Исток Угрюм-реки - Ленский расстрел

Исток «Угрюм-реки» — Ленский расстрел

(Выборка очерков, опубликованных в книгах издательства Вече)
 

1. Коротко о писателе


Гидростроитель, землепроходец-исследователь Сибири, начальник изыскательских экспедиций на дюжине сибирских рек, руководитель проекта по созданию знаменитого Чуйского тракта, кавалер орденов Ленина и «Знак Почета», лауреат Сталинской премии, русский писатель Вячеслав Яковлевич Шишков (1873—1945) впервые заявил о себе повестью «Тайга» (1916) и книгой рассказов и очерков «Сибирский сказ». Знаменитым писателя сделали повести и романы сибирской и народной тематики: «Страшный кам», «Пейпус-озеро», «Ватага», «Емельян Пугачев». Лучшим произведением Шишкова стала грандиозная эпопея «Угрюм-река» (1918—1932), о которой он написал, что «эта вещь по насыщенности жизнью, по страданиям, изображенным в ней, самая главная в моей жизни, именно то, для чего я, может быть, и родился».


2. Подробнее


В представлении Шишкова русский народ напоминал Илью Муромца, который полжизни на печи лежал, а другую половину за правду боролся. «Обидно за Россию, стыдно, — писал он в 1915 г. в письме к знаменитому идеологу областничества Г. Потанину. — Но мы, к сожалению, и возмущаться-то как следует не умеем, не научены негодовать открыто, смело, нет у нас в руках молота, которым можно дробить и созидать... Нет у нас в крови огня, нет тех гражданских дрожжей, которые бушуют и творят жизнь. Телята душой, с лисьими хвостами, с медвежьей силой, мы не протестуем, если какой-нибудь цыган ввернет нам в ноздрю кольцо и поведет по площадям и стогнам... на потеху миру». Прошла четверть века, и писатель, переживший Гражданскую войну, воспел яростный народный бунт в исторической эпопее «Емельян Пугачев», явив на ее страницах богатыря, уму и воле которого позавидовали бы и цари.

Вячеслав Яковлевич Шишков родился 21 сентября (3 октября) 1873 г. в г. Бежецке Тверской губ. в купеческой семье. Его отец, страстный любитель оперного пения и театрального искусства, был родом из семьи помещика и крепостной крестьянки, у которых «Вестенька» провел свое детство.

Шишков учился в частном пансионе, а затем в городском шестиклассном училище. Любил читать Пушкина, Успенского, Короленко, Л. Толстого. В 13 лет написал первую повесть из жизни разбойников «Волчье логово».

После окончания Вышневолоцкого технического училища (1892) Вячеслав обрел редкую по тем временам специальность — устроителя водных путей, грунтовых и шоссейных дорог. Двухгодичную практику он провел в Новгородской и Вологодской губ., участвуя в инженерно-изыскательских работах. После общения с отцом Иоанном Кронштадтским (Сергиевым), ныне святым Русской Православной Церкви, стал проповедовать в народе христианские заповеди, «занялся спасением народа», пока не убедился, что «праведником в девятнадцать лет быть очень трудно», и в 1894 г. поехал в Томск, где находилось Управление округа железных дорог. За 2 года кабинетная работа техника поднадоела молодому человеку. Вносило разнообразие разве что общение с революционно настроенной молодежью, вечеринки и диспуты, женитьба на курсистке, с которой вскоре развелся. (Позднее Шишков еще дважды заводил семью.)

Сдав экзамен на право проведения самостоятельных изыскательских работ, Шишков возглавлял экспедицию по сибирским рекам: Иртышу, Оби, Бие, Катуни, Енисею, Чарышу, Чулыму, Витиму, Нижней Тунгуске, Лене, Ангаре. За 20 лет «тверской гость» исходил не одну тысячу верст. Огромный объем работы по «съемке» местности требовал не меньшей при составлении на кальке планов рек (глубины, фарватера, скорости течения, протокам, перевозам, порогам, отдельным камням, которые могли бы помешать судоходству, глубине на камне и возле него). Особое значение в инженерном и творческом плане имели работы по исследованию Бии и трассы будущего Чуйского тракта, который позволял алтайским и томским купцам вести активную торговлю с Монголией.

