Путин ушел

«Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг»
                Ф. И. Достоевский.

Путин ушел
Действия книги разворачиваются в параллельной вселенной, путешественникам между мирами известной как Земля-20. Любые совпадения с реальными лицами и событиями нашего мира являются случайными. 
Пролог
Высокий господин потушил сигару о край пепельницы. В комнате стоял приятный запах дорогого курева. Очень дорогого. Но собравшиеся теплым августовским днем на скромной швейцарской вилле финансовые воротилы могли себе это позволить. Они, наверное, могли позволить себе вообще все. Но в их обществе выставлять богатство на показ считалось моветоном. Второй господин покачивал носком ободранного, плохо почищенного туфля. Он был невысоким, скулы его украшали бакенбарды, и на ногах имел не свежие туфли. Что ж, получая несколько десятков миллиардов долларов нигде не задекларированного годового дохода, он мог не обращать на мнение окружающих никакого внимания. Впрочем, к его чудачествам в их кругу давно привыкли. Третий господин, страдающий одышкой, поморщился.

– Господа, ну сколько можно курить? Никакого здоровья с вами не напасешься.
На его выпад двое других не обратили внимания. Высокий подошел к окну, доставая новую сигару из деревянной коробочки, украшенной крупными алмазами, которую извлек из внутреннего кармана.
– И так, господа. Вы считаете, что пора принимать радикальные меры?
Господин в ободранном туфле  качнулся вперед.
– Это надо было сделать еще вчера. И тогда бы этот выскочка Тамп никогда бы не попал в овальный кабинет.
– Он мне всегда не нравился, – господин с одышкой снова сморщился. – На редкость нахальный тип.

– При этом вы охотно суживали его деньгами, если меня память не подводит.
– Не я, так кто-нибудь другой ссудил. С  такой поддержкой у глобалистов он бы в любом случае не пропал.
 – Вернемся к нашим баранам, – высокий помахал рукой с горящей спичкой, и огонек потух. – Я ставлю на самый радикальный способ решения наших проблем.
– Я всегда говорил, что уговорами такие дела не решаются. Убери этого президента в свое время, и сейчас не Тамп, а наша старушка Киллари командовала бы парадом в Белом доме.

– Мы отлично осведомлены, как вы не любите этого выскочку, – господин в поцарапанном ботинке чуть заметно улыбнулся. – Но решать-то мы собираемся не с ним, как я понимаю?
– К этому рыжему подобраться труднее, чем слетать на Спутник.
– Может, когда-нибудь и слетаем по-настоящему, – господин в поцарапанном ботинке привстал с кресла, дотягиваясь до карамельки в вазе. – Хотя я лично не вижу в этом никакого практического смысла. А вообще, подобраться можно к кому угодно. Но я убежден – убивать президентов нашей благословенной страны – плохой тон.

– Это верно, – высокий господин обошел вокруг кресел. – Гораздо сподручнее решить вопрос в этой дикой Рассеи.
– И тогда наш Тамп точно провалится на выборах в следующем году, – господин с одышкой развернулся, чтобы видеть высокого.
– Несомненно. Без Путина он ослабнет на пятьдесят процентов, – господин задумчиво качнул туфлем с царапиной.
– А наша страшненькая Киллари именно на такое же количество процентных пунктов приобретет.
– И наша цепная свора, так сказать, демократических СМИ порвет его, как тузик грелку. Надо, надо активировать нападки на Россию и Путина. Пусть обвиняют президента в чем угодно, хоть в изнасиловании инопланетянки, но чтобы информация лилась непрерывным потоком, – господин с одышкой хищно оскалился. И в этот момент собеседники увидели его настоящее лицо – лицо безжалостного хищника.

Впрочем, они слишком давно и хорошо знали друг друга, чтобы удивиться произошедшей с их товарищем метаморфозе. Они вообще были похожи друг на друга.  Может, вот этой хищностью, затаенной в каждом вроде бы вальяжном движении. Может, своими немереными никакими форбсами капиталами, а, может, тем, что считали весь мир шахматной доской, на которой играют только они. Но в последнее время в мире что-то изменилось. За доской появились другие игроки. И старым, хочешь-не хочешь, приходиться тесниться. Но так просто сдать завоеванные и в прямом смысле – мировыми войнами, и другими, но тоже не менее разрушительными методами, позиции они позволить себе не могли. Потому что это означало проявить слабость. Что в их мире означало только одно – смерть. 
Высокий господин оживился:

– Откуда такое интересное выражение?
– А, читал у одного русского.
– Да, эти русские всегда держат туз в рукаве. И страшны своей импровизацией.

– Верно подмечено. Я думаю, вы понимаете, что в данном случае, промедление смерти подобно. Мы и так теряем позиции почти по всем направлениям. Тамповские люди переигрывают нас, как мальчишек. Я думаю не надо вам напоминать, что если новый миропорядок, основанный на главенстве в мире доллара и нашей благословенной страны, не станет главенствующим в повестках дня всех основных правительств,  через год-два мы станем обречены? А если Тампу удастся обрушить вудскую систему, основанную на нашем зеленом, то мы будем обречены еще раньше.
– Кадры, кадры – вот наша проблема.
– Значит, решено. Я отдаю приказ своим людям начать подготовку акта.
В комнате стало очень тихо. 
   
Глава 1
То, что он должен сделать сегодня, когда-то перевернет историю. До выхода оставалось пол часа, но Григория Дутюка, мелкого клерка небольшой компьютерной фирмы в столице, уже заранее била мелкая дрожь. Вроде продумали каждую деталь, учли и отрепетировали на заброшенной дороге где-то в диком подмосковье операцию, а все равно потеешь от волнения. Он вообще последнее время стал чаще потеть, наверное, возраст сказывается. За спиной полтинник, а впереди? А вот, сколько впереди, он старался не думать. Если все получится, как запланировали, то завтра он проснется достаточно обеспеченным человеком. Во всяком случае, на год безбедной жизни хватит. А там еще что-нибудь подвернется. Он верил, что заказчикам проще заплатить ему, чем убивать. По их словам он должен остаться единственным человеком в России, владеющим этой информацией. Ну, кроме Четвертого, конечно. Но тот уже совсем другого полета птица.

Исполнители канут в небытие сразу же после того, как закончат пока только авансированную работу. Остаток оплаты находился в коробке из-под обуви в платяном шкафе, и Дутюк небезосновательно считал эту сумму тоже своим маленьким приработком. Ну, относительно маленьким. Это если сравнивать с сумой общей выплаты, которую он получит завтра. А если с зарплатой учителя в провинциальном городке, то она покажется очень даже ничего. Все в жизни относительно. Григорий глянул на ручные часы. Час ночи. Пора. Он выдохнул, два пальца, сложенные  вместе, привычно кинули левосторонний крест на грудь. И стул под ним  сиротливо скрипнул, пустея.

По дороге он размышлял о решении заминировать строящуюся дорогу. На том ее конце заканчивалось строительство крупного оборонного завода. Что там будут выпускать, Григорий не задумывался. Но идея заказчиков явно имела смысл. Президент имел привычку заезжать на разные стройки, а уже на оборонные сам бог велел. Григорий догадывался, что возможно, заминируют не только эту дорогу. Но… Ему какая разница, сколько этих пукалок закопают в других местах. Не его дело.
Он остановил машину за километр от объекта. Здесь, скрывая подъем на небольшую горку,   шумела кленовая роща. Фары выхватили пару уже знакомых деревьев, машина с заглохшим мотором почти бесшумно вкатилась на заранее присмотренную прогалинку. Щелкнув выключателем автоматического света в салоне, в полной темноте он выбрался на улицу. Приглушенно хлопнула дверца, и из темноты выступила широкоплечая фигура. Он хоть и ожидал появление этого человека, но все равно обдало холодным потом. 

– Пятый, хорошо, что не опоздал, – человек протянул руку.
Григорий сделал вид, что не заметил.
Еще не хватало, чтобы этот отставной сапер по потной ладошке, понял, как он волнуется.  Сапера нашли заказчики, сам Григорий познакомился с ним и с его помощниками, малоразговорчивыми парнями, тоже, наверняка, военными в прошлом, на репетиции акции, в Подмосковье.  Хотя и полноценным знакомством это не назовешь, так, пожали руки, не представляясь. Уже потом заказчик, скрывая и без того едва различимый акцент, предложил им назваться номерами. Так Григорий стал пятым. Сапер – шестым, а его помощники соответственно седьмым и восьмым. Почему с пятого? Ну, так начальству виднее. Представитель заказчика, кстати, еще тогда в первую встречу на московском митинге представился четвертым.

По большому счету Григорию не было никакой необходимости присутствовать здесь, в километре от дороги посреди ночи. Но заказчик сказал, надо. Пришлось взять под козырек. Образно, конечно. К военной службе Дутюк никакого отношения по причине врожденного плоскостопия, не имел. О чем ни разу не пожалел. Больно надо за ватников пот, а то и кровь проливать. Потом, после развала СССР, когда его гордая Украйна, к тому времени словно губка, пропитавшаяся идеями бандеровского движения, стала на путь европейской интеграции, ему его плоскостопие еще раз пригодилось. Поначалу на войну против Рассеи, которая, как поговаривали злые языки, туда так и не явилась, брали только здоровых, и Дутюк чувствовал себя на ридной житомирщине вполне уютно и безопасно. Пока несколько лет назад, после великого майдана, который  поддерживал всей душой, не стало шибко голодно, и на затянувшийся конфликт с сепарами на востоке Украйны не начали грести всех подряд: и слепых, и хромых. Тогда он собрал вещички, и, попрощавшись с родными, отбыл к дальним родственникам в столицу клятой Московии. Голод он не тетка, и с москалями смиришься. Так и прижился. И даже научился улыбаться ватникам.

В споры он лез, события в стране старался не обсуждать. Отмахивался: я вне политики. Но, однако, на митинги, которые затевали в столице вожаки либеральной тусовки, ходил регулярно. Правда, лицо закрывал шарфом или платком. Однажды, он даже дал в морду какой-то тупой пожилой тетке, пытавшейся пристыдить митингующих. А потом вместе с симпатичным прибалтом, затем принявшим номерное имя Четвертый, спасались от разбушевавшегося ОМОНа. Так, собственно, и познакомились.
 
Сегодняшняя задача Григория – помочь доставить к дороге последнюю партию фугасов. Что это такое, Дутюк сильно не интересовался, тактико-технические характеристики зарядов ему, как телеге пятое колесо, его дело в определенный момент нажать на кнопку телефона и передать кадры взрыва по нужному номеру. А, может, и не нажать никогда. Совсем не обязательно, что президент сюда поедет. Или его подстерегут на другой дороге. Всякое может случиться. Дай бог, чтобы и случилось. Рисковать своей шкурой очень не хотелось.
Саперы разобрали последние фугасы. Последние три. Сто метров дороги минировали уже вторую ночь. Пока здесь накатанная песчаная насыпь, удобно выкопать ямку, уложить боеприпас, и снова закопать, по-возможности скрыв следы. На днях насыпь покроют щебнем и  асфальтом. И все, фугасы исчезну навсегда. Или не навсегда. Это как повезет. Президенту. Как уверяют саперы, после взрыва, на расстоянии в сто метров вот от той  одиноко стоящей березы и до поворота, не останется ничего живого.

  Ну, наконец-то. Быстрым шагом к машине. Там должен ждать Четвертый. У них есть пистолеты с глушителями. Четвертый берет на себя двоих. Одного, Восьмого убирать Григорию. Самый страшный момент его жизни. Стрелять он умеет, месяц специально тренировался в одном заброшенном пионерском лагере, что в Прибалтике. Четвертый организовал. Там вообще много чему украинские парни, ветераны майдана таких, как Дутюк учили.  Скоро вся эта наука будет и здесь, в Рассее востребована. Дутюк сильно надеялся не затеряться в послемайданной стране. Не зря же  с ним столько возились.
Да и промахнуться невозможно, стрелять в темноте можно в упор.  Все равно не увидит. Главное сработать одновременно. Ну да, подготовились же.
– Как все прошло? – Четвертый хладнокровен, голос не дрожит. Вот же выдержка!
Григорий, прежде чем ответить, сделал несколько вдохов-выдохов, и то голос чуть сорвался. Ну да что теперь. Вряд ли они что-то заподозрят.
– Все отлично.

– Спасибо, мужики, – это фраза-сигнал.
Одновременно выдернули пистолеты. Тоже тренировался. И все равно чуть замедлился, зацепившись за полу пиджака. Его выстрел стал последним.
Дыша, словно пробежал стометровку,  Дутюк медленно опускал пистолет. Еще три раза хлопнул глушитель, Четвертый произвел контроль. Это оговаривалось. Григорий был благодарен товарищу, что не заставил его производить эту операцию. И так тошнит. На плечо легла рука, и он вздрогнул.
– Не надо так реагировать, – теперь его прибалтийский акцент звучал явственней. – Дело сделано. Помогай грузить в мою машину.
Еще плохо соображая, Дутюк ухватил за ноги ближайший труп.

Глава 2
Канал Марии Париж: «Пожары в Красноярском крае и Иркутской области достигли небывалых масштабов. Власть, как всегда спохватилась с опозданием, когда страна потеряла миллионы гектар тайги – этих легких планеты. А сколько животных нашли свою гибель в огне, разожженном благодаря чиновничьей халатности и коррупции, вообще не поддается подсчету. Ситуация ухудшалась целый месяц, пока не спохватился президент. Куда он смотрел до этого, совершенно непонятно. Сегодня в тайге работают десятки единиц специальной техники: вертолетов и самолетов. Но как бы уже не было слишком поздно».
Старший из братьев Михаил с серьезными глазами двадцатипятилетний парень закрыл ютуб, и заблокировал телефон. Потом дослушает.

– Ну, пап, шашлык у тебя, как всегда, отличный, – Мишка откусил большущий кусок мяса.
– Припоздавшим штрафную не лью. Потому как сына спаивать – последнее дело, - отец пятидесятилетний крепыш Сергей Георгиевич подтянул рюмку сына. – За маму и по чуть-чуть с таким же эффектом будет.
– И это правильно, – именинница ковырнула в салате вилкой.
Сидели уже давно, и все чувствовали себя сытыми, а некоторые и немного выпившими.

– Ну, тогда повторяю тост, который ты не слышал. За твои пятнадцать лет, родная!
Сын немного удивленно поднял бровь. Отец, словно дождавшись вопроса, прокомментировал:
– Цифры одни и те же, а в какой последовательности их ставить – то уже личное дело.
– А, – он хохотнул. – Понятно. Поздравляю, мам.
Супруга чокнулась бокалом с компотом. Спиртное она старалась не употреблять, головные боли потом мучили.  И без этого можно обойтись.
Сидели в тенистом дворе перед домом в беседке. Над ее крышей нависали ветки двух яблонь, а по кругу вместо стен окружали заросли вьюна. Как он назывался, Сергей Георгиевич не помнил. И все это богатство в своем собственном дворе немальнького дома находилось на окраине столицы. До метро минут двадцать хода. Почти рядом.

Средний сын Егор – обладатель густого баритона, студент по классу вокала, убежал гулять совсем недавно. Младшенький –  нежданный и счастливый подарок родителям на рубеже сорокалетия ученик пятого класса, сидел рядом, нажевывая кусок мяса. Он тут, наверное, самый большой любитель шашлыка, который отец семейства мариновал по собственному рецепту. И как искренне говорили гости, у него получалось очень даже. Но сегодня у Светланки совсем не юбилей, решили обойтись без гостей, отметить в домашнем кругу.

Еще посидели, выпили по второй.  Сергей наливал себе по чуть-чуть, завтра на работу, вставать с больной головой не хотелось. Тем более, как он шутил иногда, его голова – его главный рабочий орган. Сергей трудился в небольшой патриотической газете, может, единственной в стране открыто называющей себя таковой. Остальная пресса пыталась заявлять о себе, как о свободной от идеологии. Но на выходе почему-то получались все равно либеральные издания. Сергей прекрасно понимал, что время свободной прессы, если она и была когда-то, давно миновало. Каждый издатель пытается оседлать источники, готовые платить. А платят теперь только приверженцам либеральной или точнее антироссийской идеи.

Как умудрялась выживать его патриотическая газетка, он иногда не понимал. Возможно, в том заслуга ее многолетнего  редактора, талантливого публициста и писателя. Его имя в стране на слуху, вхож в кабинеты, как говорится. Может, враги ждут, когда он по здоровью, а редактор болен и серьезно, отойдет от дел. И тогда уже с ними расправятся. Но пока держался редактор, выходила и газета. И этот дом, и стабильное благополучие семьи – все это стало результатом его долгой работы на ниве российской патриотической журналистики.

Светланка убежала в дом, праздник, конечно, у нее, но мужики посуду если и помоют, то, как попало. Вот самой и приходится. Остались вдвоем с сыном. Погода – замечательная. Чуть прохладно, но это даже хорошо, курточки накинули к вечеру и хорошо. Уютно.

С чего начался разговор, Сергей потом не вспомнил. Но по его итогам он понял, что сын стоит на другой стороне образных баррикад.
Вдруг оказалось, что Миша читает источники только либерального крыла, другими словами, антигосударственного. И по своему мировоззрению не далеко ушел от украинских майданщиков. Его не пугала судьба соседней страны, ставшей наконечником на фронте борьбы с русским миром. «Зато они свободны,  – утверждал он. – И у них таких президентов, как Путин точно нет».

Сергей остановил сына в тот момент, когда он горячо разносил президента за его так непопулярную пенсионную реформу. Слабые попытки объяснить Мише, что у него просто не было другого выхода, и президенту пришлось пойти на уступки, так называемой, элите, чтобы страна не обрушилась в пучину акций протеста и саботажа, организованных той же элитой, ни к чему не привели. Сын его не слышал.
Тогда Сергей Георгиевич предложил сыну назвать фамилию того,  кого он бы хотел видеть в должности верховного главнокомандующего. И тут сын впервые растерялся.

– Да хоть кого, – нашел он выход, в конце концов.
– Надеюсь, ты хоть на майдан не пойдешь вместе с этой школотой либеральной? – отец почти не сомневался, что сыну, в общем-то, вполне разумному парню, хватит здравого смысла не ввязываться в антироссийские митинги. Но ошибся.
– Они не школота, папа. Ты там в своей газете сидишь, ничего не видишь. Ребята за страну радеют.

– А то, что вся ваши лидеры на оплате у Госдепа, тебе ничего не говорит?
Но сын закусил удила:
– Да какая разница у кого они деньги берут. Ленин тоже у немцев не брезговал одалживаться. А потом революцию провел и всех кинул. И они также сделают. Главное, Путина смести.
– А что потом?

– А потом видно будет. Но хуже точно не станет.
Сергей вздохнул. Миша парень начитанный. Нормальный. В хорошей семье вырос, тут уж без скромности. Тридцать лет вместе с супругой по травинке собирали уютное для каждого ее члена гнездо. Но как же так случилось, что он свернул не в ту сторону. В какой момент надо было углядеть это движение, остановить, теперь уже и не узнаешь. Да и когда с ним говорить-то было? Месяцами дома не появлялся. Друзья, девушки... Родители сына не осуждали, дело молодое. Да и сам то и дело в командировках. Теперь уж и не понять, кто больше виноват.

Сейчас с выпившим Мишой, он понимал, спорить бессмысленно. Решив, что попробует объясниться с ним позже, на трезвую голову, сам предложил сменить тему.
Мишка, в глубине души не желавший споров и ссор с отцом, с удовольствием переключился на свои успехи на ниве торговли. Он трудился в маленьком магазинчике авто товаров, что они держали напополам с другом. Последние месяцы торговля шла неплохо, и он надеялся за год рассчитаться с долгом и кредитом. А как по-другому свой бизнес открыть? Без банкиров никуда, к сожалению. Отец помог, чем мог, конечно, но этого оказалось недостаточно.
Вот и вертелись ребятки как могли. Что-то получалось, и слава Богу.

Глава 3
Канал Марии Париж: «Какая же у наших людей жизнь интересная. Одни на частных самолетах собак за границу катают, а другим советуют затянуть пояса. Другие у правительства деньги выпрашивают, а сами яхты за девять миллиардов покупают. Третьи жалуются на нерентабельность тарифов, мол, давно пора повышать, людям на зарплату не хватает, а сами премии по сто миллионов получают. Из бюджетных, между прочим, дотаций.

Не так давно был опубликован опрос Лободы-центра. Оказывается, более семидесяти процентов опрошенных уверены, что коррупция и воровство – обычное состояние нашей власти. Другое бы руководство после таких результатов рвануло в отставку. Наше же, похоже, только ускорило хватательные движения, пытаясь захватить, как можно больше, пока у власти...»

Миша не стал рассказывать отцу, что как раз завтра он собирался помитинговать на площади Иссахара. Митинг согласованный, так что ничего там страшного не ожидалось. В инстаграмме он давно переписывался, как считал, с единомышленниками. Главный у них какой-то «Четвертый». Это он так шифруется, чтобы власть до него не добралась. Звали еще на прошлый митинг, как потом оказалось, неразрешенный. Там и людей похватали, и ОМОН лютовал. К счастью Миша тогда не пошел. Надо было с работы отпрашиваться, кого-нибудь просить, чтобы за него посидел, и он решил не тот случай. Власть у нас, конечно, продажная и соки из простого человека пьет, не хуже верблюда после недельного воздержания. Но драка с ментами тут точно не поможет. А вот выйти и чинно заявить о своем несогласии с политикой в стране, тут можно и попробовать. И как назло прямо накануне, как бабка нашептала, пришлось объясниться с отцом. Как сдержался, не рассказал, что завтра идет на Иссахара? Наверняка бы отец вспылил, разгорячился, пытаясь доказать сыну, что он не прав. Мишка, конечно, его не послушал. Возможно, и перессорились. К счастью, не случилось. Родителей Мишка любил и расстраивать не хотел.

Парни ждали его у станции Кузьминки. В сетях общались давно, но встретились первый раз. Жили рядом, до центра доехать вместе будет веселей. 
Оба тонкие, стройные. Один с носом, напоминающим клюв хищной птицы, первым протянул руку:
– Гоша.
– Миша, заочно знакомы.
– А я Роман, – второй в тонких очках и с лысеющими висками тоже представился. – Айда?
– Да пошли, что тянуть.

Пока спускались в метро, пока ждали поезд, немного пообщались. Парни оказались студентами. На митинги особо не любители ходить, но на площади будет выступать реперная команда Ай-си, а где их еще бесплатно послушаешь? Миша про реперов не знал. Он себя к любителям этого направления не относил. Но послушать можно, заодно. Главное для него все-таки высказать свою гражданскую позицию. Как его предупредили, митингующие будут требовать регистрации на выборы в московскую думу оппозиционных кандидатов.

На площади уже бурлил народ. В центре высились мостки, на которых какие-то парни подключали микрофоны к высоким в рост человека колонкам. Но чтобы попасть туда, надо было еще миновать рамки. Четыре очереди по количеству рамок сплелись длинными косичками. Миша с новыми знакомыми встали крайними. Народ в очереди болтал, шутил, казалось, ребята и девчата, коих стояло в очереди, тоже немало, пришли потусить. Миша немного растерялся, он что тут, один по идейным соображениям?

Минут за двадцать подошли к рамке. Серьезный полицейский с металлодетектором в руках внимательно оглядывал проходящих. За несколько человек до Миши, рамка пронзительно запищала. Сутулый парень с неформальной прической зеленого цвета испуганно остановился. Полицейский шагнул навстречу.
– Ну вот, – пробурчал Гоша, – счас начнут тянуть резину.
Что там происходило, скрывали спины, и Миша чуть шагнул в сторону. Из ранца зеленоголового извлекли полуметровой длины арматурину.

Что-то он там говорил в свое оправдание, но полицейский, не слушая, передал зеленоголового подошедшему наряду, и того увели, придерживая под локти. Парень не сопротивлялся, только, показалось, еще больше ссутулился.
Ребята миновали рамку без происшествий.
Медленно двинулись вдоль кромки толпы, выискивая просветы, чтобы протиснуться поближе к сцене.
 – А вот и Четвертый, – выглядел среди голов одного из организаторов Роман. – Пошли, я тебя представлю.

– Я с ним в инете общался.
– Тем более надо познакомиться в живую.
Ребята ввинтились в толпу. Нечаянно он толкнул парня в капюшоне, и о плитку тротуара что-то звякнуло. Парень, зло зыркнув на Мишку, резко склонился. Он успел заметить черный ствол пистолета, похоже, травматического. Парень живо сунул его за пояс. «Как же он его пронес через рамку? И вообще, к чему они тут готовятся? К войне, что ли? Надо будет смотреть, если, что вовремя сдернуть. Ну, их, эти бои без правил с ментами».

Четвертый оказался крепким улыбчивым блондином с еле заметным акцентом.
– Миша, значит? Помню-помню. Взял с собой что-нибудь?
Миша растерялся:
– А что надо было взять?
Четвертый улыбнулся.
– Да, ладно, не заморачивайся. Первый раз здесь?
– Первый.

– Ниче, научишься. Держись рядом, – блондин отвернулся к  сцене.
Миша кивнул. 
Первым к микрофону вышел известный журналист. На шее богемный шарфик, губы подведены помадой. Миша вспомнил, что раньше частенько видел его по телевизору. А последние годы куда-то пропал.

– Мы требуем справедливых выборов. Мы требуем свободы нашему товарищу Васе Гукову. Он, как герой, сегодня томится в застенках фашисткой власти, и только мы с вами можем помочь ему. 
Миша никогда не любил официальный мероприятий, а здесь, похоже, то же самое намечается, потому слушал в пол уха, больше оглядываясь. Рядом приткнулась разбитная деваха, повисшая на руке  парня, у обоих пирсинг в губах, в носу, в ушах. Похоже, поддатые или укурившиеся, глаза мутные, чему-то подтанцовывают. К Четвертому то и дело подходили подозрительные личности. Склоняясь к уху, о чем-то говорили, тут же исчезали.

