Джесс Болл. Как развести огонь и зачем

Джесс Болл.

                КАК РАЗВЕСТИ ОГОНЬ И ЗАЧЕМ.

Фрэнку Бергону.

ГЛАВА 1, В КОТОРОЙ Я ПРЕДСТАВЛЯЮСЬ.

1.

Некоторые люди терпеть не могут кошек. Я не такая. То есть лично-то я их не ненавижу, но понимаю, как в человеке появляется эта ненависть. Думаю, каждому нужен повод. Вот для некоторых это ненависть к кошкам. Прекрасно. Каждому или каждой необходимо какое-то занятие. Более того, им не надо никому о нём рассказывать. Они должны держать его в секрете. И чем строже этот секрет, тем лучше.

В моей последней школе никто не верил мне насчёт отцовой зажигалки. Я всегда носила её с собой. Это единственная вещь, которая у меня от него осталась. И каждый раз, когда кто-то прикасался к этой зажигалке, отца в ней оставалось всё меньше и меньше. На самом деле в ней его труп – конечно, я имею в виду не труп, оставшийся после смерти, а говорю о настоящем трупе, о теле, которое все время отваливается от нас. Это то, что осталось у меня от отца. Это то, что я бережно храню.

Поэтому, говорила я – и повторяла много-много раз – не трогайте эту зажигалку, а то я вас убью. Люди не считали, что я это всерьез. Думаю, потому что я девчонка.

Кто-то рассказал мне, что прочитал в одной книжке, будто учёный видел, как сидевший на дереве шимпанзе пользовался языком знаков, чтобы пообщаться с деревом. Очевидно, шимпанзе изучил этот язык знаков, потом решил его применить и опробовал на дереве. Удивительная вещь, но история на этом и заканчивается. Попытались заставить шимпанзе пообщаться этим языком с исследователями и ничего не добились. Я полностью против вещей подобного рода. И не потому, что думаю, будто деревья разговаривают или что-нибудь в этом роде. Не беспокойтесь, я вполне здравомыслящая. И все-таки, держу пари, вы даёте этому шимпанзе говорить с деревьями,  и лет через десять вы уже не знаете, что происходит. Вот в этом-то и всё дело.

То, что я имею в виду - это мои планы, мои собственные идеи. Исключение из моей последней школы не особенно на них повлияло. Кажется, мне вообще без разницы, в какую школу ходить. Но очень жалко, что я только поцарапала его шею карандашом. Думаю, я могла бы сделать кое-что и покруче.

Сцена вышла довольно безобразная. Они посадили меня в кабинете директора рядом с моей несчастной тёткой (Я живу со своей тёткой. Отец умер, мать в дурдоме), а напротив уселись сам директор, Джо Скотт и его родичи. Папаша Джо торгует машинами, а это значит, что все его уважают, хотя я никак не пойму, за что. Например, продавцы в гастрономе зовут его «босс», хотя он им вовсе никакой не босс. Я это сама видела.
В общем, секретарь тоже был там. Делал заметки. Он еще по совместительству учитель физкультуры,  и я его терпеть не могу, поэтому в целом, исключая мою тётку, в кабинете было полно моих врагов.

От меня не ускользнуло то, что директор сидел со Скоттами. Они начали разговор самым отвратительным образом. Директор сказал секретарю, что мы готовы начать, а потом это случилось. Да, кажется, так.

Скотт-старший с ужасающим выражением на лице сказал что-то вроде «Люсия, мы готовы простить тебя».  Тут же Джо заявил: «Я не прощу эту сучку. Мне придется пропустить, как минимум, две игры».  Затем Скотт-старший положил ему руку на плечо и начал говорить что-то ещё, но директор его оборвал. Он сказал: «Подождите. Давайте сначала её спросим. Люсия, ты готова начать? Тебе есть что сказать?»

Вот тогда я и объявила: «Не нужно было вашему маленькому высочеству баскетбольному герою трогать мою зажигалку. Тогда бы я не воткнула ему в шею карандаш».

Ну, им это, конечно, не понравилось. Джо Скоттом в наших краях восхищаются. Любимец города. В местном ресторане бургер в его честь назвали. У него даже собственный дом имеется на родительском участке. «Коттедж», представляете себе! Ни у какого шестнадцатилетнего парня не может быть такого коттеджа. Я это знаю, потому что девчонка, с которой я была в читальном зале, ходила туда с ним (он ведь симпатичный). А она, кстати, тоже ужасная, дай бог им здоровья.

Люсия, если ты хочешь остаться в этой школе, ты должна извиниться перед Джо и его родителями.

Извиняюсь, сказала я, что неясно выразилась. Не трогай мою грёбаную «зиппо», Джо. В конце концов, все эти люди собираются уйти, а ты останешься один. Понял?

Тут тетка сжала мою ногу, поэтому я так и не высказала всё, что хотела.

Она, правда, хорошая. Я имею в виду, тетка моя, по-моему, одна из самых добрых людей в мире. Должна быть такой, по крайней мере. Когда мы вернулись домой, она сказала, что сожалеет, что так всё вышло. В смысле, с моим умершим отцом, с уходом матери. Но колющий удар карандаша ничего уже не исправит. Тетка понимала мои чувства. Правда, понимала. А ещё ей было наплевать, что я не могла вернуться в ту школу. Главным для нее было то, что к делу не привлекли полицию. Видимо, школа хотела избежать скандала. Но только человек получает так много шансов.

Я люблю свою тётку. Она старшая сестра моего отца. Её лет семьдесят. Точно не знаю. Они были закоренелыми анархистами – тетка и мой отец. Так он обычно говорил. Потом отец умер, а она замкнулась в себе. У тётки достаточно денег, чтобы скромно жить и ухаживать за садом. Она была такой ласковой со мной, что прямо в тот момент я решила никогда больше её не расстраивать. Мы пошли в дерьмовый кинотетаришко смотреть старое кино про лошадей. Копия была отвратительной, диалоги мерзкими и сентиментальными. Это вам не «Флика» и не «Чёрный красавец». Ужасное и глупое кино. Но всё-таки мы оби поревели над трудной лошадиной судьбой, а потом пошли домой и съели много-много мороженого большущими ложками. Тётка сказала, что большие ложки отлично подходили к такому дню, как сегодня.

2.

Вы, наверное, удивляетесь, зачем я вам всё это рассказываю. Ну, я и сама не знаю. Много чего произошло, и я просто расставляю события по порядку. Делаю это для себя. Вы же  - конструкция . Помогаете мне расставлять всё по порядку. Вы – мой воображаемый слушатель, и как слушателя я очень вас ценю. Наверное, когда закончу, я выброшу эти записи. Не подумайте, что я верю, будто вы не так ужасны, как любой другой. Но дело ваше: хотите вести себя как приличный человек, в путь! Те из нас, кто не жалкие дураки, вероятно, это признают.

В общем, вот как всё было:

Моя Тётка подыскала для меня новую школу. Называлась она Уистлерская средняя школа. Она находилась в соседнем городке. Я могла ездить туда на велике или на автобусе.

Месяц я пропустила, а потом наступил мой первый день – начало следующей четверти. Идея мне не нравилась. Вы можете подумать, будто я трудный подросток. На самом деле я тихая и «себе на уме». Ходить в школу – это ужасно и страшно для любой трезвомыслящей личности.

В то утро тётка меня удивила. Я спустилась вниз, и на кухонном столе лежала… зажигалка отца.

Как ты её забрала?

Тётка подмигнула.

Я взяла её в кабинете в день совещания в школе. Она на столе там лежала. А мне хочется, чтобы она осталась у них, не больше, чем тебе.

Что за женщина!

А потом пришло время идти в школу.

Я всегда напяливаю на себя одно и то же, поэтому на сборы мне много времени не нужно. Когда-то тётка купила мне другую одежду, но я всё выкинула.

У меня есть:
серая  хлопчатобумажная кофта с капюшоном
чёрные джинсы
белая безрукавка
дешёвые чёрные кроссовки
+отцова зажигалка
блокнот и карандаш
ключ от дома
немного денег и документы
обычно какая-нибудь книжка
несколько лакричных конфет на случай, если проголодаюсь

Думаю, что такая личность, как я, может прожить только на лакричных конфетах. К счастью, мне никогда не приходилось демонстрировать справедливость этого утверждения.

Когда мы добрались до школы, тётка остановила машину. Она сказала: сегодня утром ты выглядишь симпатичной. Я ответила, это потому, что вчера я постриглась под мальчика. Это один из тех парадоксов, о которых ты так много наслышана. Тетка рассмеялась.

Сначала я оказалась перед школой. Она была большой. Больше, чем моя старая школа. Бетон и стекло. Мне она не понравилась. Я вообще не уверена, что нужно строить что-то, кроме хижин. Разве мы не можем просто жить в хижинах и быть друг с другом добрыми.

Думаю, нам нужно войти внутрь.

3. 

Могу нарисовать мой первый день в Уистлере в виде диаграммы. Вот короткая линия тянется через страницу и упирается в пятно Роршаха. Упираясь в него, она умирает. Линия скручивается и умирает. Что не означает, что все пошло плохо.

Вот пример: ДЕВУШКА: Значит, тебя зовут Люсия. Ты ходила в Парксон?
ЛЮСИЯ…
ДЕВУШКА…
ЛЮСИЯ…
ДЕВУШКА…
ЛЮСИЯ…
ДЕВУШКА: Я слышала, гм, ты пырнула кого-то карандашом.
ЛЮСИЯ…
ДЕВУШКА…
ЛЮСИЯ: Ага.
ДЕВУШКА…
ЛЮСИЯ…
ДЕВУШКА: Э… я никому не скажу.
ЛЮСИЯ: Все нормально. Можешь говорить. Это не важно.
ДЕВУШКА…

На диаграмме будет часть, где вы можете подложить транспарант с маленькими красными пятнышками, означающими всякие другие вещи. Например, момент, когда я заметила других ребят, которые были вполне нормальными. Один из них читал какого-то Тракля, что, по-моему, тоже было нормальным. Я имею в виду, что, по крайней мере, это не выглядело как дурной знак.

Одна девушка спросила меня, не собираюсь ли я заняться спортом. Я чуть не подавилась апельсиновым соком и сказала, что спорт это часть зрелища. Она не поняла. Я сказала про правящий класс. Моя собеседница, кажется, совсем потерялась . Я пояснила, что без зрелищ народ был бы сыт, и его не смогли бы контролировать, поэтому – нет. Я имею в виду, что в хорошую погоду, конечно, пробежалась бы или поплавала. Даже занялась бы дзюдо, если в школе есть такая секция. Но гоняться за мячиком? Я что, на собаку похожа?

Я капитан женской команды по хоккею на траве, сказала она.

На том наш разговор и закончился.

Моя тётка поинтересовалась, подружилась ли я с кем-нибудь, и я ответила, что теперь у меня целая куча друзей. Она попросила рассказать о моём первом дне в школе. Я рассказала:

Ну, началось все действительно хорошо. Девчонка по имени Кимберли, которая сидит в классе рядом со мной, сделала для меня браслет дружбы. Она занимается в драматическом кружке, и я тоже собираюсь туда пойти. Ланч мы съели в компании с ней, с её приятелем и кучей реально милых людей. Я получила массу удовольствия. Потом её приятель отвел Кимберли и меня в конец гимнастического зала, где нас никто не мог увидеть, и обеих оплодотворил. Как-то вот так. По ощущениям было неплохо. Ну, не сам акт, а его послевкусие, понимаешь… отсвет… Поэтому, да, я беременна, у меня куча друзей, но никаких перспектив.

Это не смешно, сказала моя тётка. Как прошёл день на самом деле?

Ладно, ответила я. Завтра расскажу.

4.

Итак, наверное, мне нужно упомянуть один факт. У меня отличная интуиция. Я блестящая прорицательница. Рассказала об этом тетке, и она спросила: как Кассандра? Я ответила: нет, потому что я свои предсказания держу при себе.

То, о чём я никому не говорю – я умею предсказывать будущее. Но это чушь. Дело вот в чём: у меня есть способность моделировать все в голове, поэтому я могу прикинуть, как не делать то, чего я не хочу делать. Или как не вляпаться в то, во что я не хочу вляпываться.

Например, мне всегда бывает фигово перед уроком физкультуры. В большинстве случаев это срабатывает. Мне фигово не в самом спортзале. Нет, только перед уроком. Поэтому я должна пойти в медпункт, а потом пока я оттуда вернусь (там, естественно, выясняется, что со мной всё в порядке) пройдет столько времени, что занятие в спортзале почти закончится. Я только начинаю переодеваться, когда становится ясно, что мне можно уже не беспокоиться. Это было причиной раздора между мной и учителем физкультуры ещё в моей первой школе.

Другой пример: на второй день учёбы я завожу дружбу со школьными вахтёрами и охранниками. То есть у входа в их вонючую каморку, где они сидят и бездельничают, я здороваюсь и предлагаю им лакричные конфеты. Все очень просто. И вот они меня уже любят. Вот они уже понимают, что я совсем не такая, как остальные говнюки, которые ходят в эту школу. И что это значит?

Это значит, что когда я выскользну из школы в ближайший  магазинчик за сигаретами или лакричными конфетами, охранники ничего не скажут. И еще: в школе учится похожая на меня девчонка. Её шкаф для шмоток находится через шесть шкафов от моего. Мне удалось спереть у неё из сумки её пропуск. Теперь если мне надо куда-то свалить, я могу воспользоваться этим пропуском, а в протоколе будет записано, что туда ходила она.

Я думаю о будущем. О том, что там  будет необходимо. Знаю, эта разновидность мышления некоторым из вас чужда, но вам придется поумнеть,  придурки! Это мир, в котором мы живём.

На второй день один парень позвал меня на свидание. Вообще я не очень привлекательна. Это уж точно. Но я довольно худенькая, и у меня нет проказы (мои извинения всем, у кого она есть – не ваша вина). Тот парень, видимо, решил, что время пойти в атаку настало как раз с моим появлением в их школе. Ну, я сказала, что мы могли бы пойти куда-нибудь, если он очень хочет. А он предложил на тот вечер пиццерию. И мы пошли. Он купил мне пиццу, что оказалось очень кстати, так как я была на мели. Конечно, лучше бы было купить самой, но что поделаешь? Ещё он купил большой стакан газировки, а я спросила, есть ли у него читательский билет. Он очень разозлился из-за того, что парень за кассой слишком долго со мной разговаривал. И ещё он много чего говорил, а я не слушала. В какой-то момент мы вышли из пиццерии, и я от него смоталась. Он на самом деле был очень высокий. Так что вот так. Я заглянула в будущее и увидела, что в школе ребята ростом поменьше будут теперь считать, будто я хожу на свидания только с высокими парнями, а высокие подумают, что я отшила рослого в первый же день. Поэтому дела выглядели довольно неплохими.

5.

Кажется, я говорила, что у моей тётки есть сад? Да, есть. У неё есть садик между домом, гаражом и боковой стеной. Выглядит это примерно так:

ДОМДОМДОМД       Х
ОМДОМДОМДО       Х
МДОМДОМДОМ       Х
САДОВАЯ СТЕНА    Х
САДОВАЯ СТЕНА    Х
САДОВАЯ СТЕНА    Х
ГАРАЖНИЧЕГОНИ  Х
ГАРАЖЧЕГОНИЧЕ  Х
ГАРАЖГОНИЧЕГО  Х

Х – это край карты. Если делаешь для кого-то карту, важно дать людям понять, где она заканчивается. Я прочитала это в книге по картографии. Картография – это же о том, как рисовать карты, да? Раньше такое дело было трудным, и все карты были, в основном, неточные. А теперь это легко. Говорят.

Итак, садик моей тётки. Я считаю, что есть два вида – сады французские и сады английские. Ну, может ещё китайские и японские, но там, в основном, мох да камни, так что сейчас их в расчёт не берём. Я говорю о садах с растениями, да? Итак, французский, насколько я понимаю, это сад ухоженный. Надо знать мою тётку. Она бродит по своему садику и то и дело наклоняется, чтобы поднять какое-тот дерьмо или запихнуть куда-нибудь какую-то дрянь. Это сад французский. Английский сад – что-то вроде французского, в котором больше никто ничего не делает. Поэтому он выглядит заброшенным. Высаженных по ниточке кустиков вы здесь не увидите. Так, по крайней мере, говорят. Садик моей тётки – нечто среднее между этими крайностями. Иногда он больше похож на французский, а иногда на английский. Как-то я спросила  о садах студента, приехавшего учиться по обмену из Франции, и он сказал, что английские это вообще не сады. А ещё он думает, будто каждый француз был в Сопротивлении. Мне же, наверное, было бы интереснее, сколько там жило при режиме Виши. И я говорю не о тех, кого судили потом судом линча. Вот такие дела с историей. Ты что-то делаешь, а потом когда люди смотрят на результаты твоей деятельности, выглядит это фигово. Единственное исключение – если ты себя защищаешь, но, в основном, самообороной там и не пахнет. История  - это просто дурно ведущие себя люди.

На диаграмме видно, что дом довольно большой. Это может навести вас на мысль, будто тётка моя неплохо зарабатывает или что-то в этом роде. Когда кто-нибудь подвозит меня и высаживает перед этим домом - а он огромный – люди начинают задумываться: может она только одевается, как бездомная, а на самом деле у неё денег полно. Наверное, это нормально, что они так думают. На самом деле мы с тёткой живём за этим домом и за садом. Просто гараж переделан, и мы живём в нём, как в  маленьком домике. Наверное, для тётки это были лишние хлопоты, когда она вяла меня к себе после того, как мать в дурдом отправили. Я сплю на единственной кровати, а тётка на раскладушке или в огромном кресле, что стоит в углу. За книжкой она часто засыпает, поэтому я думаю, ей это нравится.

То есть сначала-то я сказала, ни за что. Не стану я занимать единственную кровать. Но раз тетка действительно часто засыпает в кресле, и в кровати никого, то я в ней и сплю.

Однажды я проснулась посреди ночи из-за полнолуния (яркого) и часа два не меньше  размышляла о смерти моей тётки и о том, что это может случиться в любой день. Конечно, женщины в этой семье долгожительницы и всё такое. Она доживет лет до девяноста двух в крайней нищете. Похоже на то.

Вообще я не считаю, что быть старой так уж плохо. Но много есть вещей, которые нравятся старикам - ну прямо очень нравятся - и которые мне совсем не подходят. Так что, похоже, может, это и не для меня. По крайней мере, пока нет. Терпеть не могу задумываться об этом. Становиться старше значит вот что: ты думаешь, что добиваешься своего,  и думаешь, что добиваешься своего, и думаешь, что добиваешься своего, и думаешь, что добиваешься своего, а потом ты старая, и выясняется, что ты своего так и не добилась. Или добилась, как моя тетка, только вот последствия глубоко ироничны.

Однажды я смотрела документальный фильм про пирамиды, и там сказали, что СП (строители пирамид) были инопланетянами,  что по сути своей они были цикадами (правда, двуногими), что их цикл длился десять тысяч лет, а не десять или пятнадцать, что, в конце концов, они проснутся и – по крайней мере, рассказчик в фильме так считал – будут по-настоящему злыми. А мне кажется, эти цикады смирились бы с разрушениями, которые произошли, пока они спали. Не думаю, что они разозлились бы. Не то, чтобы я верила этой документалистике, просто документалистика эта в основном хуже фантастики.

6.

В общем, на следующий день произошла катастрофа. На самом деле, мне даже не хочется о ней писать, но откровенность есть откровенность, и раз я вообще взялась за всё это, то могу уж и написать.

Я объявилась утром в классе, и они заставили меня прямо оттуда пойти к школьному психологу. Но что хуже всего, учитель – полный дурак, в том смысле, что он не должен был говорить об этом вслух при всех – своим отвратительным театральным баритоном сказал: мисс Стэнтон, миссис Капло хотела бы встретиться с вами во время первого урока. А каждый, естественно, знает, что это означает.

Итак, мне пришлось встретиться с этой миссис Капло наедине. Она стала расспрашивать меня о родителях, о карандашах и всё такое. А потом в конце разговора спросила, нормальная ли для меня нагрузка, или, может быть, мне лучше учиться классом ниже. Это прозвучало оскорбительно. Я ответила, что в этой дыре и дельфин в один момент может стать выпускником. Психолог улыбнулась и сказала, чтобы я возвращалась в класс.

И это было начало всех неприятностей, потому что народ в школе стал теперь спрашивать, зачем я ходила к психологу. А мне приходилось отвечать, это потому, что у меня  психическое расстройство, катаплексия, и если я начинаю смеяться, то тут же засыпаю. Вот поэтому-то я никогда и не смеюсь. Так как я действительно никогда не смеюсь, некоторые мне верили. Кроме одного парня – Стефана. Он сообразительный. Стефан еле слышно пробормотал, что это интересно. Должна сказать ещё, что катаплексия редкая штука, очень редкая. К счастью, его никто не слышит.

История с карандашом не всплыла в мой первый день в школе, что было здорово, но теперь с этим походом к психологу народ о ней все-таки заговорил. Мне пришлось лопать свой ланч на задворках школы. Замечательно. Вообще мне наплевать, есть кто рядом, с кем можно поговорить, или нет. Но видеть вокруг людей, вытянувшихся в нелепой очереди, когда и ты там сама стоишь – ощущенице не из приятных. Я на самом деле воткну тебе карандаш, если ты не заткнёшься, думала я о болтающих обо мне учениках, но… наверное, так говорить нехорошо.

Между пятым и шестым уроками положение начало улучшаться, когда я подслушала разговор двух ребят. Они не знали, что я была рядом. Низкорослый и туповатый с виду парень сообщил своему приятелю повыше, что все уже организовано, и Клуб поджигателей был готов собраться сегодня днём в обычном месте. При этом они старались выглядеть настоящими рыцарями плаща и кинжала.

Я уверена, что вам ничего не понятно. Вы удивляетесь, почему она так довольна из-за какого-то Клуба поджигателей. В этом ничего веселого даже отдаленно не звучит.  В общем, у меня есть приятель – на самом деле есть – который рассказал мне о том, о чем слышал ещё от кого-то. И вот что это:

Такие клубы сейчас организовываются по всей стране. Они называются звуковыми или даже радиоклубами, но на самом деле это клубы для тех, кто хочет развести огонь пожарче, для людей, которые сыты по горло богатством и всякой собственностью и хотят спалить все дотла.

SONAR (звуковой)=ARSON (поджог).

Мой приятель сказал, что чтобы стать членом клуба, нужно что-то сжечь. Когда он это сказал, я подумала: давненько я не слышала ничего такого захватывающего. По-моему, если ты не любишь огонь, ты не живой человек.

7

А вот по-настоящему ужасная вещь случилась на последнем уроке в классе обществоведения. Мы разыгрывали воображаемый судебный процесс, и мне отвели роль свидетельницы убийства, поэтому я оказалась на свидетельской трибуне. Девчонка по имени Лизетт  - якобы адвокат – задавала мне вопросы. И она сделала подлянку,  достаточно ловкую, но всё же подлянку, когда стала спрашивать меня обо мне настоящей. Сначала Лизетт понемногу подсовывала такие вопросы вместе с остальными, а я и не поняла, к чему она клонила.

Итак, ты пришла в эту школу недавно. Вы с подсудимым раньше были знакомы? При каких обстоятельствах познакомились?

В классе послышались пригашенные смешки. Я ответила, что не была в школе уже много лет. И вообще, я предположительно старик. Что, моей бороды не видно? (Никто не засмеялся). Тогда я сказала, что, естественно, видела подсудимого раньше. Он был одним из моих жильцов.

В тот вечер, о котором мы говорим, по какой причине ты пошла на прогулку?

Народ в классе снова заржал.

Я ответила, что не ходила на улицу, а просто глазела в окно.

Вот когда она перешла к этому:

Прости, я знаю, что это к суду не относится, но как тебе удалось раздобыть джинсы четырехлетней давности? У тебя машина времени есть?

Так, Лизетт Кроу. Кажется, мне придется отомстить ещё кое-кому. Она из богатеньких, но говорит фразами из телевизора. Так люди с мозгами не разговаривают. У  её родичей не хватило денег, чтобы защитить мозги дочки. Терпеть не могу, как многие  разговаривают. Из-за этого можно в отшельницу превратиться. Вот мать моя прекрасно разговаривала. Иногда мне нравится думать об этом.

В общем, все надо мной смеялись.

Да, когда она сказала эту свою маленькую чушь, все заржали. А я вот сомневаюсь, достаточно ли одной насмешки, чтобы занести тебя в чёрный список? Думаю, если ты человек мелкий, по сути своей марионетка, тогда твоей вины в насмешках нет. Но если ты человек  поглубже – не с умом, как вы понимаете, а с бабками – значит, если ты насмехаешься, то можешь рано или поздно обнаружить себя в черном списке. Потому что ты не должен был насмехаться. Так ли иначе, но я кое-кого себе пометила. Считайте их занесенными в список.

Кстати, у меня вполне нормальные джинсы. Я даже не знаю, что эта Лизетт имела в виду. Могу спорить, что с закрытыми глазами на ощупь она не отличила бы их от четырех других штанов.

Но вот ведь в чём дело – если кто-то богатенький и популярный, им даже не надо быть правыми. Чего бы они ни делали, они  все время выигрывают.

8

(вот почему все они должны сдохнуть)




9

После уроков на автобусной остановке (это обычный городской автобус) я встретила парня, который учился в колледже. По крайней мере, он так говорил. Я сказала, что тоже из колледжа, и, по-моему, он на это купился. Парень читал книжку про Чернобыль, которая сначала кажется захватывающей, а на самом деле не такая уж интересная. Я имею в виду, если вы берёте такую книжку, то обычно смотрите на неё секунду-другую, а потом бросаете. Не думаю, что вы закончите читать её прямо тут, на автобусной остановке. Хуже того, парень был на самом начале книжки. По сути, он её даже ещё не начал. Для меня это знак, что такая книжка – это «книжка напоказ». «Книжки напоказ» люди таскают с собой, чтобы казаться умнее. Во всяком случае, «книжка напоказ» в руках этого парня меня насторожила.

Он спросил меня, что я изучаю, и я ответила: представление о ядах. Парень спросил, что это значит. Я ответила, что есть много ядовитых вещей, но только некоторые из них яды. Кто решает, где точка раздела? Исторически эта точка раздела перемещается в зависимости от того, кому выгодно. Например, алкоголь довольно ядовитая штука. Парень сказал, что ему нравится спиртное. Конечно, тебе нравится, согласилась я.

Ты любишь ходить на концерты?

Не особенно.

Почему?

Потому что это дорогое удовольствие. Иногда мы с подружками пролезаем туда бесплатно.

Он сказал, не удивительно, что нас бесплатно пускают.

А я сказала, что одна из моих подружек настоящая красотка. Наверное, вот почему нас пускают.

Тогда парень заявил: нет, он сказал, что совсем не удивился… и решил, что я могу попадать на концерты бесплатно, неважно с подружками или без.

Он спросил, не хочу ли пойти к нему домой, и я согласилась, но когда нужно было выходить,  осталась в автобусе. Парень встал, как бы показывая, что вот она наша остановка. Но я просто осталась на месте. Я в окно смотрела. Потом автобус снова поехал, а парень из него уже вышел. Может, я его больше никогда не увижу. Ну и хорошо.

10.

Мы с теткой играем иногда  в криббедж, но она считает, что это скучно, поэтому мы установили свою игровую систему. Обычно играешь до 121 очка. Набираешь очки, чтобы просто выиграть. Ну, а ей (то есть моей тетке) пришла в голову идея, что очки можно тратить, и от этого игра станет интереснее. Например, во время сдачи или между сдачами  есть много способов потратить свои очки: сбросить карты, набрать новые или повысить ставки в отдельной партии, купить «криб» или удвоить очки за колышек. Это делает игру очень веселой. Тетка любит выигрывать. Я тоже. В столе, за которым мы ужинаем, есть полочка. Её можно выдвинуть, и появится огромная доска для криббеджа. Вот на ней мы и играем. Огромная доска и удовольствия доставляет больше, когда выигрываешь, но меньше, когда проигрываешь. Тот из нас, кто на данный момент является победителем, получает в доме определенные привилегии. Одна из них – ничего не готовить. Другая – заполучить себе голубое одеяло. На тот момент текущим победителем была тетка. Если честно, она всегда текущий победитель. Наверное, тетка лучше меня понимает эту игру. Правда, она утверждает, что мы в ней одинаково хороши, но это опровергается тем фактом, что выигрывает тетка гораздо чаще. Может, она и вправду демонстрирует так некое распределение ролей, где ей просто повезло в самом начале. Так или иначе, но когда тетка выигрывает и устает, иногда она отказывается играть, потому что не хочет лишаться своей короны. Разговор в такой вечер происходит примерно  так:
ЛЮСИЯ: Давай сыграем в криббедж.
ТЕТЯ МАРГАРЕТ: Ты обещала рассказать мне про школу.
ЛЮСИЯ: Криббббббедж. Криббббббедж. (Смотрит в пол).
ТЕТЯ МАРГАРЕТ: О, тут есть кое-что для тебя.

Она протянула мне блокнот с черной войлочной обложкой. Мой старый блокнот был просто доисторическим. Этот явно его превосходил. Я взяла его и рассмотрела под лампой. Блокнот мне сразу понравился. Он, правда, был красивый. Может, это самая красивая вещь из всех, которые у меня были… с точки зрения, насколько его оценит ещё кто-нибудь.

А потом у меня сразу родилась идея. Я буду записывать в этот блокнот свои предсказания. Это будет…

КНИГА О ТОМ, КАК ВСЁ ПРОИЗОЙДЁТ.

Не знаю, может, вам эта идея покажется не очень удачной. Но я в своих предсказаниях уверена, поэтому мне кажется, что  общая сумма моего счастья должна повыситься при наличии такой книжки.  Не то чтобы мне обязательно нужно было пользоваться книжкой, чтобы доказать кому-то, что я права. Я же не рассказываю никому о своих предсказаниях, поэтому не в этом дело.

++

Я открыла блокнот и написала на первой странице:

Книга, о том, как все произойдет.

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

Лесли - это девчонка, которая сидит  в классе на три ряда позади меня. У нее грубо подстриженная чёлка, дикое лицо фарфоровой куклы, и она обычно не носит почти никакого белья. Лесли все время болтает с парнем по имени Пьер, который сидит с ней рядом. На неделе она сильно расшибется в автокатастрофе, и Пьер больше не будет с ней болтать. Потом Лесли соберет все свои внутренние ресурсы и станет физиком, лауреатом разных премий. К тому времени медицина разовьется настолько, что лицо ей починят. Пьер тогда уже будет бездомным алкашом, пойдет в магазин и увидит в телевизоре на витрине, как у Лесли берту интервью. Медики восстановят её физиономию точно такой, какой она была до автокатастрофы, поэтому, несмотря на то, что ей уже будет тридцать восемь, Лесли получит чертовски соблазнительную мордашку шестнадцатилетней девчонки. Из-за этой самой мордашки сердце Пьера выскочит из груди и шлепнется на землю, как пойманная форель. Прохожие будут осторожно обходить его лежащее ничком тело. Тем временем Лесли тайно любит его как прежде, и когда она, развлекаясь со своими выпивохами-дружками, случайно натыкается на него в местном морге, справиться с болью ей уже невозможно. Она выбегает на улицу и попадает под машину второй раз. А между тем, Пьер не был мертв… Он просто крепко спал. Пьер кое-как вываливается из морга и находит растерзанное тело Лесли, через которое проехали машин девять или десять. Пьер её не узнает, но вот что он видит: каким-то чудом пинта виски, который она хлебала, уцелела и торчит за поясом юбки. Он опускается на колени, чтобы забрать виски, и его охватывает невероятно приятное ощущение.

Шучу! Предсказания так не делаются.

Предсказания – это типа вот такого:

Завтра я поеду в дурдом навестить свою мать.  Надену плащ, сяду на двенадцатый автобус, доеду до Ранстелл Авеню и пересяду на восьмой до Бергена. По дороге я буду читать сборник коротких рассказов про насекомых. Один из них называется «Метаморфоза». Видите, книжка интереснее, чем вы думали, потому что редакторы расширили себе область действия. Когда я буду читать эту книжку издательства «Эйс Бук», кто-то попытается со мной познакомиться. Я проворчу что-то, показывая, что читаю книжку. Когда я доберусь до Стиллвела, я сойду с автобуса. Никто больше с него не сойдет, потому что к тому времени в нём уже никого не будет. Я пройду полмили до входа, потом ещё полмили мимо ворот к главному зданию. Там я получу пропуск, и меня проводят в палату к матери. Её там не окажется. Тогда меня проводят к прудику с рыбками. Мать в больничном халате будет сидеть на берегу прудика в кресле-качалке. Её волосы будут стянуты в хвостик (она никогда не носила хвостик). Я подойду к ней и заговорю. Она опять меня не узнает. Я посижу с ней какое-то время, пока не станет ясно, что их моего визита ничего путного сегодня не выйдет. Тогда я пойду обратно и сдам пропуск. Я пойду обратно по дорожке. Я пойду к автобусной остановке. Я  сяду на восьмой автобус. Я проеду на нём мимо Ранстелл Авеню, мимо Уикхема, мимо Арбора до остановки двенадцатого автобуса. Там я сойду. Потом загляну в буолинг-клуб, сяду у барной стойки, и моя подруга Хелен нальет мне чего-нибудь. Когда-то она была моей няней. Сейчас ей сорок пять, и она пишет книгу о самогипнозе. Я всегда хожу к ней после того, как навещу мать.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Проснулась я поздно и попала в школу только к третьему уроку. Уважительной причины у меня не было, поэтому в наказание меня оставили после уроков. А на самом деле, как мне кажется, если уж всем нам быть до конца честными, меня наказали за то, что я спросила мистера Бикмена, чем его так расстроило моё опоздание. Он ответил, что я должна была быть в школе. А я опять спросила, почему, собственно, вас так волнует, что я не в школе. Он ответил, что мне нужно получить образование. Я сказала, что все это фарс. Неужели он действительно верил, будто американский народ был образованным? Это и был его аргумент? Что он помогает просвещать население в вопросах демократии? И что он хочет видеть меня в школе с начала первого урока, чтобы я могла правильно голосовать через несколько лет, когда его будут катать в инвалидной коляске по дому престарелых? Тут он заявил, что оставляет меня после уроков и велел мне сесть на место.

Вся эта заваруха заставила Стефана передать мне записку. Я так предполагаю, раз уж он это сделал. В записке была написано: «Не-демократия-ха-ха». Девчонка по имени Стефани , которая передала мне записку… Да, да, все правильно, Стефани передала мне записку от Стефана. Ну, не знаю… Людям надо бы придумывать для своих долбаных деток имена получше. Это уж не моя работа. В общем, Стефани попыталась заглянуть в записку, но почерк был таким мелким, что она не смогла ничего разобрать.

Главное – и как это согласуется с предсказанием (1), что меня оставили после уроков – ожидается ровно в три часа. Поэтому возник вопрос, останусь ли я, как мне велели. Я не была уверена в том, что бы произошло, если бы я не осталась после уроков. Может, меня наказали бы еще раз? Если так, то это значит только, что я получаю график, по которому время моего наказания идет в зачет или не идет. Возможно, они назначат мне два наказания. Каждое не отбытое означает два. Могу спорить, что это именно так.

Ну, я и не осталась после уроков. Ни секунды не сомневаясь, в три часа я села в автобус номер двенадцать, потом на автобус номер восемь. На мне был плащ – я всегда надевала его когда ездила навещать мать, потому что видела фильм «Мошенник Свен», об одном шведском старике, который отправляется в психушку, или его туда упекают, и кто-то приходит его навестить (его братец) в плаще. Потом этот человек – брат Свена - который на самом деле добрый… они там, в Швеции, наверное, все друг друга любят – отдаёт плащ Свену, и тот в плаще убегает, а его брат остается в психушке, а когда Свен уже удрал, братец заявляет, что он не Свен, и его должны отпустить. В фильме много музыки, хотя это не мюзикл. Свен поет все эти говенные песенки когда проделывает всякие хитроумные штуки.

Итак, я рассчитала вот что: может быть, на мне плащ, может быть, я в больнице, может быть, мать моя меня узнаёт, и я могу отдать плащ ей, а потом она может сбежать, удрать куда-нибудь. Мне даже не нужно её видеть. Меня бесит одна только мысль о том, как она сидит у прудика с рыбами.

Значит, читаю я свою книжку про насекомых. На этот раз историю об учёном, который  изменяет свою ДНК, чтобы вырастить у себя на лбу огромный глаз мухи. Заканчивает он тем, что сходит с ума, потому что не может спать. Ведь глаз мухи никак не может закрыться. По-моему, история ужасная. Я прошла по дорожке и получила пропуск у девчонки на вид примерно моего возраста. Палата матери оказалась не там, где я ожидала. Её перевели в другую. Но матери там не оказалось. Поэтому мы пошли к прудику с рыбами, и нашли её там. С волосами, стянутыми в хвостик. Провожавший меня санитар, жилистый парень лети двадцати с небольшим, спросил про мою книжку, и я ему её отдала. Мне иногда нравится выкидывать такие фортеля.

Я сидела рядом с матерью, и она издавала какое-то бульканье. Я задумалась о том, как легко было принять её бульканье за нечто значимое, хотя на самом деле это как листья, гравий или слои кожи. Я хочу сказать, что это и не многозначительно, и не бессмысленно. Вещи просто не особенно относятся к нам, как бы нам этого ни хотелось.

Вернулся санитар с яблочным пюре. Думаю, он хотел, чтобы я покормила мать этим пюре. Это было очень мило с его стороны. И вероятно, это был предел его возможностей, как санитара - этот дар в виде яблочного пюре, но мне не хотелось ничего с этим блюдом делать. Он смог это понять и потому не предложил мне кушанье. Не знаю, а может, он просто хотел слопать яблочное пюре сам и забыл, что я сидела у прудика. Конечно, мать не собиралась на него жаловаться. Перед ней могло произойти практически все, что угодно, и она этого не заметила бы.

Итак, я пошла обратно по дорожке и села на автобус до боулинг-клуба. Кстати, я ошибалась насчет того, что кто-то со мной заговорит. Никто со мной не заговорил ни по дороге туда, ни обратно. В клубе Хелен смешала  мне Манхэттен, и я мгновенно окосела. Около двух часов я просидела на одном из удобно изогнутых пластиковых стульев, наблюдая, как люди швыряют шары, пока Хелен не закончила работу и потом отвезла меня домой.

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

В общем, пока я пьяная торчала в боулинг-клубе, я сделала предсказание. Не бог весть что, конечно.  Состояло оно в следующем: я приду домой, а тетка моя скажет, что звонили из школы, потому что я не осталась после уроков. Тогда я скажу, что ездила в дурдом. После этого тетка заметит, что я пьяная, и поблагодарит Хелен за то, что привезла меня домой. Чего она не будет делать, так это орать на меня за то, что я не осталась после уроков, и за пьянство. Также она не станет орать на Хелен за то, что та дала мне алкоголь.