Работа была чрезвычайно опасная — особенно на многочисленных порогах, — но риск окупался «впечатлениями: познакомился с бытом кержаков-староверов, теленгитов, калмыков, с культом шаманизма...» В 1911 г. вся экспедиция едва не погибла на Н. Тунгуске — спасли кочевники-тунгусы. В Сибири, по словам самого Шишкова, перед его «глазами прошли многие сотни людей, прошли неторопливо, не в случайных, мимолетных встречах, а в условиях, когда можно читать душу постороннего, как книгу. Каторжники, сахалинцы, бродяги, варнаки, политическая и уголовная ссылка, кержаки, скопцы, инородцы…»

Вячеслав записывал песни, отрывки из былин, пять лет заносил свои впечатления на бумагу, прежде чем решился опубликовать их в 1908 г. в газете «Сибирская жизнь» и в журнале «Молодая Сибирь». Первой опубликованной вещью писателя стала символическая сказка «Кедр». А еще через три года он отправил М. Горькому два рассказа — «Ванька Хлюст» и «Краля». Горький одобрил их и помог опубликовать в журнале «Заветы» его рассказ из тунгусской жизни «Помолились».

«Прикипев» к Сибири, Шишков стал мастером не только в гидростроении, но и в литературе; участвовал в издании томского журнала «Молодая Сибирь»; вел занятия с взрослыми в воскресной школе; участвовал в писательских вечерах у Г. Потанина; был членом президиума научного общества изучения Сибири; состоял в местном литературном кружке; часто выступал на народных чтениях и публичных вечерах. Сибирь родила писателя — все следующие его произведения так или иначе были связаны с нею. Тем не менее Шишков поддался искушению и в 1915 г. уехал в литературную столицу — Петроград — «почти круглым нулем… все начинать сначала». Хорошо, у него там были знакомые писатели — М. Пришвин, М. Аверьянов, Р. Иванов-Разумник, А. Ремизов, В. Миролюбов, которые приняли активное участие в его судьбе.

Шишков устроился на службу в управлении шоссейных дорог, и все свободное время отдавал сочинительству. В 1916 г. в журнале «Летопись» был опубликована его повесть «Тайга», принесшая ему известность — читатели увидели в ней некий символ грядущего обновления России. Печатались также десятки его рассказов, очерков, вышла первая книга «Сибирский сказ».

После Октябрьской революции 1917 г. Шишков оставил службу и занялся исключительно литературной деятельностью. Во многих произведениях (повести «Страшный кам», «Пейпус-озеро» и др.) писатель не только отображал силу, волю и самобытность сибиряков, но и протестовал против решения религиозных, национальных и социальных проблем с кондачка. Захватывающий роман-предупреждение «Ватага» — о банде анархистов, бесчинствовавших в захваченном алтайском городке, — был в штыки встречен многими писателями и критиками за «очернение» партизан, хотя в его основу были положены подлинные события — борьба партизан из отряда старовера Зыкова за народ, правду и Бога в Кузнецком округе Томской губ., захват ими г. Кузнецка, в котором они убили более половины жителей. Исследовав в «Ватаге» «психологию масс, лишенных руководства», Шишков сделал первый шаг к своему Пугачеву.

