Ведьма из крепости Гондриг

Вечером в крепостной казарме никто не может сомкнуть глаз. Бесконечный ряд грубых деревянных топчанов слабо освещён коптилками. Окна на ночь заложены ставнями. Караульные меряют шагами наружную стену. Триста здоровых мужчин ворочаются на жестких тюфяках. До сна ли тут, когда сегодня в крепость прибыла единственная женщина-гвардеец, да еще и в чине капитана, пусть и временно разжалованного в уорэнт-лейтенанты? Да еще и родом из ведьм?

Днем ведьму Гиниор успели увидеть немногие. Едва войдя в крепость, красотка угодила под арест. Прямо во дворе при всех зарубила мечом долговязого пошляка Мейвилла. В наказание загремела в колодочный подвал. Порядок есть порядок, даже если ты носишь юбку и сиськи.

Убийство собрата по оружию в императорской гвардии карается тяжко, если свершилось оно без причины. Но дюжина свидетелей поклялась, что капрал Мейвилл сам напросился на взбучку, и комендант Берлих проявил снисхождение. Назначил всего десять суток ареста за убийство при оскорблении чести. Таким образом, жизнь задиры Мейвилла была оценена не дороже чем потравленное крестьянское поле.

Теперь триста гвардейцев не могут уснуть, зная, что внизу, в подвале, изнемогает растянутая в штрафных колодках новенькая красавица-капитанша. Мужчинам рисуются картины одна слаще другой.

Без привычки колодки в карцере не всякий выдержит. Когда стражи защемят пленнику запястья и лодыжки в дубовые блоки, становится невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой. Нельзя ни высморкаться, ни убрать из глаза соринку, ни в заду почесать. Если ведьма вдобавок пыталась ругаться и шуметь, надзиратели наверняка втиснули ей в спелый рот надежный кожаный кляп.

Гвардейцы, уже видевшие капитаншу и наделенные фантазией более других, воображают, что туника на бедрах скованной Гиниор, наверное, задралась до самого пояса. В свете чадящих факелов искрятся и переливаются ее черные волосы и тесные кожаные лосины, по лицу сбегает пот, подстилка под пышными ягодицами промокла насквозь, в глубоком вырезе беспомощно белеют аппетитные груди...

А запах? Какой запах испускает свежее женское тело, затянутое в кожу и шёлк?… Обонять его – вроде как после трехдневной конной скачки вбежать в лесное озеро и погрузить лицо в упругую травяную теплоту. Оголодавшие по женскому телу воины кряхтят, набивают трубки и в голос обсуждают, что сотворили бы с узницей, доведись им попасть к ней в подвал.

- Да она, говорят, ведьма! – отрезвляет всех Губальт, громко почесывая в паху. – Ничего над ней не учинишь!

- Почему не учинишь? – это кто-то из молодых.

- Болван ты, Седрикс. Каждая собака знает: на ведьмах лежит особое заклятье. Если мужчина надругается над нею помимо воли, то сразу превратится в вонючего черного козла.

Под сводами казармы катится изумленный вздох.

- Неужто в козла? Что ж выходит, ведьмы ни с кем не спят?

- Отчего не спят? Верный способ есть, но только один. Чтоб не случилось позорного превращения, ведьма должна в тебя влюбиться и возлечь с тобой по согласию. Счастливчик не пожалеет! Болтают, будто в постели ведьма заткнет за пояс самую искусную шлюху, да вот беда – будет до смерти ревнива. О других бабах лучше думать забудь, ведь влюбляется ведьма единожды в жизни.

- Складно врешь, Губальт, но возможно ли влюбить в себя непокорную ведьму, одинаково владеющую мечом и волшбой?... Скорее я поверю, что в меня влюбится комендант! – не унимается молодой Седрикс.

Все смеются.

- А это только в срамное место иметь ее нельзя? – интересуется хриплый и ехидный Олаф. – Вот ежели, к примеру, в рот ей петушка затолкать, зачтётся оно за поругание или нет?

- Рискни, коли храбрый! - предлагает Губальт. – Пройдет благополучно – тоже в очередь встанем!

Казарма вновь содрогается от хохота, огоньки коптилок дрожат в спертом воздухе.

- С новой капитаншей шутки плохи! – одобрительно замечает десятник. – Мейвилла зарубила и не поморщилась. Ловкий у нее приемчик - во время драки подол задирать! Мейвилл и вытаращился на ее трусики. И пропустил удар!

Олаф потягивается, хрустя буйволиными плечами.

- Обзову-ка я, пожалуй, с утра начальника смены старым дурнем! На несколько деньков тоже в подвал посадят, рядышком!

- В колодках ведь сидеть будешь, Олаф! Даже пальчиком не дотронешься до соседки!

- Зато на сиськи, на ляжки насмотрюсь вволю! Может, ее там еще и плеткой выдерут? Голый зад выставят!
 
Поворчав, гвардейцы соглашаются, что идея Олафа неплоха, хотя добровольно садиться в колодки… Это ещё мозгами раскинуть надо. Это вам не эль в трактире Лейбы Кривоносого хлестать.

- Учтите, я придумал, вперед меня в подвал не лезть! – предупреждает тот, поворачиваясь на бок и засыпая.

***

Спустя три дня шеф-комендант Берлих негодует.

- Распустились вояки! – распекает он уорэнт-лейтенанта. – Полный подвал штрафников набили, в караулах стоять некому. Один начальника смены дурнем назвал, второй мне честь не отдал, третий оружие не вычистил. Полсотни человек на гауптвахте, скоро колодок не хватит. Белены объелись? Дисциплину забыли все разом?

Уорэнт-лейтенант ухмыляется в усы.

- Осмелюсь доложить, причина проста. Третьего дня в колодки заключили новенькую Гиниор за дуэль с покойным Мейвиллом. Теперь солдаты хотят очутиться поближе к ее прелестям, от души полюбоваться скованной и полуобнаженной девчонкой.

- Ах, пройдохи! – наконец-то соображает комендант. – Ловкачи! Сколько сроку ведьма сидит под арестом?

- За дуэль и убийство вы изволили дать ей смягчённую меру - десять суток карцера. Стало быть, осталось еще семь.

- Смягчил, ибо тупоумный Мейвилл сам свалял дурака. Негоже прилюдно оскорблять женщину, тем более ведьму… Стало быть, солдаты умышленно дерзят, чтобы попасть в колодочный подвал?

- Так точно, шеф-комендант.

- Мы с этими хитрецами весь гарнизон пересажаем. Кто будет нести службу?

- Не могу знать, шеф-комендант.

- Передайте вниз, что я отменяю свое наказание. Ведьму сегодня же выпустить, пусть искупает свою горячность в сверхурочных караулах. Я сам с нею побеседую. А на будущее велю сложить глухие перегородки вокруг ее колодок, чтобы впредь не сверкала ляжками на весь подвал! Вам ясно, уорэнт-лейтенант?

- Будет исполнено!

Оставшись один, шеф-комендант Берлих некоторое время размышляет. Выходит из кабинета на балкон, где каменные плиты прогрелись под августовским солнцем и тепло от них проникает в щеголеватые сапоги. Крепость Гондриг затеряна на лесистом отроге Мотуэльского кряжа, что защищает империю Дубового листа с юго-запада. Вон за тою вершиной, словно одетой соснами в пастушью шапку, лежит уже чужое королевство Эстратия. Страна торговцев, рыболовов и стеклодувов. Последние пятнадцать лет империя хранит с ними перемирие, но на горной границе все равно заметны подозрительные передвижения, а через Глубинный тоннель волнами лезут контрабандисты. Эстратское стекло и сапфиры ценятся везде.

В первый день знакомства с единственной женщиной крепости шеф-комендант Берлих тоже оценил стать и прелести черноокой грудастой капитанши. Соблазнительная воительница ему понравилась. Не понравилась только мысль: какого дьявола эта прекрасная дама будет делать в обществе трехсот неотесанных гвардейцев? Однако поделать ничего нельзя, приказ о переводе выдан в штабе Императорского корпуса. 

Что писали о Гиниор в сопроводительном письме? Владеет любым видом оружия, от кортика до арбалета. Отличная наездница. Способна командовать ротой. Хорошо показала себя в боевых схватках, но скорее тактик, чем стратег, - слишком нетерпелива. В то же время груба, строптива, непокорна, своевольна. Магия – не самая сильная ее сторона, даже Низшей ступени нет. Значит, самоучка. Игнорирует приказы, которые ей не по вкусу, за что не раз порота по месту прежней службы.

Особо указано, что любимый прием Гиниор в поединке с противником-мужчиной – в неожиданный момент обнажить грудь или приподнять юбку. Даже опытные воины ловятся на вид ее сочных ляжек и теряют темп драки. Именно так ведьма зарубила пристававшего к ней Мейвилла.

О том, что Гиниор – наследственная ведьма, коменданту ещё раньше сообщили доверенные люди. Все перемешалось в штабе Императора! Когда-то женщин за милю не подпускали к военной службе, а теперь и недоученная ведьма сгодится? Впрочем, даже ребенку известно, что ведьмы – великолепные бойцы. Да, прирожденная горная ведьма совершенно так же, как и люди, чувствует боль, голод, холод и зной. Ведьмы тоже отправляют естественные надобности, испытывают физическое сексуальное желание и ежемесячно страдают от «нечистых женских дней». Далеко не каждая из них умеет рвать оковы и ломать запертые двери силой магии.

Это так. Зато ведьма в десятки раз выносливее простого смертного, никогда ничем не болеет и может прожить до трехсот лет (если ее не сожгут). Ведьма намного быстрее восстанавливает организм и затягивает на себе самые страшные  раны. Если человек после висения на дыбе и прижигания огнем месяца два валяется пластом, то ведьма уже назавтра не имеет ни царапины и способна снова идти в бой.

Берлих знал: заниматься с горными колдуньями любовью безопасно только с их доброго согласия. Наверное, оно и лучшему, когда вокруг без женской ласки пускают слюни триста злых солдат. Простую женщину здесь на куски разорвут. Вся надежда, что гвардейцам достанет ума не распускать руки и не тащить ведьму в темный угол при первой возможности. Не хватало Берлиху вместо трехсот отборных гвардейцев получить в крепости триста козлов. Ведь даже если ведьму усыпить, надеть наручники, завязать глаза и заткнуть рот, это не спасает насильника-мужчину от ужасного превращения в животное.

Словно в насмешку, при своих злокозненных качествах и стервозном характере бывшая капитанша Гиниор божественно красива. Впрочем, как и большинство ведьм ее народа. Точеные ноги, высокая грудь, обтягивающие легкие доспехи, черноокий наглый взгляд. Обжигающие розовые губы похожи на ломтики зрелого персика. Что это, если не форменное издевательство? Скорее всего, в отряде все-таки отыщутся глупые охотники за женскими юбками. Несмотря на предупреждения, по мощеному камнем двору крепости вскоре непременно пробежит пара-тройка козлов. Интересно, кто из молодых солдат не вытерпит?

Когда особо припирало, гвардейцы Гондрига удовлетворяли свою похоть в ближайших тавернах и деревнях. Местным крестьянкам льстило внимание плечистых здоровяков, всегда имеющих при себе пару лишних монет. Когда же какому-нибудь миляге Губальту было лень долго уговаривать жеманную свинопаску, а в кармане свистел ветер, он действовал напролом. Забрасывал милочку на лошадь, связывал руки и мчался с нею в ближайшую рощу. Пару раз в месяц старосты обязательно жалуются коменданту гарнизона на случаи изнасилования, предъявляют в крепость зареванных молодух со следами веревок на запястьях, искусанными грудями и рубцами на задницах. Шеф-комендант Гондрига смотрит на это сквозь пальцы, для порядка дает нахалам по два-три дня карцера.

