Ловцы чудовищ. часть 2

  Шоссе, влажно шурша, ложилось под колеса такси, бежала мимо обочина, украшенная огромными картонными призывами пожаловать в город. Размытый желток солнца, постепенно снижаясь, маячил в лобовом стекле. В приоткрытое окно врывался ветер, пьянил запахом майской сирени. Отмытая юная зелень буйно праздновала собственное рождение. Но праздник этот быстро кончился, надвинулся город с серыми стенами и пресным духом асфальта. Замелькали высокие дома, напыщенные, напоминающие старинные громоздкие гардеробы, в их арки высотой до пятого этажа спокойно могла въехать пожарная машина с поднятой лестницей. Широкий проспект обрамляли варварски обрезанные деревья, будто  вычурные ампирные канделябры вместо свечей увенчанные пучками свежей зелени.

     Было на удивление тепло, и, садясь в такси, Миллер снял свою вечную потертую джинсовую куртку, остался в футболке с пчелкой, логотипом London Wasps, любимой команды по регби, неожиданно для всех ставшей чемпионом премьер-лиги в этом сезоне. Он    следил, как за стеклом сменяются одна за другой картины города. Было здорово вот так вдруг оказаться в совершенно незнакомой стране, чужой, непонятной сейчас, но, возможно, при более тесном знакомстве она раскроет ему какой-нибудь свой секрет или хотя бы подарит какую-нибудь занятную картинку, которую можно будет держать в своей памяти, иногда вытаскивая на свет и заново разглядывая. Его всегда интересовали новые впечатления, новые встречи, новые люди. Во многом именно охота к перемене мест и подвигла Рэя к выбору  необычного ремесла. Погоня за новизной логично привела к охоте за неизвестностью.

     Барни, все в тех же измятых брюках и старом джемпере, спокойно дремал рядом. В дороге, в самолете, в машине или на корабле он обычно спал большую часть времени. Его, казалось, совершенно не интересовала незнакомая страна, впрочем, он везде чувствовал себя как дома. Полонски, в отличии от своих спутников закованный в безукоризненный костюм, неподвижно возвышался на переднем сидении, заслоняя плечами панораму в лобовом окне. Чем была занята его голова, Миллер определить не мог. Вечно невозмутимый поляк никого не впускал в себя дальше передней. Рэю казалось, что тот поглощен постоянной работой мысли, отсутствующий взгляд, неподвижное лицо, скупые движения. Но в каком направлении двигалась эта мысль, понять было невозможно. В дружественном или во враждебном? Это беспокоило Миллера, рядом с Полонски он терял свою невозмутимость, поэтому начинал злиться, пытался грубой подначкой вывести поляка из равновесия, но отступал, откатывался как волна от утеса.

   Помпезные здания за окном сменились более старыми, местами облезлыми, они проехали по мосту, промелькнула набережная с разноцветными   дворцами, желтый с белыми колоннами, зеленый с башенкой, красный, очень длинный, но почему-то поставленный торцом к реке. Вскоре такси подкатило к гостинице, напоминавшей развернутую книжку-раскладку, такие Рэю в детстве приносила тетушка Хизард. Машина въехала по пандусу прямо к стеклянным дверям. Внушительного вида швейцар с военной выправкой, не истребленной ни годами, ни придверным положением, преградил вход. Но вид и взгляд Полонски, первым выбравшегося из нутра такси, были, видимо, достаточно убедительны для гостиничного цербера, он почтительно сдвинулся в сторону.

                ***

    Покончив с формальностями, бросив вещи в свои комнаты и наскоро приведя себя в  порядок с дороги, Рэй и Барни постучались в номер Полонски. Нужно было выработать четкий план действий, чтобы какая-нибудь мелочь не стала причиной неприятностей, а то и провала. После того, как на сборы им был оставлен один лишь вечер, да какие там сборы, Рэй просто поехал домой, собрал в сумку свежую одежду, и все, на этом его сборы были закончены. Да, еще одно, Барни доверил ему всю сумму задатка. «Сходи, Малыш, в какой-нибудь банк, ты тут все знаешь, - сказал, - брось на карточный  счет, поделить потом успеем». А сам Барни, получив номер в том отеле, где их встретил Юзеф, сразу завалился спать, раз все равно делать ничего не надо. После всего этого Миллер чувствовал себя статистом в чужой пьесе. А примой безусловно был Полонски, это за ним коридорный вез на своей тележке два объемных и явно увесистых кожаных чемодана, это он определенно подготовился к операции, и  значит, план представить тоже должен был он.