«Работает Четвертый», – понял Миша.
А еще дальше он вдруг заметил развернутые радужные флаги. Полотнища развевались на ветру. Десяток человек обоих полов, организовав круг, смеялись и переговаривались, не обращая внимания на выступающих.
«И эти здесь. Морду бы им набить» – он тронул Четвертого за рукав.
Тот вопросительно обернулся:

– Вон, смотри, голубые здесь. Их тоже, что ли, звали?
Блондин глянул на Мишу коротко, но явно изучающее:
– Почему приглашали, сами пришли. У нас деления нет, все, кто за демократию, за свободу, все с нами. Ты слушай лучше, что люди на трибуне говорят.
Мишка постарался прислушаться. Но его снова отвлекли, на это раз росгвардейцы. Десятка два бойцов, ледоколом раздвигая народ, стремительно приближались к группке нетрадиционной ориентации. Заметив их приближение, крайние начали быстро сматывать флаги, но не успели. Взяв в плотное кольцо голубых, росгвардейцы, повлекли из через толпу в противоположную сцене сторону. Им что-то кричали, раздавались свист, улюлюканье,  но парни в бронниках неудержимо двигались к намеченной цели. Еще немного, и они  исчезли из видимости. Только разволновавшаяся толпа еще какое-то время бурлила, тревожено переговариваясь. Вот тут Миша был полностью на стороне расгвардейцев. Ничего этой мрази пропагандой извращений заниматься. Но он уже понял, что такие гомофобные взгляды не поощрялись в среде митингующих. Ничего, зато он в другом с ними полностью солидарен: «Путин должен уйти».

Он снова обернулся к сцене. Вещала истеричная особа лет тридцати, иной раз она махала рукой, и в пальцах была видна дымящаяся сигарета.
– Крым не наш, не надо нам лапшу вешать на уши. Путин должен уйти!  – закончила она, и толпа разродилась жидкими аплодисментами и свистом.
Мише вдруг понял, что жалеет, что пришел. «Неужели это и все, вот так покричат с трибуны и разойдутся. Вообще, концерт обещали», – вспомнил он.
После особы с сигаретой выступили еще два развязных типа, их представили известными блогерами. Говорили о том же, что и все. Но не про честные выборы. «Забыли, что ли, зачем собрались?»

А вот после них на сцену выпрыгнул тощий паренек в кепке, одетой задом-наперед. Толпа заулюлюкала, над площадью повис одобрительный гул. Репер поднял руку, зазвучала музыка, и он начал неразборчиво наговаривать в прижатый к губам микрофон.
«А ну их, пойду-ка я», – решил Миша. 
И только собрался, уходить, как Четвертый обернулся:
– Ну как тебе?
Миша пожал плечом:

– Да ни че так, прикольно.
– Погоди. Счас мы еще к администрации президента пройдемся.
– Ну, это другой дело, а я уже думал все.
– Они тоже так думают. Ниче, сюрприз будет.
Репер наговорил три песенки, и раскланявшись, удалился. Следом на сцену выскочил незнакомый мужик, лет тридцати. Схватив микрофон двумя руками, призвал народ идти к Администрации президента. «Надо высказать власти в лицо свое несогласие с их паршивыми законами». Толпа зашумела. Кто-то одобрял, другие кричали: «Сами идите». Миша не понял, что тут такого, почему мнения разошлись.

Вдруг у сцены зашумели сильней. Толпа качнулась, расходясь в стороны. Миша не видел, что там происходило, подсказал Четвертый:
«Борьку скрутили. Сатрапы». И опять Мише показалось, блондин глянул на него изучающе.

И тут же по толпе покатилась волна. Часть двинулась к выходу с площади, другая строилась в колонну. Четвертый толкнул Мишу в спину:
Вставай вперед. Пока он соображал, куда это вперед, какой-то высоченный, похоже, ни разу не стриженный парень ухватил его под руку. Миша хотел возмутиться, но тут же его ухватили с другой стороны. На этот раз крепкий мужичек борцовской внешности. Передняя линия выстраивалась в стенку.  Человек двадцать, удерживая друг друга под руки, двинулись медленным шагом.
«Вот оно, единение с такими же, как он, людьми с активной гражданской позицией,

– Миша вдруг почувствовал, как быстрее начинает бежать кровь в жилах, и как волнительно бухает сердце. – Это же такой кайф идти в группе единомышленников». Он оглянулся. За ними пристроились десятков пять. Этих с радужными флагами было не видно, и Миша удовлетворенно кивнул сам себе. Ничего общего с педиками он иметь не хотел, несмотря на вроде бы единство позиций.

Шагали дружно, постепенно подобрали ногу, и дальше двигались, как в армии левой-левой...  Если идти не в лад, просто неудобно двигаться – раскачивает в разные стороны. Парни из первого ряда кричали про свободу, демократию, продажное правительство. И все вместе скандировали: «Путин должен уйти».

Миша кричал вместе со всеми, от осознания того, что он учувствует в великой революции, призванной спасти родную страну от чиновников-воров, от несправедливости, ощущал легкую дрожь в ладонях и слабое головокружение.
На пересечении Маросейки и Лубянского проезда их встретила сплошная линия омоновцев, с дубинками и щитами. По всему, они были настроены очень решительно. Им бы остановиться, но Миша почувствовал, что его еще крепче сжали со всех сторон. Он бы с удовольствием оказался бы сейчас в другом месте. Попадать под общую раздачу от ОМОНа крайне не хотелось. Он попытался вырваться. Но лохматый парень и борец, показалось, до железной крепости сцепили руки.
Две линии неумолимо приближались. Миша видел их твердые не обещающие пощады взгляды над щитами, и с каждым шагом росло отчаяние. «Ну, зачем я сюда пришел?! И не вырваться». Омоновцы сделали шаг вперед. На Мишу надвигался плечистый, хотя они все такие. Так их и не отличишь. Разве что глаза разные. Но сейчас
Мише было не до наблюдений.

Соседи буквально толкнули Мишу на линию сопротивления, и тут его отпустили. Обрадовавшись короткой свободе, он сполз вниз, пытаясь на коленях развернуться. Но чья-то крепкая рука ухватила его за воротник, и по почкам прилетело тяжелой дубинкой.
 
Глава 4
Интервью с известной писательницей Дулицкой: Русские – это грязные, больные дикари. Когда они сойдут с арены истории,  мир очистится от скверны. По большому счету, Рассея – это Африка, больная агрессивным невежеством, находящаяся в  вечной войне с культурой, в ее мировом, и в частности, европейском понимании. Эти варвары, потерявшие все нравственные ориентиры, не представляющие ровным счетом ничего для мирового разума, интеллигентного разума, не создавшие ничего, ничего не предложившие нового в развитие мира, страдают  национализмом и манией величия. Но за это они платят самой высокой ценой – кровью. И уничтожаемые в ходе освободительной священной войны Донецк и Луганск – это современные Содом и Гоморра. Они обречены, поскольку там нет праведников. Хотя у них был шанс сохранить свою идентичность. Для этого все-то нужно было сдать города наступающей передовой армии Европы. Как в свое время сделали французы. Сдав Париж Гитлеру, они сохранили и город, и свои жизни. Очень жаль, что русские ватники не смогли оценить величие такого поступка, сопротивляясь нашествию культурных немцев до неприличия варварски. 

– И так, господа, – Алексей Вальный,  симпатичный молодой человек с лицом голливудского положительного героя, крутанулся на стуле, прикрывая ноутбук. – Пора обсудить наши дальнейшие планы. Я надеюсь услышать конкретные предложения, поскольку, надо сознаться, власти на наши митинги глубоко наплевать.
Блондинистая  дама, юрист скандального «Фонда борьбы с коррупцией» Люба Хорек поправила очки в дорогой оправе, продемонстрировав цветную фруктовую наколку на левой руке:

 – А что по поводу обещанной оплаты? Месяц прошел?
 – Ах да, – Вальный сделал вид, что забыл. – Склероз, однако. – Он потянулся за портфелем, кинутым на диван. – Вот, – он извлек из его нутра несколько пачек долларов. – Так сказать, зарплата. Как и было оговорено, каждому по десять тысяч.
Деньги расхватали моментально.
Известный в либеральный кругах публицист Володя Мура, погладив жидкую бородку, окинул Вального заблестевшими глазами.

– Лешенька, ты – душка!
Вальный на всякий случай отодвинул стул подальше от Володи. Его тягу к мужчинам он не одобрял, хотя и вынужденно терпел. Все-таки свой человек. Нужный. 
Люба Хорек снисходительно глянула на Муру. Она бы не отказалась как-нибудь понаблюдать за его сексуальной жизнью с мужчинами. А то и поучаствовать. Она искренне считала, что развратность – в современном мире – это модно.

– Предлагаю несколько слоганов для нашего движения, – она открыла телефон.  –  Ну, например, такие: «Возмущенная молодежь вышла на улицы! Вы проиграете, потому что за молодежью будущее!»
Вальный одобрительно склонил голову. А Володя Мура, скромно улыбнувшись бородку, даже высказался.

– Неплохо!
Ободренная поддержкой коллег, Люба продолжила читать с экрана телефона:
 – «Люди вышли, чтобы бороться за свои права, свое достоинство – и позорно не поддерживать их в этом». Или «Вы против свободы, за полицейский произвол, за вечное правление Путина?» – Она подняла глаза, улыбаясь. Рот у нее маленький, а зубы немного выпирали, потому она, в соответствии с фамилией, производила впечатления хищного зверька. Говорят, что недоброжелатели за глаза, а то и в глаза называли Любу скунсом или без затей грызуном.

– По-моему, неплохо, – оглянулась на коллег дама бальзаковского возраста Евгения Абзац. – Живо, свежо. Как говорится, не бровь, а куда надо.
Вальный улыбнулся.
 – Вы еще помните эти интимные места, Женечка?
Абзац надула и без того толстые мясистые губы:
– Лешенька, и что это из тебя быдло-то полезло? Происхождение сказывается? Ну-ну.
Вальный нахмурился, но ответить резкостью не успел. В квартире раздался дверной звонок.
Алексей тут же широко улыбнулся:
 
 – А вот и гости пожаловали.
Все дружно повернулись в сторону прихожей.
Через несколько секунд щелкнул входной замок, и в комнату вошел всем хорошо известный куратор либеральной колонны Четвертый. Народ невольно поднялся с мест, демонстрируя на лицах глубокое уважение.
 – День добрый, коллеги, – Четвертый, покачав ладошками сверху вниз, предложил садиться.
Дождавшись, когда все усядутся, он занял место за столом, где недавно сидел Вальный. Еще раз оглядев собравшихся, он повернулся к Алексею:

– Ну что вы тут нарешали?
– Да пока так, раскачиваемся. Вот, Любочка слоганов напридумывала. Обсуждаем.
Люба Хорек польщено опустила глазки:
– Так, сочиняем помаленьку.
– Сочиняете, это хорошо, – он откинулся на спинку стула. – Конкретно есть что предложить?
Либералы забегали взглядами, никто не хотел подставляться. Тем более, что с идеями у них-то, как обычно, не густо. Если бы не Четвертый и стоящий за ним посол Благословенной державы, сами бы они вообще ничего не придумали. И уже точно народ на митинги за ними не пошел. Деньги и мессенджер Телеграмм решают в наше время многое. Вальный присел на угол стола:

– Ну чего застеснялись, смелее.
Владимир Мура поднял руку, как школьник. Вальный кивнул:
– Говори.
Владимир поднялся, не сводя влюбленного взгляда с Четвертого. Все знали, что он не традиционной ориентации, впрочем, Владимир это и не скрывал. Напротив, в либеральном кругу он чувствовал себя вполне свободно. Тут таких, как он много. Как говорится, не каждый либерал – педераст, но каждый педераст – либерал. 

– А если мы акцию неповиновения устроим, как в Гонконге. Придет толпой, тысяч так в десять, в аэропорт и сядем там. Аэропорт парализует, шум и внимание прессы нам обеспечено. А?
Четвертый мило улыбнулся:
– Садись, Володя. Неплохо, неплохо, – его прибалтийский акцент прозвучал особенно заметно.
Вальный воспринял это, как хороший знак. Четвертый чувствует себя среди них, как среди своих. И расслабился. Значит, можно еще денег попросить. Митинги же надо готовить. Бесплатно никто работать не хочет. Даже за идею. Он обернулся к прибалту, выставив большой палец, говоря: «во, какие у нас кадры!»

– Еще есть мысли?
– Если разрешите, я выскажусь, – Вальный поднялся. Дождавшись ободряющего кивка, заговорил. – Мы тут уже обсуждали с другими товарищами. Вот что у нас есть предложить. Допустим так. Митинг закончился, омоновцы убрались. Народ тоже в основном разошелся. И тут подъезжает автобус с другими омоновцами. Выскакивают эти звери из автобуса, и начинают избивать всех подряд: женщин, детей, стариков. И все это снимается. Пять минут, омоновцы грузятся в автобус и быстро убывают. Менты ничего сообразить не успевают, а у нас отличная картинка и куча недовольных действиями властей. Заявления в полицию мы организуем.
Четвертый медленно хлопнул в ладоши:

– Браво. А где омоновцев возьмете? Своих переоденете?
– Зачем? У нас есть люди в полиции, которые разделяют наши взгляды. Причем, из высшего звена. Договоримся. Прислать взвод своих головорезов для них не проблема.
– Мысль хорошая. Запускай в дело. Но это только один из этапов. Останавливаться на не будем, – Четвертый скинул улыбку. Выпрямившись, задумался на несколько  секунд. Все напряженно молчали,  а Женя Абзац даже прижала к губам ладошку, показывая, что от нее и слова не услышат, пока не разрешит уважаемый гость. – В общем так. Провокации на митингах и шествиях, это, конечно, хорошо. Но пора уже переходить, как говорится, во взрослую лигу. Одними кричалками и постановками мы режим не скинем. Нужен серьезный шаг. Нужна смерть, – он медленно оглядел суровым взглядом бледнеющих либералов. – Да, именно так, как вы и услышали. Нужна очистительная жертва. Иначе наше движение так и будет топтаться на одном месте. А сейчас крайне важно расшатывать систему изнутри. Она сегодня не устойчива. И упустить этот момент – нам никак нельзя. Я понятно выражаюсь?

– А как это будет выглядеть? – Люда Хорек сняла очки волнующейся рукой.
– Очень просто. Росгвардейцы в порыве гнева мочат одного из митингующих.
Евгения Абзац прокашлялась:
– А если они не замочат?
Четвертый хищно улыбнулся:
– А мы поможем.

– Я в этом участвовать не собираюсь, – Мура порывисто вскочил на ноги. – Я на это не подписывался.
Вальный скосил глаза на Четвертого:
– Не, ну правда. Среди нас нет убийц. У нас даже в армии никто не служил.
Четвертый снова откинулся на спинку:
– Не переживайте, лично вам никого убивать не потребуется.
– А как тогда?

Есть у меня для этого люди. И человечек уже намечен. Сынок одного патриотически настроенного журналиста. Замочив его, убиваем сразу нескольких зайцев. Убитый горем папаша, прекращает свою подрывную журналистскую деятельность. Его коллеги, получив предупреждения, мол, ваша очередь – следующая, тоже притихают. Все, газеты – нет. На западе все СМИ начинают акцию – зачмори президента. Уж ему эта смерть не раз аукнется. Все зарубежная общественность осуждает Путина и его карательный аппарат. Под нажимом западных коллег, он будет вынужден ослабить противодействие. То есть его держи-морды в следующий раз глубоко задумаются, прежде, чем лупить наших товарищей дубинками. Мы же, собирая протестный электорат, снова выходим на митинг с лозунгом: «Убийца должен уйти» или «Нет тебе прощения». Что-то в этом роде.
 
– Ага, – Люба выставила и без того выпирающие передние зубы.  – Или так. «Преступная власть убивает своих детей».
 – А что, хорошо, – одобрил Четвертый. – Ну раз возражений больше нет,  – он глянул внимательно на Володю. Но тот поспешил опустить взгляд.  – В таком случае предлагаю обсудить детали.

Глава 5
Мария Париж: «Самая большая вина лежит на России. Она больше других виновна в нагнетании ненависти, охватившей и отравляющей наш мир, в подавлении свободы слова, распространении коррупции и искажении правды в СМИ, в убийстве невинных людей, создании культа личности, продолжающихся и пока ещё не пресечённых посягательствах на одну из самых больших американских святынь — неограниченное право голоса. Лично я, например, и не подумаю вернуться в эту страну, на родину моих бабушек и дедушек, пока Виктор Путин продолжает выплескивать свою злобу по всей планете.
 Сейчас, как и тогда, на карту поставлено очень многое. Москвичи выходят на улицы, чтобы защитить демократию в России... А мы в Америке готовы к действиям, которые могут стать либо последней битвой либеральной демократии, либо её звездным часом. Если мы объединимся против путинизма, то сможем победить».
Посетить новый оборонный завод президент планировал с начала года. Надо и с людьми пообщаться, и показать какое большое значение в руководстве страны уделяется современным оборонным производствам. И не только рассеянам. Не секрет, что главная целевая аудитория всех этих визитов и встреч президента находится не в Рассеи, а на Западе, в частности, за океаном. И это не угрозы, отнюдь. Всего лишь предупреждение. Мы – мирные люди, но наш бронепоезд на запасном пути.

Виктор Путин невысокий, начинающий лысеть, с приятным мягким лицом еще раз пробежал график встреч на сегодня. «Через час встреча с губернатором Усиком. На редкость неприятный тип. Если бы не обязанность президента, драил  бы он у меня полы в коридоре администрации, – президент мысленно улыбнулся, представив лощенного чиновника, махающего шваброй. – А  отвисшие бульдожьи щеки так и болтались бы, словно белье на ветру». Впрочем, президент отдавал себе отчет, что сейчас будет разговаривать с врагом, почти не скрывающим свою готовность при первых же трудностях страны встать под звезднополосатый флаг. И край свой туда увести. Эмиссары Киллари тут почти завсегдатаи. Конечно, не в открытую, но разведка не зря хлеб ест. О этих визитах и даже темах бесед с Усиком и его приближенными он знал почти во всех подробностях. Но до поры до времени не трогал. Как многих других таких же усиков – наследие прошлого президента. При нем сформировалась так называемая элита.  Назначена и утверждена в заокеанском обкоме. Другой пока нет. Приходиться работать с этими. Ничего, потерпим пару лет, пока не созреют условия, чтобы разом всех под ноготь. Не в прямом смысле, как это виделось в сталинском варианте, то бишь, на Колыму лес валить. Президента бы вполне устроил вариант, при  котором они бы сами разбежались по своим лондонским и мадридским квартирам. И пусть оттуда воняют, сколько влезет. Как известно, собака лает, караван идет. А куда идти, Путин знал точно.

«А этот Усик еще и потеет, как бегемот, – президент еле сдержался, чтобы не поморщиться, так крепко несло от него кислым потом. – Знаю я, что  ты там мне читаешь по бумажке. Уже изучили, обсудили и сделали вывод – полная туфта, лишь изредка для правдоподобности разбавленная реальными достижениями. Типа детских садиков, построенных на бюджетные дотации. Кстати, как обычно, наполовину разворованных. Как же мне это надоело. Взять бы тебя за шкирку, и мокрого от пота и от страха обмочившегося, да к стенке. Нельзя, к сожалению. Время не пришло. Иначе вся подготовка коту под хвост. А ведь сколько усилий положено.

Они не всем видимы, к счастью, но работа ведется ежесуточно. Кому нужно, те знают, остальным – пусть будет сюрприз. Так что, терпение, Виктор, терпение. Пусть думает, что я ему верю. Так, теперь покивать благосклонно. А что, Путин же ничего не знает. Не знает, что ты в прошлом месяце сто пятьдесят миллионов зеленых кровно наворованных в оффшор вывел, номер счета, кстати, известен. Придет время, вернем. Вернем, если не все, то большую часть точно. И про виллу на Адриатическом побережье знаем. На четыреста двадцать квадратов за сто двадцать миллионов долларов. Но лицо у меня мягкое, вот пусть и думают, что и я такой же.

Ну, наконец-то закончил лапшу президенту вешать. Думает, не понимаю, что спишь и видишь, как бы меня скинуть. Вот тогда ваша власть придет. Поди, и деньги суверенной Сибирской республики нарисовал уже. С твоим портретом, естественно. Ну-ну. А теперь немного по голове.
– Так, все понятно. Спасибо за доклад. Один вопрос у меня остался, – президент сделал паузу, с насмешкой наблюдая, как губернатор тужится угадать, о чем же его сейчас спросят. Вон, от напряжения, даже пятна красные по щекам пошли. Ну, это лишнее. Еще кондрашка хватит. Ну его. – Как же так получилось, что в этом году пожары распространились на такую огромную территорию? Мне вот тут кто-то подсчитал – больше Греции?

– Виктор Викторович, понимаете, в чем дело. Система оказалась не готова к таким масштабам. Не только краевая, но и вообще, на рассейском уровне. Никого не хочу обвинять, но мой предшественник явно завалил всю работу по пожароохране.
Виктор Викторович поднял руку, останавливая губернатора.
– Мне все понятно. Вы можете идти.
Губернатор мелко закивал. Подхватив папочку с докладом, так, кланяясь, и вышел, не отворачиваясь от президента.

«Прямо, китайский болванчик, – сравнил президент.  – Вот что с людьми страх делает. Но, ниче... потерпи, родимый. И я потерплю, – и в этот момент губы президента сложились в две твердые полоски, а в глазах сверкнул оттенок серого. К своему счастью, губернатор новое выражение лица президента уже не видел. Дверь за ним захлопнулась.

«Ну, слава Богу, – президент при общении с такими субчиками иногда испытывал прямо физическое отвращение. – После обеда на завод. Хоть какая-то отдушина. Люди там, как люди». Он любил общаться с производственниками. Как правило, увлеченные своим делом, они очень быстро преодолевали естественное при встрече с первым руководителем страны волнение, и потом их было не остановить. «Но послушать интересно. На таких работягах страна и держится».

Аурус президента уже ожидал его у ступенек краевой администрации. Один из трех одинаковой комплектации и одного вида. Так чтобы никакой наблюдатель не сообразил, в каком едет президент, а в каком – сопровождение. В пути машины несколько раз менялись местами, так что вычислить президенскую было почти не возможно.  Путин знал, что служба охраны уже проверила маршрут до завода. В их компетенции он не сомневался. Не первый год занимаются охраной первого лица государства. Президент настолько привык доверять этим людям, что даже ни разу попытался их проверить. И без него есть, кому этим заниматься.
И тут на ступеньках, Путин спускался, в окружении трех мордоворотов, активно вертящих головами.

Следом за президентскими выстроились несколько иностранных марок класса «Люкс». Губернатор себе в комфорте не отказывает. Взглядом отметив суету у этих машин (чиновники торопились занять места), Путин забрался в салон. На переднее сиденье плюхнулся помощник Костиков. Вытянутый, худощавый, с густыми рыжими усами. Весь протокол на нем. Либерал, конечно, но дело свое знает. Потому и терпел. К тому же ни к чему показывать окружению свое неприятие их вредных для страны идей. Пусть до поры до времени находятся в полной уверенности, что президент и сам склоняется к либерализму. И полностью принимает их повестку дня. Ну, разве что, кроме совсем уж диких идей толерантности. Голубых и прочих радужных он на дух не переносил, отдавай себя отчет, что для возрождения государства нужны крепкие традиционные семьи. И как не уговаривали его иной раз зарубежные коллеги или свои доморощенные демократы, он делал все, чтобы эту скверну на территорию страны не запустить. Тут президент через себя ну никак не мог переступить. Вообще, большинство своих поступков он оценивал с точки зрения своего отца-фронтовика. Что он бы сказал? Одобрил бы, значит, и Путин согласится. Правда, не всегда так получалось, все-таки, политика – крайне грязное занятие и компромиссов тут, как блох на уличной шавке. Ну да не сразу Рим строился. И так за эти два десятка лет многое удалось сделать. А что народ многого не видит, то вечная проблема и не его одного. Нет благодарности в этом мире. Взять ту же пенсионную реформу пресловутую. Обложили со всех сторон, как того волка флажками. Не прими, пойди в конфронтацию с правительством – и капец стабильности. У них же деньги и рычаги власти, которыми они очень успешно народ всякими непопулярными законами на майдан и разогревают. Но это временное отступление. Будет и на нашей улице праздник. Главное, это переходное время пережить.

Три машины Аурус одна за другой вырулили на трассу. Позади тянулся шлейф из машин администрации края. «Как же без них-то на заводе? Поди, отобрали актив, каждому листок с текстом вручили, и вперед вытолкнут. Но ниче, как их показуху разрушить знаю. Не впервой».
Впереди, сверкая мигалкой, распугивала народ машина полиции. Президент, будь его воля, уже давно отказался бы от такого повышенного привлечения внимания к его персоне, но система была настроена задолго до его появления на этом посту.

И не ему было ее менять. Поначалу он еще попробовал как-то демократизировать некоторые правила, но подчиненные вежливо, но настойчиво попросили его этого не делать. Система, будь она проклята.
Дорога завернула за пригорок, и в окне машины заиграла красками осенняя листва придорожной березовой рощи. «А здесь уже осень. Сибирь!»
Поерзав, к нему обернулся помощник.
– Виктор Викторович, текст вашего выступления на заводе, – он протянул листок.
Президент вздохнул: «Не дал природой полюбоваться».
– Все мои правки внесли?
– Так точно.
– Ну давай, почитаю, – он принял из рук помощника листок и очки. А спустя несколько секунд углубился в чтение.

 Глава 6
Мария Париж: «Путинскому правительству не позавидуешь. Сейчас они попали в ситуацию, когда каждый последующий шаг только усугубляет их положение. Они выбрали линию, чтобы упорствовать на своем. Потому что зарегистрировать независимых кандидатов для них страшнее. Для обычного гражданина этот шаг выглядел бы правильным. Но власть боится, что оппоненты, пройдя в органы власти, начнут добиваться расследования их действий.
Поэтому выбран репрессивный сценарий. До последнего власть будет делать вид, что всё законно и нормально. Мол, кандидаты сами виноваты в том, что их не зарегистрировали. На мой взгляд, сейчас идет проверка, насколько гражданское общество консолидировано и готово бороться за свои права. Насколько у граждан хватит энергии противостоять беспределу».