- Мне плевать на невинность деревенских жаб, только делайте все без шума! – повторяет он перед строем. – Дарите пряники, сулите императорскую корону, носите на руках, клянитесь в любви до гроба, но чтоб ноги этих обиженных дур в крепости не было!
                ***

Ведьме Гиниор невдомек, какие страсти бушуют в крепости, какие разговоры ведутся о ее драгоценной персоне и что думает шеф-комендант. Ее мало волнует подобная чушь. Наказанная красавица сидит в полумраке затхлого каменного карцера, скрюченная дубовыми колодками. Неподъёмные плахи, вмурованные в монолитный пол и окованные медью, гарантируют полную неподвижность даже бешеному туру. Гиниор может только шмыгать расквашенным в драке носом и любоваться плесневелой стеной напротив. Левый глаз заплыл от удара, женщина бессильно морщится, пытаясь разодрать пушистые черные ресницы.

Сразу после того как она ложным приемом зарубила во дворе рыжего ублюдка Мейвилла, отпустившего в ее адрес недвусмысленный намек, подоспевший дежурный караул велел ведьме сдать оружие, доспехи и следовать в карцер. Разгоряченная боем Гиниор поступила наоборот - отскочила и пообещала выпустить кишки первому, кто к ней приблизится. Юбка, коварно задранная перед негодяем Мейвиллом, по-прежнему обнажала литые ляжки в черных лосинах и очертания тугого женского лобка между ними.

Бунтовщица хищно оскалилась, переводя острие меча с одного гвардейца на другого. Высокие сапоги для верховой езды были забрызганы кровью рыжего обидчика. На свою беду Гиниор не знала, что на подобный случай на крепостной стене всегда стоит помощник караульных со свернутой сетью наготове. Через мгновение металлическая сеть с лязгом опутала пышную фигуру Гиниор, после чего ее повалили на плиты двора, обмотали ремнями и волоком утащили в подвал. Каблуки женских сапог громко проскрежетали по камням. Там нарушительницей занялись несколько дюжих надзирателей, охраняющих карцер.

Не без скотского удовольствия церберы вытряхнули сдобное женское тело из доспехов, пояса и сапог, при этом хорошенько намяв все выпуклости и впадинки на нем. Гиниор осталась в короткой тунике, обтягивающей крутой бюст, трусиках и лосинах. Чтобы пресечь любую мысль о сопротивлении, злой полуоглушенной арестантке мастерски запрокинули голову за густые космы, сжали мощными лапищами руки и ноги, и даже просунули сгиб локтя в пах. Ее обыскали сверху донизу, якобы в поисках мелкого колющего оружия, хотя под облегающей кожей лосин и шёлковой туникой не спряталась бы и муха.

Досыта измочалив ведьме груди и ляжки, надзиратели растянули ее на полу и на месте отвесили пятнадцать шомполов по шикарным ягодицам – за неповиновение приказу караула. Потом поволокли запирать в дубовые колодки. Гиниор морщилась от боли и злорадно ждала – воспользуются ли надзиратели ее беспомощностью, чтобы изнасиловать? То-то была бы потеха - обратить всех тюремщиков в черных козлов!

Насколько знала женщина, в подвальных карцерах царят совсем иные порядки, о которых не докладывают шеф-комендантам. В этой крепости она оказалась единственной женщиной. В прежнем гарнизоне вместе с нею служили еще три или четыре дамочки в разных званиях. Шкафообразные, угрюмые, состоящие из многих пудов жира и мышц – даже крупная, тяжелая Гиниор казалась на их фоне миниатюрной лесной феей. Тем не менее они были четырьмя полноценными женщинами на пятьсот здоровенных мужиков-однополчан.

Любовные связи внутри гарнизона, не говоря уж про изнасилования, карались похлеще карцера. Тут дело пахло императорским судом, пытками и позорным изгнанием из гвардии. Однако каждая воительница непременно имела по нескольку кавалеров среди гвардейцев, обеспечивавших ей защиту от возможного массового надругательства. Никаких чувств в кругу партнеров не возникало. Голый механический секс – и ничего больше.

Попадавшие в карцер подруги рассказывали ведьме, что тамошние надзиратели не боятся ни императорских судов, ни прочих кар. Над арестованными женщинами в колодках и наручниках глумились напропалую. Оставшаяся на свободе «семья» не могла защитить загнанную в застенок жертву. Надзиратели подчиняются напрямую шеф-коменданту округа, живут отдельной кастой, ходят в крепость и обратно каким-то секретным ходом. Попасть к ним в подвал можно исключительно в виде пленника, а не мстителя. Комендатура полагала, что неуязвимость и жестокость надзирательской бригады благотворно влияет на гвардейцев и заставляет помнить о дисциплине.

Гиниор со своим скверным и неуживчивым нравом тоже вдоволь насиделась по карцерам и отведала предостаточно издевательств – любых, кроме сексуальных. Ведьминская слава хоть чего-то да стоила. Сейчас подземные стражи, отлупцевав шомполами аппетитную женщину, усадили ее меж двух колодок на иссеченную тугую задницу. Ведьма тотчас поняла: ее просто бросают в кандалы, значит, надзиратели предупреждены, что новенькую нельзя обесчестить безнаказанно.

Полные руки сгорбленной ведьмы оттянули далеко за спину, защелкнув вывернутые кверху запястья в задней колодке, на расстоянии фута одно от другого. Полусогнутые ноги в вызывающе блестящих лосинах широко раздвинули и неподвижно зафиксировали в колодке спереди. Массивные груди Гиниор свесились в пространство между колен.

На шею арестантке накинули дубовый же ошейник, не позволявший поднимать и опускать голову. В такой позе ведьма могла только шевелить пальцами рук и ног, моргать глазами и нюхать собственные трусики. Глухо скрежетнули створы колодок, закусив Гиниор лодыжки расставленных ног и запястья рук за спиной. Напоследок пленница, глядя исподлобья (по-другому ошейник смотреть не давал), обложила тюремщиков отборной гвардейской руганью, за что получила в разбитые пунцовые губы вонючий кожаный кляп, изгрызенный сотнями узников.

Оставшись одна в карцере, с уткнутой между ног головой, абсолютно беспомощная, Гиниор впала в сонное оцепенение. Кости болели от побоев и грубых колодок, на ягодицах горели рубцы после дюжины шомполов, а вскорости тело обещало жутко занеметь от неудобной искривленной позы, и зачесаться то тут, то там. Однако живучая Гиниор умела сносить пытки и лишения сколь угодно долго.
                ***

Половое желание постоянно мучило и терзало молодой цветущий организм Гиниор, но как с ним бороться, она не придумала. Весь род мужской она решительно презирала, а чтобы подпустить к себе и лечь в постель по обоюдному согласию с кем-либо из них?... Черта с два! Горная ведьма живет втрое дольше простого смертного и в двести лет выглядит от силы на сорок два, поэтому панически боится влюбиться раньше времени. Хотя и болтают, будто избранник ведьминого сердца тоже будет жить дольше - за счет ее колдовской силы, - и умрут они потом в один день, но Гиниор не очень-то верит в эти сказки. Ее народ разрознен и малочислен, а сама она еще слишком юна, чтобы иметь неопровержимые доказательства подобных слухов.

От изнасилования Гиниор оберегало старинное колдовство. На ее недолгом веку не один десяток мужчин, снедаемых похотью, жестоко поплатился за это. Заклятие действовало даже когда ведьма лежала без чувств, мертвецки пьяной или просто спала. При малейшей попытке проникнуть в лоно Гиниор мужчина-безумец тут же ощутил бы, как его лицо вытягивается в звериную морду, глаза желтеют, туловище покрывается шерстью, пальцы рук и ног срастаются в копыта… И свидетели превращения наблюдали бы, как на месте наглеца лежит лишь кучка доспехов, а рядом жалобно блеет заурядный чёрный козёл.

Таким он оставался до самой смерти. Секрет снятия заклинания, увы, давно был утерян, если и существовал когда-то.

Удовлетворять зов плоти самой себе Гиниор считала ниже собственного достоинства, хотя прекрасно знала, как это делается. В гарнизоне ничего не скроешь. Однополчанки нет-нет да начинали ночью подозрительно сучить ногами под одеялами, издавая сдавленные стоны и вскрикивая, а потом блаженно затихая с глупой улыбкой на устах. Гиниор же справлялась с природной женской потребностью исключительно при помощи изнурительных воинских упражнений, чтобы спать потом как убитой.

Отчасти помогали снять лишнее напряжение тугие кожаные трусики да бешеная верховая езда. Облегающее белье и долгое трение бедрами о конские бока заставляли Гиниор во время скачки испытывать постыдные и приятные ощущения. Трусики пропитывались клейкой женской влагой и прилипали к седлу. Щеки всадницы горели, взор туманился, она с трудом могла сосредоточиться на управлении поводьями.

Однако раз в две-три недели неудовлетворенное тайное желание достигало пика и ввергало ведьму в настоящее неистовство. Она готова была прыгать на стены и рубить мечом всех подряд из-за распирающей сексуальной жажды. Тогда Гиниор упрашивала подруг крепко-накрепко скрутить ее ремнями по рукам и ногам, пока сумасшествие не кончится.

Связанная, несчастная, злая, она лежала сутки-двое в темном углу казармы, выгибая тело дугой, клацая зубами, дико закатывая глаза так, что виднелись только белки. Женская природа томилась и искала выхода, яростно стучась между сомкнутых бедер хозяйки, взвалившей на себя тяжкий венец безбрачия.
                ***

Как ни удивительно, способу выпустить внутренний жар ведьму научили, сами того не зная, злейшие враги – степные варвары Тригезийского халифата.

В одной из схваток с отрядом южных варваров под Гиниор зарубили коня. Покатившись по земле, ведьма ловко встала на ноги и замахнулась на ближайшего противника двуручным мечом. Какой-то плюгавец-степняк не упустил момент и издали метко заарканил петлей оба запястья женщины. Веревка дернулась так, что Гиниор выронила меч и поехала животом по степи, будто мешок с овсом. Ее глаза и рот забило горькой пылью. Дикарь вовсю нахлестывал кривоногого коняшку и победно улюлюкал.

Злосчастная пленница волочилась за галопирующим конем не меньше полумили. Ее руки вырывались из суставов, короткая кожаная юбка оставляла клочья на колючем кустарнике, в голове смешались все стороны света. Рот и нос Гиниор наполнились сухой землей, поэтому даже кляп не понадобился.

Наконец варвар решил, что отъехал на безопасное расстояние от схватки. Подбежав вместе с парой товарищей к кашляющей и чихающей Гиниор, на которой из одежды остались только сапоги, лосины и кольчуга, он крепко скрутил ей руки за спиной, связал ноги волосяной уздечкой и увез в плен на дальнее стойбище поперек лошадиного крупа. 

Чтобы свежая невольница не сбежала, степняки связали ее старым испытанным методом, каким вязали пленников их деды и прадеды. Ведьму сложили в три погибели - колени плотно прижали к грудям, пятки к ягодицам. Руки вывернули за спину. Затем скрюченную Гиниор намертво опутали кожаными ремнями, пропустив одну петлю глубоко через промежность. Еще одной петлей ей захлестнули рот, широко растянув уголки губ.

В такой унизительной позиции пленник не мог предпринять решительно ничего. Ни разогнуться, ни сесть, ни закричать, ни уползти, ни каким-либо образом распутать ремни. Он (или она) валялась бесполезным тюком там, где похитители его бросят, рискуя в любую минуту разорвать себе ремнями пах, губы или горло.

Гиниор очень быстро все это усвоила. Когда она попробовала напрячь мышцы, чтобы растянуть, разорвать, ослабить ремни, твердокаменный узел во рту едва не рассек ей рот до ушей, а петля между ног угрожающе вонзилась в интимное женское место, причиняя неслыханную боль. Чем дольше ведьма предпринимала бесплодные попытки освободиться, тем туже и туже ремень сдавливал ее сквозь трусики.