У моей тетки дома есть определённые правила. Они довольно похожи на правила моего отца в то время, когда мы жили все вместе. Первое: не делай того, чем ты впоследствии не будешь гордиться. Просто не делай их и все. Если ты, в конце концов, попадаешь из-за этого в неприятную ситуацию, все мы решаем твою проблему вместе. Но это не причина делать то, чем ты не можешь гордиться. Ладно, это правило номер один. Второе правило: не верь всяким глупостям и не веди себя, как робот. Гораздо лучше попасть в неприятную ситуацию, чем быть роботом, потому что от эффектов поведения робота трудно избавиться.
 
Эти правила никогда не устанавливались. Их списка не существует. Так просто обстоят дела и все. Пока я буду этих правил придерживаться, тетка моя всегда будет за меня заступаться. Я в этом уверена. Она во мне не разочаровалась. Мне действительно кажется, что тетка думает, будто я успешный человек. И я тоже так думаю, но, вероятно, только мы с ней одни такого мнения и придерживаемся. При встрече Хелен всегда бросает на меня грустный взгляд. Наверное, она считает, что я стану проституткой. Ну, по крайней мере, Хелен знает, что на эту стезю я пока ещё не ступила, поскольку у меня никогда нет денег оплатить выпивку, которую она мне даёт!

Ещё одно правило: не обращай внимания на собственность, но будь внимательна к вложениям людей в имущество. Оно немного мудрёное. Это как будто... Ну, я имею в виду, очевидно, что ты не можешь владеть чем-нибудь. Значит, и воровства нет. Моей тетке наплевать, если я сопру что-нибудь в супермаркете или где-нибудь ещё. Тетка может разозлиться, если я попадусь каким-то глупым образом, но только потому она ждет от меня проявлений ума. Иногда я могу быть умной. В общем, воровства не существует, потому что ты не можешь ничего иметь. Поэтому воровство – это не воровство, а присвоение чего-то, что может тебе пригодиться. Однако, если кто-то вложил во что-то свою жизнь, то, возможно, тебе не стоит это присваивать. Японцы называют это «саби» - когда на вещи видно применение руки. Если где-то существует парень, у которого есть гитара, и он никогда на ней не играет, тетка моя только обрадуется, если я появлюсь дома с гитарой и соберусь вдарить по струнам. Если же нет, то я вроде как засранка потому что взяла  чужую гитару. Или в лучшем случае я никто. И немного алчная при этом. С другой стороны, если у парня есть гитара, и он на ней все время играет, а ты видишь, что его руки эту гитару изменили – что эта гитара стала действительно его, значит брать инструмент неправильно. Если мне на самом деле нужна гитара, может быть, он мне её подарит. Такое случается, но это уже зависит от самого парня.

Есть ещё правило быть внимательной, которое, по сути, заключается в том, что нужно просто проявлять сочувствие. Оно распространяется на такие вещи, как уборка за собой, в чем успехи мои довольно скромные. Вот где я попадаю в  неприятную ситуацию. Хотя попасть в неё не так уж страшно. Просто это значит, что тетка в этот момент слегка испепеляет меня взглядом.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Мы вернулись, и из школы никто не звонил, поэтому тетка моя ничего не сказала. Она заметила, что я пьяная, потому что поставила на плиту чайник. Она всегда так делает, когда я наберусь. В противном случае пред тем, как поставить чайник, тетка всегда спрашивает, хочу я пить чай или нет.

Ещё тётка спросила Хелен, не хотела бы она остаться и выпить чаю, а также поблагодарила за то, что доставила меня домой. Хелен отказалась и ушла. Думаю, её книга про гипноз окажется ужасной. Дома у неё книжек на эту тему штук двадцать. Я знаю, потому что бываю там. «Книга» Хелен это, в основном, просто любимые её части из других книжек, которые она копирует в свою. Ничего плохого тут нет, но и достижением такой труд не назовешь. Я считаю, что если бы это было какое-то фундаментальное усовершенствование, тогда да. Если бы все остальные книжки из-за труда Хелен были бы лишними, то получилась бы довольно лаконичная штука. Тогда, думаю, это было бы кое-что. Хотя речь идет о гипнозе, в который я все равно не верю.

К нам в школу приходил гипнотизер. В последнюю, я имею в виду. Парксон. Некоторые вышли на сцену, а он заставил их притворяться сельскохозяйственными животными и кривляться  в странных позах. Учитель математики стоял на голове, хотя совершенно очевидно, что это было ему не под силу. Уж не знаю, что это доказывает. В целом зрелище вызвало у меня тошноту.

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

Пока я пьяная лежала в кресле с чашкой чая, приготовленного теткой, я думала о том парне из дурдома. Чай был очень горячий. Пить я его не могла, но чашку держала. Как будто бутылку с горячей водой. У нас есть такие. У меня и у тетки. Мы их используем зимой. Хотя на самом деле, мне кажется, тетка пользуется ею круглый год. Бессмысленно. Окно рядом с креслом вверху треснутое и заклеенное липкой лентой. Там такой сквозняк бывает, что стекло начинает дребезжать. Когда я сижу в кресле, мне нравится прислушиваться к этому дребезжанию.

С его стороны было очень любезно принести мне яблочное пюре. Возможно, это первая любезность, которую кто-то сделал мне за долгое время. На нем была эта жуткая униформа, которую их заставляют надевать в дурдоме, но выглядела она неплохо. Хочу сказать, даже хорошо. Я уверена, парень этот полностью заблуждается. В большинстве своем люди не могут разобраться, где вранье, а где нет, и заканчивают тем, что верят всему. Я каждый день сама себе обещаю, что со мной такого не случится. Лет этому парню, наверное, ближе к тридцатнику. Хотя не знаю.

Перед тем, как пойти спать, я записала такое предсказание:

Завтра я выясню про Клуб поджигателей побольше.

Если вы меня спросите, я соглашусь, что предсказание получилось довольно говенное. Наверное, не надо ничего предсказывать после того, как сильно бухнёшь.

Конечно, вполне возможно, что такая штука сможет произойти, и мне удастся выяснить побольше об этом Клубе поджигателей. Но думать, что это точно случится, нет ни единой причины. Ненавижу когда нарушаю собственные правила. Какой мне смысл быть разумной, когда я верчусь, как клоун?

 ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Стефан, как выясняется, кажется, тоже в Клубе поджигателей. Я знаю это из-за того, что случилось в классе обществоведения. Мы должны были сдать тему исследования, а потом пойти в библиотеку и искать информацию по ней в компьютерах или в книгах. Большинство учащихся – это бессмысленные дураки, поэтому они ждут в очереди, пока библиотекарша все за них сделает. Первое, что лично я делаю, когда вхожу в библиотеку, это иду к полкам и вожу там носом. Идея следующая: оказывается, ты сама не знаешь, что тебя интересует. Вот почему тут можно удивиться. Тогда вместо того, чтобы искать что-то конкретное, ищешь то, что тебе нравилось, а ты про это и не знала ничего. И потом когда находишь, оказывается, что это тебе нравилось, и вот ты уже более развитая личность, чем раньше.

Вот чем я занималась, водя носом около полок с книгами. Стефан, наверное, был занят тем же. У меня был клочок бумаги с надписью «Русский крестьянский бунт». И еще несколько чисел, означавших место, где могли храниться материалы по теме. Я бродила взад-вперед, водя носом, пока не утомилась, и решила найти то, что я действительно искала. Когда же я нашла, там оказался Стефан, глазеющий на ту же саму полку. В руках у него была книга «Поэтапное расследование поджога». Он чуть её не выронил, когда я вылезла из-за угла.
СТЕФАН: Ты чего тут ищешь?
ЛЮСИЯ…
СТЕФАН…
ЛЮСИЯ: Не знаю. А что?
СТЕФАН…
ЛЮСИЯ…
СТЕФАН: И я не знаю.

ЛЮСИЯ: Извини, но нужная мне книжка прямо тут.

Я сняла её с полки и протянула ему.

?

Ты спрашивал, что я ищу.

Стефан задумчиво посмотрел на книгу, потом на меня. Капюшон мой был натянут на голову, поэтому я чувствовала себя вполне уверенно. Потом я подумала, не спросить ли его про Клуб поджигателей, но не стала. Следующее, что я помню: мы все только вернулись в класс, и меня вызвали к директору за то, что я не осталась после уроков. Потом мне сказали: будешь оставаться после уроков всю неделю. Они не понимают: ведь я просто могу сидеть и читать книжку. И неважно, где я в это время нахожусь. Помощник директора на самом деде тащит меня в класс для оставшихся после уроков, как будто боится, что я сбегу в глухие леса.

Мысленно представляю себе, какие беседы они вели в своем сельском клубе со старым директором из Парксона. Маленькая хулиганка пырнула его острым карандашом, так что следите за ней. Да, он лучший баскетболист за всю историю школы. И я уверена, еще какую-нибудь такую же чушь несли.

В общем, выясняется, что класс для оставшихся после уроков – это как раз то место, куда нужно пойти, если ты хочешь присоединиться к Клубу поджигателей. Моё пьяное предсказание сбылось. И мне от этого как-то неспокойно.

КЛУБ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ.

Хотите знать, что такое остаться после уроков? Идешь в класс, и там, вуаля, такие же маленькие говнюки выскакивают, как кролики из шляпы. Потом тебе положено сидеть вместе со всеми и валять дурака в качестве наказания за непослушание. Вероятно, вы понимаете из всего вышесказанного, что мне эта процедура хорошо знакома. Фактически я ощущаю себя так, будто остаюсь после уроков постоянно. Я ветеран этого дела, как один из наполеоновских солдат, ковыляющий после Бородинского сражения. Хотя нет, не как солдат – они все  были идиотами. Больше похоже на работницу фабрики «Трайангл», свесившуюся из окна и понимающую, что прыгать слишком высоко, но все равно прыгающую.

Итак, ты сидишь там. Ты по определению дура, и они не ждут, что ты исправишься. Тебе не разрешается разговаривать, потому что они не считают, что разговоры учеников могут быть полезными даже для их миссии. Да, они претендуют на то, что это именно их миссия, которая заключается в том, что мы исправляемся. А по мне, так они просто думают, что своими разговорами мы нарушим  порядок. Что правда. Но порядок мы нарушим все равно.

Давайте поговорим о ДНЕ ПЕРВОМ, ВТОРОМ, ТРЕТЬЕМ, ЧЕТВЁРТОМ И ПЯТОМ, потому что на той неделе я отсидела после уроков их все, и в школе больше ничего интересного не происходило. На уроках я напяливала капюшон на голову, сидела и  писала в своем блокноте. Обедала одна. У меня нулевое желание общаться, поэтому народ решил оставить меня в покое. Частично из-за фотки, которую кто-то получил от кого-то. Подозреваю, у кого-то были знакомые в Парксоне. А фотка прикольная. Телефона у меня нет, поэтому селфи я сделать не могу. Но было бы здорово иметь такую.

Кажется, кто-то сфоткал меня, а я и не заметила. Потом они вставили мне кошачьи глаза и когти. А еще пририсовали пузырик над головой. В этом пузырике была настоящая фотка шеи Джо Скотта со следом от укола карандаша. Значит, она ходила по Парксону, а какой-то умник решил сделать все еще смешнее Ну, мне это понравилось. Пожалуй, больше ничего не скажу на этот счет. Хотелось бы показать эту фотку тетке или отцу.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Я сидела и читала «Театр и его двойник» Антонена Арто. Сначала я думала, что это просто книжка о театре, но потом поняла – наверное, Арто театр ненавидел. Или же он терпеть не мог театр других людей. Арто хотел избавить его от обывателей. А ведь все мы и есть обыватели. В общем, я сидела, читала об этом и сосала лакричную конфетку. А потом  увидела одного из тех двоих ребят, которые болтали о Клубе поджигателей. Оказывается, он сидел рядом со мной. Мы можем сесть, где хотим, но когда мы сели, нам нельзя ни разговаривать, ни пересаживаться. Джанин Пезаро, например, садится впереди. Ей наплевать, что кто-то сидит сзади, потому что - она настоящий кирпичный сортир, и может ушатать добрую половину ребят из школы. А может, и больше, чем половину. Кстати, ее оставили после уроков за то, что она избила двух девок одновременно. Из-за этого  Джанин в некотором смысле мне даже нравится. Но она, определенно, сдвинутая.

Тот парень говорил тогда про Клуб поджигателей и теперь сидел около меня. Я положила книжку «Вся Россия в огне» на стол рядом с томиком Арто и отпросилась в туалет. Мне дали пять минут (этого действительно хватает ровно та то, чтобы сходить в туалет и вернуться). Когда я пришла обратно, то увидела, что парень взял книжку со стола и  теперь читал её.

Дай-ка сюда мою книжку.

Он протянул мне её. Извини, она показалась мне интересной.

Мисс Кеннисон тут же заорала на нас из-за разговоров, поэтому мы сразу заткнулись. Однако семечко было посеяно. Правда, оставался вопрос, берут ли они в  Клуб поджигателей девчонок. Могу себе представить какую-нибудь женоненавистническую бредятину, которая может царить и там тоже. Тетка всегда мне говорила: никогда не покупайся на привилегии для девушек, потому что это только одна сторона монеты.

ДЕНЬ ВТОРОЙ.

Толстяка там не было, поэтому я просто читала. На этот  раз это был Альфред Жарри. Его книжку я нашла в церковном запаснике. Кажется, он все время носил с собой револьвер и угрожал применить его на людях.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ.

Неудачный денек. За ланчем я плюнула в Лизетт, и за это меня оставили после уроков, потому что, как выясняется, ее мамаша – методист и имеет кое-какое влияние. В общем, когда я появляюсь, как обычно, после уроков перед Кеннисон, она слегка ухмыляется и говорит: по-моему, ты некоторое время будешь здесь регулярной посетительницей. Говорит так, будто у нас есть общий предмет для шуток. Я не отношусь к тем, кто отделяет себя от остального человечества. Я имею в виду, иногда мне бы даже хотелось помочь им, но давайте начистоту – мы с Кеннисон не в одной лодке. Уж никоим образом. Поэтому я просто вхожу и сажусь. Ларкичные конфетки закончились у меня вчера. В «Грин Галли» их тоже больше нет. Так что у меня не осталось ни одной. Объясняю: есть только два магазина, которые мне нравятся, где продают лакричные конфеты. Один из них это тот, откуда я могу их стянуть. А в другом мне уже необходимы деньги. Сейчас у моей тетки денег почти нет, поэтому я не могу  пользоваться этим «почти нет», чтобы покупать себе конфеты. Это означает, что я могу заполучить свои конфетки, только когда они есть в «Грин Галли». Это фантастический супермаркет. У них такой товарооборот, что хорошая охрана им не особо и нужна.

Кстати, я не считаю, что плевать в людей – хорошее дело, но Лизетт сказала кое-что нелицеприятное обо мне, живущей со своей бабушкой. Постоянно… постоянно люди провоцируют меня, чтобы я на них сорвалась, и все-таки, в основном, я сдерживаюсь.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Это день, когда я выяснила, что девчонки сзади в углу по очереди ходят в туалет курить косяк практически все время, на которое нас оставляют после уроков. Они делают это, постоянно просясь выйти и утверждая, что у них «эти дни». Сначала я думала, что это забавно, но сути дела не понимала. Потом, когда мне самой понадобилось в туалет, я увидела одну из них, и она предложила мне затянуться. После этого время после уроков пробежало почти незаметно. На самом деле я была под кайфом часа два, поэтому после отбытия наказания поперлась с девками в парк, где мы смотрели, как бездомный парень гонялся за чайками. Мы пялились на него минут двадцать, и в какой-то момент Лана говорит: кажется он гоняется за чайками. Мы все заражали так, что слезы из глаз брызнули. Даже я ржала над этим, хотя обычно никогда не ржу.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ.

В тот день я решила просто сделать исследовательскую работу, хотя это было бы недели  на три раньше, чем нужно. В общем, я пролистала книгу о России и черкнула несколько пометок о том, какой эта работа будет. Потом написала несколько страниц. Позиция автора, насколько я могу сказать, заключается в том, что крестьяне сжигали собственные дома не по политическим мотивам, а из-за невежества, а иногда и из мести за мельчайшие обиды. Это было удручающим, но казалось практически неизбежным. В книге  была часть, в которой описывалось, как крестьянки вставали рано утром, чтобы вытащить своих детей из железной печки. Они укладывали их туда на ночь. Да, да, эти тетки укладывали своих деток в железные печки с углями. Так что если  увидите русского, творящего какое-то безумство, как это иногда делаете и вы сами, то помните – они занимаются этим дерьмом испокон веков. Ничего нового.

Должна сказать, что в пятый день, который пришелся на пятницу, я нашла в своем шкафчике записку. В ней было написано – 23.00, Алькатрас.

Алькатрас не настоящий, конечно. Это просто маленький островок в центре озера в одном из больничных парков. Ребята любят добираться туда и выпивать.

АЛЬКАТРАС

Тетка моя не волнуется, когда я куда-то поздно ухожу, потому что, в основном, я никуда и не хожу. Она думает, раз я где-то задержалась допоздна, значит, у меня есть подружки. В ее представлении важность этого факта перевешивает факт опасности позднего возвращения домой, какой бы эта опасность ни была. Как оказывается, когда я задерживаюсь, это значит, что я сижу в каком-нибудь парке, на кладбище или даже в прачечной. Знаете, это такие места, куда люди ходят, когда у них нет знакомых.

Это означает, что если захочу, я легко могу отправиться на  сборище. Я забежала домой бросить библиотечные книжки и достать из-под раковины отвертку. Тетки даже и дома-то не было.  По пятницам она, как волонтер, ходит помогать в приют. Точнее, кажется, в столовую для бездомных. Все, кто там работает - люди религиозные. Тетка их не выносит, но все равно туда ходит. Она такая же, как и я – знакомых у неё немного, вот она и таскается с теми, кого знает.

Чтобы добраться до больничного парка, пришлось сесть в автобус. Он был все-таки далековато от дома. Я бывала там раньше раза два. Оба раза со старшими ребятами, когда сама еще училась в средней школе. Сейчас ехать одной было как-то непривычно, но дорогу я нашла.

Первая задача – миновать будку охранника, стоящую у главной дороги. Для этого ты проходишь пару сотен футов вдоль забора, и там есть место, где никакого забора уже нет. Он проломан, и ты можешь пройти через этот пролом. Не знаю, почему они никак его не заделают. Итак, за проломом есть тропинка, которая ведет к внутренней дороге. Пока идешь по этой дороге, нужно следить за появлением охранника. Но поскольку он ездит на джипе с зажженными фарами, времени отпрыгнуть в кусты полно. Наконец, ты добираешься до небольшого леска и углубляешься в него. Тропинки тут нет. Просто по какой-то причине под деревьями ничего не растет, поэтому можно идти, где хочешь. В конце концов, ты выбираешься на островок. Если собьешься с пути, можно угодить в болото и измазать в грязи всю свою обувь.

На островок можно попасть, карабкаясь по ветви дерева длиной футов двадцать, которая висит над водой на высоте около четырех футов. Конец ее уходит в воду, но там есть камни, и на них можно спрыгнуть. Звучит все это довольно сложно, хотя на самом деле легко, особенно если вы вообще человек ловкий. Честно говоря, островок не имеет почти ничего общего с настоящим Алькатрасом. Но ребята называют его так уже лет десять.

С берега я могу разглядеть на островке несколько человек. Карабкаюсь по ветви, спрыгиваю на камни, потом на берег. Вот я и на месте. Ко мне идет один из парней. Это Стефан. На нем утепленная фланелевая рубашка, и из-за нее-то я его и не узнаю. Похоже, он меня дожидался.

Итак, мы на месте.

Стефан показал мне, куда идти. Как только я подошла, сразу увидела ребят, группками сидевших на камнях. Мы поднялись на вершину холма. На ней рядом с полуразвалившейся лачугой стояло довольно высокое дерево. На лачуге была надпись. Сейчас я её не видела, но знала, что раньше она там точно была. Я ведь уже приходила сюда. Надпись (не знаю, есть ли она сейчас) гласила «Джоан трахает коз». Когда я ее увидела, то сначала подумала, что писал какой-то шотландец. Там в глаголе была ошибка в одной букве. Потом я пригляделась и поняла, что ошибки не было. Просто букву нацарапали коряво. К тому же я не думаю, что шотландцы путают буквы в слове «трахает».

Около дерева и лачуги в темноте стояла группа людей. Человек десять. Стефан представил меня им, но сделал это так, как бывает, когда ты сам людей не очень знаешь. Особенно если тебя самого нужно было бы с ними познакомить, но некому, и тогда ты представляешь кого-то еще. Говенное поведение, на мой взгляд.

Это Люсия.

Один из них с сарказмом поинтересовался, люблю ли я огонь. Я понимала, что это будет выглядеть фальшиво, но в руке у меня была отцова зажигалка. Я щелкнула крышечкой и зажгла огонек. Должна сказать, получилось это у меня по-настоящему быстро. Такая своеобразная ловкость рук.

Несколько ребят зааплодировали. Один сказал: «Все, ты справишься». Кто-то спросил Стефана, не подружка ли я ему. И мы хором ответили «нет».

Один из парней захотел рассмотреть мою зажигалку, и я протянула ее ему. Он повозился с ней и вернул обратно.

Я села под деревом. Стефан опустился на землю рядом со мной.  Огни машин, проезжавших по дороге через больничный парк, пробивались сквозь деревья извилистым узором. За ними виднелись другие огни – город, шоссе, огромное множество огней.

Этот жуткий островок, на котором мы сидели, был милой пылинкой темноты.

Других ребят мне рассмотреть не удалось. Было прилично темно. Но выглядели они, в основном, постарше меня. Наверное, старшеклассники. Один из них, сидевший по другую строну от Стефана, спросил его, когда он собирается проходить квалификацию. Квалификацию? Я решила, что Стефану придется что-то поджечь, чтобы стать официальным членом клуба. Интересно, а сколько в этом клубе вообще членов?

С другой стороны островка сквозь деревья просочился шум. Это кричали какие-то люди. Прибыла новая группа. Кто-то взорвал петарду. Или это был выстрел из какого-то оружия. Не знаю.

Тот же парень снова заговорил со Стефаном. Я наклонилась, чтобы лучше слышать. Парень сказал: у тебя месяц на поджог. Если не выполнишь задание, ты не с нами.

Он перехватил мой взгляд. То же самое касается и тебя.

Я посмотрела ему прямо в глаза и кивнула, как будто это было плевое дело.

Парень велел Стефану подвинуться, чтобы он мог сесть рядом со мной. И Стефан подвинулся.

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

Итак, я увидела Стефана в тот понедельник перед школой. Он стоял один и пинал камень. Камень ударялся о стену. Земля вокруг была вытоптанной и пыльной. Ни травинки на ней не росло. Стефан пинал камень взад-вперед. Это был некий вид гипноза. Я спросила, всегда ли их встречи проходили в одном и том же месте.

Он ответил, что раньше никогда не бывал на Алькатрасе. Стефан ходил на пару встреч. Домой к одному парню. Действующие члены клуба встречаются с предполагаемыми членами. А потом действующие собираются отдельно. Я спросила, как он обо всем узнал. Оказалось, через его брата, который служил в армии за границей.

Он сказал: примерно месяц назад я ходил домой к Стюарту Ребосу. Там были еще два парня. Мы поболтали о том, как разводить огонь. Никто из них еще никогда не разжигал большого огня. Потом появился Ян. Это тот парень, которого ты видела. Он рассказал о нескольких приёмах разведения огня и дал нам брошюру. Её ему тоже кто-то подарил.

Я поинтересовалась, сколько Яну лет. Стефан ответил: по-моему,  где-то около двадцати четырех. Он точно поступил в колледж. Стефан еще сказал, что Ян дружил с его братом, но потом их пути разошлись.

Тот день в школе для меня начинался учебным залом, поэтому я прост сидела и писала свою книжку предсказаний.

Если я окажусь с Яном наедине, он попытается затащить меня в постель. Не оставайся с ним наедине.

И еще я написала: Стефан не так уж умен, как ему кажется, и это не предсказание.

СОБСТВЕННОСТЬ.

О собственности. Если пытаешься заполучить какую-то вещь, но вообще вещей у тебя мало, значит, можно попасть в неприятную ситуацию. Потому что, вероятно, тебе придется продать что-то, чтобы раздобыть денег на новую покупку. Но потом, когда у тебя кончаются вещи, которые ты должна продать, чтобы раздобыть денег на новую покупку, средств на это что-то новое тебе не хватает. И вот приходит кто-то и забирает эту новую вещь, а у тебя в результате ничего нет, хотя начинала ты с кучей вещей (какими бы говенными они ни были, они все же были твоими).

Может, смысл будет более понятен, если я приведу пример. Моя тетка купила в кредит машину, но денег ей едва хватает на еду (какой-то её знакомый позволяет нам жить в этом гараже, поэтому за жилье она не платит). Денег на машину у неё нет. Я думаю, тетка купила её для того, чтобы возить меня туда, куда мне нужно и все такое. Помню, она говорила что-то похожее. Может, тетка решила, что раз она старая, то мы не можем никуда отправиться без машины. Как бы то ни было, тетка моя продала свои драгоценности, оставшиеся еще с тех пор, когда у нее лет сто назад  был муж (он умер, когда ей все еще было девятнадцать лет, через год после свадьбы). Тетке пришлось также продать кларнет и пианино. Пианино это было дрянное –маленькое и расстроенное. Но она все время на нем играла.

Когда тетка моя продала все это, больше продавать ей было нечего. Она просрочила несколько выплат по кредиту, и потом некоторое время нам названивали по телефону какие-то люди. Это и приводит нас к тому субботнему утру.

Мы проснулись и увидели на улице двух здоровых детин. Они вломились в теткину машину и уехали на ней. Я долго орала на них и попыталась позвонить в полицию, но тетка сказала, что это бесполезно. Между коллекторами и полицией есть договорённость. На заднем сидении машины осталась одна из моих любимых книг, так что они и ее уперли. Может, машина была их, и они имели право ее забрать, это уж не знаю. Но книжка Збигнева Герберта «Варвар в саду» точно была моей. Эти детины уж никак не были готовы оценить ее. Нужно прочитать, наверное, книжек пятьсот перед тем, как будешь готов взяться за эту.

Тетка моя сказала, что теперь мне было к чему стремиться. Что она имела в виду? Она заявила, что теперь, когда я пойду по букинистическим лавкам, то, в конце концов, найду свою книжку, и это будет нечто вроде воссоединения со старым другом. Хотя есть и много других книжек, которые стоит почитать.

Тетка так никому и не пожаловалась из-за своей машины. Ни разу. Я надеялась, она их расстреляет. Вот что мелькнуло у меня в голове, когда я увидела, какие эти детины были здоровые. Я знаю, у тетки есть пистолет. Все из-за того, что случилось с моими отцом и матерью. Тетка не очень сильный по характеру человек, и появиться там первой (я была в гостях у подружки, когда этот случилось), думаю, было для нее совсем  тяжко. К тому времени, когда я вернулась домой, полиция уже уехала и все такое. В общем, смотреть было не на что. Вот я ничего и не увидела. Мать моя уже находилась в больнице, а отец в морге. Я рада, что ничего не увидела, потому что это доконало бы тетку. Но все-таки я испытываю уколы ревности. Я чувствую, что уж мне-то точно полагалось увидеть всю сцену, а я так никогда ничего и не увидела.

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

Тетка моя минут через десять скажет, что мы должны отправиться в парк покормить голубей, почитать и потом съесть купленный в ларьке хот-дог. Это значит, что мы действительно попремся в этот парк, будем там сидеть, кормить голубей хлебом, который возьмем задарма в пекарне, читать и, наконец, съедим купленный в ларьке хот-дог. То есть один хот-дог на двоих.

Когда-то я хотела стать вегетарианкой, но это не очень хорошая идея. Покупать приличные овощи дороговато. Может, когда-нибудь я все-таки решусь на это.

Когда я задумываюсь, что ждет меня в будущем, это все равно как смотреть на солнце. Отвожу я взгляд или нет, глаза мои выгорают, как свечки, и какое-то время я ничего не вижу.

Вот как у нас все устроено – легко понять, как себя вести, но вовсе не так уж понятно, добьюсь ли я при этом успеха. У меня нет намерения поступить в колледж. Кто-то рассказал мне о программе, по которой преподают в соседней школе. В хорошей школе, между прочим. И программа была вроде классная, поэтому я прочитала одну профессорскую книжку. Он действительно большая шишка, премии получает, ездит в модные места. Можете себе представить, на сайте той школы есть даже фотка, где он пожимает руку самому президенту.

А книжка его была ужасная. Очень слабенькая интеллектуально. Я вот думаю, то ли профессор не очень умен, то ли его мозги уже засорились. Не говоря уж о том, что он братается со всякими мелкими олигархами.

Возникает вопрос – зачем мне идти учиться у подобного препода? Никакого желания преклоняться перед интеллектом такой личности у меня нет. Тетка моя называет меня тщеславной и хвастливой, но она не знает, что я ни к кому конкретно и не обращаюсь.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Все так и шло. Тетка моя жалела о машине. Не думаю, что ей уж очень хотелось ее иметь. Все дело было во мне. Тетку смущало то, что мне будет трудно в школе – живу в гараже, нет ни денег, ни машины. В метафизическом смысле сложностей у меня не возникнет. С ними-то я могу справиться. Но люди будут настроены против меня. Если хотите, назовите это общественным мнением.

Хотя тетка моя – человек веселый. Через несколько минут спросила, не хочу ли я подышать немного свежим воздухом. Я согласилась. Мы вышли из дома и зашагали по улице. Для многих отправиться куда-то с моей теткой было бы довольно напряженно, потому что выглядит она странновато. Носит шляпу, которая… Ну, скажем так: я даже представить себе не могу, где она такую раздобыла. У неё есть пальто бирюзового цвета, и ещё тетка надевает огромные солнцезащитные очки, которые могут скрывать очки поменьше. Но поскольку у тетки нет очков поменьше, я вообще не понимаю, зачем она надевает солнцезащитные.

Должна сказать, один раз, когда мы пошли с теткой в ресторан и увидели там девчонку из Парксона, мне стало грустно. Эта девчонка, как мне казалось, была сообразительной и, возможно, могла бы даже стать моей подружкой, но только она увидела мою тетку, я сразу поняла, что ничего такого не случится. Неприятное чувство. Этакая комбинация:

часть меня была разозленной из-за тетки;

часть меня страдала из-за того, что у меня не будет этой подружки;

часть меня прекрасно себя чувствовала, поскольку было совершенно очевидно - девчонка ужасная, раз её так волновало общественное мнение, что она признала меня негодной для дружбы из-за моей тетки.

Хуже всего было то, что мы собирались тогда отмечать событие. Некоторое время у меня была проблема: я все время плакала. Не могла остановиться и поэтому пару месяцев в школу не ходила. Просто постоянно плакала. От этого у меня начались сильные головные боли. Это были первые два месяца, которые я жила у тетки после того, как все случилось. В конце концов, когда прошла еще неделя или две, и я перестала плакать, тетка сказала, что мы должны такое событие отметить. Хотя у нас особо не было на это денег, она решила, что так будет правильно, поэтому мы и отправились в ресторан. Тогда я ту девчонку и увидела, от чего мне стало еще хуже. Потому что тетка моя великая женщина. И срать на всех, кто ее не одобряет!

Конечно, я ожидаю того, что буду выглядеть для посторонних такой же странной, как моя тетка, когда доживу до ее лет. Хотя, думаю, в те годы у меня будет шанс прожить незаметно. Я смогу оставаться незаметной для общества. А сейчас поскольку я понимаю, что люди все равно настроены против меня, мне легче переварить их отношение к моей тетке, как к ненормальной.

Так что, в конце концов, я не могу приписать себе заслугу в том, что нормально воспринимаю странности моей тетки, вот  что я хочу сказать. Я просто смирилась с тем, что нас с ней рисуют одной кистью.

Мы шли по парку. Голубей не  было. Не знаю, куда они все подевались, но как только мы бросили на землю немножко хлеба, птички тут же появились и в большом количестве. Теория моя такая – они прячутся внутри парковых скамеек и ждут.

Если вы захотите возразить, мол, Люсия, нет такого понятия «внутри скамеек», я спорить с вами не буду. Но тогда вы должны будете мне сказать, откуда же тогда голуби прилетают.

Кроме всего прочего, мы читаем. Я - книжку о кремации в Китае. Тетка моя – «Фауста» на немецком. Продавец протянул нам два хот-дога. Он пожалел нас, потому что тетке моя должна была платить за один мелочью.

Хочу еще добавить про тетку то, что она все делает с безмерным достоинством. Поэтому не она выглядит чудаковатой, это современным людям не хватает сообразительности. Они даже не представляют, как выглядит достоинство. А если и представляют, то только некоторые. Как продавец хот-догов, например. Его теткин вид тронул.

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

Завтра я опять поеду в дурдом навестить мать. Надену плащ, сяду на двенадцатый автобус, доеду до Ранстелл Авеню и пересяду на восьмой до Бергена. По дороге я продолжу читать свою книжку и китайской кремации.  Когда я буду читать, кто-то попытается со мной заговорить. Я проворчу что-то, показывая, что читаю книжку. Когда я доберусь до Стиллвела, я сойду с автобуса. Никто больше с него не сойдет, потому что к тому времени в нём уже никого не будет. Я пройду полмили до входа, потом ещё полмили мимо ворот к главному зданию. Там я получу пропуск, и меня проводят в палату к матери. Её там не окажется. Тогда меня проводят к прудику с рыбками. Мать в больничном халате будет сидеть на берегу прудика в кресле-качалке. Её волосы будут стянуты в хвостик (она никогда не носила хвостик). Я подойду к ней и заговорю. Она опять меня не узнает. Я посижу с ней какое-то время, пока не станет ясно, что их моего визита ничего путного сегодня не выйдет. Тогда я пойду обратно и сдам пропуск. Я пойду обратно по дорожке. Я пойду к автобусной остановке. Я  сяду на восьмой автобус. Я проеду на нём мимо Ранстелл Авеню, мимо Уикхема, мимо Арбора до остановки двенадцатого автобуса. Там я сойду. Потом загляну в буолинг-клуб, сяду у барной стойки, и моя подруга Хелен нальет мне чего-нибудь. На это раз я постараюсь пить немножко помедленнее. Может, сначала просто выпью стакан воды. (Если я голодная, или меня жажда мучает, и кто-то дает мне пиво или коктейль, я почти всегда выпью его слишком быстро. Или быстрее, чем следовало).

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Я проснулась и приготовила тетке завтрак. Яйцо пашот. Мать как-то показала мне, как его готовить. Для этого требуется приличное мастерство. У нас оставалось немного острого перца, и я использовала его для блюда, перемолов над тарелкой. Перец перемололся изумительно. Когда я пользуюсь хорошими вещами, то всегда думаю: хорошие вещи так хороши! Но к ним привыкаешь, как ко всему остальному, и они исчезают. Если только это не как моем случае – когда у тебя хороших вещей нет совсем, или ты получаешь их лишь изредка.

Тетка так была рада этому яйцу! Когда я ей его принесла, она уже сидела, потому что спала в кресле, и ей оставалось только открыть глаза и сразу же ощутить счастье.

Плащ был уже на мне, и тетка знала, куда я собиралась.

Попозже, шеф! – сказала она. Это была шутка из старой телепередачи, которая шла лет пятьдесят назад. Я всегда смеялась и радовалась, притворяясь, что она мне очень нравится. Хотя я даже не понимаю, в чем тут юмор.

Попозже, ответила я.

Я пересела с двенадцатого автобуса на восьмой. Я читала книжку. Три человека по очереди попытались со мной заговорить. Я избавилась от них, промолчав в ответ. Я прошла по дороге к главному зданию. Там сидела девушка. Выдав мне пропуск, она посмотрела на меня как-то странно.  Появился санитар. Тот же самый парень, что и в прошлый раз. Он был рад меня видеть. Могу сказать, что парень даже вел себя как ни в чем не бывало. Он сказал, что прочитал книгу. Понравилось? Парень ответил, что некоторые рассказы были ничего, некоторые плохие. Я согласилась. Именно такой та книжка и была. Мы пошли к прудику с рыбками сразу. Это было что-то новенькое. Когда санитар уходил, он похлопал меня по плечу. По тому, с которого съехал плащ. Это означало, что он прикоснулся прямо к моему плечу, и я почувствовала там его руку когда сидела и смотрела на мать. А моя мать смотрела на поверхность прудика.

Она всегда делает одну вещь когда смотрит на прудик. Вдруг без какой-либо причины ей хочется подойти поближе, поэтому мать встает с кресла и наклоняется над водой, глядя в глубину. Потом она качает головой, что-то бормочет и возвращается в кресло. Если провести с ней некоторое время, она постоянно будет так делать. Я расцениваю посещения матери с точки зрения того, на сколько таких циклов  остаюсь. Однажды я оставалась на шесть циклов качания головой. Если я пытаюсь дотронуться до нее, она говорит: нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…

Когда это происходит, я всегда плачу. На самом деле это глупо и нарушает правила, потому что это совсем не то, чем я горжусь. Но я до сих пор не могу остановиться.

Халат на матери не всегда хорошо застегнут, поэтому когда она ходит смотреть в глубину прудика, видно ее  нижнее белье. Так иногда появляется момент, когда можно к ней прикоснуться. Я всего лишь пытаюсь поправить на матери халат. Хотя ей это и не нравится.

Я не хотела, чтобы вы подумали, будто я пыталась обнять ее или поцеловать. Я понимаю, что она этого не хочет. Да и я тоже. Потому что на самом деле я ее не знаю, а она не знает меня.

ПРУДИК С РЫБКАМИ.

Вернулся санитар. Должно быть, парень заметил, что я спокойно восприняла его руку на своем плече, потому что он снова похлопал меня. На этот раз двумя руками по обоим моим плечам. То есть я сидела, а он стоял позади меня и вроде как прикасался к моим плечам. Я немного отклонилась назад, и этот его еще больше приободрило.

Я раньше уже говорила, что мать на самом деле не замечает ничего, что происходит вокруг. Это правда. А еще правда то, что прудик с рыбками находится за полосой деревьев с одной стороны и за задней стеной здания без окон с другой. Никто туда никогда не ходит.

Поэтому на этот счет у меня особых опасений не было. Могу заметить, парню нравилось, что можно было прикасаться ко мне руками, и для справки: между прочим, у меня не так много привязанностей где-то еще, поэтому я немного изголодалась по вниманию к себе. Хочу сказать, когда он начал расстегивать на мне джинсы, я полностью осознавала, что позаботилась о том, чтобы мы сделали это безопасно. И парень был весь такой: да, да, конечно. И он научил меня. И это было действительно здорово. Я могу обращаться с людьми хорошо. Правда, могу. И парень обращался со мной на самом деле хорошо. Не все люди отвратительны. Не все. Иногда  находишь неплохого человека. Хотя бы не надолго… Даже если это всего лишь минут на двадцать.

