Путин ушел

«Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг»
                Ф. И. Достоевский.

Путин ушел
Действия книги разворачиваются в параллельной вселенной, путешественникам между мирами известной как Земля-20. Любые совпадения с реальными лицами и событиями нашего мира являются случайными. 
Пролог
Высокий господин потушил сигару о край пепельницы. В комнате стоял приятный запах дорогого курева. Очень дорогого. Но собравшиеся теплым августовским днем на скромной швейцарской вилле финансовые воротилы могли себе это позволить. Они, наверное, могли позволить себе вообще все. Но в их обществе выставлять богатство на показ считалось моветоном. Второй господин покачивал носком ободранного, плохо почищенного туфля. Он был невысоким, скулы его украшали бакенбарды, и на ногах имел не свежие туфли. Что ж, получая несколько десятков миллиардов долларов нигде не задекларированного годового дохода, он мог не обращать на мнение окружающих никакого внимания. Впрочем, к его чудачествам в их кругу давно привыкли. Третий господин, страдающий одышкой, поморщился.

– Господа, ну сколько можно курить? Никакого здоровья с вами не напасешься.
На его выпад двое других не обратили внимания. Высокий подошел к окну, доставая новую сигару из деревянной коробочки, украшенной крупными алмазами, которую извлек из внутреннего кармана.
– И так, господа. Вы считаете, что пора принимать радикальные меры?
Господин в ободранном туфле  качнулся вперед.
– Это надо было сделать еще вчера. И тогда бы этот выскочка Тамп никогда бы не попал в овальный кабинет.
– Он мне всегда не нравился, – господин с одышкой снова сморщился. – На редкость нахальный тип.

– При этом вы охотно суживали его деньгами, если меня память не подводит.
– Не я, так кто-нибудь другой ссудил. С  такой поддержкой у глобалистов он бы в любом случае не пропал.
 – Вернемся к нашим баранам, – высокий помахал рукой с горящей спичкой, и огонек потух. – Я ставлю на самый радикальный способ решения наших проблем.
– Я всегда говорил, что уговорами такие дела не решаются. Убери этого президента в свое время, и сейчас не Тамп, а наша старушка Киллари командовала бы парадом в Белом доме.

– Мы отлично осведомлены, как вы не любите этого выскочку, – господин в поцарапанном ботинке чуть заметно улыбнулся. – Но решать-то мы собираемся не с ним, как я понимаю?
– К этому рыжему подобраться труднее, чем слетать на Спутник.
– Может, когда-нибудь и слетаем по-настоящему, – господин в поцарапанном ботинке привстал с кресла, дотягиваясь до карамельки в вазе. – Хотя я лично не вижу в этом никакого практического смысла. А вообще, подобраться можно к кому угодно. Но я убежден – убивать президентов нашей благословенной страны – плохой тон.

– Это верно, – высокий господин обошел вокруг кресел. – Гораздо сподручнее решить вопрос в этой дикой Рассеи.
– И тогда наш Тамп точно провалится на выборах в следующем году, – господин с одышкой развернулся, чтобы видеть высокого.
– Несомненно. Без Путина он ослабнет на пятьдесят процентов, – господин задумчиво качнул туфлем с царапиной.
– А наша страшненькая Киллари именно на такое же количество процентных пунктов приобретет.
– И наша цепная свора, так сказать, демократических СМИ порвет его, как тузик грелку. Надо, надо активировать нападки на Россию и Путина. Пусть обвиняют президента в чем угодно, хоть в изнасиловании инопланетянки, но чтобы информация лилась непрерывным потоком, – господин с одышкой хищно оскалился. И в этот момент собеседники увидели его настоящее лицо – лицо безжалостного хищника.

Впрочем, они слишком давно и хорошо знали друг друга, чтобы удивиться произошедшей с их товарищем метаморфозе. Они вообще были похожи друг на друга.  Может, вот этой хищностью, затаенной в каждом вроде бы вальяжном движении. Может, своими немереными никакими форбсами капиталами, а, может, тем, что считали весь мир шахматной доской, на которой играют только они. Но в последнее время в мире что-то изменилось. За доской появились другие игроки. И старым, хочешь-не хочешь, приходиться тесниться. Но так просто сдать завоеванные и в прямом смысле – мировыми войнами, и другими, но тоже не менее разрушительными методами, позиции они позволить себе не могли. Потому что это означало проявить слабость. Что в их мире означало только одно – смерть. 
Высокий господин оживился:

– Откуда такое интересное выражение?
– А, читал у одного русского.
– Да, эти русские всегда держат туз в рукаве. И страшны своей импровизацией.

– Верно подмечено. Я думаю, вы понимаете, что в данном случае, промедление смерти подобно. Мы и так теряем позиции почти по всем направлениям. Тамповские люди переигрывают нас, как мальчишек. Я думаю не надо вам напоминать, что если новый миропорядок, основанный на главенстве в мире доллара и нашей благословенной страны, не станет главенствующим в повестках дня всех основных правительств,  через год-два мы станем обречены? А если Тампу удастся обрушить вудскую систему, основанную на нашем зеленом, то мы будем обречены еще раньше.
– Кадры, кадры – вот наша проблема.
– Значит, решено. Я отдаю приказ своим людям начать подготовку акта.
В комнате стало очень тихо. 
   
Глава 1
То, что он должен сделать сегодня, когда-то перевернет историю. До выхода оставалось пол часа, но Григория Дутюка, мелкого клерка небольшой компьютерной фирмы в столице, уже заранее била мелкая дрожь. Вроде продумали каждую деталь, учли и отрепетировали на заброшенной дороге где-то в диком подмосковье операцию, а все равно потеешь от волнения. Он вообще последнее время стал чаще потеть, наверное, возраст сказывается. За спиной полтинник, а впереди? А вот, сколько впереди, он старался не думать. Если все получится, как запланировали, то завтра он проснется достаточно обеспеченным человеком. Во всяком случае, на год безбедной жизни хватит. А там еще что-нибудь подвернется. Он верил, что заказчикам проще заплатить ему, чем убивать. По их словам он должен остаться единственным человеком в России, владеющим этой информацией. Ну, кроме Четвертого, конечно. Но тот уже совсем другого полета птица.

Исполнители канут в небытие сразу же после того, как закончат пока только авансированную работу. Остаток оплаты находился в коробке из-под обуви в платяном шкафе, и Дутюк небезосновательно считал эту сумму тоже своим маленьким приработком. Ну, относительно маленьким. Это если сравнивать с сумой общей выплаты, которую он получит завтра. А если с зарплатой учителя в провинциальном городке, то она покажется очень даже ничего. Все в жизни относительно. Григорий глянул на ручные часы. Час ночи. Пора. Он выдохнул, два пальца, сложенные  вместе, привычно кинули левосторонний крест на грудь. И стул под ним  сиротливо скрипнул, пустея.

По дороге он размышлял о решении заминировать строящуюся дорогу. На том ее конце заканчивалось строительство крупного оборонного завода. Что там будут выпускать, Григорий не задумывался. Но идея заказчиков явно имела смысл. Президент имел привычку заезжать на разные стройки, а уже на оборонные сам бог велел. Григорий догадывался, что возможно, заминируют не только эту дорогу. Но… Ему какая разница, сколько этих пукалок закопают в других местах. Не его дело.
Он остановил машину за километр от объекта. Здесь, скрывая подъем на небольшую горку,   шумела кленовая роща. Фары выхватили пару уже знакомых деревьев, машина с заглохшим мотором почти бесшумно вкатилась на заранее присмотренную прогалинку. Щелкнув выключателем автоматического света в салоне, в полной темноте он выбрался на улицу. Приглушенно хлопнула дверца, и из темноты выступила широкоплечая фигура. Он хоть и ожидал появление этого человека, но все равно обдало холодным потом. 

– Пятый, хорошо, что не опоздал, – человек протянул руку.
Григорий сделал вид, что не заметил.
Еще не хватало, чтобы этот отставной сапер по потной ладошке, понял, как он волнуется.  Сапера нашли заказчики, сам Григорий познакомился с ним и с его помощниками, малоразговорчивыми парнями, тоже, наверняка, военными в прошлом, на репетиции акции, в Подмосковье.  Хотя и полноценным знакомством это не назовешь, так, пожали руки, не представляясь. Уже потом заказчик, скрывая и без того едва различимый акцент, предложил им назваться номерами. Так Григорий стал пятым. Сапер – шестым, а его помощники соответственно седьмым и восьмым. Почему с пятого? Ну, так начальству виднее. Представитель заказчика, кстати, еще тогда в первую встречу на московском митинге представился четвертым.

По большому счету Григорию не было никакой необходимости присутствовать здесь, в километре от дороги посреди ночи. Но заказчик сказал, надо. Пришлось взять под козырек. Образно, конечно. К военной службе Дутюк никакого отношения по причине врожденного плоскостопия, не имел. О чем ни разу не пожалел. Больно надо за ватников пот, а то и кровь проливать. Потом, после развала СССР, когда его гордая Украйна, к тому времени словно губка, пропитавшаяся идеями бандеровского движения, стала на путь европейской интеграции, ему его плоскостопие еще раз пригодилось. Поначалу на войну против Рассеи, которая, как поговаривали злые языки, туда так и не явилась, брали только здоровых, и Дутюк чувствовал себя на ридной житомирщине вполне уютно и безопасно. Пока несколько лет назад, после великого майдана, который  поддерживал всей душой, не стало шибко голодно, и на затянувшийся конфликт с сепарами на востоке Украйны не начали грести всех подряд: и слепых, и хромых. Тогда он собрал вещички, и, попрощавшись с родными, отбыл к дальним родственникам в столицу клятой Московии. Голод он не тетка, и с москалями смиришься. Так и прижился. И даже научился улыбаться ватникам.

В споры он лез, события в стране старался не обсуждать. Отмахивался: я вне политики. Но, однако, на митинги, которые затевали в столице вожаки либеральной тусовки, ходил регулярно. Правда, лицо закрывал шарфом или платком. Однажды, он даже дал в морду какой-то тупой пожилой тетке, пытавшейся пристыдить митингующих. А потом вместе с симпатичным прибалтом, затем принявшим номерное имя Четвертый, спасались от разбушевавшегося ОМОНа. Так, собственно, и познакомились.
 
Сегодняшняя задача Григория – помочь доставить к дороге последнюю партию фугасов. Что это такое, Дутюк сильно не интересовался, тактико-технические характеристики зарядов ему, как телеге пятое колесо, его дело в определенный момент нажать на кнопку телефона и передать кадры взрыва по нужному номеру. А, может, и не нажать никогда. Совсем не обязательно, что президент сюда поедет. Или его подстерегут на другой дороге. Всякое может случиться. Дай бог, чтобы и случилось. Рисковать своей шкурой очень не хотелось.
Саперы разобрали последние фугасы. Последние три. Сто метров дороги минировали уже вторую ночь. Пока здесь накатанная песчаная насыпь, удобно выкопать ямку, уложить боеприпас, и снова закопать, по-возможности скрыв следы. На днях насыпь покроют щебнем и  асфальтом. И все, фугасы исчезну навсегда. Или не навсегда. Это как повезет. Президенту. Как уверяют саперы, после взрыва, на расстоянии в сто метров вот от той  одиноко стоящей березы и до поворота, не останется ничего живого.

  Ну, наконец-то. Быстрым шагом к машине. Там должен ждать Четвертый. У них есть пистолеты с глушителями. Четвертый берет на себя двоих. Одного, Восьмого убирать Григорию. Самый страшный момент его жизни. Стрелять он умеет, месяц специально тренировался в одном заброшенном пионерском лагере, что в Прибалтике. Четвертый организовал. Там вообще много чему украинские парни, ветераны майдана таких, как Дутюк учили.  Скоро вся эта наука будет и здесь, в Рассее востребована. Дутюк сильно надеялся не затеряться в послемайданной стране. Не зря же  с ним столько возились.
Да и промахнуться невозможно, стрелять в темноте можно в упор.  Все равно не увидит. Главное сработать одновременно. Ну да, подготовились же.
– Как все прошло? – Четвертый хладнокровен, голос не дрожит. Вот же выдержка!
Григорий, прежде чем ответить, сделал несколько вдохов-выдохов, и то голос чуть сорвался. Ну да что теперь. Вряд ли они что-то заподозрят.
– Все отлично.

– Спасибо, мужики, – это фраза-сигнал.
Одновременно выдернули пистолеты. Тоже тренировался. И все равно чуть замедлился, зацепившись за полу пиджака. Его выстрел стал последним.
Дыша, словно пробежал стометровку,  Дутюк медленно опускал пистолет. Еще три раза хлопнул глушитель, Четвертый произвел контроль. Это оговаривалось. Григорий был благодарен товарищу, что не заставил его производить эту операцию. И так тошнит. На плечо легла рука, и он вздрогнул.
– Не надо так реагировать, – теперь его прибалтийский акцент звучал явственней. – Дело сделано. Помогай грузить в мою машину.
Еще плохо соображая, Дутюк ухватил за ноги ближайший труп.

Глава 2
Канал Марии Париж: «Пожары в Красноярском крае и Иркутской области достигли небывалых масштабов. Власть, как всегда спохватилась с опозданием, когда страна потеряла миллионы гектар тайги – этих легких планеты. А сколько животных нашли свою гибель в огне, разожженном благодаря чиновничьей халатности и коррупции, вообще не поддается подсчету. Ситуация ухудшалась целый месяц, пока не спохватился президент. Куда он смотрел до этого, совершенно непонятно. Сегодня в тайге работают десятки единиц специальной техники: вертолетов и самолетов. Но как бы уже не было слишком поздно».
Старший из братьев Михаил с серьезными глазами двадцатипятилетний парень закрыл ютуб, и заблокировал телефон. Потом дослушает.

– Ну, пап, шашлык у тебя, как всегда, отличный, – Мишка откусил большущий кусок мяса.
– Припоздавшим штрафную не лью. Потому как сына спаивать – последнее дело, - отец пятидесятилетний крепыш Сергей Георгиевич подтянул рюмку сына. – За маму и по чуть-чуть с таким же эффектом будет.
– И это правильно, – именинница ковырнула в салате вилкой.
Сидели уже давно, и все чувствовали себя сытыми, а некоторые и немного выпившими.

– Ну, тогда повторяю тост, который ты не слышал. За твои пятнадцать лет, родная!
Сын немного удивленно поднял бровь. Отец, словно дождавшись вопроса, прокомментировал:
– Цифры одни и те же, а в какой последовательности их ставить – то уже личное дело.
– А, – он хохотнул. – Понятно. Поздравляю, мам.
Супруга чокнулась бокалом с компотом. Спиртное она старалась не употреблять, головные боли потом мучили.  И без этого можно обойтись.
Сидели в тенистом дворе перед домом в беседке. Над ее крышей нависали ветки двух яблонь, а по кругу вместо стен окружали заросли вьюна. Как он назывался, Сергей Георгиевич не помнил. И все это богатство в своем собственном дворе немальнького дома находилось на окраине столицы. До метро минут двадцать хода. Почти рядом.

Средний сын Егор – обладатель густого баритона, студент по классу вокала, убежал гулять совсем недавно. Младшенький –  нежданный и счастливый подарок родителям на рубеже сорокалетия ученик пятого класса, сидел рядом, нажевывая кусок мяса. Он тут, наверное, самый большой любитель шашлыка, который отец семейства мариновал по собственному рецепту. И как искренне говорили гости, у него получалось очень даже. Но сегодня у Светланки совсем не юбилей, решили обойтись без гостей, отметить в домашнем кругу.

Еще посидели, выпили по второй.  Сергей наливал себе по чуть-чуть, завтра на работу, вставать с больной головой не хотелось. Тем более, как он шутил иногда, его голова – его главный рабочий орган. Сергей трудился в небольшой патриотической газете, может, единственной в стране открыто называющей себя таковой. Остальная пресса пыталась заявлять о себе, как о свободной от идеологии. Но на выходе почему-то получались все равно либеральные издания. Сергей прекрасно понимал, что время свободной прессы, если она и была когда-то, давно миновало. Каждый издатель пытается оседлать источники, готовые платить. А платят теперь только приверженцам либеральной или точнее антироссийской идеи.

Как умудрялась выживать его патриотическая газетка, он иногда не понимал. Возможно, в том заслуга ее многолетнего  редактора, талантливого публициста и писателя. Его имя в стране на слуху, вхож в кабинеты, как говорится. Может, враги ждут, когда он по здоровью, а редактор болен и серьезно, отойдет от дел. И тогда уже с ними расправятся. Но пока держался редактор, выходила и газета. И этот дом, и стабильное благополучие семьи – все это стало результатом его долгой работы на ниве российской патриотической журналистики.

Светланка убежала в дом, праздник, конечно, у нее, но мужики посуду если и помоют, то, как попало. Вот самой и приходится. Остались вдвоем с сыном. Погода – замечательная. Чуть прохладно, но это даже хорошо, курточки накинули к вечеру и хорошо. Уютно.

С чего начался разговор, Сергей потом не вспомнил. Но по его итогам он понял, что сын стоит на другой стороне образных баррикад.
Вдруг оказалось, что Миша читает источники только либерального крыла, другими словами, антигосударственного. И по своему мировоззрению не далеко ушел от украинских майданщиков. Его не пугала судьба соседней страны, ставшей наконечником на фронте борьбы с русским миром. «Зато они свободны,  – утверждал он. – И у них таких президентов, как Путин точно нет».

Сергей остановил сына в тот момент, когда он горячо разносил президента за его так непопулярную пенсионную реформу. Слабые попытки объяснить Мише, что у него просто не было другого выхода, и президенту пришлось пойти на уступки, так называемой, элите, чтобы страна не обрушилась в пучину акций протеста и саботажа, организованных той же элитой, ни к чему не привели. Сын его не слышал.
Тогда Сергей Георгиевич предложил сыну назвать фамилию того,  кого он бы хотел видеть в должности верховного главнокомандующего. И тут сын впервые растерялся.

– Да хоть кого, – нашел он выход, в конце концов.
– Надеюсь, ты хоть на майдан не пойдешь вместе с этой школотой либеральной? – отец почти не сомневался, что сыну, в общем-то, вполне разумному парню, хватит здравого смысла не ввязываться в антироссийские митинги. Но ошибся.
– Они не школота, папа. Ты там в своей газете сидишь, ничего не видишь. Ребята за страну радеют.

– А то, что вся ваши лидеры на оплате у Госдепа, тебе ничего не говорит?
Но сын закусил удила:
– Да какая разница у кого они деньги берут. Ленин тоже у немцев не брезговал одалживаться. А потом революцию провел и всех кинул. И они также сделают. Главное, Путина смести.
– А что потом?

– А потом видно будет. Но хуже точно не станет.
Сергей вздохнул. Миша парень начитанный. Нормальный. В хорошей семье вырос, тут уж без скромности. Тридцать лет вместе с супругой по травинке собирали уютное для каждого ее члена гнездо. Но как же так случилось, что он свернул не в ту сторону. В какой момент надо было углядеть это движение, остановить, теперь уже и не узнаешь. Да и когда с ним говорить-то было? Месяцами дома не появлялся. Друзья, девушки... Родители сына не осуждали, дело молодое. Да и сам то и дело в командировках. Теперь уж и не понять, кто больше виноват.

Сейчас с выпившим Мишой, он понимал, спорить бессмысленно. Решив, что попробует объясниться с ним позже, на трезвую голову, сам предложил сменить тему.
Мишка, в глубине души не желавший споров и ссор с отцом, с удовольствием переключился на свои успехи на ниве торговли. Он трудился в маленьком магазинчике авто товаров, что они держали напополам с другом. Последние месяцы торговля шла неплохо, и он надеялся за год рассчитаться с долгом и кредитом. А как по-другому свой бизнес открыть? Без банкиров никуда, к сожалению. Отец помог, чем мог, конечно, но этого оказалось недостаточно.
Вот и вертелись ребятки как могли. Что-то получалось, и слава Богу.

Глава 3
Канал Марии Париж: «Какая же у наших людей жизнь интересная. Одни на частных самолетах собак за границу катают, а другим советуют затянуть пояса. Другие у правительства деньги выпрашивают, а сами яхты за девять миллиардов покупают. Третьи жалуются на нерентабельность тарифов, мол, давно пора повышать, людям на зарплату не хватает, а сами премии по сто миллионов получают. Из бюджетных, между прочим, дотаций.

Не так давно был опубликован опрос Лободы-центра. Оказывается, более семидесяти процентов опрошенных уверены, что коррупция и воровство – обычное состояние нашей власти. Другое бы руководство после таких результатов рвануло в отставку. Наше же, похоже, только ускорило хватательные движения, пытаясь захватить, как можно больше, пока у власти...»

Миша не стал рассказывать отцу, что как раз завтра он собирался помитинговать на площади Иссахара. Митинг согласованный, так что ничего там страшного не ожидалось. В инстаграмме он давно переписывался, как считал, с единомышленниками. Главный у них какой-то «Четвертый». Это он так шифруется, чтобы власть до него не добралась. Звали еще на прошлый митинг, как потом оказалось, неразрешенный. Там и людей похватали, и ОМОН лютовал. К счастью Миша тогда не пошел. Надо было с работы отпрашиваться, кого-нибудь просить, чтобы за него посидел, и он решил не тот случай. Власть у нас, конечно, продажная и соки из простого человека пьет, не хуже верблюда после недельного воздержания. Но драка с ментами тут точно не поможет. А вот выйти и чинно заявить о своем несогласии с политикой в стране, тут можно и попробовать. И как назло прямо накануне, как бабка нашептала, пришлось объясниться с отцом. Как сдержался, не рассказал, что завтра идет на Иссахара? Наверняка бы отец вспылил, разгорячился, пытаясь доказать сыну, что он не прав. Мишка, конечно, его не послушал. Возможно, и перессорились. К счастью, не случилось. Родителей Мишка любил и расстраивать не хотел.

Парни ждали его у станции Кузьминки. В сетях общались давно, но встретились первый раз. Жили рядом, до центра доехать вместе будет веселей. 
Оба тонкие, стройные. Один с носом, напоминающим клюв хищной птицы, первым протянул руку:
– Гоша.
– Миша, заочно знакомы.
– А я Роман, – второй в тонких очках и с лысеющими висками тоже представился. – Айда?
– Да пошли, что тянуть.

Пока спускались в метро, пока ждали поезд, немного пообщались. Парни оказались студентами. На митинги особо не любители ходить, но на площади будет выступать реперная команда Ай-си, а где их еще бесплатно послушаешь? Миша про реперов не знал. Он себя к любителям этого направления не относил. Но послушать можно, заодно. Главное для него все-таки высказать свою гражданскую позицию. Как его предупредили, митингующие будут требовать регистрации на выборы в московскую думу оппозиционных кандидатов.

На площади уже бурлил народ. В центре высились мостки, на которых какие-то парни подключали микрофоны к высоким в рост человека колонкам. Но чтобы попасть туда, надо было еще миновать рамки. Четыре очереди по количеству рамок сплелись длинными косичками. Миша с новыми знакомыми встали крайними. Народ в очереди болтал, шутил, казалось, ребята и девчата, коих стояло в очереди, тоже немало, пришли потусить. Миша немного растерялся, он что тут, один по идейным соображениям?

Минут за двадцать подошли к рамке. Серьезный полицейский с металлодетектором в руках внимательно оглядывал проходящих. За несколько человек до Миши, рамка пронзительно запищала. Сутулый парень с неформальной прической зеленого цвета испуганно остановился. Полицейский шагнул навстречу.
– Ну вот, – пробурчал Гоша, – счас начнут тянуть резину.
Что там происходило, скрывали спины, и Миша чуть шагнул в сторону. Из ранца зеленоголового извлекли полуметровой длины арматурину.

Что-то он там говорил в свое оправдание, но полицейский, не слушая, передал зеленоголового подошедшему наряду, и того увели, придерживая под локти. Парень не сопротивлялся, только, показалось, еще больше ссутулился.
Ребята миновали рамку без происшествий.
Медленно двинулись вдоль кромки толпы, выискивая просветы, чтобы протиснуться поближе к сцене.
 – А вот и Четвертый, – выглядел среди голов одного из организаторов Роман. – Пошли, я тебя представлю.

– Я с ним в инете общался.
– Тем более надо познакомиться в живую.
Ребята ввинтились в толпу. Нечаянно он толкнул парня в капюшоне, и о плитку тротуара что-то звякнуло. Парень, зло зыркнув на Мишку, резко склонился. Он успел заметить черный ствол пистолета, похоже, травматического. Парень живо сунул его за пояс. «Как же он его пронес через рамку? И вообще, к чему они тут готовятся? К войне, что ли? Надо будет смотреть, если, что вовремя сдернуть. Ну, их, эти бои без правил с ментами».

Четвертый оказался крепким улыбчивым блондином с еле заметным акцентом.
– Миша, значит? Помню-помню. Взял с собой что-нибудь?
Миша растерялся:
– А что надо было взять?
Четвертый улыбнулся.
– Да, ладно, не заморачивайся. Первый раз здесь?
– Первый.

– Ниче, научишься. Держись рядом, – блондин отвернулся к  сцене.
Миша кивнул. 
Первым к микрофону вышел известный журналист. На шее богемный шарфик, губы подведены помадой. Миша вспомнил, что раньше частенько видел его по телевизору. А последние годы куда-то пропал.

– Мы требуем справедливых выборов. Мы требуем свободы нашему товарищу Васе Гукову. Он, как герой, сегодня томится в застенках фашисткой власти, и только мы с вами можем помочь ему. 
Миша никогда не любил официальный мероприятий, а здесь, похоже, то же самое намечается, потому слушал в пол уха, больше оглядываясь. Рядом приткнулась разбитная деваха, повисшая на руке  парня, у обоих пирсинг в губах, в носу, в ушах. Похоже, поддатые или укурившиеся, глаза мутные, чему-то подтанцовывают. К Четвертому то и дело подходили подозрительные личности. Склоняясь к уху, о чем-то говорили, тут же исчезали.

«Работает Четвертый», – понял Миша.
А еще дальше он вдруг заметил развернутые радужные флаги. Полотнища развевались на ветру. Десяток человек обоих полов, организовав круг, смеялись и переговаривались, не обращая внимания на выступающих.
«И эти здесь. Морду бы им набить» – он тронул Четвертого за рукав.
Тот вопросительно обернулся:

– Вон, смотри, голубые здесь. Их тоже, что ли, звали?
Блондин глянул на Мишу коротко, но явно изучающее:
– Почему приглашали, сами пришли. У нас деления нет, все, кто за демократию, за свободу, все с нами. Ты слушай лучше, что люди на трибуне говорят.
Мишка постарался прислушаться. Но его снова отвлекли, на это раз росгвардейцы. Десятка два бойцов, ледоколом раздвигая народ, стремительно приближались к группке нетрадиционной ориентации. Заметив их приближение, крайние начали быстро сматывать флаги, но не успели. Взяв в плотное кольцо голубых, росгвардейцы, повлекли из через толпу в противоположную сцене сторону. Им что-то кричали, раздавались свист, улюлюканье,  но парни в бронниках неудержимо двигались к намеченной цели. Еще немного, и они  исчезли из видимости. Только разволновавшаяся толпа еще какое-то время бурлила, тревожено переговариваясь. Вот тут Миша был полностью на стороне расгвардейцев. Ничего этой мрази пропагандой извращений заниматься. Но он уже понял, что такие гомофобные взгляды не поощрялись в среде митингующих. Ничего, зато он в другом с ними полностью солидарен: «Путин должен уйти».

Он снова обернулся к сцене. Вещала истеричная особа лет тридцати, иной раз она махала рукой, и в пальцах была видна дымящаяся сигарета.
– Крым не наш, не надо нам лапшу вешать на уши. Путин должен уйти!  – закончила она, и толпа разродилась жидкими аплодисментами и свистом.
Мише вдруг понял, что жалеет, что пришел. «Неужели это и все, вот так покричат с трибуны и разойдутся. Вообще, концерт обещали», – вспомнил он.
После особы с сигаретой выступили еще два развязных типа, их представили известными блогерами. Говорили о том же, что и все. Но не про честные выборы. «Забыли, что ли, зачем собрались?»

А вот после них на сцену выпрыгнул тощий паренек в кепке, одетой задом-наперед. Толпа заулюлюкала, над площадью повис одобрительный гул. Репер поднял руку, зазвучала музыка, и он начал неразборчиво наговаривать в прижатый к губам микрофон.
«А ну их, пойду-ка я», – решил Миша. 
И только собрался, уходить, как Четвертый обернулся:
– Ну как тебе?
Миша пожал плечом:

– Да ни че так, прикольно.
– Погоди. Счас мы еще к администрации президента пройдемся.
– Ну, это другой дело, а я уже думал все.
– Они тоже так думают. Ниче, сюрприз будет.
Репер наговорил три песенки, и раскланявшись, удалился. Следом на сцену выскочил незнакомый мужик, лет тридцати. Схватив микрофон двумя руками, призвал народ идти к Администрации президента. «Надо высказать власти в лицо свое несогласие с их паршивыми законами». Толпа зашумела. Кто-то одобрял, другие кричали: «Сами идите». Миша не понял, что тут такого, почему мнения разошлись.

Вдруг у сцены зашумели сильней. Толпа качнулась, расходясь в стороны. Миша не видел, что там происходило, подсказал Четвертый:
«Борьку скрутили. Сатрапы». И опять Мише показалось, блондин глянул на него изучающе.

И тут же по толпе покатилась волна. Часть двинулась к выходу с площади, другая строилась в колонну. Четвертый толкнул Мишу в спину:
Вставай вперед. Пока он соображал, куда это вперед, какой-то высоченный, похоже, ни разу не стриженный парень ухватил его под руку. Миша хотел возмутиться, но тут же его ухватили с другой стороны. На этот раз крепкий мужичек борцовской внешности. Передняя линия выстраивалась в стенку.  Человек двадцать, удерживая друг друга под руки, двинулись медленным шагом.
«Вот оно, единение с такими же, как он, людьми с активной гражданской позицией,

– Миша вдруг почувствовал, как быстрее начинает бежать кровь в жилах, и как волнительно бухает сердце. – Это же такой кайф идти в группе единомышленников». Он оглянулся. За ними пристроились десятков пять. Этих с радужными флагами было не видно, и Миша удовлетворенно кивнул сам себе. Ничего общего с педиками он иметь не хотел, несмотря на вроде бы единство позиций.

Шагали дружно, постепенно подобрали ногу, и дальше двигались, как в армии левой-левой...  Если идти не в лад, просто неудобно двигаться – раскачивает в разные стороны. Парни из первого ряда кричали про свободу, демократию, продажное правительство. И все вместе скандировали: «Путин должен уйти».

Миша кричал вместе со всеми, от осознания того, что он учувствует в великой революции, призванной спасти родную страну от чиновников-воров, от несправедливости, ощущал легкую дрожь в ладонях и слабое головокружение.
На пересечении Маросейки и Лубянского проезда их встретила сплошная линия омоновцев, с дубинками и щитами. По всему, они были настроены очень решительно. Им бы остановиться, но Миша почувствовал, что его еще крепче сжали со всех сторон. Он бы с удовольствием оказался бы сейчас в другом месте. Попадать под общую раздачу от ОМОНа крайне не хотелось. Он попытался вырваться. Но лохматый парень и борец, показалось, до железной крепости сцепили руки.
Две линии неумолимо приближались. Миша видел их твердые не обещающие пощады взгляды над щитами, и с каждым шагом росло отчаяние. «Ну, зачем я сюда пришел?! И не вырваться». Омоновцы сделали шаг вперед. На Мишу надвигался плечистый, хотя они все такие. Так их и не отличишь. Разве что глаза разные. Но сейчас
Мише было не до наблюдений.

Соседи буквально толкнули Мишу на линию сопротивления, и тут его отпустили. Обрадовавшись короткой свободе, он сполз вниз, пытаясь на коленях развернуться. Но чья-то крепкая рука ухватила его за воротник, и по почкам прилетело тяжелой дубинкой.
 
Глава 4
Интервью с известной писательницей Дулицкой: Русские – это грязные, больные дикари. Когда они сойдут с арены истории,  мир очистится от скверны. По большому счету, Рассея – это Африка, больная агрессивным невежеством, находящаяся в  вечной войне с культурой, в ее мировом, и в частности, европейском понимании. Эти варвары, потерявшие все нравственные ориентиры, не представляющие ровным счетом ничего для мирового разума, интеллигентного разума, не создавшие ничего, ничего не предложившие нового в развитие мира, страдают  национализмом и манией величия. Но за это они платят самой высокой ценой – кровью. И уничтожаемые в ходе освободительной священной войны Донецк и Луганск – это современные Содом и Гоморра. Они обречены, поскольку там нет праведников. Хотя у них был шанс сохранить свою идентичность. Для этого все-то нужно было сдать города наступающей передовой армии Европы. Как в свое время сделали французы. Сдав Париж Гитлеру, они сохранили и город, и свои жизни. Очень жаль, что русские ватники не смогли оценить величие такого поступка, сопротивляясь нашествию культурных немцев до неприличия варварски. 

– И так, господа, – Алексей Вальный,  симпатичный молодой человек с лицом голливудского положительного героя, крутанулся на стуле, прикрывая ноутбук. – Пора обсудить наши дальнейшие планы. Я надеюсь услышать конкретные предложения, поскольку, надо сознаться, власти на наши митинги глубоко наплевать.
Блондинистая  дама, юрист скандального «Фонда борьбы с коррупцией» Люба Хорек поправила очки в дорогой оправе, продемонстрировав цветную фруктовую наколку на левой руке:

 – А что по поводу обещанной оплаты? Месяц прошел?
 – Ах да, – Вальный сделал вид, что забыл. – Склероз, однако. – Он потянулся за портфелем, кинутым на диван. – Вот, – он извлек из его нутра несколько пачек долларов. – Так сказать, зарплата. Как и было оговорено, каждому по десять тысяч.
Деньги расхватали моментально.
Известный в либеральный кругах публицист Володя Мура, погладив жидкую бородку, окинул Вального заблестевшими глазами.

– Лешенька, ты – душка!
Вальный на всякий случай отодвинул стул подальше от Володи. Его тягу к мужчинам он не одобрял, хотя и вынужденно терпел. Все-таки свой человек. Нужный. 
Люба Хорек снисходительно глянула на Муру. Она бы не отказалась как-нибудь понаблюдать за его сексуальной жизнью с мужчинами. А то и поучаствовать. Она искренне считала, что развратность – в современном мире – это модно.

– Предлагаю несколько слоганов для нашего движения, – она открыла телефон.  –  Ну, например, такие: «Возмущенная молодежь вышла на улицы! Вы проиграете, потому что за молодежью будущее!»
Вальный одобрительно склонил голову. А Володя Мура, скромно улыбнувшись бородку, даже высказался.

– Неплохо!
Ободренная поддержкой коллег, Люба продолжила читать с экрана телефона:
 – «Люди вышли, чтобы бороться за свои права, свое достоинство – и позорно не поддерживать их в этом». Или «Вы против свободы, за полицейский произвол, за вечное правление Путина?» – Она подняла глаза, улыбаясь. Рот у нее маленький, а зубы немного выпирали, потому она, в соответствии с фамилией, производила впечатления хищного зверька. Говорят, что недоброжелатели за глаза, а то и в глаза называли Любу скунсом или без затей грызуном.

– По-моему, неплохо, – оглянулась на коллег дама бальзаковского возраста Евгения Абзац. – Живо, свежо. Как говорится, не бровь, а куда надо.
Вальный улыбнулся.
 – Вы еще помните эти интимные места, Женечка?
Абзац надула и без того толстые мясистые губы:
– Лешенька, и что это из тебя быдло-то полезло? Происхождение сказывается? Ну-ну.
Вальный нахмурился, но ответить резкостью не успел. В квартире раздался дверной звонок.
Алексей тут же широко улыбнулся:
 
 – А вот и гости пожаловали.
Все дружно повернулись в сторону прихожей.
Через несколько секунд щелкнул входной замок, и в комнату вошел всем хорошо известный куратор либеральной колонны Четвертый. Народ невольно поднялся с мест, демонстрируя на лицах глубокое уважение.
 – День добрый, коллеги, – Четвертый, покачав ладошками сверху вниз, предложил садиться.
Дождавшись, когда все усядутся, он занял место за столом, где недавно сидел Вальный. Еще раз оглядев собравшихся, он повернулся к Алексею:

– Ну что вы тут нарешали?
– Да пока так, раскачиваемся. Вот, Любочка слоганов напридумывала. Обсуждаем.
Люба Хорек польщено опустила глазки:
– Так, сочиняем помаленьку.
– Сочиняете, это хорошо, – он откинулся на спинку стула. – Конкретно есть что предложить?
Либералы забегали взглядами, никто не хотел подставляться. Тем более, что с идеями у них-то, как обычно, не густо. Если бы не Четвертый и стоящий за ним посол Благословенной державы, сами бы они вообще ничего не придумали. И уже точно народ на митинги за ними не пошел. Деньги и мессенджер Телеграмм решают в наше время многое. Вальный присел на угол стола:

– Ну чего застеснялись, смелее.
Владимир Мура поднял руку, как школьник. Вальный кивнул:
– Говори.
Владимир поднялся, не сводя влюбленного взгляда с Четвертого. Все знали, что он не традиционной ориентации, впрочем, Владимир это и не скрывал. Напротив, в либеральном кругу он чувствовал себя вполне свободно. Тут таких, как он много. Как говорится, не каждый либерал – педераст, но каждый педераст – либерал. 

– А если мы акцию неповиновения устроим, как в Гонконге. Придет толпой, тысяч так в десять, в аэропорт и сядем там. Аэропорт парализует, шум и внимание прессы нам обеспечено. А?
Четвертый мило улыбнулся:
– Садись, Володя. Неплохо, неплохо, – его прибалтийский акцент прозвучал особенно заметно.
Вальный воспринял это, как хороший знак. Четвертый чувствует себя среди них, как среди своих. И расслабился. Значит, можно еще денег попросить. Митинги же надо готовить. Бесплатно никто работать не хочет. Даже за идею. Он обернулся к прибалту, выставив большой палец, говоря: «во, какие у нас кадры!»

– Еще есть мысли?
– Если разрешите, я выскажусь, – Вальный поднялся. Дождавшись ободряющего кивка, заговорил. – Мы тут уже обсуждали с другими товарищами. Вот что у нас есть предложить. Допустим так. Митинг закончился, омоновцы убрались. Народ тоже в основном разошелся. И тут подъезжает автобус с другими омоновцами. Выскакивают эти звери из автобуса, и начинают избивать всех подряд: женщин, детей, стариков. И все это снимается. Пять минут, омоновцы грузятся в автобус и быстро убывают. Менты ничего сообразить не успевают, а у нас отличная картинка и куча недовольных действиями властей. Заявления в полицию мы организуем.
Четвертый медленно хлопнул в ладоши:

– Браво. А где омоновцев возьмете? Своих переоденете?
– Зачем? У нас есть люди в полиции, которые разделяют наши взгляды. Причем, из высшего звена. Договоримся. Прислать взвод своих головорезов для них не проблема.
– Мысль хорошая. Запускай в дело. Но это только один из этапов. Останавливаться на не будем, – Четвертый скинул улыбку. Выпрямившись, задумался на несколько  секунд. Все напряженно молчали,  а Женя Абзац даже прижала к губам ладошку, показывая, что от нее и слова не услышат, пока не разрешит уважаемый гость. – В общем так. Провокации на митингах и шествиях, это, конечно, хорошо. Но пора уже переходить, как говорится, во взрослую лигу. Одними кричалками и постановками мы режим не скинем. Нужен серьезный шаг. Нужна смерть, – он медленно оглядел суровым взглядом бледнеющих либералов. – Да, именно так, как вы и услышали. Нужна очистительная жертва. Иначе наше движение так и будет топтаться на одном месте. А сейчас крайне важно расшатывать систему изнутри. Она сегодня не устойчива. И упустить этот момент – нам никак нельзя. Я понятно выражаюсь?

– А как это будет выглядеть? – Люда Хорек сняла очки волнующейся рукой.
– Очень просто. Росгвардейцы в порыве гнева мочат одного из митингующих.
Евгения Абзац прокашлялась:
– А если они не замочат?
Четвертый хищно улыбнулся:
– А мы поможем.

– Я в этом участвовать не собираюсь, – Мура порывисто вскочил на ноги. – Я на это не подписывался.
Вальный скосил глаза на Четвертого:
– Не, ну правда. Среди нас нет убийц. У нас даже в армии никто не служил.
Четвертый снова откинулся на спинку:
– Не переживайте, лично вам никого убивать не потребуется.
– А как тогда?

Есть у меня для этого люди. И человечек уже намечен. Сынок одного патриотически настроенного журналиста. Замочив его, убиваем сразу нескольких зайцев. Убитый горем папаша, прекращает свою подрывную журналистскую деятельность. Его коллеги, получив предупреждения, мол, ваша очередь – следующая, тоже притихают. Все, газеты – нет. На западе все СМИ начинают акцию – зачмори президента. Уж ему эта смерть не раз аукнется. Все зарубежная общественность осуждает Путина и его карательный аппарат. Под нажимом западных коллег, он будет вынужден ослабить противодействие. То есть его держи-морды в следующий раз глубоко задумаются, прежде, чем лупить наших товарищей дубинками. Мы же, собирая протестный электорат, снова выходим на митинг с лозунгом: «Убийца должен уйти» или «Нет тебе прощения». Что-то в этом роде.
 
– Ага, – Люба выставила и без того выпирающие передние зубы.  – Или так. «Преступная власть убивает своих детей».
 – А что, хорошо, – одобрил Четвертый. – Ну раз возражений больше нет,  – он глянул внимательно на Володю. Но тот поспешил опустить взгляд.  – В таком случае предлагаю обсудить детали.

Глава 5
Мария Париж: «Самая большая вина лежит на России. Она больше других виновна в нагнетании ненависти, охватившей и отравляющей наш мир, в подавлении свободы слова, распространении коррупции и искажении правды в СМИ, в убийстве невинных людей, создании культа личности, продолжающихся и пока ещё не пресечённых посягательствах на одну из самых больших американских святынь — неограниченное право голоса. Лично я, например, и не подумаю вернуться в эту страну, на родину моих бабушек и дедушек, пока Виктор Путин продолжает выплескивать свою злобу по всей планете.
 Сейчас, как и тогда, на карту поставлено очень многое. Москвичи выходят на улицы, чтобы защитить демократию в России... А мы в Америке готовы к действиям, которые могут стать либо последней битвой либеральной демократии, либо её звездным часом. Если мы объединимся против путинизма, то сможем победить».
Посетить новый оборонный завод президент планировал с начала года. Надо и с людьми пообщаться, и показать какое большое значение в руководстве страны уделяется современным оборонным производствам. И не только рассеянам. Не секрет, что главная целевая аудитория всех этих визитов и встреч президента находится не в Рассеи, а на Западе, в частности, за океаном. И это не угрозы, отнюдь. Всего лишь предупреждение. Мы – мирные люди, но наш бронепоезд на запасном пути.

Виктор Путин невысокий, начинающий лысеть, с приятным мягким лицом еще раз пробежал график встреч на сегодня. «Через час встреча с губернатором Усиком. На редкость неприятный тип. Если бы не обязанность президента, драил  бы он у меня полы в коридоре администрации, – президент мысленно улыбнулся, представив лощенного чиновника, махающего шваброй. – А  отвисшие бульдожьи щеки так и болтались бы, словно белье на ветру». Впрочем, президент отдавал себе отчет, что сейчас будет разговаривать с врагом, почти не скрывающим свою готовность при первых же трудностях страны встать под звезднополосатый флаг. И край свой туда увести. Эмиссары Киллари тут почти завсегдатаи. Конечно, не в открытую, но разведка не зря хлеб ест. О этих визитах и даже темах бесед с Усиком и его приближенными он знал почти во всех подробностях. Но до поры до времени не трогал. Как многих других таких же усиков – наследие прошлого президента. При нем сформировалась так называемая элита.  Назначена и утверждена в заокеанском обкоме. Другой пока нет. Приходиться работать с этими. Ничего, потерпим пару лет, пока не созреют условия, чтобы разом всех под ноготь. Не в прямом смысле, как это виделось в сталинском варианте, то бишь, на Колыму лес валить. Президента бы вполне устроил вариант, при  котором они бы сами разбежались по своим лондонским и мадридским квартирам. И пусть оттуда воняют, сколько влезет. Как известно, собака лает, караван идет. А куда идти, Путин знал точно.

«А этот Усик еще и потеет, как бегемот, – президент еле сдержался, чтобы не поморщиться, так крепко несло от него кислым потом. – Знаю я, что  ты там мне читаешь по бумажке. Уже изучили, обсудили и сделали вывод – полная туфта, лишь изредка для правдоподобности разбавленная реальными достижениями. Типа детских садиков, построенных на бюджетные дотации. Кстати, как обычно, наполовину разворованных. Как же мне это надоело. Взять бы тебя за шкирку, и мокрого от пота и от страха обмочившегося, да к стенке. Нельзя, к сожалению. Время не пришло. Иначе вся подготовка коту под хвост. А ведь сколько усилий положено.

Они не всем видимы, к счастью, но работа ведется ежесуточно. Кому нужно, те знают, остальным – пусть будет сюрприз. Так что, терпение, Виктор, терпение. Пусть думает, что я ему верю. Так, теперь покивать благосклонно. А что, Путин же ничего не знает. Не знает, что ты в прошлом месяце сто пятьдесят миллионов зеленых кровно наворованных в оффшор вывел, номер счета, кстати, известен. Придет время, вернем. Вернем, если не все, то большую часть точно. И про виллу на Адриатическом побережье знаем. На четыреста двадцать квадратов за сто двадцать миллионов долларов. Но лицо у меня мягкое, вот пусть и думают, что и я такой же.

Ну, наконец-то закончил лапшу президенту вешать. Думает, не понимаю, что спишь и видишь, как бы меня скинуть. Вот тогда ваша власть придет. Поди, и деньги суверенной Сибирской республики нарисовал уже. С твоим портретом, естественно. Ну-ну. А теперь немного по голове.
– Так, все понятно. Спасибо за доклад. Один вопрос у меня остался, – президент сделал паузу, с насмешкой наблюдая, как губернатор тужится угадать, о чем же его сейчас спросят. Вон, от напряжения, даже пятна красные по щекам пошли. Ну, это лишнее. Еще кондрашка хватит. Ну его. – Как же так получилось, что в этом году пожары распространились на такую огромную территорию? Мне вот тут кто-то подсчитал – больше Греции?

– Виктор Викторович, понимаете, в чем дело. Система оказалась не готова к таким масштабам. Не только краевая, но и вообще, на рассейском уровне. Никого не хочу обвинять, но мой предшественник явно завалил всю работу по пожароохране.
Виктор Викторович поднял руку, останавливая губернатора.
– Мне все понятно. Вы можете идти.
Губернатор мелко закивал. Подхватив папочку с докладом, так, кланяясь, и вышел, не отворачиваясь от президента.

«Прямо, китайский болванчик, – сравнил президент.  – Вот что с людьми страх делает. Но, ниче... потерпи, родимый. И я потерплю, – и в этот момент губы президента сложились в две твердые полоски, а в глазах сверкнул оттенок серого. К своему счастью, губернатор новое выражение лица президента уже не видел. Дверь за ним захлопнулась.

«Ну, слава Богу, – президент при общении с такими субчиками иногда испытывал прямо физическое отвращение. – После обеда на завод. Хоть какая-то отдушина. Люди там, как люди». Он любил общаться с производственниками. Как правило, увлеченные своим делом, они очень быстро преодолевали естественное при встрече с первым руководителем страны волнение, и потом их было не остановить. «Но послушать интересно. На таких работягах страна и держится».

Аурус президента уже ожидал его у ступенек краевой администрации. Один из трех одинаковой комплектации и одного вида. Так чтобы никакой наблюдатель не сообразил, в каком едет президент, а в каком – сопровождение. В пути машины несколько раз менялись местами, так что вычислить президенскую было почти не возможно.  Путин знал, что служба охраны уже проверила маршрут до завода. В их компетенции он не сомневался. Не первый год занимаются охраной первого лица государства. Президент настолько привык доверять этим людям, что даже ни разу попытался их проверить. И без него есть, кому этим заниматься.
И тут на ступеньках, Путин спускался, в окружении трех мордоворотов, активно вертящих головами.

Следом за президентскими выстроились несколько иностранных марок класса «Люкс». Губернатор себе в комфорте не отказывает. Взглядом отметив суету у этих машин (чиновники торопились занять места), Путин забрался в салон. На переднее сиденье плюхнулся помощник Костиков. Вытянутый, худощавый, с густыми рыжими усами. Весь протокол на нем. Либерал, конечно, но дело свое знает. Потому и терпел. К тому же ни к чему показывать окружению свое неприятие их вредных для страны идей. Пусть до поры до времени находятся в полной уверенности, что президент и сам склоняется к либерализму. И полностью принимает их повестку дня. Ну, разве что, кроме совсем уж диких идей толерантности. Голубых и прочих радужных он на дух не переносил, отдавай себя отчет, что для возрождения государства нужны крепкие традиционные семьи. И как не уговаривали его иной раз зарубежные коллеги или свои доморощенные демократы, он делал все, чтобы эту скверну на территорию страны не запустить. Тут президент через себя ну никак не мог переступить. Вообще, большинство своих поступков он оценивал с точки зрения своего отца-фронтовика. Что он бы сказал? Одобрил бы, значит, и Путин согласится. Правда, не всегда так получалось, все-таки, политика – крайне грязное занятие и компромиссов тут, как блох на уличной шавке. Ну да не сразу Рим строился. И так за эти два десятка лет многое удалось сделать. А что народ многого не видит, то вечная проблема и не его одного. Нет благодарности в этом мире. Взять ту же пенсионную реформу пресловутую. Обложили со всех сторон, как того волка флажками. Не прими, пойди в конфронтацию с правительством – и капец стабильности. У них же деньги и рычаги власти, которыми они очень успешно народ всякими непопулярными законами на майдан и разогревают. Но это временное отступление. Будет и на нашей улице праздник. Главное, это переходное время пережить.

Три машины Аурус одна за другой вырулили на трассу. Позади тянулся шлейф из машин администрации края. «Как же без них-то на заводе? Поди, отобрали актив, каждому листок с текстом вручили, и вперед вытолкнут. Но ниче, как их показуху разрушить знаю. Не впервой».
Впереди, сверкая мигалкой, распугивала народ машина полиции. Президент, будь его воля, уже давно отказался бы от такого повышенного привлечения внимания к его персоне, но система была настроена задолго до его появления на этом посту.

И не ему было ее менять. Поначалу он еще попробовал как-то демократизировать некоторые правила, но подчиненные вежливо, но настойчиво попросили его этого не делать. Система, будь она проклята.
Дорога завернула за пригорок, и в окне машины заиграла красками осенняя листва придорожной березовой рощи. «А здесь уже осень. Сибирь!»
Поерзав, к нему обернулся помощник.
– Виктор Викторович, текст вашего выступления на заводе, – он протянул листок.
Президент вздохнул: «Не дал природой полюбоваться».
– Все мои правки внесли?
– Так точно.
– Ну давай, почитаю, – он принял из рук помощника листок и очки. А спустя несколько секунд углубился в чтение.

 Глава 6
Мария Париж: «Путинскому правительству не позавидуешь. Сейчас они попали в ситуацию, когда каждый последующий шаг только усугубляет их положение. Они выбрали линию, чтобы упорствовать на своем. Потому что зарегистрировать независимых кандидатов для них страшнее. Для обычного гражданина этот шаг выглядел бы правильным. Но власть боится, что оппоненты, пройдя в органы власти, начнут добиваться расследования их действий.
Поэтому выбран репрессивный сценарий. До последнего власть будет делать вид, что всё законно и нормально. Мол, кандидаты сами виноваты в том, что их не зарегистрировали. На мой взгляд, сейчас идет проверка, насколько гражданское общество консолидировано и готово бороться за свои права. Насколько у граждан хватит энергии противостоять беспределу».

Приказ, которого он так боялся, пришел утром. Дутюк еще спал. Вчера он неплохо так посидел дома на кухне с рюмочкой и бутылкой самогончика, собственного производства, и в голове малость шумело. Он минут пять тупо перечитывал несколько слов эсэмэски, однозначно переводящей его на следующий уровень риска. А так надеялся, что эта участь его минует. Не миновала. Правда, был и плюс. Жирный такой в виде обещанной в случае удачи квартиры в Лондоне и солидной суммы на счете. Но до нее еще надо дожить.
Григорий пожевал губами, рука взлетела вверх, и...  телефон грохнулся на подушку. Он, конечно, зол, как тысяча дикобразов, но технику гробить нельзя. Поскольку в память именно этого телефона забит номер, отправляющий сигнал на подрыв.

Через час он выбрался из машины в том самом месте, где не так давно закончили свой жизненный путь три бывших военных – сапера. На слегка побуревшей траве вздрагивали опавшие листья. Прохладный ветерок шевелил верхушки берез. Ветки еще усыпаны листвой, но она уже наполовину желтая. Он подтянул молнию куртки до горла. Оглянувшись и ничего подозрительного не заметив, полез на горку. На ее склоне, направленном к дороге, была загодя приготовлена лежка.

Нужно торопиться. Президент поедет после обеда, а до этого тут не раз прокатятся люди из его охраны. А, может, не только прокатятся, но и посты установят на самых высоких местах. Четвертый велел эту возможность учитывать.
На месте Григорий откинул угол покрывала маскировочной расцветки, и под ним обнаружилась выкопанная в рост человека яма. Окоп. Он вспомнил, как непросто далась ему эта работа. Землю таскал на другой склон холма, раскидывая по лесу тонким слоем, так, чтобы никто не заметил. «Будем надеяться, что никто и не заметил. Тем более месяц прошел. Земля высохла и смешалась с трухой и травой».

Спрыгнув в окоп, закрепил край полотна, раскрашенного в желто-зеленые тона, так, чтобы осталась небольшая щелка. В нее виднелся участок дороги за сотню метров от контрольной березки. Время на подготовку вполне достаточно. Впрочем, что там готовиться? Номер набрать, делов-то. И только тут Дутюк почувствовал, как нервная дрожь пробежала по всему телу. От пальцев ног, до пальцев рук. Все это время он не думал о том, что вскоре тут должно произойти, стараясь сфокусировать мысли на непосредственных действиях. Завести машину, добраться до места, спрыгнуть в окоп. Оглядеться. И только тут пришло понимание, что он собрался совершить! Сегодня, сейчас на этой дороге он, простой парень Гришка изменит ход истории. Думал ли он когда-нибудь, что именно ему предстоит уничтожить главного москаля. Это станет его личной местью всем им – ватникам и колорадам. За унижение его народа, за голодомор, который устроила Рассея в его родной неньке Украйне, изливая свою злость на гордых укров, неподвластных советскому порядку. Знали бы его родственники, что он скоро сделает! Нервное напряжение нарастало. Дрожь усилилась. Теперь его просто колотило. Зубы звучно выбивали чечетку. Он постарался расслабиться, но получилось только хуже. Резко захотелось в туалет. А вот этого-то он и не предусмотрел. И что делать?

Придется изображать грибника. Вот только корзинку не захватил. И пакета никакого, как назло. «Ладно, авось, никто меня не увидит».
Выскочив из окопа и не забыв поправить накидку, он шустро пошагал на противоположный склон, подальше от дороги.
Сделав все дела и никого не встретив, вернулся на пост минут через пять уже почти не дрожа. Так, отголоски подерухи еще трогали пальцы, когда он подносил часы к лицу. Он вздохнул всей грудью, пытаясь успокоиться окончательно. Вроде получилось. Чтобы отвлечься, он  представил себе квартиру в Лондоне. Григорий никогда не был за границей. Но воображение, подкрепленное голливудскими фильмами, рисовало ему шикарный бассейн, дюжину комнат с дорогой мебелью.