Приказ, которого он так боялся, пришел утром. Дутюк еще спал. Вчера он неплохо так посидел дома на кухне с рюмочкой и бутылкой самогончика, собственного производства, и в голове малость шумело. Он минут пять тупо перечитывал несколько слов эсэмэски, однозначно переводящей его на следующий уровень риска. А так надеялся, что эта участь его минует. Не миновала. Правда, был и плюс. Жирный такой в виде обещанной в случае удачи квартиры в Лондоне и солидной суммы на счете. Но до нее еще надо дожить.
Григорий пожевал губами, рука взлетела вверх, и...  телефон грохнулся на подушку. Он, конечно, зол, как тысяча дикобразов, но технику гробить нельзя. Поскольку в память именно этого телефона забит номер, отправляющий сигнал на подрыв.

Через час он выбрался из машины в том самом месте, где не так давно закончили свой жизненный путь три бывших военных – сапера. На слегка побуревшей траве вздрагивали опавшие листья. Прохладный ветерок шевелил верхушки берез. Ветки еще усыпаны листвой, но она уже наполовину желтая. Он подтянул молнию куртки до горла. Оглянувшись и ничего подозрительного не заметив, полез на горку. На ее склоне, направленном к дороге, была загодя приготовлена лежка.

Нужно торопиться. Президент поедет после обеда, а до этого тут не раз прокатятся люди из его охраны. А, может, не только прокатятся, но и посты установят на самых высоких местах. Четвертый велел эту возможность учитывать.
На месте Григорий откинул угол покрывала маскировочной расцветки, и под ним обнаружилась выкопанная в рост человека яма. Окоп. Он вспомнил, как непросто далась ему эта работа. Землю таскал на другой склон холма, раскидывая по лесу тонким слоем, так, чтобы никто не заметил. «Будем надеяться, что никто и не заметил. Тем более месяц прошел. Земля высохла и смешалась с трухой и травой».

Спрыгнув в окоп, закрепил край полотна, раскрашенного в желто-зеленые тона, так, чтобы осталась небольшая щелка. В нее виднелся участок дороги за сотню метров от контрольной березки. Время на подготовку вполне достаточно. Впрочем, что там готовиться? Номер набрать, делов-то. И только тут Дутюк почувствовал, как нервная дрожь пробежала по всему телу. От пальцев ног, до пальцев рук. Все это время он не думал о том, что вскоре тут должно произойти, стараясь сфокусировать мысли на непосредственных действиях. Завести машину, добраться до места, спрыгнуть в окоп. Оглядеться. И только тут пришло понимание, что он собрался совершить! Сегодня, сейчас на этой дороге он, простой парень Гришка изменит ход истории. Думал ли он когда-нибудь, что именно ему предстоит уничтожить главного москаля. Это станет его личной местью всем им – ватникам и колорадам. За унижение его народа, за голодомор, который устроила Рассея в его родной неньке Украйне, изливая свою злость на гордых укров, неподвластных советскому порядку. Знали бы его родственники, что он скоро сделает! Нервное напряжение нарастало. Дрожь усилилась. Теперь его просто колотило. Зубы звучно выбивали чечетку. Он постарался расслабиться, но получилось только хуже. Резко захотелось в туалет. А вот этого-то он и не предусмотрел. И что делать?

Придется изображать грибника. Вот только корзинку не захватил. И пакета никакого, как назло. «Ладно, авось, никто меня не увидит».
Выскочив из окопа и не забыв поправить накидку, он шустро пошагал на противоположный склон, подальше от дороги.
Сделав все дела и никого не встретив, вернулся на пост минут через пять уже почти не дрожа. Так, отголоски подерухи еще трогали пальцы, когда он подносил часы к лицу. Он вздохнул всей грудью, пытаясь успокоиться окончательно. Вроде получилось. Чтобы отвлечься, он  представил себе квартиру в Лондоне. Григорий никогда не был за границей. Но воображение, подкрепленное голливудскими фильмами, рисовало ему шикарный бассейн, дюжину комнат с дорогой мебелью.

Прислугу. Обязательно стройную молодуху с соблазнительной грудью. На все готовую. А иначе зачем она ему? Начнет выкобениваться, выбросит на улицу, и все дела. Ему – без пяти минут богатею теперь любые доступны будут. Облизав губы, прислонился лбом к прохладной стене окопа. До проезда московских гостей еще несколько часов. Можно расслабиться. И помечтать.
День медленно переползал на вторую половину. По трассе частенько проезжали машины, но нужных пока не было. Наконец около трех часов трасса будто вымерла. Четвертый предупреждал, что пустая дорога станет первым признаком скорого появления президентского кортежа. Дутюк, уже не раз придремавший, решил больше глаз не закрывать. Телефон с заранее набранным номером устроился в потной ладошке. Останется только снять с блокировки и нажать вызов. Уж с этим справится.

После того, как все произойдет, нужно будет добежать до авто и быстро смыться. В этот момент спецслужбам вряд ли будет дело до какой-то там проехавшей по проселочной дороге машине. А потом затаиться и ждать. Где-то через месяц Четвертый обещал лично проводить Григория в посольство для получения визы.
Он несколько раз глубоко вздохнул. И затаил дыхание: на трассе показалась машина ГИБДД. Она двигалась без сирены, но проблесковые маячки работали. За ней показался правительственный Аурус. Формы этой машины Дутюк узнал бы с любого расстояния. Специально запоминал.
Едут!

Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, и понял, что не дышит.
«Ух ты!» – Дутюк медленно раздышался. Длинная кавалькада машин уже миновала березку, полицейский автомобиль неудержимо приближался к повороту. За ним легко катились правительственные машины. Дутюк разблокировал телефон. Захотелось перекреститься, но он не решился, опасаясь выронить телефон. Палец утопил кнопку вызова. Он закрыл глаза. И тут рвануло.
Несмотря на приличное расстояние, Дутюк в первый момент оглох. Переждав несколько секунд, осторожно выглянул в щель. На дороге творилось невообразимое. Стена дыма поднималась над исковерканной бетонкой, куски асфальты усыпали пространство вокруг чуть ли не до самой горки, а это километр. Между ними валялись обломки машин и еще куски непонятно чего. Из последней машины, лежащей на боку, выбрался человек. Шатаясь, он побежал вперед.

Неожиданно Дутюк понял, что теперь он вряд ли выберется из этой ситуации живым. Стараясь отбросить мрачные мысли, шустро полез из окопа.  Выбравшись, не оглядываясь побежал в сторону машины.
Автомобиль стоял на месте. Дутюк завел двигатель, шины пробуксовали на траве. Березки по бокам двинулись навстречу. Он напряженно оглянулся. Вокруг тишина. Отсюда не видно дороги, и, кажется, будто ничего в мире не изменилось. Дутюк выжал газ на полную. Если бы он прежде чем садиться за руль, заглянул под днище, то увидел бы прилепившуюся к металлу небольшую коробочку с мигающей лампочкой. Но он не заглянул.
Взрыв раздался, когда он въезжал в город.

Глава 7
Новостная лента Доиче Цайтунг: "Страшный по своим международным последствиям теракт произошел сегодня днем на дороге регионального значения в глубинке сибирского края. Там погиб президент Рассеи Виктор Путин. Страны наперебой сочувствуют народу Рассеи. Можно было по разному относиться к президенту огромной страны во время его правления, но нельзя не признать, что он был незаурядной личностью. Мировым игроком, медленно, но уверенно вытягивающим страну из разрухи 90-х. Еще никогда новейшая история не знала более ужасного для судеб всего мира взрыва и, в первую очередь, Рассеи. За последние пятьдесят лет, со времен убийства президента США Куннеди от  рук маньяка-одиночки, нападение на политика такого уровня страны стало вторым. И, при всем уважении к американскому президенту, наиболее значительным по своим последствиям. Все здравомыслящие люди мира сегодня выражают соболезнования рассеянам. И, может быть, не сумев объединить одной идеей народы планеты при жизни, Путин сделал это своей смертью".

Исполняющий обязанности президента Андрей Бер выключил планшет, на экране которого и читал перевод газетной заметки, и ладонь с усилием прошлась по бледному лицу. Почувствовав во рту мерзкий привкус крови, понял, что прокусил губу. Нет, так не годится. Сейчас здесь соберутся главные люди страны, ну, после него, конечно. Он – по конституции исполняющий обязанности президента. И выглядеть надо уверенно. А то эти динозаврам только дай почувствовать слабину. Схарчат и не побрезгуют.

В дверь постучали, и на пороге появилась круглобокая и молодящаяся Ирина Степаненко. Сегодня она была одета в красный костюм с черными траурными полосками.
«Загодя, что ли приготовила?» – исполняющий обязанности президента окинул ее изучающим взглядом.
Ирина, на миг задержавшись у дверей, уверенным шагом двинулась к столу.
– Ну и где остальные ходят? – она шумно уселась на стул у стола совещаний.

И тут же дверь снова распахнулась. В кабинет без стука вошел спикер. Мешки под глаза, одутловатое лицо. Как будто вчера весь вечер пил.
Усевшись напротив Ирины, буркнул «Здрасьте», а рука уже тянулась к группке полулитровых бутылочек с водой. Окрутив пробку одной из них, налил в высокий стакан из богемского стекла. И в несколько глотков выпил.
 – Уфф, хорошо.

Ирина смерила его брезгливым взглядом.
– А ведь вам уже не двадцать лет. Побереглись бы. Кондрашка еще хватит.
Спикер мрачно уставился на нее:
– Ниче, вы за свое здоровье лучше переживайте. В вашем возрасте вообще волноваться вредно.  Подруги все, поди, уже на пенсии, носки внукам вяжут, да редиску на своих шести стоках собирают.
 – Хам! – она резко отвернулась.

– Друзья, друзья, ну что же вы? – исполняющий обязанности президента постучал по столу ухоженным ногтем. Себя бывший премьер любил. Имелся у него даже личный СПА, посещаемый регулярно. Андрей – среднего роста, на полголовы выше покойного президента, чем в тайне гордился. Худощавый, узкокостный, но круглощекий. Довольно неприятно лицо, но он считал себя неотразимым. Это заблуждение стоило ему многих разочарования в молодости, но высокого мнения о себе не изменило.

Ситуация начала выправляться, когда Андрей рванул по карьерной лестнице, словно спринтер с низкого старта. Вот, тогда популярность у женщин выросла в разы. Вот тогда-то он, наконец,  получил подтверждение своей юношеской уверенности в природной красоте, которую некоторые просто не могли разглядеть в силу моральной близорукости. Ему и на вторых позициях в стране жилось неплохо, ну а став первым лицом государственной машины после страшного покушения на Путина, Андрей и вовсе посчитал себя баловнем фортуны, которому судьба возвращает долги, недополученные в юности. – Андрей Бер расправил узкие плечи. – Мне кажется, нам есть что обсудить, кроме возраста уважаемой Ирины Петровны, – он покровительственно улыбнулся.
Ирина Степаненко метнула злой взгляд на Спикера, но промолчала. Тот, наливая второй стакан, пробурчал:

 – Как тут не выпить, после Таких новостей.
И оба уставились на исполняющего обязанности президента.
– Как вы понимаете, сегодня мы втроем представляем верхушку властной пирамиды страны. В условиях отсутствия президента, чтобы не скатиться к хаосу, необходимо держать власть в крепкой руке. Пока возражений нет? – Спикер и Ирина по очереди сурово кивнули. Похоже, проняло. – Но есть одно «но». Власть в стране стараниями, в том числе и нас с вами, уважением не пользуется. – Глубокий вздох ему ответом.
 
– Не понимаю я наш народ. Чего они богатых так не любят? Кто еще о них позаботится, кроме нас? – Степаненко немного наигранно вздохнула.
– И не говорите, матушка, все-то наши олигархи о народе пекутся, прямо не спят, горемычные, ночами, «Только встал, а как народ? Бутерброд не лезет в горло, и компот не льется в рот », – в голосе Спикера явственно прозвучал сарказм, но Ирина решила его не замечать.

– С вашего разрешения я продолжу, – исполняющий обязанности президента заложил ногу на ногу. –  Но ситуация так сложилась, что не ко всем руководителям народ, – он поковырял под ногтем, –  так отрицательно относится. Думается мне, есть у нас во властной структуре несколько человек, которые, скажем так, пользуются в этой среде, на мой взгляд,  необоснованным авторитетом. И потому, мягко говоря, не внушают мне доверия. Кроме того, что они, подозреваю, начнут мутить воду дешевым популизмом, они еще и способны разрушить все договоренности, действующие с Госдепом всем известного государства. Имена не нужно называть?
Степаненко поспешно отрицательно мотнула головой, а спикер снова буркнул: «Мужланы».
 
– Совершенно верно. Назовем их с вашей легкой руки «Мужланы». И вопрос с ними, хотим мы этого или не хотим, придется решать радикально.
Ирина громко сглотнула, а  спикер потянулся ко второй бутылке воды.
– Насколько, кардинально? – голос спикера был сух и деловит.
– Все-таки в двадцать первом веке живем. Приходится соответствовать. Думаю, обойдемся бескровным методом.
– Снимем?

– Снять их не так просто, надо сделать так, чтобы сами подписали заявление об уходе.
  Ирина покрутила шеей, жесткий воротничок нового платья натирал:
– Я так понимаю, речь в первую очередь идет о нашем биатлонисте?
 – Несомненно. На сегодня он самый опасный для нас. Листьева, мне так кажется, и то будет проще на пенсию отправить. Он на конфронтацию не пойдет, в силу дипломатического  склада характера.

– Давно пора, – Ирина поморщилась. – Сколько он крови у нас выпил!
– После вчерашних событий, можно сказать, она и пришла, пора. Я так думаю, надо пригласить биатлониста на встречу. Молва доносит, он сейчас рвет и мечет. Встречался буквально нонче утром с главным силовиком. Часа два общались. Думается, будут объединять силы. Против троих будет уже сложней, тем более, спецслужбы и армия, сами понимаете. Если объединятся, могут быть неприятные последствия.

– Не дай бог! – Спикер мелко перекрестился.
– Надо бить на опережение. Я приглашу биатлониста на встречу. На кого мы можем положиться из вояк? Есть кто на примете?
Спикер склонил голову, соображая:
– Найдется пару генералов. К сожалению, многих наших он вычистил.
– А что Посол? – Степаненко мотнула головой куда-то на запад от столицы, поддержит?
 
– Еще как поддержит. Я уже..., – раздавшийся сигнал вызова из приемной перебил Андрея. – Да, Машенька.
– У нас тут Посол по лестнице поднимается. Я просто предупредить.
– Спасибо, пусть сразу заходит, –  он многозначительно оглядел своих собеседников. – Ну, что я говорил. Легок на помине. Сейчас и обсудим.
С пол минуты троица руководителей великого государства просидели молча, напряженно поглядывая на дверь. А когда она распахнулась, все дружно поднялись, вымучивая радушные улыбки, а Андрей Бер поспешил навстречу, протягивая узкую ладонь.

– Садитесь-садитесь, – с заметным   акцентом бросил Посол, пожимая протянутую руку.
Обошел стол. Еще раз кивнув всем, неторопливо опустился  в кресло исполняющего обязанности президента.
И только после этого троица руководителей расселась за столом совещаний.
 
Глава 8
«... Но пока это лишь рябь на поверхности воды. Она может стать штормом или цунами, если помимо подавления протестов, элита и власть не займутся коренными проблемами, накапливающимися в стране. Это – экономическая стагнация, де факто перекрытие, в том числе из-за нее, социальных лифтов для подавляющего большинства, отрыв власти от общества. Президент при всем желании не смог бы своими встречами заменить всех. Ну а теперь уж и этого нет. Страшная утрата. Почему-то в Рассеи любая смена власти – это фактически смена направления движения. Куда повернет страна, можно только предполагать. Как правило, к власти в такие моменты приходят те, кто лучше готов, кто сосредоточил в своих руках все нити управления. Кто заручился поддержкой зарубежных покровителей, из недружественных стране государств. Почему-то я не жду ничего хорошего от новых лиц государства. До сих пор элита и власть не предъявили стране набора идей, которые делали бы национальную жизнь осмысленной, устремленной в будущее. Налицо сохранение крайне высокого неравенства, особенно неприличного в России с ее почти генетическим стремлением к справедливости. Как всегда, надеюсь на лучшее, но готовиться надо к худшему».
  Сергей Георгиевич отвернулся от компьютера. Набранная страница будущего материала так и стояла перед глазами. «Как же грустно. И, похоже, никакого просвета. Есть слабая надежда на здравые силы в правительстве. Но их там, к сожалению, до неприличия мало. А армию министр обороны за собой в столицу не поведет. Наверняка, не захочет стать организатором гражданской войны. В генетической памяти каждого русского тот период истории до сих пор вызывает фантомные боли. Никто не захочет повторения для страны подобного развития событий. Хотя, может быть, и надо было бы. Как еще очистится от пятой колонны? При любом  мирном сценарии, наши проигрывают. Без вариантов». За окном редакции шумела на разные автомобильные голоса проезжая улица. Тусклое августовское небо опять полнилось влагой. Только что закончился сильнейший, как из ведра, ливень. Тротуары мокрые, по дорогам стекает мутная вода, по которой медленно, отмывая от грязи колеса, двигаются машины. Прогноз обещал осадки после обеда. Вот, получите и распишитесь.
С улицы донеслись голоса. Сергей Георгиевич в первый момент не придал им значения. Мало ли кто шумит в столице. Сумасшедшие на каждом шагу. Но тут голоса усилились, и вдруг громко звякнуло разбитое стекло. Он нажал на иконку «сохранить», стул крутнулся, выпуская человека из-за стола. 
Внизу размахивали руками, что-то скандируя, человек пятнадцать молодежи. Парней большинство, но и девушки от них не отстают. Из подъезда выскочили два охранника. В миг их окружила толпа. Немного растерявшиеся секьюрити что-то пытаются объяснить молодежи. Указывают вдоль по улице, вероятно, призывая убыть в том направлении.
Без результата. Наконец толпа милостиво расступилась, и охранники живо юркнули в подъезд.
«Надо же полицию вызывать. Чего он сами полезли? И в этот момент он понял, что непроизвольно ищет в группе молодых ребят своего старшего сына. Он же вполне может быть сейчас с ними. Единственно, что его может остановить: он знает, что в этой газете трудится его отец». Сергей Георгиевич вспомнил, каким растерянным пропавший на целые сутки сын заявился вчера домой. Родители оборвали телефон, но тот оставался в зоне недоступности. На все вопросы, отвечал, что ничего страшного не случилось. Небольшие неприятности, но все решаемое. Отец тогда впервые увидел в глазах сына растерянность, Будто что-то во что он верил, вдруг оказалась не совеем таким, как он представлял. Словно, почва под ногами до этого крепкая в одночасье расплылась и потекла. Он не стал наседать, надеясь, что сын сам расскажет со временем. Когда ситуация разрешится. 
Один из парней в оранжевой рубашке поднял над головой плакат, и Сергей Георгиевич прочитал:
«Заткните рты, лживые собаки».
«Это они про нашу газету, что ли? – не сразу дошло до журналиста.  А когда дошло, он прижал ладонь к сердцу. И растер. Что-то защемило. – Неужели началось?»
Дверь за спиной скрипнула, и в кабинет ворвался коллега, его стол стоял в противоположном углу небольшой комнаты. Он носил очки с сильными линзами и помятый костюм. Был лыс, лишь прозрачный венчик волос окаймлял блестящее пространство посередине головы.
 – Нет, ты видел, что происходит? Ну какие же, мудаки.
Сергей Георгиевич засунул руку в карман, еще не хватало, чтобы его несколько секунд слабости кто-то заметил. Не время для растекания по древу. Тут мобилизоваться надо.  По всему видать, девяностые возвращаются.
  Молодежь еще пару раз кидала камни в витрину, разбив ее, скорей всего, до основания. А что они теряли? Стекло так и так под замену, а с одной дыркой оно, или валяется в виде мелких кусочков на асфальте, уже не имеет значения. С улицы доносился хохот, крики. Напарник снова убежал, как объяснил, намереваясь выяснить обстановку на месте, и почему не приезжает полиция. Сергей Георгиевич попытался вернуться к работе, но мысли, словно потеряли четкость, и слова никак не хотели складываться в предложения. 
В кабинет снова заскочил крайне возбужденный коллега.
– Сергей, ты представь. Полицию вызвали еще после первого камня. А они все не едут.
– Как не едут? Дороги, что ли, забиты?
– В том и дело, не забиты. Звонок они приняли, как положено. Обещали в течение десяти минут прислать наряд. И тишина. Наши перезвонили уточнить, почему не едут. А на том конце трубку не берут. Наш ответсек  предполагает, что они получили команду не реагировать. 
Сергей Георгиевич откинулся на спинку стула:
– Вот тебе, бабушка и Юрьев день.
Напарник только развел руками.
Внизу продолжали шуметь молодые люди.
Статью он все-таки добил. Переслав материал ответсеку, выключил компьютер. Молодежь внизу, похоже, наконец, угомонилась. Он подошел к окну. Ну, слава Богу, внизу никого. А то, как проходить через этих воинственных представителей демократической молодежи, он представлял слабо. Сердце по-маленьку саднило. Только бы без последствий. Он чуял, в обществе снова  раскручивались вихри перетрубаций, а их надо еще как-то пережить. Одни девяностые он семьей кое-как перетерпел. А кем только не приходилось работать. И сваи забивал, и кирпич грузил. Четыре годы стропальщиком на силикатном заводе отпахал. Тогда-то ему и дали первое жилье в столице – комнату в семейном общежитии. А потом его, студента журфака, редактор, знакомый по литературным делам, тогда он начинал писать прозу, пригласил в небольшую районную газетку, которая со временем превратилась в рупор патриотического крыла общества. И вот, похоже, история поворачивает на второй круг. Что-то уж очень быстро.
Сегодня он ушел с работы пораньше, до часа пик, и в поезде метро еще можно было найти свободное местечко.
И только он присел в уголке, как на очередной станции  в вагон ворвалась группа ребят с фанатскими шарфами на шеях.  Человек двадцать. Сергей Георгиевич плохо разбирался в футболе, и обозначения на шарфах ему ни о чем не говорили. Ребята, заняв почти все свободное пространство вагона, громко разговаривали. Не обращая внимания на остальных пассажиров, матерились. Журналист поморщился. Но замечание сделать не решился. «Как будто они меня послушают»  – попытался он успокоить совесть.
Но совесть не успокаивалась. Он сжал ладонью грудь в районе вновь напомнившего о себе сердца. Неожиданно один из фанатов склонился над ним. Сергей Георгиевич настороженно поднял голову.
Паренек участливо спросил:
   – Тебе плохо, отец?
Сергей Георгиевич вздохнул и выдохнул. Попытался улыбнуться.
– Шумно от вас очень. Еще и материтесь.
 Паренек резко выпрямился.
– Народ, а ну тихо! Человеку плохо.
Неожиданно молодые люди замолчали. Сергей Георгиевич поймал несколько встревоженных взглядов.
– Точно, помощь не нужна? – паренек снова склонился над журналистом.
– Благодарю, уже лучше, – он вымученно улыбнулся.
Паренек кивнул. И, выпрямившись, махнул в сторону двери. На следующей станции ребята сошли. В вагоне снова стало тихо. Сосед – высокий, пожилой в модном клетчатом пиджаке тихо поинтересовался.
– У вас точно все хорошо?
Он молча наклонил голову. Сердце помаленьку отпускало. Говорить не хотелось. «А ведь не все потеряно», – мелькнула мысль. – Надо попробовать обыграть этот случай в следующем материале».
Сосед что-то еще говорил. Похоже, хвалил его и оправдывался сам. «Не за что меня хвалить. Замечание-то я им сделать не решился. Но парни оказались не пропащие. В наше время это редкость. Повезло мне. Или нам».