Пока мы этим занимались, я посмотрела вверх, и моя мать поднялась с кресла. Она направилась к прудику и все время в смущении оглядывалась, как будто не могла вспомнить, куда смотреть. Мать подошла ко мне, и наши взгляды встретились, но в ее глазах не было узнавания. Ни капельки. Должно быть, я внезапно пошевелилась, потому что парень тоже пошевелился. Его рука двигалась по моей груди, и я слегка поежилась. Наши с матерью взгляды разошлись, и я зажмурилась. Когда я снова посмотрела на нее, она уже стояла над прудиком и трясла головой, рясла головой, трясла головой…

ДЕНЬ ШЕСТОЙ.

Тот понедельник был уже шестым днем, когда я оставалась после уроков, поэтому мое наказание на какое-то время закончилось. Я доделала работу по книжке «Вся Россия в огне». Добить ее оказалось сильно проще, потому что, как выяснилось, школа предоставит мне компьютер на то время, пока я там работаю. Я не могу взять его домой, но зато могу заценить эту машину. В общем, я напечатала на нем работу. Компьютер говенный. Конечно, я за ним тоже выглядела так себе, но все-таки я быстро печатаю, поэтому работа у меня много времени не заняла.

Пришла Кеннисон, и мы сцепились по поводу цитирования. Может, у нее была идея помочь мне Но мне-то помощь не нужна. Кеннисон хотела, чтобы я сделала вводное цитирование, а я сказал, что и сноски вполне сгодятся. Убедительного аргумента, почему её предложение лучше, у нее не нашлось. Я заявила, что сноски позволяют автору комментировать источник сразу и там, где это требуется. В основном, Кеннисон угрожала снова оставить меня после уроков, но это только потому, что некоторые ребята заржали, когда я стала делать из неё клоунессу.

Лана опять там была. Может, она мне подруга? Мы пошли в круглосуточный магазинчик пончиков, где работает её двоюродный брат. Он дал нам пончиков бесплатно.  Лана его легонько чмокнула, и тут я поняла, что он вовсе не был её двоюродным братом.  Она сказала, что звонит ему, потому что ей кажется это забавным. Я подумала: такая девчонка мне по душе, а вслух сказала: думаешь, потому что это забавно? Да, это действительно забавно.

ЗАЖИГАЛКА МОЕГО ОТЦА.

Мы вышли из магазинчика покурить, и Хал, ее «двоюродный брат», попросил зажигалку моего отца, которую я держала в руке (как обычно).

Он сделал несколько трюков, которые обычно делают с «Зиппо», и прикурил. Я тоже кое-что проделала, так что теперь у нас есть нечто общее. Хал сказал Лане, что я классная, и  что было бы клево, если бы она время от  времени брала меня с собой. Ничего ужасного в этих словах. Это было больше похоже на то, что мы втроем можем разговаривать, и при этом посторонние нам не мешают. Так давайте продолжать в том же духе.

В школу Хал не ходил. Он считал это напрасной тратой времени, и я, черт побери, могла бы подписаться под этим.

Хочу описать вам отцову зажигалку.

Это «Зиппо», поэтому она состоит из нескольких частей.

У неё есть корпус – такая металлическая коробочка. В ней вместе содержатся остальные части. Корпус четырехугольный, но он чуть-чуть изогнут с края, почти скошен. В верхней части он уже по-настоящему изогнут. Даже со всеми изогнутостями, которые я описываю, главное впечатление, которое получаешь от этой «Зиппо» - её плоскость. Все стороны - даже верхняя – все они достаточно плоские. Это невероятно удобно. Некоторые зажигалки, кажется, вот-вот выпрыгнут у тебя из руки. С «Зиппо» все наоборот. Доказательство тому – те трюки, которые можно с ней проделывать. «Зиппо» нравится лежать в руке. Она не пытается выскользнуть из нее. Ты можешь щелчком открыть ее, можешь подбросить так, чтобы она сдала в воздухе сальто – все, что хочешь. Зажигалка никогда не пытается грохнуться на землю.

Итак, корпус. Внутри некое пружинное устройство, которое со щелчком открывает или закрывает крышку. Это устройство соединено с телом зажигалки. Само тело состоит из фитиля, кремня, колесика-кресала и ватных шариков, которые пропитываются горючей жидкостью. Что важно, «Зиппо» всегда пропускает бензин. Если держать ее в кармане, карман твой будет вонять бензином (или он будет вонять так, как обычно воняет бензин с той целью, чтобы ты мог чувствовать его запах).

Снаружи «Зиппо» может выглядеть по-разному. Иногда это будет штука, вечно напоминающая о вьетнамском плене.  Иногда на ней будет нечто вроде эмблемы корпуса морской пехоты. Иногда просто череп. Некоторые из них зеркальные. Другие посеребренные. Как на многих вещах рабочего народа, на этих зажигалках часто будут встречаться элементы, связанные с азартными играми: кости, карты, шары для пула или флажки. Отцова «Зиппо» матового черного цвета с  белой точкой посредине. Другую такую я никогда не видела. Когда-то давно я хотела спросить его, не сам ли он её сделал, но поняла - и это было вроде как большое дело для меня - оказаться достаточно умной в тот момент, чтобы понять что-то подобное – поняла, что не хотела этого знать. Мне нравилась неизвестность. Поэтому я до сих пор правды так и не знаю. Единственное, что может пролить на эту загадку свет, это если я когда-нибудь увижу точно такую же зажигалку. Точнее, на сто процентов ясно все равно не станет. Но, по крайней мере, будет более-менее понятно.

Другие признаки, которые могут меняться у зажигалок «Зиппо»:

1. Некоторые меньше размерами. Не знаю, почему. Может, их сделали для женщин или для мужчин с маленькими карманами.
 Люди часто хотят сказать, что эти вещи «для мужчин» или «для женщин», но я думаю, многие из этих предметов просто делятся по принципу, могут они или не могут влезть в эти дурацкие женские карманы. Конечно, если девчонки были бы менее внимательны к своей внешности, может, они и носили бы плотницкие штаны и таскали бы с собой все, что хотели. Кто может точно сказать? Хотя, бесспорно, это вина какой-то женщины в том, что иметь маленькие карманы ужасно.

2. Крышки у некоторых зажигалок открываются туго, а  у некоторых свободно.

3.Некотолрые страшно протекают.

4. Внутренняя часть у некоторых зажигалок  иногда скользит внутри корпуса, поэтому когда закрываешь крышку, она прилегает  не очень плотно. Это случилось и с отцовой зажигалкой, но я насыпала в нее немного песку, и теперь внутренняя часть сидит в корпусе плотнее.

МОЯ ТЕТКА...

…тогда  брала у меня уже третью партию в криббедж из шести, выигранных ею в тот вечер подряд. Кажется, это называется «разнести в пух и прах» или нечто в этом роде. Меня разносили в пух и прах. И тогда кто-то постучал в дверь. Я подумала, что это владелец нашего жилого гаража, поскольку больше к нам никто не ходит. Тетка моя не знает никого. Я тоже никого не знаю. Брать у нас нечего. Ну, и зачем кому-то приходить к нам?

Однако когда я открыла дверь, на пороге стоял Стефан.

Стефан, что ты тут делаешь? Как ты узнал, где я живу? Сейчас восемь часов. Я пробормотала ему нечто такое.

Стефан ответил, что адрес был в карточке экстренной связи, которые мы тогда должны были заполнять. Он взял на секунду пачку этих карточек, а память у него фотографическая.

Про себя я подумала, что это объясняло, почему Стефан иногда выглядел умным, а иногда нет. Это я ему не сказала, хотя, может, и стоило бы. Иногда людям надо знать, что о них думают другие.

Хотя, в целом, я просто впала в ступор от  смущения, увидев Стефана на пороге своего дома, а потом мне стало за свое смущение стыдно. Так смущаться – мелко. И уж точно это не та манера поведения, которая могла бы вызвать во мне гордость.

Ну что же, сказала я, заходи. Можешь познакомиться с моей теткой.

Тетя, сказала я, это Стефан. Он осужденный педофил. Хочет сообщить нам, что теперь  живет в нашем садике.

Тетка моя рассмеялась с пожимающим видом, и это успокоило Стефана, несмотря на морю неловкую шутку.

Ты ходишь в одну школу с Люсией? – спросила она.

Он сказал, что ходит.

У Люсии поганый рот, ты не находишь? Садись и выпей с нами чая, предложила тетка. Мы играем в криббедж. А ты играешь в него?

Стефан оглядел нашу комнату. Я заметила, что обстановка его немножко оттолкнула. Посмотрев на меня, он, похоже, почувствовал легкий укол жалости. Я не очень стараюсь распознавать жалость в глазах людей. В большинстве случаев этого лучше не делать.

Хочешь прогуляться?

Хорошо.

Мы вышли на улицу и некоторое время шагали молча.

Я слышал, что произошло, сказал Стефан.

Про карандаш? Ерунда. Он был настоящей задницей.

Нет, не об этом. Это-то, конечно, ерунда. Я имею в виду, про твоих родителей.

Как ты об этом узнал?

Джей Лессо.
А, Джей. Ладно.

Ага. В общем… мне очень жаль.

Около дома моей тетки протекает по-настоящему грязный канал. Мы дошли до него и побросали в воду несколько булыжников.

Стефан сказал мне, что собирался устроить поджог.

Я ответила, что сомневаюсь. Он казался мне каким-то слабаком.

Стефан повторил, что собирался устроить большой поджог. Он его планировал. И подумал, не соглашусь ли я ему помочь.

Я ответила, что такие шутки лучше проделывать  самому.

Он сказал, что в этом деле ему понадобится небольшая помощь.

ГОН.

Думаю, Стефан определенно хотел чего-то еще. Пару раз он, казалось, нервничал так, как будто не мог придумать, что собирался сказать. Это глупо, поскольку Стефан достаточно умен, чтобы вести разговор, не сбиваясь.

Вел он себя нелепо: то снимал часы, то снова надевал их на руку. Поэтому я и поняла.

Было бы неплохо. Объективно в нем нет ничего дурного. Но поскольку Стефан был тем человеком, с к которым я могла поговорить о поджогах, я подумала – если ты молоденькая женщина, найдется много людей, которые захотят делать с тобой то, что они любят делать с молоденькими женщинами, поэтому если кто-то из них интересен для других целей, можно с успехом их для других целей и использовать. Да еще избежать при этом вещей, которые вообще любой может делать.

Если быть до конца честной - а я люблю животных - то это просто гон, как у них. Вот я и спрашиваю -  самое лучшее, на что мы способны, это просто спариваться, как животные? Мы должны это делать, да, поэтому тут нам нечего волноваться, но как же тогда все остальное? Если кто-то спросит меня, Люсия, не хочешь ли ты потренироваться и стать великим спелеологом, чтобы мы могли исследовать какую-нибудь еще неизведанную часть Карлсбадских пещер, это же гораздо интереснее. И я на это соглашаюсь. Наверное, и это тоже правда - можно делать и то, и другое с одним и тем же человеком. Но я такого еще не встречала.

Перед тем как уйти, Стефан показал мне в своем телефоне видео, как какие-то пакистанские солдаты забили насмерть корову. От этого мне стало грустно. А еще я почувствовала, как огромен мир. Так много мест в нем, и в некоторых люди забивают до смерти корову безо всякой причины. Правда, здесь мы тоже забиваем их , только не на виду у всех, и когда эти коровы появляются, они уже упакованы в картонные коробочки с вкусными соусами.

Я сказала, что персидский царь Дарий однажды наказал реку за то, что в ней утонула его любимая лошадь. Может быть, и эта корова была наказана?

Стефан ответил, что он считал, что корову точно наказали. Только вот за что… Кто знает?

Он попросил у меня номер моего телефона, но у меня его не было – еще один щекотливый момент. Тогда Стефан написал свой адрес на клочке бумажки и отдал его мне. Совсем как в девяностые годы. Ян собирается устроить встречу у меня дома, сказал он. Предки, мол, умотали, поэтому все нормально.

САМОЕ ХУДШЕЕ.

Когда бы я ни делала самые худшие вещи в своей жизни, это происходит обычно из-за того, что я собираюсь что-то сделать, и затем думаю: Люсия, тебе это делать не стоит. Не делай этого, Люсия. А потом прикидываю, может, я говорю себе это, потому что боюсь сделать эту вещь? Вот чего я опасаюсь больше всего, так это быть человеком, который боится поступков. Именно в такой момент я и заставляю себя что-то сделать. Потом выясняется один из двух вариантов:

1.Я боялась начать, и хорошо, что не позволила себе этого.

2. Я не боялась начать. У меня возникли некоторые трудные для анализа, но правильные опасения по поводу того, что это было. Когда я решаюсь и делаю это, все оборачивается плохо, особенно потому, что я была права и не обращала внимания на свои чувства. Вот когда я делаю самые худшие вещи из всех. Если кто-то узнаёт о них – к примеру, моя тетка - они с большим удивлением спрашивают, зачем я это сделала. Очевидно, что такие штуки проделывать не стоило.


Во вторник мы должны были пройти один из этих идиотских профессиональных тестов. Сначала прошел очень долгий и разнообразный отбор. Потом разговор с глазу на глаз с теткой-консультантом. Думаю, они с таким же успехом могли бы привести и клоуна. Толку от него было бы даже больше. По крайней мере, я с удовольствием посидела бы какое-то время с клоуном в тишине. Если бы никто из нас часа за два не заговорил, я позволила бы клоуну победить, и заговорила сама. Просто так, из симпатии. Но если бы раньше сдался он, я с радостью отметила бы свою победу над недисциплинированным клоуном. Господи, о чем это я? Не было там никакого клоуна. Только тетка-консультант. И она спросила, какая у меня главная слабость. Вот тогда я и ответила, что в душе я трусиха, но быстро восстанавливающаяся. Она поинтересовалась, что это значит. Я ответила, что делаю все, чтобы смягчить эффекты от моей трусости. Прочему же это слабость? – спросила тетка-консультант. Я ответила: потому что в конце концов все заканчивается абсолютно бессмысленным дерьмом. Например, я могу прыгнуть с моста на баржу с зерном или дернуть байкера за хвостик у ларька с хот-догами.

Потом тетка-консультант спросила, в чем моя сила. Я ответила, что в проницательности. Тетка сделала вид, будто пошла в туалет, хотя я уверена, она стала в телефоне искать значение слова «проницательность».  Отлично. Я могла бы выразиться и по-другому, но мне кажется, это прекрасное слово. Полагаю, это все мое тщеславие (тетка моя так бы и сказала), но мне нравится думать, что все так и есть на самом деле, что я проницательная. Главное в проницательности то, что она не обязательно должна быть связана с традиционными структурами знаний. Это просто хорошее, чистое озарение. Я стремлюсь быть проницательной, как плотник, который знает, какая из балок важная.

Тетка-консультант вернулась с результатами моего теста. Мне по правде хотелось узнать их.Вы можете сказать, что все это чушь, и я, кончено, согласна. Но это чушь, когда речь идет о чьих-то результатах. А свои каждый считает реально интересными. То же самое и с личностными тестами. Все тесты имеют самое непосредственное отношение к нашим ничтожным личностям. Какие же мы дураки! И я тоже.

До этого, когда я ждала своей очереди в вестибюле, вышла Сьюзен Демпси и заявила, что может стать архитектором, а также еще и перформанс-коучем. Уж не знаю, найдется ли хоть один человек, кто считает это работой.

Как бы там ни было, но во мне взыграло любопытство. Какой ерундой, по их мнению, могла бы заняться я?

Люсия,  сказала тетка-консультант, твои результаты местами очень хорошие, а местами ты даже не на все вопросы ответила.

Не думаю, что они могли бы что-то протестировать, ответила я.

Этот тест составлен очень квалифицированными людьми, заявила тетка-консультант. С его помощью можно много чего проверить. Что касается твоих результатов…Ну, тебе не из-за чего расстраиваться. Тест не показывает верхние границы твоих способностей. Ты всегда можешь достичь большего, чем от тебя ожидают. Это очень важно помнить.

Я сказала ей, мол, хватит морочить мне задницу. Что говорит тест о том, кем я могу стать?

Она протянула мне листок бумаги, на котором было написано, что мое лучшее соответствие на 69 процентов с профессией шофера грузовика. Наверное, тетка-консультант думала, что я расстроюсь, но я решила, что все здорово. Конечно же, я хочу такую профессию, где можно было бы работать самой. Да и в кабинах грузовиков так классно! Очень удобно. Можно завести крутую собаку и напялить бандану. Конечно, довольно опасно глотать по двенадцать чашек кофе или возбуждающие таблетки, чтобы ездить на дальние расстояния по ночам, но в каждой работе есть свои опасности.

Тетка-консультант спокойно смотрела на меня. Я не понимаю… правда, не понимаю, сказала она. Твои баллы в этих частях теста очень высокие. Должно быть, тут какая-то ошибка.

А я думаю, нет тут никой ошибки, ответила я. И вы совершенно правы – составители теста большие молодцы.

Почему ты так сказала? – спросила она.

Ну, наверное, вот почему: если кто-то набирает баллов  больше определенного количества в части теста, касающейся способностей, а потом теряет терпение в остальных частях и бросает все, значит, этот человек, видимо, страшно не хочет никаких начальников над собой и никакой офисной работы. Поэтому такому человеку нужно быть или шофером грузовика, или смотрителем в парке или еще кем-нибудь. Наверное, это встроено в алгоритм результатов теста.

Тетка-консультант сказала, что о таком и не подумала: что если кто-то не закончил тест, это можно рассматривать как часть самого теста.

ПУСТЫРЬ.

Во время ланча ко мне подошел Стефан . Это было удивительно, поскольку означало, что остальные видели, как он с мной разговаривал. Я представила, насколько это было для него трудно. Люди могли подумать, будто Стефан пытался заставить меня сдаться, чем парни всегда так гордятся. Если парень изгой, с социальной точки зрения с ним вообще нет причин разговаривать. Если же изгой девчонка, причина всегда одна. Ну, не херня ли это?

Стефан сообщил, что вернулись его предки. Похоже, его мамаша отравилась в Танжере. Я сказал, что это лажа. Он согласился. На самом деле одному из пациентов его папаши стало фигово. Они вообще в Танжер не ездили.

Я сказала, что, по-моему, Танжер не очень клевое место. Что-то похожее на Камелот, только для наркотиков и секса. Стефан принялся нести какую-то херню: достал телефон и начал показывать мне на карте Танжер. Знаю, что Танжер реальный город, сказала я. Ты тормозишь.

Он объявил, что мы должны были встретиться на том пустыре, и рассказал, где это. Не говори никому, куда ты идешь.

Я ответила, что пошла бы, но не уверена. Встречаться с двумя парнями на пустыре, когда никто не знает, где ты?

Я предложила Стефану лакричную конфетку, но он отказался. Наверное, Стефан один из тех, кому не нравится лакрица. Думаю, процентов семьдесят пять людей ее не любят, зато другие двадцать пять ее обожают. О чем еще можно сказать так же? О батутах? Студиях загара? Попугаях?

СПОРТЗАЛ.

В спортзале мы играли в волейбол. Да, знаю, я уже говорила вам, что стараюсь не ходить туда. Но не всегда. Меня засунули в спортзал, и мы играли в волейбол.

Это означает, что мне пришлось напялить спортивную одежду Она ужасна. Все привыкли носить мерзкую мешкообразную одежду, но сейчас симпатичные девчонки надевают, в основном, шмотки из спандекса. А те, кому это не нравится, чувствуют себя неловко. В общем, на мне были баскетбольные шорты и черная майка. Одела я их специально, так что люди будут знать, что я не ношу весь день одну и ту же блузку. Это не шутка. Это действительно так и есть. Если я напялю белую майку, все будут думать, что я не переоделась, и я услышу за своей спиной пересуды. Школьники по сути шакалы. Вообще-то шакалы мне нравятся больше, чем школьники, поэтому такое сравнение нечестное.

Про волейбол и про то, почему я о нем вспомнила: причина в Кларенсе Имзе. Он огромный и по-настоящему сильный. Вбил мячик в Жанетт Леви и вышиб ей к черту пальцы. Очень хорошо. Потому что личность она незаконная и заслуживает всего плохого.

Жанетт плакала, держась за свои пальцы. Два из них были действительно вывернуты. Учитель физкультуры попытался оказать ей нечто вроде первой помощи, но попытка провалилась. Жанетт только громче заорала. В конце концов, появилась медсестра, а потом и машина скорой помощи. Это был хаос, каждая секунда которого доставляла мне огромное удовольствие.

Пока ехала «скорая», в голове моей возникла фантазия. В ней я в медицинском халате и щелкаю пальцами Жанетт туда-сюда, а она орет. В одной руке я осторожно держу ее пальцы, а в другой кисть, и ничего не говорю, но поза моя выражает следующее: «я все понимаю. Успокойся, Жанетт».

Становится еще смешнее (в фантазии), когда она никак  не может перестать орать, потому что я непреклонный медик-профессионал. За исключение того факта, что  по неясным причинам грубо выкручиваю ей палец сразу после того, как вставлю его на место.

Когда я закончила с этой мыслью, пришла пора уходить.

САТИ, ЭРИК.

На той неделе, когда я переехала жить к тетке, я смотрела кино. Называлось оно «Мой ужин с Андре». На самом никто его не любит. А мне оно нравится. И тетке моей тоже. Она сравнивает его с флюгером: если  фильм людям нравится, значит, этих людей можно любить. Может, и так.

В фильме звучит немного музыки Сати. Я впервые о нем услышала. Эрик Сати. В основном, мне нравится слушать две вещи. Одна – это такая штука с наушниками для концентрации. Надеваешь наушники, и там как бы издалека с одной стороны звучит тон. Потом он затихает и через некоторое время появляется с другой стороны. Предполагается, что так лучше всего заставить человека сфокусировать свое сознание. Я подсела на эту штуку и долго пользовалась ей, пока она не сломалась. А потом я узнала, что такие больше не делают. Печально.

Вторая вещь, которую я могу слушать, это музыка Эрика Сати. У тетки моей есть пластинка. Кто-то играет его произведения, и мы слушаем. Она часто хочет поставить ее, когда мы чем-то занимаемся. Но я от этого всегда отказываюсь. Хочу просто сидеть в кресле и ничего не делать, когда слушаешь эту музыку.

Кстати, я не считаю эту музыку величайшей. Бах, конечно, круче. Арета Франклин круче. Да многие круче, я понимаю. В мире полно реально крутой музыки. Не собираюсь с вами спорить.

А вот мне нравится сидеть в кресле и слушать этого Сати. Я слышала, что он тоже жил в обшарпанной съемной комнатенке. И был реально одиноким.

Но я даже не об этом хотела поговорить. Мне хотелось рассказать вам о сцене в одном фильме, где главный герой едет на вечеринку где-то на Лонг-Айленде, и ему приходится вырыть себе могилу. Потом его запихивают в гроб, хоронят, и вытаскивают обратно, а он голый бежит ночью к белой светящейся палатке, где его целиком наполняют какое-то возрастающее обожание и  радость. Кажется, он сказал, что это как заново родиться. Услышав такое, я почувствовала, что полностью готова покончить со своей нынешней жизнью и попытаться стать кем-нибудь другим. Беда в том, что этого «кого-то другого», с которым ты в гармонии, ты совсем не знаешь. Так кто же это?

ПОЖАР.

В середине второго урока кто-то врубил пожарную сигнализацию. Я решила, что это просто розыгрыш. В Парксоне Уилл Скаффи часто заставлял своего старшего брата звонить в школу и говорить, что там заложили бомбу. А иногда он сам врубал пожарную сигнализацию, пока не установили баллончики с краской, чтобы метить того, кто это сделал.

Но тогда это был совсем не розыгрыш. Кто-то подпалил кабинет музыки. Из всех этих жутких школьных кабинетов я-то уж точно такое помещение не выбрала бы. Но не в этом дело. Кажется, подпалили один или два стула.

Нам всем пришлось торчать на спортивной площадке, и это было ужасно, потому что я должна была стоять рядом с Джейми Андерсон, а ее лак для волос – как нервнопаралитический газ. Честное слово, один раз я чуть не грохнулась в обморок. А ведь я вовсе не хрупкая особа.

Пожар оказался совсем не страшным, но директор все равно решил всех распустить по домам, поэтому школьные автобусы прикатили пораньше. Я не езжу на обычном автобусе, поэтому просто подождала, не появится ли Лана, но ее нигде не было. Ко мне подошел парень по имени Руфус и спросил, не знаю ли я, кто запалил кабинет музыки. Я ответила, почему бы я должна это знать. А он сказал, что просто всех спрашивает.

Я проследила за ним, когда он пошел вдоль автобусов. Действительно Руфус спрашивал всех. Есть такие люди – правда-правда, есть – которые считают, что если захотят, то смогут стать детективами. Когда говоришь с такими, хочется сказать: если ты можешь быть частным или полицейским детективом, будь им. Быть детективом гораздо интереснее, чем не быть им. Если же ты не детектив, этом потому что тебе стать им не дано. Поэтому хватит трепаться, будто ты можешь стать детективом.

Хотя детективы – это особый случай. Тут не все так просто.

БИКМАН.

Как вы помните, у меня случился спор с Бикманом. Это тот самый, который однажды оставил меня после уроков, и это привело к тому, что мне пришлось потом торчать в школе до вечера всю неделю. В общем, когда я сдала свою работу раньше положенного, он прямо обалдел. Кажется, Бикман считал  меня конченой тупицей. Хотя я до сих пор не считаю, что он подумал тогда, будто моя работа окажется хорошей. Наверное, Бикман решил, что сдавая так рано свою ужасную писанину, я пыталась на него надавить.

Правда, когда я на следующий день пришла в школу, этот  Бикман ловит меня у моего шкафчика и прямо с ума с ходит по поводу моей работы. Говорит, что она реально хорошо выполнена. Говорит, это лучшее из того, что ему сдавали. Отлично. Только спокойнее, парень. Это всего лишь школьная работа.

Бикман удаляется вдоль по коридору, и я решаю было, что на этом и конец истории, но потом на уроке математики О’Тул вдруг спрашивает меня, почему, мол, если я могу выполнять такие хорошие работы, то не делаю их по его предмету. А потом еще заявляет, чтобы я не уходила из класса, пока не решу свои две последние задачки, и опять дает их мне. Ну, я их решаю, и на этот раз ответы сходятся. Мне, правда, не хотелось бы, чтобы Бикман так меня закладывал.

Хотя потом дела складываются еще хуже. Конец дня прошел нормально, но, похоже, Бикман наболтал о моей работе еще  кому-то. Он хотел выставить ее на соискание какой-нибудь награды. Это уж было слишком.

Итак, последний урок. Все бредут в аудиторию слушать речь директора о нашей гражданской обязанности, о том, что поджоги это зло, настоящее зло, и что если кто-нибудь знает, кто это сделал, тот должен выйти вперед.

Я тоже думаю, что должен. Правда. Если человек – осёл, который хочет спалить кабинет музыки, где тактичный мистер Альфонс – он то ли из Испании, то ли из Франции, говорит по-английски фигово, но это единственный учитель в школе, который относится ко мне по-человечески – сидит с этим говенным портретом Моцарта на стене и терпеливо пытается научить учеников играть на долбанном гобое… И если человек хочет сначала  спалить именно этот кабинет, а не другие, проклятые богом, тогда да – я говорю: закуйте его в кандалы. Тут порядок имеет значение.

Кстати, директор все говорил о зле, я думала: какая же чертова манихейская у нас страна. Разве не очевидно, что наш мир – это бессмысленное место, где состраданием ты можешь произвести на другого впечатление лишь незначительное, не более того? Разве не очевидно, что даже самые ужасные вещи просто проходят, и все? Не понимаю, что такое зло. Более того, думаю, и сам директор этого не понимает.  Он с удовольствием взял бы у тетки-консультанта профессиональный тест и узнал бы, что ему нужно быть именно директором школы. Эта работенка подходила ему идеально.

Извините за отступление. Суть дела в следующем: после речи в аудитории кто-то подходит к директору. Другой учитель. Он подходит, чтобы поговорить о моей работе, о которой растрепал всем Бикман. А директор в своей башке решает, что, наверное, это я и устроила пожар. Он заметил, что огонь был и в моей работе, и в кабинете музыки. По сути, он сам перед собой герой теперь.

ВСТРЕЧА.

И что это означает? Это означает, что тетка моя тащится потом в школу, а я опять сижу в кабинете директора, но на этот раз напротив меня мистер Альфонс, который намеренно старается на меня не смотреть. А я про себя думаю, он действительно считает, что это я сделала? Я прямо обалдела.

Я прикасаюсь к колену Альфонса и произношу: mon professeur, je ne l’ai pas fait. (Мой учитель, я этого не делала.)

(Как это сказать, я спросила у тетки.)

Он улыбается. На этот раз настоящей улыбкой. Это как если бы я кому-то что-то сказала, и он мне сразу бы поверил.

Входит директор. Что она говорит? Потом они с Альфонсом перекидываются вполголоса парой слов, и учитель музыки удаляется. Старик не хочет иметь с этим никакого дела поскольку знает что я ничего не поджигала. Директор  показывает Альфонсу мою работу. Уже где-то раздобыл ее. Но учитель музыки на это не покупается. Он бормочет какую-то хрень по-французски и сваливает из кабинета. Тетка моя хохочет. Я спрашиваю её, что он сказал? Что-то о птицах и ослах, отвечает тетка. Объясню потом.

Директор возвращается и старается строить перед нами крутого парня, но я обращаю его внимание, что находилась в классе в то время, когда начался пожар. Он по селектору вызывает учительницу, которая вела мой урок. К счастью, она еще не ушла домой, потому что ей девяносто лет. В таком возрасте люди не очень  быстрые. Чтобы добраться до кабинета, у нее уходит минут двадцать, но когда миссис Кэссиди появляется, она подтверждает, мол, да, Люсия Стентон в тот момент находилась в классе химии. Я показываю ей свой поднятый вверх большой палец, но это её только смущает.

В общем, как мне кажется, жаль, что ваша маленькая охота на ведьм пошла не по плану. За это я немедленно получаю указание остаться после уроков, но тут за меня уже вступилась тетка.

Точнее, я предполагаю, что вступилась. Они велели мне выйти из кабинета, и тетка моя осталась говорить с директором. Когда она вышла, то сказала, что пригрозила ему поднять большую бучу из-за моего обвинения, раз он не смог ничего доказать. Как он вообще мог подумать на такую бедную девочку, как я, которая ничего не сделала?

Все-таки что за женщина моя тетка!

РАБОТА.

Думаю, все это означало, что никакую награду за свою работу я не получу. Не то, чтобы я так уж усердно над ней работала, но теперь некоторые стали просить меня написать работы за них. Я говорила им: делайте сами, слабаки. На самом деле я так не говорила. Просто сказала - нет.
 
Бикман прочитал часть моей работы вслух всему классу.

Что бы ни значил этот материал для автора, но в нем есть опасный намек. Заключается он в том, что поджог крестьянами чужих домов из мести не политический акт, и не совершенное по собственной воле действие. Фактически поджог – это результат невежества крестьян, подстегнутого их хозяевами, и навязывания религиозных рамок, которые не могут подготовить их к тому, чтобы пережить повседневные жизненные невзгоды. Люди, у которых есть свобода воли в данной ситуации, обладают полной такой свободой. То есть хозяева тотально контролируют происходящее. Когда крестьяне сжигают хижины друг друга или даже свои (случайно), хозяева решают допустить такое. Вот сами и виноваты.

Пока Бикман читал  это, все поникли от тоски. Мне очень хотелось, чтобы он перестал. В конце Бикман спросил, почему моя работа хорошая, и я покраснела, как рак. А потом, сидя на галерке, натянула на голову капюшон.

Первая девчонка, которая подняла руку, попросилась в туалет, чтобы выплюнуть жвачку.

Бикман разрешил. А потом опять: так почему же так хороша эта работа?

Кто-то предположил, что, может, потому что я прочитала книжку.

Бикман согласился. Это действительно важно. Он сказал, что ему часто приходится получать работы от учеников, которые книжек не читали. Но дело не в этом.

Кто-то еще сморозил какую-то глупость, поэтому Бикману пришлось объяснять все самому. Ему нужно было сразу так сделать, раз уж он захотел это затеять.

Бикман сказал, что работа хороша, потому что я прочитала книжку с открытым, но склонным к дискуссии разумом. Еще он заявил, будто моя работа была достаточно хороша, чтобы стать, по меньшей мере, работой для колледжа, что бы это ни значило. На самом деле, мне не хотелось, чтобы Бикман говорил вторую часть, но с первой все было в порядке.

У меня возникло довольно идиотское ощущение. Я почувствовала… что мне хотелось, чтобы моя тетка была здесь и все услышала. Ей ведь редко когда удается услышать обо мне что-то хорошее. Даже владелец нашего гаража сказал ей как-то, что я дурной ребенок. Это было грубо. Он старик из Украины. А я-то думала, что нравлюсь ему.

Жалко, что я не могу даже повторить всю эту фигню о своей работе, потому что это было бы хвастовством.
Бикман прочитал часть моей работы вслух всему классу.

Что бы ни значил этот материал для автора, но в нем есть опасный намек. Заключается он в том, что поджог крестьянами чужих домов из мести не политический акт, и не совершенное по собственной воле действие. Фактически поджог – это результат крестьянского невежества, подстегнутого их хозяевами, и навязывания религиозных рамок, которые не могут подготовить крестьян к тому, чтобы пережить повседневные жизненные невзгоды. Люди, у которых есть свобода воли в данной ситуации, обладают полной такой свободой. То есть хозяева тотально контролируют происходящее. Когда крестьяне сжигают хижины друг друга или даже свои (случайно), хозяева решают допустить такое. Вот сами и виноваты.

Пока Бикман читал  это, все поникли от тоски. Мне очень хотелось, чтобы он перестал. В конце Бикман спросил, почему моя работа хорошая, и я покраснела, как рак. А потом, сидя на галерке, натянула на голову капюшон.

Первая девчонка, которая подняла руку, попросилась в туалет, чтобы выплюнуть жвачку.

Бикман разрешил. А потом опять: так почему же так хороша эта работа?

Кто-то предположил, что, может, потому что я прочитала книжку.

Бикман согласился. Это действительно важно. Он сказал, что ему часто приходится получать работы от учеников, которые книжек не читали. Но дело не в этом.

Кто-то еще сморозил какую-то глупость, поэтому Бикману пришлось объяснять все самому. Ему нужно было сразу так сделать, раз уж он захотел это затеять.

Бикман сказал, что работа хороша, потому что я прочитала книжку с открытым, но склонным к дискуссии разумом. Еще он заявил, будто моя работа была достаточно хороша, чтобы стать, по меньшей мере, работой для колледжа, что бы это ни значило. На самом деле, мне не хотелось, чтобы Бикман говорил вторую часть, но с первой все было в порядке.

У меня возникло довольно идиотское ощущение. Я почувствовала… что мне хотелось, чтобы моя тетка была здесь и все услышала. Ей ведь редко когда удается услышать обо мне что-то хорошее. Даже владелец нашего гаража сказал ей как-то, что я дурной ребенок. Это было грубо. Он старик из Украины. А я-то думала, что нравлюсь ему.

Жалко, что я не могу даже повторить всю эту фигню о своей работе, потому что это было бы хвастовством.

ВИЗИТ К ПСИХОЛОГУ.

Думаю, это была месть директора. Поскольку он не мог оставить меня после уроков, не получив при этом по заднице от моей тетки, ему пришло в голову натравить на меня психолога.

Хочу посмотреть, как ты здесь освоишься, сказала она мне.

Я села в ее кабинете и сразу же почувствовала себя несчастной. Вот как бывает – там нет стульев. Нет, я вас не дурачу. У нее в кабинете только два кресла-мешка. Она сидит в одном, а ты в другом. Или, если хотите, наверное, обе можете сесть на пол. Иногда психолог выделывает такую штуку: сползает с кресла на пол, делая как бы располагающий жест. Кресла-мешки разных цветов, и я уверена: то, какое кресло ты выберешь, что-то для неё значит. Размышляя над этим, я не решилась сесть первой и предоставила выбор ей. Уверена, и это для неё что-то значит.  Она совсем молоденькая, эта миссис Капло. И очень красивая. Вот почему все учителя-мужчины при её появлении в коридоре сразу приобретают солидный вид, похлопывают друг друга по плечам и непринужденно опираются о стены. Даже ученики так себя ведут. Уверена, все парни в школе с удовольствием бы ее трахнули. В тот мой визит к ней психолог надела неподходящую юбку. Нет, она была симпатичная, как и полагается юбкам, но мини и кресло-мешок – это совсем не тот вид брака, который заключается на небесах.

Я сказала ей, что со мной все в порядке. Я собиралась постараться проучиться пару лет и потом закончить. Если не смогу, уйду раньше, поскольку по закону и не должна оставаться дольше.

Что же тебя здесь держит? – спросила психолог.

Я ответила, что не хочу расстраивать свою тетку.

Она спросила, люблю ли я свою тетку.

На это я ничего не сказала. Что за херня! Они используют все, что ты говоришь, чтобы задавать тебе дальнейшие вопросы.

Потом психолог поинтересовалась, не разозлилась ли я. Я ответила, что любой, кто любит свободу, должен быть злым. После этого она заткнулась.

Мы посидели какое-то время, а потом психолог заявила, что хотела бы кое-что мне прочитать. Взяла какое-то говенное стихотворение Руми и зачитала. «Свеча в твоем сердце…»

Я рассмеялась, и психолог спросила, почему я смеюсь.

Я ответила: слышь, ты, узколобая сучка, ты думаешь, это поэзия? Из всех чертовых стихов Руми выбрала этот? Нашла его в какой-нибудь психоаналитической антологии? Так это, должно быть, самый дурацкий из его стихов. Его даже перевели хреново. Скажи-ка, а каково это вообще - так безнадежно бродить по жизни? Ты просто погрязла в дерьме. И ты такая ограниченная.

Я еще некоторое время смеялась. Из всех стихов выбрать именно этот!

Психолог в шоке уставилась на меня. Кажется, она на самом деле дар речи потеряла, поэтому я ей добавила:

Тот, кто спокоен и благоразумен - сумасшедший.

Что?

Я сказала, что это тоже Руми. Или ты этого не знала?

Я совсем не чувствовала себя виноватой от того, что заставила ее плакать. Ведь школьному психологу, наверное, приходится много плакать в первые годы работы в школе. Должно быть, они еще очень ко многому не готовы.

ДОМА.

Из-за всего этого я нажила себе неприятности. Вернувшись домой, я все рассказала тетке – о креслах-мешках, о стихотворении Руми, обо всем. Я сделала это, потому что чувствовала себя так, будто нарушила правила. И я совсем не гордилась тем, что нагрубила психологу. Когда я не горжусь своими поступками, всегда рассказываю о них тетке. Раньше рассказывала отцу. Теперь тетке.

Конечно, насчет меня перед ней возникает совсем нелестная картина, ведь я рассказываю ей о себе только плохое, и никогда хорошее.

Она спросила, уж не считаю ли я своей обязанностью сделать школьного психолога лучше как личность.

Я ответила – нет.