Прислугу. Обязательно стройную молодуху с соблазнительной грудью. На все готовую. А иначе зачем она ему? Начнет выкобениваться, выбросит на улицу, и все дела. Ему – без пяти минут богатею теперь любые доступны будут. Облизав губы, прислонился лбом к прохладной стене окопа. До проезда московских гостей еще несколько часов. Можно расслабиться. И помечтать.
День медленно переползал на вторую половину. По трассе частенько проезжали машины, но нужных пока не было. Наконец около трех часов трасса будто вымерла. Четвертый предупреждал, что пустая дорога станет первым признаком скорого появления президентского кортежа. Дутюк, уже не раз придремавший, решил больше глаз не закрывать. Телефон с заранее набранным номером устроился в потной ладошке. Останется только снять с блокировки и нажать вызов. Уж с этим справится.

После того, как все произойдет, нужно будет добежать до авто и быстро смыться. В этот момент спецслужбам вряд ли будет дело до какой-то там проехавшей по проселочной дороге машине. А потом затаиться и ждать. Где-то через месяц Четвертый обещал лично проводить Григория в посольство для получения визы.
Он несколько раз глубоко вздохнул. И затаил дыхание: на трассе показалась машина ГИБДД. Она двигалась без сирены, но проблесковые маячки работали. За ней показался правительственный Аурус. Формы этой машины Дутюк узнал бы с любого расстояния. Специально запоминал.
Едут!

Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, и понял, что не дышит.
«Ух ты!» – Дутюк медленно раздышался. Длинная кавалькада машин уже миновала березку, полицейский автомобиль неудержимо приближался к повороту. За ним легко катились правительственные машины. Дутюк разблокировал телефон. Захотелось перекреститься, но он не решился, опасаясь выронить телефон. Палец утопил кнопку вызова. Он закрыл глаза. И тут рвануло.
Несмотря на приличное расстояние, Дутюк в первый момент оглох. Переждав несколько секунд, осторожно выглянул в щель. На дороге творилось невообразимое. Стена дыма поднималась над исковерканной бетонкой, куски асфальты усыпали пространство вокруг чуть ли не до самой горки, а это километр. Между ними валялись обломки машин и еще куски непонятно чего. Из последней машины, лежащей на боку, выбрался человек. Шатаясь, он побежал вперед.

Неожиданно Дутюк понял, что теперь он вряд ли выберется из этой ситуации живым. Стараясь отбросить мрачные мысли, шустро полез из окопа.  Выбравшись, не оглядываясь побежал в сторону машины.
Автомобиль стоял на месте. Дутюк завел двигатель, шины пробуксовали на траве. Березки по бокам двинулись навстречу. Он напряженно оглянулся. Вокруг тишина. Отсюда не видно дороги, и, кажется, будто ничего в мире не изменилось. Дутюк выжал газ на полную. Если бы он прежде чем садиться за руль, заглянул под днище, то увидел бы прилепившуюся к металлу небольшую коробочку с мигающей лампочкой. Но он не заглянул.
Взрыв раздался, когда он въезжал в город.

Глава 7
Новостная лента Доиче Цайтунг: "Страшный по своим международным последствиям теракт произошел сегодня днем на дороге регионального значения в глубинке сибирского края. Там погиб президент Рассеи Виктор Путин. Страны наперебой сочувствуют народу Рассеи. Можно было по разному относиться к президенту огромной страны во время его правления, но нельзя не признать, что он был незаурядной личностью. Мировым игроком, медленно, но уверенно вытягивающим страну из разрухи 90-х. Еще никогда новейшая история не знала более ужасного для судеб всего мира взрыва и, в первую очередь, Рассеи. За последние пятьдесят лет, со времен убийства президента США Куннеди от  рук маньяка-одиночки, нападение на политика такого уровня страны стало вторым. И, при всем уважении к американскому президенту, наиболее значительным по своим последствиям. Все здравомыслящие люди мира сегодня выражают соболезнования рассеянам. И, может быть, не сумев объединить одной идеей народы планеты при жизни, Путин сделал это своей смертью".

Исполняющий обязанности президента Андрей Бер выключил планшет, на экране которого и читал перевод газетной заметки, и ладонь с усилием прошлась по бледному лицу. Почувствовав во рту мерзкий привкус крови, понял, что прокусил губу. Нет, так не годится. Сейчас здесь соберутся главные люди страны, ну, после него, конечно. Он – по конституции исполняющий обязанности президента. И выглядеть надо уверенно. А то эти динозаврам только дай почувствовать слабину. Схарчат и не побрезгуют.

В дверь постучали, и на пороге появилась круглобокая и молодящаяся Ирина Степаненко. Сегодня она была одета в красный костюм с черными траурными полосками.
«Загодя, что ли приготовила?» – исполняющий обязанности президента окинул ее изучающим взглядом.
Ирина, на миг задержавшись у дверей, уверенным шагом двинулась к столу.
– Ну и где остальные ходят? – она шумно уселась на стул у стола совещаний.

И тут же дверь снова распахнулась. В кабинет без стука вошел спикер. Мешки под глаза, одутловатое лицо. Как будто вчера весь вечер пил.
Усевшись напротив Ирины, буркнул «Здрасьте», а рука уже тянулась к группке полулитровых бутылочек с водой. Окрутив пробку одной из них, налил в высокий стакан из богемского стекла. И в несколько глотков выпил.
 – Уфф, хорошо.

Ирина смерила его брезгливым взглядом.
– А ведь вам уже не двадцать лет. Побереглись бы. Кондрашка еще хватит.
Спикер мрачно уставился на нее:
– Ниче, вы за свое здоровье лучше переживайте. В вашем возрасте вообще волноваться вредно.  Подруги все, поди, уже на пенсии, носки внукам вяжут, да редиску на своих шести стоках собирают.
 – Хам! – она резко отвернулась.

– Друзья, друзья, ну что же вы? – исполняющий обязанности президента постучал по столу ухоженным ногтем. Себя бывший премьер любил. Имелся у него даже личный СПА, посещаемый регулярно. Андрей – среднего роста, на полголовы выше покойного президента, чем в тайне гордился. Худощавый, узкокостный, но круглощекий. Довольно неприятно лицо, но он считал себя неотразимым. Это заблуждение стоило ему многих разочарования в молодости, но высокого мнения о себе не изменило.

Ситуация начала выправляться, когда Андрей рванул по карьерной лестнице, словно спринтер с низкого старта. Вот, тогда популярность у женщин выросла в разы. Вот тогда-то он, наконец,  получил подтверждение своей юношеской уверенности в природной красоте, которую некоторые просто не могли разглядеть в силу моральной близорукости. Ему и на вторых позициях в стране жилось неплохо, ну а став первым лицом государственной машины после страшного покушения на Путина, Андрей и вовсе посчитал себя баловнем фортуны, которому судьба возвращает долги, недополученные в юности. – Андрей Бер расправил узкие плечи. – Мне кажется, нам есть что обсудить, кроме возраста уважаемой Ирины Петровны, – он покровительственно улыбнулся.
Ирина Степаненко метнула злой взгляд на Спикера, но промолчала. Тот, наливая второй стакан, пробурчал:

 – Как тут не выпить, после Таких новостей.
И оба уставились на исполняющего обязанности президента.
– Как вы понимаете, сегодня мы втроем представляем верхушку властной пирамиды страны. В условиях отсутствия президента, чтобы не скатиться к хаосу, необходимо держать власть в крепкой руке. Пока возражений нет? – Спикер и Ирина по очереди сурово кивнули. Похоже, проняло. – Но есть одно «но». Власть в стране стараниями, в том числе и нас с вами, уважением не пользуется. – Глубокий вздох ему ответом.
 
– Не понимаю я наш народ. Чего они богатых так не любят? Кто еще о них позаботится, кроме нас? – Степаненко немного наигранно вздохнула.
– И не говорите, матушка, все-то наши олигархи о народе пекутся, прямо не спят, горемычные, ночами, «Только встал, а как народ? Бутерброд не лезет в горло, и компот не льется в рот », – в голосе Спикера явственно прозвучал сарказм, но Ирина решила его не замечать.

– С вашего разрешения я продолжу, – исполняющий обязанности президента заложил ногу на ногу. –  Но ситуация так сложилась, что не ко всем руководителям народ, – он поковырял под ногтем, –  так отрицательно относится. Думается мне, есть у нас во властной структуре несколько человек, которые, скажем так, пользуются в этой среде, на мой взгляд,  необоснованным авторитетом. И потому, мягко говоря, не внушают мне доверия. Кроме того, что они, подозреваю, начнут мутить воду дешевым популизмом, они еще и способны разрушить все договоренности, действующие с Госдепом всем известного государства. Имена не нужно называть?
Степаненко поспешно отрицательно мотнула головой, а спикер снова буркнул: «Мужланы».
 
– Совершенно верно. Назовем их с вашей легкой руки «Мужланы». И вопрос с ними, хотим мы этого или не хотим, придется решать радикально.
Ирина громко сглотнула, а  спикер потянулся ко второй бутылке воды.
– Насколько, кардинально? – голос спикера был сух и деловит.
– Все-таки в двадцать первом веке живем. Приходится соответствовать. Думаю, обойдемся бескровным методом.
– Снимем?

– Снять их не так просто, надо сделать так, чтобы сами подписали заявление об уходе.
  Ирина покрутила шеей, жесткий воротничок нового платья натирал:
– Я так понимаю, речь в первую очередь идет о нашем биатлонисте?
 – Несомненно. На сегодня он самый опасный для нас. Листьева, мне так кажется, и то будет проще на пенсию отправить. Он на конфронтацию не пойдет, в силу дипломатического  склада характера.

– Давно пора, – Ирина поморщилась. – Сколько он крови у нас выпил!
– После вчерашних событий, можно сказать, она и пришла, пора. Я так думаю, надо пригласить биатлониста на встречу. Молва доносит, он сейчас рвет и мечет. Встречался буквально нонче утром с главным силовиком. Часа два общались. Думается, будут объединять силы. Против троих будет уже сложней, тем более, спецслужбы и армия, сами понимаете. Если объединятся, могут быть неприятные последствия.

– Не дай бог! – Спикер мелко перекрестился.
– Надо бить на опережение. Я приглашу биатлониста на встречу. На кого мы можем положиться из вояк? Есть кто на примете?
Спикер склонил голову, соображая:
– Найдется пару генералов. К сожалению, многих наших он вычистил.
– А что Посол? – Степаненко мотнула головой куда-то на запад от столицы, поддержит?
 
– Еще как поддержит. Я уже..., – раздавшийся сигнал вызова из приемной перебил Андрея. – Да, Машенька.
– У нас тут Посол по лестнице поднимается. Я просто предупредить.
– Спасибо, пусть сразу заходит, –  он многозначительно оглядел своих собеседников. – Ну, что я говорил. Легок на помине. Сейчас и обсудим.
С пол минуты троица руководителей великого государства просидели молча, напряженно поглядывая на дверь. А когда она распахнулась, все дружно поднялись, вымучивая радушные улыбки, а Андрей Бер поспешил навстречу, протягивая узкую ладонь.

– Садитесь-садитесь, – с заметным   акцентом бросил Посол, пожимая протянутую руку.
Обошел стол. Еще раз кивнув всем, неторопливо опустился  в кресло исполняющего обязанности президента.
И только после этого троица руководителей расселась за столом совещаний.
 
Глава 8
«... Но пока это лишь рябь на поверхности воды. Она может стать штормом или цунами, если помимо подавления протестов, элита и власть не займутся коренными проблемами, накапливающимися в стране. Это – экономическая стагнация, де факто перекрытие, в том числе из-за нее, социальных лифтов для подавляющего большинства, отрыв власти от общества. Президент при всем желании не смог бы своими встречами заменить всех. Ну а теперь уж и этого нет. Страшная утрата. Почему-то в Рассеи любая смена власти – это фактически смена направления движения. Куда повернет страна, можно только предполагать. Как правило, к власти в такие моменты приходят те, кто лучше готов, кто сосредоточил в своих руках все нити управления. Кто заручился поддержкой зарубежных покровителей, из недружественных стране государств. Почему-то я не жду ничего хорошего от новых лиц государства. До сих пор элита и власть не предъявили стране набора идей, которые делали бы национальную жизнь осмысленной, устремленной в будущее. Налицо сохранение крайне высокого неравенства, особенно неприличного в России с ее почти генетическим стремлением к справедливости. Как всегда, надеюсь на лучшее, но готовиться надо к худшему».
  Сергей Георгиевич отвернулся от компьютера. Набранная страница будущего материала так и стояла перед глазами. «Как же грустно. И, похоже, никакого просвета. Есть слабая надежда на здравые силы в правительстве. Но их там, к сожалению, до неприличия мало. А армию министр обороны за собой в столицу не поведет. Наверняка, не захочет стать организатором гражданской войны. В генетической памяти каждого русского тот период истории до сих пор вызывает фантомные боли. Никто не захочет повторения для страны подобного развития событий. Хотя, может быть, и надо было бы. Как еще очистится от пятой колонны? При любом  мирном сценарии, наши проигрывают. Без вариантов». За окном редакции шумела на разные автомобильные голоса проезжая улица. Тусклое августовское небо опять полнилось влагой. Только что закончился сильнейший, как из ведра, ливень. Тротуары мокрые, по дорогам стекает мутная вода, по которой медленно, отмывая от грязи колеса, двигаются машины. Прогноз обещал осадки после обеда. Вот, получите и распишитесь.
С улицы донеслись голоса. Сергей Георгиевич в первый момент не придал им значения. Мало ли кто шумит в столице. Сумасшедшие на каждом шагу. Но тут голоса усилились, и вдруг громко звякнуло разбитое стекло. Он нажал на иконку «сохранить», стул крутнулся, выпуская человека из-за стола. 
Внизу размахивали руками, что-то скандируя, человек пятнадцать молодежи. Парней большинство, но и девушки от них не отстают. Из подъезда выскочили два охранника. В миг их окружила толпа. Немного растерявшиеся секьюрити что-то пытаются объяснить молодежи. Указывают вдоль по улице, вероятно, призывая убыть в том направлении.
Без результата. Наконец толпа милостиво расступилась, и охранники живо юркнули в подъезд.
«Надо же полицию вызывать. Чего он сами полезли? И в этот момент он понял, что непроизвольно ищет в группе молодых ребят своего старшего сына. Он же вполне может быть сейчас с ними. Единственно, что его может остановить: он знает, что в этой газете трудится его отец». Сергей Георгиевич вспомнил, каким растерянным пропавший на целые сутки сын заявился вчера домой. Родители оборвали телефон, но тот оставался в зоне недоступности. На все вопросы, отвечал, что ничего страшного не случилось. Небольшие неприятности, но все решаемое. Отец тогда впервые увидел в глазах сына растерянность, Будто что-то во что он верил, вдруг оказалась не совеем таким, как он представлял. Словно, почва под ногами до этого крепкая в одночасье расплылась и потекла. Он не стал наседать, надеясь, что сын сам расскажет со временем. Когда ситуация разрешится. 
Один из парней в оранжевой рубашке поднял над головой плакат, и Сергей Георгиевич прочитал:
«Заткните рты, лживые собаки».
«Это они про нашу газету, что ли? – не сразу дошло до журналиста.  А когда дошло, он прижал ладонь к сердцу. И растер. Что-то защемило. – Неужели началось?»
Дверь за спиной скрипнула, и в кабинет ворвался коллега, его стол стоял в противоположном углу небольшой комнаты. Он носил очки с сильными линзами и помятый костюм. Был лыс, лишь прозрачный венчик волос окаймлял блестящее пространство посередине головы.
 – Нет, ты видел, что происходит? Ну какие же, мудаки.
Сергей Георгиевич засунул руку в карман, еще не хватало, чтобы его несколько секунд слабости кто-то заметил. Не время для растекания по древу. Тут мобилизоваться надо.  По всему видать, девяностые возвращаются.
  Молодежь еще пару раз кидала камни в витрину, разбив ее, скорей всего, до основания. А что они теряли? Стекло так и так под замену, а с одной дыркой оно, или валяется в виде мелких кусочков на асфальте, уже не имеет значения. С улицы доносился хохот, крики. Напарник снова убежал, как объяснил, намереваясь выяснить обстановку на месте, и почему не приезжает полиция. Сергей Георгиевич попытался вернуться к работе, но мысли, словно потеряли четкость, и слова никак не хотели складываться в предложения. 
В кабинет снова заскочил крайне возбужденный коллега.
– Сергей, ты представь. Полицию вызвали еще после первого камня. А они все не едут.
– Как не едут? Дороги, что ли, забиты?
– В том и дело, не забиты. Звонок они приняли, как положено. Обещали в течение десяти минут прислать наряд. И тишина. Наши перезвонили уточнить, почему не едут. А на том конце трубку не берут. Наш ответсек  предполагает, что они получили команду не реагировать. 
Сергей Георгиевич откинулся на спинку стула:
– Вот тебе, бабушка и Юрьев день.
Напарник только развел руками.
Внизу продолжали шуметь молодые люди.
Статью он все-таки добил. Переслав материал ответсеку, выключил компьютер. Молодежь внизу, похоже, наконец, угомонилась. Он подошел к окну. Ну, слава Богу, внизу никого. А то, как проходить через этих воинственных представителей демократической молодежи, он представлял слабо. Сердце по-маленьку саднило. Только бы без последствий. Он чуял, в обществе снова  раскручивались вихри перетрубаций, а их надо еще как-то пережить. Одни девяностые он семьей кое-как перетерпел. А кем только не приходилось работать. И сваи забивал, и кирпич грузил. Четыре годы стропальщиком на силикатном заводе отпахал. Тогда-то ему и дали первое жилье в столице – комнату в семейном общежитии. А потом его, студента журфака, редактор, знакомый по литературным делам, тогда он начинал писать прозу, пригласил в небольшую районную газетку, которая со временем превратилась в рупор патриотического крыла общества. И вот, похоже, история поворачивает на второй круг. Что-то уж очень быстро.
Сегодня он ушел с работы пораньше, до часа пик, и в поезде метро еще можно было найти свободное местечко.
И только он присел в уголке, как на очередной станции  в вагон ворвалась группа ребят с фанатскими шарфами на шеях.  Человек двадцать. Сергей Георгиевич плохо разбирался в футболе, и обозначения на шарфах ему ни о чем не говорили. Ребята, заняв почти все свободное пространство вагона, громко разговаривали. Не обращая внимания на остальных пассажиров, матерились. Журналист поморщился. Но замечание сделать не решился. «Как будто они меня послушают»  – попытался он успокоить совесть.
Но совесть не успокаивалась. Он сжал ладонью грудь в районе вновь напомнившего о себе сердца. Неожиданно один из фанатов склонился над ним. Сергей Георгиевич настороженно поднял голову.
Паренек участливо спросил:
   – Тебе плохо, отец?
Сергей Георгиевич вздохнул и выдохнул. Попытался улыбнуться.
– Шумно от вас очень. Еще и материтесь.
 Паренек резко выпрямился.
– Народ, а ну тихо! Человеку плохо.
Неожиданно молодые люди замолчали. Сергей Георгиевич поймал несколько встревоженных взглядов.
– Точно, помощь не нужна? – паренек снова склонился над журналистом.
– Благодарю, уже лучше, – он вымученно улыбнулся.
Паренек кивнул. И, выпрямившись, махнул в сторону двери. На следующей станции ребята сошли. В вагоне снова стало тихо. Сосед – высокий, пожилой в модном клетчатом пиджаке тихо поинтересовался.
– У вас точно все хорошо?
Он молча наклонил голову. Сердце помаленьку отпускало. Говорить не хотелось. «А ведь не все потеряно», – мелькнула мысль. – Надо попробовать обыграть этот случай в следующем материале».
Сосед что-то еще говорил. Похоже, хвалил его и оправдывался сам. «Не за что меня хвалить. Замечание-то я им сделать не решился. Но парни оказались не пропащие. В наше время это редкость. Повезло мне. Или нам».

 Глава 9
Газета «Сего дня»: Де-факто, это — колониальная администрация, которая живёт здесь, но интересы представляет «их». Поскольку она живёт здесь, её статус «там» очень низок. Авторитетом пользуются только формальные чиновники государства, за счёт авторитета самого государства и некоторого протокола межгосударственного общения. Личного авторитета у них нет никакого.
А вот внутри страны они много на что претендуют. И за много лет нахождения у власти они получили и продолжают получать миллиарды и десятки миллиардов долларов (не считая триллионов, которые они отдают в качестве дани «им», за политическую поддержку). И создали колоссальную систему аппаратной «круговой поруки», которая обеспечивает им спокойную и счастливую жизнь, куда более удобную, чем, например, у аффилированных с ними «силовиков», поскольку последние, например, в Майами поехать не могут, как и на Лазурный берег».
Несмотря на дневное время, за окном хмурилось, и в кабинете председателя КГБ горели все лампочки огромной на двадцать или двадцать пять светильников люстры. Хозяин кабинета быстрый в движениях с умным решительным взглядом шестидесятилетний живчик нарезал круги под люстрой. Сергей Кириллович Лойгу, министр обороны, по-восточному скуластый невысокий мужичок с медалью Героя России на гражданском пиджаке неторопливо потягивал коньяк из широкого бокала.
– Я уверен, пакости от них можно ждать в любой момент. И, думаю, план этих пакостей они уже подготовили.
– Думаешь или знаешь?
Председатель когда-то всесильного ведомства резко остановился перед министром:
– Предполагаю, основываясь на собственном опыте и кое-каких косвенных сведениях.
Министр обороны сделал тягучий глоток.
– Хороший коньяк. А поподробней можно.
– Можно и поподробней. Вчера в кабинет Премьера заглядывал очень интересный персонаж. Несколько лет не заглядывал, и вот приперся. Причем, держал себя так, будто в собственный дом заявился. И в кабинет его пропустили без малейшей задержки.
– Посол что ли? Да они, во всем мире так себя держат. Премьер один там был?
Председатель снова двинулся к окну:
– В том-то и дело, что не один. Вся троица присутствовала.
– Это уже интереснее. И долго он там просидел?
– Больше часа. А точнее, час и семь минут.
Министр отставил пустой бокал. Склонив голову, примерился к початой бутылке. И решительно отвернулся.
– Значит, до чего-то договорились. Ты, случайно, не знаешь, до чего?
Председатель поморщился:
– К сожалению, нет. Сам знаешь, прослушивать такие кабинеты – не сфере моей компетенции.
– А жаль, – министр обороны постучал пальцами по столу. – Какие мысли есть?
– Конкретных пока нет. Но, думаю, ничего хорошего не предвидится. Скорей всего, будут убирать нас по одному, – он снова замер напротив гостя. – И ты, есть основания для такого вывода, в этом списке первый.
Лойгу задумчиво покосился на пуленепробиваемое стекло окна.
 – Даже если и так, не уверен, что они решатся на какие-то решительные меры в ближайшем будущем.
– Ближайшее будущее – понятие относительное.  Может, завтра на заседании правительства попробуют что-то сделать. А, может, через месяц. В любом случае сделают. Как пить дать. А потом и за нас с Листьевым возьмутся. 
– Ты с ним уже разговаривал?
Председатель пригладил лысеющую шевелюру:
– Пока нет. С ним ситуация еще терпит. А вот с тобой – даже не знаю. Но чувствую, замышляют однозначно.
Сергей Кириллович подхватил пустой бокал. Покрутил, раскатывая по стенкам янтарную каплю:
– Я с тобой в целом согласен. Единственная поправка: если они и начнут пакостить, то не сейчас. Пока народ в полной прострации находится после убийства президента, они на решительные действия не пойдут. Им выгодно тянуть такую ситуацию, как можно дольше, постепенно наращивая мышечную массу. Убрать сейчас самых популярных членов правительства – это я без всякой скромности констатирую, не так-то просто. Да и вообще, загнать меня сейчас в опалу – это однозначно повысит мой рейтинг на несколько порядков. Потому что будет действовать простой принцип: враг ненавистных либералов – наш человек. К тому же за мной армия. А это – сила. И вполне себе учтенный фактор. Они не могут этого не понимать.
Председатель наклонил бутылку над вторым бокалом. Плеснув на пару глотков, покачал бокал в руке, наблюдая, как маслянистая жидкость обволакивает хрустальные стенки.
–  Я бы на твоем месте поостерегся. Не такие уж  они и нерешительные. Не стоит забывать, что негласное управление государством фактически снова перешло к Госдепу. А там ребята решительные.
– Как ты это себе представляешь? Охрану удвоить? Так это бессмысленно. Захотят грохнуть, хоть полк за собой таскай – грохнут. Закрыться в какой-нибудь дальней части? Тоже не вариант. Так что не вижу смысла осторожничать. Наоборот, буду маленько наглеть. Надо сразу поставить этих салабонов на место. На президентских выборах у них не одного шанса. И они это знают.
  – Как и знают, что случись что, ты гражданскую войну развязывать не станешь. Не тот типаж.
Сергей Кириллович поднялся:
– Ладно. Я тебя услышал. Кстати, как расследование продвигается?
Председатель одним глотком опустошил бокал. Двумя пальцами взял с блюдца дольку лимона. С хрустом зажевал.
– Следов никаких. Но могу сказать и без этого, что ниточка тянется за океан.
Министр вздохнул:
– Это и так понятно. Пошел я. Встретимся завтра на правительстве.
Председатель промолчал. Дождавшись, когда за гостем закроется дверь, он потянулся через стол. Нажал кнопку вызова:
– Руководителя сектора «Б» ко мне, срочно.
На той стороне мужской голос ответил «Есть». Лампочка на селекторе погасла.
Председатель подошел к окну. Остановился, заложив руки за спину:
 «Нет, дружок. Охрану я тебе все равно усилю. Если тебе на свое будущее наплевать, то мне уж точно нет. И сохранить тебя до выборов будущего президента Рассеи – моя прямая обязанность. К тому же – это еще и вопрос выживания. Вех нас».

Глава 10
Морской ветер раздувал легкую шторку, будто парус. Четвертый поежился. Пожалуй, окно надо закрыть. Вторая половина сентября на Балтике – уже не жарко. Он прижал пластиковую раму, и шторка тут же опала, словно по волшебству.
Шаги в пустом доме звучали гулко. Он прикупил это уютное гнездышко всего неделю назад. Очень уже понравился. До моря минут пять. Со второго этажа видно, как волны накатывают на песчаный берег, местами прикрытый красавицами-соснами. После удачно проведенной операции он мог позволить себе приобрести виллу на Лазурном берегу. Но Четвертый решил осесть здесь, на родине. Да и лишний раз светиться не хотелось, ему с таким багажом привлекать внимание – последнее дело. Меньше высовываешься, дольше проживешь. Ему так и куратор сказал, Третий. В то, что его могут убрать Четвертый не верил. Во-первых, стали бы они платить такие сумасшедшие деньги, если собирались его убрать. А во-вторых, куратор лично пообещал, что никто его пальцем не тронет. Третий производил впечатление порядочного человека, ну, насколько это возможно при его профессии, и Четвертый ему верил.
На кухне в мойке не мытая посуда. После вчерашнего осталось. «Хорошо отдохнули. А эта блондиночка, как же горяча. Обожаю таких. Надо будет повторить. И она, похоже, не против. А посуда? Горничная уберет. Не впервой. Ну поворчит маленько, ничего страшного. А вообще надо подумать заменить ее. Есть же, наверное, покладистые тетки»,  – он сделал заметку в памяти. – А пока завтракать, – он глянул на кухонные часы. – Нет, пожалуй, уже обедать в кафе «У Людвиги». Очень ему понравилось это заведение, построенное в виде рыбины, то ли сардины, то ли шпроты. От моря всего сто метров. Сидишь себе, запиваешь неплохим вином царникавскую миногу, любимое блюдо из детства, которого так не хватало в дикой Рассеи, а волосы шевелит легкий бриз, пахнущий немного солью и сосновой смолой. Перед глазами завораживающее вечное движение морских волн. Вообще, удачное кафе. Хорошая кухня, негромкая музыка, неназойливое, но обходительное обслуживание. И людей не много. Самое то. Может, прикупить его как-нибудь. А что идея неплоха. Надо будет с местным народом поговорить.
В кафе в этот обеденный час оказалось неожиданно много народу. Он с трудом отыскал свободное место у дальней стены. Отсюда даже моря не видно. Но Четвертый решил потерпеть, надеясь, что народ скоро начнет расходиться.
Подали меню. А с ним бокал вина от заведения. Очень приятно, что тебя здесь уже запомнили. Вчера он не жалел чаевых. Вот и отдача. Он пробежался глазами по названиям. Наслаждаясь статусом обеспеченного человека, на цены даже не смотрел. Официант, каким-то шестым чувством угадав, что клиент готов сделать заказ, уже торопился к его столику. И тут в кафе вошла Она, Неземная красота. Вход располагался почти за спиной, и Четвертый вряд ли увидел ее, если бы в этот момент не выискивал глазами официанта. Легко голубое платье до колен, обтягивающее шикарную фигуру. Шляпа с широкими полями, шарфик в тон белой сумочки, яркая помада на настоящих, не увеличенных губах. Неестественность он не любил. Она вошла, отыскивая глазами свободное место. Четвертый уже хотел сам предложить ей присесть напротив, он то один за столиком. Но другой официант его опередил. Подскочив к женщине, он указал ей на только что освободившийся столик у самого входа. Четвертый так увлекся появлением красавицы, что не заметил, как приходивший мимо неприметный человек одним коротким движением что-то высыпал в его бокал. Это заметил официант, но человек таким же незаметным движением сунул ему в карман стодолларовую купюру. И тот решил, что это его не касается.
Четвертый просидел в кафе пару часов. Было грустно и одиноко. Красавица, выпив чашечку кофе, ушла с незнакомцем.  Они улыбались друг другу, как влюбленные.
Допив бутылку вина, чувствуя в теле невесомость, он двинулся к дому.
Горничная уже навела порядок. Хорошо, что он ее не застал. Совсем не хотелось слушать ворчание старой девы.
Включив телевизор, упал на диван.
  На экране известный политик Март Хельме. Молоденькая симпатичная журналисточка часто кивает, придерживая микрофон у толстых губ политика.
«Сегодняшняя Рассея — это растущий монстр, какого мир в своей истории еще не видел. Этот монстр расправил плечи в 2008 году после президентских выборов, и вот тогда мы увидели, какое чудовище выползает из ворот Кремля. Проводимая им политика абсолютно агрессивная с использованием вымогательства, политически мотивированных исчезновений людей и убийств. Причем не только в самой Рассеи, но и в других странах.
Что же делать, спросите вы? Рассеи, которая, в сущности, слаба, нужно навязать новое, непосильное для нее экономическое соревнование, гонку вооружений и идеологическую войну. В результате этого находящаяся в демографическом коллапсе страна развалится. Далее на обломках империи нужно будет помочь родиться национальным государствам малых народов и другим демократическим образованиям с различной геополитической и географически-экономической ориентацией. Развал России освободит мир от этого монстра, которого Рональд Рейган окрестил империей зла».
Он не заметил, как задремал. Ему снились монстры, выползающие из стен Кремля. Они походили на змеев-горынычей из старой русской сказки. Подлетая к нему, чудовища обдавали смрадом дыхания. От них тянуло жаром, как от печки в русской бани. Четвертый глупо улыбнулся. С угла губ потекла слюна. Глаза закатились. Его выгнуло дугой, и звериный крик ударился о голые стены пустого дома.
Среди ночи, соседи, встревоженные криками, доносившимися из недавно купленного дома, вызвали полицию. Полицмены пробыли в доме недолго. Выскочив во двор, они принялись вызывать скорую помощь. Врачи, прибывшие тоже весьма оперативно, нашли в доме сошедшего с ума человека. 
 
Глава 11
Подслушано в электричке: 
– Рыбалка – платно,
Грибы – платно,
Ягоды – платно,
Вода из скважины – платно.
Медицина, высшее образование, кружки, дороги – все платно.
Из бесплатного остались только пожары, зомбоящик и обещания Президента, которые никто не собирается выполнять.
– И не говори. А что делать?
– Что делать? На митинг надо идти.
Члены правительства уже заняли строго утвержденные места. Референт разложил блокноты и ручки. Самые богатые люди страны, в полголоса переговариваясь, посматривали на входную дверь. Исполняющий обязанности президента задерживался.
Ольга Голая, бывший вице-премьер, а ныне и.о. премьера правительства склонилась к плечу министра финансов Савельева:
  – Наши предложения сформулировал?
Министр финансов – полностью лысый, но с густыми черными бровям, слегка, склонил голову.
– Все, как было договорено.
Она удовлетворенно выпрямилась. Высокая, стройная, с крупными красивыми глазами, привлекательная женщина. Впечатление портил излишне уверенный взгляд. Таких женщин мужики побаиваются.
Места министра иностранных дел Листьева и министра обороны Лойгу рядом. Оба молчат, исподлобья разглядывая довольных министров правительства. Почти все – враги. Любой при первой же возможности вцепится в горло. И не всегда это лишь метафора. На них явно стараются не смотреть. Такое ощущение, что двое в этом зале – отверженные. Уже уловили конъюнктуру. 
Операторы проверяют камеры, штекеры, микрофоны. Журналисты что-то уже настукивают пальчиками, украшенными маникюром, на планшетах.
Наконец дверь распахнулась, и в кабинет ворвался маленький вихрь – довольный собой и событиями исполняющий обязанности президента.
Члены правительства недружно поднялись. Андрей Бер, помахал папкой:
– Садитесь.
Заняв место во главе стола, он уверенно оглядел собравшихся. Почти во всех взглядах личная преданность и желание горы свернуть ради нового президента. А вот глаза Листьева и Лойгу он не увидел. Оба, будто сговорившись, разглядывали рисунок на полированном столе. «Ну да ничего, придет и ваш черед», – Бер ненавязчиво улыбнулся в ближайшую камеру первого канала.
– Добрый день, господа. Сегодня внимание в стране и в мире, как вы знаете, в связи с гибелью Путина, приковано к событиям в Рассеи. Все хотят знать, по какому пути дальше будет двигаться страна. Отвечаю. Мы будем придерживаться политики открытости и толерантности, заложенной погибшим президентом. Наша главная задача, считаю, подхватить все его начинания по нормализации отношений с западом. Понятно, что это возможно только путем уступок и компромиссов. И не только с нашей стороны. Мы ждем встречных движений и от наших партнеров на Западе.  В знак нашей открытости, я сегодня распорядился освободить целый этаж в здании  правительства для размещения представителей дружеских нам государств. В первую очередь, Благословенной державы. Нам очень пригодится их опыт на ниве проведения аукционов и приватизации. Тем более, что с их стороны наблюдается искренняя заинтересованность в разгосударствовании многих отраслей промышленности. Привлечем и наших специалистов, имеющих удачный опыт приватизации в 90-х годах.
А тема сегодняшнего совещания, как вы уже знаете, оптимизация расходной части бюджета. Или, как сегодня модно говорить, управление расходами. Хочется заметить, что мы и раньше очень бережно относились к расходным статьям бюджета. Потому как, если этого не делать, то дебет с кребетом может и не сойтись. (улыбки в правительстве).
Мы, конечно, этого допустить не можем. Так что сегодня я готов выслушать все ваши предложения. Думается, сообща, мы придем к оптимальному решению, – он вытянул шею. – На этом я хочу попросить прессу покинуть помещение. Дальше мы будем работать, так сказать, за закрытыми дверями.
Журналисты и операторы послушно засобирались. Дождавшись пока последний покинет кабинет, Андрей Бер снова внимательно оглядел министров. На Лойгу и Листьеве задержал взгляд несколько дольше. «Вот, паскудники, так глаз и не поднимают. Задумали что-то? – легкая тревога отозвалась вспотевшими подмышками. – Ладно. Не обращаем пока на них внимания. Работаем».
– Ольга Васильевна, – он повернул голову направо. – Кто будет докладчиком?
Та чуть шевельнулась, явно волнуясь:
 – Министр финансов Савельев.
– Очень хорошо. Начинайте.
Министр поправил листки бумаги. Коротко глянул на Голую и Бера. Комнату наполнил его спокойный уверенный голос. Привычно потекли тонким ручейком цифры, показатели. Инфляция снижается на фоне подросшего доллара, подешевевший рубль поднял цены на бензин на семь процентов, но это, он уверен, временное повышение. И уже с октября ожидается возвращение в прежние ценовые границы. В этом месте Лойгу, не выдержав, хмыкнул. Савельев замешкался, а Бер вкрадчивым голосом поинтересовался?
– Вы с чем-то не согласны, Сергей Кириллович?
Министр обороны подавил улыбку:
– Да нет, все нормально. Только я что-то не помню, чтобы бензин за последние десять лет хоть раз подешевел.
– Значит, это будет первым случаем. Продолжайте.
Савельев прокашлялся.
И снова потекли ровные ряды виртуального благополучия Рассеян. Закончив с вступительной частью, то есть, с положительными новостями, министр финансов, наконец, добрался до главной части доклада.
– Анализ показал, что основные статьи расходов, которые вполне можно прилично оптимизировать, находятся в ведении министерства обороны, – Лойгу бросил на Савельева тревожный взгляд и невольно напрягся: «Понятно, что первым делом будут резать статьи по обороне. Но вот насколько они решительно настроены? Скоро станет ясно». – Первая графа, где, на наш взгляд, можно серьезно сэкономить, учения. До конца этого года планируется провести одно совместное с Белоруссией, два – с Китаем, и восемь – собственными силами. Если сейчас отменить эти мероприятия, то бюджет получит дополнительно около двух миллиардов долларов.
Лойгу с ухмылкой покачал головой. Он прекрасно отдавал себе отчет, что они уже все решили, и никакие его усилия не смогут остановить армию от очередного наезда. Но и сдаваться без боя он не собирался. Он записал несколько фраз в блокнот, чтобы не забыть озвучить потом, когда докладчик закончит читать свою муть. Савельев между тем продолжал:
– Перевооружение тоже можно значительно подужать. Сокращение этой статьи расходов только на пятьдесят процентов в течение следующего года даст нам еще плюсом около двадцати миллиардов. Выкладки по всем позициям и наши предложения я подготовил, – дождавшись благосклонного кивка и.о. президента, он снова склонился над листком доклада. – Так еще в наши предложения входит Сирия. А точнее база, которую Рассея там содержит. Так как основные задачи наши войска в Сирии уже выполнили, считаю, что операцию пора закрывать. Как и все базы и ремонтные участки. Этого добра у нас достаточно и в Новороссийске.
Теперь уже Листьев скривил губы в усмешке. Бер решил пока не заметить. Листьев, собираясь на заседание правительства ожидал, что Бер попытается сужать участие страны в некоторых зарубежных проектах. Но что они так нагло решат полностью перекрыть кран по Сирии, стало для него неприятным откровением. Но он тоже понимал, что отстоять ничего не удастся. Слишком враждебные национальным интересам силы стоят за спиной Бера. И ни ему, ни, к сожалению, Лойгу с ними не справится. Он видел, что не всем нравится такая прыть исполняющего обязанности президента, поскольку она откровенно попахивала предательством, но выступать против, он знал точно, никто не станет.
– Следующие пункты, подлежащие оптимизации. Это количество войск. Считаем, что в современных условиях мирного сосуществования они излишни. Сокращению безболезненно можно подвергнуть примерно треть нынешнего состава.
 – Хер я дам сократить армию, – Лойгу не выдержал. – Вы понимаете, что сейчас подписываетесь под преступлением? Думаете, заокеанские дяди вас прикроют? А вот фигушки! Если народ поднимется, никому мало не покажется.
Бер недовольно сморщился, будто проглотил горькую таблетку, а Ольга Голая возмущенно вскинулась:
– Что вы себе позволяете, Сергей Кириллович? – Понятно, что воспитания вы в глаза не видели, но надо же соблюдать хоть какие-то приличия.
Андрей Бер положил ладошку на ее красивую кисть, останавливая,
– Сергей Кириллович, я попрошу сейчас никак не комментировать доклад. Для вас мы найдем время специально по окончании заседания правительства.
Лойгу, отвернувшись, молча катал желваки.
Савельев продолжил изыскивать возможности для оптимизации бюджета. Оставив, наконец, министерство обороны, он переключился на гражданские сектора.
– Считаем, что расходование средств в области авиастроения производится неэффективно. Совершенно непонятно, зачем нам фактически с нуля изобретать новые самолеты, когда всем понятно, что отставание от запада в этой сфере уже не ликвидировать.
– Правильно, – перебил его Бер. – Ни к чему нам снова изобретать велосипед.  Все уже изобретено и пользуется хорошим спросом. – Он повернулся к Голой. – Посчитайте там у себя, сколько можно купить Боингов на сэкономленные на этой программе средства.
– Хорошо, – исполняющая обязанности премьера опустила голову.
– И вообще, это касается и других программ. Космических,  – поворот головы на молчаливого Рогозова, ответственного за развитие космических технологий. – Автомобильных, – взгляд на покрасневшего министра промышленности. – Вообще, не понимаю, зачем нам эти болты в ведрах, когда есть вполне конкурентоспособные зарубежные автомобили? – И Бер подбодрил взглядом замолчавшего Савельева.
– Ну так, на первое время достаточно. Если осуществить все предложенные меры, то, уверен, бюджет на следующий год будет сверстан с профицитом. 
– Ну что ж, – Андрей Бер окинул внимательным взглядом министров, стараясь не глядеть на Листьева и Лойгу. – В целом, у меня замечаний нет. Предложения, вопросы?
Над рядом склоненных голов вскинулась рука, рукав задрался, обнажив дорогие швейцарские часы:
– Пожалуйста.
Оправляя костюм, поднялся министр внутренних дел Петров: седой, с сетью морщин в уголках умных с прищуром глаз:
– Не могу промолчать. Многие вещи вы тут говорили, возможно, и правильно. Но считаю, что армию сегодня сокращать нельзя. На границах по многим направлениям крайне неспокойно. А если завтра террористы вторгнутся в какую-нибудь южную республику, что будем делать?
– Лойгу поднял глаза, в которых удивление медленно сменялось благодарностью.
– Садитесь, Владимир Александрович. В целом мне ваши сомнения понятны. Думаете, я не сомневался? Еще как. Не раз взвешивал и обсчитывал. По другому никак не получается. Кстати, вы еще не в курсе, мы тут подготовили расчет, да, Ольга Васильевна?
 – Совершенно верно.
– Так вот, благодаря намеченной оптимизации, мы сможем поднять зарплату сотрудникам МВД в два раза. Как вам такое предложение?
– Ну, предложение кончено, хорошее. Люди будут вам благодарны, на последнем слове он бросил виноватый взгляд на Лойгу. Тот сжал зубы, чтобы не заматериться.
– Тогда остальные вопросы в рабочем порядке. Сергей Кириллович, не забудьте остаться.
– Не забуду, – буркнул тот, но в шуме отодвигаемых стульев его никто не услышал.
 
Глава 12
Сегодня известного режиссера и театрального деятеля Алексея Серебренникова освободили в зала суда. Как стало известно нашей съемочной группе, с него сняли все обвинения, таким образом еще раз доказав, насколько лжива и управляема наша система следствия. Как известно очень легко замарать репутацию, и намного сложней потом вернуть себе честное имя. Случай  с Серебренниковым особый. Никто из здравомыслящих людей не сомневался, что он – жертва наговора и гомофобных традиций общества. Вот что сказал Алексей после освобождения.
– Я был уверен, что справедливость восторжествует. Эти нелепые обвинения в присвоении каких-то там денег, ну это же было сразу понятно, что неправда. Причем, было понятно всем, кроме следователей. Но все хорошо, что хорошо кончается.
И еще хочу признаться, что, сидя за решеткой, я почувствовал поддержку многих иногда совершенно незнакомых людей.
Неожиданно за спиной Алексея начинается какое-то шевеление. Из-за его спины выныривает небритая физиономия:
– А, педики все, – кричит она и тут же пропадает. Несколько рук выталкивают человека из кадра.
– Вот видите, как трудно в нашем отсталом обществе несли свет демократии и толерантности. 
Миша, сморщившись, будто съел дольку лимона без сахара, нажал кнопку выключения телевизора.
Это была та самая сторона свободы, которую он, как нормальный парень, не одобрял. А вот Четвертый почему-то находил это нормой. Он не мог этого понять. Полчаса назад в фейсбуке пришло приглашении от Четвертого помитинговать за честные выборы на Иссахара. Он колебался. Честные выборы, это, конечно, хорошо, но главное-то свершилось. Путин ушел. Пусть его взорвали какие-то отморозки, но сам факт налицо. Туда ему и дорога. Он не знал, что смерть президента спасла ему жизнь. Его собственная гибель на майдане, запланированная и утвержденная лидерами оппозиции, вдруг стала бессмысленной. И про него все быстро забыли. К тому же Четвертый, по слухам умотал на родину, загорать на балтийских пляжах. Так что события сами собой пошли по другому сценарию,  в котором Миша оставался живым.
Поездка в забитом автозаке и последующие объяснения со следователем ему очень не понравились. Хорошо, что еще дешево отделался. Штраф в тридцать тысяч, и перекатанные пальчики в полицейский архив. Теперь он навсегда под контролем. Еще деньги платить. Опять из кассы вытаскивать, а доходы в последний месяц-два заметно упали, как минимум на треть. После того, как бензин подорожал до семидесяти рублей за литр. Это девяносто второй. Девяносто пятый уже под восемьдесят. Многие после такого подорожания тачки на прикол поставили. Вон, отец тоже, на метро теперь ездит. Миша вздохнул. Он так и не решился признаться отцу, что загремел в участок после митинга. Отец же наверняка скажет, что-то вроде: «А я предупреждал».
С другой стороны, сам момент, когда словно в едином строю, он надвигался вместе с единомышленниками на застывшие ряды омоновцев, ему понравился. Было что-то волнующее в слиянии стольких людей: смелость, адреналин. Его и сейчас начинает колбасить, едва вспомнит о тех ощущениях.
Вообще-то, он нонче выходной. Правда, собирался с Анькой зарулить в кино. Какую-то новую картину она там углядела. Впрочем, можно совместить. Митинг в двенадцать, а в кино можно и вечером рвануть. Главное, снова не попасться. Почесав затылок, Миша набрал в строке сообщения пару слов: «Понял, подойду».
На это раз он пришел один, ребята, сопровождавшие его неделю назад, составить компанию отказались. Выступления музыкантов сегодня не планировались.
Осенний ветерок холодил спину в тонкой курточке, и он сразу пожалел, что не оделся теплее. Народу на площади, по сравнению с прошлым разом, было поменьше. Он огляделся. Сцена возвышалась на том же месте. Снова самые разнообразные типажи. Тут и неформалы с дикими прическами, и просто обкуренные с мутными глазами, и случайные школьники, прогуливавшие уроки. А в середине площади снова группка тех самых лиц нетрадиционной ориентации. На этот раз побольше, человек тридцать. Два парня, засунув ладони друг другу в задние карманы джинсов, целуются в засос. «Фу, гадость какая!» – он резко отвернулся. – Ну и где эти росгвардейцы? Что-то педики совсем оборзели.
Мимо пробирался незнакомый паренек, немного повыше, пошире в плечах, ниже локтя наколка в виде украинского трезубца. Заметив Мишу, остановился, узнавая.
– Ты Миша?
– Да, – неуверенно ответил он. – А мы знакомы?
– Я Четвертый, новый, с вильной Украйны.
– А старый куда делся?
– В отпуске. А потом у него новое задание в другом регионе. Значит, поддерживаешь наши взгляды?
Миша решил не вдаваться в подробности:
– Поддерживаю.
– Везучий ты, парень, – стукнул тот его по плечу, и прошествовал дальше.
Миша не понял, почему он везучий. Может, потому, что выбрался из участка более-менее без потерь. Так, вроде тогда всех отпустили? Странно.
Митинг начался с победных возгласов Алексея Вального:
– Путин ушел!
Толпа дружно подхватила:
– Путин ушел!
– Мы – сильные.
Толпа в разнобой повторила.
 – Мы – смелые! Правда за нами!
И снова народ беснуется, повторяя. Миша сам не заметил, как возбуждение толпы передалось и ему. И он вместе со всеми кричал и махал руками:
– Продажная власть нас боится.
– Демократы всего мира нас поддерживают.
– А, значит, мы победим.
После него выступала журналистка с Эха Москвы. Миша смутно припомнил ее фамилию. Абзац, вроде. Кривя толстые губы, она кричала, что главный бой против тирана они выиграли. И призывала не расслабляться, поскольку основные бои за свободу еще впереди. Им много нужно сделать и добиться. «Европейские ценности – вот наш ориентир на ближайшее будущее», – истерично выкрикивала она, и толпа радостно подхватывала:
 – Да!
Миша оглянулся. Эти, с радужными флагами так и стояли кружком. Тоже кричали, тоже махали руками и полотнищами. Почему-то их никто не трогал. «А я бы пару морд с удовольствием разбил».  Трибуны еще что-то говорили, но Миша понял, что ему это действо уже надоело. Какой-то фальшивостью тянуло от каждого лидера оппозиции. Он бы ни с кем из них за один стол не сел выпивать. Решив, что с него на сегодня хватит борьбы за свободу, он начал пробираться к выходу.
«Ну их в баню, Лучше в качалку наведаюсь. Неделю пропустил с этими митингами, – решил Миша. – А вечерком, как и собирались, с Анькой в кинуху свалим. Да и стоять в одной толпе с педиками как-то стремно. К тому же замерз. Так и заболеть недолго».

Глава 13
Из газеты «Сего дня»: «...Так и в России скачущие ОниЖеДети школьного и студенческого возраста думают, что у нас так было всегда и не хватает только демократии. Они не помнят невыплат зарплат по году, разгула бандитизма, когда, например, в правительственное здание в центре Екатеринбурга стреляли из гранатомета, а банды расстреливали друг друга из автоматов в центре столицы. Кровавая война в Чечне, теракты в Буденновске, Беслане, Дубровке, Кизляре, захваты автобусов, расстрелы из засад и взрывы домов, метро, железнодорожных вокзалов, троллейбусов – для них это все непостижимо далеко.
Они не знают, как бригадам скорой помощи выдавали по 20 литров бензина на смену. Они гуляют по отремонтированным и шикарно освещенным улицам, банально не зная, что раньше света не было даже в подъездах, шуршащих россыпью шприцов под ногами. Отключения электроэнергии военным объектам, ряды стоящих в грязи и торгующих чем попало людей с пустыми глазами, миллион убыли населения в год. Сами того не ведая своими действиями, они возвращают страну в ту пропасть, из которой она только недавно выкарабкалась. Эти дети с дорогущими айфонами в руках потом пожалеют о том, что сделали. Но будет поздно»
Заседание кабинета министров закончилось полчаса назад, а Лойгу все не выпускали из кабинета, в котором он остался в одиночестве. Андрей Бер, закрывая за собой дверь, попросил его немного потерпеть. Похоже, ожидал группу поддержки. Кто же в ней может быть? Наверняка Степаненко. Эту пустоголовую стерву Сергей Кириллович всегда недолюбливал, в любой момент ожидая от нее какой-то гадости. Вот и дождался. Может, спикер припрется. Ну, кто еще? А ладно, посмотрим. Зачем меня оставили, вот в чем вопрос? Будут уговаривать не ставить палки в колеса новым реформам? Да не реформам, а конкретно, развалу армии. И как ему согласиться с этим? Столько здоровья и сил положено на ее восстановление после трагедии девяностых. И что, все насмарку? Как же, Витя ты не вовремя погиб-то. Еще бы пару лет продержаться, и сдулись бы все эти либеральные шарики вместе со своими заокеанскими надувателями. Тамп бы в этом поспособствовал. А ведь это удар и против него, – только сейчас догадался министр обороны.  – Он теперь вряд ли выборы, что через год пройдут, выиграет. Ну, твари, одним взрывом сразу несколько зайцев грохнули.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула неприятная особа лет сорока. Сухое злое лицо, очки, короткая прическа. Примерно так в представлении Лойгу выглядит классическая феминистка. Пресс-секретарь и.о. президента Тумакова.
 – Вас приглашают пройти в кабинет президента.
«Ни здрасте тебе, ни улыбочку. Сучка – она и есть сучка. «Кабинет президента», значит. Интересно, когда это он успел от приставки и.о. избавиться?»  – Сергей Кириллович натянул на лицо непроницаемое выражение. Незачем им о том, что в его голове творится догадываться.
В президентском кабинете, который Бер занял едва ли не на следующий день после теракта, находились четверо. Понятно, Бер в рабочем кресле. Как он и предполагал, у стола совещаний расселись лицом друг к другу пышная Степаненко и спикер. А у окна, заложив руки за спину, задумчиво разглядывал виды столицы Посол собственной персоной. А это уже сюрприз! Посол. Как там у Алисы, ситуация все страньше и страньше.
Все дружно обернулись. Посол даже мило так улыбнулся, будто хотел что-то продать или купить. «Успокойся, я не продаюсь. Хотя, интересно, о чем пойдет речь».
Бер протянул руку, указывая на свободный стул:
– Присаживайся, Сергей Кириллович.
Лойгу не стал заставлять себя упрашивать.
Пауза. Настороженные, изучающие взгляды, Степаненко в гляделки играть не хочет, Заметив, что Лойгу на нее смотрит, тут  же отворачивается. Спикер вообще головы не поднимает, делая вид, что его сильно интересует узор на столешнице. Бер, осторожно так изучает министра, будто неизвестную науке зверушку. Наверное, никак не может понять, что заставляет Лойгу плыть против течения. Ведь двигаться вместе со всеми это так удобно, и приятно, и выгодно.
«Тебе этого не понять».
Но вот Посол согнал улыбку. Он же и начал разговор.
«Что не удивительно, все остальные, кроме меня, здесь его подшефные».
 – Сергей Кириллович, не буду, как у вас говорят, ходит вокруг да около. Вы человек не глупый, уже поняли, что приоритеты политики в стране резко изменились. Теперь мы диктуем вам повестку дня. Время, когда Рассея имела голос на политической арене, безвозвратно кануло в лету.
«А он неплохо владеет русским языком. Наверняка, в каком-нибудь цэрэушном подвале углубленно изучал. Хотя, акцент убрать так и не удалось. А вот о том, что у него что-то там кануло в лету, это мы еще посмотрим». 
– Мы ценим ваш профессионализм, а потому предлагаем сотрудничество.
– И в чем оно будет заключаться?
– Все просто. Вы остаетесь на своей прежней должности, но, естественно, о былой самостоятельности забываете.  Нет, – заметив, что министр хочет возразить, поспешил уточнить Посол, – для всех все остается, как и было. Вы по-прежнему руководите ведомством, ну только вам придется выполнять наши приказы.
– Чьи, ваши? – недобро глянув исподлобья, Лойгу сложил пальцы в замок на столе.
 – Сергей Кириллович, ну не заставляйте меня разочаровываться в вас. Вы же все прекрасно понимаете.
– Хотите снова развалить армию? Как в девяностых?
Посол неожиданно улыбнулся:
– Почти угадали, – улыбку заменил оскал. – Только не как в девяностых, а на этот раз окончательно и без возможности восстановления. Чтобы и воспоминания о вашей силе не осталось. Не у вас самих, ни у кого в мире. Только деградация, алкоголь, наркотики и толерантность, которую вы так не любите.
– Тамп вас не поддержит. А уж люди, которые за ним стоят, вообще будут в бешенстве.
Посол отмахнулся:
 – с Тампом мы как-нибудь разберемся. Теперь, после гибели Путина, он просто хромая утка.
– Уничтожите его, как и Путина?
– Что вы такое говорите, Сергей Кириллович? Если вашего президента кто и уничтожил, то это точно не мы.
– Может, знаете, кто?
Посол поморщился:
– Это пустой разговор. Я жду от вас конкретного ответа и сейчас.
Бер качнулся на стуле:
 – Да, Сергей Кириллович, будьте уж любезны. Не вынуждайте нас переходить на крайности.
Министр обороны хмыкнул:
 – А вы еще и на крайности пойдете? И как вы их себе представляете? Самоубийство? Что я там должен сделать? Выброситься из окна или застрелиться из табельного оружия?
Посол сжал тонкие губы, и они почти исчезли с лица:
– Да или нет?
Лойгу откинулся на спинку стула:
– Пошли вы все нахер!
– Стало быть, нет, – Бер поднял глаза на Посла, словно ожидая команды. Дождавшись кивка, нажал кнопку вызова. – Машенька, пригласи-ка наших гостей.
Лойгу не боялся. Скорее, его мучила бессильная злость. «Как же так получилось, что в его стране снова хозяйничают янки? При сильнейшей армии, при отличном вооружении. А сколько сил и средств потрачено на учения! И все коту под хвост». – Он скрипнул зубами, и разом Степаненко и Спикер подняли на него испуганные глаза.
– Что, шавки, страшно? Предали страну. Предателей у нас не любят, ни свои, ни они, – он мотнул головой на застывшего у окна Посла.
Спикер явственно сглотнул, а Степаненко брезгливо сморщилась.
– Наглый ты для почти мертвеца.
В открывшуюся дверь ворвались несколько бойцов-росгвардейцев. «Что они их командиру пообещали?» Следом шагнул генерал-лейтенант, один из главнокомандующих гвардией. Его Лойгу знал плохо, только в лицо. Он появился в структуре совсем недавно, перебравшись из МВД. «Интересно, директора тоже купили? Или там уже другой? А, – догадался он. – Вот этот, наверное, и есть новый директор».
Бойцы уверенно окружили министра обороны. За их спинами остановился невозмутимый генерал.
Слегка побледневший Андрей Бер поднялся.
– Алексей Сергеевич, забирайте. Вы знаете, что делать.
– Прошу пройти со мной, – генерал по-прежнему невозмутим.
«Выдержка, однако. Как же мы его просмотрели?»
Лойгу неторопливо выпрямился, выставив перед собой руки:
– Наручники одевать будете?
– Это лишнее, – бойцы посторонились, пропуская министра.
В кабинете повисло напряженное молчание. Пока за министром не закрылась дверь, там никто не произнес ни слова.
Машенька, испуганно прижала ладонь к щеке. Больше в приемной никого не было. Министра быстро провели к черному ходу, где их уже ждал правительственный бронированный Аурус. Министра вежливо пропустили в салон. Двое устроились по бокам. Генерал уселся на переднее сидение. И все без звука.
Машин тронулась, увозя Лойгу в неизвестность. «Суждено ли вернуться?  Или уже все? Невольно пришел на ум исторический факт. Когда-то Берия тоже был уверен, что против него покушение невозможно в принципе. И проиграл более хитрым и беспринципным политикам. Хотя, политика и принципы – понятия изначально несовместимые. Он проиграл, потому что оказался не готов, не просчитал этих людей, убежденный, что для него они не соперники. И вот, похоже, сейчас в такой же ситуации он – министр обороны. Один из авторитетнейших людей страны. А помочь ему некому. «И охрана была, и сила за спиной. Все пустое. Когда предательство заводится в штабе, никакой командир, будь он хоть гением, не выиграет войну. А тут фактически переход на сторону врага первых лиц государства. История и не помнит таких прецедентов. – И усмехнулся своим мыслям. –  Как же не помнит. А Горбач, Эльцын. Разве они чем-то отличались от нынешних властителей? В самом главном – ничем. Я виноват в том, что недооценил их. Точнее, не их недооценил, а стоящих за их спиной америкашек. Не думал, что так они так нахально, и без колебаний начнут действовать.  Вот и влип». 
Ехали почти два часа. Машина свернула с МКАДа в районе проспекта Маршала Жукова. Он снова горько усмехнулся: «Какая ирония судьбы и повторение сценария. Берию же тогда тоже Жуков арестовывал. Вот и прилетело напоминание. Нет в жизни случайностей».
Выехали на Новорижское шоссе. Министру никто не мешал глазеть в окошко, чем он и пользовался. Вскоре переехали через речку Москва. Не снижая скорости, а мчались не меньше сто двадцати километров, проскочили комплекс торговых центров по правой стороне. Машина не сбавляла ход. Еще через полчаса, наконец, свернули на боковую дорогу, узкую, но хорошего качества. За окном потянулся смешанный лес, березки, осинки, кое-где сосны.
«Вот здесь меня и прикопают. Зато на природе. Воздух чистый» – он ерничал, не веря до конца, что с ним такое могут сделать на самом деле. Но решил так: «Если будут убивать, ни слова не скажу. Хорошо бы, чтобы сразу. Пуля в затылок, и готов».
Километра через два деревья неожиданно раздвинулись, и машина подкатила к высоким воротам. По сторонам терялся в дали бесконечный забор из бетонных плит. Что за ними, отсюда  не видно. Водитель посигналил, и из крохотной проходной выскочил парень в гражданке. Поспешая, открыл обе створки ворот. Машина въехала на территорию и, развернувшись, остановилась. Несколько бревенчатых домиков, большой посередине, и поменьше – по краям. Похоже, на чью-то охотничью резиденцию. Генерал обернулся:
  – Приехали, Сергей Кириллович.
 