В 1928 г. вышла первая часть романа «Угрюм-река», который автор назвал «романом страстей, положенных на бумагу». «Угрюм-река» — та вещь, ради которой я родился», — не раз подчеркивал он. Полное издание «Угрюм-реки» увидело свет в 1933 г. Книга о взлете и падении энергичного сибирского предпринимателя Прохора Громова пользовалась огромным успехом у читателей. Герои романа имели реальных прототипов — известных в Красноярском крае купцов и золотопромышленников Матониных, сформировавших себе «первоначальный капитал» грабежами и убийствами. Матониным, несмотря на их благотворительность, было воздано по заслугам: в 1914 г. они обанкротились; не повезло и главе рода — в 1913 г. его склеп разграбили, а в 1931 г. и вовсе могильную плиту использовали для строительства свинарника.

К Шишкову пришло признание и всенародная любовь. Несмотря на то, что он и в жизни, и в своих произведениях всегда оставался верующим человеком, его яростное неприятие буржуазного устройства мира импонировало властям. Произведениям писателя была дана «зеленая улица», он не раз избирался председателем правления Ленинградского отделения Всероссийского союза писателей, участвовал в писательских съездах и пленумах, в 1939 г. был награжден орденом «Знак Почета». Шишков много ездил с творческими командировками по стране. С 1927 г. писатель поселился в Детском Селе (Пушкине). На «пятницах» у Шишкова любили бывать лучшие люди из мира искусства: А. Толстой, А. Белый, К. Федин, П. Сойкин, К. Петров-Водкин, О. Форш, А. Прокофьев, В. Каверин, Н. Тихонов, М. Слонимский и др.

В 1938 г. Шишков опубликовал первую книгу «Емельян Пугачев». По совету А. Толстого писатель решил развернуть тему Пугачева в большое полотно и широко отразить народную жизнь, чему и посвятил последние годы жизни.

В годы Великой Отечественной войны в блокадном Ленинграде Шишков читал на радио, писал для газет, выступал в госпиталях, печатал книги, отвечавшие зову дня — «Слава русскому оружию», «Партизан Денис Давыдов», «Партизаны Великой Отечественной войны 1812 года». В сентябре 1942 г. его вывезли в Москву.

В 1943 г. в торжественной обстановке отметили 70-летний юбилей Шишкова. Писателя наградили орденом Ленина. Директор Госиздата П. Чагин преподнес юбиляру книгу «Русская православная церковь и Отечественная война» с надписью на титуле: «Местоблюстителю патриаршего престола литературы русской владыке Вячеславу, в миру В.Я. Шишкову, в славные дни 70-летия, смиреннейший Петр, в миру Петр Чагин».

Все военные годы тяжело больной писатель работал над «Емельяном Пугачевым». Точку поставил 19 февраля 1945 г., а в ночь с 5 на 6 марта скончался. За роман писателю посмертно была присуждена Сталинская премия.

В 1950 г. в Бежецке был открыт памятник, а в 1973 г. музей В.Я. Шишкова; в 1953 г. бюст писателя установили в Томске. На 116-м км Чуйского тракта, к 100-летию Шишкова, перед селом Манжерок, водружен памятник писателю и гидростроителю.

Лучшая же память писателя — в его романах и рассказах, очерках и статьях. Книги Шишкова читали всегда и при любой власти, что лишний раз свидетельствует о том, что есть вещи важнее политики и взаимоотношений художника и власти. Но это тема другого рассказа.


3. Роман «Угрюм-река» (1918—1932, опубликован 1928, 1933)


Экспедиция 1911 г. на Лену и Нижнюю Тунгуску, едва не закончившаяся гибелью всей группы изыскателей, дала писателю идею и одну из глав будущего романа. Нижняя Тунгуска послужила прообразом Угрюм-реки. К работе над книгой Шишков приступил в 1918 г.