- Заседание штаба считаю открытым, - Барни опустился в уютное кресло напротив телевизора.
   
     Он успел переодеться, теперь крепкую его фигуру украшала вельветовая песочного цвета куртка, из-под которой выглядывала белая футболка, выразительно обтягивающая живот. 

     Полонски стоял у открытого окна. Оно выходило на залив, начинавший зеленеть у берега, сюда на пятый этаж долетал легкий запах цветущего пруда. На мощеной серыми плитами площади возле фонтана бегали и кричали дети. Полонски в последний раз вдохнул запах воды и водорослей, плотно закрыл окно. Прошел по комнате, машинально глянув в зеркало, мотнул головой, откинул назад свои светлые волосы, сел напротив Барни.

   «Как заговорщики или шпионы из дешевого боевика», - думал Рэй, он, как вошел, так и стоял у двери, опираясь спиной о косяк. Потер пальцем горячий висок, заболела голова, больше всего ему хотелось сейчас расслабиться, выпить, повалиться на кровать, и чтобы тихая ненавязчивая музыка звучала, не задерживаясь в мозгу. Он взял стул у стены, третьего кресла в номере не было, и сел так, чтобы закатное солнце не било в глаза.

    Совещались не долго, собственно все было решено еще в Лондоне и без участия Такера и Миллера. Первым делом найти ребят из передачи и договориться с ними о походе в лес, туда, где они нашли следы йети. Одновременно, как официальное прикрытие купить в местном зоопарке детеныша орангутанга, этим займется Полонски.

- Ну что, Юзеф, доставай свою игрушку, - Барни выразительно пошевелил пальцами, будто нажимал на кнопки.

     Полонски открыл небольшой кейс и вытащил биопеленгатор. Небольшой приборчик Барни легко мог засунуть в необъятный карман своей куртки. Что он и проделал.

- Я прошу вас быть осторожными. Прибор очень дорогой. Фактически он существует в единственном экземпляре. И это ваша единственная возможность засечь йети, - предостерегающим жестом поляк попытался остановить Барни, - возьмите футляр.

     «Он специально сделал упор на слово «ваша», или мне показалось? ВАША единственная возможность... А у него есть ДРУГИЕ возможности?» - Рэй поерзал на своем стуле, машинально погладил пальцем бровь. «Почему, правда, я к нему все время цепляюсь? Чем он так плох, этот красавчик,» - спросил он самого себя. И сам себе ответил: «Плох, плох, есть в нем второе дно, нутром чую. Или я все-таки параноик?»

- Не беспокойся, парень, мой карман — самое надежное место. Эта штука прекрасно здесь уместится. А чемоданчик оставь себе, зачем нам таскать лишние вещи.

     Аккуратный поляк вынужден был смириться. Он бросил последний взгляд на вместительный карман, куда уплыл пеленгатор, будто попрощался с дорогой семейной реликвией, откинулся в кресле, поправил волосы правой рукой.

- Теперь надо найти ребят, - Рэй решил проявить инициативу, но Барни сразу перехватил ее:

- Верно, Малыш, может этим и займемся прямо сейчас? Тут есть телефонный справочник. Дай-ка его мне, - полистал, - Ага, нашел, - ткнул коротким пальцем в страницу, - Юзеф, звоните в Университет.

- Звоните сами, Такер, вы же у нас специалист по русскому языку.

   «Почему я уверен, что Барни не рассказывал ему про свою славянскую филологию? И почему это должно меня беспокоить. То, что мы имеем дело с серьезной компанией, я уже понял. Что стоило прошерстить прошлое Барни? А мое? Мое прошлое они тоже прошерстили? А если я скажу этому красавчику: «Вот когда я еще учился на четвертом курсе...», он сразу продолжит: «Вас, Миллер, выгнали после третьего»?  В чем все-таки я пытаюсь его подозревать? Печаль...»

