Киона Асгейр. Часть 2. Глава 4

Глава 4.
Огонь и лёд.

Голова болела. Я заправил пряди волос за уши и тяжело вздохнул.
Уже три дня прошло с того дурного ужина, когда я принял Титше за Акиру. Во всяком случае, мне удалось убедить себя в том, что это лишь глупая мысль, беспочвенная и надуманная. После всех наблюдений лекаря, нескольких допросов Кионы о моём состоянии, я решил больше не предаваться губительным раздумьям и действительно задуматься о здоровье. Лекари с горем пополам подобрали травы, которые останавливали кровотечение, но процесс заживления был крайне медленным. Мы с Кионой кое-как помирились, но я не смог поделиться с ним посетившими меня перед приступом догадками. Но и в обозримом будущем я не представлял ситуацию, которая подтолкнула бы к подобному откровению. Тем более теперь, когда он сидел рядом со мной, словно надзиратель, водрузив на нос маленькие очки-половинки. Вид у него был чрезвычайно сосредоточенный.
Книга в его руках меня очень удивила: потрёпанный фолиант, который ранее я видел у чёрных эльфов. Все знали, что этот клан был давно изгнан прочь от остальных Высоких рас в основном из-за течений Силы, которые они изучали. Жуткие, завязанные на кровавых ритуалах учения, по слухам, позволявшие создавать и уничтожать жизнь. Никогда не замечал за ним подобных интересов.
- Зачем ты читаешь этот бред? – проворчал я, отрываясь от созерцания пустынного утра. Солнце только начало вставать, но настроение у меня совсем не улучшалось от этого. В последние дни было невыносимо пусто внутри, и я раздражался по малейшему поводу, что Киона стойко терпел.
- Затем, что мне нравится этот бред, - спокойно ответил Асгейр, не поднимая головы. Он едва заметно улыбался, что делало его невероятно красивым, а ведь когда-то его улыбка казалась мне пугающей.
- Ммм, - промычал я и, положив голову на сложенные руки, снова начал наблюдать за солнцем. Киона видел, что меня что-то гложет, потому медленно отложил книгу и подошёл ко мне. Его длинные узкие ладони мягко легли мне на плечи, и он тихо сказал:
- Ты делаешь мне больно.
Я не обернулся.
- Каким образом? – промямлил я.
- Ты молчишь, - пояснил инкуб. Его губы растянулись в нежной полуулыбке, которую когда-то я любил больше всего, но глаза его оставались необычайно серьёзными, даже напуганными. Я не сразу понял, почему и чего он боится. Но потом вдруг осознал, что взгляд его не теплел уже довольно давно. Лишь изредка грусть в нём сменялась на гнев или печаль.
- Если хочешь, я расскажу тебе сказку, - улыбнулся я в ответ, стараясь, чтобы голос звучал как можно более воодушевлённо.
- Не надо сказок, - возразил он с тихим вздохом и отвернулся. Его волосы взметнулись лёгкой волной, обдавшей меня знакомым ароматом.
В памяти всплыли образы Кионы, того бессмертного, каким он был несколько лет назад. Я вдруг с грустью осознал, что взгляд его никогда больше не был таким, как раньше: живым, влюблённым и открытым. Он стал замкнутым бессмертным, державшимся особняком практически от всех в Лиафеле и якшающимся с чёрными эльфами, движимый, как мне казалось, больше животными инстинктами, а не разумом. Я прекрасно осознавал, что не понимаю и толики того, что происходило в его голове, внезапно разозлившись на всё и вся. Он будто почувствовал мой настойчивый взгляд и обернулся.
- О чём ты думаешь? – спросил он. Разжав ладони, я рассеянно заправил прядь волос за правое ухо.
- О том, почему всё нашем мире подлежит таким примитивным закономерностям.
- Про что это ты? – Киона было сделал шаг ко мне, но вдруг передумал и опять отступил. Этот жест его меня немного обескуражил.
- Про то, что каким бы ты ни был раньше, Киона, ты всё равно есть и всегда будешь наполовину инкубом, а на другую — драконом.
- И что с того? – опять не понял он. Во всяком случае, он просто сделал вид, что не вник в мои слова, но глаза его потемнели. Он знал, к чему я клоню.