Вскоре жар и боль внизу живота стали нестерпимыми… и вдруг тело измученной Гиниор сотрясла острая болезненная судорога, в глазах потемнело, из горла вырвался хриплый рык, а в голове закружились звезды. Любая женщина, вкусившая хоть единожды плотских утех, поняла бы, что испытала обыкновенный оргазм, но непорочная Гиниор этого знать еще не могла. Она лишь ощутила, как приятно ноет натруженное, связанное тело, словно в вены ей впрыснули чистый солнечный свет.

Использовать пленницу для пыток или казнить варвары не успели. В ту же ночь имперская кавалерия налетела на лагерь, разогнала степняков и освободила невольников. Гиниор вернулась к службе в крепости, но взяла на заметку свое важное открытие. Теперь, вновь подходя к опасному периоду сексуальной ярости, она просила подружек связать ей не только руки и ноги, но и до упора завести ремень между бедер. И терлась, и терлась о грубую сбрую внизу живота, пока не теряла сознание от дюжины иссушающих тело волшебных судорог подряд.
                ***

В этой крепости подружек у Гиниор не было. Она сидела в глубоком карцере, заключенная в колодки, сглатывала набегающую слюну под кляпом и вздыхала, вспоминая славные драки и приключения.

Кто-то из старых воинов однажды пошутил:

- Если бы каждый сопляк, мечтающий лишить невинности нашу Гиниор, бросил в Драконово море медную монету, оно бы вышло из берегов и затопило собор Шарафат до самой золоченой верхушки.

Гиниор ухмыльнулась разбитыми губами, насколько позволяла кожаная заглушка. Да, немало было охотников отведать ласк отчаянной черноволосой красавицы. Убедившись, что силой с заговоренной ведьмой ничего не сделать, безусые юнцы, зрелые мужи и седовласые старцы наперебой ухаживали за молодой женщиной, дрались на дуэлях, присылали богатые подарки.

Романтичные юноши забрасывали цветами крепостные окна, сочиняли сонеты и величали суровую капитаншу Музой бессонных ночей. Титулованные рыцари в обмен на нежную любовь сулили Гиниор родовые замки, земли и охотничьи угодья. Один мелкопоместный вассал, давший когда-то обет не бриться всю жизнь, во всеуслышание заявил:

- Я бы срезал свою знаменитую бороду, чтобы затащить в койку эту ведьму, даже если боги проклянут меня за нарушение обета!
                ***

Другой весьма влиятельный вельможа как-то подкупил челядь на постоялом дворе, где остановился ведьмин отряд. Гиниор за ужином опоили сонной травой, обезоружили и увезли в шикарное гнездо влиятельного воздыхателя.

Роскошная узница очнулась в спальне, отделанной золотом и драгоценным розовым деревом. Десять послушных рабынь подали ей завтрак на хрустальных блюдах и вызвались носить госпожу в паланкине на плечах, дабы она не утруждала великолепных обольстительных ножек.

Закутавшись в батистовые простыни, ошеломленная со сна, Гиниор не обнаружила поблизости своих походных облегающих сапог, потертых кожаных лосин и выцветшей туники, зато ей предложили на выбор несколько дюжин новеньких хрустящих платьев, тонких чулок и нижнего белья. Служанка подкатила чудовищно тяжелый столик с дорогими украшениями для пальцев, запястий, ушей и волос. Трое музыкантов наигрывали веселые мелодии. Заспанную ведьму уже умело натирали маслами и румянами, подогнав к бескрайней кровати огромное зеркало на полозьях, обитых парчой.

- Прах вас возьми, - ругалась Гиниор, выбираясь из-под подушек. – Где моя перевязь с мечом? Где мои крепкие лосины и сапоги? Эти сияющие тряпицы лопнут на моей заднице, едва я взберусь в седло, а чулки порвутся о стремена! Перстни на пальцах я не ношу, они мешают надевать боевые перчатки. Мне не нужны сласти и яблоки. Что может сравниться с куском доброй говядины, поджаренной на углях на кончике окровавленного копья?

Вытолкав из спальни в шею музыкантов и служанок, ведьма завернулась в первое попавшееся одеяние и хотела бежать, но оказалось, что наружные двери из башни заперты, а в окна вмурованы толстые серебряные прутья.

Жаждущий взаимности вельможа вел переговоры с Гиниор через специальную слуховую трубу. Он клялся бродячей искательнице удачи в вечной любви, предлагал руку, сердце, фамильную казну и умолял даровать ему свою девственность. Ведьма в ответ бранилась хуже пьяного боцмана так, что завяли орхидеи, устилавшие пол. Она расколотила зеркало на полозьях, раскокала о стену хрустальные блюда и требовала назад свою свободу и одежду.

Через несколько дней битья мебели и посуды вельможа решил сломить строптивую девственницу не пряником, но кнутом. Шестеро дюжих стражников унесли непокорную невесту в подземелье, кишащее крысами и мокрицами. Самые искушенные палачи подвергли Гиниор невообразимым пыткам. Вельможа запретил им наносить серьезный ущерб красоте и здоровью пленницы, но остальной арсенал палачи применяли без ограничений.

Вынутая из прекрасной клетки, ведьма полуголой болталась в центре подвала и продолжала ругаться. На период пыток ее приковали к потолку. Запястья Гиниор соединял над головой стальной обруч, второй обруч плотно обхватывал талию, будто пояс верности, а на щиколотках висели тяжести. Между ног ей продели железную цепь. Нижнее звено цепи делило распятую Гиниор надвое как раз по тому месту, на которое претендовал страстный вельможа.

Пленница орала от боли в паху и против воли пускала в трусики росу сексуального возбуждения, а палачи вершили свое тяжкое ремесло. Время от времени у нее спрашивали - не надоело ли упрямиться? Растянутая в воздухе ведьма гремела цепями и посылала всех куда подальше. Палачи снова разматывали кнуты и раздували угли у нее под пятками.

На третий день вельможа явился лично и спросил: готова ли Гиниор выйти за него замуж и взойти на брачное ложе? Он был нестар, высок и даже привлекателен, недаром происходил из знатного рода аристократов.

Черные глаза висящей ведьмы вспыхнули в полутьме подземелья ярче, чем раскаленные клещи, терзавшие беспомощное тело.

- Да! – сказала Гиниор. – Да! Я готова!

Вельможа едва не захлопал в ладоши от счастья, но насторожился.

- Не обманываешь ли ты меня, красивейшая женщина Скалистого Материка и Империи Дубового листа? Ты готова разделить со мной постель, и я не превращусь… э-э… в гнусное животное?

- Да! – ответила Гиниор, но блики от коптящей лампы нарисовали на её очаровательном лице предательскую усмешку.

Потеребив подбородок, вельможа распорядился снять ведьму с крючьев и возвратить обратно в будуар, где слуги успели прибраться. Гиниор помыли, одели, надушили благовониями. Она вела себя на удивление смирно и все-таки жених сомневался.

- Тысяча чертей мне в поясницу! – бормотал он, нервно расхаживая по покоям. – Можно ли полагаться на ее честное слово? Вдруг ведьма не простила пыток и плена, и вот – ждет, когда я приду ей овладеть, чтоб сотворить из меня вонючего козла? Каналья! Как проверить искренность женских намерений? Лучше смерть, чем эдакий позор… Да, задачка…

Разряженная в атлас и бархат Гиниор, потупясь, открыла вельможе страшный секрет. Оказывается, если ведьма действительно благоволит мужчине и хочет ему отдаться, ее глаза горят в темноте алым цветом!

Вельможа обрадовался как ребенок. Он еще несколько дней задабривал Гиниор комплиментами и подношениями, потом приказал на ночь плотно зашторить окна в опочивальне и убрать все лампы, чтобы без ошибки рассмотреть цвет глаз возлюбленной.

Наконец желанный миг настал. Еле одетый вельможа поднялся в спальный зал Гиниор, глубоко вздохнул и проскользнул за двери. Как и предполагалось, в спальне господствовал мрак. Вельможа по памяти на цыпочках пошел в сторону большой-большой кровати, скидывая остатки облачения.

- Я бегу к тебе, любимая! – с замиранием сердца произнёс он.

- Я жду тебя, любимый! – глуховато донеслось из-под одеяла. Это был, несомненно, сладкий и томный голос Гиниор.

Пылая от нетерпения, вельможа упал на упругое тело, покрытое пуховым одеялом, и откинул ткань. Он увидел в темноте два алых глаза и возликовал.

- Я чувствую жар, исходящий от тебя, мой несравненный цветок Скалистого Материка! Ты вправду хочешь меня!

Жених потянулся лицом туда, где ниже глаз таились самые прелестные в мире губы, но уткнулся носом в серебряную маску, впопыхах оставленную в спальне наемными артистами. В глазницах маски тлели два горячих уголька.
 
Раздался дьявольский смех. Оторопевший и обожженный о металл вельможа со страха лишился всей мужской силы.

- Совет вам да любовь! – пропищала маленькая травяная кукла-голем, лежащая под одеялом вместе с грудой упруго скомканных платьев и подушек.

Неуловимая ведьма тем временем давно выскочила из темной спальни за спиной вельможи, раскидала в конюшне ничего не подозревающих грумов и мчалась наутек на подвернувшемся неоседланном коне. На беглянке были только шелковые чулки, шитые золотом трусики, бальные туфли и хлопающая  белая сорочка. Гиниор хохотала во всю мочь, упиваясь скоростью, свободой и ночным ветерком.

Несостоявшаяся невеста не была даже Адептом Первого низшего Знания, но владела достаточными заклинаниями, чтобы смастерить куколку-голема из сухих стеблей орхидеи, вдохнуть в нее жизнь на пять минут и научить говорить своим голосом заданные фразы.

- Этот мерзавец пытал меня и держал взаперти, - втолковывала ведьма коню, цепко держась за гриву. – Отнял мои меч, плащ, кольчугу и даже трусики! Что я имею взамен? Тебя, лопоухого савраску, пару тонких чулок да не очень толстый кошелек, который вельможа бросил с одеждой при входе в опочивальню! Боюсь, моя женская гордость стоит дороже.

Следует отдать должное: одураченный вельможа повел себя как истинный лорд. Вскоре он выслал на имя Гиниор чистокровного скакуна, новую кольчугу, закаленную в кобыльем молоке, и верный меч, рукоятку которого теперь украшал крупный бриллиант.

В приложенном письме вельможа сообщил, что ценит хорошую шутку и приглашает ведьму погостить в любое время безо всяких сексуальных обязательств. В конце он повинился, что оставляет себе на память старую одежду Гиниор - лосины, корсет и трусики.

Задним числом Гиниор великодушно простила незадачливого жениха, но написать ответ руки у нее не дошли. Она с радостью вернулась к беспокойной кочевой жизни: походы, набеги, пограничные стычки, дружеские пирушки. А когда половой голод вновь заявлял свои права, ведьма по-прежнему проводила ночи со связанными за спину руками и жесткими ремнями между ног.               
                ***

Об этом интимном времяпровождении пронюхали тайные враги ведьмы. Следующее приключение Гиниор могло кончиться гораздо хуже, чем плен и домогательства влюбленного вельможи.

В одну из ночей, когда Гиниор накрыл очередной сексуальный приступ, и подруги крепко связали ей руки, в шатер под покровом ночи проник ловкий шпион. Он умело придушил беззащитную ведьму до временной потери сознания, женщина и пикнуть не успела.

Крадучись на четвереньках, похититель уволок обмякшую жертву с бивака и доставил на древнее капище в непроходимом лесу. Здесь он получил награду от зловещего старика с плешивым черепом, завернутого в изношенную мантию.

Когда Гиниор пришла в себя, она сидела внутри прозрачной магической сферы, покинуть которую было невозможно. Невидимые стены не уступали в твердости вековому камню, хоть лбом о них бейся. На горло ей был надет сплошной стеклянный ошейник без петель и замка. К ошейнику крепились два стеклянных наручника. Удерживая кисти рук, они фиксировали поднятые запястья женщины на уровне подбородка. Из одежды на ведьме имелись только черные шелковые колготки да узкая полоска ткани вокруг груди, сквозь которую вороньими клювами торчали набухшие соски.