Глава 14
Из новостного выпуска канала «Наша Рассея»»: Как вчера стало известно нашему каналу, министр обороны Сергей Кириллович Лойгу ушел в отставку. Рапорт на имя исполняющего обязанности президента Андрея Бера поступил в канцелярию вчера поздно вечером. Обстоятельства и причины такого решения пока неизвестны, но по слухам министр обороны указал в рапорте, что уходит по семейным обстоятельствам. Как нам сообщили в администрации Андрея Бера, рапорт удовлетворен, и на освободившееся место уже назначен новый министр. И что удивительно, это женщина. Полковник Полина Попова, выходец из структуры МЧС. Впрочем, как нас заверили компетентные источники, уже не днях ей будет присвоено внеочередное воинское звание. Мы попросили заместителя министра обороны Василия Антонова прокомментировать назначение. Вот что он сказал нам по  телефону.
  – Думаю, что это правильное решение. Я давно знаком с Полиной Васильевной и знаю ее как отличного организатора и сильного экономиста. А то, что она красивая женщина, скорей всего поможет ей быстрее освоиться в коллективе, ведь известно, что мужчины, а тем более, военные очень почтительно относятся к женщинам. К тому же нам давно пора приобщаться к европейским ценностям и общемировым тенденциям, согласно которым назначение министрами обороны женщин – общемировая практика. Возьмите наших соседей, Швецию, Финляндию, да ту же Германию. Везде министры обороны – представительницы прекрасного пола.
К другим новостям…
Полное безветрие. Снег кружится на месте, падая, словно листики бумаги, качаясь из стороны в сторону. Скоро январь, а земля черная, грязная, неуютная. И это в Сибири! Губернатор Усик обернулся к сопровождающему:
  – Уверен, что никто про этот склад не знает?
Его спутник низенький, щуплый человечек с бегающими глазами, задрал голову. Рядом с гигантом губернатором, он сам себе казался козявкой. Но козявкой незаменимой.
– Обижаете, Герасим Леонидович, секретность полная. Даже охранники не знают, что охраняют. Мы слух пустили, что радиоактивные отходы, так они и близко к складу подходить боятся.
– Губернатор серьезно покачал головой:
– Хорошо придумано. Я в тебе, Никодимыч,  не ошибся.
– Ну так, стараемся.
– Вот и дальше старайтесь.
На дужках тяжелой металлической двери, висел громадный явно старинный замок. Шустро опередив губернатора, Никодимыч, вытащил из кармана такой же громадный ключ.
– Замок по наследству достался, от прежних хозяев. Очень даже ничего такой. Во всяком случае, большинство внучков евоных ему в подметки не годятся. А так, вообще – это для видимости. Тут все одно сигнализация, – уловив вопросительный взгляд губернатора, тут же уточнил.  – Я уже отключил, она от пульта в сторожке запитана.
Дверь натужно заскрипела, и Никодимыч отступил на шаг назад. Склад оказался сухой и теплый. Такое ощущение, что внутри специально поддерживалась определенная температура. А, может, и поддерживалась, губернатор решил, что его это волновать не должно. Главное, что содержимое дорогих импортных ящиков, заполнивших просторное помещение, оставалось в целости и сохранности.
– Посмотреть на это богатство можно?
Никодимыч неуверенно обернулся:
– Вообще, все запечатаны, но если вы распорядитесь, я открою один.
Губернатор почесал отвисшую щеку:
 – А, открывай, давай. Все одно через месяц все о них узнают.
Никодимыч кинулся к углу склада, где на пожарном щите висели инструменты. Но с самого щита снимать ничего  не стал. Наклонившись, вытащил из емкости с песком монтировку. Высмотрел, где штабель яшиков пониже. Как раз у самого входа. Несколько уверенных движений, словно он вскрывал огромную консерву, и крышка упала на пол. В тусклом свете матовых лампочек виднелась плотная белая бумага, закрывающая груз сверху. 
Губернатор медленно, словно предвкушая наслаждение, стянул бумагу. Толстые пачки денежных купюр заполняли ящик. Красноватого оттенка, с изображение мпамятников природы, что в Крае полно. Ему предлагали поместить на одной из сторон свой портрет, но Усик, поразмышляв, от подобной чести отказался. Все-таки, при всей своей тщеславности, здравомыслия он не утратил. Не Америка, чай, а он не Джордж Вашингтон. Скромнее надо быть. И так не совсем понятно, как жители Края отреагируют на  отделение от Рассеи. Наверняка, найдется много не согласных. Губернатор рассчитывал на всеобщую инфантильность народа, особенно проявлявшуюся в провинции. Да и некогда людям бунтовать, тут выживать надо, семьи кормить. В Турцию и Египет ездить. К тому же, к его счастью, в Крае не существует организованной оппозиции. Есть, конечно, либералы, те же вальнисты, но им уже проплачено. Хотя, можно было и не платить,  – скуповатый губернатор не сразу поддался на уговоры заокеанского эмиссара выделить либеральной шушере деньги. – Эти прыщавые юноши с дорогущими айфонами и сами выдвигали лозунги за отделение. Что-то вроде, «Хватит кормить Москву», и в любом случае с радостью поддержали бы самостийность Края. Но эмиссар убеждал, что на первых порах ему понадобятся надежные люди, готовые с жаром поддержать все его реформы. А чтобы люди это делали искренне, их надо заинтересовать. Усик вынужденно согласился.
 И теперь, глядя на несметные богатства, отпечатанные за океаном на американском оборудовании, губернатор еле сдерживал растущее нетерпение поскорее запустить новые деньги в обращение. Контрольный срок назначен на февраль. Сразу после выборов президента.  Тогда в столице, наверняка, начнутся волнения. Кто бы не пришел к власти, хотя, у америкашек случайности исключены. Выберут, кого им надо. Но протесты все равно будут. Губернатор не совсем понимал, зачем янкам раскачивать президента, которого они сами и приведут к власти, но эмиссар сказал, что так нужно. Мол, чтобы лишний раз убедился, что тот находится под контролем. И в любой момент, если что не так, будет смятен народным гневом. А уж гнев, заокеанские специалисты организовывать умеют. Но в нашем случае и организовывать ничего не надо. Народ и так уже в полной ж. сидит и оттуда клянет новую власть, не стесняясь в выражениях. Только у него в Крае сразу двенадцать крупных заводов, а некоторые из них градообразующие, приостановили деятельность из-за отсутствия оборонных заказов, и непроплаты, тех, что уже выполнены. Люди снова сидят без зарплаты, как в приснопамятных девяностых. Хорошо, что хоть сетевые магазины не сворачивают филиалы по Краю. Но уже жалуются на падение выручки. А как они хотели? Новую власть поддерживали? Поддерживали. Не напрямую, конечно, но косвенно-то уж точно. Вот и получайте очередной развал. Правда, губернатор надеялся после отделения от Рассеи ситуация начнет выправляться. У него и полезные ископаемые, и промышленность, во всяком случае эмиссар уверял, что Благословенная держава не оставит Край без поддержки. Вот и новые красненькие, наверняка, в народе их так и буду называть, напечатаны в долги под крошечный по рассейским меркам процент. И отдавать не срочно, они согласились подождать пару лет. Условия кредита – по нынешним временам просто шикарные.
Губернатор двумя пальцами извлек упаковку сотенных купюр. Никодимыч во все глаза пялился на содержимое ящика. Вон, даже слюну сглотнул.
Вдохнув запах свежей печатной краски, Усик со вздохом кинул упаковку обратно. Пока не время предъявлять новые деньги миру. Да и Край не готов еще. Уйму дел надо успеть до выборов провернуть.
Губернатор рассеяно осмотрелся
– Закрой обратно. И что б мне ни-ни! – он погрозил кулаком, наконец, закрывшему рот Никодимычу. – А то, сам понимаешь, в тазик с цементом и на дно. – И, видя, как побледнел Никодимыч, снисходительно потрепал того по плечу. – Да не пугайся, я пошутил.
Никодимыч вымученно улыбнулся:
– Умеете вы страху нагнать.
– Это да. Чего есть, того есть.

Глава 15
Канал «Рассея»: ... Дороги забиты большегрузными автомобилями. Фуры фактически остановили движение в Махачкале, а также на федеральной трассе. Люди требуют отмены новых цен в системе Платон. Пока росгвардии и полиции удается сдерживать натиск возмущенных водителей, но машины все прибывают и прибывают. 
К другим новостям. Правительство утвердило тарифы, которые начнут действовать с первого января будущего года. Вслед за новыми ставками в системе Платон, отличающимися от старых, примерно, в четыре раза в сторону увеличения, изменятся и другие обязательные платежи. Цены за газ для населения вырастут на семьдесят процентов. Расценки на  электричество поднимутся на сто тридцать. Вода станет дороже сразу в три раза. Такое значительное повышение цен в правительстве объясняют мировыми тенденциями и низкой прибыльностью сферы ЖКХ. За комментариями мы обратились к одному из инициаторов данного повышения цен недавно назначенному вице-премьеру Анатолию Рыжему.
– Ставки по оплате ЖКХ все эти годы были откровенно занижены, причем, в несколько раз. Сравните цены на газ, например в Германии и у нас, и вы сами поймете, что система была выстроена несправедливо. К тому же государству приходилось датировать ставки на газ и на электричество, а бюджет у нас все-таки не резиновый. Это только первый этап повышения цен. В следующий раз, то есть еще через год расценки должны будут сравняться с общемировыми. От этого нам не уйти, и не надо прятать голову в песок, как страусы. Да, цены будут расти. Возможно, скакнет инфляция, снова появится безработица. Но это вынужденные издержки строительства нового справедливого государства, и тех кто не сможет к ним приспособиться… Тех, кто не сможет,  будем считать лишними людьми со всеми вытекающими для них последствиями.
Президент кавказской республики нервно выключил телевизор. «Они что там, совсем водки перепили? Это же надо до такого додуматься? Все, – он решительно поднялся. – Пора действовать». В конце концов, он давал клятву верности Путину, а не этому напыщенному шакалу. И имеет все права защитить свой народ от сошедшего с ума северного соседа. Кожаный диван скрипнул: он поднялся, чтобы взять телефон, заряжающийся на столе.
Из женской половины дома появилась жена:
 – Ты меня звал, дорогой?
Президент раздраженно махнул рукой:
– Тебе показалось, – женщина повернулся уходить, но муж вдруг что-то сообразил. – Погоди, скажи там, чтобы приготовили мой кабинет – сейчас люди приедут.
– На сколько готовить?
– Человек десять.
Женщина быстро скрылась.
Абонент ответил на первом гудке.
– Слушаю уважаемый.
– Собери всех наших, через час встречаемся у меня дома.
– Будет сделано, – у человека на том конце «провода» голос даже не дрогнул. Хотя он прекрасно понял, что случилось что-то экстра ординарное. Ни разу за годы президенства его хозяина, тот не выказывал такой спешки да еще и таким встревоженным голосом. 
Опоздавших не было.
Как принято на Кавказе, первые полчаса о деле не говорили. Развалившись на подушках, гости угощались ароматным мясом, расхваливали хозяйский жижик голнаш , потягивали обжигающий чаек. Наконец, президент решил, что все формальности соблюдены. Вытирая руки о полотенце, он уселся, скрестив ноги.
– Слышали, что в Москве творится?
Гости усиленно закивали, председатель правительства – нестарый, но седовласый расстроено покачал головой:
– Совсем с ума сходят.
– Да,  – поддержал начальника заместитель, плечистый, спортивный мужчина. – Если мы все их распоряжения выполнять будем, хана республике.
– Ты меня можешь поругать, но я скажу, – Председатель правительства выдержал внимательный взгляд президента. –  Надо как-то от них отделяться.
Президент качнулся, рука бездумно понесла к губам пиалушку с чаем. Глотнув, уже решительно вернул посудину на место.
– Ругать тебя не буду. Больше скажу, я сам так думаю. Терпеть то, что они там вытворяют, больше нельзя. Поэтому, я так думаю, завтра объявим о закрытии границы, и частичном суверенитете.
– Почему, частичном, уважаемый?
– Не все сразу. Финансовый ручей из Москвы нам еще очень пригодится. 
 
Глава 16
Срочная новость, только что поступившая на телетайпные ленты всех информационных агентств: Избирательная комиссия согласилась зарегистрировать на выборах в московскую думу, что должны состояться 24 декабря, нескольких оппозиционных кандидатов. Вот что указано в информационном бюллетене избиркома: «Руководствуясь принципами демократии и справедливости, и еще раз изучив подписи, собранные за кандидатов от оппозиции, комиссия сочла несущественными некоторые недочеты при подготовке документов и приняла решение зарегистрировать Алексея Вального, Владимира Муру, Евгению Абзац и Любу Хорек в качестве кандидатов на выборы в московскую думу 24 декабря сего года».
Это великий день в истории Рассеи. Вся демократическая либеральная общественность празднует сегодня день победы над костным мышлением, над гомофобоными страхами, над чиновничьем беспределом. От всех души поздравляем наших коллег с первым шагом на таком сложном пути дальнейшей демократизации нашего пока еще отсталого общества».
Бена Дона у трапа самолета встречали две очаровательные русские красавицы. Милые улыбки, круглый русский каравай на полотенце, солонка – на подносе. Всякий раз Бен с удовольствием проходил эту традиционную процедуру. Было в этом что-то таинственное, древнее. Он узнавал, этой традиции не одна сотня лет. Его Благословенное государство в силу своего юного возраста такими архаичными обычаями похвастать не могло. Может, поэтому он еще с большим желанием стремился покончить с этой непонятной Рассей, одно существование которой на карте мира внушало многим другим странам-карликам не нужные мысли о национальной гордости. И мешало делать бизнес международным корпорациям.
Он с удовольствием отломил кусок хлеба побольше. Макнув в соль, кинул в рот. Вкус, как в детстве. Сейчас у него в Америке такого хлеба не найти. Неожиданно настроение упало. А правильно ли они поступают? Может, ну ее, эту Раасею. Живет себе и живет, никого не трогая. С ней и порядка в мире больше. Это  дурак видит. Развернуться бы сейчас бы, да улететь обратно в Вашингтон... Вот только как его там встретят? Как минимум кладбище Киллари пополнится на одно тело. Его тело. Нет, ну их, эти мысли. Прочь, прочь, поганой метлой. Благословенное государство – самое великое и единственное, способное на  глобальное управление всем миром.
Сомнения, сомнения, как от них избавиться? Его психолог говорит, что в таких случаях надо представлять людей в виде козлов с рогами. Он прищурился, пытаясь нарисовать в воображении рога на застывших с вежливыми улыбками чиновников нового правительства Рассеи. А ничего, получается. Этот исполняющий обязанности министра иностранных дел, с виду здоровяк-фермер. Как его? Иннокентий Вяземский. Вот же имечко родители подобрали. Не выговоришь. Впрочем, по телефону договорились, что его можно называть Кеша. Пусть так и будет. А вот и он, с виртуальными рогами. Ну и тип. Скользкий, что рыба. Как там у русских? Налим, вроде. И глаза водянистые, чистый Налим, еще и с рогами. Но надо улыбаться, хоть ты и приехал ставить больший и жирный крест на существовании страны Рассеи. Протокол, есть протокол.
В дороге разговоры только на отвлеченные темы. «А он душка, этот Кеша-налим. Про рыбалку в Сибири – это интересно. Попробовать заикнуться о своем желании, что ли? Тем более, мне все равно надо будет в Сибирский край наведаться, к Усику. Первому кандидату на самостийность. Хотя, там, говорят, медведи стаями ходят,  – он улыбнулся воспоминанию. Когда первый раз пятнадцать лет назад ехал в Рассею, друзья на полном серьезе рассказывали, что медведи тут в городах по улицам на гармошках играют. – Сколько же мифов наворочено в сознании у нашего среднего янки. Да, и не только среднего!»
Ладно, еще есть время подумать. Сейчас надо сосредоточиться на главном. Несмотря на то, что исполняющий обязанности президента Рассеи находился под полным контролем его коллег, он испытывал небольшую нервозность, когда размышлял о задаче, которую поставила перед ним Киллари. Его скромные потуги убедить  старушку, что эту проблему правильнее будет решать после выборов, ничем не увенчались. Киллари долго возмущалась, брызгая ядовитой слюной во все стороны. Хорошо, платок с собой был. Пришлось извиняться, уточняя, что его не так поняли.
Чуть позже, успокоившись, уже деловым тоном она объяснила своему спецпосланнику, как нерадивому ученику, что Андрей Бер находится в ее полной власти. Что февральские выборы – это формальность, призванная легитимизировать любые его решения, пусть и идущие в разрез с интересами страны. Его страны. Страны, которой осталось в лучшем случае несколько месяцев жизни. Первым отколется Сибирский край. Там уже все готово. На разной стадии подготовки к самостийности еще четыре региона, те, которые за Уралом.
Турция сейчас мутит воду на Кавказе. Не все, конечно, получалось с первого раза. Турецкий лидер переживал по поводу президента одной из республики, уж очень тот выглядел непредсказуемым. Рассматривался даже вариант с устранением. Но оказалось, напрасно волновались. Тот сам сделал то, что от него и ожидали на Западе и Юге. Фактически отделился. Пока в Москве переваривают этот факт и думают, что по этому поводу предпринять, тот, пользуясь их растерянностью, все туже закручивает гайки на своей земле. Пусть пока тешится видимостью короны на голове. Придет время, и его подомнут. Рычаги есть. Надо же ему куда-то нефть продавать. Да и других тугих узлов в этом очень лакомом для янки уголке мира навалом. Диких народов вокруг, как у них говорят, будто собак нерезаных. И все с амбициями. Стоит чуть-чуть подогреть некоторые, и зона нестабильности готова. А в мутной водичке можно много чего наудить. Да  и Рассея может в какой-то момент может отказаться от поставках черного золота из этой республики. «Ну да ладно, что-то я далековато забрался. Тут первоочередных дел, не разгрести».
Андрей Бер встречал посланца Киллари с широкой улыбкой и распахнутыми объятиями, от которых, впрочем, Бен постарался увернуться. Нисколько не обиженный таким отношением, Андрей потом долго под вспышками фотокамер пожимал руку Бена. Тому пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поморщиться от брезгливости. Рука у Андрея Бера была мокрой от пота. В этот момент он еще раз убедился, что политика все-таки на редкость грязное дело. Иногда и в прямом смысле.
Короткие заготовленные речи перед камерами о том, как они рады видеть друг друга, причем, Андрей, похоже, и в самом деле был рад. И как важен этот визит для выстраивания долгосрочных взаимовыгодных отношений. Бен про себя хмыкнул. Для его страны это и верно, весьма выгодное дельце. А вот для Рассеи как раз наоборот. Ну не будем раньше времени открывать карты. А потому несколько слов об удовлетворенности тем фактом, что Рассея наконец-то показала всему миру свою не чуждость политике открытости и гласности. Что в стране наконец-то началось активное движение к настоящей демократии и общемировым ценностям. Но чтобы закрепить эти первые пока робкие ростки нового в обществе, предстоит сделать очень многое. И многозначительный взгляд на президента. «Этот олух, похоже, счастлив. Ну что ж, это очень неплохо. Может, и получится».
Около часа  переговоры в расширенном формате в большом зале за длинным столом. Очень скучно и утомительно. С ними бы вполне справились и его помощники. И кто придумал эти законы дипломатии? Приходится присутствовать и иногда многозначительно улыбаться. С другой стороны очень интересно наблюдать за рассейскими чиновниками. Они прекрасно понимают, что их сейчас откровенно разводят и грабят. Но вместо того, чтобы попробовать защититься, они будто говорят: «Это так приятно, когда тебя грабят. Обирайте нас дальше. Только личные накопления не троньте, пожалуйста».
«Не тронем, не переживайте. Пока. Сдадите нам страну, а потом и до вас очередь дойдет. Счета-то известны».
Ну все когда-нибудь заканчивается. Завершились и эти никому не нужны переговоры. Андрей Бер проводил спецпосланника в свой кабинет. Наконец-то они одни. И можно больше не ломать комедию. Путь почувствует, что с господином разговаривает. Усевшись в предложенное кресло, Бен нахмурился. Андрей, не решаясь первым заговорить, наблюдал за изменениями в поведении гостя с легким испугом. Не дай бог, что-то не так. Не дай бог, не угодили высокому покровителю. Бен с удовлетворением принял испуг Андрея. В этот момент Бен понял, что для Андрея, он ну что-то вроде Стинга для фанатов из его клуба.
– И так, – Бен решил, что для начала пауза достаточна. Заговорил на английском. Пусть привыкают к языку хозяев. Ниче, скоро мы и на латиницу вашу дикарскую азбуку переведем. –  Похоже, что все наши дела движутся в нужном нам направлении. – Он голосом выделил «нам», чтобы у исполняющего обязанности президента и сомнений не возникло, кому это нам. Конечно, янки.  – Я в целом удовлетворен.
На лице Андрея заметное облегчение. Он даже позволили себе немного расслабиться. «Это ненадолго. Сейчас я подкину тебе задачку на засыпку. Но сначала немного пряника». Бен закинул ногу на ногу.
– Мне нравится, как вы начали работу на должности президента. Скажу вам больше, Киллари велела вам передать, что на предстоящих выборах она желает победы только вам, – он многозначительно уперся взглядом в переносицу Андрея, покрытую мелкими капельками пота.  – Другими словами, я надеюсь, вы сделаете выборы максимально прозрачными,  чтобы ни у кого не возникло и грамма сомнений, что вы выиграли честно и с большим преимуществом, причем в первом туре. Нам не нужно растягивать это дорогостоящее никому не нужное шоу. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – Андрей сглотнул.
А теперь, собственно, то, зачем приехал. Хватит кота за хвост тянуть, так у этих русских говорят?
Исполняющий обязанности президента, сладенько улыбнувшись, кивнул.
– Ну, вот и славно, Киллари на вас надеется. На вас можно надеяться?
– Несомненно, господин Бен.
– Тогда мы ждем от вас еще одной маленькой уступки,  – он выдержал паузу на несколько секунд. Пусть понервничает. – Крым.
Зрачки Андрея заметно расширились. Только усилием воли он сумел остановить разрастающийся приступ паники. Бер прекрасно понимал, отдай он Крым Украине, и про голоса на выборах, при всех возможностях к их фальсификации, можно забыть. При всей власти волшебников, сидящих в избиркоме, кто-то за него все-таки должен   проголосовать на самом деле. И не только жалкие десять процентов в столицах.
– Но, господин Бен, сэр, вы же понимаете, что такое решение станет приговором мне лично, как президенту на выборах. Народ просто не поймет. Можно проводит марши ЛГБТ в столице, можно лишать людей средств к существованию, они будет терпеть. Но Крым! В их понимании – это нечто сакральное, первый признак величия страны. Они так воспитаны, это в их генетике, сменить модели поведения и мышления у масс не так-то просто. Дайте мне время. Думаю, в следующем году мы решим эту проблему.
Бен Дон на удивление даже для самого себя не разозлился. Изучающее, как натуралист на приколотую иголкой трепыхающуюся бабочку, глядя в сторону исполняющего обязанности президента, он размышлял. Понимает ли он, что только что подписал себе приговор. Отказывать Киллари, это, знаете ли, чревато неизлечимо болезнью. Что-то вроде прыжка с тридцатого этажа без парашюта или неудачного падения в ванной виском на угол.  Но что ж, это его выбор. Не будем продолжать агонию. По существу он уже труп. Для начала – политический. А затем и вполне себе и настоящий, смердящий.
– Я правильно понимаю, вы мне отказываете?
В кабинете отчетливо запахло кислым потом. Бедный Андрей Бер уже второй платок извел, вытирая обильно потеющие шею и лицо.
 – Нет, что вы. Я не отказываю, просто прошу немного отложить передачу. Крыма Украйне. Всего на несколько месяцев.
– Ну что ж, – Бен напустил побольше брезгливости во взгляд. Чтобы понял, как он сейчас ошибается. – В таком случае больше  я вас не задерживаю. 
До двери около десятка шагов. И пока Бен их преодолевал, он еще на что-то надеялся. Но вот он уже и в холле, а ожидаемого крика «Подождите, я передумал» за спиной так и не последовало.
«Очень жаль, но, похоже, вопрос Крыма придется решать со следующим президентом страны. А точнее, того, что от нее останется. Завтра же утром самолетом в Сибирский край. Пора Усику действовать».


Глава 17
Газета «Сего дня»: «Складывается ощущение, что страной руководят лишенные ума люди. Или совершенно ослепшие от вседозволенности и безнаказанности. Они, похоже, уверенны, что народ промолчит, чтобы правители с ним или со страной не делали. Так же думали когда-то в царском правительстве, а что получили? У русского народа, и правда, терпение – одно из основных генетически оправданных качеств. Ну не хотят русские революций. Но так не может продолжаться вечно. После грабительского подорожания услуг ЖКХ, после рванувших верх цен на бензин и солярку, резко подешевевшего рубля, выросшей в разы безработицы, задержек зарплат, закрытия предприятий, что еще нужно сделать правительству, чтобы русский народ наконец-то очнулся от спячки? Отдать Курилы японцам и вернуть Крым Украйне? Уверен, что и эти решения уже обсуждаются в высоких кабинетах. Не случайно в ходе телефонного разговора с премьер-министром Японии Андрей Бер пообещал пойти навстречу в решении проблемы «северных территорий». Как там умеют идти навстречу, мы можем себе представить».
По коридору очередью простучали каблучки, и в кабинет ворвалась секретарь редакции Вера Петровна, пожилая, но молодящаяся женщина. Но голове она носила высокую прическу, а на пальцах – огромные перстни, украшенные полудрагоценными камнями. Высокую грудь пятого размера, обтянутую водолазкой, украшала старинная брошь, размером с блюдце.
  – Зам шефа всех собирает, срочно.
Сергей Георгиевич выпрямил затекшую спину. Материал почти закончил, осталось пару абзацев, добьет быстро.
– А что случилось?  – коллега протер очки мятым платком.
– Ниче не знаю, не доложил, – дверь за ней захлопнулась, каблучки постучали в обратном направлении.
Кабинет зама, находился рядом с редакторским, вторую неделю, как закрытым. У шефа – гипертонический криз. Только вчера проведывали его почти всем составом редакции. Шеф был бледен, непривычно тих. И в глазах, Серею Георгиевичу показалось, застыло какое-то виноватое выражение.
Его зам  – худощавый, высокий, сильно курящий мужчина, отчего лицо его к пятидесяти годам превратилось в сморщенную желтоватую маску, не поднимаясь из-за стола, встречал каждого вошедшего сухим кивком.
Люди, встревожено переглядываясь, рассаживались на стульях, выстроенных вдоль стены. Вообще-то, в этом кабинете не принято было проводить совещаний, обычно собирались у шефа, или в переговорной. Но что-то, похоже, изменилось в обстановке, раз зам решил изменить традиции.
 Когда все, наконец, расселись, зам редактора, нервно выключил телефон. Он терпеть не мог звуков вызова во время беседы. Попросив всех сделать также, терпеливо подождал, пока сотрудники выполнят просьбу. Никто не проигнорировал, обстановка не та, чтобы спорить.
С шумом отодвинул стул. Обойдя вокруг стола, присел на его  край. И все молча. Обычно разговорчивый, даже болтливый,  своей молчаливостью он невольно навевал нехорошие предчувствия. Сергей Георгиевич потер о штанину вдруг вспотевшие ладошки.
– Значит так, коллеги, – начал зам редактора в полной тишине. – Как говорится, у меня принеприятнейшее известие. Короче, мы должны освободить редакцию к завтрашнему утру.
Несколько секунд ушло на то, чтобы до людей дошел смысл сказанного. Растерянные взгляды, поджатые губы, вскинутые к щекам женские ладошки. И тут прорвало. Почти одновременно хор возмущенных голосов заполнил кабинет.
– Как же так? – вскричал сосед по кабинету, оборачиваясь за поддержкой к Сергею Георгиевичу. – Куда же мы пойдем?
 – Как же мы будем работать? – непонятно к кому обращалась Вера Петровна, полнимая лицо к потолку.
– Это беспредел, какой-то, – шумел благообразный старичок, фронтовик, один из лучших журналистов страны.  – Что ж нас, как собак? В конце концов, проплачено же.
– Деньги нам вернули. Даже еще доплатили, что-то вроде неустойки.
Руководительница отдела по связям с общественностью и его единственный работник, Элеонора, пухленькая девушка тридцати пяти лет крепче сжала сумочку:
– Какой ужас!
Еще минут пять сотрудники редакции пытались высказать претензии заму редактора. Он мужественно молчал, скрестив руки на груди. Постепенно гам начал утихать, люди выдохлись. Зам покачнулся, упираясь руками в стол за спиной:
– Так вот, – продолжил он, как ни в чем не бывало. – Сейчас к подъезду подъедет Газелька. Если у кого много вещей, можете загрузить их в салон. Водитель получит список адресов. А вы просто будет ждать его дома. Если готовы унести, так сказать, творческий  багаж на руках, пожалуйста, уносите. В любом случае, завтра сюда въедут другие люди.
– А как же мебель? – сосед по кабинету снова натирал толстые линзы очков. – И вообще все?
 – Насчет мебели мы договорились, снесут в один кабинет, потом увезем.
– А куда увезем?  – Сергей Георгиевич снова потер ладони о штанины.
– Пока на дачу шефу. А там видно будет.
– Как же мы будем работать? – в голосе старичка явная растерянность. Он до сих пор писал исключительно на бумаге, игнорируя компьютеры.
– Работать будем дистанционно. Шеф в курсе. Он просил передать, что это временное отступление. Бывали у нас времена и похуже. И ничего, выкарабкивались.
– Но не было подлей, – дедушка, словно сдулся. Ссутулился. Сидит, сложив руки на коленях. И всем вдруг стало понятно, как же он стар. Под сотню лет. Завидное долголетие, в том числе, и творческое. И ведь ни грамма маразма. Всем бы так в его возрасте.
Общий вздох пронесся ветерком по кабинету.
– Да, – зам тоже вздохнул. – Вот такие дела. В перестройку нас никто не выгонял, а вот теперь добрались. При демократии, так сказать, – он вскинул голову. – Ну, не будем отчаиваться, друзья. Газета пока переходит в разряд интернет-изданий. Надеюсь, не навсегда. Не закрываемся же.
 – А как же зарплата? – Сергей Георгиевич вдруг понял, что другого дохода у его семьи на сегодня нет. Как же они жить будут?
– На первых парах будем платить гонорары. Это все, что можем.
– Ну как же, гонорары? – Элеонора сложила ладошки под подбородком, словно молилась в храме Будды. – А нам как быть? Я же не журналист,
– Коллеги, будем надеяться на лучшее.
– Но готовиться надо к худшему, – продолжил за него дедушка.
– Я сам такой. У меня сын в институте учится, каждый год триста тысяч вынь и положь. Чем за следующий год платить – пока не представляю, – зам редактора сунул сигарету в рот, но не поджигал. Улыбка чуть облагообразила его мрачное лицо. – Живы будем, не помрем.
Коробка с бумагами давила колени, а настроение было  такое, что нажраться – казалось не самым плохим вариантом. В метро Сергей Георгиевич почти не смотрел по сторонам, и если бы его на следующий день спросили, кто были его соседи, он бы не ответил. Почти на автомате добрался до дома. Соскальзывая и ругаясь, бездумно переставлял ноги в колее, накатанной джипами. Частный сектор, чтоб  его! Если в прошлом году тракторенок Беларусь нет, нет, да чистил местные дороги, то нынче его и не слыхать. А на звонки в Управе отвечают, что нет финансирования. Похоже, его во всей стране уже нет.
С его Солярисом и думать нечего проехать по такой канаве. Враз на днище сядет. Потому и стоит родной Хендай вторую неделю в гараже, вынуждая хозяина передвигаться исключительно общественным транспортом. Обычно он добирался до метро на машине. Там оставлял ее на парковке, и дальше ехал уже подземкой. Полтора часа, и он на работе. Как же он раньше жалел об этих полутора часах, потраченных впустую. Вот и еще раз убедился, что все в мире относительно. Теперь бы он и этой долгой дороге был бы рад, веди она на работу. Что лукавить перед собой, на любимую работу, дававшую ему самое главное в этом мире – возможность творить, и получать за это еще и зарплату. Как же жить теперь?
Перед калиткой он простоял долго, не решаясь нажать на металлическую ручку. В такой позе его и застал сосед. Нигде официально не работающий Колька.
Колька был философом. Все лето он пропадал на шарашках, строя богатеям дома, сараи, гаражи и бани. Пропив с друзьями заработанные немалые деньги за месяц, в лучшем случае, за два, остальное время года  держался на подножьем корму. То щучек наловит, то грибочков насобирает. Огород, засаженный всякими нужными овощами, держали с сестрой на двоих. Выживал как-то.
– Георгич, ты чего калитку гипнотизируешь? – Колька, трезвый, что для зимнего периода его жизни было нормой, испытывающе приглядывался к журналисту.
Сергей Георгиевич неопределенно пожал плечами.
– Выпить хочешь?
– Ты же, вроде не пьешь зимой?
– Иногда можно.
Сергей Георгиевич обреченно вздохнул:
– А ты знаешь, Николай. Я, пожалуй, не откажусь.
– Светку свою предупреждать будешь?
Сергей Георгиевич пару секунд подумал:
– Пожалуй, нет.
– Тогда пошли. От меня позвонишь супруге, мол, задерживаешься.
Чуть приободрившийся журналист послушно пошагал за соседом.

Глава 18
Качалка, куда Миша начал ходить месяц назад, действовала при клубе кикбоксинга и боев без правил. И рядом с ним иной раз качались такие монстры, что он, не зная как себя вести с опасными бойцами, поначалу их сторонился. Среди «монстров» особенно выделялись два брата-богатыря. Двойняшки.  Оба под два метра ростом, в плечах – два Миши войдет. И на лицо – вылитые разбойники. Таких в подворотне вечером повстречаешь, не факт, что штаны чистыми останутся. Носы приплюснуты, уши – вообще два пельменя. При этом общались они с одноклубниками легко, без напряга, спокойно реагируя на шуточки, связанные, в основном, с их суровым видом.
В тот раз качалка оказалась забита до отказа, к некоторым тренажерам приходилось даже занимать очередь. За тот месяц, что Миша туда ходил, он еще ни разу не попадал в такое столпотворение. Конечно, неприятно, но ничего сверх исключительного. Можно и потерпеть, тем боле, что пропускать день занятий – последнее дело. Он и так заглядывал сюда реже, чем хотелось. Все эта пресловутая нехватка времени. В мегаполисе со свободным временем вообще туго.
Около тренажера на бицепсы в очереди два человека. Первый – кикбоксер, жилистый, невысокий стриженный почти под ноль. Может, на пару сантиметров пониже Миши. А тот тоже не гигант, метр семьдесят четыре. Позади него со скучающим видом рассматривал зал качок. Огромный, пожалуй, не меньше тех «монстров». С буграми мышц, переливающихся под тугой и загорелой, явно в солярии, кожей. Миша решил, что такие мышцы, можно накачать только с помощью анаболиков.  Раньше он этого качка здесь не встречал. 
  На тренажере занималась девушка. Миша окинул ее оценивающим взглядом и мысленно скривился. Ну не всем же быть красавицами. Фигурка вроде ниче, но вот личико явно подкачало. Тем не менее, заинтересованных взглядов в ее сторону хватало. Да Миша и сам на нее смотрит. Ну а то, что не понравилась, так на лице же это не написано. По крайней мере, он надеется.
Девушка закончила упражнение. Кикбоксер галантно потянул руку, собираясь помочь ей подняться с лавки. Качок позади хмыкнул, а девушка обдала парня таким уничижительным взглядом, что тот растерялся. Рывком поднявшись, она тяжелым мужским шагом удалилась. Качок хмыкнул.
– Что, паря, обжегся?
Кикбоксер неуверенно улыбнулся:
– Сучка.
– Феминистки, они все такие дурные. А ты, что натурал, что ли?
Кикбоксер с интересом глянул на собеседника.
– Само собой. А ты, что другой?
– Ниче не другой, это ты другой. А я самый нормальный гей.
Миша от неожиданности замер. Вот так номер. И не боится признаваться? Видать, привык, что накачанные мышцы – надежная защита от посягательств на его ориентацию. Неожиданно кикбоксер развеселился:
– А что ты сюда приперся, педик? Тут же и навалять могут.
Качок мрачно насупился:
 – Это кто тут навяляет, ты, что ли?
– Могу и я, если хорошо попросишь.
Качок застыл, пытаясь сообразить, что произошло: то ли его оскорбили, то ли посмеялись. В любом случае, интонация ему явно не понравилась.
– Это ты мне наваляешь? Щегол! – он протянул руку, чтобы ухватить парня за шею, но тот успел отпрянуть, сам выкидывая навстречу напряженную ладонь. Наверное, не хотел решать ситуацию кардинально. Удар пришелся ладонью в кулак. Для обоих – безрезультатно. Но качок уже закусил удила. Неожиданно для своего веса он шустро скакнул вперед, обхватывая парня. Тот, не успев ускользнуть, враз оказался обездвижен. Сопротивляться такой груде мышц даже тренированному спортсмену невозможно.
– Ну что, щегол, прощения будешь просить?
Парень попытался стукнуть лбом, но подбородок качка оказался выше, и удар пришелся в грудь, как в пустую бочку. Звук во всяком случае, был похожим. Тот даже не вздрогнул.
На них уже обращали внимание. Кто-то, оглядываясь, опускал на рычаги штангу, кто-то медленно поднимался с лавки.
– Не родился еще тот педик, у кого я буду прощения просить, – зло ухмыльнулся парень.
Все это время стоящий словно в замороженном состоянии, Миша  на этих словах отмер. Он не стал вступать в словесную перепалку. Много чести для гея, да и смысла не видел. Что он мог словами добиться? Испугать – даже не смешно. Попросить проявить вежливость – десять раз «ха». Он сделал то, что представлялось ему наиболее приемлемым.  Подпрыгнув, выставленным коленом врезал в район копчика. Да, удар со спины, да, нечестно. Но если сравнить габариты, то о какой честности можно говорить?
Он попал. Качок, пытаясь оглянуться, начал оседать, а рот уже искривлялся в сдерживаемом крике. Так и не увидев своего обидчика, он выгнулся, руки ослабли, чем не преминул воспользоваться парень, сбивая захват, и центнер живого веса грохнулся на деревянный пол. 
И только тут Миша почувствовал, что его бьет мелкая дрожь.
Кикбоксер молча кивнул Мише. На плечо легла тяжелая рука. Он быстро оглянулся. Один из братьев-монстров улыбался. Оказывается, улыбка у него была вполне такая, настоящая. 
– Молоток, мужик. Не ожил от тебя.
Миша хмыкнул:
– Я сам не ожидал.
Не дожидаясь, пока качок очухается, несколько ребят подняли его за руки  и за ноги. Он что-то скулил, но его не слушали. Качка унесли на улицу. Там и бросили.
Потирая руки, кикбоксер покачал головой:
– Здоровый педик. А ты, паря – рисковый.
Миша пожал плечом:
– Дурной, скорее.
– Да ты не понял, – откровенно ухмылялся кикбоксер. – Если бы чуть пониже взял приятно бы качку сделал.
Мгновение до народа доходило. А в следующий момент качалка грохнула хохотом. Миша, чувствуя, как спадает напряжение,  ржал вместе со всеми.
Собственно после этого случая он и подружился со спортсменами.
Сегдня Миша снова добрался до качалки только к вечеру. Народу было много, но не как в тот раз, обходилось без очередей. Навстречу ему вскинули руки братья-монстры. Хотя, он богатырей уже так не называл. Познакомились, один – Леня, этот больше молчит, иногда улыбается, показывая, что понимает, в чем шутка. А когда не поймет, может, и подзатыльник отвесить. Но обижаться на него – себе дороже. Другой – Артем. Этот компанейский. Как говорится, за словом в карман не лезет. Ребята оказались вполне адекватными и даже доброжелательными. И к Мише с полным уважением, как, впрочем, и остальные спортсмены. Он на днях даже признался, что побаивался их, называя про себя монстрами. Посмеялись. А Артем повспоминал, как их еще называли. Шреки, баллонные ключи от карьерного самосвала, слонята, гориллы. Но им больше всего запомнилось – «смайлики». Смешно. А с кикбоксером, представившимся Иваном Слюсаревым, он даже подружился. Но сегодня его не было.
Перекинувшись с ребятами парой фраз ни о чем, Миша начал разминаться. Рядом пыхтел на штанге один из братьев. Под потолком бубнил телевизор. Невольно Миша прислушался.
Молодая, стриженная под мальчика журналистка допытывала нового и. о. мэра столицы Якова Власова.
– Известно, что у нас в стране, и в столице, в частности, еще сильны гомофобные настроения, и большинство людей отрицательно относятся к маршам представителей ЛГБТ, не опасаетесь, что его попробуют сорвать?
– Перефразируя известную поговорку, скажу, не опасается ничего тот, кто ничего не делает. А если серьезно, то я надеюсь, что наше общество окажется достаточно зрелым, чтобы принять общемировые ценности. И не только принять, но и, возможно, одобрить. Понимаю, что многие жители Рассеи воспитаны в рамках навязанных им родителями, обществом традиционных семейных ценностей. Но надо найти в себе мужество, чтобы  признать открыто: сегодня эти ценности безвозвратно устарели. Если мы ходим идти в ногу со временем, не казаться в глазах западного воспитанного человека дикарями и варварами, надо перестраиваться. И одним из способов, хорошо укладывающихся в парадигму развития нашего государства – это как раз и есть шествия лиц нетрадиционной ориентации. Хотя, мне не совсем понятно, почему, нетрадиционной? На западе такие люди давно влились в общество и ничем не отличаются от других. Более того, уважительное отношение к ним выказывают сегодня практически все слои общества. И не только выказывают, но и готовы сами пойти на некоторые ограничения, отдавая приоритет во многих направлениях именно им. Например,  при приеме на работу, при рассмотрении заявлений в суде. Везде они пользуются льготами. Я думаю, это происходит потому, что общество сегодня чувствует себя виноватым за уничижительное отношение к ним в прошлые десятилетия. И современные льготы для голубых и лесбиянок – это и есть наше извинение за прошлые ошибки.
– То есть вы можете гарантировать, что завтрашнее шествие представителей ЛГБТ пройдет без происшествий и при полной поддержке москвичей?
– Я вам, девушка, так скажу. В наше время что-то гарантировать невозможно. Но мы делаем все возможное, чтобы избежать ненужных эксцессов. Начиная с четырнадцати часов на протяжении всего шествия, улицу будут охранять сотрудники Росгвардии. Полиция тоже подключится. Так что я не рекомендую никому ставить палки в развитие толерантности и демократии в Рассеи.
– Вот же не хера себе, – раздалось над ухом, и Миша чуть не вздрогнул. – Ты смотри, Миха, что творится. Ну, бармалеи! – Артем возмущенно прищурился.
Подошел Леня. Хмуря брови, поджал губы, обводя зал недобрым взглядом. Похоже, он очень пожалел, что нет рядышком того качка. И оторваться не на ком. Все свои.
Подошли еще ребята.
– Нет, ну это беспредел, – возмутился низенький мужичок борцовского вида по прозвищу Грин. Почему его так звали, Миша выяснить не успел.
– Совсем нюх потеряли, педики, – это уже Гарик – цивильный армянчик, москвич во втором поколении.
Нюхалки им свернуть, что ли? – Татарин Наиль потер здоровые кулаки с набитыми костяшками.
Миша поднял голову на соседа:
– А давайте сходим. Может, чего и получится.
– А что, – Артем оживился. – Это дело. Так, мужики, кто завтра придет?
Лес рук. Как минимум полста бойцов, недобро улыбаясь, потянулись к Артему. Леня одобрительно закивал головой:
 – И меня возьмите.
– Куда же без тебя, – приобнял его брат, и снова стал серьезным. – Тогда так. Встречаемся на выходе из метро. Во сколько там они задумали, в два? Значит, пол второго на выходе в сторону площади Иссахара. Никого ждать не  будем.
– А как мы к ним пробьемся? – Миша вдруг засомневался.
– Не дрейф, что-нибудь придумаем.