- Инкубы полны плотских желаний, а драконы по сути своей животные. И ты…
- … И я становлюсь таким, - прервал меня Киона. В его глазах, к моему удивлению, не появилось ни печали, ни гнева, ни ярости. Только пустота, будто ему не было дел до моих высказываний по поводу его жизни. Я мысленно прокрутил свои слова заново и внезапно осознал, что они слишком резки. Волна гнева резко отступила, и, чтобы хоть как-то сгладить сказанное, я пробормотал:
- Киона, прости, я совсем не подумал…
- Я люблю тебя, - вдруг сказал Киона. Я взглянул ему в глаза, но это был отнюдь не жест удивления. Сейчас признание показалось до абсурдного неуместным, потому слова застряли у меня в горле.
- Киона…
- Хейн, я всегда буду тебя любить.
- Киона!
- Но я становлюсь таким, как ты сказал, лишь оттого, что ты меня не любишь.
Слова эти дошли до меня как из тоннеля. Я вновь почувствовал прилив злости; мне захотелось взять его за грудки и крепко приложить о стену, чтобы выбить из головы всю дурь, которой она успела забиться.
- Ты не прав, - вот и всё, что я смог сказать на его заявление, хотя не мог отделаться от ставшего обычным сомнения.
- Прав, и ты сам это знаешь. 
Киона подошёл ко мне вплотную, прикоснулся холодными губами к моему лбу и вышел из комнаты. Мне показалось, от Асгейра исходили какие-то почти ощутимые тёмные волны, в который раз заставившие меня настороженно сжаться. Несмотря на то, что я понятия не имел, чем занимался инкуб, когда не был рядом со мной, даже праздное любопытство не заставило бы меня полезть в его дела. Не потому, что мне было безразлично, а потому, что в глубине души я страшился узнать о Кионе что-то по-настоящему жуткое. 
В тот день я больше его не видел.

Дни пролетали так быстро, что я не успевал уставать. Всё они были похожи друг на друга, но постоянные тренировки и мелкие сражения с отдельными отрядами подосланных людей просто не давали заскучать. Хотя, признаться, нас всех немного волновало, что больших сражений не предвидел больше ни один чтец будущего ни в одном отряде. Люди, ещё месяц назад так рвавшиеся к истреблению бессмертных, вдруг будто оробели. Два вывода напрашивались сами собой: либо это было затишьем перед бурей, либо последняя битва выкосила их ряды, и они сложили оружие.
Отношения с Кионой не стали понятнее. Он так старался скрывать свои чувства и избегал меня настолько мастерски, что мы не виделись по паре дней. В общем и целом, я всё так же не мог полностью довериться ему и даже побивался, но и не находил сил отпустить. Каждое утро я видел его тренирующимся с мечом или без него, но почти всё остальное время Киона был вне моего поля зрения и, как я думал, летал над пустыней в облике дракона. В последние месяцы Киона обращался очень часто: кости у него ныли с каждым годом всё больше и больше. Я вспоминал с ужасом ту картину, когда в лесу на Киону напал кайнон, сломив ему все кости; после этого он не мог больше оставаться в облике инкуба всё время.
Как-то вечером, когда Киона облетал окрестности, я точил свой меч в кузнице. Ну как точил, отдал его эльфу-кузнецу, который творил с металлом настоящие чудеса. Несколько лет назад, когда мы ещё шли через лес, моя регенерация чуть не убила Киону и трёх лесных эльфиек. Но во время падения Айнона я был сильно ранен, мой узор Силы, видимо, был повреждён, и способности практически покинули меня.
Так или иначе, я тихо брёл в прохладном сумраке пустынного вечера. Ветер пересыпал пески с дюны на дюну, создавая лёгкие полупрозрачные шлейфы из рыжеватой пыли. Я чувствовал прохладные прикосновения ветра на лице, он играл с моими чёрными прядями. В последнее время мне казалось, что волосы стали намного светлее в некоторых местах. Где-то они стали практическими серыми. Лишь через некоторое время я понял, что это седина.