   В результате двух-трех звонков охотники выяснили, что студент Евгений Кулаков живет в университетском общежитии на 5-ой линии Васильевского острова, что не так уж далеко от их гостиницы, а второй студент Иван Тарханов, в общежитии не живет, снимает комнату, а где, неизвестно.

- Прекрасно, одного пока вполне достаточно. Завтра вы его и посетите. Скажете, что вы киношники и хотите сделать фильм о поисках снежного человека, - Полонски поднял один из своих тяжелых чемоданов дорогой коричневой кожи, положил его на кровать и открыл.

     Внутри оказались два кофра, явно, для киноаппаратуры, один побольше, другой поменьше. Он расстегнул застежки на большом, там была профессиональная видеокамера Betacam, в меньшем оказались всякие причиндалы для звукозаписи, микрофон, кассетник Sony, ауди- и видеокассеты.

- Во класс! - Барни взял в руки камеру, ласково погладил ее черный матовый бок, - всегда хотел такую. Поснимаем ребятишек в лесу, а потом смоемся и займемся своими делами, - довольный то ли тем, что все складывается удачно, то ли тем, что дали поиграться с любимыми игрушками, он рассмеялся тонко и высоко: «И-и-и-хи-и!», - неожиданно и совсем неподходяще для своего объемного тела.

- Все на сегодня? Я бы не прочь выпить, -  Рэй облизнул сохнущие губы, - Идем в бар?

- Идем, - Барни опустил камеру обратно в кофр, застегнул, повесил на плечо, второй  взял в руку, - Вы с нами, Юзеф?

     Полонски, о чем-то задумавшись, пропустил вопрос, но через мгновение спохватился:

- Да, конечно.

     «О чем он все время думает?» - этот вопрос вспыхнул в голове Миллера и тут же погас.

                ***

     Рэй толкнул тяжелую обшарпанную дверь, и они вошли в высокий холл-тамбур, серые стены,  крашеные в незапамятные времена синие псевдоколонны, плиточный неровный пол, там было холодно как в погребе. Длинное тусклое зеркало, слинявшее от прожитых лет, меланхолично отражало унылую фигуру в стеклянной будке с окошечком. Комендант общаги был на своем посту. За его спиной  из стены торчали пронумерованные гвоздики для ключей, еще выше надпись на картонке грозно требовала предъявлять пропуск. Ключи коменданту никто не сдавал и пропуск не предъявлял, и сам он торчал в будочке не ради порядка, а спасаясь от вечного ворчания и ругани своей жены, заезжанной детьми, обедами, очередями, стиркой. Бессмысленное сидение комендант скрашивал полбутылкой 33-го портвейна. Она стояла на полу, как кошка, ласкаясь к его ноге.

    Барни, приветливо глядя в рельефно отекшее лицо общежитской власти, попытался выяснить, где проживает студент Кулаков. Это не имело никакого успеха, вряд ли даже пытаясь вникнуть в смысл звучащих слов, на все вопросы комендант неизменно отвечал:

– Не знаю, у нас ремонт.

     При этом лиловый, опустившийся к самой губе нос его ехидно шевелился, будто имел обо всем собственное мнение.

– Ладно тебе, видишь, тяжко человеку. Пойдем, - Рэй потянул  напарника за рукав, и они двинулись наверх по сношенным от времени каменным ступеням, надеясь встретить кого-нибудь, кто подскажет, где найти нужного человека.

    Воздух был полон разнообразными перекрывающимися ароматами, пахло сырой известкой, вареным горохом и жареной рыбой. Жили здесь и какие-то давние запахи, оставшиеся еще от той эпохи, когда в доме были дешевые меблирашки «Нью-Йорк». Сквозняк вдруг выдувал откуда-то забытые  ароматы сдобных булок, цветочной воды или слежавшейся в сундуках одежды. Но сильнее всего был запах гари и сгоревшей изоляции. Этот неистребимый дух присутствовал как постоянный теневой фон, на котором разворачивалась сложная многоплановая симфония прочих запахов. Благодаря удрученному опустошенному виду внутренностей здания  эта прогорклая тень была здесь столь уместна, что через несколько минут любой посетитель уже не замечал ее  и сам постепенно пропитывался печальной горечью. «Дом-старик, опустившийся, неряшливый, вонючий, разлагающийся живьем... Привкус  гари повсюду. Как  душок тления. Так пахнет старость, вставшая на путь финального саморазрушения», - Рэя передернуло.