Тетка поинтересовалась, уж не стала ли я считать себя персоной, чья миссия делать людей лучше, указывая им на их недостатки.

Я ответила – нет, я не такая персона.

Тетка сказала, что тогда странно, зачем я все это высказала той женщине. Разве не для того, чтобы сделать ее лучше? Хотя есть и другое объяснение, предположила она. Может, мне просто захотелось показать той женщине, что я умнее ее? Может, я просто выпендривалась?

Я согласилась, что такое могло быть.

Тетка сказала, если это правда, значит, я должна чувствовать себя мелкой, и мне должно быть стыдно, раз у меня возникла необходимость именно продемонстрировать свой ум, а не довольствоваться тем, что он у меня просто есть.

Она произнесла это тихо и потом отвернулась, чтобы заварить чай.

Блин, я почувствовала себя в полном дерьме.

Тетка моя если уж скажет, так скажет! Налив чаю, она заявила, что, вероятно, мое понимание было не первым, а всего лишь средним сортом примитивного интеллекта, поэтому я и нагрубила психологу.  Может, меня смутили качество и величина настоящего понимания, и  поэтому я потянулась за низко висящими фруктами.
 
Я заметила, как изогнулся уголок ее рта, и расхохоталась. Тетка тоже расхохоталась. Штука получилась удачной.

КОЛОКОЛ

В тот же вечер мы сидели дома, и я услышала звон колокола православной церкви за углом. Слух мой последовал за этим звоном туда-сюда, туда-сюда, а глаз оценил в темноте расстояние до храма. Я спросила тетку, не спит ли она. Тетка пошевелилась в своем кресле и сказала – да, сплю. Я спросила, как ей это удается так долго. Она переспросила, что я имела в виду. Я сказала – столько лет… Как тебе удается жить одной так долго? Тетка ответила, что не знает.

Она натянула на себя одеяло и свернулась в кресле. Я видела, что тетка задумалась. Если она так поворачивает голову, значит, она задумывается.

«Однажды влюбленный пришел к дому своей Возлюбленной. Он постучал в дверь. «Кто там?», - спросила Возлюбленная». О чем они говорят?

Тетка переспросила, ну, и о чем они говорят?

Я сказала, что не знаю. О чем…

Она рассмеялась.

«Человек ответил: «Это я, любящий тебя».

Подожди, я вспомнила, сказала я. Я вспомнила.  «Это я, тебя любящий!»

Да, сказала тетка. Джалаладдин Руми. Человек, который вечно стоял перед собственной дверью.

ПУСТЫРЬ.

Я отправилась на пустырь на пресечении Четвертой и улицы Симонен, чтобы его проверить. Сначала хотела просто пойти на встречу вечером, но потом передумала. Я решила: а почему бы заранее не взглянуть, что это за местечко такое. Потом уже будет ясно, страшно ли появляться там с какими-то типами при потенциальной опасности быть изнасилованной до смерти. Вот что сказала бы себе любая здравомыслящая девчонка.
Вдоль Четвертой улицы тянется целая куча обшарпанных домов. Наверное, когда-то они были приличными кирпичными зданиями, а сейчас это лачуги. Тут есть несколько мест, где при оплате чеком кешбэк шестьдесят процентов. Встречаются барбершопы. Нет, конкретно, три барбершопа, и все открыты допоздна. По крайней мере, так у них на дверях написано. Конечно, ведь всем же страсть как надо постричься в час ночи.
Я прошлась вдоль квартала туда-сюда. По дороге вступила пару раз в разговоры. Повторять их не буду.
Там была коробка, прибитая кем-то к телефонному столбу. На ней было написано «Общественная библиотека». В ней стоял томик с романом Дос Пасоса. Последнюю часть в нем кто-то вырвал (отвратительная выходка). Еще тут была пара книжек Даниелы Стил и какая-то говенная детская книжка про единорога. Знаю, потому что читаю ее прямо у столба. Книжка называется «Мой единорог». Она о девочке, которой хочется, чтобы у неё был единорог. Папа его ей покупает, и она счастлива. Не вру. Там, правда, такой сюжет. На картинке на последней странице нарисована девочка, гладящая гриву единорога.

По этому поводу я вот что думаю: это был никакой не единорог. Суть единорогов в том, что вы просто  их ни когда не получите. Так что книжка эта даже не плохая, а просто ни на что не годная.

Я нашла хорошо сохранившиеся копии альманаха Бенджамина Франклина. Они собрали несколько ежегодников «Альманаха Бедного Ричарда». Интересная штука, но я уже немного просматривала эти ежегодники раньше, поэтому сейчас засунула их обратно. Может, кому-то еще  будет интересно.

Когда я дошла до Симонен, окрестности если и изменились, то к худшему. Пустырь, как они его называли, представлял собой жилой комплекс с огромным забором вокруг, половина которого была разрушена, а другая обветшала. Если бы мне понадобилось место убить кого-нибудь, это сгодилось бы точно. Я обошла пустырь снаружи, и этого было достаточно, чтобы расплакаться. Хотя в то же время вокруг было прекрасно. Я нашла подходящее место и пробралась за забор. Тут царила полная тишина.

Заросшая часть пустыря была просто огромной площадкой размерами, может, с футбольное поле. Или даже больше. В том смысле, что она простиралась в бесконечность. Все деревья и кусты, которые растут там, где ничего больше расти не может, были тут представлены. Они пробивались через бетон повсюду. Стены в тех местах, куда можно было подобраться, покрывали граффити. В одном месте валялась куча одеял или спальных мешков. Видимо, кто-то пытался тут жить. Я пошла через пустырь. Чтобы пересечь его, у меня ушло минут десять. Меня постоянно отвлекала мысль, в каком одиночестве я сейчас была. И какое прекрасное возникало от этого чувство. Наконец, я добралась до комплекса строений. Тут было даже нечто вроде подъездной дорожки, на которой с интервалами в пятнадцать футов валялись оконные рамы. Упиралась эта дорожка в прекрасный дворик. Окна домов пристально смотрели на него вниз, и от этого у меня мороз пошел по коже, но убежать я не могла. Слишком далеко. Куда бы я побежала? Поэтому я нашла себе местечко под деревом, где окна домов видеть меня не могли, и села там съесть свой ланч.

Мне было неловко упоминать об этом раньше, но раз уж я все рассказала, могу рассказать и это. Тетка моя готовит мне ланч, когда я куда-то иду (например, в школу), потому что особые разносолы мы себе позволить не можем. Обычно это: яйцо вкрутую, кусок хлеба и морковка. Хлеб она печет сама, и он не очень вкусный. Некоторые умеют печь хлеб, а некоторые не умеют. У моей тетки к этому нет вообще никаких способностей. Уж  сколько я съела этого хлебушка за последний год, даже сказать не могу. Но по факту я физически вынуждена есть его, потому что когда я его не ем, у меня в башке встает горестная картина с теткой, как она со своей больной спиной наклоняется над духовкой и вынимает оттуда хлеб. Так что я должна его есть.

Самое хорошее в моем ланче - это то, что он съедается секунд за пятнадцать. У меня остается время на другие вещи. У большинства людей на ланч уходит не меньше пяти минут, а иногда и все десять-двадцать, поэтому в эффективности им до меня далеко.

Также я запихнула с рот лакричную конфету. Она делает мой говенный ланч хоть немого терпимым. Когда у меня эти конфеты заканчиваются, вот тогда полная фигня.

Вас, может быть, удивит моя смелость, с которой я отправилась к этим домам. На самом деле я не была такой уж смелой, чтобы забраться в один из них. Я просто подумала, что если не смогу этого сделать, то буду настоящей трусихой. Потом я посмотрела на один дом, где дверь была выбита, и решила про себя: вот здесь-то я и войду. Моей следующей мыслью было то, что я все-таки туда не пойду. Ни за что. И никто меня не заставит. Затем я попыталась заставить себя сама, но ничего не вышло. Значит, я все-таки трусиха.

Я вернулась на площадку и нашла ближайшее место, где можно было через забор выбраться обратно. Когда я спрыгнула вниз на тротуар, прямо рядом со мной оказались два парня, которые сидели в тени и играли в кости.

Черт, сказал один из них, что ты там делала?

Не твое дело, ответила я милым игривым голоском, и он рассмеялся.

Я какое-то время посидела, поболтала с ними и посмотрела, как они играли в си-ло. Мне тоже хотелось поиграть, но у меня не было денег. Игра эта, в основном, на удачу, но если ходить первым, у тебя будет небольшое преимущество. Поэтому трюк должен быть следующий: надо со своим партнером сделать так, чтобы посторонний игрок ходил последним. Так ваши деньги останутся при вас, а вы в конце обдерете чужака.

СИ-ЛО.

Бросаете кости. Ценность имеют такие выпавшие комбинации:
111,222,333,444,555,666.

Или

два одинаковых числа на двух кубиках, и одно любое на третьем. Если двое игроков сбросили пару троек, то победитель тот, у которого значение числа третьего кубика выше. То есть цена комбинации 3,3,5 равняется 5.

Или

важные комбинации 1,2,3 и 4,5,6.

Вообще, эта игра в некотором смысле надувательство, и вот почему. Комбинация 1,2,3 означает мгновенное поражение. Ты выбываешь, а все остальные продолжают. В то же время комбинация 4,5,6 – это мгновенный выигрыш. Бац! Игра окончена. Ты забираешь все деньги.

Итак, чтобы решить, честно это или нет, нужно рассмотреть вариант, если бы игра велась одним кубиком. Бросаешь его, и если у тебя выпадает 1,2 или 3, ты забираешь все, что на кону. Давайте представим такую игру.  В этом случае тебе точно не захочется ходить последним, потому что тогда с пятидесятипроцентной вероятностью ты теряешь свои деньги, кто бы когда ни бросал кубик. Допустим, каждый из пяти игроков ходит перед тобой. Если ты ставишь пять долларов, а это обычная ставка, то ты можешь потерять от 25 до 50 долларов, даже не прикоснувшись к кубику! Я согласна, что в реальной игре это случай редкий. Вероятность выбросить 4,5,6 - процента два-три. Но мы говорим о справедливости. И со временем получается нечестно.

В общем, тебе нужно  иметь при себе достаточно денег. Во-первых, чтобы пережить проигрыш, который случится еще до твоего хода. Во-вторых, чтобы быть просто уверенным, что у тебя есть деньги, которые нужно поставить на кон снова. И тогда можешь надеяться, что тебе будет сопутствовать хотя бы средняя удача, когда до тебя дойдет очередь ходить первым.

Если переход хода происходит правильно, и каждый бросает кубики первым одинаковое количество раз, прекрасно. Но некоторых обманывают с первым ходом, потому что игра будет двигаться. Люди приходят и уходят. Я видела, как это происходит. Кроме того, люди будут часто уходить сразу после того, как добрались до первого хода, что само по себе отвратительно. Если игроки постоянно приходят и уходят, появляется много новых лиц, и эти новые лица по непонятным тебе причинам собираются ходить первыми, тогда внимание! В основном один и тот же трюк заключается в том, что они поменяют ставку, когда придет твоя очередь ходить.  Поэтому в момент твоего хода ставка маленькая, а все остальное время большая. Афера делается так: они дают тебе пойти первым, и все бросают на кон по доллару. Как только твоя очередь проходит, ставку поднимают до пяти или десяти.

Другой трюк устраивают, когда подходит твоя очередь ходить. Кто-то бросит кубики так, что один потеряется. Игра прерывается до тех пор, пока его не отыщут, и в этот момент возникает новый порядок ходов. Ты в очереди опять последний. Какого черта! Но если ты пытаешься поспорить, тебя могут даже избить. Или еще хуже: если кто-то из парней личность авторитетная, он просто станет говорить с тобой подчеркнуто вежливо и выставит тебя этаким жопошником, борющимся за справедливость. Хотя на самом деле все знают, что на самом деле происходит.

Существует другая версия этой игры, немного честнее, в которой бросающий кубики игрок является банкиром. Тогда все остальные равняются на его ставку. В эту версию люди играют, когда ставки большие. Я видела ее только один раз.

Как я уже говорила в начале, даже если игра идет честно, ты можешь нажить себе неприятности, если играешь против группы, состоящей из приятелей. Дело в том, что они представляют собой нечто вроде крупного банка, который себя охраняет. Тогда как ты, проиграв все деньги, вынужден остановиться. Ты прекращаешь игру, поскольку все твои деньги у них, а у тебя больше нет ни цента. Им не придется останавливаться, потому что никогда не случится такого (если, конечно, ты не редкий счастливчик), что ты выиграешь все их общие деньги.

В сущности, если ты собираешься выдержать страшную непруху, тебе нужно иметь достаточно денег, чтобы не выходить из игры.

Ну, хватит об этой си-ло. Извините, что так долго о ней говорю, но мне, правда, нравится рассуждать об тиграх. Тетка моя наверняка придумала бы правила получше, если бы играла в кости.

БРОШЮРА.

За несколько дней до этого в школе Стефан дал мне копию брошюры поджигателей, которую взял когда ходил к кому-то домой. Я представляю, как Стефан пошел и сам ее скопировал. Нелепость какая-то. Он, должно быть, действительно зациклился на мне, раз без всякой причины скопировал целую брошюру. Я ему даже спасибо не сказала. Частенько когда люди стремятся быть с тобой чересчур любезными, все заканчивается тем, что ты их не благодаришь, поскольку уже достало повторять им «спасибо, да спасибо». Постепенно они все больше и больше смущаются, и тогда тебе еще меньше хочется их благодарить.

Брошюра была слишком многословной. Написала ее, видимо, одна из анархистских личностей, которая хотела доказать, будто могла бы стать профессором университета, если бы ей такое поприще понравилось. Человек этот представляет, как кадровый профессорский состав университета рвет его идиотскую брошюрку в клочья, и хочет убедиться, что какие бы ни были у них основания ее разрывать, это, черт возьми, не потому, что его писанина не особоумна и по их представлениям ужасно спорна. Это даже хуже, чем чушь. Если брошюра говорит об анархизме или поджогах, то она должна носить характер практический.

Представлю вам это творение мысли конспективно.

У брошюры есть введение. В нем говорится, что во всех Соединенных Штатах низший класс сыт по горло эксплуатацией. Ладно.

Потом в ней говорится, что реакция на это следующая: люди, формируют группы – синдикаты - с целю спалить к черту всю собственность. То, что нельзя поделить, надо уничтожить. Организация этих групп от места к месту варьируется, но на самом деле нет никакой разницы, как такая организация управляется, или даже есть ли у нее управление вообще. Главное – все сжигающие люди, поэтому организация-то по большому счету и не нужна.
Насколько я могу судить, клубы поджигателей существуют только для того, чтобы просто быть клубами, как и любые другие. Там вы имеете возможность пообщаться с единомышленниками и хорошо провести время.

Потом автор углубляется в то, как даже дети вовлекаются в весь этот хаос, а в старших классах появляются клубы поджигателей. Он цитирует запись одного мальчика, который учился в начальной школе и спалил железнодорожную станцию в Огайо.

Кое-что из этого показалось мне сомнительным, потому что я никогда ни о чем таком не слышала. Разве это могло мимо меня пройти? Но затем автор приходит к той же мысли, объясняя, что многие из подобных случаев в стране просто замалчиваются.

Вот такое введение. Первая часть – это история поджога, и в ней рассказывается о том, как он в большинстве случаев регистрируется с точки зрения страхования. Люди сжигают собственность, чтобы получить страховку за то, что сами же и сожгли. Потом они притворяются, будто в пожаре погибло больше вещей, чем на самом деле, и получают деньги за то, чего там даже изначально не было! Автор рассказывает, как когда-то существовали люди - их называли страховыми агентами - которые сбегались к горящим домам  (в 1920-е годы), чтобы предложить свои услуги. Они, мол, будут работать на вас со страховой компанией и выжимать из нее согласно вашему требованию по максимуму, но  за это возьмут процент. Разговор о том, чтобы прожить за счет вашей сообразительности - вот что напрягает, а не то, чтобы взять деньги со страховых компаний.

Следующая глава об этике поджога. В ней отмечается, что поджог – это преступление, за которое государство может вас убить. Или «казнить», как они предпочитают это преподносить. Ты сжигаешь дотла что-нибудь большое, и если кто-то находится внутри и погибает, ты тоже труп. Что же, думаю, это логично.

Раньше те, кто хотел уничтожить какую-нибудь собственность - например, как террористы из организации «Синоптики» - старались убедиться заранее, что внутри никого  нет. Это нечто вроде этической версии. Новый способ, говорит автор, и новая этика. Что бы это значило?

Это значит следующее: способ проявления воли господствующего класса таков, что его представители не выглядят ответственными за те огромные проявления жестокости, которые они сами же и вызывают. Каждый богатей может шататься повсюду с совершенно невинным видом, несмотря на то, что является опорой системы, которая деморализует и ожесточает большую часть общества. Однако когда кто-то начинает сопротивление, этот тип действует как часть маленького механизма – механизма его или ее индивидуального действия – и таким образом он уже выглядит виновным. Богатеи, опираясь на свой более широкий механизм насильственных действий, могут отключиться от насилия своей классовой войны. Бедняки же этого сделать не могут, поскольку сами должны быть механизмами собственного действия.

На основе этого, говорит автор, нам нужна новая мораль. Мораль такая: если ты человек с крупной собственностью, если ты используешь свою власть для манипулирования другими, значит, ты теряешь право на то, чтобы к тебе относились, как к человеку (то есть, ты напрямую связан с совершенным лично тобой убийством , и к  тебе будут относится так, как государство относится к убийцам).

Будут два класса людей: те, кто действует мелким, скудным образом, или мелким, скудным и сострадательным образом, и те, кто живет за их счет. Последние не получают того внимания, которое исторически положено людям в соответствии с законом человеческой морали.

Самое важное в этой морали то, что она позволяет беднякам с легкой душой сжигать механизмы богатеев, поскольку им не нужно беспокоиться о том, что те находятся в домах, которые они поджигают. Это, в свою очередь, ослабляет ответный удар по беднякам, поскольку им не нужно принимать лишние меры безопасности.

В брошюре есть также раздел о поджоге, за который вы намерены попасться в лапы полиции, и  раздел о поджоге, после которого вы не собираетесь скрываться. Почему вы хотите, чтобы вас поймали? Автор говорит, что это один из лучших способов донести наши методы и причины наших действий до других, хотя, вероятно, средства массовой информации по большей части будут этому препятствовать.

БРОШЮРА-2.

Я задумалась над прочитанным. А потом подумала, какую брошюру написала бы сама. Моя была бы похожа на нечто такое:

КАК РАЗВЕСТИ ОГОНЬ И ЗАЧЕМ.

В ней рассказывалось бы обо всех существующих видах удовольствий, которые можно получить от разведения огня. Об этом точно можно много чего рассказать. Еще в моей брошюре был бы представлен более твердый моральный аргумент. Думаю, я могу такое написать. Может, там даже были бы такие вдохновляющие стихотворные строки о разведении огня, что люди смогли бы запомнить их наизусть. Если технические части – как развести огонь – были бы изложены в стихах, люди могли бы легче их запомнить и потом уже никогда не забывать, даже под принуждением.

Я мысленно сделала себе заметку поработать над своей собственной брошюрой об огне, поскольку этой явно чего-то не хватало. Правда, и она содержала достаточно того, о чем я раньше понятия не имела.

БРОШЮРА-3.

В конце концов, брошюра добралась и до вполне приличной части, которая представляла разновидности методов.

Как я уже говорила, эти методы можно разделить на две категории: скрытые и прямые. При скрытых методах чтобы все спалить стараются использовать только те вещи, которые присутствуют на месте пожара. В таком случае никто не может сказать, как же все это произошло. При прямых методах чтобы обеспечить хорошее горение  используют другие материалы (между прочим, поджечь здание совсем не просто). Эти материалы часто обнаруживаются уже после пожара, и тогда поджог будет раскрыт.

То, что поджог обнаружен, не так уж для нас и плохо. Ведь мы, поджигатели, не пытаемся получить деньги от страховых компаний. На самом деле, чем больше раскрывается  поджогов, тем больше мы можем чувствовать рост нашего братства (вот что утверждает автор).

Я называю его «автор» или «он», хотя на самом деле брошюру вполне могла написать и женщина. Конечно, имя на обложке мужское. Но женщина спокойно могла бы воспользоваться  псевдонимом. Я уверена, что мужчины, конечно, предпочли бы прочитать о поджоге именно мужской труд.

В общем, мне уже страсть как надоело рассказывать вам об этой брошюре про поджог. Попозже я просто вставлю сюда свою собственную. А вы должны с нетерпением ждать этого момента.

ПРИГЛАШЕНИЕ.

Когда я вернулась домой из своей экспедиции, тетка сказала, что кто-то мне звонил. Я предпочитаю отвечать на такие звонки сама, потому что это выглядит так, будто у меня есть мобильник, а не домашний телефон. Думаю, тетка моя единственная в мире, у кого еще остался дома стационарный аппарат. В общем, звонила Лана, чтобы пригласить меня на вечеринку. Тетка заметила, что голосок мой во время разговора звучал сладенько. Я сказала, что Лана злобная шлюха. А тетка удивилась, что она этого и не знала.

О приглашении: я даже не стану делать вид, будто это не такое уж большое событие. Я бывала всего на нескольких вечеринках, и то только с засранцами, которые пытались меня напоить. Я вроде как фокусник Гудини, поэтому не волнуйтесь – изящно выбраться из ситуации сумею почти всегда, даже если иногда при этом немного пошатываюсь.

Лана со своей подружкой Ри заехали за мной. Они остановились перед домом в каком-то старом кабриолете (машина была красной и роскошной). Я сидела на крыльце, что безмерно раздражало нашего домовладельца.

Милый домик, сказала Ри. Садись.

Лана обернулась, чтобы посмотреть на меня между сиденьями, и прищурилась.

Ты когда-нибудь надеваешь что-то другое?

Не-а, ответила я. Мне насрать на моду.

Понятно.

Лана рванула с места, и сердце мое буквально взлетело в гребаное небо.

ПРИЧАЛ.

Вечеринка проходила в доме, который назывался «причал». Это мне Ри сказала. Она так классно перебралась ко мне через сиденье, чтобы поболтать, пока мы ехали. Ри – азиатка. Наверное, кореянка, и еще в ней есть индийская кровь, что странно… Ну, я хочу сказать, необычно. Никогда не слышала о такой смеси, но она действительно горячая девчонка…, так что дай ей бог здоровья. Ри начала рассказывать о доме, куда мы ехали,  и положила свой локоть мне на плечо, как бывает в кино. Это просто меня убило.

Причал – это дом, за которым есть двор, который обычно используется как аквапарк. Площадь у него акра три (сраненький такой аквапарк). Воды там нет. Все бассейны с горками пустые. Но место классное, чтобы там пошляться. Когда мне Ри рассказала об этом, я почти ей не поверила. Слишком уж здорово это звучало.

Но когда мы туда добрались, все оказалось абсолютной правдой. Дом стоит на окраине города, поэтому вокруг фермерские поля и леса. Ри сказала, что за холмом находятся водоочистные сооружения, поэтому парк и не работает.

Там уже собралось около сотни человек, за что хозяин - парень лет сорока без рубашки - извинился.

Скоро здесь будет жарко, не волнуйтесь.

Терпеть не могу, когда люди так говорят. Хозяин знал Лану и Ри. Он их по очереди обнял, а я этого делать не стала, хотя парень был настроен и меня к себе притянуть. Я крепко пожала ему руку.

Налейте себе выпить, сказал он. Мона скоро вернется с грузовиком фейерверков.

Мона, пояснила мне Ри, это подружка того парня (Джима). Ей около тридцати лет, и она потрясающая певица. Что за певица, спросила я. Не.., не такая, сказала Ри. Оперная.

Вот дерьмо.

Я решила попробовать потом уговорить ее для меня спеть.


ДЖАРЕД.

Через пару часов мы с Ланой сидели на верхушке водяной горки, а этот придурок по имени Джаред – говорят, он учится в известной юридической школе – стал рассказывать мне, что Льюис Кэролл был педофилом. Знаете, это максимум из того, что я могу вынести. Честное слово.

С того места, где я сидела, внизу можно было разглядеть весь парк. Или можно было бы при дневном свете. Сейчас же он напоминал диораму или сооружение, в котором ты находишься внутри, но рассматриваешь его сверху – как во сне.

Джаред все надоедал, чтобы я допила свой бокал. После выпивки я, мол, прекрасно время проведу. В общем, я от него отвернулась. Он начал нести еще какую-то чушь, и мне пришлось убраться. Если Лана хочет с ним болтать – прекрасно.

Я встала, и Джаред был вынужден подвинуться, чтобы пропустить меня на лестницу, по которой спускались с горки.

Спокойно, спокойно, говорила я себе, а потом решила, что не надо себя успокаивать, и повернулась к нему:

Ты не педофил только из-за того, что тебе нравится  фотографировать голых деток. Может, это странно. Да, странно. Может, и так. Но, готова поспорить, в восемь лет болтать голой с Доджсоном (настоящая фамилия Л. Кэролла) лучше, чем 98 процентов всей твоей деятельности за всю твою жизнь.

Джаред вытаращил глаза.

Лана заржала.
А ты бы ему разрешила, да? Восьмилетняя Люсия согласилась бы на это?

Лана, ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Я пошла к лестнице, но вспомнила, что еще хотела сказать этому парню из юридической школы.

И для справки: это Алиса Лиддел, а не Литтл (Малышка). Некоторые… люди…

Тут речь моя была практически уничтожена тем фактом, что я чуть не споткнулась и не полетела вниз, но успела уцепиться за край горки, и успешно добралась до лестницы.  Дажред что-то сказал, и я услышала, как Лана ему отвечает:

Да нет, она просто позёров не любит. Ты же не позер, правда?

Во тут я действительно чуть не покатилась по лестнице. Не хочу, чтобы вы подумали, будто этот прикол с горкой и лестницей – такое уж удовольствие. Лестница была футов тридцать длиной. Много ступенек поломалось. Забраться по ней наверх было уже делом непростым. Вообще я удивилась, когда увидела эту личность по имени Джаред, когда мы забрались на верхушку.

По пути вниз я вспомнила, что мне нужно в туалет. Это означало, что теперь нужно было попытаться вспомнить, где он находится. И это означало, что я припомнила, что их тут было четыре (какой-никакой, но аквапарк все-таки). Ри стояла в очереди в один из туалетов и курила. Она дала мне свою сигарету, а сама закурила другую с таким видом, будто мы все время так делали. Когда дверь туалета открылась, Ри сказала: заходи. И мы вошли туда вместе.

Из-за этого я немного занервничала, потому не хотелось портить впечатление от того, какими мы были с ней сейчас крутыми. Но мы вошли внутрь, а Ри просто подняла платье и начала писать в унитаз, не вынимая изо рта свою сигарету.

Я взглянула на себя в зеркало. Он было адски треснутое, и прямо над ним мигала голая лампочка. Я немного повозилась с капюшоном и выставила вперед подбородок.

- Замри там, сказала Ри. Дай-ка я тебя сфотографирую. Стой.

Она все еще писала и курила сигарету, а потом вытащила свой телефон. Уж не знаю, откуда. Мне нравится эта фотография, сказала Ри. Ты такая красивая. Состарься и помри  прямо сейчас, а я сыграю на пианино на твоих похоронах.

СОБАКИ.

Человек по имени Уолт, у которого было с собой три питбуля, подкинул меня домой в своем джипе «Вагонер» где-то на рассвете. Он был довольно пожилым, а собаки его чертовки милыми. Если любишь собак, сказал этот Уолт, садись сзади. Они тебя облепят со всех сторон. Так я и сделала. А потом подумала: я люблю этих собак, но они, если захотят, могут меня сожрать. Одна из них, Мона, весила сто пятнадцать фунтов. Как ты думаешь, насколько она тяжелая, спросил Уолт. Я ответила, что Мона определенно тяжелее меня.

На морде у Моны было ужасное белое пятно. Она тыкалась в меня головой, что вполне обычно для собак, и прижималась ко мне, чтобы я ее погладила. Хотя в случае с Моной это была не просьба. Либо ты ее погладишь, либо она тебя сожрет.

Уолт высадил меня на углу, и Мона издала коротенький вой, когда я выходила. Две другие собаки отнеслись ко мне более равнодушно. Надо же, ей никто никогда не нравится, сказал Уолт. Все хозяева собак почти всегда так говорят. И все им верят? Лично я – да.

ТЕТКА.

Когда я вошла, тетка моя не спала. Или я подумала, что она не спала. Просто тетка застыла в своем кресле. Мне трудно описать, но тело ее было действительно странным, как будто застрявшим. В моей голове раздался голос, которого я раньше не слышала. Какой-то голос знания, медленно и отчетливо произнесший: «у нее был удар». Думаю, это сказал мой собственный голос, но в тот момент я находилась так далеко, что даже не смогла его узнать.

Приехала скорая помощь, и медики сказали, что поехать с ними я не смогу. Они вынесли тетку из дома. Было так странно видеть незнакомых людей у себя в комнате. А потом они не пустили меня в машину скорой помощи. Ты пьяная, заявили медики. Протрезвись. Я попыталась настоять, но они твердо сказали «нет» и дали мне адрес больницы. Один из них отвел меня от машины, в то время как другой захлопнул задние дверцы, поэтому запрыгнуть туда я не смогла.

Уж не знаю, почему они не разрешили мне поехать с теткой, но все это было просто ужасно.

Наконец, прошло секунд десять, и я осталась стоять на улице. Было шесть часов утра. Скорая уехала. Разбуженные сиреной соседи смотрели на меня из окон.  Я чувствовала себя в полном дерьме.

Все произошло так быстро, что мысль прыгнуть в скорую пришла мне уже после того, как она умчалась. Потом мысль в моей голове завернула за угол и стала такой: почему ты не запрыгнула в скорую?

Через какое-то время, когда я ждала автобус, стало еще хуже. Алкоголь и кайф выветрились. Мне страшно захотелось жрать, а автобус все не приходил. Когда он появился, я была уже на полпути к следующей остановке. Пришлось ждать следующего. Он-то и довез меня до больницы.

С больницами всегда одно и то же – никогда не поймешь, как попасть внутрь. Можно долго ходить по улице в поисках входа, а когда его найдешь, там будет вывеска из тридцатифутовых букв: «Неотложная помощь» или «Амбулаторная помощь».

У меня не было уверенности, что мне нужно именно в отделение неотложной помощи, но я вошла туда. Там не пришлось подождать медсестру, потому что в очереди предо мной были действительно окровавленные люди. Маленькая девочка блевала в сумку матери. Я не шучу. Мать держала свою сумочку открытой, а ребенок в нее блевал.

Сорок пять минут спустя, когда я смогла с кем-то заговорить, мне стали морочить голову, что у меня нет никаких документов. Я решила эту проблему, заплакав.

В тот момент им ничего не оставалось, как отвести меня к моей тетке, что они и сделали.

ТЕТКА-2.

Перед тем как перейти к тому, что было, когда я вошла к тетке в палату – один факт:

Тетка моя писала книжку. Я не знала об этом, пока она не попала в больницу, потому что тетка почти всегда дома, когда я дома, и у меня нет возможности рыться в комнате, как обычно делаешь когда ты одна. А это рытье действительно имеет значение, потому что ты неизбежно натыкаешься на вещи, которые ведут к другим вещам, а потом к тебе приходит осознание того, что ты опустошила чьи-то ящики и читаешь письма, написанные давно умершим людям.

На дне одного из ящиков была книжка под названием «Фальстаф, настоящий английский джентльмен: обвинительный акт культуры» доктора филологических наук Люси Стэнтон.

Меня такие книжки не интересуют, поэтому я недолго ее просматривала. Кажется, она о том, что было важно для людей когда-то, но совершенно не интересно сейчас. Кстати, к Шекспиру книжка не имеет никакого отношения, если вы это сразу не поняли.

Еще я нашла письмо от теткиного мужа. Оно написано на внутренней стороне бумажного самолетика, что неудивительно, поскольку тетка с мужем были тогда в сущности детьми (он умер, когда ей было девятнадцать). Бумажный самолетик в конверте с рисунком на военную тему. Наверное, теткин муж был очень далеко когда прислал ей это письмо. Странно, ведь он не погиб в армии. Значит, успел побывать где-то до смерти.

Кажется, тогда был период, когда они находились в разлуке: тетка еще училась в школе, а ее муж служил в армии.   Он будет писать ей письма. Она тоже. Это письмо было в виде бумажного самолетика в конверте. Представляю, как тетка доставала его, и, наверное, это было очень волнительно. А мне никто никогда писем не присылал. И уж точно никто не присылал мне милого самолетика в конверте.

Итак, на наружной стороне письма было написано:

На случай, если это письмо не доберется до тебя, я дал ему крылья, чтобы оно могло пролететь остальную часть пути.

Ужасно. Хотя именно такого типа писанину парень и может сочинять для своей подружки, сидя где-нибудь в казарме.

На внутренней стороне письма он продолжает о том, как она красива, как он по ней скучает; о книгах, которые она ему прислала и которые он читает, и обо всем, что они сделают, когда он вернется. Он перечисляет тонну планов, которые они должны претворить в жизнь. Это грустно, потому что я точно знаю, что он умер в начале следующего года, поэтому большинство их планов так и осталось планами.

Итак…

Когда я расплакалась в больнице, меня отвели к тетке в палату. Поначалу я решила, что ее там нет, потому что кровать показалась мне пустой. Но когда мы с медбратом подошли поближе, тетка там все же лежала. Просто в больничной одежде она выглядела очень маленькой. Тетка спала, и медбрат сделал мне знак, который означал: не буди свою чертову тетку, она и так чуть коньки не отбросила. Это был толстый пуэрториканец. Мы вышли в коридор, и он оказался одним из тех медбратов, которые знают все на свете. Он даже расспросил меня о том, какие у меня планы на неделю, и дал хороший совет, как не получить на свою шею опекуна.

О тетке же он сказал: у нее был удар. Сейчас она спит. Состояние стабильное. Пока мы больше ничего не знаем. Сделаем целую кучу анализов.

Если состояние стабильное, сказала я, не значит ли это, что вы ее отпустите? У нас нет ни денег, ни страховки.

Он ответил, что почему-то в больнице до сих пор еще не сталкивались со случаем отсутствия и денег и страховки, так что мне стоило бы заткнуться и посмотреть, сколько она сможет получить помощи, прежде чем ее отключат. Я отдала ему солдатский салют «я буду держаться, мама», поцеловала тетку в щеку и направилась к лифту. Пока я его ждала, медбрат меня догнал. В руке он держал листок, в котором были указаны часы посещения, номера телефонов и другие данные.

Я уронила листок и опустилась на коленки, чтобы его поднять. Когда я поднялась, медбрат смотрел на меня.


Она может сильно измениться, сказал он. Подумай об этом.

СЕРИИ ЛЮСИИ.

Оказавшись дома одна, я решила написать для моей тетки серию описаний. Я могла бы принести их ей в больницу, чтобы она ощущала себя так, будто знает, что происходит в мире за стенами ее палаты.

Может, одно из описаний должно быть про сад, а другое про дом. Одно про мою школу, другое об автобусах, потому что они мне действительно нравятся. Не знаю... Я все думала, что идея эта дурацкая, но она застряла у меня в башке. Я как бы притворялась, что смогу снова увидеть свою тетку, что вернусь в больницу, и она окажется там в своем теле. Но, видимо, никакой гарантии нет. Пример тому моя мать. Однажды она покинула свое тело, и больше я ее никогда не видела.

Я не хочу сказать, что она на самом деле куда-то исчезла. Я вот что имею в виду: сраные маленькие клетки, которые собираются, чтобы вместе составить человека, которого я когда-то знала, теперь группируются каким-то скверным образом, и этого человека, которого я знаю, больше уже никогда не найдешь.

Матери в моей памяти по-настоящему вообще-то и нет, потому что она там все время стирается. Все постоянно разваливается на кусочки.

Люди любят вот так говорить, как будто это имеет какое-то значение:

О, Люсия, она будет жить в твоей памяти.
Иногда они в этот момент даже прикоснутся к твоей руке, словно заслужили это, сказав что-то очень многозначительное.

Вся эта болтовня о людях, живущих в чьей-то памяти – полная херня. Лучшее, что можно сделать, это попытался запомнить все возможное и включить эти воспоминания в свою обычную  жизнь. Но иногда из-за этого стираются быстрее настоящие воспоминания.

Мы просто бежим по чертову склону с этими маленькими флажками в руках. Одного за другим нас подстреливают, мы валимся на землю, наши флажки падают в грязь, и никто их не поднимает. Никто не собирается бежать дальше с твоим флагом. Люсия, никому нет дела до твоего флага. Так я говорю себе. Когда ты падаешь все кончено.

ТЕЛЕФОН.

Я позвонила в школу и сообщила, что весь день проторчала в больнице. Повесив трубку, я сразу поняла, что совершила серьезную ошибку. Если тетка моя умирает, и вся школа об этом узнаёт – а они уже в про болезнь в курсе дел – это может привести к неким организационным последствиям. Хотя отослать они меня никуда не могут – не думаю, что до такого дойдет – но лучше помалкивать обо всем как можно дольше, а я тут названиваю им, когда этого делать совсем не нужно.

Почему бы просто не прогулять уроки в понедельник, а во вторник не принести поддельную записку? По-моему, я позвонила потому, что захотела хоть кому-то рассказать о случившемся. Маленькой грустной личности, которой я являюсь, хотелось услышать, как у кого-то испортится настроение из-за того, что мне было фигово. А еще хотелось услышать какие-то добрые слова. Так и получилось. Дама в главном офисе, которую я терпеть не могу – она, правда, ужасная (я частенько вижу ее болтающей по мобильнику перед входом в школу, когда ем там ланч, и она отвратительна), отвечает на телефонные звонки. Конечно, ведь она же секретарша. Так вот, эта дама выслушивает мой печальный рассказ о теткином ударе. Причем, мне уже фигово даже от того, что я просто это говорю. Дама лепечет: ой, моя птичка, бедная девочка, Ой, хрупкое создание, конечно же, не приходи в школу. Я всем все передам.

От этого мне лучше не стало. На самом деле даже немного хуже, потому что дама решила, что повесила трубку, и через секунду я услышала, как она сказала кому-то в офисе, что идет на перерыв, и не мог ли кто-нибудь хоть раз сменить рулон бумаги в туалете.

ТЕТКА.

Я пошла навестить свою тетку, и она уже разговаривала. Я сразу спросила, не притворялась ли она, будто находится в коме, чтобы ее не выпихнули из больницы?

Она ответила: это было бы здорово. Кто-то из ее столовой для бездомных – женщина, которую тетка моя никогда не любила – пришла ее проведать. Она и платит за все лечение. Тетка показала мне карточку, которую принесла эта женщина. На ней был изображен лик Иисуса (Туринская плащаница). Наверное, у нее куча денег под матрасом или что-то в этом роде, и она действительно добрая. Моей тетке немного стыдновато, потому что она считает, что хорошо разбирается в людях. А я вам вот что скажу – никто в людях хорошо не разбирается.