Глава 19
Не успела в политическом пространстве Рассеи улечься буря, связанная с закрытием границ Кавказской республики и объявлением де-факто независимости, как информационных фон вновь взбудоражен. Сегодня взгляды всех рассейских политиков прикованы к Сибирскому Краю, где сейчас разворачиваются события, которые могут стать поистине судьбоносными для нашей страны. Сегодня восьмого декабря в восемь часов московского времени губернатор Сибирского Края Герасим Усик официально объявил о выходе Края из состава Рассеи. Заявление губернатора комментируют все информагенства страны. Мнения политологов разделились. Большинство оценивают этот шаг, как ожидаемый. Слабость центрального правительства, непопулярность реформ, которые оно проводит, у населения страны, вынуждает руководителей регионов идти на кардинальные меры.
Как заявил Усик, с нынешнего дня вся промышленность Края национализируется, а недра переходят в народную собственность. Вооруженные силы РФ, размещенные на его территории, получили предложение принять присягу Сибирской Республике. И, как отмечают в республиканском правительстве, большая часть военных уже согласилась.
Кроме этого, на территории Республики в оборот вводятся новые деньги «Сибирки», при этом старые подлежат обмену в течение недели.
Как передают наши корреспонденты, работающие в Крае, в целом обстановка на улицах новой столицы спокойная. Не закрылся ни один магазин, люди, как обычно, вышли на работу, а полиция продолжает поддерживать порядок.
Последствия этого шага не заставили себя долго ждать. Рубль к обеду рухнул более чем на сто процентов, и сейчас торгуется по сто восемьдесят рублей за один доллар. Отработав в условиях паники населения, выстраивавшегося в огромные очереди перед обменниками, после обеда все организации, занимающиеся обменом валюты, не открылись. Что повлекло за собой стихийные митинги и массовые беспорядки во всех крупных городах страны. 
Выяснить отношение к происходящему рассейских официальных лиц пока не удалось.
Очередь, вытянувшаяся метров на триста от Паспортного стола на одной из улиц поселка Шахты, что в Донецке, непрерывно гудела. Словно где-то рядом работал невидимый мощный трансформатор. Легкий снежок срывался с пологих крыш, и снежные пачки нет-нет да и падали на нечищеный тротуар, добавляя к его растоптанным сугробам новые снежные массы. Морозец около минус десяти заставлял народ топтаться вокруг нескольких костров, разожженных из разломанной мебели. Где ее взяли, Володя Басов с позывным Бас старался не думать и, тем более, спрашивать. Три мужика и две женщины, греющиеся у костра, соседи Баса по очереди. Когда он попросил разрешение присоединиться к ним, люди молча кивнули.
Сегодня он занял место в очереди в пять утра, и уже оказался во второй сотне желающих получить рассейское гражданство. Перебои с выдачей паспортов начались еще три дня назад. Если бы не необъяснимые задержки, то  он получил бы заветный документ если не позавчера, то уж вчера – обязательно. В Паспортном столе пока не могли дать внятного объяснения задержкам при оформлении документов, а в очереди слухи ходили один нелепее другого. Во всяком случае, Басу так казалось. Ну как можно всерьез говорить о том, что Рассея бросила Донбасс, и бланков паспортов больше не будет. Или, что на фронте готовится наступательная операция вэсэушников, и к ним в помощь вроде как прибыл целый батальон НАТО. А обещанная помощь из-за границы в виде патронов, снарядов, гранат и оружия, так и не поступила. Не первый год в прифронтовом городе ходят подобные сплетни, и, как правило, не подтверждаются. Врагов, окопавшихся в мятежной республике, хватает. Вот и мутят воду. Их время от времени вычисляют, но вскоре находятся новые желающие напакостить молодому государству. Бас поднял воротник военного бушлата, замерзшая щека прижалась  к его меховой поверхности. А так теплее. В стороне Марьянки изредка бухали гаубицы – звери проверяют на прочность товарищей Баса. Иной раз глухо отвечали миномет и пулеметные трели. На близкую стрельбу никто не реагировал, привыкли.
Бас воевал уже несколько лет, сделав войну профессией. Собственно, четыре года назад, когда начались самые страшные и кровопролитные бои с украинской армией и карателями, он просто вернулся в то состояние, которое было ему ближе и понятнее всего – военного. В предыдущие годы капитан Басов прошел несколько огневых точек разваливающейся империи, приходилось воевать и в странах бывшего соцлагеря, так что, когда вдруг оказалось, что стрелять больше не в кого, он очень долго привыкал к мирной жизни. И как Бас понял с началом боев под Донецком, так и не привык к тому, что вокруг не рвутся снаряды и не свистят пули. Он просто на какое-то время заставил себя свыкнуться с тишиной. Но как только появилась возможность стать тем, кем он и был по своей глубинной сути – солдатом, он с удовлетворением вернулся к себе настоящему.
Сегодня у него отгулы, насобирал в окопных дежурствах, подменяя семейных товарищей у пулемета. Сам он давно развелся, еще до войны, и крамольные мысли заменить вольную холостяцкую жизнь на мучения женатика отметал сходу. Его все устраивало. Женщины в холостяцкой берлоге Баса появлялись регулярно, но с той же периодичностью куда-то со временем уходили, не выдерживая тяги Баса к одиночному существованию.
Впереди, там, где голова очереди упиралась в закрытые двери паспортного стола, зашумели. Народ у костра сразу притих, пытаясь услышать, о чем ругаются. Постепенно гам нарастал, захватывая все новые и новые участки очереди. Бас опустил воротник, прислушиваясь. Но долго не мог понять суть возмущений. Первая часть очереди начала рассасываться, превращая еще недавно стройную змейку в несколько разрозненных групп. В каждой кричали, размахивая руками и матерясь.
Наконец новость добралась и до их костра. Принесла ее худенькая примерно тридцатилетняя с уставшим взглядом подруга одного из мужиков – молчаливого казака, судя по знакам различия – из кубанцов, специально отбегающая к началу очереди разведать. Оказалось, что к людям вышла заведующая столом. По ее словам, паспортов больше не будет, а те, которые люди успели получить раньше, объявляются недействительными. Почему, зачем, она сама не знает, говорит, только что получили приказ. И еще трепятся, это уже сами откуда-то узнали, что со вчерашнего дня закрыты все пункты пропуска на границе с Рассеей. Ни впускают и не выпускают.
– Батюшки святы! – пожилая бабенка в потрепанной лисьей шубе прижала ладошку к щеке. – Шо оно творится же? Никак, отказалась от нас Рассея.
Здоровый мужик в дорогой дубленке резко повернулся к женщине:
– Ну шо ты народ мутишь? Ничего ишо не понятно, а она уже выводов наделала и из них котлет настряпала.
– А шо я не так сказала? Сам слыхал, пункты позакрывали, паспорта аннулировали. Конец дружбе.
– Неужто, правда? – товарищ казака – молодой паренек, одетый по гражданке, но в папахе с крестом на макушке почему-то вопросительно глянул на Баса.
Тот неопределенно пожал плечом. «А ведь, похоже, началось то, о чем командиры уже тишком шептались по углам, стараясь для рядового состава держаться старых незыблемых истин: Рассея – друг и старший товарищ. Она завсегда поможет. Но скрывать неопределенные сведения с каждым днем удавалось все хуже. Люди-то не дураки, сами новости слушают и интернет читают. Знают, что в Рассее откат пошел от завоеванных позиций. Сдают чуть ли  не каждый день то союзников, то собственные интересы. Говорят, там, в правительстве, как во времена пропойцы Эльцина целый этаж американские советники заняли. И теперь без их согласования ни одного решения не принимается. Видать и до Донбасса очередь дошла». И тут к западу от поселка запели-заорали снаряды системы «Град».  Бас невольно присел. Люди у костров и в очереди разом обернулись в сторону работающих реактивных установок. На главной улице Петровского, где и формировалась очередь, затихли голоса. А грохот только нарастал. Вдалеке небо покрылось клубами черного дыма. Бас с ужасом представил, что сейчас творится на позициях под Марьинкой. Завтра он бы сам там подставлялся под снаряды вэсэушников. Но сейчас там гибли его товарищи. За все пять лет боевых действий на Донбассе Бас не помнил такого мощного обстрела, еще и Градами. Не меньше дивизиона работают. Да там же ничего живого не останется!
Что делать? Добираться до позиций, так на чем? Машины своей нет, на дежурство он обычно ездил с напарником Димкой Орловым на его разбитой шестерке. Димка сегодня там. А он здесь.
Вполголоса запричитала  бабенка в потрепанной лисьей шубе:
– Да шо ж это деется? Да ведь поубивают всех ребятишек-то.
Муж, забыв прикрикнуть на бабу, выпрямился, словно пытаясь рассмотреть, что творится там, на позициях. Бас и так мог бы сказать, что там полная ж..а. Люди начали  расходиться, многие бегом. Бас все еще не мог определиться, что же делать. Дома у него хранилась старенькая СВД, но до дома еще надо добраться. Если пешком, то не меньше получаса топать.
– Слышь, хлопец, – подскочил казак. – Ты же из этих, из вояк?
 – Ну да, – не стал отпираться Бас.
– Мы тут недалече живем, на Чехова. Айда с нами, у меня дома пару автоматов есть свободных.
 – В смысле, свободных?
– Ну, ничейных. Мы с Виталькой, – он кивнул на безусого паренька. – Племяш мой. Мы на выезде из Донецка на блокпосте стоим. У нас есть, чем вооружиться.
Володя на несколько секунд задумался. Бежать домой – долго. А тут, видать, нехорошие дела намечаются. И встречать их с голыми руками – последнее дело. Снаряд разорвался в окне пятиэтажки,  высящейся на противоположной стороне широкой улицы. Крики ужаса, женский визг обдали Баса, словно горячей волной от разрыва.
– Уходим.
Казак подхватил подругу под локоть, но та и сама подскочила, как угорелая. Прижав к боку тонкую дамскую сумочку, готовая бежать, оглянулась испуганно. Еще один снаряд разорвался перед пятиэтажкой на детской площадке, к счастью по утреннему времени пустой. И снова рвануло, уже ближе к ним. Казак припустил, как на стометровке. Подруга и племяш пристроились следом, Володя тоже не отставал.
Навернув пару зигзагов между домов, вынырнули на снежный пустырь. Впереди метров двести голого пространства. Задержавшись на пару секунд, рванули в том же темпе. Все понимали, что сейчас они беззащитны от снайперов хохлов. Володя на бегу прислушался к себе. Вроде настойчивого внимания не ощущал. Интуиция – на войне не последнее дело. К своим ощущениям, даже самым необъяснимым, Бас относился уважительно. Война приучила.
У стены первой трехэтажки за пустырем остановились. Надо было хоть немного продышаться. Из подъезда выбегали наспех одетые жители, во дворе уже собралась приличная толпа. Люди, не зная, что делать, инстинктивно тянулись друг к другу.
– Ну, ты как? – казак кинул на подругу внимательный взгляд.
– Ниче, жизнь дороже, – она мельком глянула на Баса. – Давай поспешим.
Молчком выбежали во двор.   
– Вы куда? Что случилось, – люди обернулись к ним.
– В подвалы прячьтесь,  – Бас крикнул это на бегу, но его услышали.
Несколько мужиков бросились к ближайшему подъезду.
За двором темп пришлось сбавить. На дороге дымили две свежие воронки от гаубичных снарядов. Поднявшийся на дыбы покореженный асфальт преграждал путь. Пришлось свернуть под деревья двора – старые мощные тополя. И только миновали опасное место, как за спиной один за другим дважды рвануло. Не оглядываясь, прошмыгнули между двух пятиэтажек. Перескочили через узкую бетонку. Тут народ уже сам организованно перебирался в подвал. Казак рысцой направился к среднему подъезду. Навстречу спускались люди. Женщины, дети, мужики. Прижимая к груди в спешке собранные узлы, торопились к подвалу. На улице снова разрывались снаряды.
Казак обернулся:
– Ждите на улице. Виталик, за мной.
Вдвоем, расталкивая спускающихся соседей, исчезли за распахнутой дверью. Бас, переглянувшись с женщиной, повернул к выходу из подъезда.
Ветер набросился на них с удвоенной силой. Когда бежали, и не замечали. Володя вспотевший, сразу подмерз. Легкая дрожь пробежала по разгоряченному телу. Оглянувшись на спутницу, заметил, что она тоже плотнее кутается в пуховик.
Остановились на дороге.
Женщина неожиданно улыбнулась:
– Тебя как звать-то, вояка? – Похоже, на него положили глаз.
Бас вернул улыбку:
– Володя. А тебя?
– Наташа.
 – Хорошее имя.
Он присмотрелся. А она ничего. Симпатичная. Фигурку в пуховике как следует не разглядеть, но, похоже, и там у нее все в порядке.
– А ты кто этому казаку?
– Жена, бывшая. В разводе мы.
– А что тогда вместе?
– Живем в одной квартире. Уходить некуда, ни ему, ни мне. Да и не развелись ишшо официально. Он так добрый. Только раненый. В то самое причинное место, – в глазах усмешка, а за ней боль. И надежда.
На него что ли? Ну, у него-то с этим делом все нормально. Во всяком случае, подруги не жаловались.
Над головой оглушительно грохнуло. Бас инстинктивно пригнулся, успев рукой прижать и голову женщины. По спине больно ударило. На голову посыпалась бетонная крошка. Володя дернул в сторону, увлекая и Наташу. На дорогу падали куски стен, звенели разбитые стекла, пыль забила нос. Откашливаясь, оба упали в притоптанный снег за стволом толстого тополя.
Пыль оседала. Торчащая арматура, фрагменты квартир, с обрушенными стенами, свисающая на шнуре разбитая плазменная панель на высоте пятого этажа. Наташа, зажав рот рукой, глухо вскрикнула. Подъезда не существовало. То, что только что было частью многоквартирной панельной пятиэтажки, лежало внизу грудой бетонного хлама вперемежку с какими-то тряпками, балками, игрушками. Очередной снаряд разорвался за домом, следом еще несколько разрывов. На соседней улице, за спиной, в скверике, еще где-то. Володя не мог отвести потемневших глаз  от разрушенного подъезда. «Там же люди спускались по лестнице. И казак. Успел в квартиру заскочить? Нет?» Из других подъездов выскакивали жильцы. Плач, крики, оклики. Стоны со стороны подъезда. Наташа дернулась к дому. Володя остановил ее, прислушиваясь. Показалось, или нет?
– Стой, не двигайся.
Она послушалась.
Рычание моторов раздавалось откуда-то из глубины района. Выстрел, грохот взрыва. Этот звук Бас не спутал бы ни с каким другим. Танки!
– Что это, Володя?
– Это, Наташка, смерть. Уходим. Быстро.
Она что-то говорила, но Бас, почти силком приобняв женщину, поволок в сторону. Там, на бетонке между многоэтажек он приметил дорожку из люков. «Какой-нибудь, да открою».
Подхваченной на бегу арматуриной он с первого же рывка поддел тяжелый чугунный диск коллектора.
В лицо пахнуло канализацией. Ржавые перекладины лестницы убегали вниз, а там, на дне струился тонкий ручей отходов.
– Спускайся.
 Умоляющий, не верящий взгляд.
– Может, не надо?
За спиной, шагах в двадцати разорвался снаряд. Несколько человек, перебегавших между домами исчезли в разрыве. «Танки. По людям прицельно бьют».
– Ну!
Наташа, судорожно вздохнув, села на край люка.
Дождавшись, пока ее голова скроется под землей, Бас шагнул на первую ржавую ступеньку. Спустившись ниже, подтянул люк и, напрягшись, закрыл над головой отверстие.
Полная темнота и вонь. По опыту знал, ко всему можно привыкнуть. Тем боле, что сидеть тут весь день Володя не собирался. Пусть танки и пехота, особенно злая в первые часы штурма пройдет. А там можно и выбираться. Вряд ли у укров задача перебить всех гражданских. Скорее, запугать, да самим не сгинуть. Это да. Вот и будут палить во все, что движется.
«Надо только переждать. А вот потом уже будем посмотреть. Не может такого быть, чтобы  вэсэушники прорвали всю оборону разом. Вероятнее, сосредоточив главную силу на одном марьинском направлении, они сумели прорвать фронт, и сейчас танки продвигаются в город, не встречая сопротивления. Но это пока. Наверняка в Донецке уже в курсе прорыва, и сейчас навстречу стягиваются все имеющиеся поблизости силы. А это и милиция, и МЧС, и бойцы охраны. Все вооружены автоматами, как минимум. В администрации взвод охраны с минометами. Наверняка и что потяжелее найдется. Задержат, а там и с фронта основные силы подтянутся. Не думаю, что украм этот прорыв легкой прогулкой покажется. Кровью умоются».
Они сумели устроиться над ручьем с помоями. Ступни скользили. Приходилось опираться на стены, пальцы проваливались в густую слизь. Наташа тихо ругалась. «А она молодец, другая на ее месте уже бы в истерике билась. А эта только матерится. Крепкая». Над головой прогрохотал гусеницами тяжелый танк. Невольно оба пригнулись. Наташа одной рукой ухватилась за бушлат на груди Баса. Он придержал ее за талию. Так и стояли, тяжело дыша и прислушиваясь к тому, что происходило наверху.
Разрывы прекратились. Танки стреляли уже где-то далеко. «Глубоко ли они пробрались? Наверняка, Шахты миновали. Где-то там их должны встретить».
И тут взрыв, еще один. И все там, куда ушли танки. Стрельба резко усилилась. Запели пулеметы. Приглушенные хлопки минометов он узнал сразу. «Наши встретили. Не ошибся в расчетах. А раз так, надо выбираться».
Чугунный диск медленно сполз в сторону, светлое небо ослепило. Выбравшись первым, Бас помог Наташе. Столкнув крышку на место, не дай бог, кто провалится, он потянул женщину вглубь дворов. У скамейки два тела. Женщина и ребенок. Лет пяти. «Суки! Что они вам сделали?» Наташа вскрикнула. Тоже увидела убитых.
Скорей, скорей, пока не заклинило. Если и начнется отходняк, то пусть это произойдет в безопасном месте. В относительно безопасном. 
В соседнем дворе кричали женщины. В голосах страх и боль. Очередь из АК всколыхнула морозный воздух. Володя замер. Наташа подняла непонимающе глаза.
  – Замри, – он осторожно выглянул из-за угла.
Боевики из нацбата, орудуя прикладами, сгоняли жителей на детскую площадку. Вокруг, отпуская скабрезные шуточки, выстроились бойцы. На рукавах бушлатов, таких же, в который одет и Бас, свастики с закругленными краями. А в стороне творилось обычное для такой публики непотребство. Двое держали согнутую в позиции раком совсем молоденькую девчонку. Третий, сверкая голой задницей, наяривал сзади. Девушка только мычала, сил сопротивляться у нее, похоже, уже не осталось. Из подъезда вывалилась толпа гражданских с испуганными лицами. Покрикивая на них, следом выскочили бойцы националистического батальона. Кто-то из донецких жителей одет, успел накинуть крутку, а вон мужик в одних майке и трусах. Пожилая женщина в халате и в тапочках. К ней жмется девочка лет семи, укутанная во «взрослое» пальто. «Даже одеться не дали. Вот же фашисты!» – Володя отпрянул.
Помочь людям – нечего и думать. Можно, конечно, выскочить с возмущенными  криками. Но умереть красиво – это все-таки не та цель, которую ставил перед собой Бас. А вот выжить и отомстить – задача более подходящая, и даже немного реальная. Главное, сейчас не попасться. А позиция очень неудачная. Стоит любому нацику отойти в сторону нужду справить, и их обнаружат. Возвращаться в канализацию не хотелось.
Он догадывался, зачем людей сгоняют на площадку. Наверняка, сейчас пойдут шманать пустые квартиры. Как говорится, кому война, а кому мать родна.
Ситуация почти безвыходная. Взгляд цепляется за распахнутый подъезд дома с их стороны дороги, опять люк канализации. Нет, только не это, Наташка не выдержит. Трансформаторную будку. Трансформаторную будку! Это шанс. Вряд ли нацики полезут в ее электрическое нутро. Если только проверить, не прячется ли кто. Но рискнуть стоит. Других мыслей в голове все одно нет.
Прижав губы к ушку женщины, тихо поделился планом. Локон чуть щекочет верхнюю губу. Эх, в другой бы ситуации... 
– Шагом, на цыпочках. Ты впереди, я сзади.
И снова фривольная мыслишка. «Да что ты будешь делать?! Женщины давно не было, что ли? Ну да, давно. Месяц. Так, успокоился. Не до этого».
На двери замок. В руке старая арматурина. А бить нельзя, услышат. Аккуратно отогнул край металлической двери. Упер в косяк. Дернул. Дверь распахнулась вместе с петлями и замком. Хорошо успел придержать, а то бы грохоту было!
Внутри пыльно. Тихо гудит трансформатор, мигает какая-то лампочка. Осторожно притянул дверь. Вставил петлю в развороченное кирпичное отверстие. Прижал. Вроде вошло, а, значит, с улицы ничего не видно. По крайней мере, если не приглядываться.
Обернулся. Глаза полные слез. 
– Что же это делается?
Притянул женщину к себе, и она послушно уткнулась носом в грудь.
– Ничего, ничего. Это у них праздник ненадолго. Мы еще пройдемся по Крещатику в торжественном марше!
Затихая, Наташа глубоко вздохнула.
Крики в соседнем дворе не смолкали несколько часов. Устав стоять, они присели в углу. Наташа прижималась к Басу, иногда вздрагивая. Он высвободил руку и обнял ее. Женщина подняла благодарные глаза. Будь они в другой ситуации, после такого горячего взгляда должен был состояться не менее горячий поцелуй. Но он удержался. К тому же от них после канализации изрядно попахивало. Ну и какая тут романтика, скажите ,пожалуйста? А ведь чуть не повелся. Знакомы всего несколько часов, а такое ощущение, будто несколько лет. Вот, блин, и че теперь делать? К себе вести, что ли? Похоже, придется. И признайся хоть мысленно, тебе и самому этого хочется».
Женская головка легла на грудь, пальчик с аккуратным ноготком обвел пуговицу бушлата:
– А ты женат?
Мысленно Бас вздохнул. Он так и знал, чувствовал. По глазам видел. Он ей не безразличен.
– Не-а.
– А что так?
– В разводе.
– Характерами не сошлись?
– И характерами тоже.
– Что, стерва была?
Он цокнул:
– Да не сказал  бы. Просто не сложилось.
Она помолчала, палец продолжал кружить по ободку пуговицы:
– Так часто бывает. А сколько тебе лет?
Володя хмыкнул. Он не хотел ее обижать, вырвалось:
Она встрепенулась:
– Нет, если не хочешь не отвечай.
– Я что, барышня, возраст скрывать? Тридцать три мне. Большой уже.
– Ага, большой. А мне двадцать девять.
– А я думал, двадцать пять.
Она засмеялась:
 – Льстец. Но приятно.
Володя зажал женщине  рот. «А губы у нее горячие». Оба замерли. На улице громко говорили. И люди приближались. Он даже разобрал несколько слов. Кто-то хватался, что шкатулку с рыжьем  нашел. Другой  сменил тему:
 – Пустой номер. Дураков нет в такую холодрыгу в будку лезть.
– Счас и поглядим.
«Вот суки, по-русски говорят. А русских убивать им не западло. Но за себя мы еще повоюем».
Он отнял руку. Показал глазами, чтобы медленно вставала. Подскочил сам. В потной руке зажата арматурина. Как по заказу, с одной стороны край обломан, получилось острие. Не очень ровное, но пойдет. «На безрыбье, как говорится, и рыбака раком». Мысленно ухмыльнулся. «Опять пригодилась. Как та палочка-выручалочка из мультфильма про зайца и ежика».
– Стой вот здесь, – он прислонил ее – послушную и испуганную – сбоку от входа.
Дверь распахнут, ее видно не будет. Шансов мало, но они есть. Сдаваться нацикам он в любом случае не собирался. «Наслышан, что они с «ватниками» делают.  Нет уж, нет уж. Лучше в бою пасть неравном. Тьфу-тьфу. Не пасть, а победить. Слово – оно материально, как и мысль, прочь упаднические мысли».
Дверь резко распахнулась, и Бас чертиком выскочил на улицу. Арматурина, поднырнув под бушлат, с треском прорвала ткань. И глубоко вошла в низ живота первому нацику. Вытаращенные глаза, во взгляде – удивление. Умирать – всегда в первый раз.
Второй – тот  самый говорливый, застыл столбом ЛЭП. Володя успел выдернуть арматурину и в прыжке стегануть говорливого по голове. Шапка смягчила удар. Но боль, должно быть, не шуточная. Нацик схватился за голову, губы скривились, застонал. Правильно, лучше за голову, чем за автомат, что за плечом висит. Расслабились. Привыкли воевать с мирными жителями.
Вторым движением Бас воткнул металлический прут в горло. Кровь брызнула ручьем. Враг беззвучно ухватился за торчащий из тела посторонний предмет. Глаза еще пытались рассмотреть убийцу, но из глубины зрачков уже поднималась белесая муть.
Рывком выдернул арматурину, и нацик кулем завалился под ноги, заливая снег черной кровью. Вокруг никого. За домом, там, где детская площадка, превращенная в пыточную, голоса и смех. Цирк у них там. Суки! Он сдернул автомат с плеча первого, тот не так запачкан в крови. Перевернув тело, расстегнул ремень, на котором болтался, судя по весу, не пустой подсумок. «Вот это уже другое дело. А то бегаешь как дурак с пустыми руками». Вооружившись, он почувствовал себя более уверенно. Хотя понимал, что затевать войнушку с ротой нациков – самоубийство. Лучше уже по-тихому свалить.
– Бежим, – шепотом.
Рука Наташи потянулась навстречу. Увидев мертвых, мыкнула. И все. «Все-таки, девка – молоток!»
Схватил мокрой от пота ладонью тоже скользкую женскую ладонь. «А куда бежать?» В противоположной стороне от концлагеря – два дома, а за ними пустырь. Там нацики еще не шарили, или шарили? Людей, во всяком случае, не видно. Либо в подвале, либо тоже на детской площадке. Отпадает. На пустырь лучше не соваться – если не эти углядят, то другие, оттуда, где сейчас бой идет.
 – Володя,  – она тоже шепчет еле слышно. – Туда можно, – палец тычет в ближайшую пятиэтажку, там вокруг по тротуару убежим.  – А в глазах растерянность, понимает, что предложение так себе. Нацики могут весь район шерстить.
Но стоять рядом с двумя трупами еще глупее.
– За мной, – не выпуская руки, он побежал по тропке в указанном направлении.
 И только заскочили за угол, как у крайнего подъезда обдали жаром наглые голоса. Кто-то заржал, противно, вызывающе. Так могут вести себя только захватчики. Еще по военным фильмам о Великой Отечественной помнил. Вылитые фрицы по матрице поведения.
За углом прижались к панельной стене. Голоса удалялись. Переждав пару минут, он рискнул выглянуть. Спины в бушлатах исчезали за домом, перед которым трансформаторная будка. Сейчас увидят, и капец. Все вокруг обшарят.
– Бежим.
Ноги вязли в сугробах, дыхание сбилось, сгустки пара, как из горячей трубы, вырывались изо ртов, пятиэтажки меняли друг друга. Пока везло, дворы, словно повымерли. И в окнах никого не видно. Люди, наверное,  прячутся в подвалах. Впереди –разбитая снарядами школа, не сейчас, давно уже. Нетронутый снег лежит на разбитых кирпичных стенах, площадка, где когда-то проходили линейки, завалена кучами битого кирпича и изломанного асфальта. Забор из металлических прутьев частично повален, частично разобран.  И все под снегом.
За школой – зеленка. Парк. Оттуда ветерок доносит звуки работающих моторов. Танки или БТРы. Не разобрать. И так, и так – хреново. «Но другого варианта нет». Он потянул женщину за собой в обход школьного двора. Если по следам будут искать, так хоть не сразу увидят, если кругаля дать. Может лень им будет вокруг заброшенной школы лазать. Пока следов полно. Народ здесь ходит.
Бегом, огибая переднюю линию школьной площадки, завернули по нахоженной тропке вдоль поваленного забора. А тут снежная целина. «И мы топтать не будем». Поднырнув под уголком – перекладиной, оставшейся от забора, в той же последовательности устремились к углу спортзала. Он почти целый, только крыши нет. Похоже, снаряд в ней и разорвался.   
Наташка терпеливо сопит позади, словно клещ, вцепившись в его ладонь. Незнакомая раннее ответственность за жизнь близкой женщины, – да, уже близкой, – придает силы. Он понял, что будет за нее бороться, даже на пределе сил и сознания. «Никому не отдам! Только через мой труп. Нет,  такого «счастья» не надо. Лучше обойтись без подвигов. Тихо пересидеть, а там видно будет. Или наши вернутся, или сами будем к ним пробираться. Ночью. Высидеть на улице до утра все одно не сможем. Застынем напрочь. И тогда бери его, Владимира Басова, крепкого мужика тридцати трех лет от роду, только что нашедшего свою женщину, голыми руками. Дудки вам, а не Баса». 
 
Глава 20
Думский час. Сегодня на утреннем заседании в третьем окончательном чтении был принят закон, как его называют в коридорах власти, о насилии над детьми. Пояснила одна из инициаторов этого закона Оксана Пушкина:
– Сегодня в наших семьях ежеминутно происходит насилие. Мужья бьют жен, детей, калечат тела, калечат души. Это страшно. Мы подготовили законопроект, в котором расширили сферу участия в жизни семьи органов опеки и просто неравнодушных граждан, которым теперь достаточно набрать телефон доверия и сообщить о происходящем насилии. По первому же сигналу специалисты выедут на место, где примут все необходимые меры, вплоть до изъятия детей из семей или ареста мужчины. Тем, кто высказывал сомнения в его принятии, полагая, что детям в родной семье все-таки лучше, чем в чужой, скажу так. В тех семьях, куда попадут потом дети, им будет точно лучше, потому что в какие попало специалисты из органов опеки детей просто не отдадут.
 – А правда, что усыновлять и удочерять детей получат возможность и семьи, так сказать, где, например, два папы.
 – Не вижу в этом ничего страшного.
Двое полицейских, прохаживающихся у киоска Роспечати, неприязненно покосились в сторону группы молодых людей спортивной наружности. Человек семьдесят, только на вскидку. Такое количество граждан, собравшихся в одном месте, не могло не вызывать у стражей порядка вполне обоснованного беспокойства. Особенно в такой день. На соседней улице вот-вот должна начаться демонстрация элгэбетешников. Полицейские – молодые послеармейские ребята не одобряли акцию лиц нетрадиционной ориентации, но вслух старались об этом не говорить. Терять работу, да еще с очень неплохой зарплатой не хотелось. Пойди постом устройся куда-нибудь. Работы-то другой нет. Да и делать они ничего больше не умели.
В этот момент в группе ребят кто-то расправил радужный флаг, и полицейские выдохнули облегченно. «Так они из этих». И оба потеряли интерес к спортсменам. 
– А ты вовремя флаг-то. – Артем подмигнул Ване Слюсареву, – Где взял-то?
– А, купил. Зашел в этот, магазин для озабоченных. А там,.. чего только нет...
– Ладно, потом расскажешь… особо озабоченным. Сейчас коротко по диспозиции. Двигаемся в сторону улицы Иссахара. Шествие ихнее счас уже начнется. Не теряться. Ваня, ты рядом. Нужную ты вещь купил. – Слюсарев, расплывшись в улыбке, махнул флагом в разные стороны. – Ты погоди махать. На нас уже люди косятся. Счас побьют еще. – Народ лениво посмеялся. – Короче. Проникаем через оцепление, пользуясь этим флагом. Кто не понял, уточняю. Говорим, что мы тоже из этих, но опоздали малость.
– А баб бить? Ну, этих, лесбиянок? – поинтересовался кто-то.
– Женщин мы, вообще-то, не обижаем. Но, то женщин. А этим шмарам... ладошкой достаточно будет.
Миша выбрался вперед:
– А если скажет – докажите.
Тут уж  народ заржал в полный голос.
– Цыц, – шутливо прикрикнул Артем. – Разберемся. В крайнем случае, я вот эту морду, – он двумя пальцами сжал челюсть брата, – поцелую в засос.
– Я тебе поцелую,  – тот почесал здоровенный кулак.
Дождавшись, пока друзья отсмеются, он коротко закончил.
– Начинаем после меня. Айда.
Колонна с лицами нетрадиционной ориентации уже двигалась внутри оцепления из полицейских. Собралось немало. На первый взгляд, несколько сотен. Шагали, как парочками, так и по одному. Бабы обнимались, без стеснения расстегивая куртки и лазая друг дружке в бюстгальтеры и трусы. Раскрашенные мужики смотрелись неестественно. Некоторые подпрыгивали. Не от холода, от морального возбуждения. Другие махали радужными флагами. У одного на плакате Миша прочитал: «Мы тоже люди». «Ага, люди. Извращенцы! Дома бы сидели, никто бы вас и не трогал. А уж раз вышли пропагандировать, не обессудьте».
Как и обещал новый пока не утвержденный мэр, полицейские встали плотной цепочкой, лицами к тротуару, на котором поглазеть на заявленное шествие, собралось, наверное, пол города. Не протолкнуться. И все что-то кричат, в основном, крайне обидное участникам шествия. Много молодежи, часть с шарфами на шее, футбольные и хоккейные фанаты. Этим только кулаки почесать. Впрочем, Миша с компанией собирался заняться тем же самым.
Догнали лидеров шествия минут через пятнадцать. Очень уже сложно было пробираться. Хорошо, еще Иван догадался флаг свернуть. А то неизвестно, чем бы закончился их марш-бросок через толпу крайне возбужденного народа. В голове колонны лиц двигались крепкие ребятки. Миша, решил – боевая группа, так сказать, «боевые пид...сы». Все накачанные, видать качалку уважают. Наверное, у них своя есть, где им никто не мешает. Это тогда качок перепутал чего-то, видать, раз к ним приперся. Выбрав в ряду полицейских офицера, на погонах три звездочки – старший лейтенант, Артем, нахально расталкивая зевак, пробрался к нему.
– Товарищ офицер, – тонким голосом обратился Артем. – Пустите нас, пожалуйста, к нашим друзьям. – И мило улыбнулся. На его зверской физиономии улыбка выглядела неоднозначно. 
Миша с трудом сдержал смех. Позади корчился в судорогах Иван. Ему можно, его не видно.
Полицейский подозрительно окинул взглядом спортсмена:
 – А ты, что, тоже из этих, голубых? – неуверенно поинтересовался он.
– Ну да, – строя глазки, кивнул Артем, незаметно сигналя за спиной Ивану. Тот, догадавшись, что от него требуется, развернул радужное полотнище.
– Ну, вообще-то не положено, – засомневался старший лейтенант. – А сколько вас?
– Да тут мы все собрались, с области, наших поддержать, – закатив глаза, он покачал головой. – Мы так долго ждали этого дня.
– Ну, хорошо, – сдался офицер. Тронув за плечо бойца, все это время презрительно поглядывающего на Артема, мотнул головой назад. – Трефильев, пропусти пи.... граждан.
Боец, не убирая ухмылки, посторонился.
Артем откормленным ужом скользнул в образовавшуюся щель. За  ним устремился Миша с Иваном, которого в нетерпении подталкивал в спину Леня.
Им уже кричали:
– Друзья, вы откуда?
– Здорово, что успели.
– Из района, – откликнулся Артем, оборачиваясь.
Ребята продолжали вливаться в ряды элгэбэтэшников. Те молча сторонились, с удивлением поглядывая на вновь прибывших. Из первого ряда пробрался здоровый качок. Из боевых.
– Вы откуда, ребятки?
– Районные мы, районные.
– А что-то я вас не знаю никого, – он озабоченно нахмурился. – А из какого района?
В этот момент слегка удивленные полицейские перекрыли щель за последним спортсменом. Артем понял, что дальше ждать нельзя. Вычислят.
– Из любого района, – челюсть качка с хрустом ушла влево, и он молчком ткнулся головой в асфальт.
Нокаут.
И тут в ряды голубых и лесбиянок, словно вихрь ворвался. Сразу несколько десятков тел полетели следом за качком на дорогу. Мало кто поднялся. Визг, писк, кхеки. Лица рванули в стороны, но там полицейские. Постучав кулаками по спинам напрягшихся, но даже не подумавших отойти охранников, они помчались в голову колонны. А навстречу, слегка пригнувшись и хищно оскалившись, уже двигались непонятные варвары.   
Народ на тротуаре восторженно заулюлюкал. Свист и кричалки. Фанаты беснуются. Слова не разобрать, да и не до них.
Качки сопротивлялись недолго. Мышцы, конечно, накачали, но вот обращаться с ними не научились. Против кикбоксеров не единого шанса. Миша метался в толпе, пытаясь треснуть хоть кого-то. Но почти все под крепкими ударами  спортсменов разлетались еще до того, как он успевал подбежать. Но вот к нему спиной вперед вылетел паренек с тонкой шеей. Обрадовавшись, Миша от души приложился носком кроссовки «пыром» к его заду. Тот взвизгнул, как девчонка, и, придерживая зад руками, мигом обернулся. Следующий удар в нос, свалил его. Миша удовлетворенно потер кулак, отыскивая взглядом еще цели.
Охранник, только что пропустивший спортсменов, обернулся к офицеру, с интересом, и даже, кажется, с удовольствием наблюдавшему за дракой.
– Товарищ старший лейтенант, а мы что, вмешиваться не будем?
– А ты хочешь? – не отрываясь от картины побоища,  отозвался тот.
– Ну, разве что ребяткам этим помочь, районным.
– Я тебе помогу, – отвлекся офицер. – Стой, давай. Сами справятся. А вообще у нас команды в их внутренние разборки вмешиваться не было. Все понял?
– Так точно, – расплылся в широкой улыбке боец.
У него что-то спросил полицейский, стоящий по другую руку. Боец, похихикивая, начал объяснять.

Глава 21
И.о. президента Рассеи Андрей Бер на встрече с промышленниками заявил, что расчеты в долларах на любых площадках отныне являются приоритет государственной политики. Любые проплаты в национальных валютах с этого дня считаются нелегитимными, за исключением заключенных по долгосрочным договорам. Но и их при первой же возможности необходимо перевести в основную расчетную валюту.
В Махачкале продолжаются уличные бои. Силы правопорядка пытаются выбить борцов за независимость, закрепившихся на проспекте Акушинского.  Также локальные бои разворачиваются на других улицах города. Как передает наш специальный корреспондент Дима Умаров, выстрелы не смолкают ни на минуту. Борцы за свободу пытаются донести до полиции, что они не хотят крови. И призывают полицейских сдаться. К сожалению, все их призывы остаются без ответа. Лидер восставших Баязет предупреждает, что вся вина за неоправданно жестокое применение силы против мирных граждан Республики ляжет на тех, кто сейчас отказывается сложить оружие.
В кабинете витал густой сигарный аромат. Закинув ногу на ногу, Посол пережидал приступ паники исполняющего обязанности президента. Сдерживая рыдание и тыкая пальцем в сторону улицы, Андре Бер частил скороговоркой. Брызги слюны летели на дорогой ковер. К счастью, ближе, чем на два метра он не приближался. За столом с каменным выражением лица застыла и.о. премьер-министра Голая.
Сделав очередной круг по кабинету, Андрей Бер снова замер за спиной Ольги Голой, напряженно вглядываясь в изображение на мониторе, куда выводилась картинка с уличных камер наблюдения. Перед зданием правительства бушевала огромная толпа. Словно океанский шторм, народные валы шумели и раскачивались, запрудив все пространство перед металлическим забором до самого парапета, за которым начиналась уже другая волна – речная. Несколько особо рьяных молодых людей забрались на забор. Толпа скандировала: камеры звук не передавали, и здесь, в кабинете премьер-министра, где чиновники оказались запертыми с самого утра, стояла полная тишина. Но что кричат на проезжей части перед Домом правительства, они знали. Время от времени в кабинет входил офицер охраны, от которого запертые руководители и получали основную информацию. Многие скандировали: «Долой предательскую власть». Плакаты, сосредоточенные ближе к воротам, поднимали и другие темы. Два от руки написанных транспаранта гласили: «Крым – не наш» и «Люди с голоду пухнут, а они Крыму помогают». Поднимались над головами и другие плакаты: «Остановите рост цен на ЖКХ», «Даешь бензин из Венесуэлы. Там в сто раз дешевле». Самое неприятное, что полиция, присланная утихомирить разбушевавшуюся чернь, заняла позицию нейтралитета. А многие из полицейских откровенно поддерживали собравшихся.
– Как они могли так организоваться, что мы не уследили? – возмущался и.о. президента. – Кто стоит за ними? Уважаемый посол, вы же все на контроле держите, без вас мышка кошке на зуб не попадет, как вы это пропустили?
Посол стряхнул пепел с сигары на иранский ковер, рука неопределенно махнула:
– Вообще-то, я вас предупреждал.
 – Когда? – Бер замер в недоумении.
 – Я говорил, что надо действовать более решительно. Не полицию сюда присылать, а росгвардейцев, да с приказом не церемонится.
– Вы предлагаете открыть огонь по мирным людям?
Посол поморщился, словно услышал откровенную глупость:
– Я вас умоляю. Почему-то в Гонконге никто не побоялся расстрелять зарвавшихся демонстрантов, а вы чем хуже.
Андрей Бер в ужасе округлил и без того большие глаза:
– Это же преступление против народа. Мне этого не простят. На носу выбору. Вы же должны это понимать.
– А, – посол снова махнул рукой. – Нарисуете вы выборы. А быдлу все одно, за кого голосовать. Тем более, что  реальных конкурентов у вас нет. Не считать же за такого главного коммуниста. С него песок уже сыпется. Да он боится успеха, больше, чем поражения. Понты одни, как у вас говорят.
– Да. А Гридина как считать? Этого председателя виртуального колхоза-миллиардера. Тоже понты? Вы же сами его проталкиваете? Думаете, не знаю.
– Бросьте, Андрей. Это делается исключительно для отвода глаз. Так сказать, ложное направление удара. В то время, как все основные силы будут сосредоточены на другом участке. Элементарная тактика. Вы лучше меня это должны понимать. В избиркоме знают, кого нужно выбирать?
– Знать-то знают, – Андрей немного успокоился. – Но как-то неспокойно.
– Водички попейте, Андрей Дмитриевич.
Он резко развернулся к и.о. премьер-министра:
  – Вы еще не лезьте! Со своей водичкой.
Ольга будто не услышала.
– Все будет нормально. Вот увидите.
– Что будет нормально? Вот это нормально? – он вытянул руку в сторону бушующей улицы. – Это – ненормально! Раньше, когда Путин жив был, они по нашей повестке выступали. Страну раскачивали. И это было правильно. А вот сейчас что-то идет не так. И мне это «не так» очень не нравится. Еще и этот парад суверенитетов. Как вы и просили, мы ничего не предпринимаем. Но это же как зараза распространяется. Вчера Сибирский Край, сегодня Уральский. На очереди Татарстан, Башкирия. Южно-Сибирский край. Там вообще, китайцы всю власть под себя подмяли, – он замер напротив посла. Глаза неожиданно потухли. – Что от страны останется? Центрально-черноземный округ? Народ нам этого не простит.
– Да бросьте вы. Когда это вас останавливало? Когда пенсионную реформу проталкивали? Или когда армию, кстати, очень удачно, разваливали? Или, может, когда тарифы на триста процентов поднимали? Что-то я раньше у вас таких приступов совести не видел. Или в патриоты записались? Забыли, где все ваши деньги хранятся? Напомнить, в какой стране ваша дочка разлюбезная бизнес делает? И как-то у нее все удачно получается. И заказ правительственный вовремя подлетел. Случайно, думаете?
Исполняющий обязанности президента поднял ладони в примиряющем жесте.
– Все, все, я понял. Больше не повторится.
– Водички налить? – Ольга Голая ухватилась за ручку хрустального кувшина.

Глава 22
Интернет-ресурс «Ин.яз.»: Япония встревожена. Наступательная политика Рассеи, находящейся сегодня фактически в разобранном состоянии, не соответствует нынешнему статусу страны на международной арене. Открытие крупнейшего в России рыбоперерабатывающего завода на острове Шикотан, а также размещение на островах Матуа и Парамушир Курильской гряды дополнительных систем ПРО (ракетные комплексы «Пугач»), что, несомненно, усилило оборонный потенциал страны в регионе, возмутили японских политиков. Резкие заявления посыпались, как из рога изобилия. По официальным каналам объявлено, что Японские власти соответствующе ответят на эти события. Меры будут самые действенные  и Рассейским властям не понравятся.  Об этом заявил генсекретарь правительства Японии Ёсихидэ Суга.
Спортзал пугал морозной пустотой и гулким эхом. Сдерживая разбушевавшееся дыхание, пробрались в дальний угол, где виднелась каморка физкультурника с выдранной дверью. Под ногами оглушающее хрустело стекло из выбитых окон и россыпь бетонной крошки. Это с разбитого потолка. Оказалось, что он обрушился не полностью, часть у стены, примыкающей к зданию школы, уцелела. В каморке пусто. На полу обугленные части раскуроченного стола, кто-то палил костер. Сейчас бы огонь не помешал. Но не судьба. По дыму вычислят на раз-два. Маленькое окошко под потолком, стекло, как везде, отсутствует. Подтянувшись на подоконнике, выглянул. Снег, утоптанный собачьими следами, пара высоких лип. «Если что, используем как запасной выход. Хоть какой-то позитив». Побродив по спортзалу, отыскал несколько кусков поролона, оставшихся от растерзанных матов. То ли взрывы постарались, то ли местные варвары. Устроились в углу коморки физрука. На промерзшую стену не навалиться, сразу промерзаешь сам. Поерзав, подложил под спину кусок мата. Так-то лучше. Наташка сразу прилегла рядом, устроив головку на груди Баса. Он погладил по вязанной шапочке.
Через несколько минут, под грохот снарядов и пулеметный скрежет они уже жарко целовались.
К вечеру стрельба начала затихать. Темное небо освещалось сполохами выстрелов, уже редких. Похоже, обе стороны перенесли решающее сражение на завтра. Володя надеялся, что за ночь его коллеги подтянут необходимую технику. Танки и САУ точно подойдут. И он даже знал, откуда. Из района аэропорта.
В темноте решили выбираться. Похрустев стеклом и каменистой крошкой, задержались у выхода. Никого. Вообще, им, повезло. За полдня, что они просидели в подвале, никого не услышали, и уж, слава богу, не увидели. Поселок будто вымер. Изредка лаяли собаки где-то в глубине пятиэтажек, как-то раздалось несколько автоматных очередей, возможно, собак разгоняли. И все.
Сторожась, выбрались к первым домам. Во всех окнах темно. Скорей всего отрубили электричество. Но люди в квартирах точно были. Пару раз он заметил за стеклом мелькающий тени  и вздрагивающие занавески. 
Первым делом Бас решил посетить старый двор. Может, что прояснится с судьбой  казака. Наташка, хоть  и не просила, но он и сам догадался. Наташка, догадавшись, что он двинулся к их дому, благодарно сжала Володе ладонь.
Во дворах пустынно. Дома высятся холодными и, кажется, безучастными к тому, что творится у них под ногами. Ощущение такое, будто они остались одни во всем мире. Володю передернуло. Наташке, тоже, похоже, не по себе. Когда он замирал, прислушиваясь и приглядываясь, она прижималась к его спине. Что лукавить, Басу была приятна такая вера в его силы. 
Обвалившийся подъезд  в темноте выглядел еще страшнее. Но здесь, по крайней мере, двигались живые люди. Несколько человек призрачными тенями копошились в завалах бетона. Кто-то покрикивал: «Васенька, Васютка, отзовись». Наташка прижала ладошку к губам, раздалось приглушенное рыдание. «Так, здесь делать больше нечего. Только хуже будет. Но сначала надо навестить «концлагерь», – почему-то Баса туда тянуло.
На детской площадке рыдали в несколько голосов. Заподозрив самое страшное, на последних метрах Бас ускорился. Наташка, тяжело дыша, держалсь рядом, иногда переходя на бег, чтобы не отстать. Но перед площадкой Володя остановился. Угол дома, за ним – люди. В темноте не сразу понял, что перетаскивают женщины  и подростки. Но главное понял: нациков нт. Но выходили на площадку все одно осторожно. Может, где прячутся в подъезде. На лавочке раскачивалась, словно маятник, тихо подвывая, женщина. Оба остановились за спиной. Перед ней – труп мужчины. Рядом, положив морду ему на грудь, недвижно лежала собака. Мелкая, в темноте не разобрать, что за порода.
И только тут он понял, что перетаскивают остальные женщины. Трупы!  Не сдерживаясь, зарыдала Наташа. Сжав кулаки, Володя тихо спросил:
  – Что здесь произошло?
Женщина испуганно обернулась  на голос. У Володи выглядывал из-за плеча приклад автомата, и он забеспокоился, как бы не испугалась еще больше. На лице же у него не написано, что он из донбасских, да его  и не видно в темноте. Но по каким-то только ей понятным признакам женщина сразу признала в Басе своего.
– Убили, Димочку моего. Фашисты убили.
– Они что, всех мужчин? Убили?
Женщина качнулась сильнее, и рыдание снова огласило двор. Пес поднял морду, и к рыданию присоединился тоскливый собачий вой. Наташка тоже рыдала, не сдерживаясь. Володя присел перед женщиной на корточки.
– Милая, я знаю тебе больно. Скажи, что здесь произошло. Пожалуйста.
Неожиданно женщина притихла. Вытерла руками обе щеки, и, всхлипывая, поведала страшную историю.
– Когда нацики обнаружили своих двоих убитых, они будто взбесились. Часть убежала искать кого-то. Остальные собрали всех мужчин и парней у каруселей. На возраст не смотрели, ростом по плечо их главному достает, а он шибздик совсем, метр с кепкой, значит – взрослый. Выстроили в ряд и одной длинной очередью всех и положили. Никто не ожидал. Думали, погонят куда-то. А они под пулемет.
Она замолчала. Всхлипнув, качнулась раз, два. И снова закачалось, будто вечным маятником.
Он выпрямился, скулы заиграли желваками.
 – Ты ни в чем не виноват, – словно угадав его мысли, поспешила Наташа.
– Я знаю,  – глухо ответил он. – Но мне от этого не легче.
Он повернулся спиной к детской площадке, в одночасье ставшей Бабьи Яром нового века.
   Наконец, перестала выть собака. Опять уложила морду на грудь мужчине. Две женщины, взяв за руки и за ноги пронесли мимо своего мужчину. С боку семенил мальчишка лет семи. Он тоже помогал, держась за руку мертвого человека. Мальцу было тяжело, но он старался не показывать вида. Наташка, сдерживаясь, плакала.
– Ты со мной?
Она решительно вытерла слезы.
– Я теперь всегда с тобой.
Володя крепко сжал ее ладонь. Наташе было больно. Но она боялась нарушить его решимость. Ведь он забирал ее с собой. Значит, теперь она его женщина. Он не сказал Наташе ни слова. Не признался в любви, не позвал замуж. Но и без слов она знала, что в эту минуту стала навсегда родной для человека, которого узнала всего несколько часов назад. Ей было все равно, куда идти. Лишь бы с ним. С Володей.      

Глава 23
Интернет-издание «Сего дня»:
Как можно бороться со сносами памятников воинам-освободителям в  Европе, когда мы у себя в стране фактически занимаемся тем же самым, только пока в духовной сфере. Но от мысли до действия – все шаг. И вот уже в столице на вечном огне жарят яичницу, а полиция, задержав варваров, всего лишь малость журит их и отпускает. Все последние фильмы, в том числе и снятые на государственные деньги, сплошь антисоветские, а в конечном итоге, антирусские. Лидеры рассейского государства не упускают возможности плюнуть в нашу русскую-советскую историю. Пресс-секретарь Министерства иностранных дел пишет  в одной из сетей, что поскольку Сталин больше уничтожал своих сограждан, чем чужих, то он даже худшее зло, чем Гитлер. Это продвигает официальный представитель МИД Рассеи! А потом наши разводят руками и удивляются тому, что говорит Борис Джонсон, недавно заявивший примерно то же самое.
Если коммунизм и нацизм — это явления одного порядка, как утверждает тот же Борис Джонсон, то может тогда отказ Рассеи от статуса великой державы, от ядерного оружия, от самого существования своего, это справедливое решение? Может, русскому народу, молчаливо одобряющему попирание своего великого прошлого, пришло время окончательно и навсегда уйти с арены истории? Может, и разрушение Рассеи, происходящее на наших глазах, это божья кара за наше равнодушие и плевки в сторону родителей и дедов?
Картошка чистилась плохо. Крупная, но вся в ямках и червоточинах. Приходилось постоянно ковырять острым концом ножа. Сергей Георгиевич вздохнул, оглядываясь на работающий на кухне телевизор. Очередное ток-шоу. Кривляются, кричат одновременно, не слушая оппонента, энергично жестикулируют, кажется, еще немного и бросятся друг на друга. В глазах – злость, искренняя и беспощадная. Рожи – сплошь отвратительные. Любой психолог, глянув на их гримасы, тут же поспешит за успокоительным. А диагноз – тут и без психологов понятно – потенциальные пациенты клиники Кащенко. Через одного. «Хорошо, что звук выключил, слушать этот бред сил нет никаких. А так посмотреть на зверинец, как бы со стороны, очень поучительно».
С тех пор, как Сергей Георгиевич перешел на дистанционную работу, супруга охотно загружает его домашними делами. Он не возражает. Ей – облегчение, все-таки четыре мужика дома – не шутки, а ему – отвлечение от не всегда жизнерадостных дум. Тогда, на пьянке, Колька верно сказал: «Не берусь утверждать, что все, что не делается – к лучшему. Но однозначно, любые изменения в жизни формируются изначально там, – он ткнул пальцем в потолок, покрытый пластиковыми панелями. – И там не дают испытаний, которые ты не в силах вынести. Так что, Георгиевич, воспринимай неприятности как небольшое испытание в жизни. Выдержишь, справишься, не уйдешь в запой или в уныние, даст тебе высшая сила шанс подняться на следующую ступеньку. Если не материальную, то однозначно, духовную». Журналист тогда с ним согласился. А еще оказалось, что у Кольки брат двоюродный на Донбассе воюет, позывной Бас. Вот бы с кем пообщаться, чтобы, так сказать, из первых рук получить информацию. Колька обещал свести, если брат в гости заедет. Разок в год он обычно заглядывает.
Он кинул последнюю очищенную картошку в тарелку с водой. «Крошить, или жене оставить? Ладно, покрошу, не трудно».
Второй месяц он трудился дома. Гонорары получал исправно, но что такое гонорар – так, небольшая премия к зарплате. А зарплаты нет. Кое-какие сбережения у них с женой поднакопились за последний год. Подсчитав, Светка объявила, что полгода они протянут. Это, конечно, хорошо. Но вот что делать потом, не ясно. Хорошо еще, у него жена – золотой человечек. Всякое в жизни случалось, и на хлеб не всегда хватало, ни разу не попрекнула. И сейчас, ни слова, ни пол слова. Напротив, сразу заявила, что пойдет искать работу. А какая ныне работа для женщины? Рынок или магазин. Окрестные гипермаркеты постоянно зазывают продавцов. А значит, что? Текучка у них, и люди не держатся. С хорошего-то места просто так никто не уйдет. Но он пока придержал супругу. Задел времени у них небольшой, но есть. А там, если редакция не восстановится, и он отправится на биржу труда. Может, что и предложат. Кирпич грузить он, конечно, уже не потянет, здоровье не то. Но в тот же магазин к Мишке автозапчастями торговать можно попробовать. Правда, сын последнее время жалуется, что спрос падает, а с ним и прибыль. Ну да родного отца на улице не бросит. Какую-нибудь зарплату положит, а остальное дадут гонорары, если уж так звезды сложатся. Проживут как-нибудь.
Он вспомнил, как вчера жена, заполняя квитанцию, возмущалась выросшей больше чем в два раза патой за ЖКХ. Да и было из-за чего. В прошлом году за первый месяц года они заплатили семь тысяч, из которых львиная доля пришлась на газовое отопление. В нынешнем за тот же месяц – пятнадцать тысяч вынь да положь. Ну ладно, у них пока есть чем платить. А вот что будет делать соседка – одинокая старушка баба Валя. У нее пенсия девять тысяч. Дом, конечно, поменьше. Но все равно, как раз на пенсию и набежит. Жена говорит, бабушка теперь отопление лишь изредка включает, чтобы только система не перемерзла. А дома ходит в зимней одежде. Да, довели пенсионеров. 
Телефон зазвонил, когда он вытирал вымытые руки (пока жена не видит) кухонным полотенцем.
Номер незнакомый. Сердечко невольно екнуло. Может, это он – шанс. Густой мужской голос был ему неизвестен.
– День добрый. Сергей Георгиевич?
– Добрый день, я слушаю.
– У меня есть к вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
– Представьтесь, пожалуйста, как-то неудобно разговаривать с неопределенным контактом.
– Вам мое имя ничего не скажет. Называйте, меня, допустим, Исааком Петровичем.
– Хорошо, Исаак Петрович, я вас слушаю.
– Вообще-то это не телефонный разговор. Нам необходимо встретиться.
Журналист неопределенно хмыкнул.
– Кому необходимо? Вам или мне?
– Встреча нужна нам обоим, хоть и по разным причинам. В правительстве намечают одну очень неприятную акцию. У меня есть желание им маленько напакостить.
– Ну, хорошо. Когда и где?
Голос на том конце повеселел.
– Отлично. Желательно не откладывать. Если в течение двух часов у памятника Горького, что в одноименном парке?
Сергей Георгиевич поднял глаза на кухонные часы. Вполне успевает, еще и с запасом.
– А как я вас узнаю?
 – Я сам подойду к вам.
– Хорошо, я подъеду, – они отключились одновременно.
– Кто звонил? – увлеченный разговором, он и не заметил, когда вошла жена.
– Встречу мне назначили. Я ненадолго отъеду.
Светлана заглянула мужу в глаза:
– Это не опасно?
– Да ну, что ты, – он выдавил улыбку. – Информацией хотят со мной поделиться для материала. Ты же знаешь, не всегда мои источники хотят делать это прилюдно.
Супруга немного успокоилась:
– Постарайся недолго. Борщ будет готов через полчасика. Может, поешь сначала?
 – Приеду – поем, – он чмокнул супругу в щечку. – Остынуть не успеет.
На кольцевой, как всегда толкучка. Вынесенный из вагона мощным людским потоком на Октябрьской, он зашарил глазами по указателям. Он и не помнил, когда заезжал в парк последний раз. Еще по студенчеству, пожалуй. А потом как-то и повода не было. «В какую же сторону выходить? Ага, вот и стрелка к Парку Горького», – Сергей Георгиевич, втиснулся в людскую реку, двигающуюся к эскалатору.
Он терпеть не мог передвигаться в  час пик, но, тем не менее, регулярно ездил на работу и с работы, толкаясь в густой пропахшей потом и раздражением толпе.  Наверное, он все-таки постепенно привык. Ко всему можно привыкнуть, особенно, если изменить свое отношение к происходящему. Просто перестать обращать внимание на то, что происходит вокруг, уходя спасительными мыслями в миры литературы, вспоминая прочитанное, а читал он много и регулярно. Иногда вспоминая написанные материалы или обдумывая будущие. Всегда есть о чем поразмышлять, если обстановка подходящая. В метро – она подходящая.
Его поддавливали со всех сторон. Но он знал, перед самыми ступеньками эскалатора народ разойдется, и он наступит на первую уже без помех. Так и произошло. Заняв правую сторону, он задумался. В его журналисткой практике не раз и не два случались встречи с информаторами, не желавших светиться в кабинетах редакции. Это было нормально. Не всегда сведения, которые они доставляли, была безопасны для ее носителя. Нет, речь не об убийстве.  Но можно получить косой взгляд руководителя, потерять работу, наконец. Кому из сильных мира сего понравится, если его сотрудники будут выносить внутреннюю информацию, не предназначенную для чужих ушей, за пороги организаций. А тем более, открывать тайны журналисту патриотической газеты, имеющей довольно большой охват читательской аудитории. Возможно, благодаря именно таким сведениям, изредка проникающим на ее страницы.
Так что от встречи он не ждал ничего неожиданного, разве что кроме самих сведений. Что хочет поведать ему неизвестный Исаак Петрович, пока было непонятно. Но уже интриговало. Журналистская чуйка попискивала в предвкушении сенсационного материала.
Над дорогой, за которой начинался парк – огромный плакат, а на нем улыбающаяся физиономия председателя колхоза Гридина. «Я знаю, как сделать вас богатыми». Сергей Георгиевич грустно улыбнулся:  «Вся Москва завешана этой мордой. Можно предположить без всякого риска ошибиться, что он и станет следующим президентом, как бы нынешний и.о. не  пыжился. Янки явно ставят не на него, – заметив под плакатом огороженную площадку  с мусорными контейнерами, Сергей Георгиевич мысленно подытожил, – и это не случайно. Сразу понятно, что у нашего кандидата за душой. И это не восточные сладости. Мусор!».
Его путь проходил в нескольких шагах от контейнеров. Оттуда дохнуло мочой и гнилью. Он поморщился. И остановился в изумлении. Вокруг мусорных баков навалены огромные кучи хлама. Из них подтекали тут же замерзающие лужи, выдавленные из выброшенных продуктов. Давненько сюда не подъезжала мусороуборочная машина, что само по себе нонсенс для Москвы. Но не это остановило журналиста. В развалах хлама ковырялись десятка три пожилых людей. Большая часть – бабушки, причем, многие одеты вполне прилично. Низенькая старушка по виду бывшая учительница или врач, (то, что некоторые профессии оставляют неизгладимый отпечаток на лицах, Сергей Георгиевич не сомневался), палочкой разгребала мусор, наваленный горой в один из баков.
Как же много изменилось в столице за те два месяца, что он проработал дома. Представить себе такую картину на одной из центральных улиц города еще недавно казалось невозможным. И это в мегаполисе, отличавшемся особым отношением к пенсионерам. Пенсии-то у них точно были на порядок выше, чем в провинции. Пожалев, что у него нет фотоаппарата, журналист пообещал себе изучить ситуацию с пенсионерами в столице, и не только. Возможно, это тема одного из следующих материалов.   
В назначенное место журналист прибыл минут на десять  раньше оговоренного времени. Сергей Георгиевич вообще считал, что вежливый человек никогда не заставит себя ждать, и старался приходить заранее. На лавочке у памятника великому русскому писателю, а Сергей Георгиевич без всякого сомнения считал Максима Пешкова таковым, было пусто. Мороз вроде небольшой, градусов семь, но крепкий пронизывающий ветерок не доставлял никакого удовольствия от прогулки по зимнему парку. Тропки натоптаны, ходить по ним удобно, но людей – никого. «А это незнакомец знал, где назначать встречу. Нас тут точно никто не увидит».
Человек появился минута в минуту. Издалека нашел глазами журналиста. И, опустив голову, ускорился. Он был одет в длиннополое пальто, явно дорогое, на голове несколько пижонская меховая кепка. Но уши не красные, скорей всего, подъехал на машине. На ногах осенние вычищенные туфли, еще один аргумент в пользу прибытия на авто. Интересно, как он умудрился подъехать так близко к парку, а, может, даже и въехать на его территорию? Хотя, в наше время чиновники могут и не такое себе позволить. Не зря в свое время Сталин назвал их «проклятой кастой». Почему-то журналист не сомневался, что к нему приближается именно чиновник, причем, достаточно высокопоставленный.
Остановившись напротив, он уважительно приподнял кепку.
– Еще раз здравствуйте. Это я вам звонил.
– Я догадался.
– И так. К сожалению, я не располагаю запасом времени, чтобы рассказать всю предысторию. Но, думаю, вам она и не понадобится. Интересен сам факт того, что я сейчас расскажу. Буду краток. У меня есть сведения, что в ближайшие две недели, то есть, сразу после выборов, правительство, естественно, в партнерстве с нашим ЦБ планирует неплохо подзаработать на «деревянном». То есть, будет разыгран дефолтный сценарий с резкими колебаниями курса рубля. Примерно так, на двести процентов. При этом, окончательное обесценивание российской валюты составит около ста процентов. После чего, запустится обмен наличных средств один к десяти. Один рубль обменяют на десять копеек. Это будет сделано под красивой вывеской возвращения в обиход обесцененной копейки, но по сути, это обыкновенный грабеж. Думаю, вам не нужно объяснять, что могут повлечь за собой эти игры?
Сергей Георгиевич покачал головой:
– Резкое обнищание населения, это первое, что приходит в голову. А зачем это им нужно?
Исаак Петрович снисходительно усмехнулся:
– Грядет грандиозная приватизация. Лакомые куски в газовой и нефтяной сфере собираются распродать в самые сжатые сроки. Никому не нужны конкуренты.
– Но люди и так бедны в большинстве своем.
– Вы верно заметили: «В большинстве своем». Есть еще достаточно обеспеченные бизнесмены, которые наверняка захотят поучаствовать в разделе пирога. К сожалению, пирог не такой большой, как нам бы хотелось. Всем желающим просто не хватит. Таким образом, отсекут всех неугодных.
– Сергей Георгиевич растерялся. Такая грандиозная махинация не укладывалась в голове. Не девяностые же? Или все-таки девяностые:
– Но ведь люди могут выйти на улицы. А это беспорядки, только уже не школоты, а взрослых озлобленных горожан. Он и так доведены до крайней степени возмущения последним подорожанием всего. Зачем это власти?
– Вы забываете, что сейчас во власти сложилась очень неустойчивая конструкция. После выборов большинство нынешней так называемой элиты наверняка потеряет положение, а, значит, и лишится доступа к кормушке. Вот они и торопятся навариться в последние деньки.
Журналист поежился. Похоже, помаленьку замерзает. То ли от уличного мороза, то ли от новостей, словно обдавших холодной водой:
 – Страшная картина рисуется. Но у меня вопрос: а зачем вам сообщать это мне, представителю патриотической газеты?
Исаак Петрович отвел взгляд, разглядывая монумент памятника:
– Не все чиновники – сволочи. К тому же публикация замысла правительства в вашей газете, пусть в рубрике инсайдерской информации, позволит многим неглупым людям подготовиться к правительственной агрессии. Я, как и многие мои знакомые, как вы, наверное, уже поняли, как раз в числе тех, кто не допущен к дележу пирога. А потому у меня нет никаких моральных обязательств перед нынешними павловыми. – Пристальный взгляд уперся в переносицу журналисту. – Надеюсь, вы не посчитали нашу встречу бесцельной?
Журналист помотал головой:
 – Нет, что вы.
– В таком случае, разрешите откланяться.
Еще раз приподняв кепку, он развернулся. А Сергей Георгиевич еще долго стоял на тропинке, не замечая бившей его нервной дрожи.   