Действие охватывает всю страну — Петербург, Москву, Нижний Новгород, Урал, Восточную Сибирь. «Угрюм-река не просто река, — нет такой, — писал автор. — Угрюм-река есть Жизнь. Так и надо читать». Изменив названия населенных пунктов и рек, Шишков главными героями своего произведения сделал купцов и золотопромышленников Матониных, приехавших в Красноярский острог в конце XVII в. Один из их потомков, душегуб Петр Матонин, перед смертью сообщил своему внуку Косьме место, где был зарыт клад с награбленным. На эти драгоценности Косьма приобрел три золотых прииска. После смерти Косьмы главой семейства стал его сын Аверьян. Аверьян подарил на свадьбу своей племяннице кулон с бриллиантами, в котором один из гостей узнал кулон своей матери, убитой в тайге. Гостя объявили пьяным, и как-то замяли конфуз. Шишков встречался с родственниками Матониных, посещал их прииски, беседовал с рабочими. (В романе Шишков описал забастовку — аналог ленских событий 1912 г., когда на золотых приисках расстреляли забастовавших рабочих.) Благотворительность не помогла Матониным — с началом Первой мировой войны они обанкротились. В 1913 г. склеп Аверьяна разграбили, а в 1931 г. плиту с его могилы пустили на строительство свинарника.

Широко использовал писатель и фольклор: русскую лирическую песню, сибирские былички, легенды, предания, народную драму «Лодка».

Первая часть «романа страстей, положенных на бумагу», вышла в 1928 г. Полное издание «Угрюм-реки» увидело свет в 1933 г. Книга сразу же приобрела миллионы восторженных читателей.

«Угрюм-река» — роман о русском капитализме, о расцвете и крахе трех поколений сибирских купцов и предпринимателей Громовых. Перед смертью Данило Громов рассказал сыну Петру о своем разбойничьем прошлом и о месте захоронения котла с награбленным. Вырыв клад, Петр открыл торговлю, отправил своего семнадцатилетнего сына Прохора на Угрюм-реку осваивать новые территории. Телохранитель Прохора, нанятый его отцом — бывший каторжник, сосланный с Кавказа за кровную месть, черкес Ибрагим-Оглы спас подопечного от смерти в стычке с местными парнями. Не успев до зимы вернуться домой, путешественники едва не погибли от голода и холода, но на их счастье мимо проезжали на собаках якуты. После этого Прохор побывал в гостях у купца Куприянова, дед которого вместе с Данилой Громовым «водили одну компанию», и так пришелся купцу по душе, что он задумал женить парня на своей дочери Нине.

Дома Петр Данилович за спасение сына «от неминучей смерти» пожертвовал Ибрагиму белого коня и заграничный штуцер. Сам он развел амуры с вдовой Анфисой Козыревой, некогда служившей у его отца в горничных. Прохор, узнав про шашни отца и про страдания матери, тщетно пытался образумить родителя; Анфиса же, которой Прохор приглянулся еще до его отъезда на Угрюм-реку, стала всячески обхаживать его самого. Громов, любя и одновременно ненавидя «ведьму», едва не убил ее, но был остановлен Ибрагимом. Кончилось тем, что Прохор и Анфиса стали любовниками. Узнав про то, Петр Данилович поспешил отправить сынка на Угрюм-реку.

Прошло три года. Прохор, полный честолюбивых замыслов по организации «справедливого» предпринимательства, выстроил резиденцию «Громово», поездил по стране, «сосватал» к себе на завод талантливого инженера Протасова. От Анфисы приходили письма, и Прохор писал ей, но «почтарь» Ибрагим сжигал их все. Анфиса измучалась в тоске по Прохору, но и сама свела с ума полсела.

Женившись на Нине, Прохор обосновался в доме родителей. Куприянов за дочерью дал ему двести тысяч, золотой прииск, приданое. Петр Данилович подарил невестушке бриллиантовые серьги, в которых Куприянов узнал именные серьги своей матери, убитой вместе с отцом в тайге много лет назад. Быть бы скандалу, суду и расстройству свадьбы, если бы Ибрагим не принял на себя вину за то убийство и не возвел на себя напраслину. Для обеих сторон было выгоднее породниться, чем сделаться врагами. Черкес был прощен.

