даже для детей и родителей нарисованы по коридору в кабинеты разноцветные стрелочки. Новая современная мебель. Яркие жалюзи на окнах. Везде камеры. Новые порядки. И новая лечащая врач. Та, которая спасла жизнь моей дочери, нашла работу и уехала в Италию.

- Мамочка, забери меня отсюда, - причитает в телефон моя дочь через несколько дней, - они здесь сами все тупые и меня тупой считают. И порядки здесь стали идиотские. Они двери в коридор на ключ закрывают. Даже выйти во внутренний двор на прогулку не могу. Камеры везде все записывают. Мамаши с маленькими детьми как дебилки, кидают их, а сами в телефонах сидят. Эти дети лезут к моим книгам и тетрадкам, портят их. Все орут целыми днями. То мамаши кричат на детей, то их дети. Никто этим мамашам замечания не делает! Врач ничего мне не говорит, когда я спрашиваю. Разговаривает со мной, как с младенцем. Назначила лечение не такое, как тогда в первый раз. Мне только хуже становится!

Сидим с мужем в поликлинике у детского врача и советуемся, что нам делать:
- Есть вариант, - предлагает нам специалист, - но вам он не понравится. Вашему ребенку уже шестнадцать и в принципе её могут принять во взрослую больницу. Только там нет таких прекрасных условий, которые есть в детской больнице. Некоторые попробовали лечить своих детей во взрослой больнице, но потом все равно вернулись в детскую. Финансирование другое. Комфорт не тот. Придется что-то из лекарств докупать.

- Мы хотим попробовать, - настаиваем мы на своем.

Вот они. Все те же родные, голые и серые обшарпанные стены. Ремонтом давно не пахнет. Койки и прикроватные тумбочки ещё древнее ремонта. В холле квадратный телевизор служит подставкой для цветов. Бабульки группируются между собой и поглядывают в сторону моей дочери.

- Ты, правда, тут хочешь остаться? На этой койке? Среди всех этих пожилых женщин? А если они пукать начнут? Как?

- Мама, тут врач нормальная! Она изучила подробно все, как меня лечили в первый раз! Она мне все рассказала, все объяснила, мы с ней выработали план моего лечения. А днем Елена Никитична разрешила мне выходить на улицу.  И даже на ночь уезжать домой! Я могу гулять по больнице везде, где хочу. Никто меня не караулит и за руку не хватает. Я сама за себя отвечаю и за свое лечение. А мне надо вылечиться очень быстро. У меня скоро международная олимпиада. Мне готовиться надо…

Стены…
Возможно, что стены тоже важны и нужны. Но, почему-то вместе с отремонтированными стенами и появлением новой мебели неожиданно уходит то самое внимательное  доброжелательное и доверительное отношение к маленьким пациентам.

А ещё я поняла, что хороший врач может вылечить тяжелую болезнь даже в полевых условиях.
Возможно, я и не права, но стены здесь ни при чём…