 Глава 9
Газета «Сего дня»: Де-факто, это — колониальная администрация, которая живёт здесь, но интересы представляет «их». Поскольку она живёт здесь, её статус «там» очень низок. Авторитетом пользуются только формальные чиновники государства, за счёт авторитета самого государства и некоторого протокола межгосударственного общения. Личного авторитета у них нет никакого.
А вот внутри страны они много на что претендуют. И за много лет нахождения у власти они получили и продолжают получать миллиарды и десятки миллиардов долларов (не считая триллионов, которые они отдают в качестве дани «им», за политическую поддержку). И создали колоссальную систему аппаратной «круговой поруки», которая обеспечивает им спокойную и счастливую жизнь, куда более удобную, чем, например, у аффилированных с ними «силовиков», поскольку последние, например, в Майами поехать не могут, как и на Лазурный берег».
Несмотря на дневное время, за окном хмурилось, и в кабинете председателя КГБ горели все лампочки огромной на двадцать или двадцать пять светильников люстры. Хозяин кабинета быстрый в движениях с умным решительным взглядом шестидесятилетний живчик нарезал круги под люстрой. Сергей Кириллович Лойгу, министр обороны, по-восточному скуластый невысокий мужичок с медалью Героя России на гражданском пиджаке неторопливо потягивал коньяк из широкого бокала.
– Я уверен, пакости от них можно ждать в любой момент. И, думаю, план этих пакостей они уже подготовили.
– Думаешь или знаешь?
Председатель когда-то всесильного ведомства резко остановился перед министром:
– Предполагаю, основываясь на собственном опыте и кое-каких косвенных сведениях.
Министр обороны сделал тягучий глоток.
– Хороший коньяк. А поподробней можно.
– Можно и поподробней. Вчера в кабинет Премьера заглядывал очень интересный персонаж. Несколько лет не заглядывал, и вот приперся. Причем, держал себя так, будто в собственный дом заявился. И в кабинет его пропустили без малейшей задержки.
– Посол что ли? Да они, во всем мире так себя держат. Премьер один там был?
Председатель снова двинулся к окну:
– В том-то и дело, что не один. Вся троица присутствовала.
– Это уже интереснее. И долго он там просидел?
– Больше часа. А точнее, час и семь минут.
Министр отставил пустой бокал. Склонив голову, примерился к початой бутылке. И решительно отвернулся.
– Значит, до чего-то договорились. Ты, случайно, не знаешь, до чего?
Председатель поморщился:
– К сожалению, нет. Сам знаешь, прослушивать такие кабинеты – не сфере моей компетенции.
– А жаль, – министр обороны постучал пальцами по столу. – Какие мысли есть?
– Конкретных пока нет. Но, думаю, ничего хорошего не предвидится. Скорей всего, будут убирать нас по одному, – он снова замер напротив гостя. – И ты, есть основания для такого вывода, в этом списке первый.
Лойгу задумчиво покосился на пуленепробиваемое стекло окна.
 – Даже если и так, не уверен, что они решатся на какие-то решительные меры в ближайшем будущем.
– Ближайшее будущее – понятие относительное.  Может, завтра на заседании правительства попробуют что-то сделать. А, может, через месяц. В любом случае сделают. Как пить дать. А потом и за нас с Листьевым возьмутся. 
– Ты с ним уже разговаривал?
Председатель пригладил лысеющую шевелюру:
– Пока нет. С ним ситуация еще терпит. А вот с тобой – даже не знаю. Но чувствую, замышляют однозначно.
Сергей Кириллович подхватил пустой бокал. Покрутил, раскатывая по стенкам янтарную каплю:
– Я с тобой в целом согласен. Единственная поправка: если они и начнут пакостить, то не сейчас. Пока народ в полной прострации находится после убийства президента, они на решительные действия не пойдут. Им выгодно тянуть такую ситуацию, как можно дольше, постепенно наращивая мышечную массу. Убрать сейчас самых популярных членов правительства – это я без всякой скромности констатирую, не так-то просто. Да и вообще, загнать меня сейчас в опалу – это однозначно повысит мой рейтинг на несколько порядков. Потому что будет действовать простой принцип: враг ненавистных либералов – наш человек. К тому же за мной армия. А это – сила. И вполне себе учтенный фактор. Они не могут этого не понимать.
Председатель наклонил бутылку над вторым бокалом. Плеснув на пару глотков, покачал бокал в руке, наблюдая, как маслянистая жидкость обволакивает хрустальные стенки.
–  Я бы на твоем месте поостерегся. Не такие уж  они и нерешительные. Не стоит забывать, что негласное управление государством фактически снова перешло к Госдепу. А там ребята решительные.
– Как ты это себе представляешь? Охрану удвоить? Так это бессмысленно. Захотят грохнуть, хоть полк за собой таскай – грохнут. Закрыться в какой-нибудь дальней части? Тоже не вариант. Так что не вижу смысла осторожничать. Наоборот, буду маленько наглеть. Надо сразу поставить этих салабонов на место. На президентских выборах у них не одного шанса. И они это знают.
  – Как и знают, что случись что, ты гражданскую войну развязывать не станешь. Не тот типаж.
Сергей Кириллович поднялся:
– Ладно. Я тебя услышал. Кстати, как расследование продвигается?
Председатель одним глотком опустошил бокал. Двумя пальцами взял с блюдца дольку лимона. С хрустом зажевал.
– Следов никаких. Но могу сказать и без этого, что ниточка тянется за океан.
Министр вздохнул:
– Это и так понятно. Пошел я. Встретимся завтра на правительстве.
Председатель промолчал. Дождавшись, когда за гостем закроется дверь, он потянулся через стол. Нажал кнопку вызова:
– Руководителя сектора «Б» ко мне, срочно.
На той стороне мужской голос ответил «Есть». Лампочка на селекторе погасла.
Председатель подошел к окну. Остановился, заложив руки за спину:
 «Нет, дружок. Охрану я тебе все равно усилю. Если тебе на свое будущее наплевать, то мне уж точно нет. И сохранить тебя до выборов будущего президента Рассеи – моя прямая обязанность. К тому же – это еще и вопрос выживания. Вех нас».

Глава 10
Морской ветер раздувал легкую шторку, будто парус. Четвертый поежился. Пожалуй, окно надо закрыть. Вторая половина сентября на Балтике – уже не жарко. Он прижал пластиковую раму, и шторка тут же опала, словно по волшебству.
Шаги в пустом доме звучали гулко. Он прикупил это уютное гнездышко всего неделю назад. Очень уже понравился. До моря минут пять. Со второго этажа видно, как волны накатывают на песчаный берег, местами прикрытый красавицами-соснами. После удачно проведенной операции он мог позволить себе приобрести виллу на Лазурном берегу. Но Четвертый решил осесть здесь, на родине. Да и лишний раз светиться не хотелось, ему с таким багажом привлекать внимание – последнее дело. Меньше высовываешься, дольше проживешь. Ему так и куратор сказал, Третий. В то, что его могут убрать Четвертый не верил. Во-первых, стали бы они платить такие сумасшедшие деньги, если собирались его убрать. А во-вторых, куратор лично пообещал, что никто его пальцем не тронет. Третий производил впечатление порядочного человека, ну, насколько это возможно при его профессии, и Четвертый ему верил.
На кухне в мойке не мытая посуда. После вчерашнего осталось. «Хорошо отдохнули. А эта блондиночка, как же горяча. Обожаю таких. Надо будет повторить. И она, похоже, не против. А посуда? Горничная уберет. Не впервой. Ну поворчит маленько, ничего страшного. А вообще надо подумать заменить ее. Есть же, наверное, покладистые тетки»,  – он сделал заметку в памяти. – А пока завтракать, – он глянул на кухонные часы. – Нет, пожалуй, уже обедать в кафе «У Людвиги». Очень ему понравилось это заведение, построенное в виде рыбины, то ли сардины, то ли шпроты. От моря всего сто метров. Сидишь себе, запиваешь неплохим вином царникавскую миногу, любимое блюдо из детства, которого так не хватало в дикой Рассеи, а волосы шевелит легкий бриз, пахнущий немного солью и сосновой смолой. Перед глазами завораживающее вечное движение морских волн. Вообще, удачное кафе. Хорошая кухня, негромкая музыка, неназойливое, но обходительное обслуживание. И людей не много. Самое то. Может, прикупить его как-нибудь. А что идея неплоха. Надо будет с местным народом поговорить.
В кафе в этот обеденный час оказалось неожиданно много народу. Он с трудом отыскал свободное место у дальней стены. Отсюда даже моря не видно. Но Четвертый решил потерпеть, надеясь, что народ скоро начнет расходиться.
Подали меню. А с ним бокал вина от заведения. Очень приятно, что тебя здесь уже запомнили. Вчера он не жалел чаевых. Вот и отдача. Он пробежался глазами по названиям. Наслаждаясь статусом обеспеченного человека, на цены даже не смотрел. Официант, каким-то шестым чувством угадав, что клиент готов сделать заказ, уже торопился к его столику. И тут в кафе вошла Она, Неземная красота. Вход располагался почти за спиной, и Четвертый вряд ли увидел ее, если бы в этот момент не выискивал глазами официанта. Легко голубое платье до колен, обтягивающее шикарную фигуру. Шляпа с широкими полями, шарфик в тон белой сумочки, яркая помада на настоящих, не увеличенных губах. Неестественность он не любил. Она вошла, отыскивая глазами свободное место. Четвертый уже хотел сам предложить ей присесть напротив, он то один за столиком. Но другой официант его опередил. Подскочив к женщине, он указал ей на только что освободившийся столик у самого входа. Четвертый так увлекся появлением красавицы, что не заметил, как приходивший мимо неприметный человек одним коротким движением что-то высыпал в его бокал. Это заметил официант, но человек таким же незаметным движением сунул ему в карман стодолларовую купюру. И тот решил, что это его не касается.
Четвертый просидел в кафе пару часов. Было грустно и одиноко. Красавица, выпив чашечку кофе, ушла с незнакомцем.  Они улыбались друг другу, как влюбленные.
Допив бутылку вина, чувствуя в теле невесомость, он двинулся к дому.
Горничная уже навела порядок. Хорошо, что он ее не застал. Совсем не хотелось слушать ворчание старой девы.
Включив телевизор, упал на диван.
  На экране известный политик Март Хельме. Молоденькая симпатичная журналисточка часто кивает, придерживая микрофон у толстых губ политика.
«Сегодняшняя Рассея — это растущий монстр, какого мир в своей истории еще не видел. Этот монстр расправил плечи в 2008 году после президентских выборов, и вот тогда мы увидели, какое чудовище выползает из ворот Кремля. Проводимая им политика абсолютно агрессивная с использованием вымогательства, политически мотивированных исчезновений людей и убийств. Причем не только в самой Рассеи, но и в других странах.
Что же делать, спросите вы? Рассеи, которая, в сущности, слаба, нужно навязать новое, непосильное для нее экономическое соревнование, гонку вооружений и идеологическую войну. В результате этого находящаяся в демографическом коллапсе страна развалится. Далее на обломках империи нужно будет помочь родиться национальным государствам малых народов и другим демократическим образованиям с различной геополитической и географически-экономической ориентацией. Развал России освободит мир от этого монстра, которого Рональд Рейган окрестил империей зла».
Он не заметил, как задремал. Ему снились монстры, выползающие из стен Кремля. Они походили на змеев-горынычей из старой русской сказки. Подлетая к нему, чудовища обдавали смрадом дыхания. От них тянуло жаром, как от печки в русской бани. Четвертый глупо улыбнулся. С угла губ потекла слюна. Глаза закатились. Его выгнуло дугой, и звериный крик ударился о голые стены пустого дома.
Среди ночи, соседи, встревоженные криками, доносившимися из недавно купленного дома, вызвали полицию. Полицмены пробыли в доме недолго. Выскочив во двор, они принялись вызывать скорую помощь. Врачи, прибывшие тоже весьма оперативно, нашли в доме сошедшего с ума человека. 
 
Глава 11
Подслушано в электричке: 
– Рыбалка – платно,
Грибы – платно,
Ягоды – платно,
Вода из скважины – платно.
Медицина, высшее образование, кружки, дороги – все платно.
Из бесплатного остались только пожары, зомбоящик и обещания Президента, которые никто не собирается выполнять.
– И не говори. А что делать?
– Что делать? На митинг надо идти.
Члены правительства уже заняли строго утвержденные места. Референт разложил блокноты и ручки. Самые богатые люди страны, в полголоса переговариваясь, посматривали на входную дверь. Исполняющий обязанности президента задерживался.
Ольга Голая, бывший вице-премьер, а ныне и.о. премьера правительства склонилась к плечу министра финансов Савельева:
  – Наши предложения сформулировал?
Министр финансов – полностью лысый, но с густыми черными бровям, слегка, склонил голову.
– Все, как было договорено.
Она удовлетворенно выпрямилась. Высокая, стройная, с крупными красивыми глазами, привлекательная женщина. Впечатление портил излишне уверенный взгляд. Таких женщин мужики побаиваются.
Места министра иностранных дел Листьева и министра обороны Лойгу рядом. Оба молчат, исподлобья разглядывая довольных министров правительства. Почти все – враги. Любой при первой же возможности вцепится в горло. И не всегда это лишь метафора. На них явно стараются не смотреть. Такое ощущение, что двое в этом зале – отверженные. Уже уловили конъюнктуру. 
Операторы проверяют камеры, штекеры, микрофоны. Журналисты что-то уже настукивают пальчиками, украшенными маникюром, на планшетах.
Наконец дверь распахнулась, и в кабинет ворвался маленький вихрь – довольный собой и событиями исполняющий обязанности президента.
Члены правительства недружно поднялись. Андрей Бер, помахал папкой:
– Садитесь.
Заняв место во главе стола, он уверенно оглядел собравшихся. Почти во всех взглядах личная преданность и желание горы свернуть ради нового президента. А вот глаза Листьева и Лойгу он не увидел. Оба, будто сговорившись, разглядывали рисунок на полированном столе. «Ну да ничего, придет и ваш черед», – Бер ненавязчиво улыбнулся в ближайшую камеру первого канала.
– Добрый день, господа. Сегодня внимание в стране и в мире, как вы знаете, в связи с гибелью Путина, приковано к событиям в Рассеи. Все хотят знать, по какому пути дальше будет двигаться страна. Отвечаю. Мы будем придерживаться политики открытости и толерантности, заложенной погибшим президентом. Наша главная задача, считаю, подхватить все его начинания по нормализации отношений с западом. Понятно, что это возможно только путем уступок и компромиссов. И не только с нашей стороны. Мы ждем встречных движений и от наших партнеров на Западе.  В знак нашей открытости, я сегодня распорядился освободить целый этаж в здании  правительства для размещения представителей дружеских нам государств. В первую очередь, Благословенной державы. Нам очень пригодится их опыт на ниве проведения аукционов и приватизации. Тем более, что с их стороны наблюдается искренняя заинтересованность в разгосударствовании многих отраслей промышленности. Привлечем и наших специалистов, имеющих удачный опыт приватизации в 90-х годах.
А тема сегодняшнего совещания, как вы уже знаете, оптимизация расходной части бюджета. Или, как сегодня модно говорить, управление расходами. Хочется заметить, что мы и раньше очень бережно относились к расходным статьям бюджета. Потому как, если этого не делать, то дебет с кребетом может и не сойтись. (улыбки в правительстве).
Мы, конечно, этого допустить не можем. Так что сегодня я готов выслушать все ваши предложения. Думается, сообща, мы придем к оптимальному решению, – он вытянул шею. – На этом я хочу попросить прессу покинуть помещение. Дальше мы будем работать, так сказать, за закрытыми дверями.
Журналисты и операторы послушно засобирались. Дождавшись пока последний покинет кабинет, Андрей Бер снова внимательно оглядел министров. На Лойгу и Листьеве задержал взгляд несколько дольше. «Вот, паскудники, так глаз и не поднимают. Задумали что-то? – легкая тревога отозвалась вспотевшими подмышками. – Ладно. Не обращаем пока на них внимания. Работаем».
– Ольга Васильевна, – он повернул голову направо. – Кто будет докладчиком?
Та чуть шевельнулась, явно волнуясь:
 – Министр финансов Савельев.
– Очень хорошо. Начинайте.
Министр поправил листки бумаги. Коротко глянул на Голую и Бера. Комнату наполнил его спокойный уверенный голос. Привычно потекли тонким ручейком цифры, показатели. Инфляция снижается на фоне подросшего доллара, подешевевший рубль поднял цены на бензин на семь процентов, но это, он уверен, временное повышение. И уже с октября ожидается возвращение в прежние ценовые границы. В этом месте Лойгу, не выдержав, хмыкнул. Савельев замешкался, а Бер вкрадчивым голосом поинтересовался?
– Вы с чем-то не согласны, Сергей Кириллович?
Министр обороны подавил улыбку:
– Да нет, все нормально. Только я что-то не помню, чтобы бензин за последние десять лет хоть раз подешевел.
– Значит, это будет первым случаем. Продолжайте.
Савельев прокашлялся.
И снова потекли ровные ряды виртуального благополучия Рассеян. Закончив с вступительной частью, то есть, с положительными новостями, министр финансов, наконец, добрался до главной части доклада.
– Анализ показал, что основные статьи расходов, которые вполне можно прилично оптимизировать, находятся в ведении министерства обороны, – Лойгу бросил на Савельева тревожный взгляд и невольно напрягся: «Понятно, что первым делом будут резать статьи по обороне. Но вот насколько они решительно настроены? Скоро станет ясно». – Первая графа, где, на наш взгляд, можно серьезно сэкономить, учения. До конца этого года планируется провести одно совместное с Белоруссией, два – с Китаем, и восемь – собственными силами. Если сейчас отменить эти мероприятия, то бюджет получит дополнительно около двух миллиардов долларов.
Лойгу с ухмылкой покачал головой. Он прекрасно отдавал себе отчет, что они уже все решили, и никакие его усилия не смогут остановить армию от очередного наезда. Но и сдаваться без боя он не собирался. Он записал несколько фраз в блокнот, чтобы не забыть озвучить потом, когда докладчик закончит читать свою муть. Савельев между тем продолжал:
– Перевооружение тоже можно значительно подужать. Сокращение этой статьи расходов только на пятьдесят процентов в течение следующего года даст нам еще плюсом около двадцати миллиардов. Выкладки по всем позициям и наши предложения я подготовил, – дождавшись благосклонного кивка и.о. президента, он снова склонился над листком доклада. – Так еще в наши предложения входит Сирия. А точнее база, которую Рассея там содержит. Так как основные задачи наши войска в Сирии уже выполнили, считаю, что операцию пора закрывать. Как и все базы и ремонтные участки. Этого добра у нас достаточно и в Новороссийске.
Теперь уже Листьев скривил губы в усмешке. Бер решил пока не заметить. Листьев, собираясь на заседание правительства ожидал, что Бер попытается сужать участие страны в некоторых зарубежных проектах. Но что они так нагло решат полностью перекрыть кран по Сирии, стало для него неприятным откровением. Но он тоже понимал, что отстоять ничего не удастся. Слишком враждебные национальным интересам силы стоят за спиной Бера. И ни ему, ни, к сожалению, Лойгу с ними не справится. Он видел, что не всем нравится такая прыть исполняющего обязанности президента, поскольку она откровенно попахивала предательством, но выступать против, он знал точно, никто не станет.
– Следующие пункты, подлежащие оптимизации. Это количество войск. Считаем, что в современных условиях мирного сосуществования они излишни. Сокращению безболезненно можно подвергнуть примерно треть нынешнего состава.
 – Хер я дам сократить армию, – Лойгу не выдержал. – Вы понимаете, что сейчас подписываетесь под преступлением? Думаете, заокеанские дяди вас прикроют? А вот фигушки! Если народ поднимется, никому мало не покажется.
Бер недовольно сморщился, будто проглотил горькую таблетку, а Ольга Голая возмущенно вскинулась:
– Что вы себе позволяете, Сергей Кириллович? – Понятно, что воспитания вы в глаза не видели, но надо же соблюдать хоть какие-то приличия.
Андрей Бер положил ладошку на ее красивую кисть, останавливая,
– Сергей Кириллович, я попрошу сейчас никак не комментировать доклад. Для вас мы найдем время специально по окончании заседания правительства.
Лойгу, отвернувшись, молча катал желваки.
Савельев продолжил изыскивать возможности для оптимизации бюджета. Оставив, наконец, министерство обороны, он переключился на гражданские сектора.
– Считаем, что расходование средств в области авиастроения производится неэффективно. Совершенно непонятно, зачем нам фактически с нуля изобретать новые самолеты, когда всем понятно, что отставание от запада в этой сфере уже не ликвидировать.
– Правильно, – перебил его Бер. – Ни к чему нам снова изобретать велосипед.  Все уже изобретено и пользуется хорошим спросом. – Он повернулся к Голой. – Посчитайте там у себя, сколько можно купить Боингов на сэкономленные на этой программе средства.
– Хорошо, – исполняющая обязанности премьера опустила голову.
– И вообще, это касается и других программ. Космических,  – поворот головы на молчаливого Рогозова, ответственного за развитие космических технологий. – Автомобильных, – взгляд на покрасневшего министра промышленности. – Вообще, не понимаю, зачем нам эти болты в ведрах, когда есть вполне конкурентоспособные зарубежные автомобили? – И Бер подбодрил взглядом замолчавшего Савельева.
– Ну так, на первое время достаточно. Если осуществить все предложенные меры, то, уверен, бюджет на следующий год будет сверстан с профицитом. 
– Ну что ж, – Андрей Бер окинул внимательным взглядом министров, стараясь не глядеть на Листьева и Лойгу. – В целом, у меня замечаний нет. Предложения, вопросы?
Над рядом склоненных голов вскинулась рука, рукав задрался, обнажив дорогие швейцарские часы:
– Пожалуйста.
Оправляя костюм, поднялся министр внутренних дел Петров: седой, с сетью морщин в уголках умных с прищуром глаз:
– Не могу промолчать. Многие вещи вы тут говорили, возможно, и правильно. Но считаю, что армию сегодня сокращать нельзя. На границах по многим направлениям крайне неспокойно. А если завтра террористы вторгнутся в какую-нибудь южную республику, что будем делать?
– Лойгу поднял глаза, в которых удивление медленно сменялось благодарностью.
– Садитесь, Владимир Александрович. В целом мне ваши сомнения понятны. Думаете, я не сомневался? Еще как. Не раз взвешивал и обсчитывал. По другому никак не получается. Кстати, вы еще не в курсе, мы тут подготовили расчет, да, Ольга Васильевна?
 – Совершенно верно.
– Так вот, благодаря намеченной оптимизации, мы сможем поднять зарплату сотрудникам МВД в два раза. Как вам такое предложение?
– Ну, предложение кончено, хорошее. Люди будут вам благодарны, на последнем слове он бросил виноватый взгляд на Лойгу. Тот сжал зубы, чтобы не заматериться.
– Тогда остальные вопросы в рабочем порядке. Сергей Кириллович, не забудьте остаться.
– Не забуду, – буркнул тот, но в шуме отодвигаемых стульев его никто не услышал.
 
Глава 12
Сегодня известного режиссера и театрального деятеля Алексея Серебренникова освободили в зала суда. Как стало известно нашей съемочной группе, с него сняли все обвинения, таким образом еще раз доказав, насколько лжива и управляема наша система следствия. Как известно очень легко замарать репутацию, и намного сложней потом вернуть себе честное имя. Случай  с Серебренниковым особый. Никто из здравомыслящих людей не сомневался, что он – жертва наговора и гомофобных традиций общества. Вот что сказал Алексей после освобождения.
– Я был уверен, что справедливость восторжествует. Эти нелепые обвинения в присвоении каких-то там денег, ну это же было сразу понятно, что неправда. Причем, было понятно всем, кроме следователей. Но все хорошо, что хорошо кончается.
И еще хочу признаться, что, сидя за решеткой, я почувствовал поддержку многих иногда совершенно незнакомых людей.
Неожиданно за спиной Алексея начинается какое-то шевеление. Из-за его спины выныривает небритая физиономия:
– А, педики все, – кричит она и тут же пропадает. Несколько рук выталкивают человека из кадра.
– Вот видите, как трудно в нашем отсталом обществе несли свет демократии и толерантности. 
Миша, сморщившись, будто съел дольку лимона без сахара, нажал кнопку выключения телевизора.
Это была та самая сторона свободы, которую он, как нормальный парень, не одобрял. А вот Четвертый почему-то находил это нормой. Он не мог этого понять. Полчаса назад в фейсбуке пришло приглашении от Четвертого помитинговать за честные выборы на Иссахара. Он колебался. Честные выборы, это, конечно, хорошо, но главное-то свершилось. Путин ушел. Пусть его взорвали какие-то отморозки, но сам факт налицо. Туда ему и дорога. Он не знал, что смерть президента спасла ему жизнь. Его собственная гибель на майдане, запланированная и утвержденная лидерами оппозиции, вдруг стала бессмысленной. И про него все быстро забыли. К тому же Четвертый, по слухам умотал на родину, загорать на балтийских пляжах. Так что события сами собой пошли по другому сценарию,  в котором Миша оставался живым.
Поездка в забитом автозаке и последующие объяснения со следователем ему очень не понравились. Хорошо, что еще дешево отделался. Штраф в тридцать тысяч, и перекатанные пальчики в полицейский архив. Теперь он навсегда под контролем. Еще деньги платить. Опять из кассы вытаскивать, а доходы в последний месяц-два заметно упали, как минимум на треть. После того, как бензин подорожал до семидесяти рублей за литр. Это девяносто второй. Девяносто пятый уже под восемьдесят. Многие после такого подорожания тачки на прикол поставили. Вон, отец тоже, на метро теперь ездит. Миша вздохнул. Он так и не решился признаться отцу, что загремел в участок после митинга. Отец же наверняка скажет, что-то вроде: «А я предупреждал».
С другой стороны, сам момент, когда словно в едином строю, он надвигался вместе с единомышленниками на застывшие ряды омоновцев, ему понравился. Было что-то волнующее в слиянии стольких людей: смелость, адреналин. Его и сейчас начинает колбасить, едва вспомнит о тех ощущениях.
Вообще-то, он нонче выходной. Правда, собирался с Анькой зарулить в кино. Какую-то новую картину она там углядела. Впрочем, можно совместить. Митинг в двенадцать, а в кино можно и вечером рвануть. Главное, снова не попасться. Почесав затылок, Миша набрал в строке сообщения пару слов: «Понял, подойду».
На это раз он пришел один, ребята, сопровождавшие его неделю назад, составить компанию отказались. Выступления музыкантов сегодня не планировались.
Осенний ветерок холодил спину в тонкой курточке, и он сразу пожалел, что не оделся теплее. Народу на площади, по сравнению с прошлым разом, было поменьше. Он огляделся. Сцена возвышалась на том же месте. Снова самые разнообразные типажи. Тут и неформалы с дикими прическами, и просто обкуренные с мутными глазами, и случайные школьники, прогуливавшие уроки. А в середине площади снова группка тех самых лиц нетрадиционной ориентации. На этот раз побольше, человек тридцать. Два парня, засунув ладони друг другу в задние карманы джинсов, целуются в засос. «Фу, гадость какая!» – он резко отвернулся. – Ну и где эти росгвардейцы? Что-то педики совсем оборзели.
Мимо пробирался незнакомый паренек, немного повыше, пошире в плечах, ниже локтя наколка в виде украинского трезубца. Заметив Мишу, остановился, узнавая.
– Ты Миша?
– Да, – неуверенно ответил он. – А мы знакомы?
– Я Четвертый, новый, с вильной Украйны.
– А старый куда делся?
– В отпуске. А потом у него новое задание в другом регионе. Значит, поддерживаешь наши взгляды?
Миша решил не вдаваться в подробности:
– Поддерживаю.
– Везучий ты, парень, – стукнул тот его по плечу, и прошествовал дальше.
Миша не понял, почему он везучий. Может, потому, что выбрался из участка более-менее без потерь. Так, вроде тогда всех отпустили? Странно.
Митинг начался с победных возгласов Алексея Вального:
– Путин ушел!
Толпа дружно подхватила:
– Путин ушел!
– Мы – сильные.
Толпа в разнобой повторила.
 – Мы – смелые! Правда за нами!
И снова народ беснуется, повторяя. Миша сам не заметил, как возбуждение толпы передалось и ему. И он вместе со всеми кричал и махал руками:
– Продажная власть нас боится.
– Демократы всего мира нас поддерживают.
– А, значит, мы победим.
После него выступала журналистка с Эха Москвы. Миша смутно припомнил ее фамилию. Абзац, вроде. Кривя толстые губы, она кричала, что главный бой против тирана они выиграли. И призывала не расслабляться, поскольку основные бои за свободу еще впереди. Им много нужно сделать и добиться. «Европейские ценности – вот наш ориентир на ближайшее будущее», – истерично выкрикивала она, и толпа радостно подхватывала:
 – Да!
Миша оглянулся. Эти, с радужными флагами так и стояли кружком. Тоже кричали, тоже махали руками и полотнищами. Почему-то их никто не трогал. «А я бы пару морд с удовольствием разбил».  Трибуны еще что-то говорили, но Миша понял, что ему это действо уже надоело. Какой-то фальшивостью тянуло от каждого лидера оппозиции. Он бы ни с кем из них за один стол не сел выпивать. Решив, что с него на сегодня хватит борьбы за свободу, он начал пробираться к выходу.
«Ну их в баню, Лучше в качалку наведаюсь. Неделю пропустил с этими митингами, – решил Миша. – А вечерком, как и собирались, с Анькой в кинуху свалим. Да и стоять в одной толпе с педиками как-то стремно. К тому же замерз. Так и заболеть недолго».