Я вдруг резко осознал свою смертность, о которой с завидной регулярностью забывал вот уже долгое время. Пески, величавыми перекатами шумящие вокруг меня, ещё раз доказали мне собственную недолговечность: ещё сотни лет этот песок будет развеиваться по миру, а я буду лежать под его толщей, забыв обо всём. Хотелось набрать побольше воздуха и закричать, просто так, потому что мне этого захотелось. Но пустыня кишела дезертирами и мелкими разбойниками, а я был безоружен и довольно далеко от Крепости. Если бы я вдруг закричал в голос, на меня могли напасть и того больше просто выпустить стрелу мне в грудь.
Так бы бесславно кончил жизнь Хейн Вэон.
Но я не стал кричать и на меня не напали, не пристрелили. Я просто шёл, всё отдаляясь от замка и обжитых каменных комнат нашей крепости. Я услышал хлопанье гигантских крыльев где-то невысоко над собой. Поднял голову и судорожно вздохнул.
Киона нашёл чудесное место для приземления. Им являлся я сам.
Всё произошло так быстро, что я не успел сориентироваться. Киона с гулким шумом опустился на землю, подняв витиеватые тучи песка, которые залепили глаза. По глупости я забыл зажмуриться, когда огромное драконье тело встало передо со мной. Я расчихался, а из пасти Кионы послышался утробный звук. Незнающий мог подумать, что Киона стонет от боли, но я-то понимал, что он смеётся.
- Чтоб тебя, Киона, - бормотал я, тщетно стараясь выбрать песок из глаз. Как же я раздражался от этих его фокусов.
- Давай помогу.
Я поднял голову и с усилием открыл веки. Смутный силуэт бледного тела Кионы явно показал, что он вновь принял привычный мне облик. Я бы обрадовался, если бы на нём была хоть какая-то одежда.
Я, конечно, не смущался находиться вблизи других обнажённых мужчин, но всё же меня озадачивало поведение Кионы, в конце концов, раньше мы жили вместе, но отдалились. Не уверен, что это можно было бы назвать расставанием и уместно ли было это слово в наших с ним отношениях. Мы не были близки уже настолько давно, что впору было начинать стесняться друг друга. Но сейчас он беззастенчиво подошёл ко мне вплотную так, что я едва не уткнулся носом в его грудь. Какой же он всё-таки высокий.
Признаться, меня волновала близость Кионы. Я видел в нём прекрасного бессмертного, но настороженность, недоверие настолько отдалили меня от него, как ни одно расстояние в мире не смогло бы.
Киона мягко провёл ладонью по моему лицу, и я почувствовал, как магия кружила вокруг его руки, и глазам моим стало легче, будто песок испарился.
Я бы мог отрезать Киону от себя, оставить его окончательно. Но я не хотел, да и до сих пор не мог, если уж быть до конца откровенным. Он был первым существом, которое я искреннее и глубоко полюбил, которое стало мне близким, обладая тем, что я искал в окружающем мире: он был всегда на моей стороне. Привыкший жить в страхе, одиночестве и презрении к самому себе, я причислял себя к людям, но, тем не менее, с детства в лесной общине чувствовал себя жутким изгоем со своей могущественной Силой, которую многие норовили использовать в собственных целях. Но Киона показал мне, что такое простая и светлая любовь, где не было места корысти. 
Не знаю почему, но мне на ум вдруг пришла Титше. Я не был уверен в том, что это была наша утерянная девочка. Но какая-то часть моего разума решительно не отпускала эту мысль. Перед глазами встала какая-то непонятная картинка, будто воспоминание, но смутное.

…Мы гуляем втроем по Айнону, я, Киона и маленькая Акира. Вдруг всё наполнилось шумом, криками, вокруг нас бежали существа. Я обернулся, западная часть Айнона была в дыму, где-то проглядывались языки пламени, а в паре сотен метров от нас – люди, сотни людей, со всевозможными орудиями.