К пленнице подошел плешивый старик в мантии, и Гиниор почему-то догадалась, что перед ней Сумеречный Изгой, хотя доселе не больно верила россказням о запрещенном сатанинском ордене. После почти поголовного истребления уцелевшие Сумеречные Изгои попрятались в труднодоступных уголках Материка, но не забыли честолюбивых планов подчинить себе весь белый свет. 

Старик-Изгой, похитивший Гиниор, был очень стар даже по колдовским меркам. Он стоял в двух шагах от ведьмы. Прочные стеклянные наручники и магическая сфера не позволяли ей дотянуться и вырвать мучителю глотку.

- Я следил за тобою, горная ведьма, - торжественно прошипел Изгой. – Ты живешь никчемной, глупой жизнью, сражаешься с такими же человеческими отбросами ради бездарного Императора, играешь в карты и пьешь вино. Но теперь ты пригодишься для величайшего ритуала. Я потратил на его поиски большую и лучшую часть жизни!

Ведьма чувствовала себя скверно. Стеклянные наручники не давали ей пошевелить воздетыми руками, а тело под влажными шелковыми колготками зудело и скреблось. Возбужденные соски грозили порвать ткань на грудях и выпрыгнуть наружу. По спине бежал едкий пот, как всегда случалось во время сексуального обострения. В общем, Гиниор была не в том настроении, чтобы слушать противного старикашку-Изгоя.

- Засунь свои ритуалы себе в костлявую древнюю задницу! – окрысилась она из прозрачной сферы. – Что тебе от меня нужно, хренов пердун?

- Алтарь для вызова Сумеречного Демона требуется трижды окропить кровью девственной ведьмы, - спокойно возвестил старый Изгой. – Сначала я отрублю тебе руки, потом лишу невинности Алмазным Посохом и, наконец, обезглавлю. Таким образом, твоя кровь трижды прольется на жертвенный камень, и мне явится Сумеречный Демон.

Гиниор зло задышала в своем магическом шаре. Она категорически не желала, чтобы ее, полуобнаженную молодую красавицу, рубил на куски какой-то хрыч в драной мантии, да еще лишал девственности Алмазным Посохом.

Колдовство надежно охраняло честь ведьмы от малейших посягательств. «Козлиное» заклятие против насильников действовало, даже если ведьму хотели изнасиловать посторонним предметом типа посоха (подобные попытки против Гиниор, увы, предпринимались и раньше).

Но перед изнасилованием безумный старик обещает отрубить ей руки! Этого ведьме совсем не хотелось. Она умела исцелять на себе самые глубокие раны, но отращивать новые конечности взамен отрубленных пока не научилась.

Закованная в наручники женщина принялась напропалую врать и тянуть время, соображая, как удрать из прозрачной западни. Гиниор заявила старому Изгою, что она неподходящая кандидатура для вызова… как его бишь?... Сумеречного Демона. Она, Гиниор, уже давно не девственна. Она переспала с половиной отряда, с шеф-комендантом своей крепости и двух соседних. Она предавалась греху с графами, баронами и герцогами всего Юго-Запада. Она прелюбодействовала с рыцарями Серого ущелья. Ее бессчетное множество раз насиловали в чужом плену и на собственной гауптвахте…

Черт побери, Гиниор даже вкусила плод лесбийской любви с принцессой Юннальдой Рыжие Ресницы, которая держит под дворцом гарем из девушек и юношей всех цветов кожи. Говорят, в поиске свежих ощущений Юннальда не брезгует никакими партнерами, вплоть до псов и мулов.

Изливая свои басни пораженному старику, Гиниор отметила про себя, что изможденный Изгой с трудом удерживает силой магии непроницаемую сферу и стеклянные наручники с ошейником. Его морщинистое лицо с орлиным профилем застыло от натуги. Все-таки в каждой ведьме есть задатки колдовского начала, и на ее пленение тратится больше магии, нежели на простого человека. Если бы Изгой не прибег к дешевому театральному трюку с волшебными оковами и сферой, а стянул руки и шею пленницы обычными каторжными цепями, он не расходовал бы столько энергии. Беспечно болтая, Гиниор прикинула, что ей предоставляется шанс спасти свою голову и девственность.

- Хватит распутных речей, грязная ведьма! – топнул ногой старик. Он и верил и не верил сдобной пышнотелой заложнице в стеклянных кандалах. – Я знаю, что мне делать. Пошлю в ближайшую деревню за лекарем. Пусть костоправ достоверно определит – цела твоя невинность или нет? Если цела – ты станешь частью ритуала. Если нет – я просто прикажу стеклянному ошейнику задушить тебя. Что за невезение? Неужели придется искать другую, неиспорченную горную ведьму?

Подобный исход Гиниор тоже не устраивал. Ждать, пока пьяный деревенский костоправ залезет ей под мокрые шелковые колготки и подтвердит факт девичьей невинности, а потом лишиться рук, жизни и невинности во имя вызова неизвестного Демона? Нет, шалишь, старик!

Ведьма видела, что магический потенциал старого Изгоя на исходе. Наверняка сейчас он сменит стеклянные наручники на что-нибудь более практичное. Например, на чугунные гири, кандалы и пудовые замки. Значит, пора действовать!

В опасных ситуациях, когда чаши весов колебались между жизнью и смертью, Гиниор удавалось более мощное колдовство, чем обычно. От выброса адреналина в кровь, от злости и неудовлетворенного сексуального желания Гиниор умудрилась сотворить за спиной старика свою голограмму в натуральную величину.

Сотканная из воздуха и мысли, новая Гиниор выглядела почти как настоящая. Лже-ведьма тоже была наряжена в шелковые колготки и ленту ткани на груди. Ее воображаемое тело тоже лоснилось от пота, а на плече кровоточили царапины, натертые гранями стеклянных наручников.

- Мне пора, хренов пердун! – звонко рассмеялась копия ведьмы, показала язык и побежала в лес прочь от капища.

Сумеречный Изгой обернулся на смех и увидел, что одна пленница по-прежнему сидит закованной в волшебное стекло внутри прозрачной сферы, а вторая уносится вдаль быстрее лани. Выдохшийся старик купился на детский фокус, которым ведьмы развлекаются с пеленок. Двойника очень удобно запускать, спасаясь от соседского хулигана. Неприятель скорее погонится за голограммой, потому что она выглядит чуть ярче ведьмы-оригинала. Правда, искусственный двойник не поднимает ногами пыль и не мнет траву, но в горячке этого никто не замечает.

Почти машинально Изгой послал вдогонку лже-Гиниор схватывающий магический импульс. У живого человека сразу бы отнялись ноги и потемнело в мозгу.
 
Двойница продолжала бежать, зато старик на секунду ослабил контроль над пленной ведьмой. Стеклянные наручники и сфера растянулись, словно мыльный пузырь, подёрнулись дымкой. Ведьме хватило этой секунды. Она освободила руки, поймала гнусного старика за костлявые ноги и так треснула о бугристую землю, что изнурённый Сумеречный Изгой испустил дух.

- Моя невинность пусть останется при мне, - сердито пробурчала Гиниор, с наслаждением почесывая влажный зад сквозь колготки. – Голова на плечах мне тоже не слишком надоела. Выдумал тут, старый евнух! «Лекарь, девственность, ритуал!...»

Проворно обшарив мантию убитого старца, женщина сорвала все более-менее ценные артефакты и, покачивая восхитительными полными бедрами, побрела обратно в лагерь.
                ***

Привлекательная внешность, чудесная фигура и свежие черты лица не раз играли с ведьмой злую шутку. Благодаря природной броской красоте, Гиниор пришлось поставить крест на карьере личного телохранителя. Произошло это так.

По счастливому стечению обстоятельств ведьма сумела устроиться в охрану спесивой эрцгерцогини Агнессы Светлоликой из Дорман-Хаунд. Гиниор с честью выдержала вступительные испытания: рукопашный бой, поединок на мечах, стрельба из арбалета и работа боевым молотом. Она нашла, что служба бодигарда довольно скучна, зато жалованье в конце месяца составит сотню полновесных золотых капитулов без малейших физических нагрузок. Знай таскайся с хозяйкой по светским вечерам да сопровождай на верховых прогулках.

Кроме солидного  жалованья, молодой ведьме также приглянулась кокетливая форма, положенная женщинам-охранницам Агнессы. Легкие белоснежные доспехи без единого пятнышка, шлем с пышным плюмажем, белые перчатки, белые сапоги выше колен и короткая юбочка в обтяжку! Смелая экипировка смотрелась потрясающе. 

Как опытный рубака, Гиниор понимала: высокий каблук и тесная юбка в серьезной драке погубят даже самую искусную воительницу. Однако кому понадобится напасть на сорокалетнюю эрцгерцогиню с паршивым характером и фальшивыми передними зубами?

Первый же вечер в качестве телохранительницы стал для Гиниор последним.

В группу сопровождения ценной персоны входили четверо мужчин и четверо женщин. Форма мужчин отличалась только наличием брюк. Вооруженная восьмерка выступала по брусчатке мерным парадным шагом, потряхивая белыми плюмажами вокруг коляски Агнессы Светлоликой. Ведьма маршировала второй слева от эрцгерцогини, храня каменное выражение лица, но знала, что выглядит безукоризненно. Плюмаж согласно уставу ниспадает на круглое плечо, выгодно оттеняя буйные волосы Гиниор цвета воронова крыла. Ладонь в перчатке на ходу сжимает рукоять меча в ножнах. Зашнурованный бюст размером с два пушечных девятидюймовых ядра притягивает сотни похотливых взоров зевак вкупе с облегающей зад микроскопической юбкой, белыми чулками и сочным пунцовым ртом.

С помпой и почетным эскортом эрцгерцогиня посетила главный имперский театр Дорман-Хаунда, где арендовала именную ложу. Давали популярный водевиль. Сидеть в присутствии Агнессы охранницам не полагалось. Также телохранителям строго-настрого воспрещалось чесаться, разговаривать, резко менять позу, горбить спину и озираться по сторонам.

- Не верти головой, госпожа этого не любит. Изучай окрестности только глазами, - шепнула ведьме более умудренная напарница.

Битых два часа ведьма стояла навытяжку в душном темном зале, насыщенном запахами человеческих тел, пролитого вина, свинцовых белил, пудры и пота. От скуки ей хотелось сотворить в ложе иллюзорную крысу и поглядеть, как визжат придворные дамы, но она сдерживалась.

С точки зрения безопасности высокопоставленных особ театральная ложа никуда не годилась. Гиниор сразу обратила на это внимание. Она определила минимум десять мест, куда можно спрятать лучников или стрелков с духовыми трубками. В случае пожара охраняемая персона рисковала сгореть заживо, поскольку  выходов слишком мало, и без давки не обойтись. Вдобавок, с галерки можно сбросить на ложу целого слона и телохранители не успеют ничего предпринять.

Гиниор таращилась на сцену, где тошнотворно кривлялись актеры, ностальгически вспоминая прохладный сосновый воздух, купание в ручье нагишом и привычную обувь на плоском каблуке. Балансировать в щеголеватых белых сапогах на шпильке было равносильно ходьбе по канату. Перья плюмажа щекотали шею, шнуровка корсажа давила на грудь. Эластичные кромки белых чулок раздражали и стягивали мускулистые ляжки. Тугие трусики мозолили чувствительные части тоскующего женского тела, но приходилось молчать. Сто капитулов в месяц с неба не падают!

От нечего делать Гиниор краем глаза наблюдала за своей подопечной. Эрцгерцогиня подносила к хищному лицу совершенно ненужный лорнет, отгоняла мух и забавлялась с огромным веером. Перекидывала резные костяные пластинки из руки в руку, складывала, вновь расправляла, поворачивала наизнанку.

В полете веера сквозил непонятный ритм, словно в выверенных жестах глухонемого. Позже ведьма узнала, что оказалась права: с помощью веерной азбуки дамы высшего света сплетничают с соседними ложами.