– Что это у них тут гарью воняет, сгорело что ли что?

– Да похоже. Но живут же. Значит не все сгорело. Много ли человеку надо, как думаешь, Малыш?

– Мне — много. А лучше — все.

– Не жадничай, Рэй. А мне вот интересно, что тут у них стряслось. Пожар что ли?

      Да, Барни не ошибся, это действительно был пожар. Всего месяц назад плясал он по общаге расхристанным пьяным гулякой. Почему и как загорелось, осталось тайной, версий было много, но, видимо, правда никого не интересовала. Не исключено, что  старые, одряхлевшие меблирашки не снесли бесконечных ремонтов и буйного быта студентов и решили покончить с собой единственным доступным им способом. Так или иначе, а только вдруг загорелось среди дня, где-то во время послеобеденных медитаций. И черным горячим дымом заволокло тоннели коридоров. И посыпались по испуганно посеревшей лестнице студенты, спасая напоследок кто недописанный диплом, кто подушку, кто котенка. И уже некто пытается, спохватившись, развернуться, подняться назад за оставленным партбилетом, но плотный человеческий поток уносит его, беспомощного вниз на улицу. С индейским спокойствием смотрит на дым, валящий из окон, аспирант-колумбиец, его недописанная диссертация осталась в комнате на столе: «Сгорит или нет?» Но лучше живой аспирант, чем мертвый кандидат, и он остается на месте.

    А вот и самая интересная часть спектакля, да, именно спектакля, ведь теперь появились зрители: под восторженный гул стоящих во дворе погорельцев лезет из окна пятого этажа по водосточной трубе босой человек, держа непонятно как, в руках или в зубах свои кроссовки.       Не успевшие сбежать от дыма и огня студенты забаррикадировались в своих комнатах и теперь гроздьями висят на подоконниках, свистя и размахивая руками. Как ни странно, пожар сопровождался массовым весельем. Прибыла, наконец, красная машина, увешанная лестницами и шлангами, и долго не могла втиснуться в узкую подворотню. Но вот, фыркая и постанывая, втиснулась, вытянула свою ступенчатую руку к пятому этажу, и по ней покатились из горького горячего мрака  почерневшие от дыма парни, девчонки в серых от пепла халатиках, теряя на ходу шлепанцы и другие мелочи. Вниз, вниз, в объятия подвывающей пританцовывающей толпы.

    Отгорело. Закончилось яркое безумие пожара. В пострадавшем крыле с обрушенной черной лестницей бродили по колено в воде погорельцы, отлавливая в омутах уцелевшие шмотки. Вот и университетская комиссия во главе с деканом уныло топчется по копченым коридорам, озабоченная государственным интересом, не дать прытким иностранцам фотографировать дымящиеся развалины меблирашек. Разбредается народ по уцелевшим комнатам, чтобы привести в порядок свои впечатления, залить пожар в собственных душах.

     Так было. И теперь стояла общага, глядя на двор незрячими глазами выбитых окон, пропахшая тревожной горечью, но живая.

     Лестница, по которой поднимались охотники, когда-то заворачивалась огромным удавом вокруг старомодного лифта с железной решеткой. Но давным-давно, может быть во время какой-нибудь кампании в поддержку ходьбы пешком, лифт был выкорчеван отсюда, и теперь широкие кольца лестницы обнимали пустоту. Навстречу напарникам спускалась щебечущая стайка вьетнамок в одинаковых пижамках. Барни остановил их и, привлекая все свое знание русского, английского и даже международной мимики, расспросил о нахождении искомого объекта. Девушки что-то, смеясь, почирикали между собой и, наконец, объяснили, что студент пятого курса Зеня Куракоу живет на последнем этаже в 123-ей комнате. Охотники двинулись дальше, в потемках под ногами шуршало, будто шли они по опавшим листьям. Выше третьего этажа вся лестница была усыпана мелко исписанными бумажными листами. Рэй наклонился и поднял один листок.

– Что это, Барни?