Это было последним спокойным днём в Айноне. Но, вопреки моим ожиданиям, я начал припоминать что-то ещё: с неба падали снаряды, и один из них с огромной силой ранил меня в голову, я в ужасе отшатнулся, но зацепился за что-то ногой и с размаху упал на землю, со всей силы ударившись о дорогу. Боль немедленно расползлась по всему моему телу – от затылка к самым щиколоткам. Руки вдруг показались мне чрезвычайно тяжёлыми. Настолько, что я просто не смог их поднять. Ноги одеревенели, глаза застилала пылающая пелена. Я слышал крики Кионы. Чувствовал, что он силится поднять меня. Но я не мог встать. Боль так пригвоздила меня, что я не сразу понял, что по разбитой голове струится кровь, разливавшаяся подо мной. Моё черное пальто почти что моментально намокло, и это заставило меня не столько удивиться или ужаснуться, сколько разозлиться. Я был слабым и беспомощным. Что-то проскользнуло мне под спину. Я с опозданием в несколько секунд понял, что это была рука Кионы. Он поднял меня, и я закрыл глаза. Голова неумолимо кружилась, я едва переводил дыхание. Ноги казались нестерпимо тяжёлыми, и вот колени подогнулись, и я вновь рухнул на дорогу. Мне показалось странным то, что Киона, обычно такой сильный, не мог удержать меня. Сквозь багровую пелену боли перед глазами я рассмотрел что-то небольшое, прижимавшееся к нему. Это была малышка Акира, рыдающая и зовущая на помощь.
И тогда Киона сделал нечто, чего я никогда не видел в памяти до этого. Он с силой оттолкнул девочку, так, что она упала на землю. Её рыдания эхом отдавались у меня в голове. Акира вновь подбежала к брату, её пугала армия людей, с неумолимой скоростью приближавшаяся к нам.
Акира в очередной раз бросилась к нам, и тогда Киона, со всей существовавшей в нём жестокостью, ударил её, а потом резко подхватил меня. Я понял, что она мешала ему, потому он и не мог поднять меня. Но тут меня парализовала мысль: Акира осталась одна лежать на дороге. А потом я потерял сознание…

…Я застыл от ужаса.
Внутри меня разлился холод, подобного которому я в жизни не чувствовал.
Что это было: моим воспоминанием, неожиданно пришедшим ко мне спустя годы? Или же это было моё воображение? Несколько лет я пытался вспомнить, что же произошло тогда, в тот роковой день. Я не мог пошевелиться; это было настоящим воспоминанием, я был уверен.
Я почти услышал, как голос в голове произнёс: «Ты знаешь, что это правда». Он избавился от нашего ребёнка лишь потому, что ему было неудобно, оставил её на растерзание убийцам. Нет, он и сам был убийцей.
Киона перестал протирать мне глаза, а просто взял моё лицо в ладони, которые показались неожиданно холодными. Его губы мягко прикоснулись к моему лбу, и тогда я упёрся руками ему в грудь и резко оттолкнул, как он Акиру.
Не знаю, что я хотел сделать. Что-то зловещее и непоправимое произошло за те секунды. Киона выглядел растерянным, глаза его расширились. Я никогда ещё не отталкивал его так. С такой неприкрытой яростью, неприязнью. С остервенелым взглядом и жестоким выражением лица.
Я часто дышал, руки мои сжались в кулаки. Я старался, очень старался сдержать свою ярость, но этот порыв был сильнее меня, сильнее всего, что я когда-либо испытывал. И я кинулся на Киону, который от неожиданности повалился на дюну и, даже не закрываясь от меня руками, принимал удар за ударом. Он что-то кричал мне, но никак не пытался ответить на мои выпады, пока я бил его со всей силы.
Может, прошла пара минут, может, час, показавшийся мне вечностью. Я откатился от инкуба и сел, тяжело дыша. Прохладный ветер вечерней пустыни развевал мои растрепанные волосы. Я оглядел свои разбитые руки, на них была кровь, моя и Кионы. В голове было пусто, внутри тоже. От моей ярости ничего не осталось.
- Хейн…
Его шёпот донёсся до меня каким-то отчаянным призывом о помощи. Он был напуган, я слышал это в его голосе. Я посмотрел на него. Теперь он не был прекрасен, Киона стал твореньем рук моих в буквальном смысле: лицо его было покрыто кровью, губы  разбиты.