Глава 13
Из газеты «Сего дня»: «...Так и в России скачущие ОниЖеДети школьного и студенческого возраста думают, что у нас так было всегда и не хватает только демократии. Они не помнят невыплат зарплат по году, разгула бандитизма, когда, например, в правительственное здание в центре Екатеринбурга стреляли из гранатомета, а банды расстреливали друг друга из автоматов в центре столицы. Кровавая война в Чечне, теракты в Буденновске, Беслане, Дубровке, Кизляре, захваты автобусов, расстрелы из засад и взрывы домов, метро, железнодорожных вокзалов, троллейбусов – для них это все непостижимо далеко.
Они не знают, как бригадам скорой помощи выдавали по 20 литров бензина на смену. Они гуляют по отремонтированным и шикарно освещенным улицам, банально не зная, что раньше света не было даже в подъездах, шуршащих россыпью шприцов под ногами. Отключения электроэнергии военным объектам, ряды стоящих в грязи и торгующих чем попало людей с пустыми глазами, миллион убыли населения в год. Сами того не ведая своими действиями, они возвращают страну в ту пропасть, из которой она только недавно выкарабкалась. Эти дети с дорогущими айфонами в руках потом пожалеют о том, что сделали. Но будет поздно»
Заседание кабинета министров закончилось полчаса назад, а Лойгу все не выпускали из кабинета, в котором он остался в одиночестве. Андрей Бер, закрывая за собой дверь, попросил его немного потерпеть. Похоже, ожидал группу поддержки. Кто же в ней может быть? Наверняка Степаненко. Эту пустоголовую стерву Сергей Кириллович всегда недолюбливал, в любой момент ожидая от нее какой-то гадости. Вот и дождался. Может, спикер припрется. Ну, кто еще? А ладно, посмотрим. Зачем меня оставили, вот в чем вопрос? Будут уговаривать не ставить палки в колеса новым реформам? Да не реформам, а конкретно, развалу армии. И как ему согласиться с этим? Столько здоровья и сил положено на ее восстановление после трагедии девяностых. И что, все насмарку? Как же, Витя ты не вовремя погиб-то. Еще бы пару лет продержаться, и сдулись бы все эти либеральные шарики вместе со своими заокеанскими надувателями. Тамп бы в этом поспособствовал. А ведь это удар и против него, – только сейчас догадался министр обороны.  – Он теперь вряд ли выборы, что через год пройдут, выиграет. Ну, твари, одним взрывом сразу несколько зайцев грохнули.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула неприятная особа лет сорока. Сухое злое лицо, очки, короткая прическа. Примерно так в представлении Лойгу выглядит классическая феминистка. Пресс-секретарь и.о. президента Тумакова.
 – Вас приглашают пройти в кабинет президента.
«Ни здрасте тебе, ни улыбочку. Сучка – она и есть сучка. «Кабинет президента», значит. Интересно, когда это он успел от приставки и.о. избавиться?»  – Сергей Кириллович натянул на лицо непроницаемое выражение. Незачем им о том, что в его голове творится догадываться.
В президентском кабинете, который Бер занял едва ли не на следующий день после теракта, находились четверо. Понятно, Бер в рабочем кресле. Как он и предполагал, у стола совещаний расселись лицом друг к другу пышная Степаненко и спикер. А у окна, заложив руки за спину, задумчиво разглядывал виды столицы Посол собственной персоной. А это уже сюрприз! Посол. Как там у Алисы, ситуация все страньше и страньше.
Все дружно обернулись. Посол даже мило так улыбнулся, будто хотел что-то продать или купить. «Успокойся, я не продаюсь. Хотя, интересно, о чем пойдет речь».
Бер протянул руку, указывая на свободный стул:
– Присаживайся, Сергей Кириллович.
Лойгу не стал заставлять себя упрашивать.
Пауза. Настороженные, изучающие взгляды, Степаненко в гляделки играть не хочет, Заметив, что Лойгу на нее смотрит, тут  же отворачивается. Спикер вообще головы не поднимает, делая вид, что его сильно интересует узор на столешнице. Бер, осторожно так изучает министра, будто неизвестную науке зверушку. Наверное, никак не может понять, что заставляет Лойгу плыть против течения. Ведь двигаться вместе со всеми это так удобно, и приятно, и выгодно.
«Тебе этого не понять».
Но вот Посол согнал улыбку. Он же и начал разговор.
«Что не удивительно, все остальные, кроме меня, здесь его подшефные».
 – Сергей Кириллович, не буду, как у вас говорят, ходит вокруг да около. Вы человек не глупый, уже поняли, что приоритеты политики в стране резко изменились. Теперь мы диктуем вам повестку дня. Время, когда Рассея имела голос на политической арене, безвозвратно кануло в лету.
«А он неплохо владеет русским языком. Наверняка, в каком-нибудь цэрэушном подвале углубленно изучал. Хотя, акцент убрать так и не удалось. А вот о том, что у него что-то там кануло в лету, это мы еще посмотрим». 
– Мы ценим ваш профессионализм, а потому предлагаем сотрудничество.
– И в чем оно будет заключаться?
– Все просто. Вы остаетесь на своей прежней должности, но, естественно, о былой самостоятельности забываете.  Нет, – заметив, что министр хочет возразить, поспешил уточнить Посол, – для всех все остается, как и было. Вы по-прежнему руководите ведомством, ну только вам придется выполнять наши приказы.
– Чьи, ваши? – недобро глянув исподлобья, Лойгу сложил пальцы в замок на столе.
 – Сергей Кириллович, ну не заставляйте меня разочаровываться в вас. Вы же все прекрасно понимаете.
– Хотите снова развалить армию? Как в девяностых?
Посол неожиданно улыбнулся:
– Почти угадали, – улыбку заменил оскал. – Только не как в девяностых, а на этот раз окончательно и без возможности восстановления. Чтобы и воспоминания о вашей силе не осталось. Не у вас самих, ни у кого в мире. Только деградация, алкоголь, наркотики и толерантность, которую вы так не любите.
– Тамп вас не поддержит. А уж люди, которые за ним стоят, вообще будут в бешенстве.
Посол отмахнулся:
 – с Тампом мы как-нибудь разберемся. Теперь, после гибели Путина, он просто хромая утка.
– Уничтожите его, как и Путина?
– Что вы такое говорите, Сергей Кириллович? Если вашего президента кто и уничтожил, то это точно не мы.
– Может, знаете, кто?
Посол поморщился:
– Это пустой разговор. Я жду от вас конкретного ответа и сейчас.
Бер качнулся на стуле:
 – Да, Сергей Кириллович, будьте уж любезны. Не вынуждайте нас переходить на крайности.
Министр обороны хмыкнул:
 – А вы еще и на крайности пойдете? И как вы их себе представляете? Самоубийство? Что я там должен сделать? Выброситься из окна или застрелиться из табельного оружия?
Посол сжал тонкие губы, и они почти исчезли с лица:
– Да или нет?
Лойгу откинулся на спинку стула:
– Пошли вы все нахер!
– Стало быть, нет, – Бер поднял глаза на Посла, словно ожидая команды. Дождавшись кивка, нажал кнопку вызова. – Машенька, пригласи-ка наших гостей.
Лойгу не боялся. Скорее, его мучила бессильная злость. «Как же так получилось, что в его стране снова хозяйничают янки? При сильнейшей армии, при отличном вооружении. А сколько сил и средств потрачено на учения! И все коту под хвост». – Он скрипнул зубами, и разом Степаненко и Спикер подняли на него испуганные глаза.
– Что, шавки, страшно? Предали страну. Предателей у нас не любят, ни свои, ни они, – он мотнул головой на застывшего у окна Посла.
Спикер явственно сглотнул, а Степаненко брезгливо сморщилась.
– Наглый ты для почти мертвеца.
В открывшуюся дверь ворвались несколько бойцов-росгвардейцев. «Что они их командиру пообещали?» Следом шагнул генерал-лейтенант, один из главнокомандующих гвардией. Его Лойгу знал плохо, только в лицо. Он появился в структуре совсем недавно, перебравшись из МВД. «Интересно, директора тоже купили? Или там уже другой? А, – догадался он. – Вот этот, наверное, и есть новый директор».
Бойцы уверенно окружили министра обороны. За их спинами остановился невозмутимый генерал.
Слегка побледневший Андрей Бер поднялся.
– Алексей Сергеевич, забирайте. Вы знаете, что делать.
– Прошу пройти со мной, – генерал по-прежнему невозмутим.
«Выдержка, однако. Как же мы его просмотрели?»
Лойгу неторопливо выпрямился, выставив перед собой руки:
– Наручники одевать будете?
– Это лишнее, – бойцы посторонились, пропуская министра.
В кабинете повисло напряженное молчание. Пока за министром не закрылась дверь, там никто не произнес ни слова.
Машенька, испуганно прижала ладонь к щеке. Больше в приемной никого не было. Министра быстро провели к черному ходу, где их уже ждал правительственный бронированный Аурус. Министра вежливо пропустили в салон. Двое устроились по бокам. Генерал уселся на переднее сидение. И все без звука.
Машин тронулась, увозя Лойгу в неизвестность. «Суждено ли вернуться?  Или уже все? Невольно пришел на ум исторический факт. Когда-то Берия тоже был уверен, что против него покушение невозможно в принципе. И проиграл более хитрым и беспринципным политикам. Хотя, политика и принципы – понятия изначально несовместимые. Он проиграл, потому что оказался не готов, не просчитал этих людей, убежденный, что для него они не соперники. И вот, похоже, сейчас в такой же ситуации он – министр обороны. Один из авторитетнейших людей страны. А помочь ему некому. «И охрана была, и сила за спиной. Все пустое. Когда предательство заводится в штабе, никакой командир, будь он хоть гением, не выиграет войну. А тут фактически переход на сторону врага первых лиц государства. История и не помнит таких прецедентов. – И усмехнулся своим мыслям. –  Как же не помнит. А Горбач, Эльцын. Разве они чем-то отличались от нынешних властителей? В самом главном – ничем. Я виноват в том, что недооценил их. Точнее, не их недооценил, а стоящих за их спиной америкашек. Не думал, что так они так нахально, и без колебаний начнут действовать.  Вот и влип». 
Ехали почти два часа. Машина свернула с МКАДа в районе проспекта Маршала Жукова. Он снова горько усмехнулся: «Какая ирония судьбы и повторение сценария. Берию же тогда тоже Жуков арестовывал. Вот и прилетело напоминание. Нет в жизни случайностей».
Выехали на Новорижское шоссе. Министру никто не мешал глазеть в окошко, чем он и пользовался. Вскоре переехали через речку Москва. Не снижая скорости, а мчались не меньше сто двадцати километров, проскочили комплекс торговых центров по правой стороне. Машина не сбавляла ход. Еще через полчаса, наконец, свернули на боковую дорогу, узкую, но хорошего качества. За окном потянулся смешанный лес, березки, осинки, кое-где сосны.
«Вот здесь меня и прикопают. Зато на природе. Воздух чистый» – он ерничал, не веря до конца, что с ним такое могут сделать на самом деле. Но решил так: «Если будут убивать, ни слова не скажу. Хорошо бы, чтобы сразу. Пуля в затылок, и готов».
Километра через два деревья неожиданно раздвинулись, и машина подкатила к высоким воротам. По сторонам терялся в дали бесконечный забор из бетонных плит. Что за ними, отсюда  не видно. Водитель посигналил, и из крохотной проходной выскочил парень в гражданке. Поспешая, открыл обе створки ворот. Машина въехала на территорию и, развернувшись, остановилась. Несколько бревенчатых домиков, большой посередине, и поменьше – по краям. Похоже, на чью-то охотничью резиденцию. Генерал обернулся:
  – Приехали, Сергей Кириллович.
 
Глава 14
Из новостного выпуска канала «Наша Рассея»»: Как вчера стало известно нашему каналу, министр обороны Сергей Кириллович Лойгу ушел в отставку. Рапорт на имя исполняющего обязанности президента Андрея Бера поступил в канцелярию вчера поздно вечером. Обстоятельства и причины такого решения пока неизвестны, но по слухам министр обороны указал в рапорте, что уходит по семейным обстоятельствам. Как нам сообщили в администрации Андрея Бера, рапорт удовлетворен, и на освободившееся место уже назначен новый министр. И что удивительно, это женщина. Полковник Полина Попова, выходец из структуры МЧС. Впрочем, как нас заверили компетентные источники, уже не днях ей будет присвоено внеочередное воинское звание. Мы попросили заместителя министра обороны Василия Антонова прокомментировать назначение. Вот что он сказал нам по  телефону.
  – Думаю, что это правильное решение. Я давно знаком с Полиной Васильевной и знаю ее как отличного организатора и сильного экономиста. А то, что она красивая женщина, скорей всего поможет ей быстрее освоиться в коллективе, ведь известно, что мужчины, а тем более, военные очень почтительно относятся к женщинам. К тому же нам давно пора приобщаться к европейским ценностям и общемировым тенденциям, согласно которым назначение министрами обороны женщин – общемировая практика. Возьмите наших соседей, Швецию, Финляндию, да ту же Германию. Везде министры обороны – представительницы прекрасного пола.
К другим новостям…
Полное безветрие. Снег кружится на месте, падая, словно листики бумаги, качаясь из стороны в сторону. Скоро январь, а земля черная, грязная, неуютная. И это в Сибири! Губернатор Усик обернулся к сопровождающему:
  – Уверен, что никто про этот склад не знает?
Его спутник низенький, щуплый человечек с бегающими глазами, задрал голову. Рядом с гигантом губернатором, он сам себе казался козявкой. Но козявкой незаменимой.
– Обижаете, Герасим Леонидович, секретность полная. Даже охранники не знают, что охраняют. Мы слух пустили, что радиоактивные отходы, так они и близко к складу подходить боятся.
– Губернатор серьезно покачал головой:
– Хорошо придумано. Я в тебе, Никодимыч,  не ошибся.
– Ну так, стараемся.
– Вот и дальше старайтесь.
На дужках тяжелой металлической двери, висел громадный явно старинный замок. Шустро опередив губернатора, Никодимыч, вытащил из кармана такой же громадный ключ.
– Замок по наследству достался, от прежних хозяев. Очень даже ничего такой. Во всяком случае, большинство внучков евоных ему в подметки не годятся. А так, вообще – это для видимости. Тут все одно сигнализация, – уловив вопросительный взгляд губернатора, тут же уточнил.  – Я уже отключил, она от пульта в сторожке запитана.
Дверь натужно заскрипела, и Никодимыч отступил на шаг назад. Склад оказался сухой и теплый. Такое ощущение, что внутри специально поддерживалась определенная температура. А, может, и поддерживалась, губернатор решил, что его это волновать не должно. Главное, что содержимое дорогих импортных ящиков, заполнивших просторное помещение, оставалось в целости и сохранности.
– Посмотреть на это богатство можно?
Никодимыч неуверенно обернулся:
– Вообще, все запечатаны, но если вы распорядитесь, я открою один.
Губернатор почесал отвисшую щеку:
 – А, открывай, давай. Все одно через месяц все о них узнают.
Никодимыч кинулся к углу склада, где на пожарном щите висели инструменты. Но с самого щита снимать ничего  не стал. Наклонившись, вытащил из емкости с песком монтировку. Высмотрел, где штабель яшиков пониже. Как раз у самого входа. Несколько уверенных движений, словно он вскрывал огромную консерву, и крышка упала на пол. В тусклом свете матовых лампочек виднелась плотная белая бумага, закрывающая груз сверху. 
Губернатор медленно, словно предвкушая наслаждение, стянул бумагу. Толстые пачки денежных купюр заполняли ящик. Красноватого оттенка, с изображение мпамятников природы, что в Крае полно. Ему предлагали поместить на одной из сторон свой портрет, но Усик, поразмышляв, от подобной чести отказался. Все-таки, при всей своей тщеславности, здравомыслия он не утратил. Не Америка, чай, а он не Джордж Вашингтон. Скромнее надо быть. И так не совсем понятно, как жители Края отреагируют на  отделение от Рассеи. Наверняка, найдется много не согласных. Губернатор рассчитывал на всеобщую инфантильность народа, особенно проявлявшуюся в провинции. Да и некогда людям бунтовать, тут выживать надо, семьи кормить. В Турцию и Египет ездить. К тому же, к его счастью, в Крае не существует организованной оппозиции. Есть, конечно, либералы, те же вальнисты, но им уже проплачено. Хотя, можно было и не платить,  – скуповатый губернатор не сразу поддался на уговоры заокеанского эмиссара выделить либеральной шушере деньги. – Эти прыщавые юноши с дорогущими айфонами и сами выдвигали лозунги за отделение. Что-то вроде, «Хватит кормить Москву», и в любом случае с радостью поддержали бы самостийность Края. Но эмиссар убеждал, что на первых порах ему понадобятся надежные люди, готовые с жаром поддержать все его реформы. А чтобы люди это делали искренне, их надо заинтересовать. Усик вынужденно согласился.
 И теперь, глядя на несметные богатства, отпечатанные за океаном на американском оборудовании, губернатор еле сдерживал растущее нетерпение поскорее запустить новые деньги в обращение. Контрольный срок назначен на февраль. Сразу после выборов президента.  Тогда в столице, наверняка, начнутся волнения. Кто бы не пришел к власти, хотя, у америкашек случайности исключены. Выберут, кого им надо. Но протесты все равно будут. Губернатор не совсем понимал, зачем янкам раскачивать президента, которого они сами и приведут к власти, но эмиссар сказал, что так нужно. Мол, чтобы лишний раз убедился, что тот находится под контролем. И в любой момент, если что не так, будет смятен народным гневом. А уж гнев, заокеанские специалисты организовывать умеют. Но в нашем случае и организовывать ничего не надо. Народ и так уже в полной ж. сидит и оттуда клянет новую власть, не стесняясь в выражениях. Только у него в Крае сразу двенадцать крупных заводов, а некоторые из них градообразующие, приостановили деятельность из-за отсутствия оборонных заказов, и непроплаты, тех, что уже выполнены. Люди снова сидят без зарплаты, как в приснопамятных девяностых. Хорошо, что хоть сетевые магазины не сворачивают филиалы по Краю. Но уже жалуются на падение выручки. А как они хотели? Новую власть поддерживали? Поддерживали. Не напрямую, конечно, но косвенно-то уж точно. Вот и получайте очередной развал. Правда, губернатор надеялся после отделения от Рассеи ситуация начнет выправляться. У него и полезные ископаемые, и промышленность, во всяком случае эмиссар уверял, что Благословенная держава не оставит Край без поддержки. Вот и новые красненькие, наверняка, в народе их так и буду называть, напечатаны в долги под крошечный по рассейским меркам процент. И отдавать не срочно, они согласились подождать пару лет. Условия кредита – по нынешним временам просто шикарные.
Губернатор двумя пальцами извлек упаковку сотенных купюр. Никодимыч во все глаза пялился на содержимое ящика. Вон, даже слюну сглотнул.
Вдохнув запах свежей печатной краски, Усик со вздохом кинул упаковку обратно. Пока не время предъявлять новые деньги миру. Да и Край не готов еще. Уйму дел надо успеть до выборов провернуть.
Губернатор рассеяно осмотрелся
– Закрой обратно. И что б мне ни-ни! – он погрозил кулаком, наконец, закрывшему рот Никодимычу. – А то, сам понимаешь, в тазик с цементом и на дно. – И, видя, как побледнел Никодимыч, снисходительно потрепал того по плечу. – Да не пугайся, я пошутил.
Никодимыч вымученно улыбнулся:
– Умеете вы страху нагнать.
– Это да. Чего есть, того есть.

Глава 15
Канал «Рассея»: ... Дороги забиты большегрузными автомобилями. Фуры фактически остановили движение в Махачкале, а также на федеральной трассе. Люди требуют отмены новых цен в системе Платон. Пока росгвардии и полиции удается сдерживать натиск возмущенных водителей, но машины все прибывают и прибывают. 
К другим новостям. Правительство утвердило тарифы, которые начнут действовать с первого января будущего года. Вслед за новыми ставками в системе Платон, отличающимися от старых, примерно, в четыре раза в сторону увеличения, изменятся и другие обязательные платежи. Цены за газ для населения вырастут на семьдесят процентов. Расценки на  электричество поднимутся на сто тридцать. Вода станет дороже сразу в три раза. Такое значительное повышение цен в правительстве объясняют мировыми тенденциями и низкой прибыльностью сферы ЖКХ. За комментариями мы обратились к одному из инициаторов данного повышения цен недавно назначенному вице-премьеру Анатолию Рыжему.
– Ставки по оплате ЖКХ все эти годы были откровенно занижены, причем, в несколько раз. Сравните цены на газ, например в Германии и у нас, и вы сами поймете, что система была выстроена несправедливо. К тому же государству приходилось датировать ставки на газ и на электричество, а бюджет у нас все-таки не резиновый. Это только первый этап повышения цен. В следующий раз, то есть еще через год расценки должны будут сравняться с общемировыми. От этого нам не уйти, и не надо прятать голову в песок, как страусы. Да, цены будут расти. Возможно, скакнет инфляция, снова появится безработица. Но это вынужденные издержки строительства нового справедливого государства, и тех кто не сможет к ним приспособиться… Тех, кто не сможет,  будем считать лишними людьми со всеми вытекающими для них последствиями.
Президент кавказской республики нервно выключил телевизор. «Они что там, совсем водки перепили? Это же надо до такого додуматься? Все, – он решительно поднялся. – Пора действовать». В конце концов, он давал клятву верности Путину, а не этому напыщенному шакалу. И имеет все права защитить свой народ от сошедшего с ума северного соседа. Кожаный диван скрипнул: он поднялся, чтобы взять телефон, заряжающийся на столе.
Из женской половины дома появилась жена:
 – Ты меня звал, дорогой?
Президент раздраженно махнул рукой:
– Тебе показалось, – женщина повернулся уходить, но муж вдруг что-то сообразил. – Погоди, скажи там, чтобы приготовили мой кабинет – сейчас люди приедут.
– На сколько готовить?
– Человек десять.
Женщина быстро скрылась.
Абонент ответил на первом гудке.
– Слушаю уважаемый.
– Собери всех наших, через час встречаемся у меня дома.
– Будет сделано, – у человека на том конце «провода» голос даже не дрогнул. Хотя он прекрасно понял, что случилось что-то экстра ординарное. Ни разу за годы президенства его хозяина, тот не выказывал такой спешки да еще и таким встревоженным голосом. 
Опоздавших не было.
Как принято на Кавказе, первые полчаса о деле не говорили. Развалившись на подушках, гости угощались ароматным мясом, расхваливали хозяйский жижик голнаш , потягивали обжигающий чаек. Наконец, президент решил, что все формальности соблюдены. Вытирая руки о полотенце, он уселся, скрестив ноги.
– Слышали, что в Москве творится?
Гости усиленно закивали, председатель правительства – нестарый, но седовласый расстроено покачал головой:
– Совсем с ума сходят.
– Да,  – поддержал начальника заместитель, плечистый, спортивный мужчина. – Если мы все их распоряжения выполнять будем, хана республике.
– Ты меня можешь поругать, но я скажу, – Председатель правительства выдержал внимательный взгляд президента. –  Надо как-то от них отделяться.
Президент качнулся, рука бездумно понесла к губам пиалушку с чаем. Глотнув, уже решительно вернул посудину на место.
– Ругать тебя не буду. Больше скажу, я сам так думаю. Терпеть то, что они там вытворяют, больше нельзя. Поэтому, я так думаю, завтра объявим о закрытии границы, и частичном суверенитете.
– Почему, частичном, уважаемый?
– Не все сразу. Финансовый ручей из Москвы нам еще очень пригодится. 
 