Окончания водевиля Агнесса Светлоликая не дождалась. Внезапно помрачнев, эрцгерцогиня отшвырнула веер и покинула театр. Бравые телохранители устремились следом, разминая затекшие члены. За вечер Агнесса не удостоила спутников ни взглядом, ни словом, но по возвращении домой бригадир охраны передал Гиниор, что она уволена.

Известие огорошило ведьму. Она только что сдала пост сменщице и предвкушала, как стянет несносные сапоги, чулки, трусики, примет теплую ванну и поужинает. Впрочем, Гиниор уже разонравились холуйская должность, желчная Агнесса и тесная белая форма.

- Почему я уволена, Энгард? – ведьма прищурила тенистые ресницы. – Что я сделала не так? Я два часа исправно торчала истуканом, слушала визги паяцев и нюхала чужие подмышки. Дьяволово вымя! Я даже ни разу не почесала в трусиках, хотя ужасно вспотела.

Бригадир Энгард понимающе кивнул.

- Из тебя вышел бы отличный телохранитель, Гиниор, да на свою беду ты слишком спелая ягодка, чтобы эрцгерцогиня чувствовала себя спокойно. В ложе напротив сегодня сидел кронпринц Жерарьес с двоюродной тетушкой. У нашей хозяйки серьезные матримониальные планы на парня. Ей показалось, что кронпринц весь водевиль безотрывно за ней наблюдает. Агнесса было обрадовалась и с помощью веера уточнила у двоюродной тетушки - не шепчет ли принц на ушко что-нибудь о ней, Светлоликой? И родственница под шумок выведала у кронпринца, кем заняты его мысли, куда обращены его глаза?

- Ну и?… - подбодрила Гиниор, ожидая забавной развязки.
 
Бригадир хлопнул ее по спине и присел от хохота.

- Кронпринц объяснил тетке, что нынче весь театр пялится на ложу старой перечницы Агнессы, где в охране томится лучезарная красавица. Это о тебе, Гиниор. Простак Жерарьес сказал, что мечтает стать шнурком на грудях таинственной леди в белом, чулком на ее бедрах, бусинкой пота на ее щеке, а на худой конец – мухой на ее совершенном точеном колене!

Стареющая эрцгерцогиня приревновала мальчишку к собственной телохранительнице? Ведьма покатилась со смеху вместе с Энгардом. Выходит, должность безликого истукана-бодигарда действительно не для нее.

- Едва тетка тайным шифром доложила Агнессе обстановку, наша грымза рассвирепела и удрала из театра без оглядки, - закончил бригадир, утирая выступившие слезы. – Мне жаль, ведьмочка. Ты надежный товарищ, но с Агнессой в одной лодке вам не усидеть. Против тебя она не привлекательней дохлой мыши. За дежурство сегодняшним вечером ты заработала один капитул. Сдай форму, оружие - и прощай. Я попросил повара покормить тебя на дорогу за мой счет.

- Ты истинный друг, Энгард! – с благодарностью промолвила Гиниор. – От ужина не откажусь, а  капитул оставь себе и выпей за мое здоровье.

Сбросив казенную одежду, женщина влезла в дорогие сердцу запыленные панцирь, юбку, лосины и разношенные сапоги. В воротах имения Гиниор на минуту задержалась. Она нашла глазами окна спальни эрцгерцогини и некоторое время смотрела на них. Вскоре из замка прозвучал дикий вопль Агнессы. В нем смешались ужас, отчаяние и истерика. Бывшие собратья-телохранители стремглав бросились в покои хозяйки.

Ведьма озадаченно пожала плечами в темноте. Из-за далекого расстояния ее чары сработали не так, как было задумано. Она всего лишь хотела сделать эрцгерцогине приятное: сотворить в ее будуаре голого Жерарьеса. Но вместо этого перед отдыхающей Агнессой возникла крыса с лицом Жерарьеса, которая запрыгнула к ней в постель и сказала:

- Привет! Развлечемся, милашка?

Еще раз прислушавшись к воплям, Гиниор шмыгнула в ворота и навсегда оставила неприветливое имение Светлоликой.
                ***

К двадцати пяти годам Гиниор часто слышала от людей комплименты своей внешности. Одни произносили это с уважением, другие с обожанием, третьи - с завистью. Дифирамбы не вызывали в душе ведьмы ничего кроме отвращения. Слово «красавица» рисовало  в ее представлении избалованную придворную даму с осиной талией и глупым личиком. Тьфу, гадость! Воин не должен быть красивым, это ему не к лицу.

По-детски наивная Гиниор завидовала тем, кто лучше нее фехтует, точнее стреляет из лука и непотребней ругается. Поскольку ведьмы живут по триста лет, она была пока несмышленым ребенком в теле взрослой двадцатипятилетней женщины. Всю свою красу, женственную фигуру и пухлые губы Гиниор без колебаний сменяла бы на талант залпом осушать трехгаллонный бочонок эля, как Курносый Грах из трактира «Паучья лапа». Грах выиграл множество пари и в определенных кругах считался авторитетнее самого императора.

С ранней юности скитаясь по свету с мечом и щитом, молодая ведьма делила всех встречных на две категории: с кем она пошла бы в бой и с кем не пошла бы? К первой категории относились уверенные в себе могучие, прямодушные мужчины и женщины. Во вторую категорию Гиниор пренебрежительно зачисляла прочий сброд - слабаков, мошенников, подхалимов, неженок и сборщиков податей.

Бригадир Энгард в ее воображаемой таблице попадал в первую категорию, а ревнивая дура Агнесса Светлоликая навеки прописалась во втором столбце.
                ***

К своей красоте сексуальная и привлекательная ведьма относилась с полнейшим солдатским  пренебрежением. Лицо Гиниор не знало другой косметики, кроме пригоршни дождевой воды. Она в жизни не чистила зубов (правда, и к сладостям была равнодушна). Ее ногти часто бывали обломаны, грива ослепительно-черных волос забита дорожной пылью, а идеальное тело покрыто ссадинами после тренировок. Но ссадины и шрамы быстро исчезали, кожа светилась здоровой белизной, а крепкими зубами Гиниор легко перекусывала стальную тетиву арбалета.

Богатого гардероба ведьма тоже не имела, хотя тайные и явные поклонники забрасывали ее мехами, бархатом и парчой. Изредка, по случаю праздника или повышения в чине, ведьма  втискивалась в приличный наряд и даже несколько секунд прихорашивалась перед зеркалом. Но если мужчины слишком усердно расточали комплименты, Гиниор смущалась, сердилась и меняла платье на более привычное одеяние.

В повседневности ее костюм состоял из кожаного колета, высоких сапог, короткой юбки из булатных колец, да лосин, туго облегающих породистые длинные ноги. Справедливости ради отметим, что и эта простецкая одежда подчеркивала фигуру ведьмы, словно влитая.

В те времена законодатели мод не сидели сложа руки. Шелковые, атласные и кружевные чулки для прекрасных дам уже были изобретены. Настал черед новой ткани из тончайших водорослей, добытых в недрах Забытого Моря. Морская ткань была полупрозрачной, невесомой, упругой и переливчатой. Какой-то мотуэльский маг по имени Кластомас придумал обрабатывать ее при шитье особым безобидным заклинанием. Толика волшебства придала морской ткани прочность, блеск и невероятную тягучесть.

Женщины быстро оценили достоинства новой материи, которую в честь волшебника-портного нарекли кластомасом. Из кластомаса получались соблазнительные просвечивающие платья, брюки, чулки и нижнее белье. Кластомас хорошо растягивался, был впору любой толстухе, а главное – славился долговечностью. Если шелковый чулок, зацепившись за гвоздь, рвется в лоскуты, то кластомасовый чулок лишь оттягивался, соскальзывал с гвоздя и звонко щелкал носительницу по ляжке. На нем оставалась крохотная дырочка, незаметная постороннему взгляду.

У проезжих купцов Гиниор выторговала несколько пар кластомасовых чулок, рубашек и нательного белья. Иные чулки были сшиты по два вместе с поясом и трусиками, и назывались колготками. Волшебная ткань редко пачкалась и еще реже рвалась, что радовало странствующую прелестницу, редко имевшую под рукой мыло, таз и иголку с ниткой.

Несколько раз побывав во вражеском плену, Гиниор зауважала дивный кластомас за его упругость. Случалось, противник второпях вязал ведьме руки снятыми с нее же колготками или лосинами. Чудесное свойство кластомаса растягиваться в длину и ширину позволяло женщине тайно высвободить руки и бежать.
                ***

В подобную передрягу Гиниор угодила, когда решила спрямить путь в портовый город Эстайл и заплутала меж темных лесистых холмов. Встреченный ею полупьяный пастух больше смотрел на растопыренные бедра наездницы в сверкающем розоватом кластомасе, чем объяснял дорогу. Следуя путаным указаниям, на перекрестке ведьма свернула не в том направлении, пока пастух капал слюной себе под ноги и любовался тугими ягодицами в юбке из стальной сетки.

Выбранная дорога петляла, порой пропадала, а порой превращалась в тропу, и через пятнадцать-двадцать миль ведьма недобрым словом помянула пастуха-недотепу.

- Нетопыря мне в печенку! – выругалась воительница, оглядываясь. – Скоро стемнеет, а последняя корчма далеко позади. На что решиться? Возвращаться или положиться на удачу и ехать дальше?

Тут над ухом раздался игривый мужской голос:

- Очаровательной миледи не пристало блуждать по Гилфортской Чащобе без толкового провожатого.

К ведьме на рыжем коне подъехал незнакомый рыцарь. Судя по мятым доспехам и траченой молью попоне, он знавал лучшие времена. Конь под ним был худ, упряжь починена кое-как, железные сапоги и кольчуга тронуты ржавчиной. Но усы рыцаря лихо торчали в стороны, а цепкие глаза навыкате откровенно раздевали сдобную ведьму.
 
- С позволения очаровательной миледи меня зовут Калембран, мой род полтысячи лет живет в Гилфортских Чащобах, - отрекомендовался владелец ржавых доспехов. – Нечасто в наши края заносит этаких краль!

Гиниор физически чувствовала, как сальные выпученные глаза обшаривают ее обтянутую кожей тяжелую грудь, расставленные бедра в розовых колготках из кластомаса, как приподнимают куцый подол стальной юбчонки, едва прикрывающей низ живота. Нежданный попутчик сильно смахивал на лесного разбойника из разорившихся дворян, промотавших остатки наследства. Об этом говорило и отсутствие фамильного герба на снаряжении: разбойники из благородных семей во время грабежа опасались быть узнанными.

Впрочем, ведьма не испугалась. Она считала, что сумеет за себя постоять, а Калембран здесь один.

- Проклятый пастух, перепивший можжевеловой водки, охотнее таращился на мои сиськи, чем описывал дорогу, - грубо отрезала она. – Да и ты туда же уставился, любезный. Я еду в Эстайл и мне нужно знать: ведет к нему эта волчья тропка или нет?

Калембран отсалютовал ржавой гремящей перчаткой.

- Еще немного – и тропка впереди раздвоится. Миледи рисковала свернуть не туда, но нам по пути. Смело трогайте лошадь, и на развилке держитесь левой руки. Я поеду за вами.

Гиниор еще раз подозрительно изучила Калембрана, но не захотела попусту терять время. Если этот хлыщ разбойного вида попробует дать волю рукам, она живо задаст ему трепку. Дав усталой лошади шенкеля округлыми соблазнительными икрами, ведьма направилась по тропе и на развилке приняла влево.

Калембран на рыжем коне трусил позади, преувеличенно громко болтая о пустяках. Прямая спина, белые плечи и подрагивающие в седле пышные ягодицы Гиниор вызвали у рыцаря неприкрытый мужской интерес, потому он указал женщине заведомо ошибочную дорогу.