Глава 24
Газета «Новая»: Глава Минздрава Глафира Воробьева, выступая на правительственном часе в Госдуме, заявила, что Рассея бьет рекорды по темпам увеличения продолжительности жизни. За прошедший год этот показатель вырос до 82,5 лет у женщин, и до 77,5 — у мужчин. Глава ведомства оценила рост как «существенный». А также напомнила, что для еще более долгой и здоровой жизни нужно заниматься профилактикой заболеваний. После чего она предложила еще раз повысить возраст выхода на пенсию, поскольку работающие пенсионеры биологически «моложе» своих неработающих сверстников. По ее мнению, возраст выхода на пенсию и у мужчин и у женщин должен составлять 70 лет. Правящее большинство Думы встретило ее предложение овациями. А спикер Думы сообщил, что данный законопроект уже подготовлен и сегодня же будет проголосован сразу в третьем чтении.
Судя по всему, эти заявления были далеко не экспромтом. Ведь всего пару дней назад в том же оптимистичном духе высказался и глава Минтруда Даниил Утопший. По его словам, пожилые люди сегодня буквально рвутся на работу: «Сейчас в России занято 7,3 млн. человек старше трудоспособного возраста, причем за последние пять лет их доля в численности занятых увеличилась с 8,5% до 9,6%. То есть, предпенсионеров и даже пенсионеров хлебом не корми — дай повкалывать до гробовой доски.
Ждем нового закона и новых возмущений рассеян».
Исполняющий обязанности президента РФ постучал карандашом по свернутому в несколько раз листку:
– Уважаемые члены Совета Безопасности! Может, уже прекратите ругаться? Товарищ председатель, как вас только что назвали, – он усмехнулся. – «Кровавой гебни», может, уже дадите мне сказать?
Председатель КГБ Иванов нервно потер шею. В это момент он понял, что допустил ошибку. Раскрылся. Недавно же давал себе слово, не реагировать на любые предательские действия правительства, пока не найдет Лойгу. Только с ним у страны появлялся шанс выкарабкаться из новых девяностых. Хотя по уровню проникновения врага в государственные структуры страны, нынешние двухтысячдесятые давно переплюнули те приснопамятные лихие. Тогда они хоть как-то стеснялись в открытую вредить. Исподтишка старались, представляя все так, будто о благе пекутся. Впрочем, они и сейчас вроде как пекутся.
Стараясь больше не смотреть на нового министра обороны, эту размалеванную фифочку с румяными щечками (ишь, как разошлась), только что оскорбившую всю его службу, буркнул:
 – Прошу простить. Больше не повторится.
Андрей Бер кивнул, принимая извинения.
– Еще раз, здравствуйте. Как вы уже знаете, первая тема нашего заседания «Парад суверенитетов». Потом поговорим и о других проблемах, коих немало. Готов выслушать все ваши мысли на их счет. Пусть даже они покажутся вам самим сумасшедшими, – он мило улыбнулся.  Нашел взглядом и.о. премьер-министра. – И так, уважаемая Ольга Васильевна, мы вас слушаем.
Зашуршали бумажки. Ольга Васильева раскрыла доклад на нужной странице. Все знали, что для нее это лишь дань традиции.  Она никогда не заглядывала в бумажки, в не зависимости от того, какой объем доклада ей предстояло зачитать. Память у Ольги Васильевны была на зависть любому. Ей стоило раз глянуть на страницу книги, и в следующий момент, Ольга уже могла пересказать ее дословно. 
– Для начала общее положение дел. На сегодня мы имеем объявивших о суверенитете пять единиц. Это Южно-Сибирская республика под патронажем Китая. Кстати, они там солидный такой кусочек себе оттяпали. С Байкалом.
– Байкал жаль. По-настоящему жаль. И что, ничего нельзя было сделать?
– Похоже, что нет. Они с прибрежных поселков всех местных вообще выселили. Ни с кем делиться не собираются.
Бер недовольно чмокнул:
– А я собирался летом туда на рыбалку смотаться. Не судьба, видать. Ну что там у вас дальше?
– Еще отделились Татарстан, Башкирия, Кавказская республика и Сибирская республика. Эти вроде как сами по себе, но верится в это с трудом. Можно предположить, что кураторы у нас общие, – Андрей Бер даже глазом не моргнул. – Насколько нам известно, это только начало. Уже готовятся выйти из состава РФ еще несколько областей, – голос ее звучал официально. Также она обычно называла и сухие цифры своих экономических докладов. – Уральская, Зауральская, а также Дагестан и Ингушетия. В последней, как мы знаем, сейчас идут столкновения между силами полиции и протестующими против их произвола, – многозначительный взгляд на министра МВД. Тот заерзал. – Это те, которые сделают это не завтра, так послезавтра. Еще некоторые субъекты Федерации пока размышляют и ждут  нашей реакции на уже отделившихся. Что касается Калининградской области, то туда введены германские силы самообороны. Одновременно наш МИД получил уведомление о том, что Германия возвращает свою землю. Любое несогласие с нашей стороны будет расценено, как объявление войны.
– Только войны нам еще не хватало, – проворчала Степаненко.
И.о. президента показательно нахмурился:
– Это просто ни в какие ворота не лезет. Наглость какая!
Министры растерялись. О чем это он? Какая наглость? Германия уже заплатила лично Беру сто миллионов долларов, чтобы он не вякал. А сколько потрачено на прочую пропаганду и оправдание их действий в рассейских СМИ, и подсчету не подлежит. В этой ситуации слова Бера выглядят самое малое, как бестактность. 
– Совершенно с вами согласна, – Голая нашла нужные слова.
Бер посмотрел на нее долгим взглядом:
– Там же наши люди. Военные, чиновники. С ними что? Полина Васильевна, доложите.
Полина Васильевна прокашлялась:
С ними ничего страшного не произошло. Всех военнослужащих мы уже сократили из рядов вооруженных сил. Так что чисто формально, там нет наших военных, есть гражданские, а за них мы ответственность не несем. Сейчас немцы открыли коридор для выхода всех желающих через Литву на Гродно. И, надо сказать, коридор пользуется успехом. В сутки по нему проезжают до пятидесяти тысяч мигрантов. Батька вынужден был даже открыть под Гродно временный лагерь. Как всегда денег у него на людей нет, просит у нас. Но мы  сами сейчас не в лучшем положении. Пришлось отказать, – она подождала пару секунд реакции Бера, и, не дождавшись, продолжила. – Он на немцев переключился.  Теперь у них клянчит. Вроде как, что-то ему пообещали. Но что-то я сомневаюсь, чтобы гансы так легко с евриками расстались. Наверняка, постараются кинуть Батьку. Еще и в позу станут: как это можно, помогать последнему диктатору Европы?
Это так, короткий анализ ситуации. Продолжать?
Бер, вытягивая губы в трубочку, кивнул.
– Что касается вооружения, в том числе современных комплексов ПВО, немцы пообещали выкупить все по остаточной стоимости. Сейчас общая комиссия работает над взаимовыгодной ценой.
– Ну, если так. А что с чиновниками?
Голая, приняв вопрос, заглянула в бумажку:
– Чиновники пока отстранены от работы. Ждут решения новых властей. По нашим сведениям, новым властям люди, конечно, потребуются. Но не более десяти процентов от общего количества.
 – Остальные, значит, тоже теперь гражданские? – Бер фыркнул.
– Совершенно верно, – нейтральным тоном отозвалась Голая.
– Ладно. С этим понятно. Так что с первыми результатами, так называемого, «парада суверенитетов»?
– Первые результаты «парада» такие: снижение поступлений в бюджет – сорок семь процентов.  Остальные пока просчитываются.
В зале заседаний стало тихо. Члены совбеза молча переваривали доклад.
 Андрей Бер снова стукнул по столу карандашом:
– С Калининградом все понятно. А вот по поводу событий в Ингушетии, я так не скажу.  Судя по тому, что от наших кураторов не поступало никаких указаний, им все равно, что там творится. Потому, считаю, действия полиции в Махачкале частично обоснованными. Почему частично? Ну, потому, что можно бы и поделикатнее с этими борцами за свободу. А, Владимир Александрович? Правильно я говорю.
Не поднимаясь, министр МВД кивнул:
– Так точно, исправимся.
По опыту он знал, для начальства главное, чтобы подчиненный согласился. Признал вину, и был готов все исправить. А исправит ли он что-то в действительности – то дело по времени далекое и для руководителя  не всегда понятно. «Если опять кто-нибудь не накапает», – он раздраженно покосился на Голую.  Ничего менять министр не собирался. Напротив, только вчера он отправил в мятежный регион батальон подмосковного ОМОНа в помощь не справляющимся полицейским. Ему совершенно не устраивал прокатившийся по стране «Парад суверенитетов». Если так и дальше пойдет, то скоро от страны ЦФО останется. И нафига ему  такая этикетка на карте когда-то огромной страны? Конъюнктура конъюнктурой, но надо и совесть иметь, хоть грамульку. Поэтому считал своим долгом сделать все, чтобы еще очередной регион не ушел на сторону, тем более, что в его силах этого безобразия не допустить. Задумавшись, он не сразу услышал вопрос Бера. К счастью он предназначался не ему.
– Что по этому поводу думает наш новый министр обороны? Полина Васильевна, прошу высказаться. Кстати, надо признаться, ваша деятельность на посту очень высоко оценена нашими партнерами. Вы знаете, о ком я.
Полина Васильевна смущенно склонила голову:
– Рада стараться.
– И так, мы вас слушаем.
Министр обороны поправила локон, игриво свисающий на ушко:
– Мы считаем, что вмешательство в ситуацию, может повлечь ненужные жертвы. К тому же наши кураторы настоятельно не рекомендуют нам как-то реагировать на любые попытки отделения. Я лично с ними полностью солидарна. Все империи рано или поздно рушатся. Рассейская – не исключение. Значит, пришло и ее время разделиться. Так сказать, выпустить народы из клетки, в которой они томились сотни лет. И не нам, выступающим для этих народов в качестве палачей и тиранов, им указывать, – она глянула на Председателя ГКБ, слушающего выступление с отсутствующим выражением. И сейчас он даже головы не повернул. Так что выпад министра обороны пропал втуне. – Так что могу только констатировать: все, что сейчас происходит, должно было рано или поздно произойти.
Бер поджал губы, изображая расстройство. Иванов про себя заметил, что актер из исполняющего обязанности президента никакой.
– Такова жизнь, – Бер грустно вздохнул. – Что делать, что делать. Вижу, вы хотите что-то добавить.
– Да. У меня тут небольшой доклад. Хотелось бы зачитать.
– Читайте, – благосклонно разрешил Андрей Бер. 
Полина Васильевна открыла первый лист папки:
– К настоящему моменту могу доложить, что все ваши поручения выполняются качественно и в срок. В течение месяца завершится вывод наших частей из всех иностранных государств. Последний теплоход из Сирии отплывет уже на следующей неделе. После этого наших людей, как и техники, там не останется.
Андрей Бер откинулся на спинку кресла:
– Как, по-вашему, будет складываться обстановка в Сирии после вывода наших вояк?
– Думаю, что ничего особенно не изменится. Функцию защиты территории от террористов принимают наши партнеры из Благословенного государства. Опыта им не занимать, справятся.
– Это хорошо, – задумчиво протянул Бер. – А что по людям. Их куда?
– Все части, передислоцированные из-за рубежа, подлежат расформированию.
Бер снова покивал:
– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.
Она отыскала в шпаргалке нужные строчки:
– По оптимизации Вооруженных сил. Заявленную цифру в тридцать процентов, как оказалось, после отделения некоторых областей, можно увеличить еще, как минимум на столько же, доведя до шестидесяти процентов от списочного состава, – она оторвалась от бумажки.  – Думается, новой Рассеи, не такой огромной, и большая армия не нужна. Тем более, что противников у нас теперь фактически нет. Даже НАТО отныне дружеская структура, – дождавшись одобрительного кивка Бера, снова склонилась над записками. – Что касается НАТО. По нашим сведениям, все силы ядерного сдерживания, расположенные в отделившихся регионах, перешли под контроль специалистов из североатлантического блока. Кроме Южно-Сибирской республики. Там на пусковых шахтах, а также в местах дислоцирования мобильных комплексов замечены китайские военные. На объектах, так называемой, ядерной триады Рассеи, по согласованию сторон, военные советники из НАТО должны заступить на совместное дежурство с нашими военными в ближайшую неделю.
– До выборов успеют? – Бер сделал озабоченное лицо.
– Несомненно.
– Никаких сложностей наши военнослужащие партнерам не доставят? А то ведь, еще недавно потенциальные противники были? – Бер усмехнулся.
Несколько подхалимных усмешек пробежало по ряду членов Совбеза. Полина Васильевна слегка покраснела:
– Самых ненадежных мы уже вычистили. Остальные при беседах с психологами показали достаточно гибкую систему мышления, способную приспосабливаться к обстоятельствам.
– Будем надеяться, наши психологи не зря хлеб едят. Так что, если возникнут трения, с них тоже спросим. Что у нас с грузинами? Опять бухтят?
– Не то чтобы бухтят, – она бросила неуверенный взгляд на Бера, не зная как понимать его вопрос. Назвать полноценные боевые действия «бухтят», даже для нее показалось как-то неправильным. Сделав секундную паузу, решила, что будет говорить, как есть. А там пусть называет, как хочет. – Южную Осетию грузинская армия вернула в состав республики за три дня. Именно столько сопротивлялись рассейские миротворцы.
– А что приказ сдать оружие они не получали? – Бер нахмурился.
– Приказ был передан в первый же день после начала военного конфликта. К сожалению, он был проигнорирован.
– Последствия?
Полина Васильевна в замешательстве потерла румяную щеку. Она же ему лично докладывала. Зачем это выносить на Совет безопасности? Тут же и Иванов, тот еще враг, да и от министра МВД неизвестно, чего ждать. Ну и ладно, хочет, получит:
– Они все погибли.
В зале повисла полная тишина. Члены Совбеза боялись пошевелиться. Каждый понимал: только что он становится не только соучастником предательства каких-то там эфемерных национальных интересов, но и соучастником убийства рассейских военнослужащих. Один Андрей Бер, похоже, ничего  такого не испытывал:
– Вот так бывает, когда не выполняют приказ. Ладно, продолжайте.
Члены совбеза выдохнули не в лад.
– На сегодня военные действия продолжаются на территории Абхазии. Сухум грузинские войска взяли, оттеснив абхазов к Гаграм и в горы. Но, думаю, это ненадолго. Очень уже грузины настроены решительно, да и натовцы им активно помогают.
– Это не наше дело. Пусть сами разбираются.  Что по другим конфликтам?
– Так, – она перелистнула страничку. – Из других конфликтов стоит упомянуть боестолкновения в Нагорном Карабахе. Пока там ничего не понятно. Обе стороны стягивают в зону дополнительные силы. Сведения оттуда поступают разрозненные и зачатую противоречивые.
– Яков Гаврилович, – Бер нашел глазами нового министра иностранных дел Блюмкина Наши интересы там каким-то образом затрагиваются?
Из-за стола поднялся подтянутый моложавый мужчина. Весело глянув на исполняющего обязанности президента, отрапортовал:
– Никак нет. Чисто региональный конфликт. Интересы Рассеи в Нагорном Карабахе отсутствуют.
Андрей поощрительно улыбнулся:
– Приятно иметь дело с военным человеком Коротко и все понятно. Не то, что ваш предшественник. Развел бы сейчас целую лекцию, устали бы слушать. Хорошо, садитесь! Полина Васильевна, что у вас еще?
– Самая неприятная ситуация для нас складывается в непризнанных  республиках Украины. После того, как мы закрыли границы, дав понять боевикам, чтобы больше не рассчитывали на поддержку Рассеи, украинская армия, как мы и ожидали, начала массированное наступление. По нашим сведениям, республики не должны были продержаться и неделю. Но ситуация вышла из прогнозных рамок. В общем, войска республик, этот сброд, не только не были разбиты, но и сумели отбросить ВСУ, батальон НАТО и национальные батальоны на прежние позиции. Как это у них получилось, пока не понятно. И еще неприятная новость. С началом боестолкновений на линии разграничения, поток добровольцев, состоящих в основном из сокращенных из армии офицеров и контрактников, с территории Рассеи вырос в несколько раз и в настоящее время подсчету не подлежит.
 – Как не подлежит? – Андрей Бер возмущенно качнулся вперед. – Мы же закрыли границу. Как они туда попадают? А, господин Иванов? Объяснитесь.
Председатель КГБ переложил почти пустую папку перед собой с места на место, покосился на сложенный листок на столе перед исполняющим обязанности президента. Он догадывался, что листок не простой, и еще сыграет свою роль в совещании, но что там, пока даже предположить не мог:
– После сокращения трети личного состава, пограничники просто не в состоянии перекрыть все тропы, существующие на границе. Местные жители их хорошо знают, ну, и активно пользуются. Мы, конечно, проводим облавы, рейды. Но толку от них мало.
Андре Бер недобро прищурился:
– Поставлю вопрос по-другому: вы не можете перекрыть границу, или не хотите?
Председателю КГБ очень хотелось ответить по существу. Да, они перекрыли приграничные пункты, фактически остановив сообщение приграничных территорий. Но это касалось только пунктов. Он лично дал понять директору пограничной службы, чтобы тот не требовал от своих подшефных строго исполнения приказа. И вообще, после, как они называют, оптимизации службы, контроль за границей стал осуществляться шаляй-валяй. Другими словами, пограничники закрыли глаза на все передвижения людей вне контролируемой зоны. Но Беру это знать не обязательно.
 – Все, что в наших силах, делается. И даже больше. Переработка сумасшедшая. Люди засыпают на работе, потому что, случается, их некому сменить.
– Не знаю, как вы это сделаете, но поток добровольцев надо остановить, и не откладывая. И вообще, пора принять закон об уголовной ответственности за участие в нелегитимных вооруженных формированиях. И срок обозначить этак в лет десять-пятнадцать. Чтобы неповадно было. Ольга Васильевна, это вам задание. Выполнить и доложить. А вам, господин Иванов последнее предупреждение. Если не закроете границу, скажем так, в течение двух недель, спросим со всей ответственностью. Жду ваш доклад, через две недели.
– Есть, – Иванов кинул руки вниз, все-таки приказ главнокомандующего.
Но про себя снова ухмыльнулся: «Ага, через две недели. Оптимист, однако. Так уверен в своей победе на выборах, что ничего не видит. Не на тебя янки поставили, дружочек. Впрочем, тот товарищ тоже не лучше будет. Но есть и положительный момент. Пока дела примет, поймет, что к чему, кого слушать, а кого и на фиг послать, время уйдет. И надо этим промежутком воспользоваться на все сто. Лойгу бы еще найти».
– Можете сесть.
Иванов облегченно опустился.
– Ольга Васильевна у меня к вам вопрос. Как продвигается приватизация? Закон, разрешающий продавать месторождения негражданам Рассеи я недавно подписал. Но начал ли он работать?
Исполняющая обязанности премьер министра отозвалась живо, будто ожидала вопроса:
– Приватизационные сделки проводятся согласно утвержденного вами графика. В первую очередь из государственного сектора выводятся предприятия нефтегазового комплекса. Поначалу Мюллер и Сочин пытались нам палки в колеса вставлять. Но после того, как обоих отправили в отставку, дела наладились. Так что здесь никаких трудностей. Все по графику.
– Ну и отлично. Хоть где-то без проблем обошлись. У меня осталось два вопроса. Первый к министру МВД. Владимир Александрович, доложите-ка нам, любезный, как проводится расследования по нашему резонансному делу? Я о срыве шествия ЛГБТ.
Министр МВД резко поднялся. Он ожидал этого вопроса. В его ведомстве уже давно разобрались в ситуации, и, даже имена зачинщиков беспорядков – бойцов по боям без правил были известны, но он не спешил раскрывать карты, справедливо полагая, что после выборов его в любом случае сожрут. А если так, то зачем суетиться, ребят неплохих подставлять. Тем более, в глубине души он им симпатизировал. Поэтому, поразмышляв, дал команду скомпоновать все свидетельства в пользу той версии, которую и решил сделать  официальной:
– Расследование идет. Предварительно могу сказать, по нашим сведениям, драка началась с того, что пе.. извините, лица нетрадиционной сексуальной ориентации чего-то не поделили  между собой. Там какие-то терки у них с районными пи… лицами. Но, признаться, перспективы дела я не вижу, поскольку привлекать к ответственности самих участников шествия как-то не красиво будет. Боюсь, что нас там, на Западе, не поймут.
Андрей Бер скривился. Он тоже понял, что министр повернул дело в выгодном для себя русле. Нет виноватых – нет дела. Но и противопоставить что-то его версии он был не готов. «В чем-то, министр прав. Проводить расследование  против тех самых лиц… Нет, лучше уже пусть все остается, как есть. Ну их, этих элгэбэтэшников, от них одни проблемы». – Его вздох члены совбеза должны истолковать правильно: он сделал, все, что мог.
– Садитесь. Что ж, ожидаем от вас окончательных результатов расследования. Надеюсь, никто не уйдет от заслуженного наказания?
– Так точно, не уйдет, – министр прикинулся туповатым служакой. Начальство таких любит.
«А, похоже, прокатило».
– А теперь последний вопрос. Самый неприятный, – Бер аккуратно развернул листок, лежащий на столе с самого начала заседания. – Вот это распечатка статьи в газете «Сего дня». И знаете, что в ней? – он выдержал театральную паузу. – Информация о наших, так сказать, секретных планах. Вам они известны. Речь идет о дефолтном сценарии, который мы вынужденно собирались разыграть сразу после выборов. И я вот хочу спросить. Кто-нибудь мне может объяснить, как этот паршивый журналюга сумел о них узнать? Может, вы мне это объясните, господин Иванов?
Председатель снова поднялся. Такого поворота он не ожидал. Его аналитики предоставили сегодня утром выжимку по свежей прессе, но, он не успел в нее заглянуть. А зря. Знал бы что ответить. А так придется экспромтом выкручиваться.
– Слишком широк круг посвященных. Об этом знали все члены Совбеза, а нас тут семеро. А, значит, уже нельзя ручаться за сохранение тайны. Я так понимаю, и в правительстве об этих планах знало, как минимум, несколько человек. И наверняка, вы с них клятву на крови не брали. Я совсем не хочу бросить тень на наших уважаемых коллег, но у них же есть жены, дети, друзья, наконец. И мне сложно поверить, что все держали язык за зубами, словно Зоя Космодемьянская. Думаю, как-то так.
Исполняющий обязанности президента второй раз за сегодня сморщился, будто съел лимон.
 – Садитесь уже. Я думал вы нам, что-то более конкретное поведаете. А так и любой из нас может предположения высказывать. Тогда у меня другой вопрос. Почему эта газетенка до сих пор выходит?
Молча поднялся министр МВД.
– Не совсем выходит-то. В бумажном варианте мы ее свернули. Это было несложно. А прикрывать и в интернет-варианте, команды не было. К тому же у нас все-таки демократия и свобода слова. Как-то некрасиво.
– Некрасиво? – Бер потряс листком. – А вот это красиво? Половину эффекта потеряем из-за этого… сволочи. А свобода у нас только для нужного для нас слова. Думаю, никто здесь не страдает излишней наивностью? – он обвел злым взглядом членов Совбеза. Никто не рискнул поднять головы. – Ладно, – свернув листок, придавил его ладонью. – Чтобы завтра от этой паршивой газетенки и следа не осталось.  Вам, товарищ министр понятно.
Щеки главного полицейского страны пошли красными пятнами. Но возразить он не посмел:
– Так точно.
 Андрей Бер бездумно сунул бесплатный карандаш в карман:
– На этом заседание Совбеза считаю закрытым. Встретимся после выборов. Всем всего хорошего.
Народ зашевелился. Первым к выходу поспешил Иванов. У него было такое чувство, что все это время его старательно выволакивали в помоях. Он спешил в свой кабинет на Лубянке, где в комнате отдыха была предусмотрена душевая кабина.

Глава 25
Передача «Криминалполитпросвет»: «... Взрыв выбил стекла во всех окружающих пятиэтажках. Напомним, что погибший бизнесмен был тесно связан с группой Михаила Бинника. Пока следователи не готовы озвучивать версии нападения, но предположительно, причиной убийства стала коммерческая деятельность бизнесмена.
 С утра в столице вновь звучали выстрелы. Надо признать, что за последние месяцы  жители первопрестольной начинают привыкать к стрельбе на улицах города, словно столица по мановению волшебной палочки перенеслась в криминальные девяностые. Сегодня разборка со стрельбой произошла неподалеку от восстановленного Черкизона. Как сообщили свидетели происшествия, перестрелку вели две группы гостей столицы. По непроверенной информации места на рынке не поделили выходцы с  Кавказа и одной из республик Средней Азии. К сожалению, не обошлось без жертв. Пятеро убитых с двух сторон. Под шальную пулю также попал случайный прохожий, мужчина лет тридцати.
Продолжается расследование массовой драки, произошедшей во время шествия лиц нетрадиционной сексуальной ориентации по проспекту Иссахара. Напомним, что потасовка, в которой повреждения разной степени тяжести получили около трехсот тех самых лиц, произошла две недели назад. Пока главная версия следствия – внутренняя разборка в рядах представителей сексуальных меньшинств».
  – Ну что, господа и дамы депутаты, сегодня мы собрались, чтобы обсудить наши дальнейшие планы на жизнь.
Алексей Вальный, вальяжно закинул ногу на ногу. Ресторан Арагви – один из самых дорогих в столице, но теперь они могут себе это позволить.
– Ну и перекусить заодно, – уточнил Володя Мура.
– А приятно, чурт возьми. – Люба Хорек развернула богато украшенную салфетку. –  Хорошо все-таки ни в чем не нуждаться.
– Постучи по дереву, – не поддержала подругу Евгения Абзац. – Сглазишь.
– А, – отмахнулась Люба, – я не глазливая. – Но по деревянной ножке стула постучала.
Пока официант расставлял холодные закуски и разливал по бокалам французское вино, помолчали.
– Ну, – поднял Вальный бокал с густо-красным вином. – За наш общий успех. И за их поражение.
– За это  не грех выпить.
– А такого вина, тем более не грех.
Зазвенели бокалы.
– Ммм, – почмокал Володя Мура. – Божественно.
Евгения Абзац склонила голову, словно прислушиваясь к ощущениям.
– Да, оно того стоит.
Вилки дружно вонзились в спинки форели. Полетели во рты кусочки карпаччо из лосося с соусом цитронет и отварного говяжьего языка под хреном.
Дождавшись, пока вновь избранные депутаты утолили первый голод, Вальный промокнул жирные губы салфеткой. Оглянувшись, склонился к столу:
–  Поступило новое задание, – депутаты, не прекращая лениво жевать, обратились в слух. – Четвертый поручил нам организовать массовое выступление сразу после выборов. Он считает, что победит Бер, поскольку у него в руках избирком, но наши заинтересованы в Гридине. Я так думаю на следующий же день после выборов.
Володя со смаком облизал пальцы:
– Это же понедельник. Сложно будет народ вывести.
– Это продумано. Ректоры основных вузов в этот день объявят о санитарном дне в аудиториях. А в школах, не всех, конечно, но в самых-самых, то бишь, гимназиях, вместо занятий проведут урок демократии и толерантности. И отпустят пораньше.
– Это может сработать, – Люба закинула в рот шарик оливки. – Если еще и зеваки подтянутся.
– Это точно сработает, – Евгения крупным глотком допила вино. – Сейчас народ настолько взбешен действиями власти, что стоит только спичку поднести – вспыхнет в раз.
– А что по оплате?  – Володя потянулся к бутылке с вином. Налил себе половину бокала. – Я за прежнюю ставку работать не согласен.
– Невежа, – ругнулась на него Евгения, – дамам бы предложил сначала.
– Пардон, мадам. Руки что ли кривые?
Евгения демонстративно вздохнула:
– Боже мой, с кем приходится сотрудничать? Быдло сплошное.
– Но-но, сама ты из дворян, что ли? Давно ли профсоюзную линию забросила? А там, поди, на работяг в гебню бегала стучала?
Абзац наклонилась вперед, глаза злобно прищурились, губы сжались:
– Ах ты, гнида заднеприводная, а кто в Кавказской республике за сотню долларов задницей торговал? А когда КГБ тебя за эту задницу ухватил, так сразу борцом за толерантность стал?
– Так, так, – Вальный выставил две ладошки, словно разделяя спорщиков. – Ребята, давайте жить дружно. Рот закрыл, – бесцеремонно остановил пытавшегося возразить Володю.
– А что он? – пробурчала Евгения, отворачиваясь.
– Не дело между собой собачиться. А по оплате я вас обрадую. По сотне кусков на брата.
– И сестру? – уточнила Люба.
– И сестру, – согласился Вальный.
 – Совсем другое дело, – снова повеселел Володя, подзывая щелчком официанта. –     Открой-ка нам, братик, по второй. У нас отныне новая жизнь начинается.
 
Глава 26
Колонка инсайдера газеты «Сего дня»: «Объявленные российскими филиалами «Ашана», «Ленты», «Убера» и другими крупными иностранными магазинами планы по сокращению сетей в Рассеи якобы из-за нарастающей террористической угрозы, вызваны, в первую очередь, резким сокращением рентабельности торговли, а в некоторых случаях и многомиллионными убытками, которые в свою очередь вызваны растущим обнищанием рассеян. По некоторым сведениям, падение спроса в сетевых магазинах составляет до трехсот процентов от путинского периода. По нашим сведениям, первые закрытия последуют уже на следующей же неделе после проведения выборов».
С утра разве что утюг не кричал о победе на выборах Бера. Каждый канал тщательно разжевывал подробности исторического события, предоставляя слова благодарности подставным бабушкам, которые от восторга разве что не писались. В интернете же на страничках популярных сетей высказывались в большинстве совсем иные мнения. Не вставая с постели, Миша пролистал новостную ленту «Вконтакте». Нонче он обещал отцу помочь установить турник на мансарде. Старый турник, доставшийся от прежних хозяев дома, давно перекосился, и годился теперь разве что на использование в качестве сушки для тяжелых вещей, дорожек или пальто. К тому же, он на улице, в мороз не позанимаешься, будь он и надежным.
Тренажер  в семье с четырьмя мужиками,  совсем не лишний инструмент. Тем более, младшему «оболтусу», как частенько называл его Миша, надо где-то обязательно заниматься. А то все дома, да с книжкой. И на секцию никуда не отдашь. Живут не удобно, да маршрутки далеко, а в последнее время и ходит, как бог на душу положит. Не дождешься. Потому поднялся в свой выходной пораньше, в девять, а не как обычно, после двенадцати.
В основном народ в сети ерничал и изгалялся в остроумии по поводу так сказать, «победы» исполняющего обязанности. Много злых откликов, много грустных. И почти не нет одобрительных. Разве что, какая полусумасшедшая пигалица, поборница феминизма отметится. Но ее тут же глушил хор циничных и здравых голосов. Миша тоже не ожидал от этих выборов ничего хорошего, поскольку выбора-то и не было. Некоторые его знакомые надеялись на Гридина, вроде, коммунисты поддерживают. Но парень, в том числе и от отца, не раз слышал о антирассейской позиции комуняг по большинству вопросов, которую они не скрывали и при Путине. А уж как страна сорвалась в демократическую вакханалию, так и вовсе перестали даже маскироваться, без стеснения посещая американское посольство по одному и группами. Впрочем, и остальные свободные партии от них не отличались. Такое впечатление, что бывшие политические противники устроили соревнование за возможность приложиться язычком к сапогам новых кураторов. А уж о партии воров и жуликов, как в народе называли главную движущую силу правительства, сборище чиновников под лозунгом «Великая Рассея» и говорить нечего. Те, как с привязи сорвались. Все как один принялись наперебой выполнять любые даже самые идиотские пожелания кураторов. Причем, казалось, выполняли с большим удовольствием те, которые приносили особо явственный вред стране и народу. Ну а про свои карманы они и раньше-то не забывали, а уж теперь-то, когда им, хозяевам жизни, дозволено почти все, тем паче. И уходили государственные деньги, которых к тому же становилось все меньше и меньше, на новые загородные особняки, виллы на испанской ривьере, лондонские квартиры для любовниц и детишек. А народу, ну как обычно, по остаточному принципу. 
«Сообщение. Сразу почему-то не заметил. А оно вчерашнее, – Миша стукнул пальцем по экрану телефона, открывая запись. – Ага, от Вального, общая рассылка. Так, чего там, этот дерьмократ опять хочет? «Завтра в двенадцать часов дня всем неравнодушным к судьбе станы прибыть на митинг по адресу: площадь Иссахара. По нашим сведениям на выборах убедительную победу одержал народный кандидат Гридин, и лишь махинации Избиркома поставили на первое место А. Бера.  В наших силах отстоять результаты волеизъявления народа и справедливость!  Всем, всем, всем! Мы ждем вас на митинге. И помните, равнодушие и нерешительность, проявленные в ключевой для судьбы страны момент, потом бумерангом обернутся против вас».
Миша хмыкнул, закрывая сообщение:
«Нет уж, дураков больше нет. Сами митингуйте. Кажется, это тот случай, про который Иосиф Виссарионович как-то сказал: «Из двух зол, оба – зло». Опять же от отца слышал, и запомнилось. Потому что ярко. И вообще, у меня сегодня дел полно», – откинув одеяло, он энергично потопал в ванную.
Турник установили быстро. Для начала тщательно отмерили расстояния, понаставив точек в нужных местах карандашом. Насверлили дрелью в деревянных потолочных балках мансарды дырок. В них закрутили болты, удерживающие конструкцию на весу. Потом обычными саморезами прикрепили спортивную лестницу к деревянной вагонке стены, а точнее, к брусьям под ней. Так же и к полу. И дело сделано. На все-про-все меньше часа ушло. Так что, занимайся, не хочу. И брусья тебе, и турник, и лесенка, пресс качать.
Миша тут же и обновил спортивный уголок. И остался доволен. Немного подрагивают балки перекрытия, когда на турнике подтягиваешься, но это допустимо. У мансарды конструкция из дерева. Никуда не денешься. 
О делах почти не разговаривали. После того памятного спора в беседке, отец старался политические темы при сыне не затрагивать. Ждал, пока сам дозреет. Обстановка в обкромсанной стране этому уж очень активно способствовала. Тут только слепоглухонемой мог еще верить в демократические бредни Вального и компании. Хотя, среди отупленной ЕГЭ молодежи, таких еще хватало.
Между делом Сергей Георгиевич вспоминал вчерашний звонок дяди Коли из Иркутска. Еще недавно бодрый, любитель хохотнуть по любому поводу, вчера родственник казался уставшим или озабоченным, и голос его звучал без обычной жизнерадостности. Да и верно, чему радоваться? С завода, где он, инженер электронщик, подрабатывал по своей основной специальности, попросили. Вместе со всеми пенсионерами. Сначала он на начальство обиделся, но как оказалось, позже, не на тех обиду затаил. И начальство вскоре полетело со своих нагретых мест, да всем скопом. А следом и завод прикрыли. А зачем им – китайцам – конкуренты? Наши тоже научились последнее время микросхемы строгать.
Но жить-то все равно можно было. Они втроем в родовом доме деда остались: он, жена и теща. Все – пенсионеры. Небольшой доход, но стабильный. А при наличии огорода, вполне хватало и внучатам на печеньки.  Беда пришла, откуда не ждали. Пенсии второй месяц не платят. И ничего не говорят. Живите, как хотите. В Иркутске пару сотен пенсионеров помитинговать вышли, так их полиция вежливо, но разогнала. Хорошо, что у него три дочки нормально замуж вышли. Все три зятя – бизнесмены. Мелкие, правда, но пока стариков поддерживают. Хотя и у них дела идут не шибко здорово.
«Да, похоже, приплыли», – Сергей Георгиевич постарался сбросить навалившийся пессимизм.
 – Что, Миш, какие планы? –  излишне бодро обернувшись к сыну, отец высыпал лишние саморезы в специальную коробочку.  – Побудешь еще дома?
Сын, довольно улыбаясь, подергал лестницу. Опять легкое подрагивание стены, но это нормально:
– Не, пап, че дома сидеть? Я седня с Анькой собирался в музей какой-нибудь сходить.  Анька предлагает в музей ГУЛАГа наведаться.
Отец нахмурился:
– Что ты там не видел?
– Да я не настаиваю. Просто он сегодня бесплатно работает. А надо же где-то гулять. В кафешку сходить – дорого. Кино – тоже не дешево. А я что-то последнее время ниче не зарабатываю. Народ раза в три меньше стал покупать.
– Ну да, он и на машинах во столько же раз меньше стал ездить.
Миша огорченно покачал головой:
 – Да, пап, оно так. И что-то с каждым днем все хуже и хуже.
Отец еле удержал на языке фразу: «А я тебе  говорил, не будет Путина, и страны не будет». Он, похоже, и сам многое понял. Не дурак».
– А вы сходите на ВДНХ. Там, я слышал, «Ритмы города» открылись. А это и концерты разные и выставки. И все бесплатно.
– А что, – Миша обрадовался. – Это мысль. Там и погулять есть где. А на мороженное я уж наскребу.
– Я бы тебе помог, сынка. Но у меня, ты слышал, газета медным тазом накрывается. По всему, больше не будем выходить, даже в интернет варианте.
– Слышал, – погрустнел сын. – Будем надеяться, что это ненадолго. Ваш же редактор еще работает?
Сергей Георгиевич положил руку на лестницу. Оглядел конструкцию.
– Болен он. Сильно.
– Да, это хуже.
– Да уж, ниче хорошего.
– Ну ладно, пап, пошел.
– Удачи.
Сергей Георгиевич спустился через несколько минут после сына. Заглянул в кухню, где у газовой плиты хлопотала супруга:
– А где у нас веник, наверху подмести надо.
– Вон, в углу. Что, все сделали?
– Ага.
– Здорово. Пусть мальчишки занимаются, – она подняла крышку сковороды, и оттуда пахнуло вкуснейшим ароматом жарящейся картошки.
Сергей Георгиевич сглотнул слюну. А, поднимаясь по лестнице, подумал: «Ну и что, что без мяса и даже колбасы. Зато холестерина меньше, если он  там есть, конечно». В этих диетических тонкостях он совершенно не разбирался.

Миша все-таки уговорил Аню, худенькую, симпатичную хохлушку, с которой встречался уже полгода, сходить на ВДНХ. Решающим аргументом стало мороженное. Или просто спорить надоело.
Народу на всероссийской выставке, как всегда – не протолкнутся. Особенно на входе, у гардероба. В основном, молодежь, такая же, как и сам Миша, тоже ищущая возможности бесплатно потусоваться. Аня, устроившись перед зеркалом и расстегнув курточку, разглядывала блузку, обтягивавшую тонкую фигурку. Толкнув рассеянно оглядывающегося Мишу в бок, шутливо надула губки:
– Миш, ну скажи, что мне идет.
Тот, не глядя, отозвался:
– Мерелин Монро нервно курит в сторонке.
Покрутившись еще, она вздохнула:
– Ты просто ничего не понимаешь. Я эту блузку со скидкой в пятьдесят процентов купила за три тысячи. А так она шесть стоила. Ну, скажи, что я у тебя практичная.
Мимо пробежал чернявый совсем молодой паренек. Парень не оглядывался, но, казалось, он от чего-то или кого-то убегает. Слишком напряженный. С таким выражением только от смерти бегать.  «Кавказец, – подумал Миша. – Но и чего он тут бегает?»
Взрыв оглушил, а в следующий момент его откинуло на зеркало, и Миша сбил с ног пискнувшую подругу. Сверху приложило чем-то тяжелым, и свет в глазах померк.

Глава 27
Новости на первом: «Ответственность за вчерашний взрыв в павильоне ВДНХ, где проходил городской фестиваль «Ритмы города», в результате которого и последующего за ним обрушения кровли погибло по предварительным сведениям двести одиннадцать человек и еще около четырехсот пострадали, взяло на себя ранее никому не известное движение «За свободный Кавказ». Как следует из поступившего в нашу редакцию сообщения, борцы за свободу Кавказа требуют, чтобы все полицейский силы Ингушетии сложили оружие, а воинские части завтра же начали вывод из Республики. Кроме того, они требуют справедливых выборов в Москве, считая, что на самом деле победу одержал Гридин. Если к их требованиям не прислушаются, то завтра в 12 часов дня в столице произойдут сразу два взрыва в самых многолюдных местах столицы. Если и тогда власть не сделает выводов, то послезавтра в Москве прогремят уже три взрыва. Количество взорванных бомб будет расти ото дня ко  дню, пока власть не услышит справедливые требования движения «За свободный Кавказ». Мы попросили прокомментировать содержание этого послания руководителя коммунистической фракции в Госдуме Виктора Зельдина.
– А что тут говорить? И так понятно, что совершенно преступная власть заигралась в свои игры. Тяга к свободе для любого человека – это его природное состояние, и военной силой, полицейскими операциями или запретами ничего не добьешься.
– Вы считаете, что надо с повстанцами договариваться?
– Я вообще уверен, что если бы правительство нашло в себе мужество обсудить возникшую проблему, хотя бы несколько дней назад, никакого взрыва бы не было».
– Так все-таки, идти на уступки повстанцам или нет?
– В политике всякие средства хороши. Уступки ничем не хуже других, хотя и не лучше. Я думаю, компетентные органы проанализируют создавшуюся проблему и примут необходимое решение».
– Думаю, нет нужды повторять официальную повестку дня нашего экстренного заседания правительства? – Андрей Бер обвел тяжелым взглядом молчаливых членов кабинета. Полная тишина стала ему ответом. – В таком случае хочу услышать предложения. Конкретные, – подчеркнул он.
В зале заседания стало тихо. Никто не решался заговорить первым. Иванов перекладывал бумажки в папке, пробегая каждую глазами. Министр финансов Савельев, опасаясь дышать на соседей, отсвечивал блестящей лысиной. Он старался не поднимать голову. Не вовремя его сорвали на это заседание, прямо из-за стола в ресторане, где он вместе с супругой отмечал очередной транш, поступивший на его личный счет в Швейцарии из денег полностью раздербаненного пенсионного фонда. Чем будут платить пенсионерам, его совершенно не волновало. Остаться в новом правительстве Савельев не рассчитывал. Благо подушка безопасности в той же Швейцарии раздулась до безобразия.  Ольга Голая, сидевшая по правую руку от президента, нахмурившись, казалось, повторяла выражение своего руководителя. Она прекрасно понимала, что дни Бера сочтены, но, терзаясь смутной к Андрею благодарностью, старалась в меру сил смягчить его последние дни президентства. Бер терпеливо ждал. Главнокомандующий Росгвардией Алексей Сергеевич  невозмутимо смотрел прямо перед собой. Напротив него через стол занимала место глава Минздрава Глафира Воробьева. Ей казалось, что главнокомандующий пристально глядит на нее. От этого Глафира Воробьева нервничала, часто поправляя никуда не сползающие очки.
Первым не выдержал Министр МВД. Покачнувшись на стуле, выглянул вперед из-за опущенных голов соседей.
–  С террористами не договариваются. Их бьют.
Откинувшись на спинку кресла, Бер положил одну руку на стол ладонью вниз:
– Что вы конкретно предлагаете?
Министр поднялся, одергивая мундир:
Усилить контртеррористическую операцию в Махачкале и в целом по Республике. Усилить полицию людьми из других регионов. Поднять наши вооруженные силы.
– И утопить республику в крови, – фыркнула министр обороны. – Только это вы и умеете.
Растерявшийся министр бросил взгляд на президента, но тот внимательно наблюдал, как барабанят по столу его пальцы.
– У меня других вариантов нет, – сел Владимир Александрович.
Президент поднял голову:
– Что, господин Иванов, у нас контакты-то этих повстанцев из Свободы Кавказа есть?
Председатель КГБ решил не подниматься. Он получше многих знал, сколько осталось править Беру.
– Имеются. Они же в сообщении указали.
– Ну, раз  так, проведите с ними переговоры. Ну, поторгуйтесь там. Не мне вас учить.
– Набрать номер не трудно. Что им обещать, вот вопрос.
– Это еще не вопрос, – встрял министр МВД. – Что будем выполнять из обещанного, вот вопрос.
– А что? – президент, словно что-то вспомнил. – Сколько там, на митинге, народу собралось? Говорят, несколько десятков тысяч?
– Не точные цифры, – поправил Петров. – Уже за сто пятьдесят тысяч перевалило. Это только по примерным оценкам, и народ продолжает прибывать.
– Что опять школота и студенты? – презрительно скривился Бер.
– Не только. А точнее, не столько. Большая часть – это граждане старше тридцати лет.
– Какие требования?
– Главное – смена власти. Утверждают, что выборы не честные. Требуют Гридина в президенты.
– Гридина, говоришь. А сам-то он где? Опять, поди, в Испании отдыхает?
– Гридин прибыл вчера утренним рейсов в Шереметьево, – подключился к разговору Иванов.
– Кто у них там главные, знаете?
– Знаем, – министр МВД снова выглянул из-за опущенных голов членов кабинета. – Все те же лица. Первые депутаты мосгорсобрания: Вальный, Мура, Абзац, ну и прочая компания. Четвертый там же замечен.
– Четвертый, значит, тоже с ними. Интересно, чего им не хватает? Ведь все, что они раньше требовали, выполнено и даже перевыполнено.
 Сочтя вопрос риторическим, ему не ответили. В этот момент Бер во всей полноте осознал, что нынешний митинг не столько против власти, как таковой, сколько против него лично. И что организовали его те же люди, что когда-то требовали отставки Путина. Он почувствовал, как от обиды к горлу подкатил комок. Он же так старался, чуть ли не угадывая каждое желание кураторов, он же страну для них фактически развалил, ничего не предпринимая в те самые первые моменты, когда еще можно было как-то исправить положение. Армию по их требованию сейчас активная феминистка Попова добивает. Флот весь на прикол поставили, в авиачасти прекратили поставку горючего, а без него самолеты не летают. Он остановил почти все строительство на территории страны новых заводов, комбинатов, перерабатывающих комплексов. Разрешил иностранцам, и прежде всего, финансистам, участвовать в приватизации любых предприятий, даже оборонных. Все свободные средства, а их сегодня так мало, да что мало, нет их, приказал снова вкладывать в ценные бумаги Благословенной страны. Рассея под его руководством за пол года ввернулась в уже позабытые девяностые с их разрухой и бардаком. Потому что они этого хотели. Господа, обещавшие ему билет в высшее общество старого света. Что он сделал не так?  За что они его? И Посол второй день не берет трубку. Избегает, гад. Неужели, Крым простить не могут? Да фиг с ним, с Крымом. Если так вопрос поставили, он готов, забирайте, делайте с ним что хотите. Только оставьте его президентом. Мысленно убеждая себя, Бер тем не менее понимал, что в политике, как и в крупном бизнесе ошибиться можно только раз. Второй попытки тебе никто не даст. Это не Советский Союз, где брали на поруки слабого или споткнувшегося. В новом, построенном, в том числе, и с его помощью мире, добивают.
   Углубившись в невеселые мысли, Бер не заметил, как губы скривила горькая усмешка. С трудом проглотив накативший ком, Андрей Бер устало поднялся.
– Ольга Васильевна, заканчивайте без меня.
Ссутулившись, он побрел к выходу из кабинета, сопровождаемый десятками равнодушных, презрительных, вопросительных и тревожных взглядов. И только одна пара глаз провожала его с сочувствием. Ольге Голой по-женски было немного жаль этого по сути несчастного человека.