Глава 16
Срочная новость, только что поступившая на телетайпные ленты всех информационных агентств: Избирательная комиссия согласилась зарегистрировать на выборах в московскую думу, что должны состояться 24 декабря, нескольких оппозиционных кандидатов. Вот что указано в информационном бюллетене избиркома: «Руководствуясь принципами демократии и справедливости, и еще раз изучив подписи, собранные за кандидатов от оппозиции, комиссия сочла несущественными некоторые недочеты при подготовке документов и приняла решение зарегистрировать Алексея Вального, Владимира Муру, Евгению Абзац и Любу Хорек в качестве кандидатов на выборы в московскую думу 24 декабря сего года».
Это великий день в истории Рассеи. Вся демократическая либеральная общественность празднует сегодня день победы над костным мышлением, над гомофобоными страхами, над чиновничьем беспределом. От всех души поздравляем наших коллег с первым шагом на таком сложном пути дальнейшей демократизации нашего пока еще отсталого общества».
Бена Дона у трапа самолета встречали две очаровательные русские красавицы. Милые улыбки, круглый русский каравай на полотенце, солонка – на подносе. Всякий раз Бен с удовольствием проходил эту традиционную процедуру. Было в этом что-то таинственное, древнее. Он узнавал, этой традиции не одна сотня лет. Его Благословенное государство в силу своего юного возраста такими архаичными обычаями похвастать не могло. Может, поэтому он еще с большим желанием стремился покончить с этой непонятной Рассей, одно существование которой на карте мира внушало многим другим странам-карликам не нужные мысли о национальной гордости. И мешало делать бизнес международным корпорациям.
Он с удовольствием отломил кусок хлеба побольше. Макнув в соль, кинул в рот. Вкус, как в детстве. Сейчас у него в Америке такого хлеба не найти. Неожиданно настроение упало. А правильно ли они поступают? Может, ну ее, эту Раасею. Живет себе и живет, никого не трогая. С ней и порядка в мире больше. Это  дурак видит. Развернуться бы сейчас бы, да улететь обратно в Вашингтон... Вот только как его там встретят? Как минимум кладбище Киллари пополнится на одно тело. Его тело. Нет, ну их, эти мысли. Прочь, прочь, поганой метлой. Благословенное государство – самое великое и единственное, способное на  глобальное управление всем миром.
Сомнения, сомнения, как от них избавиться? Его психолог говорит, что в таких случаях надо представлять людей в виде козлов с рогами. Он прищурился, пытаясь нарисовать в воображении рога на застывших с вежливыми улыбками чиновников нового правительства Рассеи. А ничего, получается. Этот исполняющий обязанности министра иностранных дел, с виду здоровяк-фермер. Как его? Иннокентий Вяземский. Вот же имечко родители подобрали. Не выговоришь. Впрочем, по телефону договорились, что его можно называть Кеша. Пусть так и будет. А вот и он, с виртуальными рогами. Ну и тип. Скользкий, что рыба. Как там у русских? Налим, вроде. И глаза водянистые, чистый Налим, еще и с рогами. Но надо улыбаться, хоть ты и приехал ставить больший и жирный крест на существовании страны Рассеи. Протокол, есть протокол.
В дороге разговоры только на отвлеченные темы. «А он душка, этот Кеша-налим. Про рыбалку в Сибири – это интересно. Попробовать заикнуться о своем желании, что ли? Тем более, мне все равно надо будет в Сибирский край наведаться, к Усику. Первому кандидату на самостийность. Хотя, там, говорят, медведи стаями ходят,  – он улыбнулся воспоминанию. Когда первый раз пятнадцать лет назад ехал в Рассею, друзья на полном серьезе рассказывали, что медведи тут в городах по улицам на гармошках играют. – Сколько же мифов наворочено в сознании у нашего среднего янки. Да, и не только среднего!»
Ладно, еще есть время подумать. Сейчас надо сосредоточиться на главном. Несмотря на то, что исполняющий обязанности президента Рассеи находился под полным контролем его коллег, он испытывал небольшую нервозность, когда размышлял о задаче, которую поставила перед ним Киллари. Его скромные потуги убедить  старушку, что эту проблему правильнее будет решать после выборов, ничем не увенчались. Киллари долго возмущалась, брызгая ядовитой слюной во все стороны. Хорошо, платок с собой был. Пришлось извиняться, уточняя, что его не так поняли.
Чуть позже, успокоившись, уже деловым тоном она объяснила своему спецпосланнику, как нерадивому ученику, что Андрей Бер находится в ее полной власти. Что февральские выборы – это формальность, призванная легитимизировать любые его решения, пусть и идущие в разрез с интересами страны. Его страны. Страны, которой осталось в лучшем случае несколько месяцев жизни. Первым отколется Сибирский край. Там уже все готово. На разной стадии подготовки к самостийности еще четыре региона, те, которые за Уралом.
Турция сейчас мутит воду на Кавказе. Не все, конечно, получалось с первого раза. Турецкий лидер переживал по поводу президента одной из республики, уж очень тот выглядел непредсказуемым. Рассматривался даже вариант с устранением. Но оказалось, напрасно волновались. Тот сам сделал то, что от него и ожидали на Западе и Юге. Фактически отделился. Пока в Москве переваривают этот факт и думают, что по этому поводу предпринять, тот, пользуясь их растерянностью, все туже закручивает гайки на своей земле. Пусть пока тешится видимостью короны на голове. Придет время, и его подомнут. Рычаги есть. Надо же ему куда-то нефть продавать. Да и других тугих узлов в этом очень лакомом для янки уголке мира навалом. Диких народов вокруг, как у них говорят, будто собак нерезаных. И все с амбициями. Стоит чуть-чуть подогреть некоторые, и зона нестабильности готова. А в мутной водичке можно много чего наудить. Да  и Рассея может в какой-то момент может отказаться от поставках черного золота из этой республики. «Ну да ладно, что-то я далековато забрался. Тут первоочередных дел, не разгрести».
Андрей Бер встречал посланца Киллари с широкой улыбкой и распахнутыми объятиями, от которых, впрочем, Бен постарался увернуться. Нисколько не обиженный таким отношением, Андрей потом долго под вспышками фотокамер пожимал руку Бена. Тому пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поморщиться от брезгливости. Рука у Андрея Бера была мокрой от пота. В этот момент он еще раз убедился, что политика все-таки на редкость грязное дело. Иногда и в прямом смысле.
Короткие заготовленные речи перед камерами о том, как они рады видеть друг друга, причем, Андрей, похоже, и в самом деле был рад. И как важен этот визит для выстраивания долгосрочных взаимовыгодных отношений. Бен про себя хмыкнул. Для его страны это и верно, весьма выгодное дельце. А вот для Рассеи как раз наоборот. Ну не будем раньше времени открывать карты. А потому несколько слов об удовлетворенности тем фактом, что Рассея наконец-то показала всему миру свою не чуждость политике открытости и гласности. Что в стране наконец-то началось активное движение к настоящей демократии и общемировым ценностям. Но чтобы закрепить эти первые пока робкие ростки нового в обществе, предстоит сделать очень многое. И многозначительный взгляд на президента. «Этот олух, похоже, счастлив. Ну что ж, это очень неплохо. Может, и получится».
Около часа  переговоры в расширенном формате в большом зале за длинным столом. Очень скучно и утомительно. С ними бы вполне справились и его помощники. И кто придумал эти законы дипломатии? Приходится присутствовать и иногда многозначительно улыбаться. С другой стороны очень интересно наблюдать за рассейскими чиновниками. Они прекрасно понимают, что их сейчас откровенно разводят и грабят. Но вместо того, чтобы попробовать защититься, они будто говорят: «Это так приятно, когда тебя грабят. Обирайте нас дальше. Только личные накопления не троньте, пожалуйста».
«Не тронем, не переживайте. Пока. Сдадите нам страну, а потом и до вас очередь дойдет. Счета-то известны».
Ну все когда-нибудь заканчивается. Завершились и эти никому не нужны переговоры. Андрей Бер проводил спецпосланника в свой кабинет. Наконец-то они одни. И можно больше не ломать комедию. Путь почувствует, что с господином разговаривает. Усевшись в предложенное кресло, Бен нахмурился. Андрей, не решаясь первым заговорить, наблюдал за изменениями в поведении гостя с легким испугом. Не дай бог, что-то не так. Не дай бог, не угодили высокому покровителю. Бен с удовлетворением принял испуг Андрея. В этот момент Бен понял, что для Андрея, он ну что-то вроде Стинга для фанатов из его клуба.
– И так, – Бен решил, что для начала пауза достаточна. Заговорил на английском. Пусть привыкают к языку хозяев. Ниче, скоро мы и на латиницу вашу дикарскую азбуку переведем. –  Похоже, что все наши дела движутся в нужном нам направлении. – Он голосом выделил «нам», чтобы у исполняющего обязанности президента и сомнений не возникло, кому это нам. Конечно, янки.  – Я в целом удовлетворен.
На лице Андрея заметное облегчение. Он даже позволили себе немного расслабиться. «Это ненадолго. Сейчас я подкину тебе задачку на засыпку. Но сначала немного пряника». Бен закинул ногу на ногу.
– Мне нравится, как вы начали работу на должности президента. Скажу вам больше, Киллари велела вам передать, что на предстоящих выборах она желает победы только вам, – он многозначительно уперся взглядом в переносицу Андрея, покрытую мелкими капельками пота.  – Другими словами, я надеюсь, вы сделаете выборы максимально прозрачными,  чтобы ни у кого не возникло и грамма сомнений, что вы выиграли честно и с большим преимуществом, причем в первом туре. Нам не нужно растягивать это дорогостоящее никому не нужное шоу. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – Андрей сглотнул.
А теперь, собственно, то, зачем приехал. Хватит кота за хвост тянуть, так у этих русских говорят?
Исполняющий обязанности президента, сладенько улыбнувшись, кивнул.
– Ну, вот и славно, Киллари на вас надеется. На вас можно надеяться?
– Несомненно, господин Бен.
– Тогда мы ждем от вас еще одной маленькой уступки,  – он выдержал паузу на несколько секунд. Пусть понервничает. – Крым.
Зрачки Андрея заметно расширились. Только усилием воли он сумел остановить разрастающийся приступ паники. Бер прекрасно понимал, отдай он Крым Украине, и про голоса на выборах, при всех возможностях к их фальсификации, можно забыть. При всей власти волшебников, сидящих в избиркоме, кто-то за него все-таки должен   проголосовать на самом деле. И не только жалкие десять процентов в столицах.
– Но, господин Бен, сэр, вы же понимаете, что такое решение станет приговором мне лично, как президенту на выборах. Народ просто не поймет. Можно проводит марши ЛГБТ в столице, можно лишать людей средств к существованию, они будет терпеть. Но Крым! В их понимании – это нечто сакральное, первый признак величия страны. Они так воспитаны, это в их генетике, сменить модели поведения и мышления у масс не так-то просто. Дайте мне время. Думаю, в следующем году мы решим эту проблему.
Бен Дон на удивление даже для самого себя не разозлился. Изучающее, как натуралист на приколотую иголкой трепыхающуюся бабочку, глядя в сторону исполняющего обязанности президента, он размышлял. Понимает ли он, что только что подписал себе приговор. Отказывать Киллари, это, знаете ли, чревато неизлечимо болезнью. Что-то вроде прыжка с тридцатого этажа без парашюта или неудачного падения в ванной виском на угол.  Но что ж, это его выбор. Не будем продолжать агонию. По существу он уже труп. Для начала – политический. А затем и вполне себе и настоящий, смердящий.
– Я правильно понимаю, вы мне отказываете?
В кабинете отчетливо запахло кислым потом. Бедный Андрей Бер уже второй платок извел, вытирая обильно потеющие шею и лицо.
 – Нет, что вы. Я не отказываю, просто прошу немного отложить передачу. Крыма Украйне. Всего на несколько месяцев.
– Ну что ж, – Бен напустил побольше брезгливости во взгляд. Чтобы понял, как он сейчас ошибается. – В таком случае больше  я вас не задерживаю. 
До двери около десятка шагов. И пока Бен их преодолевал, он еще на что-то надеялся. Но вот он уже и в холле, а ожидаемого крика «Подождите, я передумал» за спиной так и не последовало.
«Очень жаль, но, похоже, вопрос Крыма придется решать со следующим президентом страны. А точнее, того, что от нее останется. Завтра же утром самолетом в Сибирский край. Пора Усику действовать».


Глава 17
Газета «Сего дня»: «Складывается ощущение, что страной руководят лишенные ума люди. Или совершенно ослепшие от вседозволенности и безнаказанности. Они, похоже, уверенны, что народ промолчит, чтобы правители с ним или со страной не делали. Так же думали когда-то в царском правительстве, а что получили? У русского народа, и правда, терпение – одно из основных генетически оправданных качеств. Ну не хотят русские революций. Но так не может продолжаться вечно. После грабительского подорожания услуг ЖКХ, после рванувших верх цен на бензин и солярку, резко подешевевшего рубля, выросшей в разы безработицы, задержек зарплат, закрытия предприятий, что еще нужно сделать правительству, чтобы русский народ наконец-то очнулся от спячки? Отдать Курилы японцам и вернуть Крым Украйне? Уверен, что и эти решения уже обсуждаются в высоких кабинетах. Не случайно в ходе телефонного разговора с премьер-министром Японии Андрей Бер пообещал пойти навстречу в решении проблемы «северных территорий». Как там умеют идти навстречу, мы можем себе представить».
По коридору очередью простучали каблучки, и в кабинет ворвалась секретарь редакции Вера Петровна, пожилая, но молодящаяся женщина. Но голове она носила высокую прическу, а на пальцах – огромные перстни, украшенные полудрагоценными камнями. Высокую грудь пятого размера, обтянутую водолазкой, украшала старинная брошь, размером с блюдце.
  – Зам шефа всех собирает, срочно.
Сергей Георгиевич выпрямил затекшую спину. Материал почти закончил, осталось пару абзацев, добьет быстро.
– А что случилось?  – коллега протер очки мятым платком.
– Ниче не знаю, не доложил, – дверь за ней захлопнулась, каблучки постучали в обратном направлении.
Кабинет зама, находился рядом с редакторским, вторую неделю, как закрытым. У шефа – гипертонический криз. Только вчера проведывали его почти всем составом редакции. Шеф был бледен, непривычно тих. И в глазах, Серею Георгиевичу показалось, застыло какое-то виноватое выражение.
Его зам  – худощавый, высокий, сильно курящий мужчина, отчего лицо его к пятидесяти годам превратилось в сморщенную желтоватую маску, не поднимаясь из-за стола, встречал каждого вошедшего сухим кивком.
Люди, встревожено переглядываясь, рассаживались на стульях, выстроенных вдоль стены. Вообще-то, в этом кабинете не принято было проводить совещаний, обычно собирались у шефа, или в переговорной. Но что-то, похоже, изменилось в обстановке, раз зам решил изменить традиции.
 Когда все, наконец, расселись, зам редактора, нервно выключил телефон. Он терпеть не мог звуков вызова во время беседы. Попросив всех сделать также, терпеливо подождал, пока сотрудники выполнят просьбу. Никто не проигнорировал, обстановка не та, чтобы спорить.
С шумом отодвинул стул. Обойдя вокруг стола, присел на его  край. И все молча. Обычно разговорчивый, даже болтливый,  своей молчаливостью он невольно навевал нехорошие предчувствия. Сергей Георгиевич потер о штанину вдруг вспотевшие ладошки.
– Значит так, коллеги, – начал зам редактора в полной тишине. – Как говорится, у меня принеприятнейшее известие. Короче, мы должны освободить редакцию к завтрашнему утру.
Несколько секунд ушло на то, чтобы до людей дошел смысл сказанного. Растерянные взгляды, поджатые губы, вскинутые к щекам женские ладошки. И тут прорвало. Почти одновременно хор возмущенных голосов заполнил кабинет.
– Как же так? – вскричал сосед по кабинету, оборачиваясь за поддержкой к Сергею Георгиевичу. – Куда же мы пойдем?
 – Как же мы будем работать? – непонятно к кому обращалась Вера Петровна, полнимая лицо к потолку.
– Это беспредел, какой-то, – шумел благообразный старичок, фронтовик, один из лучших журналистов страны.  – Что ж нас, как собак? В конце концов, проплачено же.
– Деньги нам вернули. Даже еще доплатили, что-то вроде неустойки.
Руководительница отдела по связям с общественностью и его единственный работник, Элеонора, пухленькая девушка тридцати пяти лет крепче сжала сумочку:
– Какой ужас!
Еще минут пять сотрудники редакции пытались высказать претензии заму редактора. Он мужественно молчал, скрестив руки на груди. Постепенно гам начал утихать, люди выдохлись. Зам покачнулся, упираясь руками в стол за спиной:
– Так вот, – продолжил он, как ни в чем не бывало. – Сейчас к подъезду подъедет Газелька. Если у кого много вещей, можете загрузить их в салон. Водитель получит список адресов. А вы просто будет ждать его дома. Если готовы унести, так сказать, творческий  багаж на руках, пожалуйста, уносите. В любом случае, завтра сюда въедут другие люди.
– А как же мебель? – сосед по кабинету снова натирал толстые линзы очков. – И вообще все?
 – Насчет мебели мы договорились, снесут в один кабинет, потом увезем.
– А куда увезем?  – Сергей Георгиевич снова потер ладони о штанины.
– Пока на дачу шефу. А там видно будет.
– Как же мы будем работать? – в голосе старичка явная растерянность. Он до сих пор писал исключительно на бумаге, игнорируя компьютеры.
– Работать будем дистанционно. Шеф в курсе. Он просил передать, что это временное отступление. Бывали у нас времена и похуже. И ничего, выкарабкивались.
– Но не было подлей, – дедушка, словно сдулся. Ссутулился. Сидит, сложив руки на коленях. И всем вдруг стало понятно, как же он стар. Под сотню лет. Завидное долголетие, в том числе, и творческое. И ведь ни грамма маразма. Всем бы так в его возрасте.
Общий вздох пронесся ветерком по кабинету.
– Да, – зам тоже вздохнул. – Вот такие дела. В перестройку нас никто не выгонял, а вот теперь добрались. При демократии, так сказать, – он вскинул голову. – Ну, не будем отчаиваться, друзья. Газета пока переходит в разряд интернет-изданий. Надеюсь, не навсегда. Не закрываемся же.
 – А как же зарплата? – Сергей Георгиевич вдруг понял, что другого дохода у его семьи на сегодня нет. Как же они жить будут?
– На первых парах будем платить гонорары. Это все, что можем.
– Ну как же, гонорары? – Элеонора сложила ладошки под подбородком, словно молилась в храме Будды. – А нам как быть? Я же не журналист,
– Коллеги, будем надеяться на лучшее.
– Но готовиться надо к худшему, – продолжил за него дедушка.
– Я сам такой. У меня сын в институте учится, каждый год триста тысяч вынь и положь. Чем за следующий год платить – пока не представляю, – зам редактора сунул сигарету в рот, но не поджигал. Улыбка чуть облагообразила его мрачное лицо. – Живы будем, не помрем.
Коробка с бумагами давила колени, а настроение было  такое, что нажраться – казалось не самым плохим вариантом. В метро Сергей Георгиевич почти не смотрел по сторонам, и если бы его на следующий день спросили, кто были его соседи, он бы не ответил. Почти на автомате добрался до дома. Соскальзывая и ругаясь, бездумно переставлял ноги в колее, накатанной джипами. Частный сектор, чтоб  его! Если в прошлом году тракторенок Беларусь нет, нет, да чистил местные дороги, то нынче его и не слыхать. А на звонки в Управе отвечают, что нет финансирования. Похоже, его во всей стране уже нет.
С его Солярисом и думать нечего проехать по такой канаве. Враз на днище сядет. Потому и стоит родной Хендай вторую неделю в гараже, вынуждая хозяина передвигаться исключительно общественным транспортом. Обычно он добирался до метро на машине. Там оставлял ее на парковке, и дальше ехал уже подземкой. Полтора часа, и он на работе. Как же он раньше жалел об этих полутора часах, потраченных впустую. Вот и еще раз убедился, что все в мире относительно. Теперь бы он и этой долгой дороге был бы рад, веди она на работу. Что лукавить перед собой, на любимую работу, дававшую ему самое главное в этом мире – возможность творить, и получать за это еще и зарплату. Как же жить теперь?
Перед калиткой он простоял долго, не решаясь нажать на металлическую ручку. В такой позе его и застал сосед. Нигде официально не работающий Колька.
Колька был философом. Все лето он пропадал на шарашках, строя богатеям дома, сараи, гаражи и бани. Пропив с друзьями заработанные немалые деньги за месяц, в лучшем случае, за два, остальное время года  держался на подножьем корму. То щучек наловит, то грибочков насобирает. Огород, засаженный всякими нужными овощами, держали с сестрой на двоих. Выживал как-то.
– Георгич, ты чего калитку гипнотизируешь? – Колька, трезвый, что для зимнего периода его жизни было нормой, испытывающе приглядывался к журналисту.
Сергей Георгиевич неопределенно пожал плечами.
– Выпить хочешь?
– Ты же, вроде не пьешь зимой?
– Иногда можно.
Сергей Георгиевич обреченно вздохнул:
– А ты знаешь, Николай. Я, пожалуй, не откажусь.
– Светку свою предупреждать будешь?
Сергей Георгиевич пару секунд подумал:
– Пожалуй, нет.
– Тогда пошли. От меня позвонишь супруге, мол, задерживаешься.
Чуть приободрившийся журналист послушно пошагал за соседом.