Анфиса, у которой тоже был подарок от покойного Данилы — именная браслетка покойницы Куприяновой, стала шантажировать Прохора разоблачением. Тот, поклявшись ей в любви, договорился о свидании и ночью застрелил любовницу из ружья.

Началось следствие. Следователь быстро установил, что убийца — Прохор. От переживаний Громова-старшего разбил паралич, а мать и вовсе скончалась. Сгорел дом Анфисы, а вместе с ним и улики. На суде прокурор загнал Прохора в угол, но тот обвинил Ибрагима в убийстве не только Анфисы, но и супругов Куприяновых, и суд присяжных Громова оправдал, а Ибрагима отправил на каторгу.

Прошло несколько лет. Громов стал заправским золотодобытчиком. К своим капиталам он добавил еще и капиталы отца, которого упек в сумасшедший дом. В столице за взятки Прохор приобрел золотоносный участок. Погуляв всласть, он стал жертвой карточных шулеров, был до полусмерти избит и выжил только благодаря своей могучей натуре.

В летний зной запылала тайга, грозя спалить все хозяйство Громова. Отчаявшийся Прохор пообещал людям увеличить зарплату и предоставить льготы, если они потушат пожар. Рабочие, забыв все обиды, спасли хозяина, но тот ограничился разовой подачкой. Даже пожар Громов использовал себе во благо — объявив себя банкротом, он добился через доверенных лиц снижения процентов с кредитов.

Начались волнения рабочих. Когда власти арестовали зачинщиков, была организована всеобщая забастовка. На защиту Громова от пятитысячной массы «наглых» рабочих из губернии прибыли представители «трех ведомств: юстиции, внутренних дел и военного. Они приехали с своей правдой, основа которой — насилие». Когда люди двинулись к конторе, «по толпе широко стегнул свинец». На земле остались сотни трупов. Весть о расстреле докатилась до Питера и других городов, вызвав 500-тысячную стачку рабочих.

Прохора, на месяц сбежавшего из резиденции, стали посещать видения: мертвая шаманка Синильга из тунгусских поверий; тунгуска Джагда, изнасилованная им в юности и умершая при родах; Анфиса; Ибрагим-Оглы; отец; политический ссыльный Шапошников, вроде как сгоревший в доме Анфисы. Однако если первая тройка давно уже принадлежала миру мертвых, то вторая еще была жива. «И все это вместе — стихия пожарища, галлюцинаций, призраки, кровь — нещадно било по нервам, путало мысли… Прохор Петрович жил теперь на одних нервах, подстегивая их алкоголем, табаком, кокаином».

На 10-летнем юбилее резиденции «Громово», куда прибыл губернатор с командой, Прохор предстал во всей своей красе — от безудержного бахвальства своими успехами до истеричного заявления: «Я — дьявол! Я — сатана!», чем зело скандализировал гостей. Спасла положение Нина, раздав чиновникам щедрые подарки.

Несмотря на запойное пьянство и помрачнение рассудка, Громов продолжал работать: взял крупные заказы на добычу угля, пустил новый цементный завод, собирался построить «университеты, винокуренные заводы, инженерные школы, торговые ряды, пассажи, театры».

Мечтаниям Прохора нанес сокрушительный удар беглый каторжник и вожак шайки грабителей Ибрагим-Оглы, захвативший его в тайге. Разбойники едва не разорвали Прошку двумя елями, но в последнюю минуту черкес отпустил его на волю. Громов объявил награду за голову Ибрагима, но что сталось с каторжником, так никто толком и не узнал.

Прохор едва не зарезал бритвой Нину, забравшую в свои руки все бразды правления громовских предприятий, а в пьяной драке застрелил своего приятеля — дьякона. Главный инженер Протасов покинул Громова, и с его отъездом хозяйственные дела оказались окончательно запутанными, к тому же со всех сторон напирали конкуренты. «Прохору захотелось крыльев. Он желал умчаться ввысь от жизни. Ему захотелось навсегда покинуть шар земной, эту горькую, как полынь, суету жизни».