Теперь ты должна жить, сказала я.

Почему?

Ты должна жить, чтобы иметь возможность быть к ней доброй.

Верно, согласилась тетка. Я могу пожить еще немного.

Я спросила ее, как долго она собиралась проваляться в больнице. Она ответила, что не меньше недели, потому что врачи нашли у нее еще кое-какие болячки. Вот в этом вся беда с больницами – там находят у вас и все болезни, которые вас убивают, и те, с которыми вы живете нормально. Те, с которыми вы вроде живете нормально, убивают вас медленно, но в больнице их находят и лечат. А потом болезни, с которыми вы жили нормально, заменяют другие, и вы уже нормально не живете. С новыми болезнями даже совсем ненормально...  Поэтому вы умираете. Медленно и в муках. Все точно так же, как раньше, только раньше с вами было все в порядке, та теперь нет.

Я рассказала тетке о своей затее составления описаний для нее. Она сказала, что идея ей понравилась, но я должна быть уверена, что не переигрываю с ними. Ей были нужны хорошие и четкие описания без сентиментальности. Я сказала, что слегка обижена. Кто умер и сделал тебя королем? Конечно, я не стану составлять для тебя сентиментальные описания только потому, что у тебя был удар, и ты обосралась.

Тетка возразила, что никто не виноват в том, что делает в такой момент. К тому же машину скрой помощи во время поездки сильно трясло.

Я спросила тетку, действительно ли она сходила под себя, и она ответила – нет.

СЕРИИ ЛЮСИИ.

Я достала свой блокнот и начала практиковаться в полиграфии. Я понимала, что никакая это не полиграфия. Просто рисование некоторых букв, но я старалась, и у меня вышло довольно неплохо.

Я представляю, как соберу все, напечатаю на картонке и отдам тетке. Она любит настоящие книжки.

Серии Люсии. 1-10.

1.САД

Сад - это жалкий маленький клочок пустоты. Кто-то однажды положил камень, чтобы он служил дорожкой, но камень давным-давно раскололся, и теперь он всегда должен терпеть неудачу в своей миссии, которая заключается в том, чтобы дать человеку место поставить ногу, когда он туда идет.

Клумбы, которые приподняты - или их хотели приподнять - над землей, часто сломаны с одной или с другой стороны. То есть деревянные ящики сломаны, а земля высыпалась и сползла, поэтому приподнятые клумбы осыпаются то здесь, то там на землю, сужая или вообще перекрывая дорожку.

Выбор растений не имеет общего обоснования. В сущности, человек, который сажает растение в саду, при этом не думает ни о каких других. Он думает только о том, что он сажает, и нравится ли ему это растение.

Сказать, что это придает саду пестрый вид, было бы довольно надуманным комплиментом. На самом деле, это делает его не очень похожим на сад.

Сад можно увидеть из окон переоборудованного гаража. Его можно увидеть со скамейки, которая находится рядом с садом прямо перед переоборудованным гаражом. Его можно увидеть с того места, где когда-то рядом с переоборудованным гаражом парковали машину. Его также можно увидеть из любого из двадцати окон огромного дома, стоящего перед садом. Однако большинство этих окон завешены шторами и жалюзи, так что на самом деле из них никто никогда не выглядывает, и это отчасти потому, что домовладелец живет только в нескольких комнатах, а остальные заперты, чтобы сохранить их, как если бы это была вещь какая-то.

Человек может использовать сад так: читать в саду; играть там на музыкальном инструменте, если он у него есть;  петь в саду; сидеть в саду; болтать с другом в саду, если у него есть друг, и этот друг достаточно хорош, чтобы разрешить ему увидеть сад; или еще просто прогуливаться по саду. Хотя прогулкой это можно назвать с натяжкой, поскольку садик очень небольшой.

Определенно, нельзя назвать этот садик «садами», как делают многие (в отношении своего большого сада).

Сад плохо ухожен. В нем полно мертвых вещей. В сад проникает недостаточно солнечного света. Следовало бы гораздо больше. Находясь в нем, вы все еще можете слышать шум улицы. Сад безыскусный. Он кажется заброшенным.

Короче: у сада отличный характер, и он знает всех правильных людей.

2. АВТОБУС

Редко встретишь человека, которому нравится ездить на городском автобусе. И все же я здесь. Вот я стою перед вами, настоящая любительница городских автобусов.

Причина вот в чем: для человека, которому редко удается побыть одному, городской автобус предоставляет место, которое уже никто не отберет. Место, где ты можешь сидеть и читать или писать. При особой удаче можно слушать музыку в наушниках, и никто тебя не побеспокоит (но это уж явный перебор).  Для того, у кого уже есть книжка, которую хочется почитать, автобус – как библиотека на колесах.

Воняет в нем ужасно. Сиденья страшно мерзкие, и все время кажется, что если прикоснешься к ним, обязательно подхватишь какую-нибудь заразу. Пассажиры, которые набиваются в автобус, воняют хуже остальных  людей. Водители автобусов не всегда будут относится к вам хорошо, но иногда они просто абсолютными святыми кажутся.

Задние места в автобусе, вопреки распространенному мнению, вовсе не самые лучшие. Те, что ближе к  переднему ряду, гораздо лучше. Почему? Сзади стараются сесть люди, которых укачивает, и которые часто бегают в туалет. Также в автобусах попадаются типы с намерением украсть чего-нибудь из твоих дерьмовых вещичек, и такое случается гораздо чаще именно на задних сидениях.

Когда не следует ездить в автобусе:

Не садитесь в автобус в час-пик, потому что вам придется стоять. Стояние в автобусе – совеем не то ощущение, которое я готова защищать. Лучшее время – это поздний вечер.

Однажды я села в автобус, и его водитель забыл, что он водитель автобуса. Парень проехал там, где не должен  был, а через некоторое время перестал останавливаться на остановках. В конце концов, кто-то одернул его. Он ответил, что задумался, и ему нужно передохнуть. Думаю, это был законный способ защиты.

Один из пассажиров назвал его придурком, а остальные согласились. Должно быть, первый случай, когда по поводу слова придурок было достигнуто общее согласие.

3.ЗАБРОШЕННЫЙ АКВАПАРК.

Это место, куда вы никогда не ходили и никогда не пойдете. Там полно вдрызг пьяной молодежи. Насколько я понимаю, ваше представление о «молодости» несколько отличается от моего. Оно, вероятно, более точное, и в нем полно вспомогательных определителей, которых мне не распознать. И все же представьте себе, что этот заброшенный аквапарк до самых жабр забит живыми существами.

Вот в чем значение заброшенности: аквапарк не используется против вас, в отличие от остального города.

То, что тут полно пьяных означает: вы в состоянии понять, что они делают и зачем. И вам не нужно бояться их так же сильно, как когда вы задаетесь вопросом, чего они хотят. Можете пройтись по аквапарку, обозревая окрестности.

По всему периметру аквапарка натянуты провода с лампочками в плафонах, какие обычно используют дорожные строители. Живущий там человек придумал это как дешевый способ сделать людям приятное.

Большая часть способов переместиться из одного места в другое в аквапарке сопряжена с трудностями. Дорожки разрушены. Лестницы сломаны. В самых немыслимых местах заборы. Немного напоминает лабиринт.

Если захотите обойти весь аквапарк без посторонней помощи, вам надо попасть туда, пока вы не напились. И пока еще светло.

Лучше всего пойти в этот аквапарк с несколькими приятелями, убежать там от них, начать их искать, найти, потом опять убежать, искать и найти. И снова убежать, искать и найти. За это время вы встречаете других людей. С большинством из них не стоит заводить разговор, но некоторые – ничего.

Иногда, находясь в этой инструкции на стадии «убежать от приятелей», ты удивляешься, потому что выпала из синхронизации, и уже один из друзей идет за тобой, находит тебя, и как потом оказывается, это просто здорово.

Вам нужно иметь при себе: лакричную конфетку, чашку, фонарик, ноутбук и отвертку.

Ни при каких обстоятельствах нельзя засыпать в отдаленных частях аквапарка. Если вы устали, вам следует отыскать оперную певицу, которая (очевидно) весь день голосит в заброшенном аквапарке, и спросить, можно ли прилечь на их с мужем кушетку.

Хотя на самом деле, если вы устали, вам следует поехать домой. Заброшенный аквапарк – место такого сорта, которое привлекает в основном людей приличных, поэтому, похоже, кто-то обязательно подкинет вас туда, куда вам надо.

Ну и хватит пока моих описаний. Сделаю еще несколько попозже.

Итак, как обстоят дела на данный момент, если вы до сих пор не обратили на это внимания:

Я хожу в Уистлерскую школу; все меня там ненавидят, кроме Ланы и, возможно, Стефана (и еще нескольких ребят, чья реакция на роль школьной жертвы заключается в бессмысленном старании  держаться вместе). Мне нравится Лана.

Моя мать в дурдоме. Моя тетка в больнице.

Я провожу много времени в размышлениях, не присоединиться ли мне к Клубу поджигателей, что я, в конце концов, и сделаю. Я пишу брошюру о поджогах. Мне еще ни разу не доводилось ничего поджигать, но брошюру я напишу лучше некоторых, которые (возможно) уже что-то спалили.

В общем…

Ян отменил встречу со мной и Стефаном. Просто не пришел, и все. По-моему, лучший способ отменить встречу. Это значит, что Стефан поперся туда один,  шлялся там, как придурок, и искал нас.

На другой день уже я поперлась туда, но шлялась там с удовольствием, осознавая, что никого не ищу. Но вот Стефан… Он поперся туда и шлялся там в темноте, как придурок, понимая, что его надули. Вот вам сравнение двух наших ощущений. Я не ставлю себя выше - если бы наши позиции поменялись, то уже я бы скреблась в темноте, как кротовая крыса. Хотя нет, не как кротовая крыса. Они  на самом деле отлично ориентируются в темноте. Это для них родная среда. Трудно не испытывать к ним некую симпатию.

Стефан немного обозлился, что я не пришла, и вел себя, как сука последняя. Я рассказала ему о теткином ударе, и это оказалось козырем против его раздражения. Он тут же извинился. Наверное, он хорошо воспитан.

Стефан сказал, что позвонил Яну, и мы встретимся через пару дней. Я сказала, ладно. И еще он спросил, не хочу ли я сегодня пойти что-нибудь поджечь. Я ответила, что занята, но  на другую встречу пойду, так что и он должен обязательно на нее пойти.

Он сказал, что, конечно же, собирается пойти, черт возьми. Ведь это была организованная им встреча, на которую он меня пригласил.  Я сказала, хорошо, если ты так считаешь.

Вот как обстоят дела со Стефаном. Он недостаточно часто все переосмысливает. Думаю, что он пока еще довольно незрелый.

АНГЛИЙСКИЙ.

На уроке английского языка учитель Ван Дуин объявил, что мы сбудем создавать модуль творческого письма. Кто-то спросил, что это. Учитель сказал, что собирается научить нас делиться своими мыслями и идеями в художественной литературе. Группа ребят серьезно взбудоражилась, наверное, потому, что они считали свои мысли и идеи совершенно бесполезными. Вообще-то я бы придерживалась версии, что каждому есть что  сказать полезного, но насчет этой группы учеников… Даже не знаю... Думаю. Они правильно взбудоражились.

Итак, Ван Дуин заставил всех достать ноутбуки. Если у тебя его нет, он дает тебе стопку листов бумаги. У одной девчонки, Майи, нет своего ноутбука, потому что она умудрилась расколоть три школьных. Майя таскает их в ванную на четвертом этаже и выбрасывает из окна. Никто не знает, почему она так делает, но все ее при этом сильно уважают. Это действительно смешно. Майя каждый раз притворяется, что это вышло случайно, но все равно наживает себе неприятности. В общем, я это к тому, что у нас с Майей были стопки бумаги, а у всех остальных ноутбуки.

Ван Дуин зачитал нам отрывок из эссе одного лауреата Пулитцеровской премии. Он сказал: чтобы войти в прекрасный мир художественной литературы, подумайте о чем-нибудь вокруг вас. Затем представьте себя внутри этого. Вот вам и рассказ.

У меня не было намерений  входить в прекрасный мир художественной литературы, где бы он ни находился.

Три дня мы работали над рассказами на уроках английского. На третий день каждый должен был дать прочитать свое произведение другому. Я отдала свой рассказ Грейс, а Грейс передала мне ноутбук, на котором была открыта страница с ее сочинением.

Я еще не дописала, сказала она.

А мой-то рассказ, думаю, закончен.

Произведение Грейс называется БЕШЕНСТВО ДЕЛЬФИНА.

Оно о дельфине по имени Рено, который хочет поехать в большой город. Я не шучу. Такую хрень придумать невозможно. Проблема рассказа Грейс в том, что после первой страницы, на которой получаешь целую кучу мыслей Рено, большинство из которых мысли о маленьком городке и о плавании, Грейс выдыхается. Она начинает просто излагать размышления о дельфинах. Не хочу никого ни в чем обвинять, но язык немного меняется, поэтому, похоже, Грейс скопировала откуда-то цитаты. Вот пример:

Рено проснулся поздно, а его мама приготовила  завтрак.  Он сбросил простыню, встал и почистил зубы. Я должен бежать, мам, сказал Рено и как раз успел на автобус. Вот некоторые виды обычных дельфинов: обыкновенный дельфин, дельфин Фрейзера, дельфин Климена, тихоокеанский белобокий дельфин и другие. Чуть ли не каждый день открываются новые виды дельфинов. Если у вас может быть изогнутый спинной плавник, он у вас наверняка будет, или, возможно, будет прямой. Остерегайтесь крупнозубых дельфинов. Они могут достигать веса в 350 фунтов.

Я сказала Грейс, что рассказ ее был прекрасным. Только не меняй стиль. Они скажут тебе изменить его, но ты стой на своем твердо.

Грейс сообщила в ответ, что мой рассказ тоже был хорошим. Я спросила, почему. Тогда Грейс призналась, что вообще-то он ей не очень понравился, и она просто старалась быть вежливой. Я сказала: ладно, но ты знай, что твой рассказ я прочитала с удовольствием. Грейс спросила, не хотелось ли мне, чтобы она перечитала мой снова, но я сказала – не, не надо. Тогда Грейс призналась, что вообще его не читала. Игралась с телефоном, сказала она.

Может, мне стоило включить в свой рассказ побольше животных, предположила Грейс.  Вот так она и свою работу начала.

АНГЛИЙСКИЙ-2.

В конце Ван Дуин заставил  каждого прочитать свой рассказ вслух, что было мучительно. Когда до меня дошла очередь, я сказала, что ничего не написала. Грейс бросила на меня загадочный взгляд, но промолчала. Она прочитала свой рассказ и по-настоящему возгордилась тем, как это сделала. По-моему очень мило, что Грейс могла быть горда собой за такую ужасную историю. Я же такая трусиха, что никогда не решилась бы вот так прочитать свой рассказ всему классу, неважно, насколько он был бы хорош. Поэтому я искренне считаю, что Грейс на жизненном пути немного впереди меня.

После урока Ван Дуин жестом пригласил меня к своему столу. Он заявил, что готов предоставить мне некоторую свободу из-за моей «ситуации», но с удовольствием прочитал бы мою писанину, если я была готова показать ему ее. Хуже нет, когда люди по-настоящему добрые. Было бы проще, если бы они все время могли оставаться ползучими тварями.

Тем не менее вам, наверное, интересно послушать мой рассказ, даже если он не понравился Грейс.

Рассказ мой назывался «ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ ПОДМЕСТИ ВАШЕ КРЫЛЬЦО». Он о женщине, которая живет в доме. Однажды к ней приходит нищий и спрашивает, можно ли ему подмести её крыльцо. Женщина разрешает. Хотя история начинается не с этого. Она начинается в будущем, в лагере беженцев. Происходит катастрофа, и ни у кого больше нет уютного дома, но даже в лагере беженцев существует расслоение, поэтому у одних есть палатки, а у других нет. Около одной из палаток спит человек. Периодически он встает и изображает пантомимой, будто подметает землю перед палаткой. Время от времени человек ложится поспать еще немного, потом встает и повторяет пантомиму. Кто-то спрашивает женщину в палатке, зачем он это делает, и она отвечает, что много лет назад жила в богатом доме в большом городе, и к ней пришел нищий. Этот нищий попросил разрешения подмести ее крыльцо. Женщина сразу поняла, что он переодетый жених, который хочет на ней жениться, но позволила ему подмести крыльцо. Женщина была довольно хитра, так что какие бы уловки он ни использовал, чтобы добиться от нее большего, ответ ее всегда был еще более изощренным, и ему приходилось продолжать подметать.

В конце концов, они состарились, и разразилась катастрофа. Женщина  оказалась в палатке в лагере для беженцев. И тут снова появляется нищий. У него нет даже метлы, но он все метет землю перед ее палаткой. На этот раз без метлы. У него даже имени больше нет, рассказывает женщина, и он совершенно сроднился со своим костюмом.
Ну, вот такая история. Но в реальности она была бы гораздо лучше, потому что все это вещи обыденные. Женщина не видит в них ничего странного. Кроме того, есть еще одна штука в том, что такое услуга на самом деле - то, что нищий предоставляет, и то, что он берет. Довольно трудно сказать, кто в выигрыше.

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

На этот раз я поеду из больницы, где лежит тетка, в друдом, поэтому маршрут мой изменится. Там есть железная дорога, которой можно воспользоваться, и это очень интересно, потому что я раньше никогда по ней не ездила. Итак, если удастся, я проскользну на станцию, не заплатив. Или другой вариант: я оплачу проезд. Предсказания насчет этого сделать не могу, пока у меня не будет побольше информации. Добравшись  до железнодорожной станции Винстон, я пойду пешком к дурдому. На этот раз с другой стороны. Пройдя по дорожке и получив пропуск, я отправлюсь в палату к матери. Её там не будет. Не будет ее и у прудика с рыбками, потому что мне кажется, что будет идти дождь. Вероятно, она окажется в одной из беседок. Их там, по меньшей мере, штук десять. Кажется, что врачи думают, будто беседки полезны при лечении психических заболеваний, потому что в каждой психушке, которую я когда-либо видела лично (одну) или в кино (пять или шесть), повсюду торчат беседки. Я думаю, некоторые психушки в фильмах очень похожи на тюрьмы, поэтому на их территории нет никаких беседок, и, по-моему, в целом это правда.

Почему это так – понять трудно. На мой взгляд, беседка должна только усугублять психические заболевания, так как это довольно бессмысленное сооружение. Оно плохо сделано, не дает никакого реального укрытия, и внутри него невозможно выполнять какие-либо толковые задачи. Если человек изо всех сил пытается понять самые основные логические обоснования жизни, разве это то место, где вы хотите их постичь? Да, понять это довольно трудно.

Так или иначе, но я сама буду сидеть в беседке и наблюдать за поведением моей матери в беседке. Думаю, что оно будет мало чем отличаться от поведения у прудика с рыбками. В какой-то момент появится санитар, и мы сделаем вид, что ничего не произошло, но, возможно, он предложит какую-нибудь увертюру, чтобы посмотреть, не обломится ли ему еще чего-нибудь.

А потом я пойду обратно, сяду в автобус, поеду, пересяду на другой автобус, который идет до боулинг-клуба,  и буду плакать навзрыд, рассказывая Хелен о своей тетке, а она даст мне выпить, и я проснусь либо дома у тетки, либо у Хелен. На самом деле, это совсем неважно.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Я навестила тетку, и она сказала, что может вернуться домой завтра. Или уж, по крайней мере, на этой неделе точно. Это меня здорово успокоило. Там был врач, который дал мне список того, что тетке было теперь запрещено. Я сказала, что она этого и так не делала. Он же объяснил мне, что она должна есть то-то и то-то, ходить на процедуры физиотерапии и все такое прочее. Я особо отметила, что это влетит нам в приличную суму. Видимо, все закончится тем, что тетка будет делать все, что и раньше делала, а именно сидеть в кресле, ухаживать за своим садиком (хотя толку от этого ухода никакого) и есть овсянку, яйца, свой говенный хлеб и время от времени что-нибудь непривычное вроде бутерброда с колбасой или чего-нибудь такого же мерзкого на ужин. Врач некоторое время смотрел на меня поверх очков, а потом сказал, что сейчас невозможно определить, как долго тетка еще протянет, и перечислил мне ее дряхлые органы, которые, видимо, все уже вышли из строя. Я поинтересовалась, есть ли у него дети. Он ответил, что есть. Тогда я спросила, зачем, если вот такой результат? Он сказал: прости, не понял. Я пояснила: если все приходит к тому, что ты становишься кожаным мешком с гниющими отказавшими органами, а ведь время идет быстро, очень быстро, и он знал это… Так зачем тогда заводить детей? Врачу мой вопрос не понравился, и тон его изменился. Он выдал мне еще немного информации о плохом состоянии моей тетки, широким росчерком что-то подписал и ушел.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ.

Ну, потом я пошла на поезд, однако мои надежды на интересную поездку по железной дороге оказались напрасными, потому что поезд  этот ходил только в час-пик. Шел дождь. Я могла бы промокнуть, но, к счастью, на мне был плащ. Вот сумка и кроссовки промокли, а я была сильно обескуражена.

Потом остановилось такси, и водитель предложил подбросить меня бесплатно, потому что возвращался домой и ехал в том же направлении, куда мне было нужно. Это был молодой парень, который приехал из Мозамбика. Он сказал, что пашет на такси в две смены, а спит в промежутке между ними. Еще он показал мне фотку совей жены, которая учится на дантиста. Зубы у нее торчат вперед, как у монстра. Я считаю, если они в хорошем состоянии, то для дантиста это может оказаться большим плюсом, как своего рода реклама. Парень признался, что жена гораздо умнее его, поэтому пока он ее поддерживает финансово, но кончится все тем, что впоследствии она будет поддерживать его. Я сказала, что звучит неплохо. Вообще для него это хорошая сделка. Только спать все время хочется, ответил таксист.

Когда мы добрались до места, и я вышла, парень спросил, зачем мне понадобилось в дурдом. Он тут же извинился и взял свои слова обратно. Я сказала: нет, нет, все нормально. Просто я продаю медицинское оборудование. Представляю компанию. Конечно, конечно, закивал он, и я ушла.

За конторкой сидел новый парень, поэтому мне пришлось вытерпеть всю эту стандартную канитель заново. Наконец, я получила пропуск и направилась к палате матери. Насчет беседки я ошиблась. Мать была в палате.

Это меня напугало. Один раз я уже пыталась навестить ее в палате, так она взбесилась, потому что никого не хотела там видеть.

Я думаю, именно поэтому она обычно сидит у прудика с рыбками. Если мать в палате, она не выносит тех, кого не узнаёт, поэтому медсестры в основном колют ей здесь снотворное. Остальное время, насколько я понимаю, это прудик, беседка, кафетерий, ванная, и так далее. Просто я не знаю всех помещений в этом дурдоме, а то бы я их вам перечислила.

Я прошла в спальню матери, где она лежала в одиночестве. Мать звала на помощь, а я расплакалась. Потом появилась санитарка. Хорошо, что мать всегда себя так ведет, поэтому санитарка не посчитала, будто я виновата. Дай мне минуточку, сказала она, мы отвезем ее в зал бинго. Я свернулась вроде как калачиком на стуле в холле и стала ждать. Положение мое сильно ухудшало то, что я промочила ноги, и сумка тоже промокла. Я была в полном дерьме.

Почему-то мать позволила этой медсестре успокоить ее, усадить в инвалидное кресло, и мы втроем покатились в зал бинго. Место это странноватое. На всех столах рассыпаны фасолины. Я думаю, их используют вместо фишек для бинго. Повсюду пачки карт для игры. Есть сцена с трибуной. В общем, это достаточно большое предприятие. Медсестре нужно было либо все лапы зажечь, либо не включать ни одной, потому что огромный зал был сейчас хорошо освещен. Она спросила, где нам хотелось бы сесть. Я сказала, что мы вполне можем сесть там, наверху, поэтому мы расположились на сцене, где во время игры в бинго сидит ведущий.

Я спросила медсестру, не против ли она остаться с нами.
Не, я не против.

По-моему мать поправилась с тех пор, как попала в психушку. Она всегда была тощей, как палка, но теперь выглядит довольно упитанной. Когда я смотрю на нее, мне становится интересно, осталось ли в ней хоть что-то, что меня понимает. Это уже не те руки, которые прикасались ко мне, не те губы, которые целовали меня, и так далее.

Я еще немного поплакала, и медсестра сжала мою руку.

Она сказала: люди здесь считают, что это просто замечательно, как ты с ней обращаешься. Не думай, будто то, что ты делаешь, не имеет значения.

Ненавижу, когда меня жалеют. Просто ненавижу. Вот почему я поклялась никогда никому не рассказывать о своих родителях, даже если моя тетка и считает, что это неправильно. Ведь она не всегда права.

Как бы то ни было, эта женщина сжимает мою руку и улыбается, как будто я маленькая святая, а это, как вы понимаете, полная херня.

Ну, после этого я довольно быстро оттуда убралась. Насчет Хелен я был совершенно права. Она наливала мне столько, сколько я хотела, так что проснулась я с ослепительной головной болью у нее на диване. Ее кошка спала на мне, и лучи утреннего солнца струились сквозь окно.

ЯН.

После школы меня остановила Лана. Она спросила, не хотела бы я пойти покататься на роликах. Это в мои планы никак не входило. Я ответила, что собираюсь встретиться с парнями поболтать о поджогах. Многие поразились бы такому заявлению, но Лана осталась… Как сказать… Равндушной. Ну, позвони, когда освободишься, может, мы еще будем кататься.

А еще она вернула мне мой рассказ и назвала меня хорошей писательницей. Могу     точно сказать, что на самом деле ей на это наплевать. Хорошая писательница, как одна из тех настоящих писательниц, которых никто не читает, одна из тех, кто оставляет после себя хорошие вещи, да все напрасно. Ладно. Я имею в виду, что не хочу быть человеком, который пишет только для модных людей или что-то в этом роде, так что, возможно, это мне по заслугам воздалось. В то же время и это правда: если бы Лане действительно нравилась моя писанина старшеклассницы, вероятно, что-то было бы явно не в порядке. В ее голове, я имею в виду. Я очень реалистично смотрю на вещи, не так ли?

Я снова спустилась на улицу Симонен и, как оказалось, опоздала, потому что остановка автобуса оказалось очень далеко. Когда я добралась до места, там был Ян. А  Стефана не было. Ян потрепанном бомбере стоял, прислонившись к стене, и курил. Он был немного похож на старую черно-белую рекламу сигарет.

А где Стефан?

Я велел ему идти домой, сказал Ян. Он всего лишь маленький мальчик.

Странно, сказал я. И зачем ты это сделал?

ОПОЗДАНИЕ.

Н следующий день я фигово себя чувствовала, поэтому пришла в школу немного позже.  Бикман поймал меня, когда я кралась по коридору. Я решила было, что меня сейчас опять пригвоздят оставлением после уроков, но нет.

Бикман говорит: ты не была утром на уроке. Я ответила смешным голоском, который иногда использую в разговорах с теткой:

Дорогой, ты, должен простить меня за то, что я вернулась домой на рассвете. Мы с мальчиками побалагурили немного, а ты же знаешь, как это бывает.

Бикман поступил, как все взрослые. Он притворился, что рассмеялся, но смех его был не настоящим. Ненавижу такое. Выглядит, как будто они хотят дать тебе понять, что стараются посмеяться над твоей шуткой, но на самом деле им не смешно. Стараются они изо всех сил и хотят за это еще какого-то доверия.  Мое мнение на этот счет такое: если ты не рассмеялся после моей шутки, так и доверия тебе нет. Все очень просто. Если ты не смеялся, значит, тебе не было смешно.

Так почему же я должна выказывать тебе доверие, которое в сущности означает, что у нас схожие взгляды, если ты демонстрируешь совершенно противоположное? А в данном случае это даже и шуткой-то не было. Наверное, я просто немного повыпендривалась.

Бикман заявил: я собирался сказать тебе, что нашел программу обучения, которая может оказаться очень неплохой. Взгляни. Он достает из кармана конверт и протягивает мне. Вот тест, чтобы попасть туда. Пройти его может каждый. Одно из мест, где проводят тестирование, недалеко отсюда. Это будет на следующей неделе. Если захочешь, я или кто-то из учителей отвезет тебя туда.

Спасибо.

Он ушел, а я отправилась в туалет, посмотреть, что в конверте. Унитаз в одной из кабинок сломан, поэтому ею никто не пользуется. Я зашла туда и вскрыла конверт.

ХАУСМАНН.

Местечко под названием Хаусманн было годичной или двухгодичной школой для учеников от четырнадцати до шестнадцати лет, которые (как я предполагаю) ненавидят школу в принципе. Вот что я поняла из материалов в конверте. Ты едешь в это местечко, которое находится в каком-нибудь милом уголке в Мэне или, я не знаю, в Вермонте, и остаешься там на год или два, а потом, если хочешь, можешь продолжить учиться в колледже, что будет на год или два раньше положенного, и, в основном, в эту великую школу попадают последние говнюки (97 процентов. Это, как я предполагаю, означает, что пара ребят повесилась и испортила цифры статистики. Надеюсь, они это быстро сделали.).

В общем, мне наплевать на колледж, но, как говорят, он бесплатный, если ты проходишь тест. Да и курсы обучения выглядят получше, чем в Уистлере. Потом я подумала о тетке, и мне стало грустно. Наверное, она уже ко мне сильно привыкла.

На конверте Бикман написал: «Люсия, это очень престижно, и я думаю, что у тебя есть шанс».

Если под престижностью он подразумевает то, что это заведение для трудных подростков, то да, шанс у меня есть.

На одной из фоток какие-то девки лезли на скалу. На другой парень стрелял на стенде, а второй парень около него – я не шучу – решал уравнения в блокноте. Понимаете? Старый добрый тандем – стрельба из ружья и урок математики. Конечно, так всегда везде и было принято…

Ребята на фотках не  были тощими и с глазками-бусинками, как я ожидала.  В целом выглядели они вполне нормально. Я подумала, как было бы клево, если бы учебное заведение каким-то образом делало рекламные проспекты, в которых была бы маленькая камера, и она могла бы фотографировать тебя без твоего ведома. А потом, когда ты смотришь на фотографии, то видишь, как ты лазаешь по скалам, стреляешь по тарелочкам, делаешь идиотские  заметки в блокноте, держа рядом с собой  дробовик. Вообще-то если задуматься, это бредовая идея. Забудьте, что я несла эту чушь.

После ланча я нашла Бикмана и спросила, не знал ли он, в чем состоял тест.

Он ответил: да, тест состоит из трех частей. Проверка IQ, сочинение и устная часть. Последнее – это видео с ответом на вопрос, которое ты сама записываешь. Типа интервью.

Звучит ужасно.

Да, но ты не обязана его проходить.

Все равно спасибо.

Бикман выглядел немного уязвленным.

Я сказала: может, я еще соберусь. Подумаю.

КАК РАЗВЕСТИ ОГОНЬ И ЗАЧЕМ.

Случилось вот что. Мы с Яном перепрыгнули через забор. У него ушло на это три секунды, а мне пришлось карабкаться. Он же на целый фут выше меня, между прочим. Когда я перелезла через забор, Ян заявил:

Хочу поджечь один из этих домов.

Он действительно сказал, что собирался спалить одно из зданий дотла. Про себя я признала его затею грандиозной, и молча сплюнула на гравий. Неужели это я собираюсь взяться за то, что обычно устраивают крутые мужики? Может, так оно и было. Оглядываясь назад, теперь я понимаю, что звучит это как-то неубедительно. Хорошо, что там не было ни Ланы, ни Ри, и они ничего этого не видели.

Пока мы шли, Ян мне много чего рассказал. Может, он заметил, что я нервничала, раз начал говорить,  что ничего мне в том доме не сделает, и волноваться тут не о чем. И еще Ян сказал, что я останусь снаружи и буду стоять на стреме.

На стреме? Здесь же нет никого.


Еще раз: как тебя зовут? Люсия?

(Я уверена, что он прекрасно помнит мое имя).

Слушай, Люсия: первое правило при поджоге – кто-то должен стоять на стреме. Людям свойственно вдруг появляться там, где их быть не должно. Хочешь угробить свою жизнь из-за какого-то говнюка, который выгуливает свою собаку и запоминает твое лицо? Довольно милое личико, кстати.

Ян провел рукой по моим волосам, от чего мне стало жутко, но виду я не подала. Позволила. В общем, мы отправились дальше.

Когда мы вошли в здание, Ян снял пальто и напялил на себя яркую куртку. Я спросила, зачем.

Он ответил: потом я от этой куртки избавлюсь. Может быть.

Я все еще не  была уверена, что это хорошая идея, но продолжала держать язык за зубами.

Площадка была неровной, и пройти через нее в темноте оказалось делом непростым. Когда я зажгла фонарик, Ян ударил меня по руке.

Выруби.

Я погасила фонарик.

Он шел немного впереди меня, и чтобы не отставать, мне пришлось бежать трусцой.

Ха, а Стефан просто поехал домой.

Он всегда делает то, что ему говорят. Мы со Ско привыкли проделывать это с ним, когда он был маленьким, ха-ха. Один раз заставили его проползти сквозь терновый куст. Сказали, что это будет круто, и он поверил.

Его брат в армии служит, да?

Не знаю, Мне наплевать на этого парня. Может делать все, что ему в башку взбредет.

Когда мы добрались до здания, Ян достал из рюкзака бутылку с какой-то жидкостью. Бензин?

Типа бензина, ответил он. Жди здесь.

Рядом с улицей было крыльцо. Я поднялась на четвертую ступеньку и села. Внутри дома ни звука. Он просто проглотил Яна. В нем вообще много людей могло пропасть.

Я закурила. Я ждала. Я курила сигарету за сигаретой. Я выкурила бы еще одну, но эта оказалась последней. Примерно через полчаса я услышала, как кто-то бежит, и Ян выскочил из здания.

Сваливаем, сказал он и схватил меня за руку. Мы помчались через площадку. Я два или три раза споткнулась, но удержалась и понеслась дальше. Ян всю дорогу как-то умудрялся бежать ровно. Когда мы добрались до края площадки, там оказалась огромная куча шин.

Это должно сработать, сказал он и встал за ней.

Не знаю, что там за хрень, поэтому не хочу быть рядом, если бензин взорвется.

Ничего.

И…

Ничего.

И…

Ничего.

Тяжело дыша, я вглядывалась в темноту. Здание видно было плохо. Только его очертания там, где на расстоянии было чуть-чуть посветлее. А потом мне показалось, что я что-то слышу. И оглушительный свист!

Полмира стало красным. Как будто огромный язык пламени вырвался одновременно изо всех окон. Он исчез, и я вообще ничего не могла разглядеть, а через полсекунды огонь появился снова. На этот раз языки пламени были поменьше, но теперь они остались. Все вдоль одной линии, находившейся примерно на середине здания.

Ян обнял меня за плечи, но не в плохом смысле - это было торжество, которое ты готов отметить с кем угодно. И я не возражала.

А вдруг там кто-то был? Может, какой бродяга спал?

Я проверил, ответил Ян. Вот почему так много времени ушло. Во многих местах я бы не стал этого делать, но не хочется какого-нибудь бомжа ни убивать, ни оставлять в ожогах. Ладно, давай-ка отсюда убираться.

Мы перелезли через забор на улицу. Пройдя квартал-другой, Ян бросил свою куртку в канализацию.

Он посмотрел на меня и сначала ничего не сказал. Только потом.

Добро пожаловать в клуб. Ты продержалась. Многие и этого не могут. Я думал, что когда выйду, ты уже смоешься оттуда.

Школьный клуб поджигателей?

Ха-ха. Да нет. Такого на самом деле нет. Это все чушь.

Ян дождался вместе с о мной моего автобуса (который ходит раз в час) и рассказал мне еще кое-что. Я слушала с интересом. Он вдруг заметно повеселел. Все время хватал меня за руку и нес какую-то чушь. Думаю, он очень гордился собой из-за того, что устроил пожар. Если честно… мне тоже было клево. Чувство, что ты что-то поджог,  просто всеохватывающее! Поэтому даже от сознания своего соучастия и маленькой помощи я летала в облаках.

Что касается клуба, Ян сказал, что он работает так: в этом районе его члены набираются из школ. До сих пор из моей школы в нем было всего два человека. Остальные только мечтали об этом, как Стефан.

А теперь и ты. Так что можешь приходить на наши настоящие встречи, сказал Ян. И еще одна вещь, о которой ты, наверное, уже догадывалась – нельзя никому ничего рассказывать. Так вот все наоборот. Теперь говори всем, что с поджогами покончила, и дело с концом. Поняла? Дай из себя такого сноба. Как вербовщик, я остаюсь снаружи. А ты теперь за дверью.  И язык за зубами.

Я вернулась домой, разделась, забралась в постель и лежала какое-то время в темноте. В пустом доме одной было как-то одиноко. Особенно в доме, где обычно кто-то находился рядом. Думаю, это идиотское предложение. «Одиноко быть одной». Но я действительно так себя чувствовала. Я часто бываю одна и при этом не чувствую себя одинокой, но ложиться спать в этом переделанном под жилье гараже без моей тетки было действительно ужасно. Я попыталась представить, будто она плюхнулась в свое кресло. Я даже взбила голубое одеяло, чтоб оно выглядело так, будто кого-то покрывало, и мне действительно стало получше. Потом я снова завались в постель и стала думать о пожаре.

Я думала об этой безупречной пустоте. Для моих глаз это было слишком - глаза мои просто сдались.

Я понимаю, это просто заброшенное здание, но я чувствовала, будто что-то случилось. На этот раз что-то настоящее. Удар моей тетки тоже выглядел вполне настоящим. Я думаю, настоящие вещи происходят все сразу, а затем ты возвращаешься на фальшивый парад мусора, который характеризует нашу современную жизнь.

Ну, я-то не хочу туда возвращаться.

Думая примерно так, я и заснула.

ТЕТКА

Поджидая в больнице ждала лифт, я заметила флайер с приглашением на психологический эксперимент. За сотню баксов и всего на пятнадцать минут. Женщины от восемнадцати до тридцати пяти с хорошим зрением.

Я подумала – почему нет?

Поэтому, повидав свою тетку, я прямо туда и направилась.

Тетка моя, если вас это интересует, была еще жива. Навещать ее в больнице я больше не сбиралась, так как ее должны были скоро выписать. Это означало, что у меня появлялась уйма дел – уборка дома, покупка продуктов (кража некоторых продуктов в магазине) и так далее, но время еще было.

Тетка выглядела бодрой. Она и должна была такой быть, потому что я дала ей свою писанину. А это совсем не пустяк!

Тетка хотела прочитать ее при мне, но я отказалась. Что за бредовая идея! Когда кто-то читает твое дерьмо, а ты стоишь рядом, сохранить лицо невозможно. Гораздо лучше немедленно убраться. Если писанина понравится, этот факт может всплыть потом или вообще не всплыть. Можно было бы остаться и подольше, но, кажется, я проявила должную осмотрительность в связи с подарком. К тому же в больничной палате ужасно воняло.