– Дай-ка гляну, - Барни повернулся к большому запыленному окну на лестничной площадке, поднес листок к свету. Почитал, потом поднял еще один листок.

– Да черт его знает. Что-то про 1956-ой год. Вот видишь, дата стоит, - Барни протянул листок Миллеру, пальцем отметив нужное место.

– Что-то про то, как партия боролась с чем-то.

– Какая партия?

– Тут у них одна партия, сынок, коммунистическая. Другой не держат.

     Барни выпустил листы из рук, и они, кружась, полетели в пространство лестничного пролета. Откуда было заезжим господам знать, что это единственный экземпляр диссертации в четвертый раз написанной и в четвертый же раз утерянной вечно пьяным аспирантом кафедры истории КПСС Шмаковым. Четкие следы иностранных ботинок перечеркнули страницы победоносной истории большевизма.

   Наконец, Рэй и Барни поднялись на последний пятый этаж. Лестничная площадка была единственным светлым местом, под потолком теплились голая лампочка, висящая на протянутом откуда-то проводе. Дальше шел коридор, темный и длинный, с закопченными стенами. Покуда хватало света лампы, было видно, что черные от пепла стены украшены надписями и рисунками, сделанными, скорее всего, пальцем.

– Как в пещерах, Рэй, тебе не кажется? Помнишь в Малайзии? Где мы драконов караулили. Ты тогда еще кучу дерьма нашел, Свежее, говоришь, свежее, он где-то рядом. Ага, так и сидит возле своего дерьма, - Барни ухмыльнулся.

– Не удивлюсь, если и тут какой-нибудь дракон водится.

– Может подработку возьмем? - Барни захихикал, но Рэй не поддержал шутки.

      Узкий тусклый тоннель коридора вдалеке загибался , и там был уже полный мрак. Вдруг в этом мраке отделилась от стены блеклая тень, поплыла бесшумно и исчезла за углом. За ней туда же промелькнула вторая.

– Барни, здесь водятся привидения.

– Может, найдется объект для охоты. Пара советских привидений по сходной цене.

     Из темноты донесся всхлипывающий хохот и нарастающий лавиной звук спускаемой воды.

     Барни толкнул серую дверь, оставив на ней отпечаток ладони. И сразу уперся в шкаф, обшарпанный и рассевшийся от непосильных тягот существования. Он постучал по дверце шкафа и, услышав невнятное «да» из неведомых глубин, начал протискиваться между облезлым боком престарелого гардероба и холодной крашеной стеной. Рэй, до сих пор стоявший в мрачном коридоре, повторил этот маневр и оказался в большой комнате с двумя лишенными всякого прикрытия высокими узкими окнами. Свет падал из обнаженных окон и желтыми скошенными четырехугольниками ложился на неровный паркет, стол с кучей тетрадей, увенчанной тарелкой с куском хлеба, и четыре железные койки, застеленные блеклыми сиротскими одеялками. На одной из них лежал рыжий парень в клетчатой рубахе, вытертых джинсах и без носков. Курил, стряхивая пепел с папиросы в консервную банку, стоявшую у него на груди. Медью горела на солнце его выставленная вверх курчавая бородка.

   Скользнув по стоящим посреди комнаты незнакомцам равнодушными голубыми глазами, он немного подумал, затянулся папироской, выдохнув дым, затушил окурок в банке. Потом сел, опустив большие ступни прямо на пол в теплый солнечный квадрат.

– П-привет, - слегка запинаясь о первый звук, полусказал-полуспросил парень.

– Здравствуйте. Вы — Евгений Кулаков, - Барни улыбался, будто встретил любимого родственника.

– Мы — журналисты из Соединенных Штатов, - он протянул парню широкую ладонь, - Барни Такер.

     Рыжий пожал протянутую руку, не вставая, вопросительно глянул на Рэя. Тот отделился от монументально гардероба, потоптался на месте, но ближе не подошел, не подавая руки, назвал себя:

– Миллер.

    Решив, что роль его на этом исчерпана, Рэй снова прислонился к нагретой стенке свидетеля минувших эпох.

– С-садитесь, пожалуйста, - парень поднялся со скрипнувшей кровати, подтолкнул к Барни маленький стульчик на железных ножках, - что вы хотите?