Глава 28
Канал «Рассея»: «Мы прерываем шоу «Фиг вам» ради срочного сообщения. Вновь избранный президент Рассеи подал в отставку. Об этом сенсационном решении Андрея Бера стало известно всего несколько часов назад. Многотысячная армия митингующих, встретила новость всеобщим ликованием. Прибывший на площадь Иссахара Игорь Гридин был встречен оглушительными аплодисментами. В своей короткой речи он поздравил собравшихся с заслуженной и важной для страны победой. Пообещал, что сделает все от него зависящее, чтобы вернуть стране былую славу. Гарантировал активизацию борьбы с коррупцией на всех уровнях. Сказал, что прижмет преступность, применив новые меры заинтересованности сил полиции, повысит рождаемость, введя серьезные выплаты. При нем реализуется сокращение процентов по ипотеке за рождение каждого ребенка. Родил ребенка, списал тридцать процентов кредита. Он увеличит пенсии, причем до уровня европейских стран. Повысит зарплаты и введет прогрессивную шкалу налогообложения. Также он пообещал возродить армию к состоянию «при Путине», вернуть отколовшиеся регионы в состав единой Рассеи и даже добавить к ней новые страны, например, Белоруссию и Украину». Похоже, будущий президент Рассеи раздал обещания для всех слоев общества. Так что недовольных его избранием, по крайней мере, если судить по словам без пяти минут президента страны, в Рассеи по определению быть не должно».
Новость  о взрыве на павильоне ВДНХ догнала Сергея Георгиевича на  тротуаре в районе автовокзала «Северные ворота». Он только что вышел из маршрутки, и осматривался, собираясь пересесть в метро. Здесь он бывал не часто, и местонахождение станции так сразу не вспомнил. Решив, что спросить прохожих всегда успеет, понадеялся на интуицию, подсказывающую, что вход в подземку должен находиться за углом ближайшего торгового цента. Туда и зашагал самым решительным образом, заранее настраиваясь на разговор с директором магазина.
Не далеко от станции «Водный стадион» в небольшом книжном магазинчике требовался продавец. Не зная, где найти работу, бывший журналист решил применить творческие умения и знание литературы в прямом смысле. И ничего, что там в штате одни женщины. Директор магазина, едва услышав, что Сергей Георгиевич работал в газете «Сего дня», тот час пригласила его на собеседование.
Он активировал телефон, чтобы глянуть который час, и тут же раздался писк смс. Сообщение от единого центра рассылки сообщило, что в городе только что произошел сильный взрыв на ВДНХ в районе фестиваля «Ритмы города». Всем горожанам рекомендовано оставаться на своих местах и без особой надобности не покидать офисов и квартир, по крайней мере, в течение ближайших часов, пока не прояснится, что произошло. Чувствуя, как быстрее начинает биться сердце, Сергей Георгиевич отыскал глазами ближайшую засыпанную снегом скамейку.
Смахнув ладонью, наметенный сугроб, присел на мерзлые деревянные перекладины. В груди что-то щемило, изо рта вырывались крупные облачка пара, будто только что пробежал несколько километров. «А ведь там Мишка. Сам порекомендовал сходить с девушкой туда». И сразу мелькнула мысль, не говорить Светке о том, что это он посоветовал сыну погулять в павильоне на ВДНХ. Потом, если что случится, не простит же. И тут же стало стыдно минутной слабости. И вообще, почему с Мишкой должно что-то обязательно случиться? Там сотни человек, не все же попали под взрыв. И, вообще, что за взрыв? Как такое могло случиться? Хотя, в огрызке великой страны, а по-другому о Рассеи сейчас и не скажешь, теперь может произойти все, что угодно. Похоже, приснопамятные девяностые скоро покажутся эталоном спокойствия.
Он нащупал в кармане пуховика твердые уголки паспорта, и рядом поменьше – удостоверение газеты «Сего дня». «Слава богу, документы с собой. Так, куда двигаться? Ну, магазин точно подождет. Не до него. Где можно найти первые сведения о пострадавших при взрыве. Конечно, в штабе МЧС».
По журналисткой привычке он сохранял в телефоне все номера абонентов, с которыми когда либо приходилось пересекаться по долгу службы. Вот и пригодилось. С Жураховым Толей он как-то встречался, собирая материал о бывшем руководителе ведомства, недавно резко отправившемся на повышение. В статье требовался упор на патриотичность прежнего начальника. Впрочем, подготавливая материал, он ни разу не согрешил против истины. Лойгу вполне соответствовал представлениям о нем редакции газеты «Сего дня».   
Толик взял трубку, едва догудел первый гудок. Сергей Георгиевич представился, опустив тот факт, что газета фактически перестала существовать. Журахов вспомнил журналиста после первых же слов. О взрыве он, конечно же,  знал. Но без подробностей. По его словам выходило, что неизвестное взрывное устройство установили борцы за свободу Кавказа. Очень много погибших, поскольку на посетителей после взрыва обрушилась кровля. Точное количество неизвестно, так как там продолжается разбор  завалов. Из-под кусков бетона уже извлекли десятка два тел, причем, двое были живы. Парень лет двадцати пяти и девушка, которую он закрыл собой. Специально или нет, то пока не понятно. Документов у них с собой не обнаружили. То ли сгинули под завалом, то ли их и не было. Уточнив, в какую больницу отправили спасенных, он поблагодарил, пообещав поставить магарыч. В трубке довольно хмыкнули, и не отказались.
Почему-то он сразу решил, что эти двое – его сын и Аня. Понимая, что может сто раз ошибаться, что такое везение случается раз в тысячу лет, и то большей частью в мифах, но ничего поделать с собой не мог.  А документы Мишка с собой никогда не носил, опасаясь потерять. Рассеянность у них в семье – наследственное качество.
Большая буква «М», как он и рассчитывал, выплыла из-за угла торгового центра. На ходу он набрал номер директора книжного магазина, попросив перенести встречу на завтра, в связи с изменившимися обстоятельствами. Тот, может быть, почувствовав в голосе журналиста плохо скрываемую тревогу, легко согласился. Впрочем, не позабыв взять с Сергея Георгиевича слово, если он точно собирается у них трудиться, завтра чтобы появился обязательно. Журналист обещал.
Возможно, ему показалось, но люди выглядели более встревоженными, чем обычно. В метро и раньше никто попусту не улыбался, но сегодня пассажиры московской подземки как будто больше хмурились, стараясь не встречаться взглядами с соседями. Хотя он понимал, что это ощущение может быть всего лишь отражением его собственного внутреннего состояния.
Выскочил на Динамо, решив, что быстрее дойдет, нежели будет с пересадкой добираться до Беговой,  откуда до больницы около километра. От Динамо топать почти в два раза дальше, но вряд ли он что-то потеряет, учитывая потерянное время на дополнительное подземное путешествие.
Современное высотное здание больницы выглядывало из-за пятиэтажек, словно тихоокеанский теплоход из-за портовых буксиров.
Мороз цеплял щеки, пальцы ног, будто погрузились в ледяное крошево. Ноги скользили на  плохо чищенных дорожках. Не зная, где вход, Сергей Георгиевич накрутил пару лишних километров вдоль трехметрового забора из металлических прутьев. Толпа в сотню человек у шлагбаума послужила ему ориентиром.
Люди наседали на закрытую калитку. За ней расхаживал здоровый охранник, изредка лениво отбиваясь от словесных нападок: «Сказано, никого не пускать.  Ну и что, что родственники. У этих спасенных документов нет. Так что неизвестно, кто тут еще родственник. А у которых есть, скоро списки принесут. Тогда и разберемся».
Сергей Георгиевич понял, что все эти люди надеются узнать в выживших при взрыве родных.  Выставив перед собой журналистское свидетельство, словно оружие, пробился к ограде. Охранник мельком глянул на документ:
– Ну и что вы тут тянете?
– Это журналистское удостоверение, я представляю газету «Сего дня».
– Не знаю никакую ни Сегодня, ни Завтра. Счас списки принесут. Разберемся.
Журналист растерялся. А пока думал, что еще можно сказать, его оттерли от прутьев решетки.
Потоптавшись за спинами желающих узнать о судьбе своих близких, он решил, что в этой ситуации он бессилен, что-либо изменить. А раз так, то нужно набраться терпения. Может, и правда, скоро списки принесут.
Через полчаса ожидания он понял, еще чуть-чуть, и просто замерзнет, превратившись в сосульку. Дрожь пробирала до самых печенок, а зубы выбивали морзянку. Однако замерзнуть перед входом в больницу ему было не суждено. Через сорок минут ожидания к охраннику подошла миловидная женщина лет сорока с папкой в руках. Распорядившись, она направилась к калитке. Замерзшие люди еще активней заработали локтями, пробираясь ближе, шум нарастал, все говорили одновременно. Ввинтился в толпу и Сергей Георгиевич. И сразу почувствовал, что стало немного теплее.
Женщина подняла глаза:
– Я сейчас зачитаю список пострадавших при взрыве, которые находятся у нас. Это, конечно, не все. Лишь те, у кого нашлись с собой документы, или кто смог назвать свою фамилию. Родственники подходите к калитке, вас запустят, – она многозначительно оглянулась на охранника. – Идите сразу к приемному покою. Там встретят.
Тот молча вытянул из кармана ключ.
 Она открыла папку, и перед калиткой разом повисла тишина, в которой явственно слышался металлический скрежет и хруст снега под ногами пытающегося открыть неподдающийся замок охранника.
Она называла и называла незнакомые фамилии, родственники нашедшихся с надеждой спешили к калитке,  а Сергей Георгиевич с каждым ее словом, будто терял почву под ногами. Замок наконец-то поддался, и толпа хлынула на территорию больницы.  Когда женщина закончила читать список, рядом с журналистом осталось не боле десятка таких же несчастных, как и он сам. Он немного растеряно шагнул вперед.
Женщина ободряюще улыбнулась:
– Вы не переживайте, наверняка, у ваших родственников просто нет с собой документов.
Ухватившись за прутья решетки и не чувствуя их льдистого холода, он с трудом зашевелил замерзшей челюстью.
 – Девушка. Там к вам парня и девчонку доставили, что из-под завалов извлекли. Скорей всего парень  – мой сын. Они гуляли в павильоне.
Склонив голову на бок, женщина несколько секунд изучала лицо несчастного отца.  Наверное, было в нем нечто такое, что заставило ее принять решение, на которое журналист и не надеялся.
– Пойдемте со мной. Парень без сознания. У него черепно-мозговая травма.
Сергей Георгиевич суетливо пробрался к входу. Калитка за его спиной звонко щелкнула, и охранник лениво повернул ключ:
  – Не просите, больше никого не пустим.
Он шагал за женщиной, взгляд невольно выхватывал выбивающийся из-под вязанной шапочки светлый локон.  Он любовался чуть наклоненной при ходьбе головкой, стройной фигуркой, отмечая автоматически, что у нее все развито в меру. За такими мужики бегают мелкими и крупными группами. Они промолчали всю дорогу до крыльца.
Приемный покой больницы  встретил их гулом голосов и толчеей. Женщина уверенно двинулась сквозь толпу, и люди без просьб уступали ей дорогу, словно знали, что по-другому просто нельзя. Ее уверенность действовала на них сильнее любого приказа.
Журналист, пользуясь проложенным женщиной коридором в толпе, устремился за ней, стараясь не отстать. Она только раз оглянулась в коридоре, убедившись, что он идет следом. Тепло помещения подействовало на Сергея Георгиевича сразу, во всяком случае дрожь унялась моментально.
У комнаты рядом с лифтом она попросила его подождать минутку.
Он остановился, глазея по сторонам. По коридорам спешно передвигались врачи и медсестры. С папками и с коробками. С сумками и с пустыми руками. Но все куда-то спешили. Сергей Георгиевич вдруг понял, что не все еще прогнило в этом мире. И как когда-то в метро, где фанаты вдруг проявили сочувствие незнакомому человеку, так и сейчас он наполнился верой в людей. И даже впервые за весь день улыбнулся. Он уже не сомневался, что идет к сыну, и что с его ребенком не может случиться чего-то непоправимого, когда вокруг так много неравнодушных людей в белых халатах. А через несколько секунд он уже сам накидывал на плечи халат, который вынесла женщина. Сама она скинула курточку и тоже оказалась в таком же белом одеянии.
У двери с мутным стеклом она снова попросила обождать.
Он уже не смотрел по сторонам. Сейчас все его мысли следовали за исчезнувшей в комнате незнакомой женщиной. Врачом. Если бы он умел молиться, он бы сейчас читал молитвы. Впервые он пожалел, что вырос в светской семье.
Дверь открылась,  и выглянувшая женщина кивком пригласила зайти. Робея от вдруг посетившей мысли, что он мог и ошибиться, шагнул за порог. В ноздри ударил запах лекарств, бинтов и еще чего-то, присущего всем больницам. Улыбка растянула еще синие губы. Это был Мишка. Бледный, с обострившимся носом, забинтованной головой. Глаза закрыты. Но это был сын, и он дышал!
На вдруг ослабших ногах он приблизился к кровати. Рука сына, неестественно тонкая, согрела его холодную ладонь.
Он оглянулся на замершую у выхода женщину. Она была серьезна, но в глазах  ее журналист прочел удивление. Погладил руку сына, оглянулся. Она, словно изучала его. Как живого инопланетянина. Сергей Георгиевич взглядом выразил вопрос. Она снова кивнула, только теперь на выход.
Выйдя первым, он придержал дверь, выпуская врача. Тихо стукнул пластик. Он оглянулся.
– Доктор, что с ним?
Женщина усталой рукой поправила челку. Качнула головой:
– Жить будет. Просто невероятно. Откуда вы узнали, что это ваш сын?
«Если бы я знал».
– Не знаю. Почувствовал, наверное.
Она улыбнулась одним уголком губ:
– Кому расскажу – не поверят. Как я вам поверила, сама не понимаю, – она склонила голову набок. – Может, вы меня загипнотизировали?
Сергей Георгиевич хмыкнул:
– К сожалению, в гипнозе не силен. Но так что с сыном, поподробнее можно?
– Поподробнее вам расскажет лечащий врач, я же заведую отделением. И вообще, мне пора, дел невпроворот.
– Подождите, а с девушкой что? – вспомнил он.
– Вы про ту, с которой вашего сына нашли рядом?
– Ну да.
– С ней тоже все нормально. Правда, у нее несколько переломов. Ваш сын по сравнению с ней, легко отделался. Просто везунчик.
– Слава богу.
– У нее тут кто-нибудь есть? Можете сообщить родственникам.
– К сожалению, не знаю никого. У нее вроде все на Украине. Наверное, мы теперь ей самые близкие люди в Москве.
– Пусть так. Глянете на нее?
– А зачем? – не понял он.
Она усмехнулась:
– А вы точно уверены, что это она? Вы же даже не видели.
– Ах, точно. Ну, ведите, показывайте.
– Не отставайте, ее палата этажом ниже.

Глава 29
Репортаж на первом канале: «Второй день колонны бронетехники и грузовики с личным составом покидают базы, расположенные на окраинах Махачкалы. Повстанцы соблюдают договоренность не стрелять в спины русским солдатам. За это армия отставляет повстанцам нетронутыми склады с вооружением, боеприпасами, а  также с продовольствием и обмундированием. Силы полиции и ОМОНа, повинуясь приказу из Москвы, еще вчера сдали оружие и разошлись по квартирам. Лидер повстанцев уже объявил, что он проведет тщательное расследование кровавых событий в городе. Каждый виновный в открытии огня в его людей будет наказан согласно законов шариата. Постепенно город приходит в себя после многочисленных кровавых стычек. На улицах начали появляться прохожие. При этом повстанцы контролируют основные артерии города. Поэтому в любой момент можно встретить людей с оружием, которое изредка стреляет. Так бойцы радуются победе».
Перепаханный камнями и кусками стен грязный снег, наполовину уже растаявший хорошо катался в снежки. Погода плюсовая, март, как-никак. На солнцепеке снега уже несколько дней как нет. В тенечке, под стенами, там еще лежит. Но уже понятно, что недолго ему осталось. Небо сумрачное, от него тянет сыростью. Похоже, скоро что-то польется или посыплется. Успеть бы до дома добежать, точнее, до штаба, спрятанного в подвале одной из разбитых многоэтажек.   
Снаряд взвизгнул, показалось, над самой головой, и в следующий момент взрыв раскидал остатки кирпичной стены частного дома. Бас пригнулся, и даже прикрыл голову уже изрядно помятым металлическим подносом, найденным здесь же. И тут же по нему скороговоркой звякнуло – кирпичные осколки долетели. Как и предполагал.
Обстрел начался, когда Бас с напарником возвращался с задания. С языком. Чистейший азовец, на руке синюшный трезубец, на прикладе автомата девять зарубок. Это он убитых «ватников» посчитал. Володя с усмешкой вспомнил, как менялось  выражение глаз нацика, по мере понимания ситуации. Сначала возмущение, мол, кто это меня, неприкасаемого, посмел в челюсть двинуть, и пока  поднимался, связать, еще и кляп в рот запихать? Потом узнавание, а вместе с ним и злость. Он попытался вывернуться, дергался, пока напарник Баса щупленький, и для незнающего человека, неопасный Трофим, не двинул его второй раз по лицу. Сапогом. На время пленник затих, бросая на бойцов ненавистные взгляды. Тогда Бас, чтобы придать картине, так сказать, больший эмоциональный окрас, порекомендовал товарищу прирезать азовца. Все равно, ничего не скажет, фанатик. В этот момент во взгляде нацика появилось сначала недоверие. А после того, как Трофим непринужденно закинул его голову, приставив к горлу острое лезвие, в его расширившихся зрачках Бас прочитал смертный ужас и готовность сотрудничать в любой форме. Даже самой развратной. Этого, бойцам, конечно, не требовалось. У обоих женщины есть. Трофим – тот глубокий женатик, а у Володи теперь – Наташка. И другая ему не нужна. А уж тем более, другой. Благо, с ориентацией у них все нормально.
Разведчики устроились в развороченном снарядом подвале, на задах огорода. Позиция не из самых лучших, но уж лучше так, чем на виду торчать. К тому же он по литературе помнил, снаряд  одну воронку не попадает. За очень редким исключением. А на практике со статистикой как-то не очень. У него лично не попадал, точно, а вот, что там у других – не ясно. Опросы не проводил.
Артиллерия вэсэушников лупит по квадратам. Куда точно бить, они не ведают, так, на дикое везенье надеются. Но везуха, она барышня капризная. Чтобы передком повернулась, надо уж очень сильно ей нравиться. Лично тебе понравиться. А на войне у фортуны личных любимчиков, Бас не раз убеждался, не бывает. Опять же за чудесным исключением. Он тут уже не первый день, и мог наверняка сказать, что у того, кто координаты пушкарям выдает, с везухой, похоже, старые счеты. Ну, не любит она его. И слава Богу.
Сейчас у них там переполох, может, даже кого по следам послали. Но это пусть. Ребята при отходе на всякий случай пару знатных петель заложили, пусть раскручивают. Сами же, сдвинувшись с маршрута в сторону, засели переждать. Нехай, вражины побегают. Мин в округе натыкано, пожалуй, не меньше, чем кусков бетона и кирпича валяется от разрушенных домов. Много, короче.   
Обстрел сместился левее, метров на триста, и Бас откинулся на край обсыпанной стенки погреба. Из-под ног пахнуло капустным рассолом и плесенью. Трофим, не снимая ноги с лежащего на дне нацика, мечтательно прищурился:
– Эх, сейчас бы капустки, да под самогончик. Или наоборот.
– В смысле, наоборот? – не понял Бас.
– Ну,  – он согнал мечтательное выражение. – То есть, самогончик да под капусточку.
– А это да, не помешало бы. Вот доставим бандюгу до штаба, и что-нибудь сообразим. Вот же ты, нехороший человек. Я аш слюну сглотнул.
Трофим захихикал. Нога его чуть сместилась, и нацик поднял голову, прислушиваясь.
– Ладно, хорош загорать. Двинули.
Бас поправил ремень автомата, висящего на плече. Оба разом поставили пленного на ноги. Трофим притянул его лицо к своему. А поскольку был на полговоы ниже, то ему пришлось привстать на цыпочки. Со стороны смешно. Но только не нацику. Он вращал круглыми испуганными глазами, пытаясь что-то сказать. Но рисковать не стали. Дотянет и с кляпом.
– Жить хочешь? – прошипел Трофим зловещим голосом.
Пленник быстро кивнул, глянув на Баса, похоже, за помощью. Трофима он, явно, боялся больше. А ведь верно чувствует, гад, кого нужно опасаться. Трофиму, после того, как фашисты расстреляли родителей, узнав о том, где служит их сын, нацика прирезать, что чихнуть.
Тогда костылями шевели. Будешь тормозить, бросим. Сам понимаешь, маленько не живым. Не шибко-то ты нам и нужен.
Тут уже нацик завертел головой, видно, пытаясь сказать, что не будет тормозить. Ну и славно.
Подхватив пленника под руки, разведчики двинулись дальше. До своей территории осталось около километра.
К марту фронт между непризнанными республиками и вэсэушниками стабилизировался в основном на старых рубежах. Лишь кое-где укропы да и то лишь при поддержке натовских частей, а точнее их танков и артиллерии, смогли подвинуть линию разграничения метров на сто. Не больше.
В последнее время добровольные части не только восстановили состав после понесенных месяц назад при атаке укров потерь, но и нарастили. Народ из Рассеи валил валом. Засевшие в Москве враги творили уже полный беспредел, и, спасаясь от него, в республики непрерывным потоком шли еще недавно действующие офицеры и контрактники. Удивительно, но они считали, что только на войне можно как-то обезопасить себя от предательства, окружавшего их в Рассее со всех сторон. Здесь, конечно, проще. Вот тебе враг. Бей его, или он тебя побьет. Простая логика войны казалась им милей и проще непонятных процессов, происходящих сейчас на территории бывшей огромной страны. 
Хуже было с оружием, но и тут выкручивались, одалживая или покупая его у продажных командиров противоборствующей стороны. Там тоже не все дураки, верящие, что Бандера и Шухевич – герои, заслуживающие поклонения. Большинство, понятно, навариться хотели, пока вода мутная, но были и идейные помощники, сознательно передающие грузовики с оружием сопернику. Надеясь, таким образом, не позволить украм одержать решительную победу. Таких в штабе старались беречь, поскольку основные разведочные сведения получали от них, а никак не от языков. Но от пленных тоже не отказывались. По двум причинам. Во-первых, может, и правда, чего интересного поведают. На местах, иной раз возникают самые неожиданные нюансы, о которых идейные помощники могут и не знать. А во-вторых, пусть думают, что все сведения на этой стороне фронта получают от языков. Меньше их контразведка у себя копать будет.
По некоторым изменениям в штабной обстановке Бас видел, что там к чему-то готовятся. Нет, в штабе не стало больше суеты. Скорее, прибавилось внимательной напряженности, что ли. То ли взгляды командиров наполнились более долгими и задумчивыми выражениями, то ли, совещания, на которые его не пускают, проходят теперь дольше и громче. Но определенно, что-то приближалось. Может, кому другому эти мелкие знаки и не сказали бы ничего, но только не Басу, собаку съевшему на общении с военным начальством. Ну а раз не говорят ничего, значит военная тайна. Скажут, время придет.   
В этот раз дотащили пленника без проблем. Больше по дороге ни под обстрел не попадали, ни погони за собой не видели. Повезло, в общем.
Сдав языка своему Смершу, а именно так стали называть донецких антишпионов, с легкой руки командира Захарова, Бас, вопреки обещанию, поспешил домой. Выпить самогоночки он и дома сможет, есть в заначке. Трофим тоже не упорствовал. Дома и  его ждут. Хоть и привыкли женщины к опасной «работе» своих мужчин, но каждый раз встречают, как после долгой разлуки, даже если и отсутствовали их кормильцы всего один-два дня.   
Наташка, как обычно, выглядывала Володю в окошко. Жили они в длинном бараке на окраине Шахт – городского района Донецка. Просто нашли свободную квартиру, и заселились. Хозяева или сбежали, или погибли при наступлении укров. Тогда много мирного народу полегло. Подсчитать пока не выходит. Война продолжается, но, верил Бас, что когда-нибудь за каждого с укров спросят. Ни одного не простят убийцам.
Наташка повисла на шее, прижав голову к груди. Володя почувствовал, как влага проникает сквозь толстый свитер.
– Ну, будя, зайчонок. Чего расхлюпалась?
Наташка отстранилась, разглядывая лицо любимого. Вздохнула, шмыгая:
– И когда уже эта долбанная война кончится?
Бас усмехнулся:
– Не волнуйся ты так. Ничего там опасного нет. Как говорится, ерунда война, главное маневры. Тренировки у нас. И все. Не воюем же.
– Ага, а чего тогда стреляют?
– А это они по привычке, – попробовал перевести все в шутку Бас.
Не получилось.
– Ага, и все по нашим позициям.
– Ты меня сегодня кормить будешь, или так мне и стоять у порога?
Средство оказалось действенным. Наташка вытерла слезы, шмыгнула и поскакала на кухню, на ходу рассказывая какие она сегодня вкусные дряники приготовила.
Пока ели, пока разговаривали, стемнело. Мылся над тазиком Володя уже в сумерках при свечке. Наташка поливала, заботливо растирая свободной рукой мыльную воду на спине.
Уснули не сразу. Изголодавшаяся женщина, заполучив любимого мужчину, никак не могла насытиться, каждый раз набрасываясь на Володю, словно после годичного воздержания. Басу такая страсть любимой нравилась. Разве что иногда он отгонял малодушные мысли: а надолго ли его хватит. А, избавившись от них, долго не пускал обратно.
Утро разбудило Баса подозрительной тишиной. В щелку между штор лился приглушенный свет. А ведь снег идет. Пошлепав по холодному полу босиком, выглянул в окошко. Точно, снег. И не тает, по всему подморозило ночью. Днем, может, и растает, но пока наст, даже так видно, крепкий. За спиной завозилась Наташка. Он оглянулся. Любимая женщина накидывала на голое тело халат. Невольно взгляд задержался на исчезающей под тканью прелестях. Глянул на часы. Восемь с хвостиком. А к девяти в штаб, значит, лишние мысли прочь. Только высокие отношения, по крайней мере, до вечера. Наташка, заметив его колебания, погрозила пальчиком:
– И не думай, в штаб опоздаешь.
Он изобразил сожаление на лице. Наташка искренне засмеялась.
У подъезда толкался народ. Почти все командиры батальонов. Бас знал всех, поэтому притормозил поздороваться.
 – А шо это вас собрали? Никак премию давать будут?
В ответ покатились смешки. Премия давно тема для анекдотов. Обещали уже раз двадцать, и каждый раз что-то срывалось. Так и не пообщался, всех пригласили в подвал на совещание.

Уже второй час Бас потными ладошками сжимал автомат, прижавшись спиной к глиняной стенке окопа. Снаряды, пролетающие над головой, визжали, звенели, рычали, неся смерть врагу – русским парням, таким же, как и он сам, но по ту сторону фронта. Они враги. Так распорядились сильные мира сего, для которых людские жизни – разменная монета. Второй час гаубицы, самоходки  и Грады выравнивали холмики и ямки на  позициях укров, превращая окраину Донецка в лунный пейзаж. Не позавидуешь ворогу. Сам он под такой долгий, прицельный и страшный обстрел еще не попадал, Бог миловал. Если не попрятались заранее, а что-то подсказывало, что не попрятались, то сейчас там одни кровавые ошметки. И то не сразу найдешь. Примерно такие же останки он видел на своей позиции, которую месяц назад из Градов обстреляли укры перед наступлением. Что ж, каждому, да воздастся по делам его. «И нечего жалеть укров, – одернул сам себя Бас. – Как говорил классик, не виновных у нас нет. Вот и там каждый сам себя подставил. Мог же убежать, в ту же Рассею, или в Европу, для них обе дороги открыты. Нет, дождались, пока загребут под метелку, – Володя вздохнул. – Нет, все равно жаль мальчишек. Зеленые же совсем».
О наступлении объявили на совещании. Для того и собирали. Мол, через час начинается артподготовка. Цели известны и распределены. Если ничего не сорвется, то после обстрела до Днепра добежите без сопротивления. Захаров – бровастый, плечистый, с крупными ладошками шахтер говорил без эмоций, но отчего-то сразу задрожали ладони. Володя спрятал их между колен. А оглянувшись, заметил, что волнуется ни он один. Пять лет на одном месте, и это с поддержкой Рассеи. А сейчас сами по себе, и такое наступление.
– Вы не думайте, что это наша атака от отчаяния. Ни в коем случае. Готовили несколько месяцев. Снарядов заготовили с запасом, обстановку изучили. Наши аналитики даже реакцию мирового сообщества просчитали.
– И что за реакция? – поинтересовался кто-то.
Захаров резко остановился:
– Ожидаемая реакция – визг, писк и нецензурные слова в наш адрес. Усиление натовских сил, и полная мобилизация всех западенцев до последнего.
Володя усмехнулся:
– Зато искать их по лесам потом не будем. Здесь перемелем.
Несколько улыбок немного сняли повисшее напряжение.
Захаров еще почти час доводил до каждого командира его задачу. Разведчиков Баса прикомандировали к батальону, защищавшему Марьинку.
Артподготовка закончилась внезапно, во всяком случае, так показалось. Оглушительная тишина больно ударила по ушам. Батальонный с позывным Лис поднялся неспешно. Автомат перекинулся на грудь, берцы втоптали крупный комок грязи, не известно, откуда прилетевший.
– Пошли, ребята.
И первым шагнул на нейтральную полосу, в этот миг превратившуюся в свою.
 
Глава 30
Интернет издание «Громкое Эхо»: «Крупнейшие военные учения сил НАТО  «Восточный бриз» стартовали на этой неделе на территории Латвии. Объединенные силы трех прибалтийских республик, три националистических батальона Украйны,  а также десять тысяч солдат НАТО, прибывших из-за океана, усиленные пятитысячным европейским контингентом, отрабатывают наступление на хорошо защищенную линию обороны условного противника. В учениях принимают участие около трех сотен танков, несколько гаубичных батарей, машины сопровождения, авиация, и другая военная техника. Кроме этого, военных поддерживают комплексы ПВО, установленные на дежурство в Польше и на Украйне. Как пояснил командующий объединенными войсками американский генерал Энжи Коуэл, учения призваны отработать совместные действия объединенной группировки войск на незнакомой территории в условиях активного сопротивления противника. Учения будут проходить в течение двух недель и закончатся с полным поражением условного врага».
В лагере пахло горелым лесом и соляркой. Сотни печурок, топившихся в старых армейских палатках, выстроившихся десятком длинных улиц, здесь, на берегу тихого озерца, в нескольких десятках километров от Гродно, активно отравляли чистый морозный воздух. Середина марта, темнеет еще рано. В восемь вечера звезды уже высыпают на небосклон, а во временном лагере начинают укладываться спать. Делать так поздно просто нечего. К палаточному городку электричество обещают подвести недели через две. Люди, еще месяц назад жившие в комфортных квартирах и домах, а ныне обреченные зимовать в палатках, как манну небесную ждали появление двести двадцати вольт в розетках. Пока из достижений цивилизации в лагере присутствовал лишь дизельгенератор, обслуживающий огромный комплекс полевых кухонь, на которых готовилась еда на весь двухтысячный городок.
Люди выходили из оккупированной Калининградской области весь февраль. Большинство, передохнув во временном лагере, раскинувшимся на берегу лесного озера, которые местные так и называют: «Озеро», отправлялись дальше на восток, в надежде приютиться у родственников или знакомых. А вот те, кому идти некуда, составили костяк палаточного города.
Власти Гродно и окрестных селений помогали, чем могли. Батька, лично навестивший беженцев еще в первую неделю исхода, пообещал, что своих, русских людей он не бросит. И ведь не бросил. Вскоре в лагерь начали прибывать военные Уралы с палатками и кухнями. Наладился и подвоз продуктов. Правда, особых разносолов беженцам не доставляли, но люди были рады и обычной перловой каше, пусть и на воде. Дрова заготавливали собственные бригады, по быстрому организованные временной администрацией лагеря, в которую вошли офицеры расформированных частей. Вообще, военный порядок во временном поселении ощущался на каждом шагу. Начиная от дежурных по лагерю, обязанных обходить немаленькую территорию раз в час, до дневальных, несших службу перед набором из десятка знамен уже не существующих частей. Впрочем, офицеры так не считали. Правда, дневальные несли службу только днем, за одно присматривая за штабной печуркой. Вечером в палатке оставались только жившие в ней холостяки: командир и его адъютант.
Отставной полковник Игорь Петрович  Раскольников, одетый в белую на выпуск рубаху, с присядом вогнал топор в чурку. Раздался короткий хруст, и чурка развалилась на две части. Установив на чурку одну из половинок, он снова размахнулся. И два полена полетели в разные стороны. Наблюдавший за полковником адъютант Глеб Панфилов не удержался:
– И охота вам, Игорь Петрович самому руки бить? Да еще в темноте. У нас в штабе и без вас народу хватит, чтобы дрова поколоть.
Отставной полковник, эхнув, расколол последнюю половинку.
– Ничего ты, капитан, не понимаешь. Это же не по необходимости, а для души!  Настоящая мужская работа требуется мужику по его природе, ну, как постель с женщиной.  Иначе, зачахнешь.
Воткнув топор в чурку, он наклонился, собирая разлетевшиеся дрова. Адъютант кинулся помогать. Вдвоем уложив дрова в штабель у стенки палатки, остановились перед входом. Вечер давил легким морозцем, впереди виднелась тропинка, спускающаяся к проруби. Под ногами звонко, по-морозному, похрустывал снежок. Здесь, в Белоруссии, зима еще не собиралась сдавать позиции. Ветер кидал на землю облака дыма из труб, качал стенку палатки.  Оттуда доносились спорящие голоса. Говорили о Батьке. Молодой голос уверял собеседника, что Батька кинет их при первой же возможности. Не зря же он с НАТО и янки заигрывает. А тут выпендрился на публику. У него же выборы в этом году.
Чтобы не подумали, что они подслушивают, офицеры поторопились толкнуть сбитую из теса дверцу.
В палатке настывшие тела сразу обволокло приятным теплом. На самодельном столе из модернизированного поддона, чадила керосинка. Ее неверный свет разгонял сумрак лишь в центре палатки, оставляя углы в царстве темени. Два  молодых офицера, как и многие  их товарищи, одетые в камуфляж, дружно обернулись на скрип. На погонах бушлатов, кинутых рядом на лавке, заметны следы от споротых звездочек.  Спорщики, услышав шаги входящих, замолчали. А увидев полковника, разом поднялись. Игорь Петрович поначалу просил своих бывших подчиненных забыть об армейских порядках, поскольку они теперь сугубо гражданские, но правила поведения, вбитые в армии на подкорку, упорно не желали сдаваться. Замучившись напоминать об изменившихся обстоятельствах, полковник махнул рукой. Пусть делают, как хотят. По крайней мере, вреда от излишнего рвения не будет. 
– Ну и что подскочили? Садитесь, ребятки, не в армии, чай.
– Чайку подогреть? – Алик Сунатов – татарин из Башкирии, ныне отделившейся, потрогал заварочный чайник ладошкой.  – Счас подогрею.
– Не откажусь, – полковник кивнул адъютанту, и тот ухватил кувшин с водой, который использовали для мытья рук. – Полей-ка.
Вытерев руки, он уселся к столу. Второй спорщик Олег Давыденко, русский из-под Новосибирска, голос которого они недавно слышали, наложил в вазочку варенья:
– Вот, варенья смородинового нам местные передали. Обалденное.
– Варенье, это хорошо. Вы че домой-то не идете? Жены, поди, заждались.
Самодельная дверь снова чуть скрипнула, и головы всех офицеров повернулись к входу. В палату несмело заглянула девчушка лет десяти. Бабушкин шерстяной платок, закрывавший ее лицо по самые глаза, перетягивал грудь крест на крест.
Лицо Алика разгладилось улыбкой. Полковник тоже узнал девчушку:
– Заходи, Василика, чая хочешь?
Василика, неуверенно поглядывая на отца, затопталась у входа:
– Не, спасибо, Игорь Петрович, я за папкой. Его мамка потеряла уже. С обеда домой не заявлялся.
Немного смутившийся Алик извинительно оглянулся на командира:
– Пойду я, а то, и верно, засиделся.
– Топай, топай, и нигде не задерживайся. Жена – дело святое.
Накинув бушлат, Алик коротко попрощался с товарищами. У дверей дочка обняла отца за пояс, так, в обнимку, они и покинули штаб.
Полковник повернулся к Олегу:
– Ну а ты еще почему здесь? Воду навозили, дежурных назначили. Нечего при штабе попусту ошиваться. Дождешься, Вера и за тобой посыльного пришлет.
– Не пришлет, – улыбнулся Олег, вдевая руки в рукава бушлата. – Мал еще наш посыльный. Пятый год всего.
– Это быстро проходит, не заметишь, как по девчонкам бегать начнет.
– А он уже бегает, по соседским пока. У нас две соседские девчонки – огонь! Дружат.
– Беги, беги, папаша. И завтра чтобы раньше обеда не заявлялся. Нечего тут пороги обивать, – пряча улыбку, нахмурился полковник.
– Есть, раньше времени не являться, – уже в дверях бывший старший лейтенант Давыденко отдал честь, и дверь за ним захлопнулась.
– Ну что, Игорь Петрович, по чайку?
– Наливай. По глотку, да спать будем укладываться.
Адъютант разлил ароматный, намешанный с луговой травкой чаек по стаканам. Полковник, швыркая, глотнул.
– А что, товарищ полковник, – после третьего глотка адъютант нарушил молчание. – Вы как сами думаете? Не кинет нас Батька?
Полковник будто очнулся от короткого забыться. Вникая в вопрос капитана, задумался.
– Кто же его знает. Батька хитрый бульбаш. Пока ему выгодно строить из себя этакого русского патриота, он будет марку держать. Под шумок, наверняка, постарается деньжат срубить. Не с наших, так с немцев. Только кажется мне, ни обломится ему. И вот как после этого он поступит, никто не знает. Его же не просчитаешь. Слишком много неизвестных. И  непонятно, как на западе себя поведут. Не нравятся мне эти учения в Латвии. И вообще, давай уже спать. Завтра дел полно.
Адъютант последним крупным глотком допил остывший чай.
– Слушаюсь. Игорь Петрович, отпустите меня завтра в село. Может, хоть тушенки какой прикуплю. Надоела эта каша без мяса.
– А на чем ехать собираешься?
– А зачем нам, молодым, ехать? Я и пехим ради такого дела смотаюсь. Что нам десять верст?
Полковник улыбнулся, переворачивая пустой стакан. 
 – Поди, деваху в селе завел. То-то, я смотрю, он туда пять раз на неделе мотается.
Капитан смутился. Чтобы полковник не заметил смущения, отвернулся к темному углу палатки:
– Скажете тоже.  По делу бегаю.
По его неуверенному голосу полковник понял, попал в точку. Но настаивать не стал. Не его дело. Да и не на службе давно. Адъютант скорее по привычке остался под началом отставного командира. Никто его не держит, в любой момент может уйти. Но пока не уходит. Говорит, из уважения. «Что ж, пусть пока службу тянет, как ему хочется. Отбивать от себя – это тоже неволить. А этого не хочу».
Полковник выкрутил фитиль керосинки, и в палатке сгустилась темнота. Лишь чуть светлело оконце, выходящее на заснеженное озеро.
Ночью полковник спал плохо. Вспоминалось, как выставляли их, офицеров и рядовых из части. Ну, с солдатиками-то проще, билет в руки – и домой. Те и счастливы. С контрактниками немного сложней. Тем официально закрыли контракты, и ребятушки остались, фактически, на улице. Почти все жили в общежитие на территории полка. Хорошо, хоть что-то вроде отпускных выплатили.
А вот с офицерами целую спецоперацию провернули с участием захваченного  врагом Министерства обороны страны. Да, только так. Именно врагом. По другому, сложившееся положение дел Раскольников не рассматривал. Сначала из Москвы пришел приказ об увольнении всех командиров мотострелкового полка, кстати, у соседей, танкистов тоже самое было. Часть тем же приказом передали в ведение областной администрации, и в тот же день оттуда прибыл целый десант чиновников. Вот только почему-то среди них половина – немцы.  Правда, вели они себя тихо, не наглея. Разве что, вопросами замучили на ломанном русском. Да так, что давно матерившийся про себя полковник,  под конец не удержался, и несколько необычайно точных слов отправили всю делегацию в длительное сексуальное путешествие. Рассудил так, а что они ему сделают? Уволят? Даже не смешно. И верно, пошумели, повозмущались, причем, свои больше фрицев галдели. Да и убрались, напомнив, что завтра часть должна быть освобождена от личного состава. 
Командиры в тот вечер много успели сделать. В баки всей остающейся техники накидали сахара, не пожалев складских запасов. А что их жалеть? Продукты, какие  не смогли с собой вывезти, ссыпали в одну мусорную кучу. Кто-то горячий предлагал запалить гаражи, но полковник добро не дал. Слишком показательно, им еще с территории анклава убраться надо.  Желательно, без проблем. Автоматы дольше часа всем составом лупили дулами об кирпичные углы казарм. Всех семи. И все равно часть покорежить не успели.  Времени не хватило. Но хоть, больше половины искалечили. Так же поступили с пулеметами и прочим стреляющим и изрыгающим огнем оружием. В общем, повеселились знатно. Душу не отвели, но малость полегче стало.
На следующий же день, погрузившись частично в личные авто, а частично в служебные уазики и газельки, весь офицерский состав вместе с семьями отбыл в сторону Латвии. Часть народа, надеявшегося на родственников в Рассее, в лагере не задержалась. Подались в Рассею. С ним в основном босяки остались, кому податься некуда. Он и сам такой. Родители давно умерли. Из родных только дядька Витя Панков где-то в Крыму. Но давно не общались, полковник даже не знает, жив ли он. Так что являться к нему после двадцати лет молчания, как-то некрасиво. Да у него, сейчас, поди, и самого сложностей по горло. Везти в чужой дом еще и свои – верх неприличия.
Вновь и вновь переживал он события того страшного по своим последствиям дня. И для страны, и для них командиров, и для него самого. Опять всплыло в памяти унизительное пересечение латвийской границы. Встречали натовцы. Словно преступников, обыскивали со всей тщательностью. Вот тогда многие  его подчиненные не раз мысленно поблагодарили командира, запретившего вывозить оружие. Хорошо, хоть продукты не стали отбирать. Потом они выручили беженцев на первых порах.
Много ворочался, а под утро ему показалось, что где-то очень далеко гремят гаубичные выстрелы. Ругнувшись про себя, на старость, в которой мерещится всякая ерунда, он в который раз перевернулся на спину, пытаясь уснуть. И, наконец, уснул.

Адъютант умотал в село по утру. Полковник еще чистил зубы над тазиком, у которого только что умывался, а капитана уже и след простыл. День обещал быть по весеннему теплым, утреннее солнце нагрело деревянное окошко, вставленное в брезентовую основу, и по стеклу потекли ночные морозные узоры. Офицеры заходили по одному и группами. Утреннее совещание, где намечались планы на день, начиналось точно в восемь, а опоздавших полковник безжалостно оставлял за дверью. Штрафникам потом приходилось выяснять  у более дисциплинированных товарищей, чем им предстоит заниматься.
Одним из первых появился Давыденко, вчера получивший приказ рано не приходить. На невысказанный вопрос полковника он только развел руками:
– А что дома делать?!
Игорь Петрович махнул рукой: поступай, как знаешь.
Дождавшись, пока офицеры усядутся за стол, полковник поставил на него вскипевший чайник, уже заваренный, и народ привычно разобрал кружки и стаканы. Сам занял место во главе. Ничего особенного сегодня не планировал, но с людьми пообщаться все равно надо. Настроение почувствовать, просто послушать, может, у кого проблемы незапланированные обнаружатся, может, идеи полезные для коллектива прозвучат. Офицеры знали за полковником манеру проводить совещание как бы без особой повестки, просто за беседой, много болтали, шутили. Алик Сунатов притащил древний радиоприемник, подаренный городку какой-то радушной старушкой из соседнего села. Щелкнул тумблер, и в палатку ворвался голос диктора. Это тоже стало традицией, радио по утрам. Оторванные от цивилизации, потерявшие нить, связывающую с родной страной, жестоко болеющей, преданной и предающей, они, тем не менее, как никогда нуждались в свежих новостях. Пусть и неприятных.
При первых словах радиоведущего офицеры затихли. А в следующий момент мужские лица начали вытягиваться, люди обеспокоенно запереглядывались, но тишина проявилась еще явственней.
– … в первые же часы передовые части стран НАТО смяли малочисленные пограничные гарнизоны на границе Белоруссии. Достоверно известно об обстрелянном артиллерией мотострелковом полку, расквартированном западнее Гродно. Также поступили сведения о взрывах большой разрушительной мощи во всех крупных городах республики. Скорей всего, обстрелы ведутся крылатыми ракетами «Томагавк» или аналогичными с самолетов или с установок ПРО, которые заранее подверглись модернизации. Как сообщают мобильные репортеры, бронетехника стран НАТО вступила в противостояние с остатками белорусских войск на линии Барановичей и Пружан. Попытки белорусов атаковать войска противника во время марша, было резко подавлены массированными обстрелами крылатыми ракетами, а также дальнобойной артиллерией. Стало известно, что авиация стороны, подвергшейся нападению, в большей части оказалась уничтожена еще на аэродромах. Самолеты, которые умудрялись взлететь, тут же подвергались атаке превосходящих авиа сил наступающей армии. Похоже, Батька, понадеявшись на заверения в дружбе американских и европейских посланцев, последнее время все чаще мелькавших в коридорах белорусской власти, к реальному нападению оказался просто не готов. Видно, судьба лидеров африканских стран, вроде Каддафи, его ничему не научила».
Дальше передачу прервала рекламная заставка, и бледный Алик Сунатов прикрутил громкость.
Несколько минут в штабной палатке висело нервное молчание. Взгляды офицеров невольно останавливались на полковнике. Офицеры разных частей и разных видов войск, когда-то признавшие в полковнике Раскольникове командира, с надеждой поглядывали на него. Игорь Петрович знал, люди ждут от него нужных и правильных слов. Но он, наверное, впервые в своей карьере, не знал, что сказать. По крыше палатки съехала подтаявшая снежная наледь, намерзшая за ночь, и все оглянулись на окно.
Шумно вздохнув, рыжеголовый Гаврилов, капитан из экипажа комплекса ПВО «Пугач» повернулся к полковнику:
– Игорь Петрович, это же что, война?
Полковник положил тяжелые кулаки на самодельную столешницу:
– Да, капитан. Только войной это, похоже, назвать неправильно будет. Вторжение. Хорошо подготовленное, обеспеченное своевременным предательством батькиного окружения, и некоторых генералов. Я так понимаю.
Подскочил Олег Давыденко:
– Товарищ полковник, а нам-то что теперь делать? Сидеть, сложа руки?
Полковник смерил офицера недобрым взглядом:
– Именно так, старший лейтенант. Не то время, чтобы в партизаны уходить. А если и уходить, то не с бухты-барахты, а подготовившись, как следует. И то, понятно, что надолго мы в лесах не спрячемся. Не прошлый век. Вычислят на раз-два. Хотя, время протянуть можно. И вообще, я позволю себе напомнить, что у нас в лагере большинство – это женщины и дети. Причем, женщины и дети, в том числе, и из твоей семьи. – Давыденко, словно сдулся. Опустив голову, медленно опустился на лавку. Что-то хотел сказать  Алик Сунатов, но полковник перевел на него злой взгляд, и тот поспешил закрыть рот. – Ставлю задачу на ближайшие дни. По максимуму затариться продуктами в окрестных магазинах. Надеюсь, янки туда еще не добрались. Заправляйте нашу Газельку, топливо, слава богу есть. Это, кстати, тоже проблема. Но все по порядку. Значит, деньги соберите по лагерю, у кого что осталось. Эх, жаль, не догадались заранее поменять на «зайчики» ! Хотя, сейчас, пожалуй, наши рубли будут предпочтительнее. В общем, соберите все, что есть. И это, водки ящиков пять закупите. Сможете больше, купите больше. Если денег не хватит, объясните там ситуацию, может, хозяева вникнут, помогут. Гаврилов, собирай своих гавриков, это тебе задание.
– А водку зачем?
– Приказ обсуждать собрался?
Гаврилов, не выдержав тяжелого взгляда, подскочив, шустро выскользнул за дверь.
– Ты, – он ткнул взглядом, словно пальцем в низенького зама по тылу, бывшего младшего лейтенанта из Солнечногорска. – Собирай команду по дрова. Заготовить на месяц, минимум. Это работа на неделю. С собой возьмешь четыре десятка бойцов, баб  – два-три  десятка. Кого именно из мужиков, определишь сам. Единственное пожелание, разведчиков прихвати. Алик, себе одного оставь, остальные с замом пойдут, – Алик глубокомысленно глянул на зама. Но промолчал.  – А из женщин – всех жен наших офицеров. Детей тоже с собой. Пусть готовят, за лагерем смотрят. – Заметив, что офицеры собрались возразить, остановил твердым взглядом. – Это не обсуждается. Сами подумайте, что с ними будет, когда натовцы сюда доберутся. И хорошо, если еще европейцы какие-нибудь. Но есть у меня по этому поводу нехорошее предчувствие. – Парни разом переглянулись. Понятно, кого имеет в виду полковник. Бандеровцев! Не дай бог! – Снег на днях сойдет, льда уже почти нет. Выезжайте на уазиках, палатки, топоры, пилы и продукты в них погрузите. На складе все новое возьмите. Да, и палаток на всякий случай в три раза больше захватите, чем надо.  Заготавливать минимум в трех километрах от лагеря, а лучше в пяти. Поедите вдоль берега, потом полевой дорогой в глушь уйдете. Дрова пока на месте складируйте. И про охрану не забывай. Представь, что ты на боевом задании. Секреты, посты, все, как обычно. По прибытии одного к нам отправишь. Чтобы мы знали, где вас  в случае чего искать. Если вдруг он же от нас прибежит, выслушайте внимательно. Возможно, помощь понадобится. И это, будете возвращаться, тоже осторожненько. Оглядитесь сначала, неизвестно, что здесь за это время может случиться.
Зам по тылу, будто пригнулся, голос его прозвучал еле слышно, но все услышали:
– Думаете, они придут?
– Пусть слоны думают, у них головы большие. Нам действовать надо. Готовиться к самым худшим сценариям. Не будь у нас столько женщин, слиняли бы в леса, и ищи-свищи. Укрылись бы до поры, до времени. Потом бы, нашли, конечно. Но время бы выиграли. А сейчас оно – самый важный фактор. Выживем поначалу, дальше легче будет. Можно было бы попозже попробовать до рассейской границы добраться. Но, это все потом. Будем исходить из худшего варианта. – Проводив глазами узкую спину зама, он поманил пальцем трех оставшихся офицеров. Алик Сунатов, Нестер Легков и Дмитрий Дмитриев. Двое – старшие лейтенанты-мотострелки, Алик – капитан из роты разведки. Под ним еще десяток человек контрабасов, кто остался. Все – «чеченцы», с боевым опытом. Эти скоро пригодятся. Не зря он их в безопасное место отправил. В засаде будут. – Вам другое задание. Секретное. Сначала тебе, Алик. Бери одного их своих. Помнишь, к нам пару дней назад дедок заглядывал, что мешок муки приволок? У него еще мотоцикл на гусеницах. Кулибин местный, он за болотами где-то обитает. Ты слышал, как он объяснял. Доберешься? – Алик уверенно кивнул. – Так вот, снегопада не было, дождей, тем более. Если заблудишься, след его тебе в помощь. Возьмете лыжи, и за ним. Выяснить, где живет, условия, и изучить возможность создания на его хуторе или в окрестностях базы для партизанского отряда, ну, или для лагеря нашего.
Старшие лейтенанты весело переглянулись.
 – А можно, и мы с ними? Товарищ, полковник, вместе как-то...
– Алик, ты еще здесь?
– Сделаем. Мигом.
– Мигом не надо. Разузнайте, как следует. Покатайтесь по буеракам-оврагам, посоветуйтесь с дедком. Он местный, подскажет чего. А как все выясните, тогда можно и назад. На все про все три дня. Все ясно?
– Так точно, – капитан, понятливо оглянувшись на парней, подскочил.
– Тогда дуй. И это, – он остановил капитана уже в дверях. – Продуктов возьмите на кухне. Да тишком, чтобы кроме Васьки-повара никто не видел. И Ваське скажите, чтобы языком не трепал.
Дверь за Аликом, качнувшись, закрылась. Полковник повернулся к двум оставшимся командирам, всем своим видом дававшим понять, что они готовы выполнить любое, самое опасное задание.
– Вам, ребятки, вот что. Проведите ревизию оружия. К сожалению, не боевого, но, как говорится, за неимением гербовой, пишут на простой. Вилы и топоры, что у нас есть. Поручите кому, пусть подточат, да не убирают далеко. Дальше. Ножи. Пройдитесь по лагерю на предмет годящихся для нашего дела. Понятно?
Старшие лейтенанты разом кивнули.
– Тогда вперед.
Дождавшись, пока штабная палатка опустеет, полковник обхватил голову руками, локти уперлись в столешницу:
– Господи, да что же это в мире делается?!

Глава 31
Срочное сообщение на первом канале: «Мы прерываем премьеру художественного фильма «Сталинские палачи» для срочного сообщения. Сегодня рано утром войска НАТО начали военную операцию на территории Республики Беларусь, направленную на свержение последнего диктатора Европы Григория Батьки. Как сообщили в пресс-центре объединенных сил НАТО, операция не несет опасности мирным жителям Республики. Военные действия направлены только против частей сопротивления, не сложивших оружие. При этом руководство альянса благодарит сознательных граждан Беларуси, оказавших и продолжающих оказывать содействие наступающим частям Европы и Америки. Отдельная благодарность они выразили военным Беларуси сознательно перешедшим на сторону демократии и свободы.
По сообщению журналистов Беларуси, работающих при штабе НАТО, к девятнадцати часам московского времени под контролем Батьки осталось меньше четверти территории, и она продолжает ежеминутно сокращаться. Пока все попытки договориться с диктатором миром, к желанному результату не приводят. К сожалению, на линии соприкосновения отмечены отдельные случаи гибели мирных жителей. Их смерть целиком лежит на совести отказывающихся сложить оружие частей Беларуси и самого Батьки».
В зале торжественных приемов Кремля столы ломились от обилия деликатесов. Праздничный обед, посвященный инаугурации нового президента Ефима Гридина  рассчитанный на две сотни персон, плавно перевалил экватор. В зале, где в первый полчаса было слышно, как где-то под потолком летает не вовремя проснувшаяся муха, сейчас стоял однородный гул, лишь изредка прерываемый взрывами смеха.
Гридин в щегольском костюме за пятьдесят тысяч долларов обходил столы с рюмкой водки в руке. Позади него шествовал официант с подносом в руках, на котором высилась опустошенная наполовину бутылка и пустые рюмки.
Президент остановился у стола, за которым восседали звезды эстрады, высоченный крашенный красавец в бакенбардами, увидев, что к ним приближается Гридин, быстро склонился к соседям, что-то им объясняя. И когда Григорий приблизился, навстречу ему грянула песня «Боже, царя храни». Довольный президент вытянулся в струнку, внимая старинный словам царского гимна. Но уже на втором куплете певцы запутались, и гимн сам собой утих. Зал всколыхнули восторженные аплодисменты. Георгий Гридин, не переставая улыбаться, раскланялся на три стороны. Второй певец – блондин с широким ртом подскочил, вытягивая руку с бокалом шампанского:
– Мистер президент, – он изобразил американский акцент. – Примите наши поздравления с Вашей грандиозной победой.
Милостиво улыбнувшись, Гридин чокнулся рюмкой с фужером. Тут же подскочили остальные обитатели звездного стола. Певичка  с накаченными губами подскочила к нему ближе всех. Пользуясь ситуацией, она успела шепнуть ему на ушко несколько слов. Президент пьяно ухмыльнулся, чуть отстраняясь. Узнав певичку, он показал большой палец, добавив.
– Скажешь моему секретарю, он проведет.
Звон дорогого богемского хрусталя звучал подобно колокольчикам. Чокнувшись почти со всеми, кто успел подскочить ближе, он приподнял рюмку в знак приветствия остальным, и очередная порция водки исчезла в обрамленной усами пещере рта.
Пообещав, что все артисты, которые его поддерживали, скоро получат народных, и важно покивав хвалебному хору, он сместился к следующему столу.
Секретарь, наблюдавший за похождениями шефа из угла комнаты, в котором стоял небольшой столик, загруженным продуктами, скривил губы:
– Он сегодня точно налижется.
Неприметный человечек, сидевший рядом, покачал вилкой, зажатой между пальцами:
– Не принимайте близко к сердцу, дорогой друг, – он говорил с заметным английским акцентом. – У вашего шефа сегодня самый значимый день в жизни. Простим ему эту маленькую  слабость.
 – Принеприменно,  дорогой Густав. Но хотелось бы все-таки услышать сумму, в которую вы оцениваете мою, – он пошевелил губами, подбирая слово.  – Мою услугу. Это не так просто, как кажется.
Неприметный человек склонил голову. Притянув поближе салфетку, он написал на ней несколько цифр.
– Ну что ж, – секретарь остался удовлетворен. – Считайте, что мы договорились. Завтра же на его столе будут лежать документы, о которых мы с вами говорили.
– Ну, можно так и не торопиться. Первый документ и самый главный – возвращение Крыма в юрисдикцию Украйны. Об этом надо объявить при включенных телекамерах, хорошо бы на завтрашнем первом заседании кабинета отставных министров. И смотрите, чтобы в последний момент не соскочил,  – его и без тонкие губы превратились в незаметные ниточки. – Не для того мы затратили столько усилий, чтобы привести этого идиота к власти.
– Не переживайте, все исполним в лучшем виде.
Неприметный человечек, расслабившись, откинулся на спинку:
– Вот и постарайтесь. Не забыли, что в пакете с этим законом надо подписать еще несколько. Я уже прислал их вам на дипломатическую почту. Мы уже обсуждали. Об расформировании всех воинских частей Крыма, в том числе, и списании на берег всех моряков. У вас найдется люди, которые смогут проследить, чтобы не было не нужных эксцессов?
Секретарь притворно вздохнул:
– Мы же с вами это уже пять раз обговорили. Документы я к утру подготовлю. По первому акту можете не сомневаться, подпишет, как миленький.
– Теперь, что касается закона, разрешающего браки между людьми одного пола. Этот будет следующим. И его следует принимать вместе с другим – разрешающим усыновлять таким парам детей.
– И удочерять,  – задумчиво проговорил секретарь.
– Что?
– Я говорю, будет сделано.
– Ну и славно. Пора и вашей дикой стране, точнее, тому, что от нее осталось, приобщаться к общемировым ценностям.
Оба снова повернулись к залу. Народ шумел, пьяные парочки бродили по залу, несколько московских депутатов, бывших оппозиционеров, размахивая руками, яростно ругались. Он узнал Вального и Абзац. Евгения вытягивал пальцы к лицу еще одного типа, стоящего спиной. Тот отшатывался, закрываясь ладошками.  «Как вурдалак. Опять бабки не поделили».  В дальнем углу целовались. Причем, секретарь, приглядевшись, понял, что целовался блондин с широким ртом и еще какой-то мужчина. «Да это же руководитель одного из крупнейших банков страны! Вот так номер». Он хотел сплюнуть, но вспомнив, что теперь однополые отношения становятся приоритетом национальной политики, сдержался.
Два крепких молодых человека в одинаковых черных костюмах придерживали за руки Гридина. Президента откровенно штормило. Он что-то втолковывал актеру и с известной фамилией из советского прошлого. Тот кивал головой, поджимая губы.
– Да, – снова повернулся к собеседнику секретарь. – А что там по Беларуси? Нам как-то надо реагировать?
Неприметный человек кинул в рот одну за другой две оливки:
– А что там в Беларуси? В любом случае, это не ваше дело. НАТО само разберется.
– Как скажете, – секретарь тоже потянулся к тарелочке с оливками.
 