- Я вспомнил, - просто сказал я. Киона тяжело вздохнул и закашлялся. На губах его выступили пузырьки крови. Инкуб сразу понял, о чём я говорю и, видимо, он ожидал этого момента все эти годы, потому что удивлённым не казался. А мне было удивительно, что воспоминание пришло только сейчас. Вероятно, очищая мои глаза от песка с помощью Силы, Киона случайно затронул какую-то часть моего разума и пробудил в нём забытое.
- Мне жаль, - только и сумел произнести он. Молчание накрыло нас. Я не хотел ничего говорить, да и не о чем было.
- Ты хоть искал её?
Вопрос повис в воздухе, я почти физически ощущал, насколько тяжёлым балластом он лег на нас обоих. Но я уже заранее знал ответ.
- Нет, - тихо, но твёрдо произнёс Киона, даже не делая попыток встать. Я с поразившей меня самого холодностью и равнодушием смотрел на него, окровавленного, едва дышащего. Видел ли я его по-настоящему за все годы? Знал ли его?
Постоянные мысленные споры с собой заставили меня забыть о мире вокруг. Большая часть моей жизни прошла в праздном страдании: я был уверен, что человек, которого в жизни настигло такое количество бед и смертей, достоин того, чтобы его оставили наедине с его болью. Но я не замечал одержимого самолюбования в собственных мыслях, возомнив себя единственным в мире одиноким, в меру дружелюбным, молодым полукровкой. На самом же деле всё в моей жизни было абсолютно пустым: и я сам, и мои отношения с бессмертным, что лежал в шаге от меня. Я не знал ни себя, ни Киону, ни мир, но меня не захлестнула горечь в ту секунду, как я это осознал, нет. Мне стало абсолютно наплевать, вот что я испытал. Полнейшее, безоговорочное равнодушие.
- И? – неожиданно яростно прошипел он. Я вздрогнул от неожиданности, вырванный из своих мыслей. – Что дальше? 
- Титше, - устало произнёс я, потирая лоб. – Она очень похожа на тебя, и у неё синие глаза.
Мы опять замолчали. Киона приподнялся, сплюнул кровь на песок. Я рассеянно отметил появившуюся красную дорожку.
- Ты видишь то, что хочешь. Это не может быть она. Её убили тогда в Айноне.
- Ты не уверен, - спокойно заметил я.
- По-другому не может быть. Люди тогда убили всех, кто не успел сбежать.
- Ты замедлил течение моей Силы? Тогда, после нападения на Айнон? Поэтому я почти не могу вспомнить дни после нападения на город и теперь едва могу что-либо делать? – ответ на этот вопрос я уже давно знал, хотя и не мог озвучить его даже в своей голове, всегда подозревая Киону в содеянном. Именно поэтому я перестал доверять ему.
- Хейн, я спасал тебя.
Киона замолчал. А я подумал о том, что он убеждает себя, но озвучивать эту мысль было бессмысленно. Теперь многое по отношению к Кионе будет бессмысленно. Я холодно усмехнулся и встал.
- Куда ты? – слабо спросил он. Я не ответил и пошёл в сторону замка.
Что-то стальным стержнем поддерживало меня в тот момент, я точно не знал, что это такое, но это состояние меня вполне устраивало.

Мы были в общем зале, но он был накрыт какой-то пугающей тишиной. Почти никто не разговаривал, но осмелившиеся делали это очень тихо. Столы были убраны, мы все стояли бок о бок, устремив взгляды на небольшую сцену, где стоял лишь стул. Обычно так проходили собрания перед сражениями, когда наш командир рассказывал нам стратегию битвы, распределял нас в отряды и тому подобное. Но ни о каких битвах не было и речи, потому все настороженно ожидали того, что должно было произойти.
С того момента, как я узнал правду о поступке Кионы минуло двадцать два дня. Двадцать два дня инкуб был мне чужим, даже порой в моих мыслях зловещим, животным. Я не разговаривал с ним, не приближался к нему, а друзья, замечая, что наша с ним связь дала огромных размеров трещину, не заговаривали со мной на эту тему. Никто не был в курсе того, что произошло, поэтому наша размолвка обросла таким количеством слухов, что я уже начал жалеть об окончании всяких сражений: если бы у воинов не было столько свободного времени, не рождалось бы столько сплетен.