Тропа вела прямиком к его полуобрушенной, замшелой родовой цитадели. Усатый Калембран когда-то прокутил и проиграл жалкое состояние, оставшееся после отца, – тоже отъявленного картежника и гуляки. Земли были заложены, усадьба запущена, прислуга ушла искать счастья на чужой стороне. Калембран промышлял грабежом да угоном отбившихся от стада овец. Встретив в глуши статную одинокую женщину, он мысленно возблагодарил небеса.

«Сегодня тебе определенно выпали козыри, дружище! – сказал себе нищий рыцарь. – Дама червей, доверчивая как ягненок. Да здравствует неземная ночь любви! Темница в моей цитадели еще крепка, и уцелела пара пыточных станков, куда можно прикрутить голубку за крылышки».

Темница была единственной прочной постройкой в ветхой цитадели Калембрана, поскольку ее незыблемые стены сложили толщиною в полтора ярда. Между грабежами рыцарь сам спал в ней на жесткой железной кровати, когда-то предназначенной выламывать пленникам руки и ноги, и в ней же держал рыжего коня, привязывая повод к неподвижному «испанскому сапогу».

До цитадели оставалось совсем чуть-чуть. Калембран оборвал болтовню и подобрался в седле, подогнав коня поближе к ведьме.

- Миледи, вы видите впереди белый указательный знак?

Гиниор стала вглядываться в изгибы тропы, заросшей ельником. Воспользовавшись замешательством спутницы, Калембран вскочил ногами в седло, перепрыгнул за спину к ведьме и оглушил ее бандитским кистенем повыше нежного уха, скрытого разливом черных волос.               
                ***

Ощутив двойную тяжесть, лошадь Гиниор тревожно взбрыкнула, но ведьма уже податливо сползала с седла в объятия ловкого рыцаря. Он пальцем приподнял женщине веко.

- Превосходный удар! – пробормотал Калембран. - Четверть часа наша молодая голубка не доставит хлопот. Есть время поместить ее в застенке со всеми подобающими почестями. Сомнительно, что я имел бы шансы на взаимность. Последней моей возлюбленной была пятидесятилетняя жена дровосека, визгливая и жирная, и та упорно сопротивлялась, пока я не спеленал ей руки и ноги, не забил кляпом рот!

Таким образом, вместо Эстайла бедная Гиниор вскоре обнаружила себя в грязном каменном застенке, выполнявшем роль конюшни и спальни Калембрана. Пленная ведьма сидела в неудобном пыточном кресле. Его жесткая спинка состояла из высокой наклонной доски. Две коротких доски торчали в стороны вместо сиденья, словно рогатка. Вся эта конструкция намертво крепилась к ножке из толстого бревна.

Запястья Гиниор были заведены назад и связаны за спинкой кресла ее же розовыми колготками: видно, в скудном хозяйстве Калембрана не хватало хороших ремней и веревок. Голые бедра ведьмы были широко раздвинуты на расходящихся досках, колени и лодыжки обхвачены полукруглыми скобами. Скобы когда-то застегивались на специальные замки, но сейчас петли стопорились простыми штырями, изъеденными ржой.

Сапоги ведьмы лежали поодаль, ниже пояса она осталась голой и босой. Калембран распустил на женщине шнуровку кожаного колета до самого пупка, освобожденные дерзкие груди вывалились на всеобщее обозрение. Не мудрствуя лукаво, рыцарь запечатал рот оглушенной ведьмы её же кожаными трусиками. Гиниор с негодованием чувствовала на языке вкус своих интимных мест, запах конского пота и пряных женских выделений, но выплюнуть унизительный кляп не могла.

Пыточное кресло с сиденьем-рогаткой давало палачу доступ к животу и половым органам пленника. Там, где доски сиденья смыкались, существовало отверстие, чтобы вставлять пленнику горячие инструменты в задний проход. В намерениях подлого Калембрана не приходилось сомневаться. Устройство идеально подходило для изнасилования разложенной женщины.

Гиниор была без памяти только четверть часа, но за короткий промежуток времени рыцарь уже связал ее, разделся сам и выпил дешевого вонючего вина из подгнившей бочки. Рыжий конь и лошадь Гиниор, вероятно, паслись стреноженными на улице.

Заметив, что пленница открыла глаза, Калембран отставил кружку и подошел, сияя омерзительной наготой. Он был нечист и густо порос седеющим волосом.

- Мое почтение, несравненная миледи! – шутовски поклонился опустившийся рыцарский потомок. – Городишко Эстайл никуда не убежит, раздери мои потроха! Удели немного внимания скучающему благородному страннику. Мне надоело отлавливать в лесу чумазых крестьянок, собирающих хворост, чтобы удовлетворить мужскую потребность! Наконец-то я вижу прекрасную и связанную восхитительную даму. Доставим друг другу удовольствие?

Защищенная от насилия древним заклятием, Гиниор хорошо представляла, что сейчас произойдет и чем все закончится, но всё равно корчилась от ярости с кляпом во рту, когда Калембран шершавой ладонью сжал ее голое тело между растянутых ног. Вот он шагнул вплотную к ней, склонился, прикоснулся «мужским орудием» к запретной женской точке… Женщина, распятая на дощаном кресле, с отвращением почуяла боль, слабость и – будь проклят здоровый зрелый организм! - отголосок сексуального возбуждения.

Гнусный Калембран почти вошел в нее, когда сработало заклятье. Улыбка спала с его лица, бодрые усы вдруг обвисли. Позвоночник согнулся дугой, заставив негодяя встать на четвереньки. Ведьма видела, как на его черепе под шевелюрой появились два бугра – это отрастали козлиные рога. Метаморфоза началась.

Калембран покатился по полу, человеческая брань вдруг сменилась пронзительным криком возмущённого животного. Еще через миг пальцы почернели и стали копытами, седая шерсть окутала долговязое тело… Свершилось. В углу темницы мотал рогатой головой озадаченный козел.

Ведьма знала, что тело врага трансформируется быстрее, чем сознание. Козел еще мыслил как Калембран-человек, пытался подняться на задние ноги, недоуменно взирал на свои копыта и наверняка удивлялся: почему у него поменялся угол зрения? Чтобы увидеть сидящую скованную ведьму, он поворачивал морду боком, словно курица.

«Поделом тебе, пучеглазый ублюдок! – злорадно подумала Гиниор. – Я лишь спросила дорогу, а ты оглушил меня и хотел обесчестить. Сколько невинных женщин побывало у тебя в этом кресле? Боюсь, ответ ты унесешь с собой в скотомогильник!»

Было самое время позаботиться о себе. Пленница по-прежнему сидела с кляпом во рту, со скрученными за спину руками, и ее раздвинутые ноги оставались пристегнутыми скобами в двух местах каждая. Ждать помощи от превращенного в козла рыцаря теперь бессмысленно. Он бесцельно ковылял по темнице кругами, жалобно мекал и принюхивался, получив необычайно острое обоняние вместо слабого человеческого. Даже нахально ткнулся холодным носом ведьме под стальную юбку, чем вызвал у женщины очередную вспышку гнева и возбуждения.

Положение Гиниор было незавидным. На затерянную в Гилфортской Чащобе цитадель люди могли не наткнуться годами. Замок чересчур заброшен и ничтожен, чтобы привлечь внимание мародеров, а дровосеки и сборщики хвороста явно избегают встречи с плутоватым хозяином. Женщина рискует мучительно и долго умирать в этом колодочном кресле от голода, если срочно не избавится от пут.

Тут-то Гиниор и воздала хвалу магу Кластомасу за гениальную материю, из которой сотканы ее розовые колготки. Она напрягла свернутые за спину руки и почувствовала, что узлы на кластомасовых колготках немного растягиваются. Глубоко вдохнув носом, женщина до отказа напружинила могучие бицепсы. Её красивое лицо побагровело, кляп из кожаных трусиков перекосился во рту, глаза зажмурились.

Козел Калембран равнодушно поглядел на усилия Гиниор и принялся лакать вытекшее вино под бочкой. На десятом или двенадцатом по счету рывке ведьма высвободила запястья из колготочной петли, поспешно вынула из губ мокрые трусики и радостно взвыла.

- Спасибо, рогатый рыцарь! Спасибо, что связал меня колготками, а не конской подпругой и вместо добротных замков на ножных скобах вставил болты. К болтам не нужен ключ, иначе я ломала бы колодки твоей башкой, а до неё попробуй дотянись.

Окончательно ведьма убедилась как ей повезло, когда увидела за спинкой пыточного кресла рассыпанные в пыль сгнившие наручники. Будь оковы целыми и новыми, Калембран надел бы их на жертву, и вырвать руки было бы невозможно.

Торопливо запрыгнув в трусики, колготки и сапоги, Гиниор завязала колет на грудях, привела себя в порядок и покинула ужасную древнюю темницу. Сев на верную лошадь и ведя за собой рыжего коня Калембрана, женщина спешила уехать до темноты как можно дальше от поганой цитадели, даже если придется заночевать в лесу.

Калембран в образе козла некоторое время сопровождал женщину с лошадьми вопросительным блеяньем, но потом отвлекся на поляну со свежей вкусной травкой, и больше его никто никогда не видел.               
                ***

Однако вернемся к неприветливому штрафному карцеру и его обитателям-колодочникам. Гиниор недолго томилась без собеседников. Буквально со следующего утра она стала обрастать товарищами по несчастью. То и дело лязгала входная дверь и тюремщики усаживали в дубовые колодки очередного провинившегося гвардейца.

В длинном низком помещении стояло два ряда ручных и ножных колодок – всего с полсотни пар, - и в ближайшие два дня их целиком заняли сослуживцы ведьмы мужского пола. Они брюзжали, острословили и исподтишка рассматривали плавные изгибы мускулистого женского тела. Когда наступал час кормежки арестантов, надсмотрщики освобождали ведьме из-за спины одну руку и вытаскивали кляп. Рядом ставили грубую миску, давали ложку и ломоть отсыревшего хлеба. Можно было второпях почесать усталое скрюченное тело, убрать с лица липкие волосы, вытереть рот, но дотянуться до замков на остальных трех колодках пленница не могла. Она угрюмо съедала суп, потом запястье снова заламывали назад и помещали в дубовый зажим.
 
Когда Гиниор расковали руку в первый раз, она сразу выдернула из-под себя подстилку и спустила на бедра трусики с лосинами. Под пленниками в полу был выкопан смердящий сточный желоб, прикрытый деревянной решёткой, чтобы справлять естественную нужду сидя в колодках. Если в подвале становилось совсем нечем дышать, тюремщики пускали в желоб струю воды с шипящей известью. Известь изрядно раздражала носы и глаза, затем вновь уступала место запаху испражнений, пота и грязи.

Сидя вокруг роскошной ведьмы, солдаты пожирали взглядами ее обнаженный тяжелый зад, крутые бедра и изумительную грудь, но шутить в адрес женщины остерегались. Они хорошо помнили, как требуха из распоротого брюха Мейвилла устилала каменные плиты двора. Кровища хлестала, словно трех быков закололи!

Дабы скрасить скуку, балагуры Губальт и Олаф потешали друзей байками о бесконечных любовных победах. В наиболее скабрезных местах они деланно покашливали: мол, дальше при дамах нельзя!... Гвардейцы гоготали и косились на ведьму. Ведьме были безразличны похотливые жеребячьи взгляды на ее прелести, но слушать похабную мужскую болтовню на второй день надоело, и она стала развлекаться по-своему.

Гиниор сотворила в подвале «карманное эхо». После любого звука в карцере вдруг раздавался звонкий петушиный крик или собачий лай. Гвардейцы сначала недоумевали, даже слегка пугались. Навязчивое эхо мешало разговорам и сбивало с толку.

Затем солдаты раскусили ведьмину забаву и стали ее просить разнообразить эхо на все лады. Заклинание было нетрудным. Гиниор превращала эхо то в детский плач, то в ядреную площадную брань. Эхо женского вопля в пике сексуального наслаждения покорило и развеселило суровый отряд колодочников и снискало ведьме репутацию своей в доску бабы.