     Барни взялся за спинку хлипкого сооруженьица, покачал его в воздухе и, не рискнув сесть, отодвинул. Прошел и сел на широкий подоконник.

– Мы видели вашу передачу о поисках снежного человека. Нас это заинтересовало. Публике нравятся такие вещи. Мы бы хотели снять небольшой сюжет о вашей экспедиции. Если вас это не затруднит. Всего один день съемок на натуре.

– Ого! И вы будете п-показывать нас в Америке?

– Разумеется.

– Это занятно.

– Вы согласны?

– В п-полный рост. Т-то есть, я хотел сказать, конечно.

– Вы покажете нам место, где нашли следы йети, немного расскажете о себе и ваших поисках. В общем, все то же самое, что делали в той передаче.

– О'кей. Может, хотите чаю?

– Чаю? Можно. Чтоб завершить «официальные переговоры».

     Кулаков, нашарив под кроватью тапочки, вдел в них свои ступни. Он поставил на тумбочку электрический кофейник, включил его в розетку и стал наводить на столе порядок. Тетради он смахнул  со стола на койку, при этом под ними обнаружилась еще одна тарелка, на этот раз с одиноким загнувшимся куском сыра. Взяв ее в руки Женя покрутился на месте, явно примеряясь, куда ее задвинуть, видимо, ничего не придумал, и поставил обратно на стол.

– Где можно помыть руки? - Барни вдруг проявил склонность к гигиене.

– Умывалка напротив, - для верности Кулаков ткнул пальцем в сторону двери.

      Рэй молча скользнул в коридор вслед за своим напарником. После яркого света, наполнявшего комнату, в мутном воздухе коридора сначала трудно было что-либо разглядеть. Но расположение умывалки угадывалось по плещущим звукам. Вход в нее был перекрыт снятой с петель дверью, на которой был приколот кнопкой листок с предостерегающей надписью: «АСТАРОЖНА! АДЫН МУЩЫНА МАЕТСЯ».  Сквозь бульканье и плеск доносилось заунывное восточное пение.

– Вот ты, Малыш,  можешь мне объяснить, почему дверь снята с петель?

      Барни задумчиво смотрел на дверь и на записку на ней.

– И чем  там бедолага мается? Пойдем лучше на кухню. Не стоит рисковать.

     Конечно, они не могли знать, что двери с петель в умывалках на всех этажах снял комендант по распоряжению вышестоящего начальства. После пожара в общаге не работал душ, трубу, подававшую горячую воду пробило, чинить ее никто не собирался, просто перекрыли, и вся недолга. А умываться можно и холодной. И прачечная в подвале, где раньше стирали, тоже закрылась. Поэтому и мыться, и стирать народ повадился в умывалках, как раз перед пожаром отремонтированных. Положили на пол самодельные мостки из бруска, чтоб в луже не стоять, повесили клеенчатую занавесочку, чтоб при открывании дверей голых тел не видать было, тазик на табуреточку, чайник с горячей водичкой, и вперед. И потекло с потолков в расположенных друг над другом умывалках... А это - уже не порядок! Вот и снял комендант все двери, не будут же эти безобразники без дверей мыться. Еще как будут, оказалось. Прислонил дверь к проему, и мойся.

     Ведомые родственными во всем мире кухонными запахами, охотники продвигались в темноте почти на ощупь. Из-за поворота навстречу им выплыл океанским лайнером высоченный негр в желтом купальном халате. Халатик был явно не по размеру и все время норовил игриво распахнуться. Обеими руками человек-пароход держал перед собой как священную реликвию огромную сковороду, на которой злобно шипели и плевались жареные макароны. В узком пространстве Рэю и Барни пришлось чуть ли не вжаться в стену, чтобы не быть подстреленными кипящим маслом.

     Кухня оказалась в противоположном конце этажа,  добираясь до нее, пришлось вновь пересечь лестничную площадку. Теперь здесь под единственной лампочкой прямо на полу сидели по-турецки пятеро, двое парней и три девчонки. У одного из парней была гитара, но он не играл, просто сидел, облокотившись на нее. Пытаясь пройти между ними, Рэй споткнулся о чью-то ногу или, может, руку. Кто-то пискнул.

– Sorry.