Исследование проводилось в психоневрологическом отделении университетской больницы. Оно находилось в другом здании, но все здания здесь соединены, поэтому  я бродила минут сорок то по одному переходу, то по другому, пока не нашла его. Я представляла себя, как в каком-нибудь старом французском фильме, где кадр приближается издалека, ускоряется, и вы можете видеть меня сквозь стеклянные переходы и окна, мечущейся туда-сюда. Может, я буду иногда без всякой причины гонять на велике, и за мной будет гнаться горилла.

ЛАБОРАТОРИЯ КОРРИНГЕРА.

Когда я постучала, дверь мне открыла дамочка лет тридцати пяти в белом халатике.

Она была довольно плотной и с располагающим мужицким голосом. Это я не про низкий голос. Она говорила именно как мужик. Классно.

Входи, сказала она. Тебе восемнадцать, верно?

Я показала ей пропуск, который сперла у одной девчонки в школе. Она в старшем классе, и ей в январе стукнуло восемнадцать, так что тут я была чиста.

Вот вам факт: никто на самом деле не смотрит на удостоверения личности. Не знаю, зачем им понадобилось лепить на них фотографии. Они просто смотрят на тебя и решают, нравишься ты им или нет.

Исследовательница по имени Мери пригласила меня сесть. В комнате были стол и два стула. Еще несколько компьютеров и кушетка. Также здесь стояла белая пластиковая доска с какой-то херней, намалеванной фломастером. Почерк ученого. Практически каракули.

Я примостилась на краешке кушетки и стала ждать.

Можешь сесть нормально, сказала Мери.

Нет, спасибо, ответила я.

У тебя нормальное зрение, да?

Да.

Она дал мне заполнить какие-то бланки. Я заполнила. Хотя пришлось заглянуть в пропуск, чтобы вспомнить гребаную фамилию той девчонки. Какая чушь. У меня память приличная, но это была польская фамилия с двенадцатью согласными подряд. Держу пари, вы бы ее тоже не запомнили.

К счастью, исследовательница за мной не наблюдала. Когда я отдала ей бланки, она указала мне на следующую комнату.

Встань  там.

В той комнате на полу был нарисован круг. Я подошла и встала в него.

На дальней стене будут появляться изображения. Изображения людей в профиль. Тебя записывают. Я хочу, чтобы ты, когда появится изображение, сказала, что думаешь о возрасте и поле того или иного человека. Если кто-то покажется тебе угрожающим, топни ногой.

Пятнадцать минут на экране вспыхивали различные силуэты. Парень лет тридцати –не опасный. Мужик лет шестидесяти – опасный. Маленькая девочка – опасная. И так далее.

Я на самом деле старалась. Мне нравятся такие штуки.

Когда последнее изображение исчезло, раздался громкий гудок. Дверь позади меня открылась. Вошла Мери и протянула мне сотню в купюрах по пять баксов. Люблю получать такие толстые пачки. Хотя и ненавижу деньги. Конечно, я их ненавижу. Но в то же время мне нравится, когда их много. Однажды у меня было целых три сотни баксов. Это когда я заложила отцовы часики. Мне выдали три купюры по сотне. Я сказала парню в ломбарде, что не собираюсь в стриптиз-клуб. Он решил, что это смешно, и мы секунды три громко ржали. Просто хочу отметить, что мне было тогда четырнадцать, и парень не должен был смеяться вообще.

Кстати, я не стала бы продавать часы если бы думала, будто отцу было до них какое-то дело, но он сказал мне один раз, что носил эти часы только потому, что их подарил ему дед. Может, для него это и было веской причиной, а для меня не очень.

Мери проводила меня до двери, и я спросила, не скажет ли она, для чего проводились эти эксперименты.

Почему нет? Только не говори  в коридоре тем, кто, на твой взгляд, может войти сюда после тебя. Это помешает нашему исследованию.

Ну, наверное, помешает. Не скажу.

Отлично. Так вот, определение изображений на стене смысла никакого не имеет. На самом деле эксперимент заключается в следующем: мы изменяем температуру в комнате, чтобы посмотреть, как это влияет на уровень ощущения угрозы. Вот и все.

А как вы узнаете,  какая картинка кажется угрожающей, а какая нет?

Мы запускаем эксперимент без изменения температуры пока не получим пятьсот образцов, усредняем их и потом проводим снова, уже меняя температуру.

А почему только женщины?

Мы проводим эксперименты и с мужчинами тоже. Просто с ними мы закончили, теперь с женщинами.

И что, по-вашему, вы обнаружите?

Джеймс, частный детектив, считает, что мужчины больше ощущают угрозу в жару, а женщины – при прохладе.

А вы как думаете?

Он обычно ошибается. Но мы получили интересные результаты, и этого уже достаточно.

Я рассмеялась над ее словами. Мери – нет.

Еще один вопрос. Простите, что занимаю ваше время. 

Давай.

Какое изображение получается самым угрожающим?

Помнишь старуху с товарами из бакалеи? Вот она абсолютно ужасная. Особенно мужчины ее боятся. Женщины же довольно сильно боятся ребенка. Ногой они при этом не топают. Только приподнимут ее и тут же заставляют себя остановиться. 


СНОВА ЛАБОРАТОРИЯ КОРРИНГЕРА.

Я ждала автобуса на остановке когда обнаружила, что моя зажигалка пропала. Какая боль! Мне пришлось вернуться, сначала зайтии в палату к тетке, потом в кабинет, где проводили эксперименты. Мери, видимо, мне не обрадовалась. Пришлось колотить в дверь, чтобы добиться ответа.

Когда дверь открылась, я увидела в комнате трех девчонок, похожих на тройняшек. Я была немного шокирована, и, думаю, Мэри пыталась сообразить, не превратится ли в говно все исследование, если в нем будут участвовать тройняшки. Хотя, по сути, это один и тот же человек. Девчонки были одеты в одинаковые трехцветные топики с названием какого-то женского клуба.

Это мне напоминает вот что: я не верю в ту фигню; что оба близнеца должны голосовать. По мне, так право голоса должна иметь каждая отдельная группа ДНК. Кроме того, обоим близнецам нельзя иметь возможности занимать политические должности. Иначе может получиться какая-то чушь - не в краткосрочной перспективе, а в долгосрочной. Так что осторожно! Я имею в виду, представьте себе, что у кого-то родилось семеро близнецов, а потом всех их назначили в Верховный Суд. Хотя там, кажется, девять судей. Ну, ладно, пусть тогда будет девять близнецов. Итак, у вас девять однояйцовых близнецов, выросших на какой-нибудь сраной ферме, а потом отправленных в Верховный Суд работать судьями. Что бы тогда это значило? А это значило бы, по сути, что у вас один человек, представляющий весь Верховный суд. На всю жизнь! И теперь я вас спрашиваю, будет ли это справедливо?

А вообще я просто шучу. У меня в друзьях целая куча близнецов. Когда их узнаешь поближе, они на самом деле хорошие ребята.

Мери достала из кармана мою сраненькую зажигалку, протянула ее мне и закрыла дверь.

ТЕСТ.

Тетка моя считала, что идея поехать мне с Бикманом и сдать тест – хорошая. Знаете, она человек прямой, поэтому так и заявила:

Не думаю, что проживу больше года, и что ты потом будешь делать?

На что я ответила: теть, не будь дурой. А она сказала: это еще неизвестно, кто дура. Я превращусь в кучку гумуса, и где ты тогда будешь жить?

Поэтому я и сообщила Бикману, что поеду сдавать тест. Он заехал за мной в субботу утром. Его жена передала мне упакованный ланч с плумкотом (гибрид сливы и абрикоса). Она твоя большая поклонница, сказал Бикман.

Испытательный центр находился в отделении для абитуриентов местного университета, что, как я полагаю, было своеобразным жестом помощи Хаусманну. По-видимому, многие школы по всей стране имеют такие соглашения. Хаусманн создали потому, что есть много талантливых детей, которые продолжают ни черта не делать - они превращаются в мизантропов и ютятся в своих дерьмовых комнатенках. Идея была в том, чтобы добраться до этих детей как можно раньше и бросить им вызов. В общем, какая-то такая хрень. Мое мнение по этому поводу следующее: ничегонеделание не обязательно доказывает твою неспособность. Все может быть и наоборот. Например, я хожу и всегда замечаю места: под эстакадами, под соснами в индустриальных парках, по краям двориков, или там, где здание парка соединяется переходом  с фабрикой,  и там есть сухое место. Вот такие примеры: я вижу эти места и думаю, что могла бы просто остаться в таком месте и быть совершенно счастливой. Если бы я это сделала, другим  показалось бы, будто я потерпела неудачу, а для меня это звучит просто замечательно.

Бикман привел меня в здание, представил начальнице приемной комиссии, пожелал мне удачи и ушел.

Он вернется? – спросила меня женщина.

Надеюсь. Прогулочка-то чертовски долгая.

Женщина бросила на меня взгляд и провела в конференц-зал. Можешь пройти тест здесь, сказала она.

Другая дамочка, вроде как психолог, вошла и представилась. Звали ее Трейси. Я немного психовала.

Этот ваше настоящее имя, поинтересовалась я.

Да, конечно.

Я просто подумала, может, тест уже начался. Я решила, что вдруг ваше имя не Трейси, и от меня требуется обратить на это внимание. Выглядите вы на тридцать четыре или тридцать пять. Значит, родились в то время, когда, гм… когда имя Трейси было довольно популярным. Поэтому действительно похоже, что имя настоящее. Хотя все это кажется предположением, поскольку вероятность того, что у вас подходящее имя, маловероятна. Ведь все называют неподходящие имена гораздо чаще, чем подходящие. Если у вас подходящее имя, то похоже, что вы выбрали его, чтобы казалось, будто это имя ваше настоящее. Разве не так? Это тоже часть теста?

Меня зовут Трейси, сказала женщина. Давай начнем.

Ладно. Так значит, это не часть теста? А как я узнаю, когда он начнется?

Он еще не начался. Успокойся. Хочешь попить?

Нет.

Сначала мы пройдем тест на IQ. Ты уже проходила какие-нибудь похожие тесты, чтобы подготовиться?

Я ответила, что не проходила. Еще я спросила, а зачем мне проходить тренировочные тесты на IQ? От этого мой IQ не повысится же.

Трейси ответила: нет, не повысится, но тренировочные тесты нужны для того, чтобы продемонстрировать процесс прохождения.

Я сказала, значит, тест этот плохой. В хорошем не должно быть никакого способа повысить результат. Тест надо сделать достаточно сложным, чтобы этого не допустить.

Трейси ответила, что этот тест как раз не настолько сложен, чтобы этого не допустить.

- И тогда ты, наверное, окажешься умнее, чем покажет твой результат, сказала она. И это очень плохо.

Что за странный способ дать понять, что я скорее всего провалюсь...

Когда мы покончили с тестом на IQ, я получила передышку. Мне принесли апельсиновый сок, булочку с маслом и разрешили минут двадцать посидеть на скамейке. Территория университета действительно прекрасна. Да все университеты такой херней занимаются. Хотят, чтобы ты подумала, будто раз территория чудесная, то и внутри творятся такие же чудесные вещи. А вообще надо бы ко всем денежным проявлениям относится с подозрением. Все эти аккуратно подстриженные газончики с ярко-зеленой травкой – одно большое надувательство.

Меня позвали обратно и дали экзаменационный буклет. На доске был написан вопрос. Звучал он так:
Почему Гитлер?

На первой странице буклета говорилось, что я могла написать о том, что чувствую, и длинно, и коротко. Фраза звучала так:

Достаточным может быть ответ любой длины.

Я немного подумала над этим и ничего не написала. Решила, чем меньше вычеркивать, тем лучше. А еще я подумала, что любая часть того, что тут происходило, могла быть тестом, поэтому мне следовало бы все-таки пробежаться по нему и хоть что-то записать. Вдруг они наблюдали за мной через камеру. Тогда им ничего не стоило просто взять, да и не засчитать то, что я написала после первых пяти минут. Я бы вот так и проводила тест на их месте. А тетка моя, уверяю вас, придумала бы, как еще похитрее поднасрать сдающим. Например, кто-то разговаривает с вами в приемной пред тестом. А это уже и есть тест.

Я подумала об этом, потом задумалась о самом факте, что думаю об этом. Затем о тетке, о ее муже, и как было смешно, что в своем письме он не выглядел таким уж умным. Хотя, он мог оказаться умным в других вещах. Или может, теткин муж просто нервничал, когда писал письмо в казарме, поэтому оно и вышло у него таким обыкновенным. И, возможно, именно поэтому-то тетка его и сохранила. Это было неким бравурным преставлением: хромой солдат пишет письмо своей подружке. Держу пари, там есть зашифрованные части, которые я не поняла.

Итак, почему Гитлер?

Есть несколько вопросов, на которые я могла бы ответить. Думаю, тест заключался не столько в том, что я написала, сколько в том, какой вопрос я смогла интуитивно понять.

Ответ на вопрос «Почему Гитлер?» мог быть таким:

Почему именно «Гитлер» был тем, кто совершил славный большой геноцид и захватил весь мир как фигура зла, где «Гитлер» - это особый архетип гитлеровского типа личности, которых может быть несколько. Если вы представите, что есть много видов архетипов зла, вопрос может звучать так – почему именно этот «Гитлер», а не другой. Иными словами, если бы мир  был окрашен в чуть более слабые зеленые тона, а бабочка исхлопала бы свои крылышки в клочья в зоологическом саду в Брюсселе, может, и Гитлер, которого мы получили, был бы другим. Возможно, он любил бы павлинов или что-нибудь в этом роде, использовал бы в своих марширующих военных оркестрах цыганских музыкантов. Он все равно был бы плохим, но только плохим другого сорта, верно?
По этой логике я должна бы сказать, что мой ответ следующий: возьмите любое историческое событие, какое хотите – например, дофин ушиб палец на ноге, и оно приведет вас прямо к этому конкретному «Гитлеру». Измените там любую вещь, и
вы получите Гитлера-любителя павлинов. Мы просто классифицируем, какого из других Гитлеров  выберут Гитлером-любителем павлинов. Вы же понимаете, мы не определяем ничего, кроме того, что он именно тот, который появляется, когда дофин не ударяется пальцем ноги.

Но есть и еще соображение, «почему Гитлер». Возможно, оно даже интереснее. Вопрос «почему Гитлер?» можно рассматривать как «почему именно этот человек смог стать Гитлером?» Например, как обычный человек в течение своей жизни  превратился в чудовищную разновидность корыстного божества, и можно ли найти этому причину в его реальном физическом теле, или просто события захватили его и увлекли за собой? Так что в своем ответе я буду выбирать между этими двумя вариантами. Нечто вроде «природа против воспитания».

Третье соображение «почему Гитлер» - это почему мы вообще спрашиваем тебя о нем. Вопрос коварный. Есть ответы очевидные, типа потому, что гитлеровская идея сводит людей с ума и заставляет совершать ужасные поступки. Она часто приводит людей к слабоумию. Итак, почему? Да потому что вы и хотите довести меня до слабоумия.

Еще одна связанная с этим причина заключается в том, чтобы избавиться от культурного преимущества. Почти все слышали о Гитлере и даже могут сказать о нем что-то умное, а значит, никакой проверки исторических знаний тут вовсе и нет. Я имею в виду, может быть, существует какая-нибудь малайзийская панк-группа под названием Гитлер, и если кто-то на тесте напишет об этом, то он молодец.

Но я думаю, что лучший вопрос, порожденный вопросом «почему Гитлер?», звучит так: почему мы, люди, отказываемся признать, что жизнь имеет фиксированные пропорции и не может выйти за пределы самой себя? Почему мы позволяем кому-то  превращаться в чудовищные карикатуры на знаменитостей, которые достигают таких гротескных размеров, что стирают наши жизни, единственные реальные жизни? Другими словами, существование Гитлеров заставляет вас надевать свой ботинок немного тривиально. Но это вовсе не тривиально! Это же ваш ботинок!

Ответ на этот вопрос более сложный. Возможно, это вопрос, который заслуживает ответа. Но я определенно не готова отвечать на него.

Итак, я просто записала этот ход моих мыслей со всеми различными вопросами, которые он мог вызвать, да еще потом в конце часть, где извинялась, что бросила эту писанину. Но еще я упомянула следующее: думаю, это связано с бесплодными поисками человеком смысла. Извините, если это выглядит как отмазка.

Там был маленький колокольчик, и когда я позвонила в него, пришла Трейси. Она дала мне банан и сказала, что я могу еще минут двадцать передохнуть. Я спустилась к озерцу, которое находилось рядом с корпусом химии и стала наблюдать, как несколько черепашек тусовались на бревне. Быть черепахой - это, по сути, флеш-рояль в игре жизни. Всякие твари тебя сожрать не могут. Ты тусишь на солнышке. Не знаю, что они едят, но  очень уж голодными сейчас не выглядят. Если бы им хотелось пожрать, то они развили бы в себе способность двигаться побыстрее, чтобы перестать так голодать.

Последняя часть теста проходила в том же зале. Когда я вернулась, Трейси уже поставила на треногу камеру. Объектив она направила на нечто вроде бокса, контур которого был нанесен на стену.

Камера захватывает бокс целиком, сказала Трейси. Когда я её включу, она будет записывать все, что там происходит.

И звук по всей комнате, добавила я.

Верно, звук тоже.

Микрофон только в камере?

Да, только там.

А я могу посмотреть, какие получаются кадры?

Трейси на секунду задумалась.

Нет, не можешь. Итак, я сейчас прочитаю тебе текст, а потом уйду. Через несколько секунд камера запустится. Секунд через пять, я думаю. И еще: если тебе понадобится доска, то мел там под ней.

Отлично.

Поехали.

Трейси прочитала по бумажке:

Расскажи нам анекдот.

Она вышла из зала.

Я принесла стул и села спиной к камере. Не хотелось, чтобы она на меня глазела.
РАССКАЖИ НАМ АНЕКДОТ.

Бикман говорил, что высокий результат в любом из трех тестов может обеспечить тебе поступление, а хорошие результаты во всех трех ничего не гарантируют. Я подумала, что говорить так было грубо и не очень-то полезно, хотя, конечно же, он хотел только добра. В общем, я сама даже не знаю почему так тревожусь, пройду этот тест или нет. Если я и честолюбива, то обычно только в тех вещах, которые других не касаются.
РАССКАЖИ НАМ АНЕКДОТ.

Когда я попадаю в сложную ситуацию, как вы могли заметить, мне нравится думать, как бы на моем месте поступили тетка или отец. И о матери я тоже привыкла думать в том же ключе. Только не считайте, будто она сама по себе не очаровательный персонаж – такой же замечательный, как тетка или отец. Просто мысли о ней, ну… больше мне ничего не дают. Даже  сейчас жалею, что заговорила об этом.
РАССКАЖИ НАМ АНЕКДОТ.

Терпеть не могу рассказывать анекдоты по команде. Хуже не придумаешь ситуацию. Вот почему надо уважать средневековых шутов. Они всегда были готовы смешить, но взамен теряли всякое достоинство. А еще взамен шуты, правда, получали некое постоянное достоинство, которое  не рушилось, даже когда они временами вместе с собаками клянчили объедки. Или так мне о них рассказывали. Может, они и шутами-то не были. Разве кто-нибудь когда-нибудь находил кости шутов? Если да, то я-то точно их никогда не видела.  Это было бы что-то - увидеть в музее полный набор костей шута, подвешенный как скелет анкилозавра.

Самые смешные вещи обычно оказываются самыми откровенными. Я вспомнила Лану и подумала, что она действительно великолепная рассказчица историй. Вот одна из них. Лана поведала мне ее, когда мы первый раз тусовались вместе.

Я развернула свой стул.
РАССКАЖИ НАМ АНЕКДОТ.

Ладно. Это, значит, история правдивая. Есть такой золотой орел, за которым наблюдали ученые. И он нашел на верхушке собора место для гнезда. Оно ему страшно понравилось. Думаю, в конечном итоге их было двое - а это значит, что один каким-то образом убедил другого, что место было хорошим, но это не часть истории. Сама история так выглядит: орел рыщет по городу в поисках чего-нибудь пожрать, но с этим дело обстоит трудно. Тогда он начинает охотится на собак. Сначала убивает чихуахуа. Затем йоркширского терьера. Он ловит парня с его бельгийской овчаркой малинуа, хлещет эту малинуа так, что та падает замертво, и потом тащит ее бог знает куда, чтобы пожрать от пуза.

Ладно, начнем с того, что это забавно. Если вы, конечно, любите такой юмор. Но вот что еще смешнее, так это то, что однажды орел убивает бигля, а на том надета какая-то дурацкая вязаная шляпа для вечеринок. Пока этот золотой орел ест бигля  - а я думаю, что бигль оказался вкуснятиной - он теряет свое хладнокровие, и вязаная шляпа для вечеринок, которая была ярко-фиолетовой и зеленой, переносится на его голову. Она там застревает, то есть каким-то образом полностью прилипает к голове орла. Что же все это значит? А шутка вот в чем: в течение следующих двух месяцев люди бегали по этому городу, натягивая поводки своих собак и глядя в небо в поисках орла в праздничной шляпе. И иногда он прилетает. Есть даже видео - птица делает крутой орлиный нырок, и шляпа для вечеринок зловеще хлопает на ветру.

БИКМАН.

Бикман спросил меня, как все прошло, и я ответила: людишки из Хаусманна не подведут. Это настоящее испытание. Определенно этим тестом можно перерубить целую кучу людей. Даже порезать на тонкие кусочки.

Он спросил, порезали ли на кусочки меня.

Я ответила, что все было больше похоже на сон, где и меня резали, и я резала.

Бикман в ответ рассказал мне о выставке самурайских мечей, на которую он однажды водил своего сына, и о том, какими красивыми были все клинки. Но ты знаешь, что каждый из них испытали на спине крестьянина.




САД.

Когда я вернулась домой, тетка моя сидела в своем садике и рисовала на кусочке бумаги диаграмму. Я села рядом.

Что это?

Для, тебя, ответила тетка. Готовлю для тебя план. Если захочешь, можешь когда-нибудь в будущем сделать сад таким.

Правила у тетки были следующие: сажать всякие растения практически наобум. Пусть сорняки растут. Если вам нравятся сорняки, то выполите растения.

Диаграмма ее со всеми клумбами выглядела примерно так:

КЛУМБА (сорняки).
КЛУМБА (чеснок).
КЛУМБА (сорняки).

КЛУМБА (морковь).
КЛУМБА (сорняки).
КЛУМБА (сорняки).

КЛУМБА (земля).
КЛУМБА (укроп/сорняки).
КЛУМБА (

Тетка свою работу еще не закончила.

Как прошел тест?

Я слегка пнула ногой землю и ничего не ответила. Правая кроссовка у меня сильно прохудилась, и иногда в дыре можно было увидеть мой большой палец.

Надо бы раздобыть тебе новую обувь, заметила тетка. По-моему, в церкви есть коробка с несколькими парами.

Бикман молодец, что рассказал мне про тест, пробормотала я.

Тетка моя сообщила, что разговаривала с ним по телефону, и действительно он показался ей хорошим человеком. А я спросила, зачем ей понадобилось ему звонить.

Тетка ответила, что позвонил Бикман. Она сняла трубку и поговорила с ним. Вот в таком порядке события развивались.

Тогда я спросила, зачем он звонил.

Тетка ответила, что Бикману нужно было разрешение отвезти меня. Иначе его могли обвинить черт-те в чем.

Это мир, в котором мы живем, сказала она.

Мы посидели ещё немного. Я заметила, что руки у тетки тряслись ужасно. Все тряслись и тряслись. Я чуть не рассмеялась.

Люсия, дорогая, тебе никогда не приходила в голову, что я уже умерла? Ну, когда за мной приехала скорая. А ты с тех пор все просто представляешь, потому что не можешь смириться с реальностью ситуации. Например, сейчас ты сидишь здесь в садике одна и…

Перестань! Хватит!


Тетка моя любит иногда меня нагрузить. Называет это уроком совершенствования.

Я просто привожу тебя в чувство, говорит она.

БРОШЮРА!

А сейчас я размещу свою брошюру (после этого).

По моему личному мнению, она покажется вам очень интересной. Конечно, вы можете её возненавидеть, и это будет совершенно понятно. Я постаралась сделать язык в ней более формальным, поскольку в процессе написания даже представить себе не могла, кто вообще станет её читать. Иногда просто бросаешь какую-то вещь на ветер, и он уносит её… Куда?

Есть несколько копий этой брошюры. Одна у моей тетки. Другая у Ланы. Третью я запихнула в школьной библиотеке в такое место, где её еще много лет не найдут.

Про обложку я вам рассказывала. Придумала ее раньше. Так что просто перепрыгну на первую страницу.

ВВЕДЕНИЕ.

Пишу это для тебя - человека, так похожего на меня. Я тут обнаружила несколько замечатльных и понятных вещей. Именно о них я расскажу тебе в этой брошюре, в маленькой монографии под названием:

КАК РАЗВЕСТИ ОГОНЬ И ЗАЧЕМ.

Некоторые смотрят на какую-то вещь и думают: о, это не для меня. А здесь тебе так думать не надо, потому что это для тебя – именно для тебя.
Наш мир смешон. Он голодный, жадный и погряз в прелюбодеяниях. Дикое место нашего обитания, согласен? Значит, мы должны попытаться найти в нем смысл. Это часть причины, по которой я написала брошюру. И это нечто вроде хватки, которой можно вцепиться в  наш мир. Ты можешь держаться за него и найти свой путь вперед. Вот  что я тебе обещаю.
ЛЮСИЯ СТЕНТОН.

СПИСОК НЕОБХОДИМОГО.

Я хочу, чтобы ты пошел и купил себе зажигалку или коробок спичек. Если выберешь второе, то пусть это  будут термоспички. Они лучше всего. Зажигалка по сравнению с ними не очень. И она должна быть неприметной. Ты будешь носить ее в кармане, как некий символ. Засовывай туда время от времени руку и помни: все существующие здания, все эти огромные конструкции, представляющие богатство и власть, остаются стоять только потому, что это позволяешь им ты. С помощью небольшого язычка пламени в твоем кармане, с помощью этого маленького дара Прометея ты можешь свести всех к некоему мрачному равенству. Всех, кто скачет на лошади, можно заставить идти пешком. Следовательно, когда в банке с тобой грубо обходится менеджер, когда тебя не пускают в ресторан или в какое-то другое публичное место, когда от тебя требуют работать дольше, чем положено, когда тебя выгоняют из твоего маленького дома и заставляют жить на улице, засунь руку в карман, нащупай свое огненное орудие и ощути успокоение.

Мы разведем огонь. А когда разведем его, мы будем знать, зачем.

БЕДНЫЙ ИЛИ БОГАТЫЙ.

Мне неважно, бедный ты сейчас или богатый. Если в твоем сердце есть необходимая гуманность и сочувствие, значит, из классов бедных и богатых ты уйдешь. Ты присоединишься к новому классу: то есть к классу тех, кто живет с удовольствием, но скромно. Это класс минимальных вещей. Мы просто хотим иметь то, что минимально необходимо и рады делиться этим с другими. Понимаешь? Мы не хотим иметь ничего, чем нельзя было бы поделиться. Мы хотим испытывать сочувствие, как бы говорящее: нам было бы больно иметь вещь, которую другие иметь не могут.
Что же мы ненавидим? Мы испытываем ненависть, когда становимся свидетелями того, как людям не позволяют иметь минимально необходимого. А другие могут позволить себе разглагольствовать о покупке лошадей или о поездках в роскошных лимузинах по широким шоссе, построенным только для них. Мы это осуждаем. Более того, у нас есть намерение, и оно следующее:
 
МЫ
СОЖЖЁМ
ИХ
ДОТЛА.

Не имеет никакого значения, сделаю ли это я сегодня, или ты завтра, или кто-то, с кем ты переговорил – человек, который никогда не знал и не узнает меня. Все же это когда-то произойдет: тот, кто внизу, поднимется и сожжет то, что вверху.
Нужно запомнить простую вещь – что есть мера? Что есть мера необходимости? А это вот что: человек всегда подгоняет пространство под свои нужды. Если хозяина нет дома, а ты хочешь в том доме поспать, так и спи. Это же просто дом. Он предназначен для того, чтобы в нем спать. Если хозяин возвращается и застает тебя в доме, а там мало места для двоих спящих, значит, вы спите рядом на том пространстве, которое есть. И ты приступаешь к строительству еще одного небольшого помещения, чтобы у вас обоих была крыша над головой. Это вы делаете вместе.
Существование такой доброты выглядит невозможным только по одной причине: богатство сдавливает нас. Оно давит на нас и давит до тех пор, пока мы уже не в состоянии помочь друг другу, что, естественно, в обычных условиях сделали бы. Взаимопомощь ведь уже укоренилась в наших сердцах. 
 Никогда не позволяй давить себя так. Мой дрогой друг, сердце мое, сопротивляйся!

ВСЕ, ЧТО СТРОИТСЯ, МОЖЕТ ГОРЕТЬ.

Все, что строится, сгорит. Или если не сгорит, то разрушится. Если строение нельзя разрушить, его можно отравить, чтобы оно стояло как пример. Это не просто книжка об огне, хотя огонь – наша радость. Это книжка о том, как мы можем поделиться самым малым, и первым шагом к этому является то, что мы должны уничтожить обладание многим. Мы должны убедить богачей, что они не могут иметь больше, чем им необходимо. Убедившись в этом, они станут такими как мы. В свою очередь богачи станут приемлемыми для нас, и мы примем их с распростертыми объятиями.

РАДОСТЬ  ОГНЕЙ.

О, эта радость огней! Если ты когда-нибудь зажигал свечку, значит, тебе знакомо изысканное удовольствие, которое приносит огонь. Это видимый аспект человеческой мудрости и  хитрости. Это мельчайшее и наиболее полное проявление власти. Поджечь вещь и таким образом без какого-то особого усилия изменить ее. И вызвать свет, и вызвать жар и вызвать дым.
Я иду в лес короткой дорогой на полянку, куда часто ходила в детстве. Там я собираю ветки, укладываю их кучкой для растопки. Получается нечто вроде крошечного здания. Я его поджигаю. Поджигаю крошечное здание, которое сама же и построила. И от него загораются бревна сверху. Видишь, даже разведение обычного костра уже напоминает поджог.
Но ПОДЖОГ… Что это? Определенно, это одно из самых прекрасных слов. Поджог, поджог – как оно скатывается с языка! Мне должно так повезти, чтобы стать поджигателем! Ах, какое это было бы предложное: поджигатель живет себе спокойненько в подвале.
Мы обманываем себя, думая, что жизнь длинная, но огонь  напоминает нам – это всего лишь вспышка. Жизнь вспыхивает и уходит, поэтому надо брать от нее по максимуму.
Огонь красный. И еще он желтый. И синий. Огонь черный, как пепел, и коричневый, как выжженные рисунки на дереве. Он розовый, словно плоть, и серый от дыма, который от него тянется. Огонь - всех существующих цветов. Вот что приходит на ум, когда человек чувствует, что огонь будет зажжен. Но на чем? Но как?
Когда появляется огонь, люди выбегают из своих домов – не от опасности, а туда, где есть пламя, к горящему дому, чтобы все увидеть. Они не бегут на помощь. Они просто хотят посмотреть на пожар.
Когда мне было девять лет, я однажды играла с подружкой. На нас были плащи – идиотские плащи,  которые нам сшили за несколько дней до Хэллоуина. И подружка мне говорит: а что если мы подожжем наши плащи и побежим. Кто первой сбросит его, та и проиграет.
Такие стремления – это радость огня. Мы чувствуем, что в нем пройдем проверку. И в самом деле, огонь – всегда последняя проверка. Как мы распознаем ведьму? С помощью воды или огня. А потом чтобы урегулировать вопрос мы ее сожжем. Вот что раньше обычно говорили.

ГДЕ ТЫ ЖИВЕШЬ.

Ты сидишь с этой брошюрой дома или на скамейке, а вокруг тебя  простираются окрестности, а за ними другие окрестности. Или, может, ты в сельской местности, и вокруг тебя  только поля, а за ними другие поля, которые уже подступают к городу. Значит, я уверена, ты легко можешь добраться до места, где есть здание. Высокое здание. Здание, которое тебе ненавистно. Если бы ты мог, то с удовольствием посмотрел бы на его обугленные останки. Я говорю тебе, мой дорогой друг, пусть твое сердце устремится к этому зданию. И ты сожжешь его. Каждый день, проходя мимо, представляй здание в огне. Каждый вечер перед сном представляй его и то, каким оно будет, когда ты бросишь свою маленькую спичку в подходящее место. Представляй восторг, медленно поднимающуюся радость, которая охватывает ступни, тянется вверх по ногам, к груди, к рукам и выше по мышцам твоего лица, пока ты созерцаешь, как здание съеживается в горящих обломках. Это будет удар, который ты нанесешь от имени всего человечества, от имени всех, кто хочет быть человеком. Только те, кто хочет быть выше нас, только они будут стенать и плакать от того, что ты сделал.

ПРАКТИЧЕСКИЙ ВОПРОС.

Самый простой способ поджечь здание это использовать так называемые ускорители. Каждый знает, что бензин, например, прекрасно помогает устроить пожар. Также хорош газ, который горит в плитах или используется для отопления. Если устраивать пожар, газ показывает отличные результаты. Есть много видов ускорителей, но с ними связаны такие сложности: в сгоревших зданиях по их следам часто можно обнаружить, с помощью чего и как был устроен поджог. Понимаешь ли, они сами по себе полностью не сгорают. Когда-то лаборатории в полиции были плохо оснащены и перегружены, но с тех пор их методы стали продвинутыми, и уж будь уверен – если на место твоего поджога приходит порядочный следователь, он дело раскроет. Конечно, большая разница – сказать, что он раскроет дело, или что он раскроет твое участие в нем. На самом деле, даже если тебя выявят, доказать факт поджога в суде очень трудно, поэтому есть все шансы, что ты отвертишься (особенно если у тебя не было причин поджигать здание). И еще – кто говорит, что лично ты когда-нибудь будешь раскрыт? Только очень умный следователь может найти человека, устроившего поджог без какой-либо надежды на вознаграждение и не из жажды мести. И тот факт, что тебе ничего не нужно, как раз и будет твоей защитой.

                ***
Хороший способ развести огонь и придать ему естественный вид – это использовать сигарету, чтобы взорвать газ, который вытек из плиты или печки. Если ты дашь газу вытечь подольше, этого будет достаточно. Если тебе наплевать – выяснится, был ли это поджог или нет, можешь поступить так: вломиться в дом, убедиться, что все окна и двери заперты наглухо, пройти на кухню и закрыть за собой дверь. Затем закрыть все вентиляционные  отверстия. Если они не закрываются, заткнуть их тряпками. Повернуть ручки всех горелок на плите, но не давать им вспыхнуть. Просто пустить газ. Позволить ему некоторое время наполнять кухню. Пройти в комнату. Зажечь свечку, чтобы когда она догорит, пламя добралось до тряпичного фитиля, который ты намочил в бензине. Фитиль нужно протянуть через всю комнату и просунуть под дверью в кухню. Так с помощью обычных материалов ты сможешь устроить прекрасный взрыв и сжечь дом дотла! Самое классное в таких приготовлениях то, что тебе не нужно быть в доме, когда все это произойдет.

ЗАЩИТА ОГНЯ.

Было бы печально, если бы разведенный тобой огонь почти сразу потушили бы пожарные, правда? Вот почему хороший поджигатель/поджигательница учится защищать свой огонь.  Как же это можно сделать? Есть несколько способов.

1.Если ты в союзе с кем-то (как, например, в Клубе поджигателей или в другой организации), объяви назначенное время, когда начнется устроенный тобой пожар. Пусть каждый из твоих сподвижников пойдет в место неподалеку от того, где ты собираешься развести огонь, и поднимет пожарную тревогу в разных важных зданиях (больницы, зданиях муниципалитетов и так далее). Пусть они сообщают о пожаре по телефону. Пусть пожарные части предпринимают разрозненные попытки, а твой огонь будет при этом лишь одним из многих. Тогда у него появится шанс разгореться как следует.

2.Устрой хаос на дорогах, ведущих к твоему огню. Ты можешь сделать это простейшим способом: разбить светофоры на нескольких перекрестках, разбросать проволочные ежи (такие металлические колючки с несколькими остриями, которые бросают на асфальт, чтобы проколоть шины). Может, ты видел: у полиции есть особое приспособление, которое они кладут поперек дорог, чтобы проколоть покрышки у машин преступников. Такую штуку легко сделать в простой мастерской. Это длинная металлическая лента с шипами. В нужный момент ее легко размотать и растянуть.

3.Говорят, что можно проникнуть в пожарное отделение и вывести из строя их машины. Я уверена, что так оно и есть. Но выглядит это чересчур сложно, и я бы такой способ не посоветовала, если ты не настоящий эксперт по проведению подобных  операций. В случае действительно гигантского пожара огромного значения – если ты подпалил, например, здание суда или какой-нибудь корпорации – можно пожертвовать группой мужчин или женщин – человек девять-десять – которые будут действовать как снайперы на домах около каждого пожарного отделения. Эти люди (готовые к задержанию, пыткам, смерти и так далее) могут помешать пожарным машинам выехать на место возгорания и обеспечить тем самым защиту твоему огню на как можно более продолжительное время.

О СООБЩНИКАХ.

Хотя в целом лучше обходиться без сообщников, все-таки бывают определенные смелые предприятия, которые нельзя устраивать одному. Если у тебя есть сообщники, дело, на которое ты решился, должно стоить риска оказаться преданным по глупости или злонамеренно.
Если твое объединение или Клуб поджигателей простирает свои крылья достаточно далеко, может быть, ты сможешь сделать хитрый маневр. Назовем его «взаимодействие». В определенном случае ты рискуешь быть обвиненным в поджоге просто из одного факта, что ты живешь рядом с местом пожара. По-моему, это вполне очевидно, нет? Группа возможных подозреваемых складывается из тех, кто мог это совершить. Из тех, кто живой, например (кладбища они не обыскивают). Поэтому если ты можешь привлечь человека издалека, проходящего всю операцию незамеченным и совершающего акт поджога, который должен был совершить ты, руке закона будет очень трудно дотянуться до этого человека, отсутствующего в каких-либо записях о перемещениях. И можно приложить большие усилия, чтобы вообще избежать создания таких записей.
Потом ты или кто-то из твоей организации отправился бы к месту жительства твоего благодетеля, устроил поджог в этом районе и вернулся незамеченным. Более того, Клубы поджигателей просто передавали бы друг другу такого рода услуги совершенно  безвозмездно.

О ЗЛОСТИ.

Когда ты совершаешь акт поджога, тебе необходимо быть абсолютно спокойным. Ты никогда не должен позволять себе быть ослепленным злобой. Даже если ты поджигаешь банк, который причинил тебе и другим много  бед, и праведный гнев переполняет тебя, пока ты разбрызгиваешь бензин по его хранилищу – даже тогда ты не должен позволять себе злиться. Ты делаешь это не из мести. Ты делаешь это не по злобе. Ты делаешь это, чтобы найти путь к сердцам всех живых людей, чтобы продемонстрировать им, что мы можем довольствоваться в жизни малым. Мы можем пользоваться всем вместе и быть при этом довольными. Пусть только это чувство наполняет тебя, когда ты разводишь огонь.