Еще больше арестантам понравилось эхо с голосом коменданта Берлиха. Например, Губальт говорил: «Кто у нас комендант?» Эхо тут же многократно повторяло: «Берлих – скопец!» Глухой подвал раздувался от смеха.

Вбегали тюремщики, подозрительно допытывались: кто из презренных штрафников осмелился оскорблять особу начальника? Не угодно ли нахалу шомполов, накаленных на огне?... Эхо с готовностью отзывалось изо всех углов: «Берлих – скопец!» Надзиратели внимательно следили за лицами заключенных, но видели только закрытые рты.

- Если я услышу еще раз… - весомо ронял старший надзиратель Агре, и беззаботное эхо вновь заявляло:

- Берлих - скопец!

Ведьму никто не выдавал. Надзиратели ругались и уходили ни с чем.

- Здорово у тебя получается, Гиниор, - хвалил Олаф. – Покажи нам другие колдовские фокусы?

Ведьма была довольна, что с нею общаются на равных, а не только заглядывают между голых ног и ведут неприличные речи. Она вспомнила, как пахнут лесные фиалки, и зловонный карцер наполнился ароматом цветочной поляны. Потом Гиниор сотворила копию Олафа, который сделал вид, что мочится на голову настоящему Олафу, чем довел камеру до желудочных колик.

- Колдунья Гиниор, отчего ты не умеешь открывать колодки? Давно гуляла бы на воле, - сочувствовали гвардейцы. Прежде ее приняли за недоступную красивую зазнайку с пышными формами, но теперь относились куда дружелюбней.

- Увы, тысяча адовых змей, это уже Вторая ступень магии Железа и Руды, - вздыхала Гиниор, шевеля в колодках затекшими суставами. – Моя знакомая ведьма Флорита способна обращать кандалы в мусор. А будь я Адептом Телесной магии, - сделала бы руки и ноги тоньше пальчика новорожденного, чтобы выскользнуть из пут. Ученые Адепты совершают со своим телом чудеса! Могут вытянуть руку на милю и украсть со скалы орлиное гнездо. Но я сирота и не воспитывалась в Ордене Горных ведьм. Все что я умею – махать мечом и обманывать зрение, слух и обоняние. Хотите, в карцере запахнет жареной олениной?

- Благодарствую, черт побери! – рассмеялся Губальт. – Запахом сыт не будешь. Мои кишки и без того ссохлись от кислой похлебки. Вонь от нечистот хотя бы аппетит отбивает!

- Вот выкурить добрую трубочку не помешало бы, - ввернул веснушчатый Тобиас. - Но нет кисета и руки скованы.

Усмехнувшись, Гиниор подарила спертому воздуху карцера запах табачного дыма, и гвардейцы с благодарностью задышали полной грудью.

- Разрази меня чесотка! – воскликнул Хельмут, ловя ноздрями самый сладкий для курильщика запах. – Твое волшебство дороже всех сокровищ мира, великодушная Гиниор!

- А благоухание жареной оленины наколдуй, пожалуйста, когда раздадут ужин! – практично добавил Олаф. – Тухлые объедки совсем не лезут в горло.

Идея всем понравилась. Гвардейцы стали просить придать вечерней пище ароматы горячего шоколада, копченого угря и тушеной свинины. Но шеф-коменданта Берлиха к тому времени уже встревожило чрезмерное количество арестованных, и он повелел изъять ведьму из карцера.

К удивлению пленников надзиратели вкатили в подвал тачку с каменным раствором, внесли отесанные плоские валуны и занялись возведением стен вокруг ведьминых колодок. Старший надзиратель Агре расстегнул замки на оковах Гиниор и молча указал на двери.

- Ты свободна. Тебя сейчас выпустят.

- Мы теряем нашу очаровательную волшебницу, повелительницу видений и запахов! – горестно воскликнул огромный Олаф. – Комендант строит ей персональную дамскую камеру. А мы ради тебя напросились в колодки, олухи несчастные!
 
Ковыляя на негнущихся ногах, ведьма подтянула лосины и трусики и сотворила последнюю шутку. Подвал залил усиленный интимный запах перевозбужденной женщины. Гвардейцы и работающие надзиратели-каменщики захлебнулись и выпучили глаза, вертя головами во все стороны. Казалось, в карцер прокралась армия голых амазонок и бессовестно раздвинула бедра. Женский дух взбудоражил природные инстинкты солдат.

- Дьявол, я бы охотно изнасиловал даже охапку соломы! – проворчал Губальт, изворачиваясь в колодках, словно матерый племенной бык, почуявший течку юной буйволицы.

Старший надзиратель Агре тоже закатил свиные глазки и машинально схватился за пах. Гиниор тихо хихикнула и вышла, распрямляя спину и разминая мышцы.
                ***

Она шла по залитому солнцем крепостному двору, небрежно волоча возвращенные доспехи и меч. После вонючего подвала летний воздух опьянил Гиниор слаще молодого вина. На поблекших губах заиграла улыбка, блеснули кипенные ровные зубы. Даже потеки грязи на лице не могли отнять природной миловидности ведьмы. Волосы вороновым крылом струились по плечам. Гиниор обернула сдобные бедра короткой кожаной юбкой и теперь добротно вылепленные ягодицы перекатывались под нею, словно две танцующих луны.

Между плитами брусчатки до сих пор темнела кровь похабника Мейвилла. Гиниор скользнула по пятну презрительным взглядом. Выходящие из казармы гвардейцы шутливо взяли оружие «на караул».

- С освобождением, непобедимая Гиниор! – благожелательно сказал седой Шардан. – Комендант распорядился отвести тебе отдельную спальню в восточной башне. Хоть на это мозгов хватило! Не укладывать же леди в общий хлев с тремя сотнями боровов.
 
Ведьма весело сверкнула черными глазами.

- Шардан, мне приходилось спать в обществе целых двух тысяч боровов, когда мы стояли лагерем у Туманного Отрога. В первую ночь шестнадцать рыцарей по очереди порывались спеть колыбельную в моем шатре, и шестнадцать раз я обнажала меч. Девять певцов не увидели рассвета, остальные были тяжело ранены. Узнав об этом, полковник Уимбергтон пришел в ярость. Но ярость была адресована не мне, а глупым боровам. Вместо того чтобы упечь меня в колодки, полковник раскинул свой шатер перед моим, дабы ни одна живая душа не тревожила мой сон.

Благородный умница Уимбергтон был одним из немногих командиров Гиниор, который не пытался завлечь симпатичную подчиненную в постель. Старый полковник обожал Гиниор за  бесстрашный нрав и звал ее «доченькой», ограждая от пройдох и ловеласов. Ведьма тоже привязалась к бывалому служаке. К сожалению, неудачу в решающем бою у Туманного Отрога свалили именно на Уимбергтона. Когда ведьма видела полковника в последний раз, он сдавал дела преемнику и собирался в отставку. Повоевать вместе им больше не удалось. 

- Уимбергтон – честный человек, который не терпит скотства по отношению к женщине, - красивое лицо ведьмы омрачилось. – Подобных ему мужчин ничтожно мало.

Шардан пристыженно крякнул. Он не присутствовал на поединке ведьмы с Мейвиллом, но слышал, что никто из гвардейцев не одернул наглеца, прилюдно оскорбившего Гиниор. Разбитной, порочный Мейвилл вроде бы предложил Гиниор выпить за знакомство из своего «мужского кубка» и даже притворился, будто расстегивает штаны.

- Не стоит судить об отряде по одной паршивой овце, Гиниор, - сказал наконец Шардан. - Мертвые сраму не имут. Сейчас я о другом. Ты знаешь, что даже в первый день после карцера гвардейцы не освобождаются от службы? Тебя назначили в заставу на Осиновом Болоте. Но я вызвался отдежурить сам. Спокойно ступай мыться и спать.

Гиниор с чувством прижала руки к груди.

- Я не забуду этой услуги, Шардан. Нынче из меня плохой караульный, после трех суток в дубовых колодках жутко болят кости. Но твое следующее дежурство я возьму на себя.
                ***

Спальня в восточной башне женщине понравилась. Узкая келья двенадцать на двадцать футов выходила стрельчатым окошком на расстилающуюся долину. Из мебели имелись застланный суконным одеялом топчан и несколько крючьев в стене для щита и прочего рыцарского снаряжения. Для непривередливой Гиниор это были почти царские хоромы. В походах ей случалось спать прямо на снегу, забившись под брюхо издыхающей лошади.

Гиниор отметила про себя, что изнутри на дверях нет щеколды, но если набросить ремень на ближайший крюк и на дверную ручку, незваному гостю будет не так-то просто войти к спящей хозяйке. Взяв из тюка белье, требующее стирки, и кусочек пемзы, Гиниор пошла искать гвардейскую купальню.

Купальня в крепости оказалась хороша, но не пользовалась успехом среди неряшливых солдат. Летом мужчины предпочитали купаться в реке вместе с лошадьми, а зимой избавлялись от телесных паразитов в прогретой парилке, ковшами плеща эль на горячие камни и не забывая оросить себе глотку.

Полуподвальный зал на задах у кухни и конюшни был способен вместить не меньше полусотни душ зараз. Здесь был сложен неглубокий бассейн, а из стены бил родник. В случае необходимости банный прислужник наполнял бассейн через желобок и разжигал под ним огонь, чтобы сделать приятнее ледяную воду из скалистых недр. Прислужника родом из ближайшей деревни звали Веска. Толстый и плутоватый, при попустительстве рыцарей он совсем разленился и отвык топить купальню летом. Приход ведьмы застиг его врасплох.
 
- Помилуйте, госпожа, ради вас одной мне придется сжечь уйму дров, чтобы хоть капельку согреть бассейн! – заныл он, разбуженный и вытащенный из-за котла. Купальню и Веску до того давно не тревожили, что он по щиколотку завалил пол объедками, месяцами не прочищал от грязи березовый желоб и расплодил полчища мышей.

Без рассуждений Гиниор надавала лентяю пинков высоким кавалерийским сапогом, и вскоре Веска торопливо таскал узловатые кривые сучья в котел, разводил огонь и выгребал из купальной чаши куриные хрящи. Ворча и охая, банщик исподтишка косился на ведьму, стирающую под желобом ношеную одежду. При виде коротеньких сорочек и затейливо вышитых трусиков у Вески дух захватило.

Наверху купального подвала стояла шорная мастерская, где еще кто-то из предшественников Вески провертел в полу скважину – точно над бассейном. До появления Гиниор в крепости не было ни одной женщины, и тайный глазок за ненадобностью зарос паутиной. Но теперь Веска продует его и от души налюбуется голой ведьмой! Можно даже за плату пригласить поваров и конюхов.

Закончив стирать, женщина развесила кластомасовое белье перед зевом ревущего очага. Безрукавка, сапоги, лосины подчеркивали ее хищную грациозность и осанку. Груди дерзко выпирали из выреза, будто пасхальные куличи в сахарной пудре. Веска часто сглатывал слюну, орудуя то метлой, то кочергой.

Гиниор отвела в сторону желоб и проверила температуру воды. Та медленно, но неуклонно теплела. На дне бассейна бурлили струйки пузырьков.

- Теперь брысь отсюда, жирный индюк, - скомандовала ведьма. Отняв у банщика метлу, она вытолкала его из купальни и заложила дверь черенком.

Смахнув пыль с лавки, Гиниор аккуратно сложила на нее безрукавку, кожаную юбку, сбоку прислонила сапоги. В чашу она полезла в чем мать родила, намереваясь заодно сполоснуть снятые трусики, лосины и бюстгальтер. С наслаждением раскинувшись в бассейне обнаженной, Гиниор устремила взгляд на затянутый паутиной потолок.

Обнаружить потайной глазок не составило труда. В той крепости, где она служила вместе с несколькими женщинами, банщики тоже были не промах. Место у скважины в «женский день» продавалось за двадцать фабергов в минуту. Воительницы знали, что за ними подглядывают, но не видели смысла искать и забивать глиной глазки: ведь банщики тут же проделают новые.