Глава 18
Качалка, куда Миша начал ходить месяц назад, действовала при клубе кикбоксинга и боев без правил. И рядом с ним иной раз качались такие монстры, что он, не зная как себя вести с опасными бойцами, поначалу их сторонился. Среди «монстров» особенно выделялись два брата-богатыря. Двойняшки.  Оба под два метра ростом, в плечах – два Миши войдет. И на лицо – вылитые разбойники. Таких в подворотне вечером повстречаешь, не факт, что штаны чистыми останутся. Носы приплюснуты, уши – вообще два пельменя. При этом общались они с одноклубниками легко, без напряга, спокойно реагируя на шуточки, связанные, в основном, с их суровым видом.
В тот раз качалка оказалась забита до отказа, к некоторым тренажерам приходилось даже занимать очередь. За тот месяц, что Миша туда ходил, он еще ни разу не попадал в такое столпотворение. Конечно, неприятно, но ничего сверх исключительного. Можно и потерпеть, тем боле, что пропускать день занятий – последнее дело. Он и так заглядывал сюда реже, чем хотелось. Все эта пресловутая нехватка времени. В мегаполисе со свободным временем вообще туго.
Около тренажера на бицепсы в очереди два человека. Первый – кикбоксер, жилистый, невысокий стриженный почти под ноль. Может, на пару сантиметров пониже Миши. А тот тоже не гигант, метр семьдесят четыре. Позади него со скучающим видом рассматривал зал качок. Огромный, пожалуй, не меньше тех «монстров». С буграми мышц, переливающихся под тугой и загорелой, явно в солярии, кожей. Миша решил, что такие мышцы, можно накачать только с помощью анаболиков.  Раньше он этого качка здесь не встречал. 
  На тренажере занималась девушка. Миша окинул ее оценивающим взглядом и мысленно скривился. Ну не всем же быть красавицами. Фигурка вроде ниче, но вот личико явно подкачало. Тем не менее, заинтересованных взглядов в ее сторону хватало. Да Миша и сам на нее смотрит. Ну а то, что не понравилась, так на лице же это не написано. По крайней мере, он надеется.
Девушка закончила упражнение. Кикбоксер галантно потянул руку, собираясь помочь ей подняться с лавки. Качок позади хмыкнул, а девушка обдала парня таким уничижительным взглядом, что тот растерялся. Рывком поднявшись, она тяжелым мужским шагом удалилась. Качок хмыкнул.
– Что, паря, обжегся?
Кикбоксер неуверенно улыбнулся:
– Сучка.
– Феминистки, они все такие дурные. А ты, что натурал, что ли?
Кикбоксер с интересом глянул на собеседника.
– Само собой. А ты, что другой?
– Ниче не другой, это ты другой. А я самый нормальный гей.
Миша от неожиданности замер. Вот так номер. И не боится признаваться? Видать, привык, что накачанные мышцы – надежная защита от посягательств на его ориентацию. Неожиданно кикбоксер развеселился:
– А что ты сюда приперся, педик? Тут же и навалять могут.
Качок мрачно насупился:
 – Это кто тут навяляет, ты, что ли?
– Могу и я, если хорошо попросишь.
Качок застыл, пытаясь сообразить, что произошло: то ли его оскорбили, то ли посмеялись. В любом случае, интонация ему явно не понравилась.
– Это ты мне наваляешь? Щегол! – он протянул руку, чтобы ухватить парня за шею, но тот успел отпрянуть, сам выкидывая навстречу напряженную ладонь. Наверное, не хотел решать ситуацию кардинально. Удар пришелся ладонью в кулак. Для обоих – безрезультатно. Но качок уже закусил удила. Неожиданно для своего веса он шустро скакнул вперед, обхватывая парня. Тот, не успев ускользнуть, враз оказался обездвижен. Сопротивляться такой груде мышц даже тренированному спортсмену невозможно.
– Ну что, щегол, прощения будешь просить?
Парень попытался стукнуть лбом, но подбородок качка оказался выше, и удар пришелся в грудь, как в пустую бочку. Звук во всяком случае, был похожим. Тот даже не вздрогнул.
На них уже обращали внимание. Кто-то, оглядываясь, опускал на рычаги штангу, кто-то медленно поднимался с лавки.
– Не родился еще тот педик, у кого я буду прощения просить, – зло ухмыльнулся парень.
Все это время стоящий словно в замороженном состоянии, Миша  на этих словах отмер. Он не стал вступать в словесную перепалку. Много чести для гея, да и смысла не видел. Что он мог словами добиться? Испугать – даже не смешно. Попросить проявить вежливость – десять раз «ха». Он сделал то, что представлялось ему наиболее приемлемым.  Подпрыгнув, выставленным коленом врезал в район копчика. Да, удар со спины, да, нечестно. Но если сравнить габариты, то о какой честности можно говорить?
Он попал. Качок, пытаясь оглянуться, начал оседать, а рот уже искривлялся в сдерживаемом крике. Так и не увидев своего обидчика, он выгнулся, руки ослабли, чем не преминул воспользоваться парень, сбивая захват, и центнер живого веса грохнулся на деревянный пол. 
И только тут Миша почувствовал, что его бьет мелкая дрожь.
Кикбоксер молча кивнул Мише. На плечо легла тяжелая рука. Он быстро оглянулся. Один из братьев-монстров улыбался. Оказывается, улыбка у него была вполне такая, настоящая. 
– Молоток, мужик. Не ожил от тебя.
Миша хмыкнул:
– Я сам не ожидал.
Не дожидаясь, пока качок очухается, несколько ребят подняли его за руки  и за ноги. Он что-то скулил, но его не слушали. Качка унесли на улицу. Там и бросили.
Потирая руки, кикбоксер покачал головой:
– Здоровый педик. А ты, паря – рисковый.
Миша пожал плечом:
– Дурной, скорее.
– Да ты не понял, – откровенно ухмылялся кикбоксер. – Если бы чуть пониже взял приятно бы качку сделал.
Мгновение до народа доходило. А в следующий момент качалка грохнула хохотом. Миша, чувствуя, как спадает напряжение,  ржал вместе со всеми.
Собственно после этого случая он и подружился со спортсменами.
Сегдня Миша снова добрался до качалки только к вечеру. Народу было много, но не как в тот раз, обходилось без очередей. Навстречу ему вскинули руки братья-монстры. Хотя, он богатырей уже так не называл. Познакомились, один – Леня, этот больше молчит, иногда улыбается, показывая, что понимает, в чем шутка. А когда не поймет, может, и подзатыльник отвесить. Но обижаться на него – себе дороже. Другой – Артем. Этот компанейский. Как говорится, за словом в карман не лезет. Ребята оказались вполне адекватными и даже доброжелательными. И к Мише с полным уважением, как, впрочем, и остальные спортсмены. Он на днях даже признался, что побаивался их, называя про себя монстрами. Посмеялись. А Артем повспоминал, как их еще называли. Шреки, баллонные ключи от карьерного самосвала, слонята, гориллы. Но им больше всего запомнилось – «смайлики». Смешно. А с кикбоксером, представившимся Иваном Слюсаревым, он даже подружился. Но сегодня его не было.
Перекинувшись с ребятами парой фраз ни о чем, Миша начал разминаться. Рядом пыхтел на штанге один из братьев. Под потолком бубнил телевизор. Невольно Миша прислушался.
Молодая, стриженная под мальчика журналистка допытывала нового и. о. мэра столицы Якова Власова.
– Известно, что у нас в стране, и в столице, в частности, еще сильны гомофобные настроения, и большинство людей отрицательно относятся к маршам представителей ЛГБТ, не опасаетесь, что его попробуют сорвать?
– Перефразируя известную поговорку, скажу, не опасается ничего тот, кто ничего не делает. А если серьезно, то я надеюсь, что наше общество окажется достаточно зрелым, чтобы принять общемировые ценности. И не только принять, но и, возможно, одобрить. Понимаю, что многие жители Рассеи воспитаны в рамках навязанных им родителями, обществом традиционных семейных ценностей. Но надо найти в себе мужество, чтобы  признать открыто: сегодня эти ценности безвозвратно устарели. Если мы ходим идти в ногу со временем, не казаться в глазах западного воспитанного человека дикарями и варварами, надо перестраиваться. И одним из способов, хорошо укладывающихся в парадигму развития нашего государства – это как раз и есть шествия лиц нетрадиционной ориентации. Хотя, мне не совсем понятно, почему, нетрадиционной? На западе такие люди давно влились в общество и ничем не отличаются от других. Более того, уважительное отношение к ним выказывают сегодня практически все слои общества. И не только выказывают, но и готовы сами пойти на некоторые ограничения, отдавая приоритет во многих направлениях именно им. Например,  при приеме на работу, при рассмотрении заявлений в суде. Везде они пользуются льготами. Я думаю, это происходит потому, что общество сегодня чувствует себя виноватым за уничижительное отношение к ним в прошлые десятилетия. И современные льготы для голубых и лесбиянок – это и есть наше извинение за прошлые ошибки.
– То есть вы можете гарантировать, что завтрашнее шествие представителей ЛГБТ пройдет без происшествий и при полной поддержке москвичей?
– Я вам, девушка, так скажу. В наше время что-то гарантировать невозможно. Но мы делаем все возможное, чтобы избежать ненужных эксцессов. Начиная с четырнадцати часов на протяжении всего шествия, улицу будут охранять сотрудники Росгвардии. Полиция тоже подключится. Так что я не рекомендую никому ставить палки в развитие толерантности и демократии в Рассеи.
– Вот же не хера себе, – раздалось над ухом, и Миша чуть не вздрогнул. – Ты смотри, Миха, что творится. Ну, бармалеи! – Артем возмущенно прищурился.
Подошел Леня. Хмуря брови, поджал губы, обводя зал недобрым взглядом. Похоже, он очень пожалел, что нет рядышком того качка. И оторваться не на ком. Все свои.
Подошли еще ребята.
– Нет, ну это беспредел, – возмутился низенький мужичок борцовского вида по прозвищу Грин. Почему его так звали, Миша выяснить не успел.
– Совсем нюх потеряли, педики, – это уже Гарик – цивильный армянчик, москвич во втором поколении.
Нюхалки им свернуть, что ли? – Татарин Наиль потер здоровые кулаки с набитыми костяшками.
Миша поднял голову на соседа:
– А давайте сходим. Может, чего и получится.
– А что, – Артем оживился. – Это дело. Так, мужики, кто завтра придет?
Лес рук. Как минимум полста бойцов, недобро улыбаясь, потянулись к Артему. Леня одобрительно закивал головой:
 – И меня возьмите.
– Куда же без тебя, – приобнял его брат, и снова стал серьезным. – Тогда так. Встречаемся на выходе из метро. Во сколько там они задумали, в два? Значит, пол второго на выходе в сторону площади Иссахара. Никого ждать не  будем.
– А как мы к ним пробьемся? – Миша вдруг засомневался.
– Не дрейф, что-нибудь придумаем.

Глава 19
Не успела в политическом пространстве Рассеи улечься буря, связанная с закрытием границ Кавказской республики и объявлением де-факто независимости, как информационных фон вновь взбудоражен. Сегодня взгляды всех рассейских политиков прикованы к Сибирскому Краю, где сейчас разворачиваются события, которые могут стать поистине судьбоносными для нашей страны. Сегодня восьмого декабря в восемь часов московского времени губернатор Сибирского Края Герасим Усик официально объявил о выходе Края из состава Рассеи. Заявление губернатора комментируют все информагенства страны. Мнения политологов разделились. Большинство оценивают этот шаг, как ожидаемый. Слабость центрального правительства, непопулярность реформ, которые оно проводит, у населения страны, вынуждает руководителей регионов идти на кардинальные меры.
Как заявил Усик, с нынешнего дня вся промышленность Края национализируется, а недра переходят в народную собственность. Вооруженные силы РФ, размещенные на его территории, получили предложение принять присягу Сибирской Республике. И, как отмечают в республиканском правительстве, большая часть военных уже согласилась.
Кроме этого, на территории Республики в оборот вводятся новые деньги «Сибирки», при этом старые подлежат обмену в течение недели.
Как передают наши корреспонденты, работающие в Крае, в целом обстановка на улицах новой столицы спокойная. Не закрылся ни один магазин, люди, как обычно, вышли на работу, а полиция продолжает поддерживать порядок.
Последствия этого шага не заставили себя долго ждать. Рубль к обеду рухнул более чем на сто процентов, и сейчас торгуется по сто восемьдесят рублей за один доллар. Отработав в условиях паники населения, выстраивавшегося в огромные очереди перед обменниками, после обеда все организации, занимающиеся обменом валюты, не открылись. Что повлекло за собой стихийные митинги и массовые беспорядки во всех крупных городах страны. 
Выяснить отношение к происходящему рассейских официальных лиц пока не удалось.
Очередь, вытянувшаяся метров на триста от Паспортного стола на одной из улиц поселка Шахты, что в Донецке, непрерывно гудела. Словно где-то рядом работал невидимый мощный трансформатор. Легкий снежок срывался с пологих крыш, и снежные пачки нет-нет да и падали на нечищеный тротуар, добавляя к его растоптанным сугробам новые снежные массы. Морозец около минус десяти заставлял народ топтаться вокруг нескольких костров, разожженных из разломанной мебели. Где ее взяли, Володя Басов с позывным Бас старался не думать и, тем более, спрашивать. Три мужика и две женщины, греющиеся у костра, соседи Баса по очереди. Когда он попросил разрешение присоединиться к ним, люди молча кивнули.
Сегодня он занял место в очереди в пять утра, и уже оказался во второй сотне желающих получить рассейское гражданство. Перебои с выдачей паспортов начались еще три дня назад. Если бы не необъяснимые задержки, то  он получил бы заветный документ если не позавчера, то уж вчера – обязательно. В Паспортном столе пока не могли дать внятного объяснения задержкам при оформлении документов, а в очереди слухи ходили один нелепее другого. Во всяком случае, Басу так казалось. Ну как можно всерьез говорить о том, что Рассея бросила Донбасс, и бланков паспортов больше не будет. Или, что на фронте готовится наступательная операция вэсэушников, и к ним в помощь вроде как прибыл целый батальон НАТО. А обещанная помощь из-за границы в виде патронов, снарядов, гранат и оружия, так и не поступила. Не первый год в прифронтовом городе ходят подобные сплетни, и, как правило, не подтверждаются. Врагов, окопавшихся в мятежной республике, хватает. Вот и мутят воду. Их время от времени вычисляют, но вскоре находятся новые желающие напакостить молодому государству. Бас поднял воротник военного бушлата, замерзшая щека прижалась  к его меховой поверхности. А так теплее. В стороне Марьянки изредка бухали гаубицы – звери проверяют на прочность товарищей Баса. Иной раз глухо отвечали миномет и пулеметные трели. На близкую стрельбу никто не реагировал, привыкли.
Бас воевал уже несколько лет, сделав войну профессией. Собственно, четыре года назад, когда начались самые страшные и кровопролитные бои с украинской армией и карателями, он просто вернулся в то состояние, которое было ему ближе и понятнее всего – военного. В предыдущие годы капитан Басов прошел несколько огневых точек разваливающейся империи, приходилось воевать и в странах бывшего соцлагеря, так что, когда вдруг оказалось, что стрелять больше не в кого, он очень долго привыкал к мирной жизни. И как Бас понял с началом боев под Донецком, так и не привык к тому, что вокруг не рвутся снаряды и не свистят пули. Он просто на какое-то время заставил себя свыкнуться с тишиной. Но как только появилась возможность стать тем, кем он и был по своей глубинной сути – солдатом, он с удовлетворением вернулся к себе настоящему.
Сегодня у него отгулы, насобирал в окопных дежурствах, подменяя семейных товарищей у пулемета. Сам он давно развелся, еще до войны, и крамольные мысли заменить вольную холостяцкую жизнь на мучения женатика отметал сходу. Его все устраивало. Женщины в холостяцкой берлоге Баса появлялись регулярно, но с той же периодичностью куда-то со временем уходили, не выдерживая тяги Баса к одиночному существованию.
Впереди, там, где голова очереди упиралась в закрытые двери паспортного стола, зашумели. Народ у костра сразу притих, пытаясь услышать, о чем ругаются. Постепенно гам нарастал, захватывая все новые и новые участки очереди. Бас опустил воротник, прислушиваясь. Но долго не мог понять суть возмущений. Первая часть очереди начала рассасываться, превращая еще недавно стройную змейку в несколько разрозненных групп. В каждой кричали, размахивая руками и матерясь.
Наконец новость добралась и до их костра. Принесла ее худенькая примерно тридцатилетняя с уставшим взглядом подруга одного из мужиков – молчаливого казака, судя по знакам различия – из кубанцов, специально отбегающая к началу очереди разведать. Оказалось, что к людям вышла заведующая столом. По ее словам, паспортов больше не будет, а те, которые люди успели получить раньше, объявляются недействительными. Почему, зачем, она сама не знает, говорит, только что получили приказ. И еще трепятся, это уже сами откуда-то узнали, что со вчерашнего дня закрыты все пункты пропуска на границе с Рассеей. Ни впускают и не выпускают.
– Батюшки святы! – пожилая бабенка в потрепанной лисьей шубе прижала ладошку к щеке. – Шо оно творится же? Никак, отказалась от нас Рассея.
Здоровый мужик в дорогой дубленке резко повернулся к женщине:
– Ну шо ты народ мутишь? Ничего ишо не понятно, а она уже выводов наделала и из них котлет настряпала.
– А шо я не так сказала? Сам слыхал, пункты позакрывали, паспорта аннулировали. Конец дружбе.
– Неужто, правда? – товарищ казака – молодой паренек, одетый по гражданке, но в папахе с крестом на макушке почему-то вопросительно глянул на Баса.
Тот неопределенно пожал плечом. «А ведь, похоже, началось то, о чем командиры уже тишком шептались по углам, стараясь для рядового состава держаться старых незыблемых истин: Рассея – друг и старший товарищ. Она завсегда поможет. Но скрывать неопределенные сведения с каждым днем удавалось все хуже. Люди-то не дураки, сами новости слушают и интернет читают. Знают, что в Рассее откат пошел от завоеванных позиций. Сдают чуть ли  не каждый день то союзников, то собственные интересы. Говорят, там, в правительстве, как во времена пропойцы Эльцина целый этаж американские советники заняли. И теперь без их согласования ни одного решения не принимается. Видать и до Донбасса очередь дошла». И тут к западу от поселка запели-заорали снаряды системы «Град».  Бас невольно присел. Люди у костров и в очереди разом обернулись в сторону работающих реактивных установок. На главной улице Петровского, где и формировалась очередь, затихли голоса. А грохот только нарастал. Вдалеке небо покрылось клубами черного дыма. Бас с ужасом представил, что сейчас творится на позициях под Марьинкой. Завтра он бы сам там подставлялся под снаряды вэсэушников. Но сейчас там гибли его товарищи. За все пять лет боевых действий на Донбассе Бас не помнил такого мощного обстрела, еще и Градами. Не меньше дивизиона работают. Да там же ничего живого не останется!
Что делать? Добираться до позиций, так на чем? Машины своей нет, на дежурство он обычно ездил с напарником Димкой Орловым на его разбитой шестерке. Димка сегодня там. А он здесь.
Вполголоса запричитала  бабенка в потрепанной лисьей шубе:
– Да шо ж это деется? Да ведь поубивают всех ребятишек-то.
Муж, забыв прикрикнуть на бабу, выпрямился, словно пытаясь рассмотреть, что творится там, на позициях. Бас и так мог бы сказать, что там полная ж..а. Люди начали  расходиться, многие бегом. Бас все еще не мог определиться, что же делать. Дома у него хранилась старенькая СВД, но до дома еще надо добраться. Если пешком, то не меньше получаса топать.
– Слышь, хлопец, – подскочил казак. – Ты же из этих, из вояк?
 – Ну да, – не стал отпираться Бас.
– Мы тут недалече живем, на Чехова. Айда с нами, у меня дома пару автоматов есть свободных.
 – В смысле, свободных?
– Ну, ничейных. Мы с Виталькой, – он кивнул на безусого паренька. – Племяш мой. Мы на выезде из Донецка на блокпосте стоим. У нас есть, чем вооружиться.
Володя на несколько секунд задумался. Бежать домой – долго. А тут, видать, нехорошие дела намечаются. И встречать их с голыми руками – последнее дело. Снаряд разорвался в окне пятиэтажки,  высящейся на противоположной стороне широкой улицы. Крики ужаса, женский визг обдали Баса, словно горячей волной от разрыва.
– Уходим.
Казак подхватил подругу под локоть, но та и сама подскочила, как угорелая. Прижав к боку тонкую дамскую сумочку, готовая бежать, оглянулась испуганно. Еще один снаряд разорвался перед пятиэтажкой на детской площадке, к счастью по утреннему времени пустой. И снова рвануло, уже ближе к ним. Казак припустил, как на стометровке. Подруга и племяш пристроились следом, Володя тоже не отставал.
Навернув пару зигзагов между домов, вынырнули на снежный пустырь. Впереди метров двести голого пространства. Задержавшись на пару секунд, рванули в том же темпе. Все понимали, что сейчас они беззащитны от снайперов хохлов. Володя на бегу прислушался к себе. Вроде настойчивого внимания не ощущал. Интуиция – на войне не последнее дело. К своим ощущениям, даже самым необъяснимым, Бас относился уважительно. Война приучила.
У стены первой трехэтажки за пустырем остановились. Надо было хоть немного продышаться. Из подъезда выбегали наспех одетые жители, во дворе уже собралась приличная толпа. Люди, не зная, что делать, инстинктивно тянулись друг к другу.
– Ну, ты как? – казак кинул на подругу внимательный взгляд.
– Ниче, жизнь дороже, – она мельком глянула на Баса. – Давай поспешим.
Молчком выбежали во двор.   
– Вы куда? Что случилось, – люди обернулись к ним.
– В подвалы прячьтесь,  – Бас крикнул это на бегу, но его услышали.
Несколько мужиков бросились к ближайшему подъезду.
За двором темп пришлось сбавить. На дороге дымили две свежие воронки от гаубичных снарядов. Поднявшийся на дыбы покореженный асфальт преграждал путь. Пришлось свернуть под деревья двора – старые мощные тополя. И только миновали опасное место, как за спиной один за другим дважды рвануло. Не оглядываясь, прошмыгнули между двух пятиэтажек. Перескочили через узкую бетонку. Тут народ уже сам организованно перебирался в подвал. Казак рысцой направился к среднему подъезду. Навстречу спускались люди. Женщины, дети, мужики. Прижимая к груди в спешке собранные узлы, торопились к подвалу. На улице снова разрывались снаряды.
Казак обернулся:
– Ждите на улице. Виталик, за мной.
Вдвоем, расталкивая спускающихся соседей, исчезли за распахнутой дверью. Бас, переглянувшись с женщиной, повернул к выходу из подъезда.
Ветер набросился на них с удвоенной силой. Когда бежали, и не замечали. Володя вспотевший, сразу подмерз. Легкая дрожь пробежала по разгоряченному телу. Оглянувшись на спутницу, заметил, что она тоже плотнее кутается в пуховик.
Остановились на дороге.
Женщина неожиданно улыбнулась:
– Тебя как звать-то, вояка? – Похоже, на него положили глаз.
Бас вернул улыбку:
– Володя. А тебя?
– Наташа.
 – Хорошее имя.
Он присмотрелся. А она ничего. Симпатичная. Фигурку в пуховике как следует не разглядеть, но, похоже, и там у нее все в порядке.
– А ты кто этому казаку?
– Жена, бывшая. В разводе мы.
– А что тогда вместе?
– Живем в одной квартире. Уходить некуда, ни ему, ни мне. Да и не развелись ишшо официально. Он так добрый. Только раненый. В то самое причинное место, – в глазах усмешка, а за ней боль. И надежда.
На него что ли? Ну, у него-то с этим делом все нормально. Во всяком случае, подруги не жаловались.
Над головой оглушительно грохнуло. Бас инстинктивно пригнулся, успев рукой прижать и голову женщины. По спине больно ударило. На голову посыпалась бетонная крошка. Володя дернул в сторону, увлекая и Наташу. На дорогу падали куски стен, звенели разбитые стекла, пыль забила нос. Откашливаясь, оба упали в притоптанный снег за стволом толстого тополя.
Пыль оседала. Торчащая арматура, фрагменты квартир, с обрушенными стенами, свисающая на шнуре разбитая плазменная панель на высоте пятого этажа. Наташа, зажав рот рукой, глухо вскрикнула. Подъезда не существовало. То, что только что было частью многоквартирной панельной пятиэтажки, лежало внизу грудой бетонного хлама вперемежку с какими-то тряпками, балками, игрушками. Очередной снаряд разорвался за домом, следом еще несколько разрывов. На соседней улице, за спиной, в скверике, еще где-то. Володя не мог отвести потемневших глаз  от разрушенного подъезда. «Там же люди спускались по лестнице. И казак. Успел в квартиру заскочить? Нет?» Из других подъездов выскакивали жильцы. Плач, крики, оклики. Стоны со стороны подъезда. Наташа дернулась к дому. Володя остановил ее, прислушиваясь. Показалось, или нет?
– Стой, не двигайся.
Она послушалась.
Рычание моторов раздавалось откуда-то из глубины района. Выстрел, грохот взрыва. Этот звук Бас не спутал бы ни с каким другим. Танки!
– Что это, Володя?
– Это, Наташка, смерть. Уходим. Быстро.
Она что-то говорила, но Бас, почти силком приобняв женщину, поволок в сторону. Там, на бетонке между многоэтажек он приметил дорожку из люков. «Какой-нибудь, да открою».
Подхваченной на бегу арматуриной он с первого же рывка поддел тяжелый чугунный диск коллектора.
В лицо пахнуло канализацией. Ржавые перекладины лестницы убегали вниз, а там, на дне струился тонкий ручей отходов.
– Спускайся.
 Умоляющий, не верящий взгляд.
– Может, не надо?
За спиной, шагах в двадцати разорвался снаряд. Несколько человек, перебегавших между домами исчезли в разрыве. «Танки. По людям прицельно бьют».
– Ну!
Наташа, судорожно вздохнув, села на край люка.
Дождавшись, пока ее голова скроется под землей, Бас шагнул на первую ржавую ступеньку. Спустившись ниже, подтянул люк и, напрягшись, закрыл над головой отверстие.
Полная темнота и вонь. По опыту знал, ко всему можно привыкнуть. Тем боле, что сидеть тут весь день Володя не собирался. Пусть танки и пехота, особенно злая в первые часы штурма пройдет. А там можно и выбираться. Вряд ли у укров задача перебить всех гражданских. Скорее, запугать, да самим не сгинуть. Это да. Вот и будут палить во все, что движется.
«Надо только переждать. А вот потом уже будем посмотреть. Не может такого быть, чтобы  вэсэушники прорвали всю оборону разом. Вероятнее, сосредоточив главную силу на одном марьинском направлении, они сумели прорвать фронт, и сейчас танки продвигаются в город, не встречая сопротивления. Но это пока. Наверняка в Донецке уже в курсе прорыва, и сейчас навстречу стягиваются все имеющиеся поблизости силы. А это и милиция, и МЧС, и бойцы охраны. Все вооружены автоматами, как минимум. В администрации взвод охраны с минометами. Наверняка и что потяжелее найдется. Задержат, а там и с фронта основные силы подтянутся. Не думаю, что украм этот прорыв легкой прогулкой покажется. Кровью умоются».
Они сумели устроиться над ручьем с помоями. Ступни скользили. Приходилось опираться на стены, пальцы проваливались в густую слизь. Наташа тихо ругалась. «А она молодец, другая на ее месте уже бы в истерике билась. А эта только матерится. Крепкая». Над головой прогрохотал гусеницами тяжелый танк. Невольно оба пригнулись. Наташа одной рукой ухватилась за бушлат на груди Баса. Он придержал ее за талию. Так и стояли, тяжело дыша и прислушиваясь к тому, что происходило наверху.
Разрывы прекратились. Танки стреляли уже где-то далеко. «Глубоко ли они пробрались? Наверняка, Шахты миновали. Где-то там их должны встретить».
И тут взрыв, еще один. И все там, куда ушли танки. Стрельба резко усилилась. Запели пулеметы. Приглушенные хлопки минометов он узнал сразу. «Наши встретили. Не ошибся в расчетах. А раз так, надо выбираться».
Чугунный диск медленно сполз в сторону, светлое небо ослепило. Выбравшись первым, Бас помог Наташе. Столкнув крышку на место, не дай бог, кто провалится, он потянул женщину вглубь дворов. У скамейки два тела. Женщина и ребенок. Лет пяти. «Суки! Что они вам сделали?» Наташа вскрикнула. Тоже увидела убитых.
Скорей, скорей, пока не заклинило. Если и начнется отходняк, то пусть это произойдет в безопасном месте. В относительно безопасном. 
В соседнем дворе кричали женщины. В голосах страх и боль. Очередь из АК всколыхнула морозный воздух. Володя замер. Наташа подняла непонимающе глаза.
  – Замри, – он осторожно выглянул из-за угла.
Боевики из нацбата, орудуя прикладами, сгоняли жителей на детскую площадку. Вокруг, отпуская скабрезные шуточки, выстроились бойцы. На рукавах бушлатов, таких же, в который одет и Бас, свастики с закругленными краями. А в стороне творилось обычное для такой публики непотребство. Двое держали согнутую в позиции раком совсем молоденькую девчонку. Третий, сверкая голой задницей, наяривал сзади. Девушка только мычала, сил сопротивляться у нее, похоже, уже не осталось. Из подъезда вывалилась толпа гражданских с испуганными лицами. Покрикивая на них, следом выскочили бойцы националистического батальона. Кто-то из донецких жителей одет, успел накинуть крутку, а вон мужик в одних майке и трусах. Пожилая женщина в халате и в тапочках. К ней жмется девочка лет семи, укутанная во «взрослое» пальто. «Даже одеться не дали. Вот же фашисты!» – Володя отпрянул.
Помочь людям – нечего и думать. Можно, конечно, выскочить с возмущенными  криками. Но умереть красиво – это все-таки не та цель, которую ставил перед собой Бас. А вот выжить и отомстить – задача более подходящая, и даже немного реальная. Главное, сейчас не попасться. А позиция очень неудачная. Стоит любому нацику отойти в сторону нужду справить, и их обнаружат. Возвращаться в канализацию не хотелось.
Он догадывался, зачем людей сгоняют на площадку. Наверняка, сейчас пойдут шманать пустые квартиры. Как говорится, кому война, а кому мать родна.
Ситуация почти безвыходная. Взгляд цепляется за распахнутый подъезд дома с их стороны дороги, опять люк канализации. Нет, только не это, Наташка не выдержит. Трансформаторную будку. Трансформаторную будку! Это шанс. Вряд ли нацики полезут в ее электрическое нутро. Если только проверить, не прячется ли кто. Но рискнуть стоит. Других мыслей в голове все одно нет.
Прижав губы к ушку женщины, тихо поделился планом. Локон чуть щекочет верхнюю губу. Эх, в другой бы ситуации... 
– Шагом, на цыпочках. Ты впереди, я сзади.
И снова фривольная мыслишка. «Да что ты будешь делать?! Женщины давно не было, что ли? Ну да, давно. Месяц. Так, успокоился. Не до этого».
На двери замок. В руке старая арматурина. А бить нельзя, услышат. Аккуратно отогнул край металлической двери. Упер в косяк. Дернул. Дверь распахнулась вместе с петлями и замком. Хорошо успел придержать, а то бы грохоту было!
Внутри пыльно. Тихо гудит трансформатор, мигает какая-то лампочка. Осторожно притянул дверь. Вставил петлю в развороченное кирпичное отверстие. Прижал. Вроде вошло, а, значит, с улицы ничего не видно. По крайней мере, если не приглядываться.
Обернулся. Глаза полные слез. 
– Что же это делается?
Притянул женщину к себе, и она послушно уткнулась носом в грудь.
– Ничего, ничего. Это у них праздник ненадолго. Мы еще пройдемся по Крещатику в торжественном марше!
Затихая, Наташа глубоко вздохнула.
Крики в соседнем дворе не смолкали несколько часов. Устав стоять, они присели в углу. Наташа прижималась к Басу, иногда вздрагивая. Он высвободил руку и обнял ее. Женщина подняла благодарные глаза. Будь они в другой ситуации, после такого горячего взгляда должен был состояться не менее горячий поцелуй. Но он удержался. К тому же от них после канализации изрядно попахивало. Ну и какая тут романтика, скажите ,пожалуйста? А ведь чуть не повелся. Знакомы всего несколько часов, а такое ощущение, будто несколько лет. Вот, блин, и че теперь делать? К себе вести, что ли? Похоже, придется. И признайся хоть мысленно, тебе и самому этого хочется».
Женская головка легла на грудь, пальчик с аккуратным ноготком обвел пуговицу бушлата:
– А ты женат?
Мысленно Бас вздохнул. Он так и знал, чувствовал. По глазам видел. Он ей не безразличен.
– Не-а.
– А что так?
– В разводе.
– Характерами не сошлись?
– И характерами тоже.
– Что, стерва была?
Он цокнул:
– Да не сказал  бы. Просто не сложилось.
Она помолчала, палец продолжал кружить по ободку пуговицы:
– Так часто бывает. А сколько тебе лет?
Володя хмыкнул. Он не хотел ее обижать, вырвалось:
Она встрепенулась:
– Нет, если не хочешь не отвечай.
– Я что, барышня, возраст скрывать? Тридцать три мне. Большой уже.
– Ага, большой. А мне двадцать девять.
– А я думал, двадцать пять.
Она засмеялась:
 – Льстец. Но приятно.
Володя зажал женщине  рот. «А губы у нее горячие». Оба замерли. На улице громко говорили. И люди приближались. Он даже разобрал несколько слов. Кто-то хватался, что шкатулку с рыжьем  нашел. Другой  сменил тему:
 – Пустой номер. Дураков нет в такую холодрыгу в будку лезть.
– Счас и поглядим.
«Вот суки, по-русски говорят. А русских убивать им не западло. Но за себя мы еще повоюем».
Он отнял руку. Показал глазами, чтобы медленно вставала. Подскочил сам. В потной руке зажата арматурина. Как по заказу, с одной стороны край обломан, получилось острие. Не очень ровное, но пойдет. «На безрыбье, как говорится, и рыбака раком». Мысленно ухмыльнулся. «Опять пригодилась. Как та палочка-выручалочка из мультфильма про зайца и ежика».
– Стой вот здесь, – он прислонил ее – послушную и испуганную – сбоку от входа.
Дверь распахнут, ее видно не будет. Шансов мало, но они есть. Сдаваться нацикам он в любом случае не собирался. «Наслышан, что они с «ватниками» делают.  Нет уж, нет уж. Лучше в бою пасть неравном. Тьфу-тьфу. Не пасть, а победить. Слово – оно материально, как и мысль, прочь упаднические мысли».
Дверь резко распахнулась, и Бас чертиком выскочил на улицу. Арматурина, поднырнув под бушлат, с треском прорвала ткань. И глубоко вошла в низ живота первому нацику. Вытаращенные глаза, во взгляде – удивление. Умирать – всегда в первый раз.
Второй – тот  самый говорливый, застыл столбом ЛЭП. Володя успел выдернуть арматурину и в прыжке стегануть говорливого по голове. Шапка смягчила удар. Но боль, должно быть, не шуточная. Нацик схватился за голову, губы скривились, застонал. Правильно, лучше за голову, чем за автомат, что за плечом висит. Расслабились. Привыкли воевать с мирными жителями.
Вторым движением Бас воткнул металлический прут в горло. Кровь брызнула ручьем. Враг беззвучно ухватился за торчащий из тела посторонний предмет. Глаза еще пытались рассмотреть убийцу, но из глубины зрачков уже поднималась белесая муть.
Рывком выдернул арматурину, и нацик кулем завалился под ноги, заливая снег черной кровью. Вокруг никого. За домом, там, где детская площадка, превращенная в пыточную, голоса и смех. Цирк у них там. Суки! Он сдернул автомат с плеча первого, тот не так запачкан в крови. Перевернув тело, расстегнул ремень, на котором болтался, судя по весу, не пустой подсумок. «Вот это уже другое дело. А то бегаешь как дурак с пустыми руками». Вооружившись, он почувствовал себя более уверенно. Хотя понимал, что затевать войнушку с ротой нациков – самоубийство. Лучше уже по-тихому свалить.
– Бежим, – шепотом.
Рука Наташи потянулась навстречу. Увидев мертвых, мыкнула. И все. «Все-таки, девка – молоток!»
Схватил мокрой от пота ладонью тоже скользкую женскую ладонь. «А куда бежать?» В противоположной стороне от концлагеря – два дома, а за ними пустырь. Там нацики еще не шарили, или шарили? Людей, во всяком случае, не видно. Либо в подвале, либо тоже на детской площадке. Отпадает. На пустырь лучше не соваться – если не эти углядят, то другие, оттуда, где сейчас бой идет.
 – Володя,  – она тоже шепчет еле слышно. – Туда можно, – палец тычет в ближайшую пятиэтажку, там вокруг по тротуару убежим.  – А в глазах растерянность, понимает, что предложение так себе. Нацики могут весь район шерстить.
Но стоять рядом с двумя трупами еще глупее.
– За мной, – не выпуская руки, он побежал по тропке в указанном направлении.
 И только заскочили за угол, как у крайнего подъезда обдали жаром наглые голоса. Кто-то заржал, противно, вызывающе. Так могут вести себя только захватчики. Еще по военным фильмам о Великой Отечественной помнил. Вылитые фрицы по матрице поведения.
За углом прижались к панельной стене. Голоса удалялись. Переждав пару минут, он рискнул выглянуть. Спины в бушлатах исчезали за домом, перед которым трансформаторная будка. Сейчас увидят, и капец. Все вокруг обшарят.
– Бежим.
Ноги вязли в сугробах, дыхание сбилось, сгустки пара, как из горячей трубы, вырывались изо ртов, пятиэтажки меняли друг друга. Пока везло, дворы, словно повымерли. И в окнах никого не видно. Люди, наверное,  прячутся в подвалах. Впереди –разбитая снарядами школа, не сейчас, давно уже. Нетронутый снег лежит на разбитых кирпичных стенах, площадка, где когда-то проходили линейки, завалена кучами битого кирпича и изломанного асфальта. Забор из металлических прутьев частично повален, частично разобран.  И все под снегом.
За школой – зеленка. Парк. Оттуда ветерок доносит звуки работающих моторов. Танки или БТРы. Не разобрать. И так, и так – хреново. «Но другого варианта нет». Он потянул женщину за собой в обход школьного двора. Если по следам будут искать, так хоть не сразу увидят, если кругаля дать. Может лень им будет вокруг заброшенной школы лазать. Пока следов полно. Народ здесь ходит.
Бегом, огибая переднюю линию школьной площадки, завернули по нахоженной тропке вдоль поваленного забора. А тут снежная целина. «И мы топтать не будем». Поднырнув под уголком – перекладиной, оставшейся от забора, в той же последовательности устремились к углу спортзала. Он почти целый, только крыши нет. Похоже, снаряд в ней и разорвался.   
Наташка терпеливо сопит позади, словно клещ, вцепившись в его ладонь. Незнакомая раннее ответственность за жизнь близкой женщины, – да, уже близкой, – придает силы. Он понял, что будет за нее бороться, даже на пределе сил и сознания. «Никому не отдам! Только через мой труп. Нет,  такого «счастья» не надо. Лучше обойтись без подвигов. Тихо пересидеть, а там видно будет. Или наши вернутся, или сами будем к ним пробираться. Ночью. Высидеть на улице до утра все одно не сможем. Застынем напрочь. И тогда бери его, Владимира Басова, крепкого мужика тридцати трех лет от роду, только что нашедшего свою женщину, голыми руками. Дудки вам, а не Баса». 
 