«Кто я, выродок из выродков? — в последних проблесках сознания писал Громов. — Я ни во что, я никому на верю. Для меня нет бога, нет черта… сам себе я бог и царь». Прохор в помрачении рассудка, ведомый призрачными голосами, забрался на башню и прыгнул с нее — «трепет и ужас исчезли, жизнь человека пресеклась».

В эпилог романа прекрасно подошел бы абзац из его середины. «Иначе не могло и быть. Потому что нашего Прохора родил Петр Данилыч, развратник и пьяница. Петра же Данилыча родил дед Данило, разбойник. Яблоко, сук и яблоня — все от единого корня, из одной земли, уснащенной человеческой кровью».

Особую роль в романе играют три образа: Синильга, олицетворяющая укоры нечистой совести Прохора; «домашний» волк — самое близкое Громову существо, которое он, казня себя самого, однажды избил до полусмерти; и сплав двух слов — «золото» и «грабеж», за который все персонажи отдали свои души и свои жизни.

В 1933 г. Шишков написал пьесу «Угрюм-река», в 1938 создал либретто одноименной оперы.

В СССР на Свердловской киностудии в 1968 г. режиссером Я. Лапшиным был снят 4-х серийный телефильм «Угрюм-река», близкий к духу романа.


4. Подоплека романа. Процесс по делу о Ленском расстреле


О расстреле рабочих на Ленских золотых приисках в 1912 г. сегодня вспоминают, как о судьбоносном эпизоде в карьере А.Ф. Керенского, в то время мало кому известного адвоката, леворадикального оппозиционера. Громкое дело послужило трамплином для его взлета в 1917 г. в кресло министра-председателя Временного правительства.

В 2012 г. исполнилось 100 лет Ленской трагедии, что вызвало повышенный интерес к ней политиков и СМИ, договорившихся до того, что рабочие пострадали в рейдерских разборках.

Событие прогремело на весь мир. Правда, расследование не завершилось одним большим судом, а раздробилось на мелкие судебные и административные решения. Не были осуждены и главные виновники трагедии — Николай II и его правительство, которые в своем небрежении к народу прошли в 1905—1912 гг. точку невозврата. Не был учинен спрос с владельцев золотых приисков и с губернских чиновников. Суд над ними свершили две революции в 1917 г.

Историческую роль этого события лучше всех определил В.И. Ленин: «Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъем масс».

Несмотря на неполноту, этот юридически ущербный процесс можно с полным основанием отнести к величайшим в истории нашей страны.

Прииски находились на Витиме и Олекме (притоки Лены), в 2 тыс. км от ближайшей ж/д станции Иркутск. Они принадлежали английской компании «Lena Goldfields» и Ленскому золотодобывающему товариществу «Лензото», хозяевами которых были лондонские и петербургские банкиры (М.Е. Мейер, Г.С. Шамнаньер и др.) во главе с бароном А.Г. Гинцбургом. Пакетами акций владели вдовствующая императрица Мария Федоровна и ряд сановников (министр торговли и промышленности С.И. Тимашев, быв. председатель Комитета министров С.Ю. Витте, быв. министр торговли и промышленности В.И. Тимирязев и пр.).

«Хотя компания была частной, она имела стратегическое значение для государства: здесь копился золотой запас Империи».

«Добыча велась хищническими методами». Главноуправляющий И.Н. Белозеров, за несколько лет сколотивший миллионы, завел на приисках «каторжный режим, чем обеспечивал акционерам получение очень высоких прибылей». Так, в 1911 г. чистая прибыль компании (дивиденды акционеров) составила 55% основного капитала.

А как же тысячи золотодобытчиков? Их проще было назвать рабами. Смена длилась 11—16 час в шахте, заливаемой водой, при отсутствии вентиляции и сушилок. Зашкаливал производственный травматизм — в 1911 г. 896 несчастных случаев на 5442 рабочих.