В окружении дамской компании Гиниор никогда не смущалась. Пускай храбрые рыцари возле глазков уливают штаны своим семенем, от нее не убудет. Но обольщать толстого ленивого Веску ей не позволяла гордость. По ее подсчетам, через пару минут Веска приведет приятелей и прочистит забытый глазок.

Ведьма вздохнула и окунулась в чашу с головой, потом поплыла через чашу на спине, изящно выбрасывая руки. На женщине остался лишь нательный шнурок с ведьминским оберегом – затейливым иероглифом из желтого камня. Вода струилась по мускулистому животу, огибала холмы грудей, заманчивой воронкой вскипала между ног. Брусничные соски отвердели, словно наконечники копий.
 
Веска со всех ног бежал от гарнизонной кухни. За ним поспешали мясник, старший конюх и два парнишки-поваренка.

- Богиня! Звезда! Само совершенство! – задыхаясь, частил банщик, на ходу утирая пот. – Первая женщина в нашей крепости за полтора года, после того как милорд Стэмпфорд заезжал на охоту с супругой! Сорокалетняя супруга Стэмпфорда шла у меня за десять фабергов в минуту. За молодую сочную ведьмочку выкладывайте по пятнадцать!... нет, по восемнадцати фабергов, клянусь клыками тролля! За меньшее не уступлю!

- Твоя миледи стоила не больше семи фабергов, потому что в низу живота у нее был уродливый родовой шрам, - рассудительно огрызнулся мясник. – Ежели Гиниор тоже носит боевые отметины или родимые пятна в неподобающих местах, я заплачу не дороже двенадцати. Только потому, что девчонка молоденькая, и фигурка, судя по всему, ладная.

- Третьего дня я чистил репу у окна и едва пальцы себе не отсек, когда Гиниор въехала во двор крепости, сверкая лосинами и железной юбкой! – воскликнул младший из поварят. – Вот потеха была. Старина Румо ошпарился кипятком, повар Баллес уронил противень с цыплятами. Ее бедра округлые и гладкие, как церковные купола!

- Капрал Мейвилл полез к ней задираться, когда я выносил помойную лохань, - перебил старший поваренок Истебан. – Силы небесные, до чего она рассвирепела! Мейвилл успел уклониться и парировать два удара, но потом ведьма взмахнула железной юбкой и показала свои трусы всей крепости. Тут не только Мейвилл забыл обо всем на свете!

- Прекратите болтать! – осадил конюх Хильман. – Еще не хватало, чтоб ведьма услышала ваш гогот и выскочила с мечом, пока вы третесь у отдушины.

Поминутно прикладывая толстый палец к губам, Веска провел товарищей в шорную мастерскую. Сдвинув в угол гору негодных седел, он опустился на колени и отковырнул ногтем нужную каменную плитку. В полу открылось отверстие толщиной с кроличью лапку.

Сообщники прислушались. Из гулкого подвала-купальни доносилось веселое потрескивание дров, журчание воды и легкий русалочий плеск.

- Чур, я первый смотрю! Плачу за пять минут, – мясник вынул из кармана фартука тусклую тяжелую монету. Вспомнив соблазнительную внешность Гиниор, он вдруг раздумал торговаться. – Восемнадцать на пять – девяносто фабергов. Держи один капитул, Веска. Сдачи десять фабергов не надо.

Веска схватил монету, но от шпионской отдушины не ушел. Приникнув к отверстию правым глазом, он некоторое время всматривался вглубь.

- Слишком пыльно, - прокряхтел банщик с досадой. – Где мой проволочный ершик?

- Не спугни девчонку, - посоветовал конюх Хильман, переминаясь с ноги на ногу. – А ну как мусор в бассейн посыплется?

Однако тёртый Веска был не настолько глуп. Стоя на четвереньках, он действовал мохнатым ершиком из конского волоса словно черпаком, ловко обирая сор и паутину со стен глазка. Беззаботный плеск в купальне будто бы стал громче. Соглядатаи толкались плечами вокруг банщика, умирая от желания увидеть победительницу Мейвилла обнаженной.

- Миледи Стэмпфорд, которая со шрамом, еще и пела во время купания, - вдруг вспомнил поваренок Истебан.

Хильман презрительно сморщился.

- Что нам твоя худосочная миледи с рваным шрамом от кесарева сечения? Мясник Рипли не даст соврать. Года три назад гвардейцы устроили отменную баньку гулящим девкам, пойманным на тракту. Гвардейцы Губальт и Олаф скрытно от коменданта протащили в крепость парочку шлюх, заперлись с ними в купальне и чего только не вытворяли! Место у этой скважины продавалось за полтора капитула в минуту. Потом на огонек в баню ввалились еще несколько гвардейцев. Шлюхи потребовали доплаты. В ответ их скрутили подпругами, выпороли и изнасиловали за здорово живешь.

- Кто-то не удержал язык за зубами, комендант узнал про шлюх и впаял всем по десять суток карцера, - шепотом вставил Веска, орудуя ершиком. Увы, в то время он еще не дослужился до банщика, а ведь на спектакле со связанными шлюхами было легко озолотиться.

- Плевать на всех шлюх и на миледи Стэмпфорд, - мясник Рипли суетливо потер ручищи. – Мне интереснее - что во время купания делает ведьма Гиниор и столь же прелестна ее задница, когда она без лосин?

Наконец Веска отложил ершик и припал к тайной скважине. Приятели в нетерпении вытянули шеи. Внезапно банщик отшатнулся от дырки, бледный как смерть.

- С того конца на меня кто-то смотрит, - сдавленно пробормотал он. – Это не ведьма Гиниор! Огромный, злобный нечеловеческий глаз, весь в красных прожилках и с вертикальным зрачком!
                ***

Начиная купаться, ведьма размышляла, как отвадить от себя соглядатаев. Можно заткнуть скважину трусиками или подходящим сучком. Можно неожиданно ткнуть туда горячей кочергой, чтобы подпалить Веске любопытную физиономию. Или же придется опять применить чары.

Сначала Гиниор думала сотворить в глазке смешную непристойную картинку с участием того же Вески, однако сложные зрительные фокусы требовали значительной концентрации, а ведьме хотелось расслабиться в подогретой ключевой воде. Много чести для жалкой прислуги! Женщина ограничилась тем, что наложила на глазок фантомное око Багровой Плакальщицы.

Эта уродливая, но, в общем, безвредная нежить обитает на Бриллиантовых Болотах, пугая ночных путников надрывными рыданиями на разные голоса. У Плакальщицы огромные немигающие глаза в пол-лица. По старому поверью, если долго в них смотреть, человек увидит собственную смерть.

На самом деле, Багровая Плакальщица – весьма робкое создание. Она боится света, звона колокольчиков и запаха горящего можжевельника. Если не обращать на нее внимания, Плакальщица быстро отвяжется. Ей нужен страх, которым она питает свою потустороннюю сущность. Тогда она сопровождает пугливую жертву от края до края болот, пока не насытится.

Завесив глазок оком болотной страхолюдины, ведьма принялась мыться. У нее было немного толченого мыльного корня. Взбивая пену, Гиниор беззвучно посмеивалась над паникой, царящей наверху. Не поверив Веске, мясник, конюх Хильман и даже младший поваренок по очереди приникали к скважине, но вместо купающейся женщины видели кошмарный красный глаз Багровой Плакальщицы.

- Нежить! – Хильман сплюнул, вороша бороду. – Ведьма – она и есть ведьма. Небось вызвала самого дьявола, чтобы спинку ей потер!

- Отдавай мой капитул, мошенник! – сказал мясник Рипли растерянному Веске. – Не за то я платил, чтобы играть в гляделки с болотной гадиной.

Нехотя вернув монету, Веска с досадой ткнул ершиком в скважину:

- Получи, красноглазая вонючка!

Заговорщики умолкли, ожидая вопля нечисти, но внизу стояла тишина. Лишь журчала вода и догорали поленья.
 
- Это морок! – догадался конюх Хильман. – Гори мои подметки, ну и хитрая ведьма!

Оттолкнув Веску, он снова прильнул к глазку, но тут же отпрянул.

- Проклятье! Теперь в отдушине лежит клубок змей и шевелит раздвоенными жалами. А вдруг они настоящие, поди разберись? Как цапнут за веко!.. Нет, Веска, на сегодняшнем зрелище ты не заработаешь ни фаберга!

Мужчины сердито ушли ни с чем, оставив банщика маскировать отверстие и сокрушаться об упущенной выгоде. Он ожесточенно потыкал ершиком в скважину, но вместо змеиного клубка вновь появлялся немигающий вертикальный зрачок Багровой Плакальщицы. Ведьму в купальне не видно, хоть разорвись! 

Между тем Гиниор прекрасно отдохнула и вымылась. Правда, когда она провела мыльной рукой по промежности, вспыхнувшее желание едва не свело ее с ума. Тело жадно отреагировало на прикосновение и было не прочь поддержать приятную игру. Кровь бросилась в лицо ведьме, она застонала сквозь зубы. Борясь со жгучим возбуждением, с усилием отвела ладонь с греховного места.

- Только не это! – бубнила женщина, злобно кусая яркий рот. - Неужели я уподоблюсь грязному банщику, который занимается у глазка рукоблудием? В этой крепости нет подруг, меня некому связать и укрыть от позора. Прикажете проситься обратно в дубовые колодки шеф-коменданта Берлиха?

Наспех завершив туалет, ведьма поскорее втиснулась в свежие черные трусики из кластомаса, натянула на бедра превосходные малиновые колготки из той же волшебной  материи. Облегающая ткань тугой пружиной сжала сырое междуножье женщины. Ощущение сладкое и постыдное, но не пальцем же себя удовлетворять? В этом вопросе у Гиниор имелись свои правила. Порядочной даме не пристало мастурбировать. Утолять телесную жажду тесными одеждами – ещё куда ни шло. С бездушной материи какой спрос?

Трясущимися от желания руками ведьма надела кольчугу, застегнула пояс, собрала подсохшее белье с веревки.

- Срочно чего-нибудь перекусить, оседлать коня и заниматься, заниматься, заниматься! – пробормотала она, потирая мощные ляжки одну об другую. – Пора восстанавливать форму после карцера… Эй ты, жирный! – крикнула Гиниор в потолок. – Я закончила, иди прибирай. В следующий раз ты увидишь в глазке свой прыщавый волосатый зад, ха-ха-ха!

- Госпожа, вы не оставите в купальне какие-нибудь старенькие ненужные трусики? – отвечал через глазок расхрабрившийся Веска. Змея в отверстии пропала, и он видел пустой бассейн и одетую ведьму. – Тогда по первому зову я натоплю вам баню, в какой не моется сам Император, а в воду подмешаю ароматный жасмин с иван-чаем!

- Будь по-твоему! – рассмеялась подобревшая ведьма, бросая на лавку негодные трусики, которые уже поехали по швам и утратили упругость. – Может, выручишь пару фабергов, если дашь их понюхать приятелям с кухни. Да смотри, чтоб до дыр не занюхали.

- Уорэнт-лейтенант Гиниор! Вы здесь, Гиниор? – за дверью раздался торопливый топот молодого Седрикса. – Прошу прощения, но шеф-интендант желает вас видеть сразу по возвращении из купальни!

- А я думала, Берлих тоже стоит у дырки за восемнадцать фабергов! – ухмыльнулась Гиниор про себя и крикнула уже громче: - Доложи, что отнесу вещи и бегу со всех ног!

- Разрешите, я сам отнесу в комнату ваши вещи, миледи? Шеф-комендант требует вас очень срочно.


Выйдя во двор, ведьма грациозно потянулась, с вызовом глядя на окна комендантской башни. Часовые на стене как по команде скосили глаза на сдобную фигуру новой воительницы.

Гиниор догадывалась, что впереди ее ждет множество приключений. И была к ним готова.