 Глава 32
Информационное агентство «Интефикс»: После того, как Рассея устами президента страны А.Бера покаялась в победе над фашизмом во второй мировой войне,  некоторые страны, наиболее пострадавшие от преступного советского режима, подали иски в арбитражный суд, надеясь на компенсацию. И вот вчера рассейский Внешторгбанк по поручению правительства перечислил транш прибалтийским республикам по их коллективному иску о признании оккупацией насаждение советского режима, начиная с 1939 года. Сумма выплат составила более четырех миллиардов долларов. Это первые выплаты по принятому на себя добровольно в качестве признания вины рассейской стороной обязанностей возместить ущерб пострадавшим от советской оккупации народам.
В очереди на выплаты находятся страны Средней Азии, в частности, Туркменистан, Киргизия и Таджикистан. Им Рассея обещала перечислить по одному миллиарду долларов. Сейчас в Лозанском суде рассматриваются заявления Грузии и Молдавии. Пока по непонятным причинам воздержались от подачи иска в международный арбитражный суд Казахстан и Узбекистан. Но, думается, у них все впереди. Что касается Украйны, то в этом случае Рассея как, виновная в страданиях, принесенных на Украйнскую землю как военными действиями против германской армии, так и  ужасами социализма, берет на себя оплату газовых поставок в страну, а также содержание ВСУ.
Среди стран социалистического лагеря наиболее пострадавшими от советского режима считают себя Польша, Болгария и Черногория. Эти страны также ждут от Рассеи признания вины за незаконное освобождение от германской власти. Кроме этого, они причисляют себя к наиболее потерпевшим при насаждении в странах социализма, противоречащего их национальным традициям и культурам. В Москве обещали рассмотреть обращение обиженных Советским Союзом стран в ближайшее время.   
Очередь двигалась медленно, и Сергей Георгиевич начал подмерзать. Вечер набирал силу, темнота сгущалась, а фонари гореть и не собирались. Снег к середине марта сошел даже на обочинах. После зимы вскрылись замусоренные газоны, почему-то никто их не убирал. Эх, Москва! Как сильно ты изменилась за последние полгода!
Впереди маячила спина в старинном пальто и потертой шапке ушанке. Старичок небольшого роста.  Он смешно притоптывал ногами, пытаясь согреться, будто танцевал на дискотеке. И еще ни разу не оглянулся. После получаса стояния в очереди фигура старичка показалась журналисту знакомой. «А, может, уже тут пригляделся, за полчаса на весеннем ветру и не такое покажется». 
Отойти, чтобы погреться в кафешке, расположенной по соседству с Магнитом, он остерегался. Только что на его глазах в очереди произошел скандал. Впереди не пустили пожилую женщину, журналист решил, что она похожа на учительницу. Женщина пыталась оправдываться, говорила, что отошла всего на пять минут, но дородная баба в норковой шубе и не менее дородный господин с тростью встали грудью на защиту очереди от проникновения в нее чуждого им элемента. Скандал поддержали и другие очередники, утверждавшие, что «ее тут не стояло». Хотя даже Сергей Георгиевич, стоявший от места перебранки метрах  в двадцати, видел, как она отошла к кафешке.
Так и не пустили. Женщина, устав препираться, пошла прочь. С жалостью Сергей Георгиевич смотрел ей в след, но как помочь, он решительно не знал. Уступить свое место? Еще не известно, как отреагируют соседи. Возьмут и обоих выгонят, чтобы не злили своим благородством. Нет уж, оставаться без еженедельного набора продуктов, что выдается неработающим и пенсионерам от московского правительства, он не собирался. Обычно в набор входила гречка или перловка, мука, пяток яиц, колбаса или куриная грудка. Дома в холодильнике давно, хоть шаром покати, без таких наборов они бы уже голодали. 
Пока держались Магниты. Правда цены там! Не подступиться. После закрытия всех сетевых магазинов, в Москву вернулся  дефицит. Но если без телевизоров или утюгов жить можно, то без продуктов – тоже можно, но не долго. Эти очереди стали еженедельной обязанностью Сергея Георгиевича. Отработав в книжном магазине смену, он спешил сюда, к Магниту у метро.
Когда были деньги, за продуктами в магазин ходил тоже он. Жена старалась из дома не выезжать, накладно. Его небольшой зарплаты едва хватало на пропитание семьи. Когда вещи последний раз покупали, он и не помнил. Пока спасает книжный магазин, первый аванс он уже почти истратил, осталось не пару дней прожить. А до следующей выплаты больше недели. Как-то придется терпеть. Сергей Георгиевич благодарил бога, за этот магазин, так вовремя подвернувшийся. И еще, хорошо, не стали оформлять официально. Сейчас с этим в столице проще. А так бы остался без продуктовых наборов. Он вообще считал, что если ты не погряз в грехах с головою,  то судьба, бог, высшая сила, как ее не назови, но там, на небесах тебя не бросят. Дадут шанс, а уж воспользуешься ли им, твое личное дело. Он воспользовался.
Правда, надолго ли хватит этого везения, он не знал. Несмотря на все усилия персонала, как теперь принято называть продавцов, выручка магазин падала стабильно каждый месяц. Директор на днях заявил, что если дело так пойдет и дальше, он вынужден будет для начала сократить людей, при этом выразительно глянув на Сергея Георгиевича, а уже потом принимать другие меры. Может, в аренду сдать площади, может в вино-водочный переквалифицироваться. Да, дожили, книжный магазин, один из лучших в столице собирается водкой торговать. А что делать, в тяжелые времена народу не до чтения. Тут выжить бы. 
Завтра выходной. Завтра он собирался навестить сына в больнице. Хоть оттуда поступали хорошие новости. Миша выздоравливал. Вчера он начал вставать, добираясь пока только до окна. Но уже прогресс. Врач говорит, еще неделька, и выпишут. Правда, отец сомневался, что всего за несколько дней сыну полегчает настолько, что можно будет отправлять домой. Но спорить не стал. У них, у врачей, свои порядки, которые тоже меняются, чуть ли не каждую неделю. И, как уже стало закономерностью в остатках Рассеи, не в лучшую для людей сторону.
Пока размышлял, очередь незаметно миновала метров десять. Впереди еще три раза по столько. За час пройдет. Только бы не перемерзнуть, ангины совсем не хочется. Он попрыгал, хлопая себя руками поперек туловища. Дедок впереди, оглянулся, показав половину лица. И тоже запрыгал.
И тут Сергей Георгиевич его вспомнил. Профессор Лавочкин, заведующий кафедрой прикладной физики. Светило! Когда-то он брал у ученого интервью про перспективы в науке для молодежи. Лавочкин тогда рьяно убеждал журналиста, что только в науке молодые люди смогут достичь настоящих высот и признания. А теперь, значит, и он здесь.
Сергей Георгиевич тактично потрогал профессора за плечо. Тот обернулся, подслеповато щурясь сквозь очки. Еще и темно, вряд ли он узнает журналиста, которого видел один раз в жизни.
Представился. На удивление, Лавочкин сразу вспомнил его статью в газете.
– Надо же, где встретились, – профессор снял очки. Наверное, вечером он так лучше видел. И действительно, щуриться сразу перестал. – А я вашу статью тогда размножил и на кафедре в аудиториях развесил, чтобы молодежь читала. Познавательное, надо признать, получилось, эээ, Сергей....
– Георгиевич.
– Да, да, Сергей Георгиевич. А вы как, все там же?
Журналист вздохнул:
– Увы. Прикрыли газету. Я теперь продавец в книжном магазине.
– Надо же, неприятность какая! А газету жаль, достойное было издание.
– Надежда еще теплится, может, удастся возродить. Пока там,  – он указал глазами на темное небо. – Смена власти, небожителям не до таких мелочей, как патриотическая газета.
– Верно, может и получится. А я вот, ныне на пенсию перешел. Тоже не работаю.
– Что-то случилось, или по собственному желанию?
– Как вам сказать. Сам бы я не ушел. Ушли меня. И знаете, по какой причине? – он заговорщицки приблизил лицо к уху журналиста. – Представьте себе, из-за пид…сов.
Сергей Георгиевич невольно хмыкнул. Так неожиданно прозвучало это слово из уст профессора с весьма благообразной внешностью.
 – Как же так? – он оглянулся. На них вроде бы не обращали внимания. Хотя в темноте можно и не заметить. – Чуть тише, пожалуйста.
Он воровато оглянулся:
– Вы правы, мне иногда кажется, что они везде. Так вот. Представьте себе пару, группа нормальных студентов. И вдруг один достает из сумки радужный флаг. Ну, их который.
Журналист, заинтересовался:
– И что  же дальше?
– Ну, я, конечно, сделал ему замечание. У нас же действует закон, запрещающий пропаганду однополой любви, птху ни них.
– Просто не успели отменить.
– Да, думаю, скоро отменят. Так вот, этот нахальный пид…с, имею право называть вещи своими именами, начал возмущаться. Вы, что, против демократии? Не любите сексуальные меньшинства? Я, конечно, возмутился, но сдерживаюсь. Все-таки возраст, репутация, надо соответствовать. И говорю: Уберите, пожалуйста, флаг. Он никакого отношения в физике не имеет. Скорей к социальным наукам, но это не здесь. А пока я констатирую, что вы срываете занятие.
А он мне: ничего  я не срываю. Видите себе занятия. Я молча буду сидеть. Я вот уверен, что он, или те, кто за ним стоит, просчитали меня. Я же никогда не смирюсь с таким вызывающим поведением. Потом-то я понял, что это была провокация. Но с другой стороны, промолчи я, продолжи читать лекцию, как ни в чем ни бывало, что бы обо мне стали говорить студенты? Что профессор Лавочкин испугался какого-то паршивого гея? Да, не бывать такому. В общем, я его все-таки выставил, пригрозив больше никогда не допускать на свои пары.
Ну, думаю, слава богу, утряслось. Рано я успокоился. Этот гавнюк, оказывается, снимал меня на видео. Потом выложил его в сеть, и пошла гулять губерния. Как меня только не называли?! И ретроград, и душитель свободы, и старый перечник. Это я упоминаю только самые мягкие эпитеты в свой адрес. В университете поначалу все делали вид, будто ничего не происходит. Но вскоре скандал вылился на следующий уровень. Небезизвестная  Ксюша облаяла меня из эфира «Громкого эха». Мол, как же у нас могут работать в системе образования такие отсталые, сталинские душители свободы. А ведь, я  и верно, застал то благословенное время. Сюда бы Иосифа Виссарионовича, все бы эти Ксюши и иже с ней давно бы уже в лагерной робе щеголяли в тундре на строительстве какой-нибудь железной дороги на Таймыр.
Сергей Георгиевич чуть отвлекся, переходя на пару шагов вперед. До дверей Магнита оставалось метро десять. Профессор тоже ненадолго замолчал, передвигаясь вместе с очередью. На новом месте он снова попрыгал, согреваясь. Журналист помахал руками  той же целью. И с удивлением заметил, что холод уже не так донимает, как еще полчаса назад. Вот что значит, интересная история.
–  Так чем дело закончилось?
Лавочки снова встал вплотную к журналисту:
Дальше – больше. В одно вечернее шоу пригласили этого, прости господи, студенчишку, прокрутили там мое выступление на паре. И давай меня склонять опять в во всех падежах. Душитель свободы, ретроград, почитатель тирана Сталина. Ну и так далее и тому подобное. Признаться, я это шоу не смотрел. Мне потом супруга рассказала. А ей на работе поведали. Не знаю уж, откуда об этом выступлении узнал наш ректор. Но на следующий день вызывают меня в высокий кабинет. И там наш душечка, ректор наш, дико извиняясь, просит меня написать заявление по собственному желанию. Я сначала сомневался, а в чем же я, собственно, виноват? В том, что не дал любителю однополой любви сорвать урок? Но потом понял: они же от меня не отстанут. И университет пострадать может. Такие уж времена. И написал. И вот уже три месяца я – пенсионер.
Вот  такая, батенька, история.
До заветного продуктового набора оставалось совсем немного. В дверь магазина уже шмыгнула женщина, стоявшая перед профессором. Времени оставалось на один вопрос. И журналист успел его задать.
  – Вы не будете возражать, если я использую эту историю в своей статье?
Он хитро прищурился:
– Вы же говорили, что ваша газета приказала долго жить?
Журналист непритворно вздохнул:
– Так и сеть. Но я говорил и о том, что есть слабая надежда.
– Ну, тогда я не возражаю.
– Большое вам спасибо. А имя я изменю, если вы не против?
– Совершенно не против. Меняйте, как хотите. А вот и моя очередь. Что ж, приятно было пообщаться.
В следующий момент профессор скрылся в уютном тепле магазина. Следующим входить Сергею Георгиевичу. Запустив руку во внутренний карман куртки, он на ощупь проверил на месте ли паспорт. На месте. Дверь пред ним автоматически открылась, журналист с облегчением шагнул внутрь.

Дома было холодно. С такими ценами на газ и электричество приходилось экономить на всем. Светка передвигалась по комнатам в толстом халате и армейской безрукавке, что старший сын с армии приволок. Удобная вещь. Отдав набор в руки супруги, он поспешил в спальню, намереваясь тоже накинуть на себя несколько одежек. Младшенький, напялив куртку, делал уроки в соей комнате. Заглянув, поинтересовался делами. Сын иногда был очень лаконичен. Вот и в это  раз он отделался коротким «Нормально».   
Пока в кастрюльке булькала гречневая каша, он коротко пересказал супруге о встрече со знакомым профессором. Вместе повозмущались новыми порядками. Светка вспомнила, что вчера заходила к соседке-пенсионерке. Так старушка теперь целыми днями не встает с кровати, укутавшись целым ворохом теплых вещей. Лишь раз в неделю выбирается за продуктовым набором. Потом готовит кашу, оладьи с яйцом, супчик варит. «Уж, не знаю, как он неделю на этом живет?» Отопление если и включает, то не больше, чем на три-четыре часа ночью на самый минимум. Не боялась бы, что размерзнется система отопления, вообще бы не включала. Вот так живет в холоде и в проголодь.
– Да, – протянул Сергей Георгиевич, – пенсионеров опять на выживаемость проверяют. Как семема – на всхожесть. Выживут – будут жить. Нет – туда им и дорога.
Молча сели ужинать. Сухая каша глоталась тяжело, приходилось запивать водой. Между делом супруга похвалилась, что отыскала в глубине пустой морозилки кусочек масла. Им она приправила кашу младшенькому. Так что сегодня он кушал почти, как при Путине.
Спать легли рано. Не хотелось впустую жечь свет. Уже засыпая, услышали, как скрипит в коридоре входная дверь. Средненький Егорка заявился. Тут же на кухне загремела крышка кастрюльки. «И ему кашу на сухую есть. Как же выкарабкаться из этой нищеты?» Строя в голове планы один грандиознее другого, он и уснул.

Утром решил не завтракать. Напился воды из-под крана, и пока супруга не сообразила, что он убегает на пустой желудок, поспешил смыться.
Последнее время изменилась не только Москва, но и москвичи. Он заметил за собой, что иногда опасается заходить в метро. Люди стали более агрессивные, иногда на простой вопрос: «выходите ли вы», можно услышать хамскую реплику. И не только от молодежи. Как-то попал на шабаш гомосексуалистов. Здоровые мужики, ни кого не стесняясь, а в вагоне были и дети, целовались в засос. Лапались, лезли в трусы. О такого зрелища воротило, как от протухшей рыбы. И хотелось срочно купить автомат. К сожалению, его продажу практически закрыли, даже охотничье ружье приобрести почти невозможно. Столько напридумывали препятствий, что ни один нормальный человек не преодолеет. А как-то напоролся на целую компанию, путешествующую в прозрачных лосинах. А под ними – ничего! Даже трусов. Наверное, было бы тепло, они бы и без лосин обошлись. На перроне стояли двое полицейских, и оба упорно делали вид, что ничего особенного не происходит. Вот и в этот раз он спускался в метро с опаской, напряженно поглядывая по сторонам. Пока, вроде, спокойно.
Утренняя толчея к десяти часам спала, да и не бывает она уже такой, как в стародавние времена. Сейчас про них все чаще говорят: «При Путине». Народ, даже самый закостенелый в своей ненависти к усопшему президенту, начинает прозревать. И одновременно звереть. Что ж, таковы законы диалектики, в русской традиции выраженные в поговорке: «что имеем не храним, потерявши плачем».
Места в вагоне почти все заняты, но одно, в уголке, он отыскал. Стоять полчаса до кольцевой не хотелось. Сорокалетний мужик, когда журналист вознамерился занять место рядом с ним, потеснился. Мельком глянул – глаза потухшие, руки в ссадинах. Наверное, пашет где-то на тяжелой работе. Может, что разгружает, может, строит. Сергей Георгиевич на такой труд уже бы не решился. Сердечко, будь оно не ладно.
На остановке вошли пара девушек. Обычные, в ушах – наушники, ранцы за плечами. Обе в шапочках, одна в оранжевой, другая – в красной. Наверное, студентки. А следом парень с работающей камерой в руках. Девушки оглядели вагон. В этот момент журналист напрягся. Пятая точка затвердела, предчувствуя неприятности. Это ж надо было так лопухнуться. Ну что стоило сесть в другой вагон?!
Тем временем девушки скинули ранцы, и на свет появились баллоны с крышками. За ними напряженно наблюдали уже все пассажиры. Несколько секунд, и крышки отвинчены. Красная шапочка шагнула в их сторону. Сосед журналиста подобрался. Но сделать ничего не успел. На его штаны вылилась ярко-красная краска.
Он дернулся, яростно матерясь. Но девушка уже шагнула к парню напротив. Тот успел подскочить, и краска плеснулась ему на куртку.
– Что  ж вы, суки, делаете? – парень растерянно оглядывался.
– А ты ударь меня,  –  с вызовом уставилась на него красная шапочка.
  – Вы, мужики, скоты, только это и умеете делать, – присоединилась к ней подруга. – Мы этого терпеть не будет. И нечего сидеть, расставляя ноги. Не у себя в курятнике.
 Сорокалетний мужик почему-то обернулся к Сергею Георгиевичу, все это время с омерзением наблюдавшем за разыгранной сценой.
– Нет, но вы смотрите, совсем нюх потеряли. Им же бить даже не надо, дунуть, и улетят.
– Дамы, а вы не оборзели? – Сергей Георгиевич почувствовал, как нервная дрожь пробежала по телу. – Если он дунет, вы кости не соберете.
– Ну и дуньте, чего ы стесняетесь? – переключилась на него красная шапочка. – Ну, ну, не бойтесь, – она остановилась в полушаге от журналиста.
– А ведь дуну, дура ты мелкая, потом не обижайся.
Девушка, неожиданно развернувшись, вылила остатки краски соседу на голову. Он зарычал, вскакивая, и она тут же отлетела от хлесткого удара ладонью на противоположный ряд. И раскинулась на сиденье, постепенно сползая. Глаза ее были закрыты. Нокаут.
На пару секунд в вагоне повисла тишина. Визг оранжевой шапочки оглушил всех, кто сидел рядом:
– Убили! Ленку убили. Ты снимал? – она резко развернулась к ошарашенному парню.
Тот, хмурясь, кивнул. Мужик не стал ждать, пока девушка соберется с мыслями. Вряд ли бы он получил за отличный удар благодарность. Срок впаяли, как минимум. Подскочив, словно на пожар, он проскочил в уже закрывающиеся двери.
Оранжевая шапочка опешила. Но не надолго.
– Ты почему его не остановил? – она неожиданно накинулась на облитого ее подругой парня. Тут же развернулась к своему оператору. – А ты, что, как тюфяк?
Позади раздались смешки. Она яростно развернулась. Люди откровенно посмеивались.
– Да я вас всех засажу, – истерила оранжевая шапочка, помогая подняться медленно приходящей в себя подруге. Она ошалела мотала головой, часто облизывая губы. – Всех, всех, снимай их всех, – она уже визжала.
Оператор развернул камеру на зрителей. Кто-то поспешил спрятать лицо за воротником, кто-то откровенно улыбался.
Придерживая подругу за талию, оранжевая шапочка рванул к открывшимся дверям на следующей остановке. Парень с камерой, пятясь, вышел следом.
Двери закрылись, впуская очередную партию пассажиров. Люди заполнили проход, парень, облитый краской встал лицом к окну. Свидетели акции феминисток еще долго обсуждали девушек. Самими мягкими эпитетами, звучавшими в вагоне, были: сумасшедшие и дуры.
Пересев на кольцевой, до нужной станции журналист добрался уже без приключений. Настроение держалось на нижней планке. Он долго думал, как такое вообще стало возможно в русской столице? Когда эти вконец съехавшие с катушек феминистки, почувствовав силу, начали вести себя столь вызывающе и нагло? И, ведь, ничего, ничего им не будет, даже пожалуйся кто в полицию. Тебя же и обвинят, хорошо, если только в несознательности. А то и реальный срок повесят. С них станется. Сергей Георгиевич подумал, что в эти пропащие времена люди боятся не столько преступников, сколько призванную защищать мирных граждан полицию.
На проходной его уже знали, да и в списках фамилия журналиста упоминалась, так что пропустили без задержек. В больничных коридорах, как обычно, пахло лекарствами и хлоркой. Накинув халат, принесенный с собой, он направился к лестнице, жалея о том, что нет денег на гостинец сыну.
У палаты толпились и шумели. Он увидел десяток парней, как только вывернул из-за угла коридора. И сразу вспотел. Неужели, это  по их душу? Ожидать чего-либо хорошего от таких кампаний жизнь его отучила.
Он медленно приближался к дверям в палату. С другой стороны, быстро стуча каблучками, приблизилась медсестра. Миловидная девушка, с косой, уложенной на плече. Ее строгий голос озадачил Сергея Георгиевича.
 – Что это тут за базар устроили? Сейчас всех отправлю отсюда.
Здоровый парень со свирепым лицом примирительно приобнял девушку. Что уже он там ей говорил, не известно, далеко, но она, чуть покраснев, мягко вывернулась из его рук. И уже другим тоном добавила:
– Больше не шумите, ребята, вы же тут не одни.
И поспешно прошла мимо журналиста, на ходу кивнув.
Из толпы навстречу ему выбрался улыбающийся на весь зубной набор Миша.
– Пап, привет, – заметив настороженное выражение, застывшее на лице отца, добавил:
– Это друзья мои из качалки, навестить пришли.
Медленно отходя от напряжения, журналист неуверенно улыбнулся:
– День добрый, ребята.
Толпа хлынула к нему, уважительно протягивая поочередно ладони. Ребята называли имена, но он, немного растерявшийся, никого не запомнил. Разве что представившегося последним того самого здоровяка, Артема. Там был еще один такой же богатырь, по-другому он и не называл эти ребят, но тот, буркнул что-то неразборчивое.
Мишка повернулся к Артему, видно, признавая его за старшего:
– В палату еще зайдете?
Артем, неожиданно смущенно улыбнувшись, замотал головой:
– Неа. Пошли мы уже. А то нас тут скоро выводить начнут.
– Ага, тебя выведешь, – невысокий, жилистый паренек, первым обнял Мишку, прощаясь.
Пока сына обнимали остальные, Сергей Георгиевич мысленно несколько раз сморщился, ему казалось, еще чуть-чуть, и кости сына начнут трещать. Очень уже некоторые ребята смахивали на атлантов. Но и те, что не смахивали, тоже силушкой были не обижены. Бицепсы так и распирали рукава кофт и рубашек.
Когда друзья, наконец, исчезли за поворотом, журналист вздохнул с  облегчением.
– Ну и друзья у тебя, шкафы ходячие.
Мишка, польщенный, хохотнул:
– Есть некоторые образцы.
– Ну что, идем в палату?
– Пошли, – придерживаясь за стену, он развернулся.
Сын аккуратно опустился на кровать, отец присел рядом на краешек. Вторая койка пустовала, сосед где-то бродил. Тумбочка сына, показалось, прогибалась под грудами апельсин, яблок, еще каких-то фруктов. Он разглядел кусок сала в вакуумной упаковке. Это же очень дорого! Ну, ребятки!
 – Хорошие у тебя друзья. Давно ты с ними дружишь?
– Не так, чтобы очень. Но ребята, да, мировые. Кстати, пап, ты это сало забери домой. Мелкого покормите, хоть. Да и Егорке лишним не будет.
– Да ты что, сынка. Тебе самому надо силы, чтобы выздоравливать.
– Пап, они там два куска притащили. Я тебе один отдаю. А второй мы тут с Анькой умнем за милую душу.
Сергей Георгиевич почувствовал, как на глаза наползают слезы. Еле сдержался.
– Спасибо, Миша, – но голос дрогнул.– Ты как себя чувствуешь?
Сын устроился поудобней:
– Да, вроде, ничего так. Голова иногда болит. Но это, уже говорят, теперь часто будет.
 – Ничего, пройдет со временем. Как Аня твоя?
– Тоже ниче. Выздоравливает помаленьку. Но ей еще полежать придется. Нога сложно срастается.
– Что, у нее тут родственников никого нет?
– Не, на Украйне родители. Даже сообщать им не стали, чтобы не волновались. Приехать, все равно не смогут.
Отец вздохнул, поправляя подушку под головой сына. Тот приподнял голову, чтобы ему было удобно. Поговорили еще немного, и Сергей Георгиевич начал собираться. Сын вышел проводить в коридор. Обнялись. К ним снова приближалась та же медсестра. Только на  этот раз глаза у нее метали молнии.
– Больной. Сколько вы будете по коридорам колобродить? Еще вчера глаза закатывал, если шевелился неловко. А теперь и в палате не застанешь.
  – Так, значит, на выздоровление пошел. Это же хорошо.
– Сслабенький ты еще. Давай бегом в палату. Лежать тебе надо больше, а не с друзьями такими здоровым торчать. Вы уже закончили? – взгляд на отца.
 – Да, да, – поспешил он. Давай сынка, медицину надо слушать.
Уже заходя, он обернулся:
– Особенно такую красивую.
– Иди уже, ловелас.
На улице гулял ветер. Сквозь частые тучи выглянул солнечный бочок. И на черной влажной земле газона посветлело. Охранник из домика даже не выглянул,  скорей всего узнал издалека.
А чуть отошел от проходной, как в кармане завибрировал телефон, перед больницей поставленный на беззвучный режим. На экране  высветился номер заместителя редактора. В груди колыхнулось хорошее предчувствие.
Поздоровавшись, зам сразу поинтересовался, не хочет ли Сергей Георгиевич вернуться к работе? Конечно, хочет, странный вопрос. Оказалось, от него ждут материал на любую злободневную тему. Решили  выпустить пробный номер, пока в интернете. Посмотрят на реакцию власти. Бер, слава богу, ушел, а Гридину пока точно не до их газеты. Журналист тут же вспомнил разговор с профессором в очереди. Или тех же феминисток в вагоне. Или замерзающую бабушку-соседку. Тем по этой жизни хватало. Уточнив, что материал ждут завтра к вечеру, зам отключился.
«А, может, не все так уж беспросветно? – пришла мысль. – Не так-то просто согнуть Рассею. Она ведь как гибкий прут. Сгибаешь его, сгибаешь, а он потом раз и развернулся. И по лбу сжимальщику! А напишу я, пожалуй, про феминисток в метро. По сути, акция-то их провалилась. Молодец, мужик. И не сколько девушек этих, не жаль. Да и вообще, девушки так себя не ведут. А эти твари заслужили. Нет, не сдастся наш народ без сопротивления. Удивит он еще нынешних предателей. Ох, как удивит! Мало не покажется». 

Глава 33
Газета «Новости»: «Продолжает нарастать напряжение у восточных берегов Рассеи. Авианосец Благословенной страны из состава третьего флота  в сопровождении восьми крейсеров, двенадцати эсминцев и большого количества кораблей сопровождения, которые предоставил в основном флот Японии, встал на якорь восточнее самого южного острова Курильской гряды, Кунашира. Требования, которые озвучил командующий флотом Эдгар Ньюс,  носят ультимативный характер. Он требует, чтобы рассейские войска сложили оружие, обесточили комплексы ПВО, и дожидались высадки десанта  НАТО. На выполнение требования адмирал дал сутки. В случае неповиновения, он оставляет за собой право на любые военные действия. И обещает, что после того, как он начнет действовать, на островах не останется ни одной русской души.
Комментарий  министра обороны Рассеи Полины Поповой:
«Наша позиция обозначена достаточно ясно: мирные переговоры и только мирные перговоры. Мы совсем не хотим гибели рассейских военных. Объективно говоря, нам сегодня нечего противопоставить третьему флоту БС не только в том регионе, но и в любом другом. Поэтому в войсковую группировку, расположенную на Курильских островах уже ушел приказ выполнять требование американского адмирала. Да, мы потеряем какую-то часть территории, но сохраним матерям жизни их детей».
Звук мотора всколыхнул вечерний воздух, напоенный весенней сыростью. Второй подряд теплый денек, градусов пятнадцать, не меньше. Вот все и потекло. Не верится, что всего двое суток назад Алик с ребятами ушел на лыжах. Сегодня ребят с палками в руках друзья засмеяли бы. Весна! Лужи, оставшиеся после растаявших сугробов, парили. Прошлогодняя трава по обочинам, пропиталась влагой, хоть выжимай. Ручей, впадавший в озеро недалеко от лагеря, вздулся, подмывая низенькие сугробы по берегам, того и гляди, выйдет из берегов. Надрывное рычание мотора Газельки и заглушило ненадолго его бурное журчание. Похоже, перегруженная машина с трудом преодолевала последний подъем. Полковник, помогавший загружать бочку с соляркой в прицеп к Уазику, поднял голову, прислушиваясь. Старший сержант Пяткин из бывших контрактников, последним движением затолкав бочку в кузов, успокоил. Наши едут, у нашей Газельки глушитель с дыркой, ее не спутаешь. Игорь Петрович, успокаиваясь, уселся на чурку для рубки дров. Рукавом вытер пот со лба:
 – Сколько на складе бочек осталось?
– Три, на недельку хватит.
 – А увезли мы сколько?
– С этими двадцать три будет, – сержант достал из кармана камуфляжной куртки пачку сигарет. 
– Не тяни, последние доставь на место, потом покуришь. Будете уезжать, на всякий случай лапником бочки закидай. И постарайся там сильно не следить.
– Да знаю я. Третий раз повторяете, – он нехотя запихнул пачку обратно в карман.   – Сидоров, в машину.
Рядовой запрыгнул на пассажирское сиденье, водительское занял Пяткин, и Уаз, тронулся.
И тут же, выбираясь из-за бугра, на дороге показался тент Газельки.
Чай пах смородиновым листом и мелиссой. Раскрасневшийся адъютант подул на чашку с обжигающим напитком. Швыркнув, вдохнул чайный аромат:
  – Пахнет – обалдеть.
  – Ты продолжай, про чай потом поговорим.
Адъютант поставил чашку на стол:
– В общем, не меньше роты их там. Я так понял, западенцы и латыши или эстонцы, я этих не различаю. Командуют бандеровцы. Один там, ну, чистый русак. Крепкий, бологоловый, явно, не дурак. Даже обидно, генетика одна, а враг.
– А ты как определил, что не дурак? – старлей Дмитрий Дмитриев, сухой, скуластый, потянулся за чайником с заваркой. Поинтересовался так, будто невзначай. Но все почувствовали подковырку. А действительно, как определил?
– Как, как? – не смутился Глеб Панфилов. – Кверху каком. Видно по делам. Он, прежде чем заходить в Любовку, оцепление вокруг выставил. И на дурку не попер, а, по науке, двойками заходили с прикрытием. Сразу видно, где-то грамотные люди его учили. Мне повезло, знакомая моя на окраине живет. С ней вместе и смылись.
– Я так и знал, что не просто так он туда рвется, – Дмитрий укоризненно покачал головой. – А друзьям ни слова, ни полслова.
– О вас же беспокоился.
– Это как, интересно?
– Многие знания – плохой сон.
Ребята хмыкнули, а Дмитрий сделал вид, что не расслышал.
 – Ладно,  дальше давай, – полковник с осуждением глянул на Дмитрия. Но тот, судя по самоуверенному виду, вины не признал.
– Ну, вот я и говорю. За пару часов он село на уши поставил. Баб, кого посимпатичней, сразу в клубе посадил. Мужиков, которые могут оружие в руках держать, тоже отдельно собрал под охраной. Потом ребят, что покрепче, фашистики столбы заставили вкапывать на площади в центре села. Я не сразу понял, зачем. Потом уже догадался, когда они в круг ровный выстроились. Концлагерь для мужиков организовал. К вечеру там уже колючая проволока была натянута и вокруг патрули расхаживали. Вот такой подход у них, значит. Чем там дальше дело кончилось, не знаю, досматривать не стал. И так задубел, пока на дереве сидел. И Машка еще с низу зудит, заметят, да заметят. Еле слез. Ну а вскоре я и нашу Газельку услышал. Хорошо, она, как самолет на взлете ревет, узнать можно. Мы на дорогу и выскочили. Вовремя остановили, а то бы так к бандеровцам и приехали.
– Здесь более-менее понятно. Машку в женское общежитие определил?
– Так точно.
– Теперь ты, Гаврилов. Докладывай.
Рыжеголовый старлей торопливо запил чаем съеденную карамельку.   
– Задание выполнили. Вовремя Глеба встретили, а то бы засыпались. Посовещались, ну и раз такое дело, поехали в Нехотеевку, она, конечно, дальше – верст пятьдесят до нее. Зато не на трассе, надеялись, враг туда еще не добрался. Так и вышло. Правда, по дороге пару раз чуть не сели, хорошо, у меня народ в кузове, есть кому толкнуть.
Первым делом в сельсовет заехали. Рассказал, что видел. Местные как услышали, что с Любовкой бандеровцы сотворили, нам сразу ключи от склада магазинного отдали, у них же все государственное: затаривайтесь, мол, чем хотите. А сами отряд самообороны  начали собирать. Там мужики, почти все охотники. Ружья, гладкостволы, конечно, но все лучше, чем ничего. Думаю, так легко фашистам они не дадутся.
 – Не дадутся, это понятно. Не устоять им. Против пулеметов и калашей с ружьями много не навоюешь,  – моложавый, больше похожий на подростка, чем на офицера Нестор Легков потер лоб ладошкой. – Помочь бы им.
Три пары глаз уставились на полковника с ожиданием. Он понял, разреши, и завтра на окраине Нехотеевки соберется половина его людей. Даже, если зааденцы сразу отправятся туда, что не обязательно, встречать их в любом случае нечем. Бросать людей с вилами на врага, да еще, похоже, неплохо обученного, самоубийство. А умереть они всегда успеют.
Враги еще и из Любовки не ушли. Вот  тем бы помочь! Вот только чем?
Не повышая голоса, Игорь Петрович коротко обрисовал парням позицию. Подсчитал шансы, напомнил о женщинах и детях в лагере. Кажется, прочувствовали. В глазах, во всяком случае, появился смысл. И… уныние. А вот это зря. Унывать своим ребяткам полковник точно не собирался позволять.
– А теперь жду от вас предложений по нашим делам. Думаю, у нас они появятся послезавтра, в крайнем случае, через три дня. Почему, не завтра? Не стали бы они тогда  так плотно за Любовку браться. Пока баб всех не снасильничают, водку всю не выжрут, вряд ли дальше двинут. А вы как думали? Война, она не для сопливых. Придется это принимать. И помочь мы всем не сможем, почему – уже объяснял, повторяться не буду. У нас свои женщины есть, которых тоже как-то защитить надобно. Значит, так, после обеда собираемся здесь в полном составе. Ну, кроме тех, кто на задании. А пока разойдись. И думайте все.
Парни, на удивление молчаливые, начали подниматься из-за стола.
Василий-повар сегодня расстарался. На первое умудрился сварганить наваристый свекольник. Свеклу и картошку местные жители подкинули. Они, вообще, частенько овощи из погребных запасов передают. Люди здесь хорошие, вот только защитить белорусов не в его силах. «Ну, ниче, придет и наш день». Вместо мяса тушенка сгодилась. Еще есть запасы. Вкус точно не испортила. На второе картошка-пюре и фасоль. Тут повар и на тушенке сэкономил. Но никто не роптал, так, пару мужиков пожурили беззлобно. Все понимают, как непросто накормить две тысячи человек. Слава богу, голодом не сидят, уже праздник.
В штабе полковника дожидался человек от Алика. Все у них нормально, нашли глухой уголок, сухостоя полно, там года два назад пал проходил. Ручеек, полянка, дороги, как таковой нет. Уазики километр до места не дошли. Ельник густой, что расческа. Загнали под деревья и оставили. Народ там не ходит, так что постоят. А выбираться оттуда с дровами в обход можно. Километров пятнадцать кругаля, там на старую лесную дорогу выход есть. Полковник, заинтересовавшись информацией, еще минут десять выпытывал у посланца подробности. Удовлетворившись, отправил бойца на обед.   
Первые полчаса совещания, на котором собрались все командиры, десятка полтора, прошли впустую. Полковник решил дать народу выговориться. А тем для споров хватало. Предложения поступали, чуть ли не каждую минуту. Варианты самые разные, от ухода всем лагерем в партизаны, до организации встречи в лесу с засадой  и последующим уничтожением живой силы противника. Ага, топорами и вилами? Для Игоря Петровича особенно важным показалось отсутствие вариантов прижиться при новой власти. Ни один даже не подумал о том, что можно как-то существовать под америкашками и бандеровцами. Полковник не мог мысленно не одобрить позицию командиров. Но до  поры и времени молчал, терпеливо слушая и анализируя. А как только первый запал прошел, и в прениях появилась пауза, взял слово.
– Уважаемы коллеги. Хочу поделиться с вами соображениями, которые у меня окрепли по мере того, как я вас слушал. Не скрою, многие ваши предложения я поддержу. И так, по порядку. Сегодня же вечером все наши женщины от самого малого возраста, до, пусть, пятидесяти лет, а это, примерно, две-три сотни, может, чуть больше, начинают собираться. Всех детей тоже с ними. В лагере должны остаться пожилые люди, и мы – то есть, бойцы. Остающихся расселить так, чтобы палатки не пустовали. Это раз.
Два. Завтра начинаем большое переселение. Все, кого я назвал, в сопровождении двух десятков бойцов уходят из лагеря на временное  поселение к нашим лесорубам. Идете пешком, тут не так и далеко, часа за два доберетесь. Потом подумаем, как следов не оставить. По-возможности.
Дальше посмотрим. Возможно, там они несколько дней только пересидят. Потом в другой лагерь, скорей всего, придется перебираться. Сейчас его наши ребята присматривают. – Полковник оглядел людей, за которых добровольно взвалил на свои плечи ответственность. Мог бы, конечно, избежать. Притвориться, промолчать, но тогда шансы на выживание лагеря значительно сократились бы. Ни у кого из окружавших его офицеров не увидел он умения объединить людей в трудной ситуации, возглавить и попытаться реально спасти. Желающие, понятно, были. Но вот почему-то единоличный авторитет власти достался только ему. А, значит, надо тянуть. – Мы, кто останется, встречаем врага с самым кротким видом. Да, именно так, – он повысил голос, чтобы перекрыть поднявшийся гул. – Или вы хотите с нашими топорами и вилами на автоматы кинуться? Глупая смерть наших женщин не защитит, если кто еще не понял. – В штабе стало тихо. Теперь ему внимали с повышенным уважением. До народа начало доходить, что командир что-то припас на последок. И полковник не обманул. – Встречаем, как дорогих гостей. Как настрадавшиеся от ига путинизма, а теперь свободные люди. Примерно так. Вряд ли они нам в раз поверят. Но будем стоять на своем до конца. В столовой торжественный ужин. Не знаю, заслужим ли мы приглашения туда. В любом случае, очень вовремя удалось раздобыть пяток ящиков водки. Думаю, ребята будут с перепою, и с собой чего-нибудь привезут. Нехай бухают на здоровье. Не думаю, что их главный, пусть он десять раз в ЦРУ обученный, сможет хохлов от халявной выпивки оградить. На это и расчет.
Даже если они нас, мужиков, в концлагерь, как в Любовке, определят, будет еще отряд лесорубов. Им нас освободить. А там уж топоры и вилы в руки. Ночью пьяных перебить – шанс есть. По ходу будем вооружать трофейным оружием наши пятерки. Разбивки вы помните. Кто не помнит, на стене списки, – он кивнул на ряд листков, пришпиленных к брезентовой стене палатки. – Примерно так. Запоминайте, завтра сожгу. –  Полковник налил в стакан холодной заварки из чайника. И пока пил, ни одного слова не прозвучало. – Дополнения, предложения принимаются.
Бывшие офицеры молчали еще несколько минут, переваривая сказанное. И только потом первые немного охрипшие голоса стали понемногу заполнять помещение штаба. С небольшими поправками план Раскольникова был принят единогласно. 

Каждый день к Любовке уходили наблюдатели. Просидев целый день на дереве, они приносили страшные вести. Девок насиловали постоянно и гуртом. Заводили парочку в пустой дом, а там их уже ждал очередной десяток, мечтающий скинуть напряжение. Кричали они или нет, с окраины было не слышно, но многие обратно сами идти не могли, и их уносили. Для этого приводили пленных мужиков. На второй день ситуация повторилась, и к избе снова привели парочку мужиков. Вот тут-то они и  не стерпели. Один кинулся в драку на ближайшего бандеровца, второй, отодрав от штакетника рейку, огрел ее десятника. Обоих изрешетили пулями прямо на месте.
С этого момента бандеровцы моментально превратились в фашистов. Они, собственное, всегда ими и были, просто повода проявиться не было. И вот появился. Каждый час из «концлагеря» выводили несколько мужиков, хватая первых попавшихся. Выстраивали в шеренгу, предлагая подраться с вооруженными саблями и ножами бандитами. Кто отказывался, голову сносили сразу. Остальные вынужденно кидались драться. Но что они могли сделать против вооруженных бойцов? Не больше минуты уходило у бандеровцев, чтобы порубить и порезать Любовских мужиков. Наблюдатели скрипели зубами от злости, но поделать ничего не могли.
За час с небольшим бандеровцы покрошили  всех мужиков села. И парней-школьников и пенсионеров. Раз, когда на скользкую от крови площадку вышли два здоровяка, может, брата, драка продлилась дольше обычного. Здоровяки продержались минут пять, но и их тела, в конечном итоге уложили отдельно от голов.
Уже в сумерках в лагерь вернулись белые от пережитого наблюдатели. Оба первым делом попросили по стакану водки. И только выпив, смогли более-менее внятно поведать об увиденном. Полковник, от бессилия матерясь про себя, собрал народ вечером перед палаткой. И наблюдатели, перебивая друг друга, снова рассказали о том, что увидели в селе.
Бабы тихо завыли, мужики обозлились. Полковник подвел итог коротко:
– Теперь все поняли, кто такие бандеровцы, и зачем они придут к нам, может, уже завтра?
Угрюмое молчание стало ему ответом.
– Жалеть там некого. И не жалейте. Бейте гадов, где можно и чем можно, – полковник потряс кулаком, – Смерть гадам.
«Смерть, смерть, смерть», – в разнобой загудела толпа.
   
Бандеровцы заявились в лагерь на следующий день, как полковник и предполагал. Пришли грамотно. Раскидав бойцов по периметру, вынырнули из леса, будто каратели, охотившиеся на партизан. А ведь эта земля такие сцены уже видела, лет семьдесят шесть тому назад. Об этом полковнику напомнил адъютант, когда вдвоем вышли встречать незваных гостей. Удивительно, Игорь Петрович сам о том же подумал. Одно воспитание, одни мысли, тем более, что уж очень явственно смахивали пришлые на киношных карателей. Рукава разве что не закатаны.
Еще вчера вернулся с задания Алик. Отыскали они место. Причем, тоже с войной связанное. Как объяснил дед, оказавшийся просто кладезем лесных знаний, в этой балочке в сорок втором партизанский отряд зимовал. От них даже пару блиндажей уцелели. Ну, почти уцелели. Маленько раскопать, перекрыть заново, и живи. Есть и палатки куда поставить. И что самое ценное, немцы этот схрон так и не отыскали до самого сорок четвертого года, когда наши части выбили их отсюда. «Будем надеться, и в две тысяча двадцатом не найдут. Ну, хотя бы не сразу». Полковник прекрасно понимал, что в век развития космических технологий и дронов, имея большое желание, можно отыскать в любом лесу, все, что угодно. Он надеялся, что большого желания у врагов не возникнет. По крайнем мере, в ближайшие недели. А там лес зеленью покроется, укрыться будет легче.
За женские следы он не переживал. Может, только самую малость. Уходили они примерно так, как западенцы сейчас заходят. Цепью. Рассыпались в одну линию от лагеря, и вперед. И только там, уже отойдя метров на пятьсот, начал Пяткин, назначенный старшим, их собирать. И все равно не в колонну, а, скорее, в неорганизованную толпу, чтобы тракт не натоптали. Потом ребята следом пробежали, поправили земельку, где надо было. В общем, если не чингачкук, не заметишь.
Сейчас Алик с ребятами готовятся к выходу у лесорубов. Как стемнеет, должны заявиться. Дальше, уже по обстановке.
Хлеб-соль Игорь Петрович, подумав, решил не предлагать. Во-первых, он не должен был знать о бандеровцах, и, соответственно, готовиться.  А во-вторых, все-таки это перебор. Держать врагов за дураков, это, знаете, чревато. Поэтому вышли навстречу, когда бандеровцы показались на окраине лагеря. Конечно, наблюдатели заметили их еще на подходе, но западенцам об этом знать ни к чему.
Не доходя до первых палаток шагов двадцать, цепь, повинуясь неведомой команде, застыла. Бандеровцы, похоже, чего-то ждали. Не лагерь же они рассматривали? Что там рассматривать? В проходах – пусто и тихо. Никто не бродит, не бегает. Так совместно решили. Да и кому бегать? Детвору всю отправили вместе с женщинами. Остальные сидят в палатках. Ох,  непросто им, гадают, поди, что же будет. А он и сам не знает.
Вскоре из-за бугра показался верх Хамера. Эту машинку в голливудских фильмах так разрекламировали, что школьник узнает. Следом валко передвигались мощные Уралы. «Надо же, а грузовики предпочитают наши. Точно, не дураки. Только на таких вездеходах по весенним дорогам и проедешь».
Хамер затормозил напротив делегации из двух человек. Позади, развернувшись в ряд, замерли тяжелые Уралы. Из тентованных кузовов попрыгали бойцы в натовском камуфляже. Сержанты построили людей повзводно в две шеренги. Легко сосчитал: девяносто семь. Рота! Дверца командирской машины распахнулась, и волнующиеся офицеры увидели командира. Точно Глеб описал. Белоголовый. Движения вальяжные, хозяйские. Глаза с прищуром. Умный, гад. И остановился, лениво  оглядываясь.
Полковник поспешил подойти. Адъютант – следом. Роли отрепетированы, что делать, в целом понятно. Поначалу хотели имена заменить на реальные чиновничьи. Но вовремя поняли, паспорта-то не подделаешь. А они могут потребовать документы.
Не гоже начальство заставлять ждать.  «Это он так наши движения должен толковать, а чего там мы думаем – то ему никто не скажет».
 – День добрый, господин, – Игорь Петрович не побрезговал поклониться. У них там, на западенщине это в порядке вещей.
И верно, командир воспринял поведение полковника, как должное.
– И вам не хворать. Кто такие?
Полковник нацепил на лицо маску туповатого подхалима. Может, прокатит.
– Так это, администрация временного лагеря мы. Я – начальник Раскольников Игорь Петрович. Мой помощник, Глеб Панфилов, – тот тоже поклонился. Да низенько. «Молодец». – Могу я узнать, что привело в наш временный лагерь столь уважаемых господ?
Командир стянул с головы армейскую кепку. И точно, голова белая-белая. И ни одного седого волоса.
– Можете. Мы представители новой власти. Слышали, что у вас в Беларуси теперь мы хозяева? Или в этой глуши и этого не знаете?
– Как не знать. Знаем. Радио есть. А власть, ваша хорошая, правильная. Украинцы знакомые рассказывали, – полковник почувствовал, что остановился на грани. Еще чуть-чуть подобострастия, и ему не поверят. Ну, не может он радоваться визиту непонятно каких военных с непонятно какими целями. «Надо срочно тему менять, пока не зацепился». – А к нам зачем? Мы – люди маленькие. В политику не лезем, долазились, что тут оказались. Пережидаем до тепла. Идти нам некуда.
– Так уж и некуда? Что за люди в лагере? Сколько женщин, сколько мужчин призывного возраста?  – и куда вальяжность пропала. Враг в каждом слове. Кровожадный и беспощадный.
Полковник сделал вид, что растерялся.
– Так, скажу, все скажу. Пожалуйте в администрацию, вот в этой палатке, – он протянул руку, пальцы его чуть дрожали. От напряжения. Вовремя, очень вовремя. Пусть думает, что его боятся.
Белоголовый секунду вглядывался в глаза полковника. Тот постарался откинуть все сложные мысли, сосредотачиваясь на простых: я – чиновник, мне страшно. Вроде, поверил. Отвернувшись, бандеровец махнул своим людям. Слова продублировали жест:
– Проверить лагерь. – Гаврик, за мной, – от Хамера отделился боец с длинными хохляцкими усами. – Ну, веди. Как, говоришь, звать тебя?
– Игорем Петровичем.
– Игорьком будешь. Показывай.
Полковник, суетясь, пропустил командира мимо  себя. Толкнул вперед адъютанта, и тот, сообразив, что от него требуется, рванул  трусцой открывать дверцу штаба. «Тьфу, тьфу, пока, вроде, все, как просчитывали. Дай бог, чтобы и дальше ничего неожиданного не случилось».
Гаврик замер у входа, с любопытством оглядывая скудную обстановку штаба. А Белоголовый первым делом прошелся вдоль стены, на которой рядком пришпилены листки с наглядной агитацией. Тут не подкопаешься. Распорядок дня, график дежурств по кухне, состав жителей в последнем сокращенном варианте. У списков он остановился.
  – Что-то маловато вас тут. Мне говорили больше.
Полковник расплылся в угодливой улыбке:
– Уезжают люди. Кто родственников нашел, кто наудачу. Голодно у нас. И ждать нечего.
Белоголовый боком присел на лавку у стола.
– Так уж и голодно?
– Для вас приготовим. Не извольте волноваться.
– Сотню накормишь?
Полковник на секунду запаниковал, для Белоголового запаниковал. Сдержав расстройство, неуверенно улыбнулся:
– Очень тяжело будет. Последнее придется подчистить.
– Так подчисть, – Белоголовый перекинул ногу через лавку. – Знаю я вашу чиновничью падаль. Жматься – ваша вторая натура.
Полковник чуть спал в лице. «Эх, талант актера пропадает!»
– Сделаем все, что в наших силах.
Белоголовому ответ не понравился:
 – Не что в ваших силах, а все, что нужно.
– Извините, был не прав. Сделаем, накормим.
– Ну давай, корми.
Взгляд на Глеба, и тот умчался на кухню.
 