«Дикий быт в бараках-казармах, где семейные и холостые жили рядом, разделенные лишь занавесками. Абсолютная зависимость от всякого рода подонков, выбившихся в местные начальники». В бараках царила вопиющая антисанитария, и было «так холодно, что мокрые сапоги примерзают к полу».

Отоварка продуктами производилась втридорога и только по талонам. Катастрофически не хватало медперсонала.

Все это усугублялось жесткой системой штрафов и хамским обращением начальства. Жаловаться было некому, т.к. царила «массовая коррупция чиновников, подкупленных компанией». Уехать с приисков не хватало денег на дорогу, т.к. наличными рабочие получали лишь четверть зарплаты. (Факты взяты из материалов расследования).

Когда 29 февраля (13 марта) 1912 г. на Андреевском прииске в лавке по талону вместо говядины всучили конский половой орган, стихийно началась бессрочная забастовка, к которой присоединились другие прииски (к 5 марта бастовало около 6 тыс. горняков). Это переполошило все власти от Иркутска до Петербурга.

Для поддержания порядка на прииски был послан жандармский ротмистр Н.В. Трещенков с ротой солдат и группой жандармов.

Стачечный комитет выдвинул 18 экономических требований: 8-час рабочий день, улучшение жилищных условий и качества продуктов питания, увеличение жалования, отмена штрафов и т.п.

30 марта директор Департамента полиции С.П. Белецкий дал телеграмму начальнику Иркутского губернского жандармского управления: «Предложите непосредственно ротмистру Трещенкову непременно ликвидировать стачечный комитет».

Трещенков 3 апреля арестовал 11 руководителей стачкома, чем вызвал возмущение бастующих, т.к. администрация гарантировала неприкосновенность выборных. Иркутский прокурор Преображенский «потребовал от недовольных индивидуальных заявлений о причинах отказа от работы».

4 апреля 3 тыс. рабочих с этими заявлениями направились на Надеждинский прииск, где остановился прокурор, но их встретил отряд Трещенкова. Как потом установила комиссия, ротмистр самовольно приказал солдатам стрелять на поражение. Раненых добивали, а убегавшим стреляли в спину. После акции устрашения посчитали гильзы от патронов — 985. Точное число жертв и поныне неизвестно, фигурируют разные данные: 107—270 человек убиты, 83—250 ранены.

5 апреля столица узнала о расстреле из телеграмм, отправленных с приисков, в т.ч. в Совмин и Госдуму. Вскоре в газеты попали и фотографии жертв расстрела. Известия о бойне на приисках вызвали волну забастовок по всей стране, каких не было с 1905 г.

9 апреля на заседании Госдумы 4 фракции сделали официальный запрос министрам юстиции и внутренних дел: «Известно ли министрам, что подведомственные им лица, в целях содействия интересам предпринимателей, вмешались в протекающую мирно забастовку и несут ответственность за ничем не спровоцированное массовое кровопролитие среди мирно настроенной рабочей толпы?»

Отвечая, министр внутренних дел А.А. Макаров поставил под сомнение правомерность стачки, и, не дожидаясь результатов расследования, свалил вину на стачечников и ошеломил думцев разъяснением: «Когда потерявшая рассудок, под влиянием злостных агитаторов, толпа набрасывается на войско, тогда войску ничего другого не остается делать, как стрелять. Так было и так будет впредь».

Слова министра были восприняты обществом «как циничный и жестокий ответ правительства, что подогрело и без того кипящее общественное негодование».

В газетах продолжались публикации о подробностях дела. Правительство, также получившее сведения о положении на приисках и «о действительном ходе кровавой бойни», с одобрения Николая II, назначило комиссию из 9 чиновников, возглавил которую член Госсовета сенатор С.С. Манухин, наделенный чрезвычайными полномочиями — для расследования «всех обстоятельств забастовки на Ленских промыслах, равно как и причин, вызвавших забастовку».