Киона прекрасно понимал моё отношение к произошедшему, поэтому даже не делал попыток помириться со мной. Хотя о каком примирении может идти речь, если мы даже толком не ссорились. Я узнал, что Киона бросил на растерзание людям существо, которое я любил как свою дочь; понял, что Киона мне вовсе незнаком, а наша связь – лишь иллюзия юношеских лет. Не было ссоры, и делить нам было нечего. Лицо его полностью зажило – спасибо регенерации дракона, но перед моими глазами оно появлялось не часто, из нашей общей комнаты он переселился куда-то ещё.
Симила почти всё время была со мной. Она негласно выбрала мою сторону в этом конфликте, причём, думаю, она сделала это из какой-то странной материнской жалости: воспринимая меня как создание юное и не особо смышлёное, она настолько увлеклась, что решила окружить меня своей опекой и вниманием. Разумеется, я ни словом не возражал. Мне не хотелось оставаться совершенно одному. Одиночество не тяготило меня, но порой так хотелось с кем-нибудь поговорить, и я был рад, что эту роль заняла моя старая знакомая, а не случайный эльф. И, как мне казалось, раз она была женщиной с двумя веками за спиной, ей необходимо было заботиться о ком-то и чувствовать себя нужной. Мы давали друг другу то, как я думал, в чём оба нуждались.
- Эй, красотка! – неожиданно громко раздался голос откуда-то справа. Не узнать этот грубый акцент чёрных эльфов было невозможно.
- Что? – тихо отозвалась Симила. Шаграт яростно тряхнул длинными чёрными косами – он ненавидел продираться сквозь толпу. Эта раса эльфов отличалась крайней отчуждённостью и нелюбовью к собраниям. По этой же причине Шаграт и его собратья никогда не спускались к ужину в общий зал, отдавая предпочтение молчаливой охоте в пустыне и последующему поеданию сырого мяса убитых животных. Единственным поводом участвовать в больших сборищам была, по словам самих эльфов, война. Но что я мог знать о них, этих мрачных отщепенцах, ведь даже бессмертного, бывшего мне семьёй, я толком не знал и не понимал…
- Давай уйдём отсюда вместе? Мне не хочется выслушивать бесполезные бредни стариков, - ехидно начал эльф. Я едва удержался, чтобы не закатить глаза, но Симила улыбнулась и ответила:
- С этого собрания нельзя уходить, Шаграт. Я не знаю, о чём пойдёт речь, но послушать стоит.
Шаграт заговорщически ухмыльнулся и исчез в толпе. Симила вздохнула.
- Лучше бы меня действительно кто-нибудь забрал отсюда, а то я уже устала ждать.
Через пару минут в зале началось оживление: вдоль стены шла небольшая процессия, во главе которой был Верховный Военный Советник. Я удивлённо поднял брови: этого заклинателя многие видели от силы раза два за все годы сражений. Говорили, он путешествовал по миру людей, тому самому, который объявил нам войну. Но с уверенностью об этом никто сказать не решался, потому ссылались на его крайнюю занятость.
За Верховным Советником шли остальные члены совета. Их лица были всем прекрасно знакомы, они очень часто приезжали в Лиафел, чтобы оценить подготовку войск, орудий. Они руководили поставками еды, одежды и материалов. На вид им нельзя было дать больше тридцати лет, на деле же самому младшему было больше пятисот.
Зал загудел, сначала тихо, потом громче, пока разговоры не переросли в одобрительные восклицания в адрес Совета. Не знаю, как в других военных центрах, но в нашем все были рады приезду Советников, это означало либо что-то очень хорошее, либо не очень, но неизменно грандиозное.
Верховный Советник развёл руки, привлекая всеобщее внимание. Несмотря на его кажущееся молодым лицо, для меня он выглядел мудрым старцем, повидавшим столько миров, сколько ни один из присутствующих и представить себе не мог.