Глава 20
Думский час. Сегодня на утреннем заседании в третьем окончательном чтении был принят закон, как его называют в коридорах власти, о насилии над детьми. Пояснила одна из инициаторов этого закона Оксана Пушкина:
– Сегодня в наших семьях ежеминутно происходит насилие. Мужья бьют жен, детей, калечат тела, калечат души. Это страшно. Мы подготовили законопроект, в котором расширили сферу участия в жизни семьи органов опеки и просто неравнодушных граждан, которым теперь достаточно набрать телефон доверия и сообщить о происходящем насилии. По первому же сигналу специалисты выедут на место, где примут все необходимые меры, вплоть до изъятия детей из семей или ареста мужчины. Тем, кто высказывал сомнения в его принятии, полагая, что детям в родной семье все-таки лучше, чем в чужой, скажу так. В тех семьях, куда попадут потом дети, им будет точно лучше, потому что в какие попало специалисты из органов опеки детей просто не отдадут.
 – А правда, что усыновлять и удочерять детей получат возможность и семьи, так сказать, где, например, два папы.
 – Не вижу в этом ничего страшного.
Двое полицейских, прохаживающихся у киоска Роспечати, неприязненно покосились в сторону группы молодых людей спортивной наружности. Человек семьдесят, только на вскидку. Такое количество граждан, собравшихся в одном месте, не могло не вызывать у стражей порядка вполне обоснованного беспокойства. Особенно в такой день. На соседней улице вот-вот должна начаться демонстрация элгэбетешников. Полицейские – молодые послеармейские ребята не одобряли акцию лиц нетрадиционной ориентации, но вслух старались об этом не говорить. Терять работу, да еще с очень неплохой зарплатой не хотелось. Пойди постом устройся куда-нибудь. Работы-то другой нет. Да и делать они ничего больше не умели.
В этот момент в группе ребят кто-то расправил радужный флаг, и полицейские выдохнули облегченно. «Так они из этих». И оба потеряли интерес к спортсменам. 
– А ты вовремя флаг-то. – Артем подмигнул Ване Слюсареву, – Где взял-то?
– А, купил. Зашел в этот, магазин для озабоченных. А там,.. чего только нет...
– Ладно, потом расскажешь… особо озабоченным. Сейчас коротко по диспозиции. Двигаемся в сторону улицы Иссахара. Шествие ихнее счас уже начнется. Не теряться. Ваня, ты рядом. Нужную ты вещь купил. – Слюсарев, расплывшись в улыбке, махнул флагом в разные стороны. – Ты погоди махать. На нас уже люди косятся. Счас побьют еще. – Народ лениво посмеялся. – Короче. Проникаем через оцепление, пользуясь этим флагом. Кто не понял, уточняю. Говорим, что мы тоже из этих, но опоздали малость.
– А баб бить? Ну, этих, лесбиянок? – поинтересовался кто-то.
– Женщин мы, вообще-то, не обижаем. Но, то женщин. А этим шмарам... ладошкой достаточно будет.
Миша выбрался вперед:
– А если скажет – докажите.
Тут уж  народ заржал в полный голос.
– Цыц, – шутливо прикрикнул Артем. – Разберемся. В крайнем случае, я вот эту морду, – он двумя пальцами сжал челюсть брата, – поцелую в засос.
– Я тебе поцелую,  – тот почесал здоровенный кулак.
Дождавшись, пока друзья отсмеются, он коротко закончил.
– Начинаем после меня. Айда.
Колонна с лицами нетрадиционной ориентации уже двигалась внутри оцепления из полицейских. Собралось немало. На первый взгляд, несколько сотен. Шагали, как парочками, так и по одному. Бабы обнимались, без стеснения расстегивая куртки и лазая друг дружке в бюстгальтеры и трусы. Раскрашенные мужики смотрелись неестественно. Некоторые подпрыгивали. Не от холода, от морального возбуждения. Другие махали радужными флагами. У одного на плакате Миша прочитал: «Мы тоже люди». «Ага, люди. Извращенцы! Дома бы сидели, никто бы вас и не трогал. А уж раз вышли пропагандировать, не обессудьте».
Как и обещал новый пока не утвержденный мэр, полицейские встали плотной цепочкой, лицами к тротуару, на котором поглазеть на заявленное шествие, собралось, наверное, пол города. Не протолкнуться. И все что-то кричат, в основном, крайне обидное участникам шествия. Много молодежи, часть с шарфами на шее, футбольные и хоккейные фанаты. Этим только кулаки почесать. Впрочем, Миша с компанией собирался заняться тем же самым.
Догнали лидеров шествия минут через пятнадцать. Очень уже сложно было пробираться. Хорошо, еще Иван догадался флаг свернуть. А то неизвестно, чем бы закончился их марш-бросок через толпу крайне возбужденного народа. В голове колонны лиц двигались крепкие ребятки. Миша, решил – боевая группа, так сказать, «боевые пид...сы». Все накачанные, видать качалку уважают. Наверное, у них своя есть, где им никто не мешает. Это тогда качок перепутал чего-то, видать, раз к ним приперся. Выбрав в ряду полицейских офицера, на погонах три звездочки – старший лейтенант, Артем, нахально расталкивая зевак, пробрался к нему.
– Товарищ офицер, – тонким голосом обратился Артем. – Пустите нас, пожалуйста, к нашим друзьям. – И мило улыбнулся. На его зверской физиономии улыбка выглядела неоднозначно. 
Миша с трудом сдержал смех. Позади корчился в судорогах Иван. Ему можно, его не видно.
Полицейский подозрительно окинул взглядом спортсмена:
 – А ты, что, тоже из этих, голубых? – неуверенно поинтересовался он.
– Ну да, – строя глазки, кивнул Артем, незаметно сигналя за спиной Ивану. Тот, догадавшись, что от него требуется, развернул радужное полотнище.
– Ну, вообще-то не положено, – засомневался старший лейтенант. – А сколько вас?
– Да тут мы все собрались, с области, наших поддержать, – закатив глаза, он покачал головой. – Мы так долго ждали этого дня.
– Ну, хорошо, – сдался офицер. Тронув за плечо бойца, все это время презрительно поглядывающего на Артема, мотнул головой назад. – Трефильев, пропусти пи.... граждан.
Боец, не убирая ухмылки, посторонился.
Артем откормленным ужом скользнул в образовавшуюся щель. За  ним устремился Миша с Иваном, которого в нетерпении подталкивал в спину Леня.
Им уже кричали:
– Друзья, вы откуда?
– Здорово, что успели.
– Из района, – откликнулся Артем, оборачиваясь.
Ребята продолжали вливаться в ряды элгэбэтэшников. Те молча сторонились, с удивлением поглядывая на вновь прибывших. Из первого ряда пробрался здоровый качок. Из боевых.
– Вы откуда, ребятки?
– Районные мы, районные.
– А что-то я вас не знаю никого, – он озабоченно нахмурился. – А из какого района?
В этот момент слегка удивленные полицейские перекрыли щель за последним спортсменом. Артем понял, что дальше ждать нельзя. Вычислят.
– Из любого района, – челюсть качка с хрустом ушла влево, и он молчком ткнулся головой в асфальт.
Нокаут.
И тут в ряды голубых и лесбиянок, словно вихрь ворвался. Сразу несколько десятков тел полетели следом за качком на дорогу. Мало кто поднялся. Визг, писк, кхеки. Лица рванули в стороны, но там полицейские. Постучав кулаками по спинам напрягшихся, но даже не подумавших отойти охранников, они помчались в голову колонны. А навстречу, слегка пригнувшись и хищно оскалившись, уже двигались непонятные варвары.   
Народ на тротуаре восторженно заулюлюкал. Свист и кричалки. Фанаты беснуются. Слова не разобрать, да и не до них.
Качки сопротивлялись недолго. Мышцы, конечно, накачали, но вот обращаться с ними не научились. Против кикбоксеров не единого шанса. Миша метался в толпе, пытаясь треснуть хоть кого-то. Но почти все под крепкими ударами  спортсменов разлетались еще до того, как он успевал подбежать. Но вот к нему спиной вперед вылетел паренек с тонкой шеей. Обрадовавшись, Миша от души приложился носком кроссовки «пыром» к его заду. Тот взвизгнул, как девчонка, и, придерживая зад руками, мигом обернулся. Следующий удар в нос, свалил его. Миша удовлетворенно потер кулак, отыскивая взглядом еще цели.
Охранник, только что пропустивший спортсменов, обернулся к офицеру, с интересом, и даже, кажется, с удовольствием наблюдавшему за дракой.
– Товарищ старший лейтенант, а мы что, вмешиваться не будем?
– А ты хочешь? – не отрываясь от картины побоища,  отозвался тот.
– Ну, разве что ребяткам этим помочь, районным.
– Я тебе помогу, – отвлекся офицер. – Стой, давай. Сами справятся. А вообще у нас команды в их внутренние разборки вмешиваться не было. Все понял?
– Так точно, – расплылся в широкой улыбке боец.
У него что-то спросил полицейский, стоящий по другую руку. Боец, похихикивая, начал объяснять.

Глава 21
И.о. президента Рассеи Андрей Бер на встрече с промышленниками заявил, что расчеты в долларах на любых площадках отныне являются приоритет государственной политики. Любые проплаты в национальных валютах с этого дня считаются нелегитимными, за исключением заключенных по долгосрочным договорам. Но и их при первой же возможности необходимо перевести в основную расчетную валюту.
В Махачкале продолжаются уличные бои. Силы правопорядка пытаются выбить борцов за независимость, закрепившихся на проспекте Акушинского.  Также локальные бои разворачиваются на других улицах города. Как передает наш специальный корреспондент Дима Умаров, выстрелы не смолкают ни на минуту. Борцы за свободу пытаются донести до полиции, что они не хотят крови. И призывают полицейских сдаться. К сожалению, все их призывы остаются без ответа. Лидер восставших Баязет предупреждает, что вся вина за неоправданно жестокое применение силы против мирных граждан Республики ляжет на тех, кто сейчас отказывается сложить оружие.
В кабинете витал густой сигарный аромат. Закинув ногу на ногу, Посол пережидал приступ паники исполняющего обязанности президента. Сдерживая рыдание и тыкая пальцем в сторону улицы, Андре Бер частил скороговоркой. Брызги слюны летели на дорогой ковер. К счастью, ближе, чем на два метра он не приближался. За столом с каменным выражением лица застыла и.о. премьер-министра Голая.
Сделав очередной круг по кабинету, Андрей Бер снова замер за спиной Ольги Голой, напряженно вглядываясь в изображение на мониторе, куда выводилась картинка с уличных камер наблюдения. Перед зданием правительства бушевала огромная толпа. Словно океанский шторм, народные валы шумели и раскачивались, запрудив все пространство перед металлическим забором до самого парапета, за которым начиналась уже другая волна – речная. Несколько особо рьяных молодых людей забрались на забор. Толпа скандировала: камеры звук не передавали, и здесь, в кабинете премьер-министра, где чиновники оказались запертыми с самого утра, стояла полная тишина. Но что кричат на проезжей части перед Домом правительства, они знали. Время от времени в кабинет входил офицер охраны, от которого запертые руководители и получали основную информацию. Многие скандировали: «Долой предательскую власть». Плакаты, сосредоточенные ближе к воротам, поднимали и другие темы. Два от руки написанных транспаранта гласили: «Крым – не наш» и «Люди с голоду пухнут, а они Крыму помогают». Поднимались над головами и другие плакаты: «Остановите рост цен на ЖКХ», «Даешь бензин из Венесуэлы. Там в сто раз дешевле». Самое неприятное, что полиция, присланная утихомирить разбушевавшуюся чернь, заняла позицию нейтралитета. А многие из полицейских откровенно поддерживали собравшихся.
– Как они могли так организоваться, что мы не уследили? – возмущался и.о. президента. – Кто стоит за ними? Уважаемый посол, вы же все на контроле держите, без вас мышка кошке на зуб не попадет, как вы это пропустили?
Посол стряхнул пепел с сигары на иранский ковер, рука неопределенно махнула:
– Вообще-то, я вас предупреждал.
 – Когда? – Бер замер в недоумении.
 – Я говорил, что надо действовать более решительно. Не полицию сюда присылать, а росгвардейцев, да с приказом не церемонится.
– Вы предлагаете открыть огонь по мирным людям?
Посол поморщился, словно услышал откровенную глупость:
– Я вас умоляю. Почему-то в Гонконге никто не побоялся расстрелять зарвавшихся демонстрантов, а вы чем хуже.
Андрей Бер в ужасе округлил и без того большие глаза:
– Это же преступление против народа. Мне этого не простят. На носу выбору. Вы же должны это понимать.
– А, – посол снова махнул рукой. – Нарисуете вы выборы. А быдлу все одно, за кого голосовать. Тем более, что  реальных конкурентов у вас нет. Не считать же за такого главного коммуниста. С него песок уже сыпется. Да он боится успеха, больше, чем поражения. Понты одни, как у вас говорят.
– Да. А Гридина как считать? Этого председателя виртуального колхоза-миллиардера. Тоже понты? Вы же сами его проталкиваете? Думаете, не знаю.
– Бросьте, Андрей. Это делается исключительно для отвода глаз. Так сказать, ложное направление удара. В то время, как все основные силы будут сосредоточены на другом участке. Элементарная тактика. Вы лучше меня это должны понимать. В избиркоме знают, кого нужно выбирать?
– Знать-то знают, – Андрей немного успокоился. – Но как-то неспокойно.
– Водички попейте, Андрей Дмитриевич.
Он резко развернулся к и.о. премьер-министра:
  – Вы еще не лезьте! Со своей водичкой.
Ольга будто не услышала.
– Все будет нормально. Вот увидите.
– Что будет нормально? Вот это нормально? – он вытянул руку в сторону бушующей улицы. – Это – ненормально! Раньше, когда Путин жив был, они по нашей повестке выступали. Страну раскачивали. И это было правильно. А вот сейчас что-то идет не так. И мне это «не так» очень не нравится. Еще и этот парад суверенитетов. Как вы и просили, мы ничего не предпринимаем. Но это же как зараза распространяется. Вчера Сибирский Край, сегодня Уральский. На очереди Татарстан, Башкирия. Южно-Сибирский край. Там вообще, китайцы всю власть под себя подмяли, – он замер напротив посла. Глаза неожиданно потухли. – Что от страны останется? Центрально-черноземный округ? Народ нам этого не простит.
– Да бросьте вы. Когда это вас останавливало? Когда пенсионную реформу проталкивали? Или когда армию, кстати, очень удачно, разваливали? Или, может, когда тарифы на триста процентов поднимали? Что-то я раньше у вас таких приступов совести не видел. Или в патриоты записались? Забыли, где все ваши деньги хранятся? Напомнить, в какой стране ваша дочка разлюбезная бизнес делает? И как-то у нее все удачно получается. И заказ правительственный вовремя подлетел. Случайно, думаете?
Исполняющий обязанности президента поднял ладони в примиряющем жесте.
– Все, все, я понял. Больше не повторится.
– Водички налить? – Ольга Голая ухватилась за ручку хрустального кувшина.

Глава 22
Интернет-ресурс «Ин.яз.»: Япония встревожена. Наступательная политика Рассеи, находящейся сегодня фактически в разобранном состоянии, не соответствует нынешнему статусу страны на международной арене. Открытие крупнейшего в России рыбоперерабатывающего завода на острове Шикотан, а также размещение на островах Матуа и Парамушир Курильской гряды дополнительных систем ПРО (ракетные комплексы «Пугач»), что, несомненно, усилило оборонный потенциал страны в регионе, возмутили японских политиков. Резкие заявления посыпались, как из рога изобилия. По официальным каналам объявлено, что Японские власти соответствующе ответят на эти события. Меры будут самые действенные  и Рассейским властям не понравятся.  Об этом заявил генсекретарь правительства Японии Ёсихидэ Суга.
Спортзал пугал морозной пустотой и гулким эхом. Сдерживая разбушевавшееся дыхание, пробрались в дальний угол, где виднелась каморка физкультурника с выдранной дверью. Под ногами оглушающее хрустело стекло из выбитых окон и россыпь бетонной крошки. Это с разбитого потолка. Оказалось, что он обрушился не полностью, часть у стены, примыкающей к зданию школы, уцелела. В каморке пусто. На полу обугленные части раскуроченного стола, кто-то палил костер. Сейчас бы огонь не помешал. Но не судьба. По дыму вычислят на раз-два. Маленькое окошко под потолком, стекло, как везде, отсутствует. Подтянувшись на подоконнике, выглянул. Снег, утоптанный собачьими следами, пара высоких лип. «Если что, используем как запасной выход. Хоть какой-то позитив». Побродив по спортзалу, отыскал несколько кусков поролона, оставшихся от растерзанных матов. То ли взрывы постарались, то ли местные варвары. Устроились в углу коморки физрука. На промерзшую стену не навалиться, сразу промерзаешь сам. Поерзав, подложил под спину кусок мата. Так-то лучше. Наташка сразу прилегла рядом, устроив головку на груди Баса. Он погладил по вязанной шапочке.
Через несколько минут, под грохот снарядов и пулеметный скрежет они уже жарко целовались.
Полностью книгу можно прочитав, заказав через интернет или купив в магазине..