ДВЕ ЖИЗНИ.

Печально, что мы живем в стране, где за тобой повсюду наблюдают. Вероятно, тебя увидят, когда ты придешь на то место, где собираешься устроить пожар. Как можно решить эту проблему?
Ну, спроси себя – кого увидят? Видимо, это будешь ты. Может оказаться, что именно ты в своей повседневной одежде. А может, ты, но в маскировке. Есть что-то получше, чем эти две вещи?
Вот что самое лучшее: сделай так, чтобы начать новую жизнь, которая никак не связана с той, которую ты вел раньше. Ты исчезнешь. Не будешь знать никого  из своих старых знакомых. Возьмешь себе новое имя. Станешь жить с помощью навыков, которые никогда до этого не проявлял. А потом ты возвращаешься к своей старой личности и в ее образе, в привычной одежде идешь к месту, где собираешься развести огонь. В этом случае тебя раскроют, но только это будешь ты из прошлого. Хотя любого/любую можно найти в мире по привычкам, одежде, занятиям, кругу общения, но ты, как человек из прошлого, больше не существуешь. Тебе придется быть осторожным, чтобы не оставить биологических следов, но это единственное мое предостережение (и я знаю, что его трудно принять), которое может помочь гарантировать, что ты будешь жить своей счастливой жизнью, и представители закона тебя не раскроют.
Новая этика, при которой люди любого города, да вообще любого места приветствовали бы странников доброжелательно и без лишней показухи, могла бы сделать этот способ скрыться достаточно простым для любого человека.

ГРАЖДАНСКИЙ ИЛИ ВОЕННЫЙ.

Правительства в разных странах мира очень хотели бы, чтобы ты делал различия между гражданскими и военными целями. Это интересно, потому что они-то как раз не делают никаких различий, когда ведут против нас свою классовую борьбу. Семья – это военная цель, когда ее хватают на улице, избивают, а вещи швыряют в сточную канализацию? Нет никаких военных целей. Как нет и гражданских тоже. Это абстрактные идеи, которые являются частью основы девятнадцатого века. Мы не сидим во фраках на женевской конференции, не болтаем о войне и о том, как богачам хотелось бы ее развязать (на спинах бедняков). Мы не говорим о войне, которая им очень удобна.
Повторю еще раз – мы здесь, чтобы помочь людским массам, находящимся под пятой всеобъемлющего и наихудшего угнетения из всех угнетений, которые существовали в нашем мире. Если мы допустим, что нас раскроют при этом, мы окажемся в тюрьме. А могут даже и казнить.
Но все равно мы будем продолжать!

ФИНАЛЬНАЯ ЗАМЕТКА.

Не торопись. Помни есть вся твоя жизнь до  великого огня, который ты разведешь, и вся твоя жизнь после этого. Переход потребует изящества, основательности и глубокого сострадания, которое застывает и превращается в непоколебимую решимость. Если на то, чтобы стать человеком, способным спалить здание, у тебя уйдут годы, пусть так и будет. Носи спички в кармане,  приглядывайся к лицам в окружающей тебя толпе. Разве все мы не одинаковы? Разве мы все не стремимся к тому, что бы в нашей жизни был простой достаток?

ХОЛЛ.

Было рано – перед самым началом занятий. Холл школы напоминал пустой железнодорожный вокзал. В любую секунду это пространство могло заполниться людьми, от чего его спокойствие сразу бы нарушилось. 

Я только что отпечатала свои брошюры в  мультимедийной лаборатории (на плотной серой бумаге) - вот почему я пришла туда раньше всех.

Можете представить, как меня распирала гордость. Я имею в виду, что еще никогда не писала брошюр. Ни разу в жизни! И вот я стою, держа их в руке. Ко мне подходит Стефан и спрашивает, как прошел поджог. Из всех людей мне меньше всего хотелось сейчас видеть именно его.

Я понимала, что он спросит, но не была к этому готова. Уж точно не сейчас, когда держала свою брошюру! И еще: что за мудак - спрашивать об этом вслух. Но я предполагаю, что его гордость была задета, и он вообще ни о чем не думал.

Увидев его бледную физиономию,  все, о чем я могла подумать, это:
 
Можешь себе представить – просто послушаться, когда тебе кто-то велит идти домой? Некоторые люди такие мягкие, как брусочек масла.

Вот что я имела в виду, когда говорила о сообщниках. Будь благоразумной. Никто никогда не бывает достаточно осторожным.

Как прошел поджог?

Стефан спросил это с мерзким видом, который, я уверена, вы вполне могли бы от него ожидать (особенно теперь, когда немножко его узнали). Как будто это была моя вина, что он сбежал как трусливый котенок, когда Ян велел ему убраться.

Я сунула свои брошюры в сумку.

Я не сбежала.

Не сбежала?

Слушай, я очень занята, чтобы болтать про это говно. Все равно это выглядит  как-то незрело. Ты сам хочешь продолжать? Тот парень , кажется, настоящий, говнюк.

Да, я знаю. Он такой и есть. Мы вместе росли.

Тут пришла Лана, и это было прекрасно.

Она с легкой усмешкой взглянула на Стефана.

Привет, Лана, сказал он.

Она посмотрела на меня, потом с поддельным ужасом на него, подняла руку, заслонив свои глаза и спросила, не ушел ли еще Стефан.

Я прошептала: нет, он еще здесь.

Черт побери, Стефан, - сказала Лана. Надо понимать, когда ты нужен, и когда не нужен. Это важнейшее искусство.

Он взглянул на меня так, будто я собиралась за него заступиться. Ни за что!

Стефан пожал плечами.

Потом, Люсия, - сказал он и ушел.

Лана притворилась, что сейчас грохнется на ковер, устилавший холл.

Он в тебя влюбился. Что очень фигово.

Почему?

Потому что я никогда не позволю тебе тусоваться с этим парнем. Ты с ним тусишь? Ну, нет же, правда?

Нет.

Он что, твой бойфренд? Ты ложишься под него на их семейном диване? У тебя есть внутреннее ощущение, сколько этот чувак весит, когда лежит на тебе?

Ой, Лана, хватит.

Лучше бы мы обе встречались с моим двоюродным братцем. На самом деле вот почему я тут стою. Мы кое-что придумали на вечер. Ты идешь. Вариантов нет.

Лана гордо зашагала по холлу. Я поняла, что на ней пижама и домашние тапочки. Вот ведь задница!

ЗНАЧЕНИЕ.

Я задаю сама себе вопрос: что значит написать такую брошюру?

Я только начала свою карьеру поджигательницы, поэтому вы можете сказать, что это мое первое появление на поприще поджигателей, как теоретика. Сейчас я поджигательница-теоретик. Скоро стану и теоретиком, и практиком. Что бы там Ян ни говорил о том, что я теперь член клуба, по-моему, это чушь. Две стороны одной монеты – мне не нужны поблажки. Если я член клуба, то только потому, что устроила поджог. А я этого не сделала.

Это значит, что теперь мне надо развести по-настоящему большой огонь.

Вопрос  в том, что я спалю и как смоюсь с места поджога.

Мне нужно составить планы.

Первое, что необходимо, это свистнуть несколько листов бумаги из класса рисования. Хотя «свистнуть» - это сильное преувеличение. Учитель рисования меня любит, поэтому мне не надо воровать бумагу. Она просто даст ее мне.

Бумага.
Карандаш.
Линейка.
Доска для рисования (надо вернуть).
Компас (надо вернуть).

Для тех из вас, кто не имеет ни малейшего представления, как сделать вещь правильно: берете несколько листков бумаги и планируете дело прямо с самого начала. Не надо ожидать, будто все пойдет идеально, Конечно, нет. Но вы, в конце концов, окажетесь в более выгодной ситуации, чем некоторые ослы, которые никогда не думают наперед. Или должны оказаться. Думаю, тут нельзя гарантировать даже этого.

Кстати, они нашли парня, который запалил кабинет музыки. Это был тот толстяк Рей, от кого я впервые услышала о Клубе поджигателей. Парень, который тоже оставался после уроков. Я знаю это потому, что мне пришлось пойти в кабинет за разрешением уйти из школы пораньше, чтобы навестить мать, и он сидел там с родителями. На нем был костюм, как на выпускнике или типа чего-то такого. Вот когда я поняла, что Рея попрут из школы.

Если они заставили тебя напялить костюм, жди от них каких-нибудь гадостей. Гарантирую.

ДУРДОМ.

На этот раз не буду пересказывать всю фигню с начала. Мой визит был сродни катастрофе. Я приехала в дурдом. Мы с матерью сидели около прудика с рыбками, и с ней приключилась неприятность. Так казалось, потому что вид у нее стал странный. Я проверила, и да, действительно неприятность. Мне пришлось обратиться за помощью, то есть пойти на пост санитаров. Когда я добралась туда, санитар был на месте и пошел со мной.

Мне пришлось сказать ему, что у матери неприятность, и ему нужно будт все там почистить и помыть.

Можешь себе представить?

Ну, да, он мог. Мать получила банное полотенце от санитара, которого вы, ну… помните.

Не думаю, что это имело для нее какое-то значение. Кажется, такое случается регулярно. Я попыталась помочь санитару, но он сказал, что для него это обычная практика, и много времени не займет. Еще он сказал, что я могу погулять, и минут за десять он управится. Думаю, ему просто не хотелось, чтобы я видела его за такой работой. Немного странно, потому что это довольно большая ценность. Я имею в виду, эволюционно говоря, если ты видишь, что парень может выполнять подобные задачи, то, вероятно, решишь - он был бы хорошим другом. Но я не думаю, что он считает также. Скорее всего, ему просто не хочется, чтобы я видела, как он смывает дерьмо с ноги моей матери. Что тоже не лишено смысла.

Я вернулась, и мать была как новенькая. Она опять сидела в своем кресле. А санитар сидел рядом и ничего не делал. Кажется, он меня ждал.

Я не знала имени этого санитара и сейчас спросила, как его зовут. Он сказал. Я назвала ему свое имя. Санитар заявил, что уже знал его. Люсия. Имена такого типа не забываются.

А я сказала ему, что забыть можно все что угодно.

ТЕТКА.

Тетка моя сказала, что не была уверена насчет части брошюры, где людей сжигали в домах только потому, что они были богатыми. Я ответила, что по-другому не получится. Ведь они могли бы остановиться в любое время. Тетка сказала: я понимаю, но все-таки насчет этой части не уверена. В любом случае я скоро помру, и тогда мир будет твоим. Делай  с ним, что захочешь.

Не говори так.

Хотя остальное мне понравилось, сказала тетка. Я подумала, что, может, это слишком формально. Это должно было быть проще – как человек, что-то бормочущий себе под нос.

Я сказала, что следующая брошюра  будет лучше.

ТАБЛЕТКИ.

Лана сказала, что у Ри день рождения, и мы едем забирать именинницу из магазина ее брата, в котором та работает. Мы поехали, и я впервые сидела в машине на переднем сидении.

На самом деле машина не моя, а моего брата, сказала мне Лана. Но он в тюрьме. Братец убил бы меня, свернул бы мне шею, если бы узнал, что я взяла ее.

А за что его посадили?

Почтовое мошенничество.

Правда?

Не, не правда. Он служил в береговой охране и по пьянке ввязался в драку. А тут еще у парня, с которым братец сцепился, оказалось больное сердце.

Ты хочешь сказать…

Ага, он схватил того парня… тут и все. В общем, он выйдет, когда мне двадцать пять стукнет. А ему тридцать два будет. Может, его еще выпустят по условно-досрочному. Он хороший парень. Все были в шоке тогда.

Мы добрались до магазина брата Ри довольно быстро (Он тоже убивает людей? Нет, Люсия. Он не убивает. Это мой брат убивает. И то только тех, у кого сердце больное). Это оказались автозапчасти. На двери висел логотип «Феррари».

Он никакого сраного «Феррари» в жизни не видел, прокомментировала Лана.

Ри вышла, бросила на заднее сиденье сумку, села и просунула голову между нашими сидениями.

Привет, девки.

Привет, Ри.

Во, держите.

Она протянула каждой из нас по две таблетки.

 Что это?

Это весело, сказала Лана. Ри никогда не говорит, что это такое, пока время не придет.

ЧТО МЫ ДЕЛАЛИ?

Когда я проснулась на следующий день, у меня болело лицо. Приехав в школу, я встретила в холле Лану, и у неё под глазом был такой же фингал, как у меня.

У тебя был когда-нибудь синяк под глазом?

Нет. А у тебя?

Тоже нет. Прикольно выглядит?

Не, не очень. Хотя мне кажется прикольно. И так и так можно сказать.

Мы попытались сложить два и два, но все получалось как-то отрывочно. За ланчем Лана позвонила Ри, и та сказала, что мы вчера почти ничего не делали. Лана включила громкую связь:

Ну, смотрите. В районе обеда мы купили молочные коктейли. Потом ехали мимо какой-то ярмарки, поперлись туда и забрались на батут. Когда мы стали прыгать, вы столкнулись башками, потом упали на жопы и снова подскочили. Я все записала на телефон, сказала Ри. Потом покажу. Ничего смешнее в жизни не видела. Каждая из вас решила, что это ее вина, и вы стали долго одна перед другой извиняться. Потом мы доехали до какого-то моста, слушали радио и танцевали в свете фар. Это был мой лучший день рождения. Люсия, а ты все без умолку болтала о том, как не можешь избавиться от своих хламидий.

Я сказала, что эта часть была неправдой. Если честно, я даже не могу вспомнить разницы между хламидиями и гонореей. Что из них хуже?

ТЕМ ВЕЧЕРОМ.

Он (Ян) сказал, что нам сначала надо заскочить к нему домой, поэтому мы туда и поехали. Я собиралась остаться в машине, но он сказал, что мне можно пойти с ним. Домишка был дерьмовый. Стоял он почти на краю захудалого участка. Кажется, раньше такой тип жилья называли бунгало, но если это и было бунгало, я не думаю, что кто-то его так назвал бы сейчас.

Я спросила: это твой дом?

Был деда. Сейчас ничей.

Дверь оказалась не заперта. Мы вошли. Внутри повсюду валялись пустые пивные банки. Как в колледже.

Моя комната там, позади.

Я пожала плечами, типа: зачем ты говоришь мне, где твоя комната.

Пошли, сказал он и направился дальше, поэтому я поплелась за ним.

Его комната находилась в задней части дома на втором этаже. Мне она показалась похожей на какой-то притон. В конце была барная стойка. Может, его дедушка любил принимать гостей? Хотя  вообще комнатка была довольно опрятной. Как будто хозяином тут был вовсе не Ян.

Он сменил рубашку, и я увидела у него шрамы. На Яне, я имею в виду.

Как много шрамов, произнесла я. Он рассказал мне о них, о том, откуда они взялись. Это не было чем-то уж таким… И насилием не было, если вы подумали о чем-то таком. Просто много шрамов.

Что мы будем делать? – спросила я через какое-то время.

Застрелим собаку.

Я этого не буду делать, сказала я.

Шучу. Пойдем украдем немного нитрата калия у поставщика удобрений для ферм.

А ты просто купить не можешь?

Можно купить, но потом твое имя может оказаться в списке. Лишняя осторожность не помешает.

Мы вернулись в машину. Я вдруг обнаружила, что забыла в комнате Яна свою кофту с капюшоном, и побежала обратно. На полочке рядом с кроватью стояла фотка какой-то девчонки.

Вернувшись, я спросила Яна: кто это?

Забудь о ней. Вот все, что он ответил.

А если не забуду?

Это моя сестра. Она убила себя, когда мне было восемь лет.

Почему?

Несчастный случай. Задержала дыхание на дне бассейна.

Я не сказала «мне очень жаль» или чего-то такого, потому что знала, что людей это только выбешивает. Я молчала, и Ян молчал. Мы ехали минут сорок. Один раз на пару минут остановились на заправке. Ян вошел в магазинчик, купил бутылку воды, вышел и отдал ее мне.

Через тридцать секунд мы проедем мимо магазина Рево. Я заеду на площадку как раз мимо него. Это магазин принадлежностей для аквариумов. Ты выйдешь из машины. Потом выйду я. Ты пройдешь через площадку в магазин. Там у кассы должен быть только один продавец.  Я хочу, чтобы ты отвлекла его болтовней. Задавай идиотские вопросы  про молотки, про инструменты с храповым механизмом и без него, и про то, какие лучше выбрать. Расскажи ему историю про то, как твой отец был плотником, но умер, и ты теперь пытаешься избавиться от его инструментов потому что не знаешь, что с ними делать, и насколько они ценные. Придумай еще какие-нибудь истории и расскажи продавцу. Около мили на юг по этой дороге есть мексиканская забегаловка. Встретимся там через час.

Мы проехали мимо здания в форме коробки из красного металла с плоской нависающей крышей.

На нем была вывеска: РЕВО.ПРНД.

Затем мы въехали на парковочную площадку.

Выходи.

 Я полезла из машины.

Подожди. Оставь свою кофту.

Нет.

Тогда хотя бы сними ее. Тебе же нужно привлечь внимание продавца, поняла?

Ага, поняла.

Рево оказался довольно большим магазином. Проходы были длинными, прилавки огромными, потолок высоким. Внутри стоял настоящий трактор. Только взглянуть на него было уже очень интересно. Я прошла в заднюю часть магазина, где находился большой прилавок. На нем в самом центре лежали маленький молоточек и колокольчик с надписью «Позвони в меня».

Я позвонила.

Секунд через десять позвонила снова. Потом опять и опять.

Вышел парень в комбинезоне.

Эй, хватит, хватит.

Если вы не хотите, чтобы люди звонили, не нужно ставить на прилавок такой милый колокольчик.

Что вам?

Мне нужны винты для кондиционера. Они выпали, и теперь кондиционер плохо прилегает к окну.

А вы знаете, какие нужны? Все винты там.

Мы прошли по проходу.

Не знаю, какие мне подходят.

А я не знаю, что вам даже сказать. Лучше всего было бы измерить один и сравнить размеры. Или взять технические характеристики блока питания. Они наверняка есть на сайте производителя.

Ах, да. Но мне еще кое-что нужно.

Чем могу помочь?

Я подумываю о том, чтобы сделать себе чертежный стол, поэтому мне надо выяснить, какое дерево для него сгодится. И не знаете, что лучше использовать - шурупы или гвозди? 

Вообще-то у нас тут другая работа… Я имею в виду… Подождите.

Вошел еще один покупатель.

Они были знакомы и стали обмениваться любезностями. Я понимала, что продавец хотел бы избавиться от меня, как от надоедливой вши, поэтому сделала вид, будто внимательно рассматриваю набор дверных ручек.

Одну секунду, мисс.

Продавец пошел к новому покупателю.

Я задержалась на несколько минут. Нужно было удостовериться, что прошло достаточно времени, чтобы Ян успел все сделать. Потом я ушла.

Дорога к мексиканской забегаловке оказалась живописной. Вокруг тянулись поля. По пути попались еще одна заправка и какая-то маленькая фабрика с вывеской на китайском. На лавке около нее сидели и курили китайцы. Я стрельнула у них сигарету и покурила с ними. Можете себе представить, что ни один из этих ребят не говорил по-английски? Я имею в виду, поздороваться-то они могли, но когда я спросила, в каком округе или городе мы находились, они ничего ответить мне не сумели. Я слышала когда-то, что иногда люди решают перебраться в Соединенные Штаты всем своим городком. Вот есть городок в какой-то стране, и он переезжает сюда и здесь устраивается. Значит, людям уже не надо говорить по-английски. По-моему, это замечательно. Срать на этот английский. Если бы  я выросла рядом с какой-нибудь лаосской деревенькой, то, может, уже говорила бы на двух языка, а не на полутора.

Мексиканская забегаловка, насколько я поняла, не работала. Но Ян все равно ждал меня на парковке рядом с ней. Он мигнул мне фарами, когда я была еще в четверти мили.

Я села в машину, и Ян сказал: не хотел тебе этого говорить, но, знаешь, ты похожа на обосравшегося енота. С чего бы это?

СТИКЕР.

В машине я показала Яну стикер, который мы с Ланой нарисовали в компьютере. Мы собирались распечатать их целую кучу, чтобы потом распространить.

На нем были фотография и надпись: они продают гробы.

Вы сами это сделали? – спросил Ян.

Ага, Лана в основном. Ну, мы обе, в общем.

Здорово.

Он некоторое время молчал.

А ты знаешь, чей это гроб?

ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧЕЙ ЭТО ГРОБ?

У нас с Ланой вышло что-то типа спора о значении нашего стикера. Она заявила: это просто обычная анархистская наклейка, что бы это ни значило. Я возразила, что все гораздо сложнее из-за того, чей это гроб. Так вот, это я выбрала фотографию и потому никак не ожидала, что Лана знала, чей был гроб, а потом выяснилось, что она все-таки  знала.

Наверное, в детстве ей нравились разбойники.

Парень в гробу - это Джесси Джеймс. Его тело выставили напоказ после того, как убили, потому что слава парня была такова, что вы становились важной персоной, просто находясь на фотографии рядом с его трупом. Итак, для тех, кто идет по улице и видит наклейку «они продают гробы»: вы думаете, что покупаете себе что-то полезное, но это просто обуза. Она так же бесполезна для вас, как гроб. А почему гроб для вас бесполезен? Потому что, когда вы забираетесь в него, вы уже мертвы.

ПОЛИЦИЯ.

На следующий день я вышла из автобуса около своего дома, и там меня ждала полицейская машина.

В чем дело, офицер?

(Нет смысла грубить им).

Люсия Стентон?

Они отвезли меня в участок и задали целую кучу вопросов. Показали мне фотку Яна и спросили, знаю ли я его. Я ответила, что не могу сказать точно. Фотка была фиговой. Тут кто угодно может быть. Тогда они спросили, не знаю ли я некоторых других людей: парня по имени Лэнс и девчонку по имени Вилла.

Нет, не знаю. А вы?

Я-то знаю, кто они. Как ты думаешь, почему я тебя о них спрашиваю?

А вообще как вы мое имя узнали?

Кое-кто сказал, что ты знаешь этих людей. Кое-кто из твоих знакомых.

Много людей считают, что знакомы со мной.

Я вызываю в людях скверные чувства, но на этот раз через какое-то время мы с копами поладили. Я со всеми могу поладить. Они захотели узнать, кто меня ударил по башке, и я объяснила, что мы с подружками-красотками накидались до усеру и полезли на батут. Им мой рассказ понравился. Может, даже чересчур. Копы заставили меня повторить рассказ еще раз, и один из них спросил, как мы были одеты.

В каком смысле?

Как вы были одеты на батуте?

Один из офицеров строго взглянул на парня, и тот  заткнулся.

На обратном пути мне даже не пришлось садиться в автобус. Одному из копов оказалось со мной по пути, и он подбросил меня до дома.

Я чувствовала, что я действительно надурила их, но когда вылезала из машины, офицер сказал: Лев просил передать тебе бесплатный дружеский совет: держись от этих людей подальше. Ты даже не знаешь, что это за типы.

Зато вы очень милы, сказала я.

Это точно.

СОБЫТИЯ.

Иногда события начинают развиваться с нарастающей быстротой. Ты думаешь, будто можешь ими управлять. Думаешь, будто тебе совершенно ясно, почему одно событие следует за другим, но потом выясняется, что ты и понять-то даже не можешь, что происходит. И перед тем как поймешь – не только по поводу одного какого-тот события, но и других тоже – они все случаются, и ты уже стоишь среди обломков, пытаясь решить, что же делать дальше.

Ходить в школу мне хотелось все меньше и меньше. А все больше и больше я болталась с Ланой, ее двоюродным братцем и Яном. У меня начало возникать чувство, что любая просьба меня жутко раздражала.

Когда люди пишут книги о детстве и о том, каково это - быть ребенком, они всегда говорят о том, что детство кажется бесконечным, и в нем нет даже мысли о ходе времени. Все просто тянется, и тянется, и тянется. У меня совершенно противоположное мнение. Когда ты юн, ты чувствуешь, как вещи постоянно заканчиваются. Как только привыкаешь к чему-то, оно исчезает. Одна пожилая пара частенько присматривала за мной, когда мне было то ли четыре, то ли пять лет, и я заходила к ним на задний дворик. Дворик этот располагался на холме, поэтому него были нижняя и верхняя части. В верхней, которая напоминала нечто вроде тропы, кажется, росли цветы – просто бесконечная дорожка из цветов и белых камешков. Я знаю, что когда я туда приходила, когда мне было четыре, и когда я шла по этой дорожке, мне казалось, что жизнь моя почти закончена. Я чувствовала, будто она уже пришла и ушла. Хотя я тогда я вряд ли даже знала о смерти.

ДОМ.

Тетка моя говорит, что я любопытная от природы. Это значит, что меня не нужно учить познавать мир. Некоторые в невыгодном положении изначально, поскольку они не любопытные. Таким людям трудно познавать. Кажется, отсутствие любопытства хуже всего. Хотя любопытные люди не обязательно хороши в познании того, чему вы хотите их научить. Они слишком увлечены изучением других вещей.

Когда мы сидели в нашем садике, тетка моя сказала, что надо бы пойти домой. Мы и  пошли.

Потом, когда мы вошли в дом, она сказала: я была неправа, давай вернемся в сад.

И мы вернулись.

Я должна тебе кое-что сказать, заявила тетка. Я думаю, это так. Уверена, что это так.

О чем ты?

Хочу, чтобы мы через какое-то время вернулись в дом. Я сяду в свое кресло, а ты можешь сесть рядом со мной. Может быть, заварить чай. Я думаю, что это может быть… Думаю, что это может быть.

Я заплакала, но беззвучно. Увидев, что тетке это не нравится, я  взяла себя в руки и перестала. Это было все равно что пытаться проглотить что-то огромное, что-то слепленное из воздуха, и я поначалу не могла с этим справиться, но потом все же смогла.

Я помогла тетке пройти в дом и сесть в кресло. Тетка начала рассказывать мне про кучу вещей, о которых она жалела, и о том, как ей хотелось бы быть помоложе, как она даже хотела бы быть одного возраста со мной, потому что мы так подходили друг другу. Еще тетка сказала, что очень гордилась мной. Гордилась так, будто я была ее дочерью. Я сказала: перестань. Она ответила: хорошо, хорошо.

Я держала ее за руку, а через какое-то время принесла ей чай. Тетка подержала чашку секунду, а потом я взяла ее обратно и поставила на пол рядом с креслом.

Почему бы нам не поставить пластинку? Что-нибудь негромкое, – сказала тетка. Я ответила: хорошо, поставлю. Пойду и поставлю.

Я нашла пластинку. Я поставила ее.

Я пошла обратно через комнату, а позади меня только начала крутиться пластинка. Сначала слышалось шипение, а когда игла проигрывателя начала выскребать из черного диска первые ноты, я посмотрела на кресло, где сидела тетка, и увидела, что ее там не  было.

ВЕНТВОРТ.

Вентворт-билдинг стоит на большой улице. Его видно за милю. На самом деле, здание это похоже на стрелку часов, потому что когда солнце светит на одни районы города, другие не получают ни лучика, так как находятся в его тени

Я решила, что с людьми покончено. Даже хорошие - они мало что могут для тебя сделать.

Мы с Ланой притворились, будто идем в какой-то офис, а сами забрались на крышу. Лифт туда даже не шел. Последние пять этажей – эти вот величественные лестницы. Думаю, местечко это было для капитанов индустрии или каких-нибудь других мерзких ублюдков. Великолепная лестница ведет к огромной двустворчатой двери – грязной и увешанной паутиной. Я пнула ее ногой, а Лана протаранила. Потом сбоку мы увидели еще одну дверь и начали долбиться в нее. Наконец, она открылась, и мы выбрались на крышу.

Раскинувшийся перед нами простор был… поразительным. Вся штука тут в расстоянии. И она кажется завершенной. Хотя, может, наоборот, незавершенной, но ощущается она в своей бесконечности такой законченной.

Мы пошли к краю.

Подожди.

Я не боюсь.

Не боюсь чего? Подожди.

Я подошла к самому краю, как по тротуару. Ну, носки моих кроссовок уже висели над пустотой. Тело мое качнулось вперед, потом назад, потом снова вперед. Я посмотрела вниз и ничего не почувствовала.

Ты, жопа, уйди оттуда!

Нет, лучше ты иди сюда.

Я села, свесив ноги вниз. Крыша была теплая. Реально теплая. И я чувствовала это тепло на своих ногах. Ветерок дул приличный и прохладный. То и дело налетал порывами.

Лана подползла к краю крыши и села рядом со мной.

Ты засранка.

Мы смотрели вниз на город.

Так трудно воспринимать это всерьез, сказала Лана. А я на самом деле отказываюсь. Пока жива, ничего не буду принимать всерьез. Что ты на это скажешь?

Я ответила, что согласилась бы с ней. Для себя и для моей тетки тоже.

Лана некоторое время молчала.

Она умерла, да?

Ага. Откуда ты знаешь?

У тебя глаза припухшие. Вчера?

Ага.

Сумасшедшая старая летучая мышь. Я так долго жить не хочу.

 Я тоже.

Хочу умереть днем… когда только что перестал дождь, и никого вокруг нет.

Как бы ты это сделала?

Зашла бы в самую середину парка, на какой-нибудь красиво постриженный лужок. Люди начали бы выходить из своих домов и со всех сторон направляться ко мне, но до меня еще не дошли бы. Потому что к тому времени, когда они туда добрались бы, я была бы уже мертвая. Неважно, когда эти люди пришли. Я была бы уже просто трупом в парке.

…

Мы посидели еще немного.

А как бы ты это сделала?

Ну, наверное, забралась бы на крышу дома со своей подругой, а потом спрыгнула. Спрыгнула на землю и разбилась бы об нее. Земля ведь не опасная. Это же просто земля. Но каким-то образом, коснувшись ее, я разобьюсь. И неважно, как аккуратно я выставлю вперед свои  руки, ноги - все равно разобьюсь в лепешку.

Заткнись ты к черту. Тогда прыгай.

Как же мы ржали! Лана и я.

Каждый должен разбиться насмерть.

Ага, каждый должен. Почему нет?

Не могу придумать причину.

Подожди, подожди. Нет. Нет, я тоже не могу.

Давай что-нибудь выкинем.

Например?

Подводя итог, позвольте мне сказать вам: я не отношусь к нигилистам, которые думают, что ни в чем нет смысла. Я тоже думаю, что смысла нет, определенно нет, но их соображений на этот счет не разделяю. Не нахожу ход мыслей нигилистов сколько-нибудь увлекательным. Я думаю, с таким же успехом можно быть букашкой, воробьем, частью оленьего рога или тыльной стороной чьего-то перочинного ножа.

Подруга моей тетки, пришедшая на похороны, рассказала мне историю: как-то твоя тетя была на суповой кухне. В это время туда пришел парень, который хотел съесть миску супа. Но супа там не было. Мы называем кухню в приюте суповой, но чаще всего там готовят сэндвичи, буррито или что-нибудь в этом роде. От супа грязи много. Но парень хочет супа, и все тут. Тогда тетка моя берет сэндвич, заталкивает его в миску, протягивает ее вместе с ложкой парню и говорит: суп на одного. Очевидно, всем в приюте это очень понравилось. Они потом всегда говорили: «суп на одного». Суп на одного. Один парень даже вытатуировал это выражение на ноге. Представляете? Вы что-то ляпнули, не задумываясь, а это, оказывается, может иметь значение. Действительно может иметь значение для кого-то другого. Представляете, каково это - слышать что-то подобное? Кто-то что-то говорит, а ты чувствуешь, как колышется вокруг тебя мир.

ПИСЬМО.

Так вот, я вернулась в дом моей тетки и постояла там, оглядываясь по сторонам. Нахождение здесь, должна вам сказать, вызвало у меня довольно фиговое чувство. Я запихала большинство своих вещей в армейский рюкзак и положила его около двери. Чувство стало чуть меньше фиговым. А потом я заметила на кухонном столе конверт. Как же я его сразу не заметила?

- ЛЮСИИ –

Оно было адресованное мне – письмо от моей тетки. Должно быть, она оставила его день назад. Наверное, ждала, когда я найду конверт. Да, скорее всего, так она тогда и поступила … Да и поступала. Всегда.

Я вскрыла конверт. Там лежали два письма. Одно из Хаусманна. В нем сообщалось, что меня приняли в их школу.

Я опустилась в кресло. Потом поняла, что села в то самое кресло, в котором умерла моя тетка, и начала вставать. Но потом решила: почему нет. Я ведь тоже могла свернуться здесь калачиком вместе с ее смертью. В общем, я устроилась поудобнее и развернула второе письмо.

Оно было от моей тетки. О ней вам нужно знать вот что: почерк тетки совершенен. Он выглядит как работа пишущей машинки Викторианской эпохи. Тетка пишет на нелинованной бумаге, и все слова ложатся на нее идеально. Все симметрично. Я думаю, это связано с позой, в которой она писала.

В общем, вот что сказала мне моя тетка:

ПИСЬМО.

Люсия, милая девочка.

Конечно, это твое решение, и я отнесусь с уважением к любому твоему выбору. Однако ты должна знать, что с годами возможности не появляются так легко. Следовательно, пока ты молода, свободно получить то, что можно – вполне разумный выбор. Если эти люди предоставят тебе крышу над головой и место, где ты вырастешь, тогда тебе даже не обязательно учить то, чему они хотят тебя научить. Можешь продолжать свое образование в этих обстоятельствах, которые, ты должна признать, выглядят весьма привлекательными. А еще ты сможешь найти там подходящих собеседников. Всегда приятно, когда у тебя есть человек, с которым можно поговорить. Стоящий человек. У тебя для этого всегда была я, а у меня ты, но я уверена, что ты скоро останешься одна. И что тогда?

Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты знала - меня переполняет гордость. Не за то, что тебе удалось поступить в эту школу, а за то, что ты смогла стать той личностью, какой я всегда надеялась тебя увидеть. Мне очень грустно, что я не доживу до того, чтобы увидеть, как ты станешь полностью этой личностью, как она станет твоей неотъемлемой частью. Эта личность, чувствую я, будет достойна, чтобы ее лицезреть.

До свидания,

Всегда твой самый главный сторонник, Люси.

ПИСЬМО.

Ну, я поплакала немного, не скрою. Потом сложила письмо и запихнула в карман, а бумагу из Хаусманна положила в рюкзак.  Я встала, оглядела комнату и словно впервые ее увидела. Мой взгляд переходил с объекта на объект, и я действительно чувствовала, будто никогда ничего из них не видела. Я как будто полностью обновилась. И задумалась, что делать дальше.

Вот именно тогда я это и заметила. На задней стене… чего-то не хватало. Вообще-то у тетки моей особенно ничего и не было, как вы уже знаете. Но все-таки на задней стене дома висели старинное свадебное платье и старый костюм. Как на выставке одежды. Рядом со старинным свадебным платьем и старым костюмом была фотка в рамке. На ней два человека. Один из них мужчина. В костюме. Но на фотке костюм старым не был. Рядом с ним женщина. Симпатичная молодая женщина в свадебном платье. Этой женщиной была моя тетка.

Фотка в рамке исчезла; платье исчезло; костюм исчез. Не было ни  одной причины, по которой кто-то мог взять все это – никому не нужную старую одежду. Наверное, то был чей-то жуткий каприз.

Но я была уверена, что знаю, кто забрал вещи.

Как только я поняла это, то тут же оказалась на передних ступеньках. Я долбанула кулаком в стекло. Ничего. Я долбанула в стекло еще раз. Ничего.

К двери подошел наш домовладелец. Кажется, я вам про него уже рассказывала. 1. Он меня ненавидит. 2. Он меня ненавидит.

Домовладелец открыл дверь и посмотрел на меня сверху вниз. Он, конечно же, понял, что я обо всем догадалась.

Чего тебе?

Передо мной было достаточно пространства, и я просочилась мимо него в дом.

Я знаю, что вы сделали.

Он заорал, чтобы я остановилась, но я пробежала в следующую комнату. Кажется, это была кухня. Там, на столе, я увидела большую стопку – этот тип положил платье, костюм и фотографию в рамке прямо на кухонный стол.

Засранец!

Я схватила вещи со стола и повернулась. Домовладелец стоял, загораживая мне путь.

Он пробормотал что-то о долге моей тетки.

Я сказала, что одежда все равно ничего не стоит. И ему лучше бы меня выпустить.

Домовладелец пригрозил вызвать полицию.

Тогда я положила вещи. Я увидела, что он решил, будто победил. Выражение его рожи изменилось, стало еще безобразнее, если такое вообще возможно. Подпорченное возрастом лицо – на них мне обычно нравится смотреть, я ими даже восхищаюсь - в данном случае делало его похожим на мерзкого клоуна. В своей предполагаемой победе его рот практически плюнул в меня:

- А теперь убирайся отсюда.

Я пошла к выходу, и домовладелец схватил меня за плечо. Я попыталась вырваться, но он вытолкал меня за дверь.

Я побежала обратно в наш гараж и просто стала рыдать там, как слабая маленькая сиротка. Почему-то все это оказалось для меня уже слишком. Кто-то вроде моей тетки почитает дурацкую одежду, которую она носила миллион лет назад, просто потому, что ее жизнь - это крушение поезда, и для нее иногда воспоминания  об одном из немногих хороших событий, о ее в конечном счете бесплодной свадьбе, могут доставить ей удовольствие. И что происходит? Когда она умирает, даже это глупое маленькое проявление ее заурядности… даже это не получает уважения. Вещи забирает домовладелец, который любит собирать причудливое бесполезное дерьмо. Интересно, как давно он положил на них глаз?

Тогда я почувствовала, что мне нужно убраться куда подальше от всего этого, от истоков моей жизни. Если бы я смогла отойти на какое-то расстояние, то, я уверена,  мне бы удалось принять четкое решение. Хладнокровно и с ясным умом. В каком-то другом месте я могла бы быть наследницей идей моей тетки и отца.

Через пару минут на улице заорали сирены.

Еще через минуту до меня донесся гул голосов: люди в нашем садике.

Кто-то что-то говорил. Может, это был племянник домовладельца.

Другой голос произнес: мы обо всем позаботимся. Просто отойдите подальше.

Потом другой голос повторил: отойдите подальше.

В дверь постучали. Я подошла и открыла ее. Передо мной стояло человек десять.

Оказывается, старый дурак утверждал, будто я толкнула его и угрожала ему в его собственном доме. Не помню ничего такого, но, думаю, это могло быть на самом деле.

ЛАНА.

А потом я вдруг уже сидела с Ланой в ее машине около полицейского участка. Моя спортивная сумка лежала на заднем сиденье вместе со всеми моими вещами. И я рассказывала Лане о том, что произошло.