III Дума накануне своего роспуска также направила на прииски комиссию из 5 московских и иркутских адвокатов под началом Керенского.

Обе комиссии одновременно занялись параллельным расследованием. Манухину помогали местные чиновники и специалисты. Керенскому — независимый комитет присяжных поверенных.

Керенский, не несший юридической ответственности за свои выводы, проявил большую прыть, ежедневно отсылая для Думы и прессы телеграммы (это ему весьма пригодилось при выборах в IV Госдуму). Манухин же подготовил материалы уже по возвращении в Петербург, многократно перепроверив их и переписав. 27 ноября сенатор отослал доклад, «пышущий негодованием», царю, а тот передал его в Совмин.

Резкие формулировки Манухина пришлись не по вкусу венценосцу и ряду министров, стоявших на стороне местных властей и владельцев компании. «Условия жизни рабочих на приисках были названы не совместимыми с человеческим достоинством, принятая в «Лензото» практика обращения с рабочими — не соответствующей закону, стачка рабочих оправдывалась как чисто экономическая и мирная по характеру, а ружейные залпы решительно осуждались как неспровоцированные». (М. Хаген).

Хотело того правительство или не хотело, оно вынуждено было заниматься «мучительным самооправданием». Скрепя сердцем Совмин принял вывод Госдумы, что основная причина беспорядков «коренится в области экономической». Также он вынужден был согласиться с обвинением думцев в «не принятых своевременно мер… для улучшения быта рабочих и урегулирования их отношений с Ленским товариществом».

В январе 1913 г. Совмин трижды обсуждал доклад Манухина, не соглашаясь с рядом его обвинительных и осуждающих выводов.

15 мая Николай II одобрил доклад, а 7 июня было опубликовано выхолощенное «Правительственное сообщение по делу о забастовке весной 1912 г. на приисках Ленского золотопромышленного товарищества».

Самые существенные моменты из доклада Манухина не комментировались, в т.ч. «материальная зависимость немалого числа представителей государственной власти от золотопромышленной фирмы», а обвинение акционеров «Лензото» было подменено тезисом о «злостной агитации» среди золотодобытчиков.

Совмин предложил министрам юстиции, торговли и промышленности, а также внутренних дел «представить на утверждение Совета министров свои предложения о необходимых мерах к недопущению возможности повторения где-либо подобных непорядков в будущем».

Пресса не замедлила тут же обрушиться на власть, «замазывающую дело», но нежелание царя найти истину, административный ресурс и начавшаяся в 1914 г. мировая война отвлекли внимание общественности от Ленской трагедии.

Первые конкретные меры по результатам расследования начались 18 июля 1912 г. Было возбуждено дело против главного виновника происшедшей бойни, ротмистра Трещенкова. Разбирательство и суд над ним длились 2 года. Покровительство Николая II помогло избежать ротмистру наказания, он был разжалован в рядовые, зачислен в пешее ополчение, с которым попал на фронт, где и погиб в 1915 г.

Компания «Лензото» в июне ликвидировала продуктовые карточки, а в сентябре перетрясла состав руководства, уволив одиозных служащих, в т.ч. и Белозерова; выработала новый договор о найме, из-под стражи освободила рабочих-активистов, вернув их на рабочие места и пообещав прибавку к жалованью.

Дума признала объяснения Макарова неудовлетворительными, и его отправили в отставку. Следом ушел и премьер В.Н. Коковцев.

Был принят закон о страховании рабочих.

Практически все золотодобытчики (ок. 11 тыс. человек) в июле 1912 г. организованно покинули прииски, а на их место владельцы вынуждены были нанимать новых несчастных.

Все вернулось. Вот итог.



Иллюстрация к роману «Угрюм-река» «Расстрел рабочих»
Рисунок из Интернета