     Тут Миллер почувствовал, что его крепко держат за штанину, опустив глаза, он уперся взглядом в улыбающееся девчоночье лицо, светлые кудряшки, веснушки, острый носик.

– Куда спешишь, господин хороший? Не спеши, оставайся лучше с нами, будешь нашим королем.

     Рэй, конечно, не понял ни слова, но тоже улыбнулся в ответ. А она тянула его за брючину вниз, продолжая что-то говорить. Еле высвободившись, он рысью рванул за Барни, маячившим уже в самом конце коридора.

     Кухня, куда они попали,  была снабжена всем необходимым скарбом; парой несколько покореженных, как жертвы автоаварии, газовых плит, двумя столами, покрытыми замусоленной клеенкой, некогда эмалированной, а ныне пооббитой проржавелой раковиной с одиноким краном. Под раковиной стояли два двуручных жестяных бака для помоев, в этот утренний час полупустых. Под окном у батареи крутились и хихикали две какие-то совсем одинаковые девушки в спортивных штанах и длинных клетчатых рубашках. Заняты они были чем-то непонятным - совали маленькие палочки за батарею, высматривали там что-то, вроде как искали. Дотягиваясь до крана через вонючие баки, Барни спросил:

– Девочки, а что вы делаете?

     Те повернулись с улыбками шире плеч:

– Ловим тараканов.

– Собираете коллекцию домашних насекомых?

– Нет. Готовим аутодафе. Казнь заложников состоится при стечении толп тараканьего племени, дабы другим неповадно было.

– Так. Стоп. Я вроде бы все понял, но не понял ничего. Можно подробнее объяснить для убогих.

     Одна махнула рукой и вышла из кухни. А другая сказала:

– Да просто все. У нас тут житья от тараканов нет. Утром тумбочку откроешь, сначала дождешься, пока они разбегутся, и только потом туда руку сунуть можно. Того и гляди, тебя вместе с кроватью из комнаты вынесут. А мы им аутодафе устраиваем. Наловим на кухне штук пять, потом в комнате на столе сложим срубчик из спичек, тараканов туда засунем и подожжем. Они, когда горят живьем, видимо такой ужас транслируют в пространство, что потом в комнате таракана три месяца не встретишь. Уходят.

– Жесть. На биологическом учитесь?

– Нет, на историческом.

– Понятно. Взяли на вооружение исторический опыт.

      В кухню вошла та, что уходила, принесла стеклянную банку с крышкой. Девчонки вернулись к своему захватывающему занятию.

– Ну, счастливой охоты.

     Такер перевел Рэю суть разговора и продолжил:

– Подумать только, Малыш, люди не только живут на этом гибнущем корабле, но и находят себе новые развлечения. Любая из этих девиц наверняка визжала бы, закатив глаза,   при виде таракана, если бы встречала его раз в год, а тут, пожалуйста, устраивает отлов, хватая этих тварей руками. Даже меня передергивает.

– Наверное, русские — самая способная к выживанию нация. Они готовы жить, где угодно, обуючивая даже дымящиеся развалины.

– Ну да. Еще, пожалуй, найдут в этом свои плюсы. Когда живешь вот так вот, как они здесь, потерять уже ничего нельзя, и отобрать у тебя  уже нечего. Это называется «Свобода».

– Не философствуй на пустой желудок, Такер, желчь разольется. Пойдем, лучше, посмотрим, чем нас угощать собираются. Наверняка, что-нибудь необычное.

– Главное, чтоб не сушеными тараканами. Я — не пустынник, акриды — не мой рацион.

    Но Рэй ошибся. Когда они вернулись в комнату, стол был накрыт самым обычным холостяцким способом: полбанки варенья, порезанный батон, масло на блюдечке, две разномастные чашки и потемневший от крепкого чая граненый стакан. Закипающий кофейник вздыхал, что-то страстно бормотал и охал. За чаем быстро договорились, не откладывая дело в долгий ящик, прямо сейчас поехать ко второму «искателю йети» Ванечке Тарханову а оттуда — на место действия.

– Мы за аппаратурой метнемся и обратно, через час встречаемся внизу и поедем. О'кей?

– О'кей.

     Они пожали друг другу руки, уже как члены одной команды, спаянные, так сказать, одной целью, общим делом.