- Друзья мои! – голос его эхом разнёсся под сводами зала. Все замолчали. – Все мы истерзаны этой долгой и кровопролитной войной. Нет ни одного воина, будь он смертным или вечным, кто не был бы приведён в упадок за последние годы. Силы наши истощены, но ваша храбрость не даёт трещин. Именно благодаря вашей отваге, силе духа и вере в Силу мы сможем построить новое будущее для себя и наших потомков, - он вздохнул, его вдохновенное лицо будто ожило; выдержав небольшую паузу, Верховный Советник произнёс фразу, навсегда перевернувшую страницу в жизни многих существ: - Люди объявили о своей безоговорочной капитуляции. Проходы между их миром и нашим будут закрыты с их стороны в ближайшие недели. Оставшиеся смертные будут перенаправлены под наш надзор.
Зал продолжал хранить молчание ещё секунду иди две. Лично я был шокирован, потому не мог даже толком мыслить. Проходы между нашими мирами были подвластны не только людям иного мира. И если Верховный Советник говорит, что люди сами уничтожат проходы со своей стороны, то война действительно кончилась? Люди оставили наш мир в покое?
А потом раздался громогласный радостный крик, за ним ещё один и ещё, пока весь зал не наполнился гамом, которому я не мог даже найти описания. Это был вселенский гомон радости, дикое ликование, к которому я присоединился с огромным энтузиазмом. Зал ожил: вверх вздымались руки, все начали бросаться друг другу на шеи; мы с Симилой, оглушительно хохоча, принялись выплясывать на месте. Мельком глянув на Советников, я заметил, что они улыбаются и хлопают друг друга по плечам. Я подумал о Кионе и, на пару мгновений забыв о произошедшем между нами, начал искать белую копну волос среди окружавших. Сердце странно кольнуло, и я поспешил бросить попытки найти его. Это был сладостный миг, чудесный и неповторимый миг, в котором мы все стали братьями, мы любили друг друга, Совет, пустыню и сам Лиафел, выстоявший под напором недругов. Мне не хотелось хоть как-то омрачить этот момент в своих воспоминаниях.
Дальнейшие события развивались быстро: важных вопросов больше никто не решал, все были настроены исключительно на празднество, на настоящий праздник, во время которого слово «победа» прозвучало бы не горько и саркастично, а восторженно, уверенно и твёрдо. Мы заслужили это, я не испытывал ни малейших сомнений.

Через несколько дней после официального окончания войны все мы начали постепенно осознавать затруднительность сложившейся ситуации. Разумеется, мы были рады наступлению мира, тем более что он дался нам столькими потерями и лишениями. Однако практически все города были разрушены, большинству просто-напросто некуда было возвращаться. Мне - точно: если от Айнона осталась хотя бы горстка пепла, я бы удивился. Люди стремились полностью уничтожить всё то, что было им непривычно, поэтому тихий и полный Силы городок был для них яркой мишенью. Тем более, что Силу эту они не понимали.
Увидев реальную проблему, особо разумные из нас решили забыть о том, что последние несколько лет занимались исключительно военным делом, и наскоро переквалифицироваться в строителей. После долгих обсуждений было решено организовать так называемые «отряды восстановления»: вчерашние воины, теперь желающие объединялись не для сражений, а для того, чтобы отправиться в разрушенные города и возвести на их пепелище новые поселения.
Идея была здравой, и я с радостью её поддержал. Войти в новую жизнь в новом городе, который мы сами построим – это, пожалуй, было самым простым и чудесным началом. Но, как ни странно, нашлись и те, кто посчитал задумку глупой и не имеющей смысла; эти существа выбрали другой путь – они решили не начинать новую жизнь, а продолжить старую, наполовину дикую и одинокую, в которой они бы заботились только о себе. Не сложно было догадаться, что одним из первых, кто уйдёт в одинокое плавание, будет Киона. В общем-то я ничуть не удивился, когда Симила мне рассказала, что инкуб покинул Лиафел сразу же после объявления мира. Она хотела лично проводить его, но он ушёл с целой группой, и сентименты показались ей неуместными.
Говоря о неуместных жестах, стоит упомянуть, что Титше и Тариада куда-то испарились едва ли не через час после отъезда Кионы, даже не попрощавшись ни с Симилой, ни со мной. Конечно, они не провели в Лиафеле и пары месяцев, но молчаливый уход показался нам странным.

Мы ещё не осознали этого в тот момент, но наш мир, в который мы так хотели вернуть покой и красоту, больше не был прежним.