А произошло вот что:

Старый дурак утверждал, что я вторглась на его частную территорию. Наверное, он называл «вторжением» то, как я пришла к нему забрать свадебное платье. Но нет. Он имел в виду вторжение именно на его частную территорию. Оказывается, старик уже на всякий случай подал жалобу на нас с теткой, что мы незаконно вселились в его гараж. Они достали эту бумажку, и дело выглядело довольно херово. Короче – вот и все. Полицейский сказал мне, что старый дурак откажется от  жалобы, если я буду держаться от него подальше. Я ответила: ладно буду держаться подальше, и покончим с этим. Когда я начала говорить о свадебном платье… Я правда это сделала, то есть действительно начала маленькую мудацкую речь. Все вокруг на секунду заткнулись, и тогда я поняла, что слова мои звучат совершенно по-идиотски. Свадебное платье 1940 года? Кому да него есть дело? Поэтому я замолчала и ушла. Никто меня не остановил. Наверное, со мной все уже было ясно.

Через десять минут Лана подобрала меня. Я рассказала ей свою версию случившегося, и мы уехали. Она разъярилась сильнее меня. Я думаю, в большинстве случаев печаль как бы отнимает силы у гнева, или, может быть, они просто колеблются туда-сюда. Не знаю. Знаю только, что большую часть времени я - то одна, то другая. То есть то злая, то грустная. Нам предлагается так мало настоящих побед. Вот вопрос, на который я не могу даже толком ответить: какой победы я хочу?

ПОНЕДЕЛЬНИК.

Это было в пятницу. Последствия начали проявляться только в понедельник. В выходные я попыталась прокрасться к тетке, чтобы взять еще кое-какие вещи, но в двери были новые замки. Первую ночь я провела у Ланы, потом две в субботу и воскресенье - у Яна. А в понедельник пошла в школу.

Меня вытащили прямо из классной комнаты и отправили в кабинет директора. Конечно, я уже довольно хорошо знаю это жуткое помещение. Вот чего я не знала, так это того, что директор школы, видимо, был знаком с кем-то, кто в свою очередь был знаком с домовладельцем моей тетки. Похоже, все, кого я терпеть не могу, знают друг друга, как в каком-нибудь клубе.

Итак, в своей тридцатиминутной проповеди директор с красной рожей (он даже выругался раза три-четыре), сказал мне, что собирается сделать так, чтобы всем стало абсолютно ясно, что ничего хорошего меня в школе больше не ждет, и что мне нужно бы рассмотреть возможность побыстрее убраться отсюда. По правде говоря, мне следовало бы не только просто рассмотреть возможность побыстрее убраться из школы. Директор сказал, что у него нет права вышвырнуть меня, но он может сделать так, что мне небо с овчинку покажется, если я останусь. И он сделает это.

Я направилась к двери.

- Я еще не закончил, - сказал директор.

В ответ я послала его на хер.

Директор пробормотал какую-то хрень вроде того, что «он видел, как распростерлась вся моя жизнь - неудачи, неудачи и неудачи». Мы пытались помочь тебе, добавил он. Но тебе помочь нельзя.

Все. С меня хватит.

ПРОЩАЙ, УИСТЛЕР.

И вот я стою в холле. Давайте не  будем романтизировать ситуацию. Я ненавидела это заведение с самого начала. Итак, это был конец моего временного пребывания в Уистлерской школе.

Мне ничего не оставалось, кроме как взять лакричные конфетки, которые я скопила в своем шкафчике, швырнуть тетрадки на пол и, вальсируя, удалиться через главный вход так, словно он был моей личной собственностью. Я так и сделала. Холл показался мне огромным. Не знаю, почему. Похоже это было вот на что: обычно какие-то вещи мы не замечаем, но иногда – «бам» - твой взгляд вдруг становится каким-то странным, все кажется новым, как будто ты ничего подобного до этого не видела

Несколько ребят тянулись к первому уроку, и я заметила, что мое поведение их смутило. Один учитель попытался меня остановить и спросил, куда я иду.

Я просто рассмеялась ему в лицо.

Так просто это мне с рук не сошло.

Слушай, или ты учишься здесь или нет. Если больше не учишься, то не можешь находиться на территории школы.

Я понимаю. Я все прекрасно понимаю. Вот почему и иду туда. Видишь направление моего движения?

Да, народ в Уистлерской школе действительно разношерстный.

Я перешла улицу и углубилась в лес. Раньше мне уже хотелось прогуляться туда, но до сих пор я так и не собралась. В лесу лежали поваленные деревья, и я села на одно из них. Отсюда здание школы было видно целиком. За всеми его окнами происходили разные сцены, а рядом по шоссе сновали туда-сюда машины. Все это выглядело как вульгарная копия чего-то полезного. Фальшивая версия, от которой не стоит ждать ничего хорошего. Представьте, если кто-то покажет вам рой пчел, которые не делают мед. Какой в этом смысл, спросите вы? Да они собирают пыльцу, чтобы просто не бездельничать. Нам нравится, когда пчелы учатся любить то, что им дают. Вот что сказал бы голос, если бы решил быть с вами откровенным. Но обычно он молчит.

ЛАНА.

На следующий день Лана пришла к Яну домой и сообщила мне, что Бикман хотел, чтобы я ему позвонила. Он протянула мне клочок бумажки с его номером.

Вообще-то этот тип мне не нравится, сказала Лана. Но он, кажется, сильно разозлился на нашего директора. Так что, может, и нормальный человек.

Странно. Не знаю, почему все это так для него важно.

Меня не спрашивай.

Можно позвонить с твоего телефона?

Лана сказала, что нам нужно раздобыть телефон для меня лично.

 А то я этого не знала!

Послышалось несколько гудков, потом Бикман ответил:

1.Ему был очень жаль, что умерла моя тетка. Я сказала, что, наверное, так для нее было даже лучше. Ответ мой по сути не нес в себе никакого смысла, но я обнаружила, что это удобный способ заканчивать подобные разговоры.

2.Бикман был зол на меня из-за того, что я бросила школу. Он сказал, что директор блефовал когда обещал устроить мне веселенькую жизнь.  Директор не может особо  ничего сделать даже если он тебя ненавидит. Да и учителя не потерпят, чтобы он преследовал учеников. Я ответила: что сделано, то сделано. Я все равно ничему не училась. На это Бикман ничего не сказал.

3.Он спросил, не арестовали ли меня за нападение на старика в его доме. Я сказала, что дело тут сложное, и изложила свою версию случившегося. Это заняло чуть ли ни целую вечность. Все это время Лана пялилась на меня и качала головой.

4.Я спросила, не звонил ли директор в Хаусаманн. Бикман ответил, что звонил, и теперь, похоже, я не смогу туда поехать. Они сильно засомневались, принимать ли ученицу из группы риска. Бикман серьезно в них разочаровался.

5.  Он сказал, что переговорил со своей женой, и если мне нужно место, где остановиться, то они мне с этим помогут. Еще Бикман сказал, что ситуация моя сложная, но мне не следует махать на себя рукой. Я ответила, что у меня есть место, где остановиться, но все равно спасибо.

6.Бикман сказал, что они с женой с удовольствием мне помогут. Он повторил, что я могла бы остановиться у них и потенциально получить аттестат о среднем образовании. А потом, как Бикман был уверен, я могла бы поступить в хороший колледж. Я ответила, что мне могу больше говорить, но подумаю о его предложении.

ЛАНА.

Я стояла и держала в руке телефон Ланы. Разговор закончился. Я сказала: как же надоели все эти люди, которые стараются мне помочь.

Что случилось?

Наверное, я не поеду в ту шикарную школу.

Все не так плохо. Значит, мы можем продолжать тусить.

Ага.

Я имею в виду, если они наехали на тебя из-за какой-то фигни, то, может, эта идея все равно была хреновой.

Я просто хотела…

Как же ужасно я себя чувствовала! Может быть, даже начала кривить свою физиономию, как будто зареветь собиралась.


Лана этого не заметила. Она начала надо мной издеваться.

Этот сраный домовладелец. Он действительно свинью тебе подложил. Все, что ему нужно было сделать, это позвонить в полицию, и неважно, что случилось – ты все равно в жопе.

Лана сжала мою голову руками и взглянула мне в глаза.

Теперь ты глубокой жопе. Бедное дитя, больше никогда не сможешь ничего добиться.

Отвяжись.

Я попыталась оттолкнуть ее, но она держала мою голову крепко.

Теперь у тебя ничего не осталось. Почему бы тебе еще не поплакать?

Отвяжись, Лана.

Поплачь, детка, поплачь. В твою шикарную школу тебе не ходить.

Лана! Перестань.

Нет, не перестану. Это тебе надо перестать быть маленькой сучкой.

Она прижалась своим лбом к моему.

Никто не знает, на что ты способна. Никто этого не знает.

Лана оттолкнула меня.

Удиви их. Делай, что взбредет в голову. Насрать на них. Как ты мне всегда говоришь – все они заторчали в своих собственных башках.

Спасибо тебе, Лана.

Люсия, ты не неудачница, а просто мерзкая сучка. Так и веди себя соответственно.

Ты читала мою брошюру?

Шутишь? Я ее выучила.


МАТЕРИ.

После такой ободряющей речи Ланы мы пошли прогуляться. Примерно в полумиле от дома Яна есть отстойник, и мы отправились туда пешком. Какие-то парни в машине посигналили и медленно поехали рядом с нами. Лана показала им средний палец. Парни заржали. Наверное, им это очень понравилось, и они стали прижиматься к тротуару. Мы зашли в кондитерскую и подождали там, пока парни не уехали.

Мы смотрели в окно. Я думала о парнях и о том, как, наверное, ужасно быть одним из них. Кажется, они считают, что им обязательно нужно против всего бунтовать. И совершенно беспричинно.

Кассир в кондитерской спросил, будем ли мы что-нибудь заказывать, поэтому мы встали и ушли.

И вот тогда Лана спросила меня о моей матери. Она сделала это так, будто была погружена в какие-то свои мысли, и вдруг с ее языка сорвался вопрос:

Что это еще за дерьмо? Расскажи, пожалуйста.

О чем ты?

Вот такие наши разговоры: я что-то рассказываю про свою мать. Ты молчишь. Я что-то рассказываю про отца. Ты молчишь. Я рассказываю тебе о своем брате. Ты молчишь. А вопрос такой: что это еще за дерьмо?

Лана, что ты хочешь у меня узнать?

Почему ты не берешь меня с собой, когда ездишь к матери? Ты мотаешься туда каждую неделю.  Я совсем не против поехать с тобой.

Может, я против.

Некоторое время мы молчали. Могу сказать, что Лана немного обиделась. Но дело в том, что она мне нравится. Не хочу, чтобы Лана расстраивалась. По сути, она находится в самом конце очереди из тех людей, которых я совсем не прочь увидеть обиженными, а очередь эта довольно длинная.

Слушай, Лана, моя мать тебе понравилась бы. Точно понравилась. Но сейчас от нее ничего не осталось. Поехать… Ты едешь туда не для того, чтобы увидеть там человека. Это совсем другое.

Почему тогда ты мне о ней не рассказывала раньше?

Прекрасно. Расскажу тебе такую историю:

Мать моя была действительно дикой. Иногда ее вообще не волновали последствия. Они с теткой много об этом спорили. Мой отец тоже был прилично психованным, но только он мог держать мать в узде. Однажды они сидели в забегаловке. И я с ними тоже. Мне лет восемь тогда было. Подъехал какой-то парень на грузовике и быстро вошел в забегаловку. Даже мотор не заглушил. Мы расплатились и пошли на выход, а парень все еще стоял в очереди. Кузов грузовика был доверху загружен рождественскими  елками. Мать говорит отцу: давай быстрее. Они прыгают в грузовик. Отец сажает меня к себе на колени, и мы уезжаем. Мать за рулем несется на полной скорости до соседнего района – ужасное местечко – и там мы сбрасываем все елки на стоянку, а потом едем к эстакаде и оставляем под ней грузовик. Потом по морозу мы идеи домой и хохочем в три горла. Мать так и не поймали. Это было одним из ее достоинств - она никогда не попадалась.

Так что это одна ее черта, одна сторона.  А другая такая: по воскресеньям мать брала газету, мы садились за стол и листали ее страницу за страницей, отыскивая всякое вранье и двусмысленности. Забавно. Новую газету мы сравнивали со старыми и хохотали. Статьи мать читала с разными акцентами и пародийными интонациями. Это было моим любимым развлечением. Иногда мы звали отца, чтобы проверить, правильно ли мы все запомнили, и ему это нравилось. Я думаю, он хотел бы составить нам компанию, но видел, как здорово получается у нас вдвоем с матерью. А еще она постоянно готовила чизкейки. Хотя я на самом деле их терпеть не могу.

Звучит, как прекрасная семья, сказала Лана. Моя мамаша один конец хот-дога от другого не отличит.

Но она хорошая, сказала я. И ей удалось не умереть и не превратиться в овощ.

Люсия, перестань. Не говори так.


Если бы ты видела ее, Лана… Если бы ты ее увидела, и она была бы твоей матерью… Это было бы самое худшее из того, что ты можешь когда-нибудь увидеть в жизни.

Похоже, это Лану расстроило. Мне не стоило говорить этого, но правда есть правда:

Мы ведь не вечны, и совсем не такие, какими хотим быть. Что-то происходит - может быть, даже что-то совсем незначительное, что-то, что никто даже не замечает - и вдруг в следующий момент ты понимаешь, что кто-то кормит тебя кашей с ложечки, и, возможно, тебе это даже нравится. А потом ты осознаешь,  что кто-то катит тебя  в инвалидной коляске в комнату со стенами, увешанными коврами.


ОГОНЬ, ОГОНЬ, ОГОНЬ,

ПЕРВЫЙ.

Когда мы начинали, держу пари, вы и подумать не могли, что события будут развиваться именно так, правда? И я тоже не думала. Оглядываясь сейчас назад, я вижу, какой беспомощной девчонкой я была в самом начале. И по-моему, я продолжаю оставаться такой же беспомощной до сих пор. Беспомощность – наше основное состояние, если говорить о будущем. Не так ли?

Идея была следующая: первую пару недель я буду жить иногда у Яна, иногда у Ланы. Дальше у меня никаких планов не имелось.

Матери Ланы сильно не понравилось, что я бросила школу. Думаю, потому, что Лана сама была в двух шагах от того, чтобы тоже удрать из школы. Ее мать имела ложное представление, будто школа дает образование людям для славной и разнообразной жизни в живом современном мире. Но, как сказала бы моя тетка, не моя забота кого-то исправлять. Это означало, что вместо тоог, чтобы спорить с матерью Ланы я делала ей маленькие подарки – полевые цветочки, камешек или какую-нибудь мелочь, украденную из  бакалейной лавки. Тон ее сразу менялся от «Люсия обязательно должна вернуться в школу» до «у Люсии такие хорошие манеры, Лана». Почему ты не такая, как Люсия? Это меня вполне устраивало.

И наоборот, когда я останавливалась у Яна, все было спокойно. Он каким-то образом зарабатывает деньги – я не знаю, как именно – поэтому редко бывает дома, и ему наплевать, если я тут ошиваюсь. Если на кухне есть еда, мне можно ее есть. Яну, в принципе, по барабану. Можешь внести свой вклад потом, как-то сказал он.

А чем же я занималась весь день, если не ходила в школу, и у меня не было работы?

Сидела и записывала все, что смогла запомнить про свою тетку.  С тех пор, как она попала в больницу я записываю все, что могу вспомнить о том времени – с того момента, когда меня выперли из первой школы и до настоящего времени. Собственно, все это вы сейчас и читаете. Человек записывает события, чтобы осознать их. Тогда он может найти себе дальнейший путь.

Еще я много думала о своем отце и о том, что бы он сейчас сказал. Отец мог сказать что-то вроде: отправляйся на запад, прыгая с одного грузового поезда на другой, и стань там борцом за права трудящихся. В этом смысле он был настоящим романтиком, мой отец… Сейчас это уже никого не волнует. Если бы вы появились, например, на стройке, рабочие уткнулись бы в свои телефоны, и им было бы совсем наплевать, что вы там можете сказать. Проблема должна решаться по-другому. Но как?

В общем, я все думала вот о такой ерунде. Возможно, Хаусаманн дал мне какие-то ложные надежды, но теперь я понимала: наверное, я совершила ошибку, поверив в эти нелепые фантазии. Люсия, твердо сказала я себе, ты должна верить в неизбежное. Все остальное – херня.

Ах да, был же еще вопрос похорон моей тетки.

ПОХОРОНЫ.

У тетки моей настоящих похорон не было. В один прекрасный день ее просто кремировали. А меня даже не позвали. Я тогда плакала навзрыд, надеясь, что как-то узнаю о дне похорон. Я имею в виду - вот ты представляешь себе, что, конечно же, узнаешь, когда будут похороны твоей собственной тетки. Только это не так. Херувим  по небу не пролетит и в рог для тебя не протрубит.

Когда я пришла в похоронное бюро, у них никакой информации не было. Когда я пришла в церковь, мне сказали, что все уже закончилось. То есть все закончилось, но на самом деле ничего и не было. Мне показали, куда тебя кидают, если у тебя нет денег купить себе место на кладбище. По сути, это мусорная свалка для пепла.

Итак, вы хотите сказать, что она где-то там, заявила  я священнику.

Да.

Вместе с кучей других людей.

Да.

А собаки, кошки, другие домашние животные?

О, нет. Они идут совсем в другое место. Я не хочу, чтобы ты думала, будто …

Да не волнуйтесь, сказала я ему. О чем бы вы ни хотели, чтобы я не думала, так я об этом и не думаю.

+

Есть какая-то определенная правильность в уничтожении тела моей тетки без какой-либо церемонии. Это нечто вроде идеального конца для атеиста. Даже я не могу жаловаться – не то чтобы я думала, будто тетка моя торчала в своем собственном теле.

Тем не менее, мне хотелось устроить ей нечто вроде похорон. Поэтому я решила вот как: огонь, который я собиралась развести, будет погребальным для моей тетки. Это будет своего рода дань уважения ей и той жизни, которую надеялась вести и я.

Вопрос был только в том, как мне это сделать.

ЯН, ЛАНА, ЛЮСИЯ.

Ян и Лана никогда не могут прийти к согласию. О чем бы мы ни говорили, что бы ни планировали, о чем бы ни спорили, он всегда на одной стороне, а она на другой. Смешно, потому что большую часть времени я соглашаюсь с обоими. Я почти уверена, что они спорят просто назло друг другу. Тем не менее, есть одна штука, насчет которой они оба согласились, и дело было так:

Когда мы принялись обсуждать огонь, который я собиралась развести в честь похорон моей тетки, я  упомянула – то есть это просто вылетело у меня изо рта – что хотела сжечь свадебное платье. Почему-то мне казалось, что его надо сжечь. Если для моей тетки это  платье как бы представляло всю ее жизнь, тогда его нужно было сжечь. Просто нужно было, и все.

И тогда Лана сказала: раз я так считаю, значит, надо сжечь. Или потом я вечно буду корить себя за трусость.

А Ян сказал: мужик забрал платье и костюм. Они  были в жизни твоей тетки как маленькие святыни. Если хочешь устроить ей похороны, спали дотла все.

И я сказала, давайте не будем забегать вперед.

Мужик решил забрать их к себе домой, заметил Ян. Он отнес вещи туда. Ты же только хочешь сжечь их в честь похорон своей тетки. Но если они у него дома… В общем, кто решил держать вещи у себя дома? Все же очень просто.

Вот и я говорю, согласилась Лана.

Когда они это сказали, я вдруг почувствовала, что все правильно. Просто правильно, и все.

Итак, основной план был составлен. Я в общем-то даже не очень злилась на домовладельца, по правде говоря. Мне просто было грустно, и я чертовки устала. Это все равно что оставить роспись. Я хотела устроить эти похороны, как роспись на пепле. А потом убраться из города. Я очень долго задавалась вопросом: как же выглядит начало? И произнесла это вслух.

Может, вот так, ответила Лана.

Мы должны убедиться, что старика там нет, предупредила я.

Это легко, сказал Ян.

Он просто окажется в том же положении, что и я - без ничего.

У меня есть кое-что из этого «ничего» прямо здесь.

Лана держала мой рюкзак открытым.

Лакричные конфетки и больше ничего!

Ты и твои дурацкие конфеты, сказал Ян.

Хотя в рюкзаке еще лежало письмо из Хаусманна. Я вспомнила о нем, вдруг чего-то разволновалась, и достала его. Не знаю, зачем я до сих пор хранила это письмо. В общем, я разорвала его пополам.

И больше ничего. Все больше, больше и больше… Ничего. Я бросила обрывки письма на землю, и мы с Ланой на них станцевали. Зачем? Что вообще значит танцевать на чем-то? Не знаю. Очевидно, можно станцевать по какой-то причине, но иногда я думаю, что мы танцуем вообще без причины.

СТЕФАН.

На следующее утро случилась некая неприятность. Я спала и услышала стук в дверь. Не знаю, какой это был день. По-моему, суббота. Ян где-то болтался. Я пошла посмотреть, кто стучал. Когда я добралась до двери и открыла ее, во дворе перед обшарпанным бунгало топтался Стефан.

Стефан?

Люсия?


Я давно его не видела… кажется.

Что ты здесь делаешь?

А почему на тебе рубашка Яна?

О чем ты? Тебе что-то нужно?

Ему вправду было неловко.

Он только повторил: что ты здесь делаешь?

Эй, Стефан, я могу тебе чем-то помочь?

Передай Яну, что я приходил. Он меня просил.

Ладно.

Пока Стефан шел через двор, он почти все время оглядывался.

Мне показалось… Конечно, я уверена, что это не так, но мне почти показалось, будто Стефан полакал. Странно. А вы как думаете?

Когда я потом рассказала о его приходе Яну, он посчитал это смешным. Я забыл о нем, сказал Ян. Кажется, я приглашала Стефана войти, но проблема с таким парнем, как он, в том, что ты говоришь ему нечто подобное, а потом просто не можешь этого вспомнить. Может, ты даже рада бы сдержать свое слово, но просто не можешь вспомнить, что ты ему сказала. Да и все это совершенно неважно.

ГЕРТИ.

Я только выбралась из «Грин Галли» и, пройдя футов сорок по тротуару, услышала, как чей-то голос произнес мое имя. Довольно близко. Я чуть не побежала. Уверена, вы сможете догадаться почему.

Под моей кофтой прятались целых три коробки с лакричными конфетами!

Но, оглянувшись, я увидела всего лишь пожилую даму, прихожанку той церкви, куда ходила моя тетка. Имени ее я не знала, поэтому решила называть Герти. Так и называла когда с ней разговаривала.

Вы можете спросить, почему я так делала. Ну, ход моих мыслей следующий: если она знает с самого начала, что ее имя мне неизвестно, значит, может свернуть наш разговор побыстрее. Если же эта дама решает продолжить, от этого наша  беседа станет только смешнее. А если она решает назвать мне свое настоящее имя, значит, перед нами два варианта: а) реальное взаимопонимание, б) я притворяюсь, будто забыла ее имя и опять  называю ее Герти.

А теперь имейте в виду – я к людям всегда хорошо отношусь. Так что никаких «Ах, Люсия так непочтительна с пожилой дамой». Просто… Ну, в жизни мне приходилось вести много подобных разговоров, а жизнь наша так коротка. Тем не менее, когда я разговариваю с людьми подобным образом, я по-настоящему мила. Гляжу им прямо в глаза и улыбаюсь во весь рот.

Итак, дама подходит и заявляет, что тетка моя умерла. Ну, я знаю. Потом она продолжает: что-то о смерти моей тетки и о том, какое отношение это имеет к ней. Ладно, пусть. Вообще-то меня мало интересуют такие вещи. Дама спрашивает, что я собираюсь делать. Каковы мои планы теперь, когда я осталась одна?

Я отвечаю, что меня зачислили в академию красоты, и я собираюсь научиться хорошо делать макияж. Тогда я смогу быть «активной частью всего этого». Вот что я сказала.

Может, дама думала, что я хотела еще что-то сказать. Мои слова застали ее врасплох, и она почувствовала облегчение. Очевидно, дама решила, что я здравомыслящий человек, что у меня, типа, голова на плечах и все такое.

Думаю, ей захотелось меня обнять, но только вот мне не хотелось, чтобы она заметила коробки с лакричными конфетами под моей кофтой, поэтому я просто ушла.

ПЛАН.

Я написала план на большом листке бумаги. Лана в это время сидела рядом на кровати, следила за мной и жевала пончик.

Она сказала: если я буду жрать эти пончики и дальше, то стану жирным дерьмом, и это решит мою пончиковую проблему, потому что мой бойфренд свалит от меня из-за того, что я – толстое дерьмо, и тогда я больше не получу никаких бесплатных пончиков. Вот что называют логическим силлогизмом.

Я заржала.

Лана сказала: видишь, я и сама кое-что читаю.

А я сказала, что никакой это не силлогизм. Силлогизм это что-то вроде: все девчонки, которые жрут пончики, толстеют. Все толстые девчонки перестают их жрать. Следовательно, все девчонки, которые жрут пончики, рано или поздно жрать их перестают.

Ну, я так и говорю, заявила Лана. Проблема решается сама собой.

В одной части литка я записала имевшиеся у нас ресурсы:

Большой дом.
Сад (частично невидимый с улицы).
Зажигалки, спички.
Бензин.
Самодельные бомбы.
Порох.
Три исполнителя.
Две машины.
Два телефона (можно раздобыть еще).
Свечи.
50 метров бикфордова шнура.
Электрический взрыватель.

В другой части листка я написала заглавными буквами:

КТО ЭТО СДЕЛАЛ - БУДЕТ СОВЕРШЕННО ОЧЕВИДНО, ПОЭТОМУ  ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ НЕМЕДЛЕННО УБРАТЬСЯ ИЗ ГОРОДА, ЛЮСИЯ. ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ, БУДТО СМОЖДЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ ЖИТЬ ЗДЕСЬ.

Когда я это написала, Лана тихо пробормотала: может, я поеду с тобой?

А ты хотела бы?

Может быть. А здесь что, лучше?

Ее молчание было заразительным. Мы обе промолчали целую минуту.

Если мы собираемся убраться из города, сказала Лана, нам обязательно надо подготовиться заранее.

Она посмотрела на листок бумаги.

Люсия, ты рассказывала о рухляди, которой он завалил все комнаты в своем чертовом доме. Мне кажется, в случае пожара это ловушка.

Ты же не рассматриваешь это как развлечение. Тебе не кажется…

И этим… она все решила.

Я забыла главное правило: если хочешь, чтобы было просто, так и сделай это просто. Я могла поджечь комнату только лишь с помощью свадебного платья, и тогда все вокруг вспыхнуло бы.

Я посмотрела на свой план с его диаграммами и списками. И все перечеркнула.

Лана, человек ведь может легко проникнуться к тебе неприязнью.

Знаю, сказала она. Разве я этого не знаю?

ЯН.

Ян не вернулся ни в тот вечер, ни на следующий. Мы сидели с Ланой и Ри, и я сказала, что волнуюсь. Лана предположила, что, может быть, его переехал тягач с прицепом. Мы пошли к нему домой, и там все оказалось перевернуто. Похоже, кто-то в доме искал что-то и все переворошил.

Я сказала, что если Яна забрали в полицию, мне не очень хочется идти в отделение и уточнять этот факт. Это, наверное, не очень хорошая идея. Лана сказала, что тоже не собирается туда идти. Мы какое-то время смотрели на Ри, потому что она могла из любого козла вытянуть все, что захочет, и, в конце концов, Ри сдалась. Она сказала, что вернется через полчаса, и одолжила у Ланы ключи от ее машины.

Через полчаса на подъездной дорожке показались огни фар. Ри сообщила, что Ян в окружном отделении. Видимо, кто-то трепал о нем всякие вещи, и когда полиция перетряхнула его дом, то нашла там разные штуки. Возможно, Ян пробудет за решеткой какое-то время. Мне стало немного не по себе.

Он настоящий красавец, заявила Ри.

Почему?

Потому что не навел их на тебя.

Лана тут же затараторила, как мне повезло, что мои вещи случайно оказались у  нее дома, когда полиция устроила облаву у Яна. И не только вещи, но и ты сама. Тебе повезло, что тебя там не было.

Но ведь я еще ничего не сделала.

Ну, так и он тоже ничего не сделал.

Не знаю. Может, чего и сделал.

Люсия, тебе повезло, что тебя там не было.

Ага. Наверное. Так выпьем же за то, чтобы нам везло.

Мы допили водку, которая оставалась в пластиковой бутылке.

По дороге к машине Ри сделала небольшой пируэт. Она вдруг остановилась и присела на корточки, глядя на нас снизу вверх.

Но кто-то же донес на него? Есть какие-то предположения?

ЗАПИСКА.

В ту ночь мы с Ланой долго лежали на ее кровати и болтали. Она разволновалась, как черт. Сказала, какой же это будет сюрприз для ее матери и бойфренда, когда она просто исчезнет.

Даже записку ей не оставишь?

Ага… Твою  мать… Не знаю. А что ты думаешь?

Я думаю, надо, даже если от этого нам будет чуть хуже.

Ну да, она этого заслуживает. Я так считаю. Но Халу не скажу. Вряд ли ему будет трудно найти себе другую подружку.

Я согласилась. Вокруг него с утра до ночи вилось много девок.

Лана вдруг стала страшно деловой.

Итак, завтра пакуемся. Ты едешь в дурдом. Мы покупаем билеты на автобус на следующий день. Потом последний раз ночуем здесь.

Вот именно.

А как насчет Яна… Думаешь, он…

Такой парень, как он, доложен заботиться о себе сам.

Мы полежали еще немного. Не знаю, о чем думала Лана, но я лично думала о Люсии Стентон – о личности, которая, в принципе, скоро исчезнет. Как я буду называть себя потом? Какую одежду стану носить? В Тибетской книге мертвых есть глава, в которой рассказывается, как мертвец возвращается в утробу, чтобы родиться заново в другом месте, где мертвец реально выбирает, где ему родиться - в теле животного или человека, и в какой части света. Теперь-то я знаю, что все это просто тибетская чушь, но метафора неплохая. В общем, я лежала и думала:

Кем ты станешь, Люсия, когда больше не будешь Люсией?

ПОСЛЕДНЯЯ ЧАСТЬ.

Я написала эту последнюю часть после того, как Лана пошла спать. Теперь уже нет времени ничего записывать, поэтому я просто изложу свое последнее предсказание о том, как станут развиваться события, а потом уж пусть все будет, как будет.

Через два дня мы с Ланой пойдем на автобусную станцию и оставим в камере хранения свои сумки. Потом вернемся в дом ее матери и возьмем канистру с бензином, припрятанную заранее на заднем дворе. Вместе мы проедем на машине брата Ланы несколько кварталов и разделимся. Я пойду к дому. Она останется в машине.

Я проскользну в дом через цокольный этаж. Окно там можно открыть снаружи. В это окно я и пролезу. Когда я окажусь внутри, Лана позвонит домовладельцу из телефонной будки. Если он дома, то ответит на звонок. Лана представится дежурной  из полицейского отделения и скажет, что его машину сперли. Хотя это чушь невероятная, но мы обе уверены, что домовладелец выскочит из дома посмотреть на свою машину. В этот момент я оболью всю комнату, в которой лежат вещи моей тетки, бензином, подожгу их и все вокруг, а потом вылезу обратно через окно цокольного этажа. Пешком я дойду до места, где меня в машине будет ждать Лана. Мы вернемся к ее дому и там машину припаркуем. Лана оставит ключи в замке зажигания, а записку для матери на приборной доске. Потом мы пойдем на станцию и уберемся из города на первом же автобусе. Я думаю, мы обе боимся того, что скоро случится, но это приятное чувство. Автобусный билет доставит нас на другой конец страны. Задержишься на месте, и ты уже на мушке.

Да и вообще, что тут еще делать? Все постоянно орут: «Быстрее, быстрее!» Ну, на этот раз мы так и сделаем.

ПРОЩАНИЕ.

Лана пьяная в стельку. Я веду ее машину, хотя и не очень хороший водитель. Мы едем по Смит-стрит мимо Вентворт-билдинг, и я отчаянно надеюсь, что полиция нас не остановит. Ведь единственные права, которые у меня есть, не мои, и я не думаю, что это прокатит с копами.

Мы поворачиваем на Джеддинг, потом на Семнадцатую улицу, проезжаем Вильсон, и я вижу хорошее местечко. Произвожу некое действие, отдаленно напоминающее парковку. Канистра с бензином лежит в багажнике. Я хватаю ее и собираюсь уже идти

Эй, кричит Лана. Иди сюда.

Чего?

Слушай, перед началом боя тренер в углу ринга обычно хлещет боксера по морде. Наверное, чтобы его мотивировать.

Откуда ты знаешь?

Мой брат постоянно смотрит бокс.

Ну, ладно.

Лана дает мне пощечину.

Ужас какой. На фиг они это делают?

Не знаю. Запускаю секундомер.

Я пошла.

Я стою напротив дома, где жили мы с теткой. Когда я первый раз пришла сюда, у меня ничего не было. Сейчас еще меньше.

Теперь, когда я стою здесь, сердце подсказывает мне изменить решение. Мне хочется просто спалить наш переделанный под жилье гараж. Может, нервы… Но это не по правилам. Нельзя менять план по идиотским причинам. Я убеждаюсь, что никто за мной не следит, и перехожу улицу. Ныряю в садик. Окна на задней стене дома смотрят на меня сверху вниз, но они слепы.

Сад меня ошеломляет. Никогда не думала, что он вообще как-то на меня повлияет, но я чувствую здесь присутствие тетки. Не верю в призраков, но говорю вам – когда я вижу сад, я вспоминаю тетку очень ясно, безошибочно. Она стоит там и поправляет растения своими худенькими ручками. Но я не останавливаюсь. Иду к окну цокольного этажа и дергаю его. Оно открывается.

Солнце садится, и двор расчерчен длинными тенями. Я могу разглядеть гараж, но внутри него темно. Эта большая часть моей жизни становится все темнее, и я знаю, что светлее уже не будет никогда. Вот что такое наш мир - мы выходим за пределы вещей, и они становятся для нас темными. В один прекрасный день мы вообще больше не можем видеть их, даже очертания.

Я забираюсь в окно, проталкиваю себя внутрь дома, потом высовываюсь обратно на улицу, чтобы забрать канистру с бензином. Чтобы дотянуться до нее, мне приходится встать на стул. Кажется, что я создаю ужасно много шума. На минуту замираю, но мое дыхание и стук сердца становятся оглушительными, и с меня начинает лить пот.

Продолжаю. Сейчас, когда солнце опустилось так низко, почти весь цокольный этаж погружен в темноту. Двинувшись в сторону лестницы, я спотыкаюсь. Пол как будто бы мокрый. Но на мне же кроссовки. Значит, мокроту я почувствовать не могу.

Поднимаюсь по лестнице. Время бежит. Чувствую я себя фигово. Боли нигде конкретно нет – ни в животе, ни в башке. Просто фигово, и все. Меня трясет. Я стою, дрожу и понимаю, что не дышу. Делаю вдох, и в этот момент на верхнем этаже раздается телефонный звонок.

Телефон звонит и звонит. Звонит и звонит. Звонит и перестает звонить. Я застыла. Стою на лестнице, дышу и одновременно пытаюсь дыхание задержать.

Телефон снова звонит. Звонит и звонит. Я слышу звуки шагов. Кто-то отвечает.

Алло.

Дальше слов разобрать не могу, но снова слышу звуки шагов. Какой-то звук. Может, трубку телефона положили? Шаги направляются к передней двери. Я слышу бряцанье замка. Передняя дверь открывается и захлопывается.

Лана. Ты чудесно пьяная.

Бросаюсь вверх по лестнице и распахиваю дверь. Я практически ослеплена оставшимся в комнате дневным светом. Бросаю взгляд на по-прежнему закрытую переднюю дверь и бегу за угол в холл. Там дверь открыта. За ней нечто вроде пещеры. Я вижу брошенное на тахту свадебное платье тетки. Под ним костюм. Кладу платье на пол. Костюм укладываю рядом. Фотка в рамке тоже тут, поэтому я пристраиваю ее посередине.  Со снимка на меня смотрит тетка. Держит жениха за руку и смотрит. Здесь, в этой убогой маленькой комнате. Интересно, что она думает?

Дом старика поражает меня тем, что выглядит сейчас совершенно другим по сравнению с тем, когда я была здесь в первый раз. Кажется, он жил здесь вечно. Но при виде теткиного платья, брошенного, словно какой-то военный трофей, я ощущаю прилив уверенности. И это только начало. Ничего не имею против этого мужика, даже если он наведет полицию на кого-нибудь. Да даже на каждого в городе. От этой мысли мне грустно. Ведь вокруг очень много таких, как он. Каждый пожар – штука мелкая. А я только начинаю длинный процесс. В некотором роде вступаю в наследство. Не может быть, чтобы я была единственной. Таких как я должны быть тысячи.

Вот и все, вот и все, говорю я своей тетке, отворачиваю крышку канистры и начинаю обильно поливать комнату бензином. Бензина много, и по комнате распространяется вонь. Руки мои трясутся, и я чуть было не роняю канистру, но все-таки удерживаю. Делаю шаг назад. Дышу сквозь бандану. По-моему, похороны так и выглядят.

Давай, давай. Я стягиваю с правой руки перчатку и достаю из кармана кофты зажигалку отца. Рука моя  трясется еще сильнее, но я щелкаю крышкой зажигалки. Делаю шаг к двери. Еще один тяжелый шаг через порог комнаты.

Приподнимаюсь, словно собираясь задать вопрос. Я прощаюсь с такими понятиями, как тетки и отцы.

Я уберусь отсюда. Брошусь в бега, и, может, Лана поедет со мной. Мы отправимся в какой-нибудь уголок земли, где сможем пережить то, какие мы есть, то, что мы сделали, то, что сделали с нами. Наверное, место будет очень похожим на это. Не знаю. Я не пессимистка. Я просто смотрю на свое будущее, и у меня снежная слепота.

Вот и мое предсказание. Я думаю, так все будет, и это меня убивает.

Я уберусь отсюда, как ни в чем не бывало. Оставлю все позади. На самом деле оставлю. Я не вернусь, и никто не узнает, куда я уехала. Все должно быть именно так. Я уеду, и меня больше не будет.

Моя мать продолжит жить. Будет сидеть  в своем сраном кресле в дурдоме. Она сядет у пруда с рыбками - видит бог, ей там нравится - и будет такой же день, как и любой другой, но в этот день что-то изменится. Солнце так или иначе будет светить ей в глаза. Вверху будут плыть облака неопределенных форм.. Вдруг неожиданный шум доберется до ее ушей. Каким-то образом - кто знает, каким? - мать проснется. Она встряхнется, оглянется вокруг и вдруг поймет, кто она такая. Она все вспомнит и будет искать меня. Она произнесет мое имя своим маленьким запачканным ртом: Люсия, Люсия. Но я тогда буду уже так далеко, что не смогу ее услышать. Она будет звать, Люсия, Люсия.

Она окликнет меня знакомым голосом, но я этого никогда не услышу.