Пока готовился обед, бандеровцы прошерстили лагерь. Обыскали каждую палатку. Нашли несколько забытых игрушек в палатках. Полковник вывернулся, объяснив, что забыла детвора, когда уходили с семьями.  Три сотни мужиков, что бандеровцы обнаружили в лагере, согнали в одну палатку рядом со штабом. Напихали, и не сядешь. Так и стояли, спина к спине. Враги выставили охранение с двух сторон и успокоились. А вот с женщинами чуть не засыпались.
Один из помощников прибежал к командиру, когда тот пил чай в штабе. Полковник изображал из себя столб, изредка пододвигая бандеровцу то печенье, то варенье. Или чаек подливал. Слуга в полном понимании этого слова. Похоже, только в таком качестве Белоголовый его и воспринимал. Помощник ворвался в палатку, будто за ним гнались. Белоголовый повернулся,  нехорошо прищурившись.
Помощник говорил на украинском, но полковник почти все понял. Не такая уж большая разница в языках. Он возмущался отсутствием в лагере молодых и гарных дивчин. Одни старухи и больные. Да, такие тоже остались, десяток женщин, свалившихся с гриппом,  не смогли уйти. Он сильно удивлялся и уверял, что тут не все чисто. Не может такого быть, чтобы не нашлось в таком большом лагере молодух. Мужики же молодые есть. А где их жены?
Белоголовый замер, приглядываясь к полковнику. Видно, думал, как его прижать получше.
– Понял, что он сказал? – кивок на помощника.
Игорь Петрович не стал притворяться:
– Ну, в общих чертах.
– И что скажешь? Где ваши дивчины?
Почему-то ответ на этот вопрос подготовить он не успел. Упустил как-то. Пришлось сочинять на ходу.
– Так, все, кто помоложе, да покрепче, по окрестным селам разошлись. Там им работу какую-никакую предложили.
– Что за работу в деревнях? Зимой? Брешешь?
– Что вы, пан командир! Ни в коем разе. Телятницами, доярками брали. Кто-то кур щиплет на ферме. В садики и библиотеки несколько устроились. В сельсоветы некоторые помогать за полставки пошли. Хоть какое, но пропитание. И мужики их тоже ушли –разнорабочими взяли в коровники и свинарники, на тракторы кто. Тут же не как у нас в Рассее, ни одна ферма не закрылась в девяностых. Все работают, а рабочих рук не хватает.
– И дети с ними?  – уже скорее удивленно поинтересовался командир.
– А нам они зачем? Семьями и поуходили. Вот, только которые постарше остались, не кому не нужны оказались.
Минуту он размышлял. Помощник не выдержал:
– Так чего с ними делать?
Белоголовый расстегнул бушлат, жарко ему стало:
– Можешь себе старух забрать, мне старухи не нужны.
Помощник расплылся в ехидной улыбочке:
– Хлопцы тоже пока не интересуются. Но там, на кухне у них пяток ящиков водки обнаружили. Может, кого потом и пригласим скуку скрасить. Говорят же, нет некрасивых баб, есть мало водки.
Белоговый тоже улыбнулся, почти искренне:
 – Водка, это хорошо, – и уже смешливо поинтересовался. – Зачем тебе столько водки, а, Игорек?
– НЗ, пан, командир. Мало ли какие случаи могут быть. Вдруг бы начальство из города пожаловало. Угостить надо. Или какой председатель колхоза наведается, тоже поставить на стол не лишнее.
– Ну, считай, начальство к тебе пожаловало. Что там, жрать-то скоро будет готово?
Помощник скосил глаза на перетаптывающего у входа Гаврика:
 – Говорят, с минуты на минуту.
Белоголовый перекинул ноги через лавку:
– Тогда, веди. Жрать уже охота. И ты, Игорек, тоже айда с нами. Может, на что и сгодишься.
Обед плавно перетекал в ужин. Бандеровцы начали с уничтожения лагерных запасов. В столовой, которую соорудили их двух штабных палаток, поместилось более семидесяти бойцов. Два десятка командиры раскидали по постам. Полковник сразу заметил упущение бандеровцев. Постовых же менять будут. А трезвых в лагере скоро не останется. Значит, пьяные на посты пойдут. То, что надо.
Западенцы подстраховались. Перед тем, как опрокинуть по первому стакану, предложили снять пробу из первых взятых наугад бутылок полковнику и Глебу. Но, это нетрудно. Выпили без колебаний. Признаться, в таком напряженном состоянии, водку глотал, как воду. Слава богу, запретил своим с водкой химичить, а предложения были. Разбег: от крысиного яда, до снотворного. Правда, ни того, ни другого в лагере не нашлось. Но его архаровцам только команду дай, что-нибудь придумали бы. Все деревни бы объехали, но достали.  Вот сейчас первыми бы и свались под стол. И хана лагерю и им лично в первую очередь. 
Отдельный стол в уголке для начальства. Кроме самого Белоголового, за ним устроились еще шесть командиров. Прислуживали несколько женщин, выбрали пострашнее, и народ на них не реагировал, воспринимая, как неодушевленные предметы. И это получилось, как задумывали. Не раз уже стучал по дереву. Пока все по плану. Ну, почти все. Пьяные, пьяные, а автоматы бандеровцы держали под рукой. Как правило, рядом на лавке. Кто-то поставил за спиной, но тоже близко.
Полковник сам бегал за бутылками. Услужливо кланяясь, подливал Белоголовому и его бойцам. Противно хихикал, когда его хлопали по спине, проверяя, выдержит ли удар. Он держал. Смеялся вместе со всеми, когда над ним откровенно потешались и  обиженно улыбался, когда издевались. А они ржали. Провожал командиров до туалета, и ожидал у дверей, чтобы не заблудились на обратной дороге. Глеб помогал поварам, таская на столы вареную  картошку с тушенкой, кувшины с компотом, тарелки с нарезанным салом, соленные огурцы и помидоры. Продукты улетали, как в прорву.
Надо было терпеть, и они терпели. Около двенадцати ночи помощник набрал из-за столов следующую двадцатку. Пошатываясь, толпа бандеровцев, покинула столовую, на ходу накидывая автоматы и застегивая ремни с подсумками. Вот он шанс!
Белогововый пил наравне со всеми, но почти не пьянел. Раве что выражение глаз стало еще жестче, и говорил он теперь громко, не всегда обращая внимания, слушают ли его. Совсем водка не брала Гаврика, как выяснил половник, телохранителя Белоголового. С каждым тостом или здравицей, в основном в честь атамана – Белоголового, или батьки Бандеры, тот вливал в себя зараз по полстакана. Другой бы после таких доз давно под столом валялся, а этому западенцу, хоть бы хны. Иногда полковнику казалось, что Гаврик как-то подозрительно поглядывает в его сторону. «Его бить первым», – для себя определил Игорь Петрович.
Минут через десять вернулся помощник с трезвой партией бойцов, и пьянка, словно получила второе дыхание. С тревогой полковник наблюдал за пустеющими ящиками с водкой. А когда осталось последний десяток бутылок, пятеро бойцов, повинуясь приказу, покинули столовую. Полковник задергался, там его люди уже должны выдвигаться на позиции. Но, оказалось, зря. Бандеровцы вернулись минут через десять, и каждый тащил еще по ящику водки. Мысленно перекрестившись, Игорь Петрович поставил следующие бутылки на столы.
Через час один из помощников командира, тот самый, что жаловался на отсутствие девок, вдруг остановил пробегавшего мимо полковника с пустой посудой в руках:
– Слышь, Игореха, – полковник остановился, чувствуя как струйка пота бежит по шее. Ему сразу не понравилось выражение пьяных глаз. С такими масляными глазками только о бабах и думают. Так и есть. – Баб сюда тащи.
Полковник попробовал схитрить:
– А каких баб пан имеет в виду?
– Какие есть, таким и введу, – оскалился он, а за столом заржали. – Давай самых симпатичных из тех, что есть. Ка.. касс… кастинг устроим.
На часах час ночи, а им все неймется. Хотя нет, вон, некоторые уже прикорнули за  столом. Ага, в углу еще несколько тел прилегли. Первые пошли. Пожалуй, бы пора  нашим начинать. Незаметно подмигнул адъютанту. Глеб никак не отреагировал. Полковник даже испугался: «Не понял, что ли?» Но тут адъютант подхватил под руку в хлам пьяного бойца, пытающегося найти дорогу из палатки. Тот попытался сфокусироваться. Разглядев рядом Глеба, понял, что ему помогают.
– Мне в сортир, – проревел он. – Веди, москаль клятый.
Вдвоем, раскачиваясь, словно в шторм, они вышли из палатки.
 В рукаве он уже пригрелся змеей кухонный нож. Сточенное лезвие, мягкий металл, воевать с ним долго не получится, но на один удар должно хватить. Секунды таяли, как снег под весенним солнцем. Игорь Петрович незаметно упер руку в край стола, так, чтобы видеть циферблат.
Атака началась так стремительно, что полковник, последние минуты старавшийся держаться поближе к столу командиров, со стороны, где трезвый Гаврик запевал с пьяными товарищами жалобную хохляцкую песню, в первую секунду растерялся. Люди проникали в столовую со всех сторон, выныривая из-под брезентовых стен. Специально ослабили натяжение. Вилы – страшное оружие. Человек насаживался на зубцы, как холодец на вилку. Хорошо оточенные топоры – тоже оружие одного удара. Причем, били как лезвием, так и обухам, результат один. В панике бандеровцы хватались за оружие. Несколько очередей повалили с десяток нападавших. Но ничего уже не могло остановить стремительную лавину разъяренных мужиков.  Большинство бандеровцев так и не поняли, отчего они умерли. Распластанные топорами и пробитые вилами насквозь трупы пачками валились под стол, на земляной пол, брызгая кровью, словно из шлангов. Всего пары секунд полковнику хватило, чтобы прийти в себя. Он прыгнул к командирам. Гаврик уже поднимался, рука тянулась к ремню автомата. На миг их взгляды встретились. Но полковник уже летел. Нож вонзился в глаз, и верзила грохнулся на стол, лицом вниз, забивая нож в череп.
Белоголовый оказался расторопней. Он успел вскинуть автомат, и навстречу атакующим бойцам рванули смертельные искорки. Несколько ребят, будто натолкнулись на невидимую стену. Очередь заглохла так же внезапно, как и ударила, командир валился на спину, обливаясь фонтаном крови из горла. Полковник, перерезая горло помощнику, любителю пожилых женщин, отвлекся лишь на миг.
Ему казалось, что битва продолжалась долго, минут десять. Но когда ребята остановились, оглядываясь в поисках врагов и не находя их среди живых, он глянул на часы. Минуты не прошло.
И тут полковник почувствовал слабость в ногах. Сдерживая тошноту, он вывалился на свежий воздух. Ребята выходили следом. Кого-то уже рвало.
Небо, затянутое тучами, безразлично смотрело на залитую кровью землю.
Подскочил Алик, автомат на плече, лица в темноте не видно, но точно, не бледнее обычного. Вот, что значит, боевой опыт.
– Почему из автоматов не расстреляли?
– Там и женщины сновали, и вы, и Васька-повар. Решили, что так надежнее.
– Да, надежнее. Сколько наших полегло, не считал еще?
Голос огрубел в раз:
– Нет еще. На войне, командир, без потерь не бывает. Жаль ребят, но судьба у них  такая. Каждый в свою очередь уходит. Ни раньше, ни позже.
Полковник, с трудом удерживая рвущийся наружу ужин, выпрямился:
– Собирай ребят. Надо бандеровцев закопать, желательно до света. И в столовой порядок хоть какой-то навести.
– Еще яму им копать. У нас отхожая есть, туалет передвинем, фашистов этих туда покидаем.
Полковник покачал головой. Не по-человечески, конечно. А кто сказал, что бандеровцы – люди? Что предшественники их, семьдесят с гаком лет назад закапывавшие живьем целые деревни, что  нынешние последователи. Что они с Любовкой сотворили? Правильно Алик предложил.
– Выполняйте. Я тут свежим воздухом подышу малость. Что-то мне не хорошо.
Капитан сорвался с места, на ходу раздавая команды.

 Глава 34
Газета «Новая»: «Объявленный вчера президентом Рассеи Марком Гридиным поворот в отношениях с западом, как нельзя, своевременен. В условиях сокращения территории страны, по последним данным, чуть ли не десять раз, государство просто не может себе позволить конфронтацию  с ведущими державами мира. А поскольку одной из главных причин, разъединяющих наши страны, был Крым, то эту проблему необходимо решить в первую очередь. Именно на это и направлены первые шаги нового президента Рассеи, объявившего о постепенном возвращении Крыма в подданство Украйны, у которой он и был так нагло украден шесть лет назад. Как передают наши  корреспонденты из Крыма, местное население с воодушевлением восприняло новость о возвращении полуострова в юрисдикцию Украйны. По нашей просьбе они провели блиц опрос на улицах крымских городов. Екатерина Семеновна, пенсионерка, жительница Керчи:
– Это самый счастливый день в моей жизни. Как мы плакали, когда узнали, что наш родной Крым нагло забрала Рассея. Но теперь справедливость восторжествовала.
Павел Кузнецов, житель Симферопля:
– Если бы сейчас Крым не вернули Украйне, я бы пошел воевать за то, чтобы его вернули обратно, за нашу  свободу. Я безмерно рад, что новый президент страны агрессора оказался вменяемым человеком и внял чаяниям народа полуострова.
Вика, школьница из Севастополя.
– Конечно, это хорошо. Нам в школе разъясняли, что в составе Украйны мы сможем свободно ездить в Европу, разделить их европейские ценности.
– А какие из европейских ценностей ты бы хотела разделить в первую очередь?
– Да все хотела бы».
В коридорах правительства полуострова Крым, зажатого между двумя крупными транспортными артериями Симферополя проспектом Кирова и улицей Севастопольской царила легкая паника. Чиновники, не способные в этот день делать что-либо осмысленное, пытались собрать как можно больше информации, касающейся последней новости. Женщины кучковались в бухгалтерии и отделе кадров, Мужики собирались в службе безопасности и тылового обеспечения, дружно наплевав на начальство. Начальству, впрочем, тоже было не до соблюдения дисциплины. В кабинетах пахло сигаретами, выкуренными под коньячок, причем и в бухгалтерии и в службе безопасности. Народ пытался побороть стресс общеизвестными способом. Председатель Правительства Алексей Арканов с утра проводит уже третье совещание, собирая то силовиков, то хозяйственников, а то финансистов. Николай Панков, маленький, худенький в очках с толстыми линзами, числящийся помощником Председателя в совещаниях участие не принимал, занимаясь выполнением личных поручений.  Не так давно он сменил погоны полковника КГБ на гражданку. Собимрался отдохнуть пол годика, осмотреться, но звонок от старого приятеля Алексея Арканова заставил его отложить отдых на неопределенный срок. И покатилась служба. Старые связи и знакомства никуда не делись. Время ему досталось напряженное, предательское, чтобы спасти Крым от реформаторского зуда новых московских властей, то и дело приходилось дергать наработанные связи. И небезрезультатно. Иногда Панкову казалось, что он и не уходил о службы. Хотя, иной раз он включался и в пустяковые, на его взгляд, дела. Как вот сейчас. Только что он посадил на московский рейс семьи Алексея и его замов. Подождав, пока самолет поднимется на крыло, он направился к ожидающей машине.  Звонок от шефа раздался, когда Панков проехал большую половину пути до офиса.
– Улетели?
– Все нормально, Алексей, не переживай. Посадил в самолет, помахал ручкой. Через два часа будут в столице.
В трубке вздохнули:
–  Надо же было такому случиться. Гадство. – Николай промолчал, понимая, шефу сейчас надо кому-то пожаловаться. Вообще-то Арканов – мужик резкий, решительный, но не для семьи. Для родных, он белый и пушистый. Родные же. – Ты сейчас где?
 – Еду по Киевской. Скоро буду.
–  Хорошо, подъезжай. Задание тебе новое.
– Добро.
Машина проскочила по мостику через Малый Салгир, и скорость упала. Пробка. Ну хоть не встали напрочь. Черепашьим шагом, но двигались. Крымская весна грела двадцатиградусным теплом. Небу хмурилось, но дождя не обещали. Кустики, поднимающиеся вдоль дороги, уже покрылись зеленым налеом. Еще чуть-чуть и выскочат из раздувшихся почек  резные листы. А там и накроет весна бело-розовой одеянием деревья и кусты Симферополя. Помощник задумался. Ему отправлять в столицу некого. Супруга, пенсионерка, отказалась наотрез. У двоих сыновей своя жизнь, свои семьи. Оба торгуют, один – машинами в салоне, другой – салатами и пирожками, поставляя их в кафешки на побережье. Оба даже разговаривать не захотели об отъезде. Они еще помнят украйнские порядки, при них тоже нормально жили. Старший считал себя вне политики. Дурачок, не знает простой истины: если ты не интересуешься политикой, еще не факт, что она не заинтересуется тобой. Средний более адекватный, но и он не понимает, зачем куда-то уезжать. Здесь налаженная жизнь, друзья, работа, внуки в школу ходят. Куда срываться, зачем? Как-нибудь переживут, приспособятся.  Да, и что в той Рассее делать? Скоро от нее одна московская область останется. А переезжать в какое-нибудь вновь образованное государство – авантюра, похлеще возврата в Украйну.
Здесь, Николай с ним соглашался. Наверное, судьба их пережить вместе с Крымом эпоху перемен. Лишь бы войны не было.
Арканов принял Николая моментально. В кабинете сидел зам по безопасности, Голиков. Тучный, лощеный, тоже в очках, но диоптрии поменьше.
Указав рукой на пустующее кресло у своего стола, Арканов подскочил навстречу.
– Значит, говоришь, все нормально?
– Да, все по плану.
– Как они вообще? Жена не плакала?
 – Да нет, деловито вела себя. Ей сейчас не до слез. Детей надо устроить, и самим устроиться.
– Ладно, жить есть где, остальное будем думать. Да и не все еще потеряно.
Николай вопросительно поднял бровь.
– Вот по этому поводу тебе и задание. Голиков докладывает, что в частях и на флоте брожение. Никто не хочет выполнять приказ о сдаче оружия и расформировании.
Николай медленно осел в кресло. Вот так новость! Вот  так  «лишь бы не было войны». Только недавно об этом думал. И что делать? Семьи обратно возвращать? Если они не подчинятся, там, в Москве могут взять семьи крымских руководителей в заложники. Он упер осуждающий взгляд в Голикова.
– Что ты раньше не сказал?
Голиков пошевелил крупными плечами:
– Как узнал, так и сказал. Что изменилось-то?
– А то и изменилось, Если наши вояки надумают не подчиняться приказам из столицы, думаете, они ваши семьи там не найдут?
Арканов шлепнул ладонью по голове, и пальцы впились в густые волосы:
– Блин. Опять гадство. Куда ни сунься, все не так. Что же делать?
Голиков заерзал. В самолете, сейчас подлетающем к Москве и его супруга с двумя внуками:
 – Когда самолет обратно?
Арканов быстро защелкал клавишами компьютера:
– Есть вечерний рейс. Так, места есть, – он выставил голову из-за монитора. – Коля, не  в службу. Найди секретаря. Пусть срочно сообщит новость всем моим замам. И сразу покупает билеты обратно для моих.
– И для моих.
 Панков молча поднялся.
Секретарь нашлась, как он и предполагал в бухгалтерии. Встревоженные женщины организовали стихийные посиделки вокруг стола главбуха. Початые бутылка коньяка и Массандра, какие-то пирожки, сырки в качестве закуски. Дружно обернулись на вошедшего. Николай передал приказ шефа, и секретарь Катерина Львовна, сорокалетняя мама большого семейства умчалась. Главбух кивнула на коньяк:
– Налить?
Панков размышлял несколько секунд.
– А, давай.
Народ зашевелился, кто-то подтянул ему свободный стул, кто-то сунул в руку надкусанный сырок. Не привередничая, Панков поднял рюмку:
– За победу!
И, не замечая изумленных женских глаз, опрокинул напиток в рот. Коньяк приятно булькнул в голодном желудке, уже обед, а  он и не завтракал.
Главбух не закусывая, закурила.
– Так про какую победу ты тут гутарил?
Николай отложил половинку сырка. Окинул взглядом напряженные лица женщин, с какой-то верой в иррациональное уставившихся на него.
 – Русские не сдаются, – и поднялся уходить.
Хор голосов попытался его устыдить, выспросить, остановить, но он и так сказал больше, чем нужно.
– Все, бабоньки, все узнаете в свое время. Единственное, что скажу. Не отчаивайтесь, и начальству морду пока не бейте, не конец света.
Он покинул кабинет под шум перебивающих друг друга возбужденных женских голосов.
С Аркановым столкнулся в дверях приемной. В щелку заметил Екатерину Львовну, что-то выясняющую по телефону.
– О, а я уже искать тебя собрался. Едем, машину внизу.
Не задавая лишних вопросов, Панков поспешил за Председателем. Пока спускались по лестнице, миновали парадную, молчали, не желая обсуждать судьбоносные темы на ходу и во всеуслышание. То ли генетика включила защитный механизм, то ли опыт сказался, но оба понимали, сегодня у стен снова появились вражеские уши. Ну, или появятся с минуты на минуту.
Скомандовав водителю, ехать к Дому офицеров, Председатель плюхнулся на переднее сиденье. Панков, покряхтывая, забрался на заднее. Волга последней модели, стартовала мягко, но резво. Водитель – мастер, Арканов специально подбирал.
Дом офицеров недалеко, пару кварталов, можно было и пешком дойти, но Панков понимал, не тот день, чтобы тратить драгоценные минуты в пустую. На Горького, как правило, заставленной машинами по самое немогу, пробирались чуть ли не со скоростью пешехода. Пушкина тоже забита, но уже не так. В салоне лишь обменивались не значащими фразами. О погоде, о трудностях, Панков рассказа пару анекдотов. Вяло посмеялись.
Водитель остановил машину у крыльца. Благо вход отделяется от проезжей части лишь двухметровой ширины тротуаром. Отпустив машину, Арканов, поглядывая на часы, рывком потянул тяжелую дверь на себя.
В кабинете директора было людно, но тихо. Войдя вслед за шефом, Панков с удивлением обнаружил всех генералов Крымского «непотопляемого авианосца». Генералы, будто сговорились, приехали на встречу в гражданских пиджаках. Даже орденских планок никто не нацепил.
Трое сидели на стульях, установленных вдоль стены. Приземистый с небольшим животиком командующий  армейским корпусом ЧФ Каст тихо переговаривался с  командиром дивизии ПВО Черепахой. Моложавый, подтянутый командир крымских летунов Штоленко барабанил пальцами по столу. Командующий Черноморским флотом мощный с крепкими борцовскими плечами адмирал Вятка, поглаживая седой волос, смотрел в окно. На скрип двери обернулся.
– Проходите, товарищи.
Арканов, легким вихрем ворвавшись в комнату,  деловито поздоровался с каждым по очереди, начав, по традиции, с адмирала.
Панков продвигался за ним, также пожимая крепкие ладони генералов.
 Дождавшись, пока они займут свободные стулья с другой стороны комнаты, адмирал кашлянул.
– И так, друзья-единомышленники. Да, именно так. Если кто не согласен, может сразу уйти. Все разногласия, если у нас и были, обиды, может, а в службе, сами знаете, все бывает, нужно срочно забыть. Помню, наорал на тебя, Черепаха, за дело, не за дело, уже не важно. Так вот, я прошу прощения. – Черепаха молча кивнул, принимая извинения. – Еще обиженные есть? – Адмирал внимательно оглядел каждого генерала.
– Якимыч, давай уже без разносолов. К горячему переходи. Не дети здесь собрались. – Каст слегка поморщился.– Тут не до игрушек.
– Хорошо, – легко согласился адмирал. – Теперь к делу. Раз уже делить нам нечего, кроме будущего Крыма. Прошу высказаться каждого по очереди. Начнем, пожалуй с тебя Каст, как самого ближнего ко мне. Я имею в виду расположение стула, на котором ты сидишь. Если кто не понял.
Никто не улыбнулся шутке адмирала. Командир корпуса слегка качнулся:
 – Для меня тут сомнений нет. Приказ московский я выполнять не собираюсь. Более того, я уже отдал приказ привести все вверенные мне части в полную боевую готовность.
– Я тоже отдал, – буркнул командующий ПВО.  – Надо сказать, вовремя нам Бастионов и  Пугачей подкинули. Еще при Путине начали, по инерции при Бере закончили. Небо теперь наше, как и акватория.
  – И что там, на фронтах? – поинтересовался командир авиадивизии Черепаха.
– Там ничего хорошего. В Черное море вошла группа судов, принадлежность,  думаю, объяснять не надо. 
– Идут, надо думать, к нам? – нахмурился адмирал.
– Идут и весьма торопятся. Уверены, сволочи, что тут их ждут с распростертыми объятиями.
– Да нет, были бы уверены, делегацию принимать дела прислали бы и все. – Командир авиадивизии Штоленко кисло улыбнулся. – С кулаком они сюда идут.
– Сейчас же отправлю Адмирала Эссена  на встречу, – Вятка повернулся к Панкову. – Алексей, по твоим каналам ничего интересного не проходило?
Панков поднялся, одергивая пиджак:
– К перешейку выдвинулась мотострелковая дивизия ВСУ, танковый полк, ну и артиллерия почти вся, что осталась после той бойни, что им шахтеры устроили. Жаль, они дальше Мариуполя не пошли.
 – А с чем им дальше идти? Поставки снарядом и патронов перекрыты. Надо же жирок подкопить, – Каст нервно поерзал.
– Ага, и натовцам раны зализать. Янки, в отличие от Рассеи, оружие везут, не скупясь.
– А я так понимаю, что если мы тут томагавки выкопаем, там нашим, в Донецке и Луганске легче будет нациков бить, – Арканов сжал крепкий кулак. – И всяких прочих америкашек.
Панков, сообразив, что больше его ни о чем спрашивать не будут, сел.
В дверь постучали, и заговорщики напряглись, обернувшись к входу.
– Ну что, дергаетесь, – проворчал адмирал. – Враг бы не стучался. Входите.
На пороге показалась пожилая женщина. Несмотря на признаки увядания, она еще могла интересовать мужчин. Огромная грудь шестого размера, как и в молодости, притянула взгляды главных людей области. Но кое-кто обратил внимание и на поднос с баранками и чайными принадлежностями. Любезно улыбаясь, она быстро расставила чашки на столе, посередине укрепилась чашечка с вареньем, с краю  заняла место вазочка с баранками. И все это под неторопливый южно-русский говорок, комментирующий  ее действия. Напоследок поинтересовалась, не надо ли чего еще, явно намекая на спиртосодержащие напитки. Получив отрицательный ответ, удалилась, привычно делая вид, что не замечает заинтересованных взглядов.
В следующую минуту генералы и предстваители правительства разливали чай. Вдруг все почувствовали, как пересохло в горле.
Адмирал макнул бублик в варенье.
– Коля, Панков, с твоими я переговорил.
– Что сказали?
– Ну, как обычно. Ни да, ни нет. Посмотрят по обстановке. Но думаю, никуда они не денутся с подводной лодки.
– В общем, мужики, давайте определяться. Воюем или не воюем? – адмирал Вятка швыркнул горячим чаем.
Еще пару минут в кабинете раздавался только хруст бубликов, кхеканье  и глотки.
– А ведь это третья мировая война, – наконец произнес командир авиадивизии то, о чем думали в этот момент все заговорщики.
Арканов поставил чашку на стол.
– А помните, Путин где-то говорил, зачем нам такой мир, в котором не будет Рассеи?  И у нас, тут, похоже, тот самый последний рубеж, за которым Рассеи уже не будет. Как часто случалось, Крым снова – решающий фактор в противостоянии, не побоюсь этого сравнения, добра и зла. Так что выбора у нас и нет. А за тыл можете не переживать. Все, что  смогу-помогу по закону военного времени.
Адмирал допил чай, широкие плечи сами собой расправились, взгляд затвердел, словно залитый водой алибастр.
– Тогда по коням, ребятки, Бог нам поможет.
И все, не сговариваясь, в разнобой перекрестились.

     Глава 35
Интернет-издание «Сего дня»: «По сведениям из источников, близких к министерству обороны, в руководстве ведомства распространяются панические настроения. Сегодня пошли  третьи сутки с момента ультиматума, поставленного войскам, дислоцирующимся на Курильских островах, от объединенной морской группировки стран НАТО. Пока на призывы сдаться, командиры рассейских войск отвечают однозначным отказом. Угрозы сыплются на них со всех сторон. Им обещают тюрьму за неподчинение в рассейском правительстве, а натовцы пугают началом военных действий. Судя по всему, русские солдаты и офицеры, не взирая на патовую ситуацию, сдаваться не намерены.  Вчера они не разрешили посадку на аэродроме рассейскому вертолету, на котором их собиралась навестить лично Полина Попова.
Пока натовцы не решаются начать атаку на острова. По нашим сведениям, военная мощь, имеющаяся в наличии на данный момент у обоих сторон примерно равна. Может, натовский флот имеет некоторое весьма незначительное преимущество в количестве крылатых ракет. В любом случае, при горячем конфликте янки могут получить удар, от которого не смогут оправиться. А, как известно из  истории, янки никогда не начинали войны, не имея подавляющего превосходства в вооруженной силе и уверенности, что враг морально не готов к сопротивлению. Исходя их этого факта можно предположить, что какое-то время  ситуация будет оставаться неразрешимой. По крайней мере, до тех пор, пока к конфликтному региону не подойдет подкрепление. В любом случае, в силе духа янки всегда будут проигрывать русским воинам. Так говорят нам исторические примеры». 
Дом, в котором его заперли, Лойгу исследовал в первые два дня. Небольшой двухэтажный особнячок на заднем дворе огромного представительского коттеджа, вполне уютный и удобный для проживания. Единственное его связь с внешним миром называлась – телевизор и носила односторонний характер. Хотя, лучше бы его не было. Слушать и видеть, как уничтожается его страна, его армия, было выше сил. Лойгу понимал, враг оказался хитрей, наглей и безжалостней, его подлый удар не ожил никто и никто к нему не готовился. А вот враг готовился. Поэтому на старте получил значительное преимущество. К тому же в правительстве почти все или уже были спящими предателями, или морально были готовы к  предательству, или только ждали случая, чтобы переметнуться на сторону янки. Скорей всего, не случись такой чрезвычайной ситуации, они много лет трудились бы в меру своих скромных способностей на благо себя лично и немного на государство. Не вредя открыто, но и не делая ничего сверх поставленных задач.  Да, и те через пень колоду, пользуясь странной особенностью погибшего президента не менять кадры, даже самые слабые (это мягко сказано) в надежде на то, что они пусть вынуждено, но начнут когда-нибудь работать на страну. Сколько раз Лойгу спорил по этому поводу с Путиным, но у того всегда находился убийственный аргумент: «А  ты уверен, что придет лучше?». Не уверен, но когда-то же надо было рисковать. Терпение у русского народа долгое, но не безграничное. Но президент считал, что люди еще потерпят. Да, здравый смысл в том присутствовал, однозначно. Он до последнего оттягивал битву с американской страновой элитой, понимая, что страна еще не готова в открытую противостоять финансовым акулам глобального рынка. Медленно, слишком медленно шло освобождение от невидимых, но оттого не менее страшных и гибельных пут мирового финансового капитала. Кто видел его работу, не мог не восхищаться ювелирной точностью проводимых операций, стратегически верными отступлениями, точностью и выверенностью незримых ударов, от которых спастись или увернуться было невозможно. По капельке, по грамму президент восстанавливал суверенность Рассеи. Еще три-четыре года такой работы, и страна бы воспряла из пепла, и вновь весь мир с удивлением взирал бы на ее новое  перерождение, как уже случалось не раз в истории.
Да, три-четыре года. Не дали. Враги тоже видели, что происходят со страной под руководством Путина. И они остановили его на взлете, а вместе с ним и страну. К сожалению, слишком много было завязано в этом движении на нем лично. Несомненно, он рисковал, не опираясь на команду внутри страны. Она готовилась, но далеко и тайно. Слишком далеко и слишком тайно. Ну что теперь горевать о том, что случилось. Пока его не убрали, значит, зачем-то он – Лойгу им нужен. И они, кто бы не были эти силы, прекрасно осведомлены о его возможностях и его убеждениях, от которых отказываться бывший министр не собирался. Разве что под пытками. Но это не надежно и непрофессионально. Вряд ли они пойдут на это. Во всяком случае, Лойгу надеялся на их здравомыслие. Но все-таки, зачем-то его посадили в эту комфортабельную тюрьму-одиночку?  И даже не совсем одиночку. Раз в два дня в домик заходил пожилой мужчина. Он готовил еды на пару дней. И неплохо готовил. Убирал, стирал. И все молча. За все месяцы, что Лойгу провел в заточении, человек не сказал ни единого слова. Хотя Лойгу не раз и не два пытался вывести его на диалог. Что не говори, кадры они подбирать умели. А это лишь подтверждает его догадки о профессионализме тех сил, которые его сюда засадили. А раз так, то и остальные выводы, возможно, имеют под собой основание.
 Он почувствовал, да именно почувствовал, что в стране и в мире происходит нечто не укладывающееся в схемы финансовых разработчиков, на исходе марта. Телевидение продолжало убеждать население, что они живут в эпоху счастливых перемен, и трудности, если они и есть, временны. И надо лишь чуть-чуть потерпеть и зарубежные инвесторы завалят обломок великой страны инвестициями. Как сегодня они заваливают деньгами новые сувенирные государства, образовавшиеся на территории Рассеи. Но то ли тон дикторов не был уже так убедителен, то ли глаза чиновников, нагло сочинявших об успехах, бегали немного чаще, чем обычно. Или напряжение, повисшее в воздухе, докатилось незримыми флюидами и сюда, в уединенный домик. Но что-то изменилось в мире, и Лойгу мог бы поклясться, что нынешним правителям эти перемены не по нутру. А, значит,.. Да кто его знает, что это значит. Во всяком случае, когда дверь его домика распахнулась в неурочный час, он не удивился. Скорее, приготовился к кардинальным изменениям в жизни. И они  не замедлили начаться.
  В дверях стояли главнокомандующий Росгвардией Алексей Сергеевич  и… Иванов! Председатель ГКБ! Елки же ты зеленые!
После того, как схлынуло первое возбуждение от радостной встречи, Алексей Сергеевич хладнокровно предложил войти в помещение, чтобы он смог, наконец-то закрыть дверь. Не лето, как-никак.
Смутившись, соратники поспешили освободить дверной проем.
Расселись за девственно чистым столом. На радостях Лойгу позабыл, что хоть  номинальный, но хозяин. И надо бы что-нибудь предложить гостям. Обязанности радушного владельца дома взял на себя главнокомандующий Росгвардией.
Пока он накрывал на стол, пока ждали закипающий электрочайник, он коротко обрисовал ситуацию. Впрочем, ничего неожиданного для Лойгу он не сообщил. Такие версии он тоже рассматривал, а утвердить их в качестве основных помешал только недостаток информации.   
Как и предполагал Лойгу, главнокомандующий получил приказ ликвидировать министра обороны. В глубине души уважавший Лойгу, и во многом не поддерживающий новую политику, проводимую под руководством янки, он не стал спешить исполнять приказ. Решив, что убрать человека всегда успеет, изолировал Лойгу в этом гостеприимном домике. Таки образом, в зависимости от развития ситуации он получал либо козырный туз в рукаве, либо пулю в висок. Но риск ради будущего государства и его собственного того стоил. За полгода ему удалось войти в доверие новому президенту,   даже смена лидера не стала для него фатальной. Хороший приспособленец найдет выход на любого руководителя. Алексей Сергеевич смог не только отыскать подход к курировавшим Гридина янки, но и понравился самому Гридину, неожиданно став его фаворитом. Что для этого пришлось сделать, лучше не спрашивать. Но это того стоило. Во всяком случае, Иванов обязан сохранением своего поста только главному росгвардейцу. Председатель КГБ поспешно кивнул, радостно отпивая горячего чаю. 
– А теперь обстановку в стране, ну или в той части, что от нее еще осталось, обрисует ваш друг. Коротко. Время на вес золота, – многозначительный взгляд подкрепил просьбу.
Председатель КГБ подобрался и снова стал похож на умного бульдога. Таким его знал Лойгу в прежние времена. В нескольких рубленных фразах он поведал Лойгу и о патовой ситуации на Курилах, о бунте в Крыму и о том, что несколько дивизий, подлежащий расформированию, одновременно отказались выполнять преступный, как они выразились, приказ. Лойгу впитывал новости, словно умирающий от жажды – воду. Постепенно нервная дрожь охватила его, губы сами собой сложились в упрямую складку, он теперь знал, что будет делать. Но и это, оказалось, еще не все новости. Основные председатель приберег на последок. Оказывается, все это время он тоже не сидел сложа руки. И сейчас во всех точках размещения ПВО, где не так давно обосновались офицеры НАТО, сформированы группы сопротивления. По единой команде они готовы вернуть управление ракетными комплексами в руки рассейских военных. Несколько подводных лодок, сейчас стоящих на приколе в портах Приморья и Мурманска тайно подготовлены к выходу в море. Причем в полном вооружении и с ядерными ракетами. Как это удалось добиться – длинная история, когда-нибудь он расскажет. Два комплекса Посейдона – вечного оружия возмездия уже месяц, как бороздят глубины океана в непосредственной близости от берегов Америки. Это их скрытый до поры козырь. Из сил, которые наверняка выступят на защиту, так сказать, конституционного порядка, часть росгвардии. Да, главнокомандующий вынужден был поставить во главе большинства подразделений людей, которых ему рекомендовали янки. Алексей Сергеевич надеется на то, что командиры, узнав, что он на другой стороне, сведут сопротивление к минимуму. Конечно, офицеров среднего звена изрядно подчистили, но здравомыслящие все равно остались, хоть сейчас они и в меньшинстве. А еще он рассчитывает, что среди ставленников натовцев героев нет, и вряд ли кто из них, почувствовав, что ситуация выходит из-под контроля, захочет изображать из себя Матросова. 
– В общем, если не сейчас, то уже никогда, – подытожил главнокомандующий. – Лойгу, вы с нами?
Министр обороны торжественно поднялся. Лицо его разгладилось, ни единой складки сомнения:
– С вами.
Крякнув, поднялся и Иванов:
– Да поможет нам Бог!
– Как всегда помогал в самые трагичные моменты в судьбе Рассеи.

Глава 36
Беспорядки в столице начались первого апреля, и потому многие жители мегаполиса, услышав новости о боевых столкновениях на улицах города, решили, что это первоапрельская шутка.
Миша ходил на качалку пока больше потусоваться, нежели качаться. При любой мало-мальской нагрузке в голове начинало что-то болезненно щелкать, и он пока остерегался тягать железо. Народу в качалке за последнее время заметно поубавилось. Очереди к тренажерам остались в прошлом. Многие просто не потянули выросшую оплату за посещение качалки. Владельца Виктора Мальцева, спокойного и не вредного паренька, тоже понять можно: цены на отопление, за электричество взлетели в разы, и он вынуждено поднял свои расценки. Ребята и бойцовского клуба еще держались, но у них оплата по льготным тарифам, все-таки качалка, хоть и в частных руках, но действует при клубе. Приходится учитывать. Мишка теперь тоже член клуба, ребята пробили для него место после той памятной битвы с гомосеками.
Ваня Слюсарев, невысокий, но жилистый и подвижный, как подшипник, нервничая, вышагивал перед тренажером на трицепсы, как заведенный. Во всей качалке, кроме них в этот вечер никого не было. Так что Ваня голос не сдерживал. Человек пятнадцать ребят, столпившихся рядом, мрачно слушали.
– Еще пару усилий с  их стороны, и не будет страны. Видно, как  уничтожается Рассея. Все видят, и все молчат. Но надо же что-то делать.
– А что ту сделаешь, за ними Росгвардия, ОМОН, менты, – Миша криво усмехнулся. – Они раньше-то с нашим братом не церемонились, а теперь и подавно. Сразу руки ломают и в кузовки. А там штраф в лучшем случае, а то и срок. Им не жалко.
Навалившийся на перекладину тренажера один из «Смайликов» Артем, пошевелился, заметно волнуясь:
– Я согласен, делать что-то нужно. Ну что? Не в партизаны же уходить? Или, поскольку  мы в городе, в подполье. И что там делать? Ни оружия, ни выходов на нужных людей.
Ваня крутанулся, останавливаясь.
– Выходы надо искать. Не может же быть, что бы все прапорщики в частях в раз честными стали.
– Допустим,  – Миша сидел, вытянув ноги, и лишь приподнял голову. – А где деньги взять? Я так понимаю, среди нас миллионеров нет?
Второй смайлик Леня, словно лошадь, подергал головой, собираясь вставить слово. Наконец, у него получилось:
– Надо ограбить кого-нибудь.
Парни притихли, обдумывая.
– По научному это называется экспроприация экспроприаторов, – оживился Миша, подтягивая ноги, словно уже готовый побежать к этим самым экспроприаторам. – А есть мысли, кого обворовать? Что-то те, которые над златом чахнут, уж очень тщательно его охраняют.
– А что, – Артем переглянулся с братом. – Есть у нас один знакомый банкир, нас как-то к нему в охрану приглашали, но мы тогда побрезговали. 
– Как вариант сгодится, – Ваня снова завернул на ходу. – Надо продумать. И это, после качалки.
– Точно, сейчас поработаем, а потом не расходитесь, будем решать, как жить дальше.
Ребята начали шумно распределяться по тренажерам.
Через полчаса Миша бездумно прочитал новости на экране телевизора, подвешенного под потолком, с бегущей строки первого канала. Кто-то в качалке выключил звук, и взгляд совершенно случайно зацепился за кадры укрывающихся в бетонных блоках гражданских людей, военных с автоматами, стреляющих куда-то вдоль улицы и танков, траками выворачивающих асфальт на улицах.
Миша толкнул в плечо Ваньку Слюсарева, с хрипами дергающего резинку – упражнение на резкость движений. Тот замер, оглядываясь:
  – Чего?
– На талек посмотри.
На экране корреспондент в каске что-то живо комментировал, укрываясь за наваленными в кучу мешками с песком.  На дальнем плане около узнаваемого здания Думы очередной взрыв  поднял к небу кучу каменной крошки и пыли. Корреспондент ухнул лицом вниз, и картинка смазалась, мелькнули чьи-то ноги, каска. Вероятно, оператор упал следом.
– Ох, ни фига себе. Кино что ли снимают?
Мишка метнулся к тумбочке в углу, где лежал пульт. Звук медленно нарастал, и вместе с ним в качалку ворвались звуки боя. Пулеметные очереди, выстрел из пушки или танка, Миша, служивший в тыловом подразделении, их бы не отличил. Оператор, преодолев страх, продолжал снимать в щель между мешками.
Аккуратно опустив сто пятидесятикилограммовую штангу на держатели, Артем повернул голову:
– Эй, вы чего телек так громко сделали?
– А ты глянь.
Другие ребята, заинтересовавшись не столько выстрелами, сколько встревоженным лицом Мишки, тоже потянулись к экрану.
Подошел и Артем, скептически кривя губы:
 – Ну, что тут такого интересного?
Иван проговорил негромко, но голос попал в паузу между выстрелами, и его услышали:
– Это что, не кино, что ли?
– Да ну нафиг, – Артем оторопело уставился на телевизор. – Ты хочешь сказать, что это сейчас в Москве творится?
Миша сглотнул вдруг ставшую тягучей слюну:
– Сам обалдел.
Последним подошел второй смайлик – Леня. Молча остановился, разглядывая стрельбу на экране. Оглядел ребят, надеясь, что его разыгрывают. Парни встревоженно пялились в телевизор. Сообразив, что никто не собирается шутить, он растеряно толкнул Мишу:
–  И че это?
Мишка пожал плечом:
– Революция, блин.
Артем отобрал у Миши пульт. Несколько каналов вообще не работали. На мультяшном все также бегали нездорового вида губки, на спортивном показывали какой-то старый фильм. На московском симпатичная дикторша, нацелившись микрофоном в какого-то чиновника, скороговоркой интересовалась, кто же, по его мнению, победит в противостоянии, развернувшемся сегодня не только на улицах столицы, но и в других регионах, в том числе и в отделившихся: части, оставшиеся верными правительству, или мятежники во главе с неизвестно откуда появившемся Лойгу.
Качалку оглушил восторженный рев парней.
– Наши! Наши вернулись.
– Ура! Ураа! – запрыгал вокруг Мишки Ваня Слюсарев.
Артем обнимался с братом, а тот, похлопывая его по спине, незаметно вытер слезу, сползшую по щеке.
Дверь распахнулась, и в качалку влетел Витька Мальцев. Бледный и взъерошенный.
– Видели, что творится? – и его восторженные вопли влились в общую какафонию звуков и слов, в большинстве матерных.
Прервал шум и гам Артем:
– Так, мужики, надо нашим помочь. Кто со мной, переодеваться бегом.
– А как помочь? – Миша, похоже, единственный, кто не бросился в раздевалку.
– Будем, Мишаня, либералов искать. И банкиров. Где-то же они прячутся, – Артем растер огромный кулак.
– Это другое дело, – Мишка, чувствуя, как нарастает нервная дрожь, словно перед дракой, поспешил за друзьями.
 
Глава 37
В кабинете, нарезая круги от стены до стены, неприятно жужжала крупная муха. Гридин поморщился: «Интересно, как это насекомое попало сюда, на глубину почти ста метров в секретный бункер, с бетонными стенами в несколько метров толщиной. Тут же ни окон, ни щелей нет. А вот же, смотри, проснулась, тварь. Наверное, пряталась до поры до времени где-нибудь под диваном. Как этот Лойгу, туберкулез его забери». Десяток членов правительства, все, кто не успел улететь за бугор до того, как аэропорты были захвачены мятежниками, рассевшись рядком на дорогущей кожаной мебели, по очереди вдыхали. Министр финансов Савельев молчком следил за полетом сумасшедшей мухи, Полина Попова, министр обороны, нервно комкала платок, а Спикер настолько ушел в себя, что не услышал вопроса.
– Кто-нибудь может мне объяснить, как такое вообще могло случиться?
Вопрос скорей всего был риторическим, и даже те, кто его услышал, отвечать не спешили.
Ирина Степаненко покрутилась на заскрипевшей коже дивана:
– Хорошо Голой, вовремя она за бугор сдернула.
Члены правительства тут же зашевелились, будто только что проснулись.
– Поди, сейчас там омаров трескает, и в ус не дует.
– Говорят, и Бер с ней свалил.
– А янки вообще все поразбежались. Говорят, за ними вертолеты Апачи прилетали, так их прямо над Тверской сбили.
– А я слышал, что у Голой по запросу Лондона все счета арестовали.
– Тогда и у нас могут арестовать.
– А кто им может помешать?
– Нашли о чем переживать. Тут бы выбраться отсюда для начала.
– Ага, и желательно живыми и в целости.
И снова по ряду членов правительства покатились вздохи. Гридин, переждав, будто в глубокой задумчивости всплеск активности на диване, снова подобрался:
– Я жду ответа, мне кто-нибудь может объяснит, как это могло случиться?
В подземном бункере, если не шевелиться, кажется, слышно, как воет ветер за стенкой. Но это иллюзия. Как и послышавшаяся следом за несуществующим ветром работа огромного  механизма. Откуда здесь механизмы?  Ну, не проходческий же бур, в самом деле?

Глава 38
По длинному коридору своего двухсот комнатного дворца быстро шел, почти бежал один из финансистов – акула либерального рынка. Если приглядеться, на носке его  левого  ботинка можно было разглядеть старую царапину, покрытую слоем черного крема. Он беспокойно оглядывался. И причины для беспокойства у него, несомненно, имелись: внизу, на первом, нет, уже на втором этаже стреляли. Пистолеты, автоматы, выстрелы сливались в одну нестройную очередь, в звуке которой господину чудилась сама смерть. Впрочем, он еще поборется. Только бы успеть добежать до кабинета. Там у него оборудован схрон, который не вскрыть даже ядерной бомбе. И зачем он в свое время, поддавшись на уговоры коллег,  приобрел этот огромный дворец. Жил же себе в небольшом домике из двадцати комнат, так ведь нет, приспичило ему. Мол, не солидно одному из богатейших людей планеты ютиться в конуре. Зато там в этот момент он уже точно закрывал бы за собой массивную дверь бомбоубежища. А здесь, до него еще метров двести, как минимум.
Он давно ждал чего-то подобного. А первый раз насторожился, когда от сердечной недостаточности умер один из их тройки. Да, одышка его мучила, что есть, то есть. Но он держал в доме целую бригаду скорой помощи, несколько врачей, целую кучу медицинского оборудования, которому позавидовала бы самая навороченная европейская клиника. И что, все оказалось тщетным? Они с компаньоном, конечно, не поверили официальным выводам, тут же организовав собственное расследование. Буквально вчера он разговаривал по телефону с вполне здравствующим компаньоном, и тот намекал, что кое-что сыщики уже накопали. А сегодня утром, ни с того, ни с сего, он сломал шею, моясь в ванной. Тут-то господин в поцарапанном ботинке и струхнул по-настоящему. Заперся в этом огромном дворце, в несколько раз увеличив охрану. И сидел, носа не высовывая за периметр дворцового участка.
Но силы, стоявшие за устранением его коллег, решили взяться и за него. И этим силам, по всему видно, уже не требуется естественная причина для его смерти. Длинная очередь, ворвавшаяся на третий этаж, загрохотала разбитым стеклом дорогущих витрин. Он невольно пригнулся. Стрельба приближалась. Он оглянулся, собираясь преодолеть расстояние, отделявшее его от схрона один рывком. На его глазах упал последний охранник. Своих-то он знал по приметной форме швейцарских гвардейцев. Он уже собрался рвануть во все лопатки, как в гулкой тишине разбитого дворца раздался приглушенный выстрел. И на грудь потекло что-то горячее. Пуля попала в шею.  Господин в поцарапанном ботинке до последней секунды своей жизни не мог поверить в то, что их переиграли. Уже падая и теряя сознание, он пытался проанализировать причины проигрыша, а в остатках туманящегося сознания появлялись комбинации, которые позволили бы ему ударить в ответ. Да так, чтобы насмерть и наверняка. Потому что даже смерть глобальных  игроков, ставших его противниками, не могла гарантировать победу. Победу доллару и Благословенной глобальной стране в многолетнем противостоянии, в котором гибель одних цивилизаций и зарождение новых – всего лишь партия, расписанная крупными фигурами, о которых не пишут в газетах и не говорят в новостях. Их имена не найти и в справочнике Форбс, потому что им не с кем меряться в этом мире своими баснословными состояниями. Власть – вот их настоящий капитал. 

Президент Тамп, напряженно вытянувшись, нервно мял шов на брюках. Легкие рыжие волосы его по обыкновению были растрепаны, а под глазами набухли мешки. Да, нелегкая это работа – управлять самой выдающейся страной и половиной мира. В креслах, выставленных полукругом, сидели пожилые господа, от которых пахло огромными деньгами и еще более огромной властью. Тамп не первый раз появлялся в этом зале небольшого, но очень старинного замка Англии, но каждый раз при виде этих господ он начинал непроизвольно потеть, а желудок предательски сжимался, заставляя лихорадочно вспоминать, где же здесь туалет. И лишь огромным усилием воли он заставил себя отвлечься от неприятных ощущений, сосредотачиваясь на словах одного из господ. Господин этот с неприятным лицом хищной птицы, занял место посередине. По левой и правой стороне от него поровну господ, по пять. А всего их одиннадцать. Комитет одиннадцати не был известен широкой публике, да и зачем холопам знать о настоящих хозяевах этого мира? Им достаточно посредников в лице президентов, шейхов, генеральных секретарей и их правительств. На худой конец особо любознательным можно скормить пару публичных фамилий, соперничающих последние лет двести.
Тамп, как президент главной страны, на которую они сделали ставку еще сотню лет назад, имел честь отчитываться перед господами из комитата, когда они этого пожелают. Правда, в последние годы интересы комитета переместились в Азию, и на когда-то Благословенную страну они обращали внимания все реже. Может быть, и вообще бы перестали обращать, в Азии им было гораздо интереснее работать,  но проклятая странновая элита не давала им возможности сосредоточиться на одном регионе. Это Комитет когда-то создал эту элиту, он вложили в руки ее представителей великие орудия управления массами – доллар, золото и нефть. Но возомним о себе чересчур много, странновики сумели профукать все богатства, доставшиеся им бесплатно. А это был приговор, с которым элита не захотела смириться. Она объявила войну! И кому – им – властителям мира!
Ни те, ни другие не любили Рассею, но наделенные недюжинным умом, представители глобального управления понимали, в этот исторический момент только Рассея могла бы остановить телегу прогнившего мира, летящую под горку в гибельную пропасть. Это ж надо было додуматься, убить Путина! Да, он не ангел, он хотел быть самостоятельной фигурой, а свою Рассею освободить из паутины либерального морока. И тем самым указать человечеству путь к спасению. Глобальные игроки с интересом наблюдали за его борьбой, иногда делая ставки, и отнюдь не на его врагов. И почти всегда выигрывали. Иногда, по мелочи, они даже помогали ему. В той части, где их интересы совпадали. А совпадали они в самом главном: другой планеты для человечества пока не нашли. Да, бог с ним, с человечеством, комитет вполне бы устроил какой-нибудь конфликт, унесший миллиардов так шесть населения. Миллиарда, по их мнению, вполне бы хватило для хозяйствования на земле и воспроизводства лучшей части его населения, а может и того меньше. Но вот беда, в современном мире любой конфликт между крупными державами неминуемо перерастет в ядерный. А вот этого они ни могли допустить ни в каком варианте. Им тоже надо где-то жить, и желательно, не в бункере. А шарик-то он один. И его нужно спасать.
Сегодня господа обсуждали последние события в мире, неминуемо устремившиеся к ядерному конфликту. На некоторое время позабыв о вытянувшемся перед ними президенте, они дружно осудили недопустимые действия подшефных из страновой элиты, загнавших мир в патовую позицию. Главные виновники кризиса уже получили свое. Но сколько осталось еще не главных, но оттого не менее решительных! Высказавшись, они дали слово одному из своих догов – исполнительному директору.
Господин в накрахмаленной манишке, стоявший за спинкой кресла в тени комнаты, вышел вперед.
– На сегодня можно констатировать, что непосредственная угроза войны купирована. Во всяком случае, флоты, грозившие Рассеи отозваны. Министр обороны оказался вполне вменяемым, особенно после того, как ему продемонстрировали пальчики его любимой дочки.
Один из господ, почмокав тонкими почти невидимыми губами, пробурчал:
 – Избавьте нас от подробностей. Суть, только суть.
Господин в накрахмаленной манишке поклонился:
– Прошу прощения. Итак, флоты отходят. Основные фигуры финансистов, как вы и приказывали, устранены. Против Старушки Киллари и еще десятка пешек из обоих партий открыты уголовные дела, которые мы держим под контролем. Не вывернуться. Так что можно их вычеркнуть из списка действующих политиков.
Что еще? Русские у себя затеяли гражданскую войну.
– Про русских не надо, мы в курсе, что там происходит, – господин с лицом хищной птицы вяло улыбнулся, и от этой улыбки у Тампа побежала тоненькая струйка пота по спине. Но он даже не вздрогнул. – Русские, как это умеют только они, дав волю всем предателям, каким только можно, сами же и исправили ситуацию. Точнее, исправляют. Кто хочет побиться со мной  об заклад?  – он повернулся влево, потом вправо.
Господин, все это время раскачивающий ногой, недовольно буркнул:
– А что тут биться? На противоположную сторону сейчас никто не поставит и дранного миллиарда. Единственное, что пока не ясно, сумеют ли они вернуть себе всю территорию?
– Я бы поставил вопрос несколько иначе, – перебил его господин с кустистыми бровями над глубокого посаженными глазами. – Когда они вернут утерянные территории? Тут дело лишь во времени. Эти русские, как ртуть. Сколько не разъединяй, все равно соберутся в каплю.
– Скорее, уже в кулак, – вздохнул господин, напоминающий хищную птицу. И взглянул на Тампа с таким видом, будто только сейчас понял, что он стоит перед ними. – А вы как, любезнейший, считаете?
Тамп глотнул пересохшим ртом, и потому первые слова прозвучали немного глуховато:
– Считаю, что русские сами наведут у себя порядок. Если  им не мешать. А если хотя бы чуть-чуть помочь, то этот процесс пройдет с наименьшими потерями для мира. Их новый лидер – Лойгу, кажется, неплох.
– Вот именно, что неплох, – снова пробурчал господин с узкими губами. – До Путина ему еще расти и расти. И как мы могли прохлопать его устранение, не понимаю?
 – И на старуху бывает проруха, по-моему так говорят эти русские. Теперь главное, чтобы они не остановились. Нам нужна большая и крепкая Рассея. По крайней мере на данном этапе. Пока Хинай не вошел в полную силу. Кстати, ему тоже придется вернуть захваченное. Завтра же распорядитесь, – господин в накрахмаленной манишке склонил голову. – А после того как они восстановятся в прежних границах, нужно будет начать процесс воссоединения с бывшими республиками Союза, – господин с хищным лицом снова посмотрел на своих соседей по обе стороны от кресла. Убедившись, что возражений нет, он перенес тяжелый взгляд на Тампа. – А  теперь, голубчик, обсудим наши с вами планы по отказу от доллара и переходе мира на национальные валюты. На две валюты: юань и рубль. Думаю, пора договариваться о новом устройстве мира. Не сейчас, конечно, а после того, как наш уважаемый гость выиграет следующие выборы. Пу.., Лойгу, если не натворит ошибок, тоже надо пригласить на обсуждение. Как же жаль, что Путина нет. Светлого ума был человек. Мда… Ну так как у нас тут дела развиваются? Думаю, после несвоевременной кончины наших финансистов, для них не своевременной, палки в колеса вам никто ставить особо не будет.
Президент облизал пересохшие губы. Но в этот раз голос  его сразу зазвучал уверенно и густо.
Октябрь 2019.