Сломанные игрушки века 4

                Николай Ангарцев (nestrannik85@yandex.ru)


                СЛОМАННЫЕ ИГРУШКИ ВЕКА 4    

                Возрастные ограничения: 18+.


                Each to his way I’ll go mine.               
                Best of luck with you find.               
                But for your own sake remember times        
                We used to know.               

                /Всякому его путь — я выберу свой.          
                Тебе же удачу найти.    
                Но ради собственного же блага — помни времена,
                Что мы знавали. (англ., пер. авт.)
                JETHRO TULL, последний куплет песни “We Used To Know”/ 


                Шла первая неделя января 95-го, и отрывной календарь уже потерял 4/365 своего объёма — или 5/365 — не суть важно. Я и Бабай вечеряли с остаточной роскошью, вдвоём — его 84-хлетняя бабка была отправлена рождественской индейкой младшей из тёток — под предлогом большого заказа, выполнению которого старуха будет мешать, путаясь под ногами. Пучок реек-штапиков и квадратами нарезанное ДВП в углу комнаты свидетельствовали, что заказ таки принят; выпивка на столе — что мы положили на него «с прибором». 
                Близится полночь. Сдержанно доканчиваем 0,7 водки «Barren», предполагая на этом остановиться, сжимая челюсти с суровостью китобоев. Меланхоличный поток сознания, под стать звучащей с древнего катушечника «Союз-101» (где ты, о некогда «нерушимый»?) “Still… You Turn Me On” от EMERSON, LAKE & PALMER, прерывает звонок в дверь: настойчиво и громко. Так обычно звонят две категории граждан: родственники либо бандиты, причём, финансовые издержки в обоих случаях едины. Кто бы это мог быть? — заинтригованные, мы закуриваем и начинаем размышлять (звонить, меж тем, продолжают): Дед Мороз вроде бы своё отбегал; наши «другас», беспокойные и "заводные", в это время либо нетрезвые спят в объятиях роскошных (как повезёт) женщин, либо трезвые, тоже спят, мечтая о (см. выше). В любом случае, шляться ночью — чистой воды моветон. К тому же, нынче на улицах стреляют — в городе опять революция, на сей раз криминальная.
                Устав давить на кнопку, визитёр решает подать голос, и за дверью глухо послышалось: «Вадян, б.я, открывай!» Стало легче на полтона — midnight rambler явно принадлежал к числу знакомых, хотя невнятный тембр мог быть чьим угодно — вплоть до призрака отца Гамлета, сиречь Бабая, — прям как по, мать его, ШЕКСПИРУ. Я вытащил из-под дивана и поставил рядом старинный, кованый гвоздодёр, лицом изобразив нехитрую пантомиму: «Хрен ли очкуем — иди, открывай». Запахнувшись по-шукшински в неизменный халат, Бабай потопал в прихожую. Щёлкнул замок, скрипнули дверные петли, и немая пауза повисла на секунду, прерванная затем ремаркой в духе позднего «Ленкома»: «О.уеть, ты!» — и следом теперь вроде знакомый голос завопил: «Вадян, друганелло!» — я поспешил к разворачивающейся «встрече на Эльбе».
                В коридорчике, затмив хозяина, краснощёкий с мороза, живописно обозначился Олег Кривошеев, в отпадной фирменной куртени и идиотском собачьем треухе на голове — старинный, поры совместного хождения в детсад и начальную школу, наперсник Бабая. В руках Олег держал картонную упаковку импортного пива, из кармана куртки приветственно торчало горлышко «Смирновской», а под мышкой — блок сигарет CAMEL. За версту было видно, что человек родился и вырос в правильной стране, твёрдо усвоив, как надо ходить в гости (про это даже мультик сняли). Ну, а изюминкой, вишенкой и прочими вкусностями, являлось то, что 2 года назад, Олег, бывший одним из зачинателей кооперативно-закусочной движухи (он закончил кулинарный техникум) на районе, взяв у местной братвы на развитие бизнеса 70 тыс. «зелёных», бесследно исчез. Многие тогда удивились и опечалились, но сильнее всех, понятно, кредитовавшие Олега братки.  Проведав, что они с Бабаем друганы с детства, татарина живенько вывезли на воды — не в чеховско-курортном смысле, а смысле лёгкого утопления в целях дознания — куда, сука, подевался твой кореш? Выныривая, Бабай вяло огрызался, отплёвывая тину, что он, мол, ни х.я не «Справочная», — ему, как ни странно, поверили и не утопили. И вот сейчас, этот х.ев поварёнок, доставивший немало огорчений массе народу, объявленный, к тому же, братвой в бессрочный розыск, запросто нарисовался на бабаевском пороге! 
                Чуть смущённо улыбаясь, Олег разделся — он основательно располнел, а на затылке начал лысеть, что всегда было чертовски обидно нам, кудрявым. Расставив спиртное, завели подходяще-минорных PINK FLOYD — соседи сверху обречённо, не в терцию, звякнули по батарее. Махнув по «соточке» за встречу, мы взяли по пиву и двинули гурьбой на кухню — жарить картошку, коль такое дело. Олег, с увлажнёнными глазами и расширяющимися, как жабры, ноздрями, занял ораторский угол. Мы с Бабаем закурили, готовясь прилежно слушать. И так, следуя фразеологии Бабая:   
               
ОТКРОВЕНИЯ АВСТРАЛИЙСКОГО КЕНГУРУ (интермедия в 3-х лицах и 3-х действиях)               
               
                Место действия: стандартная малогабаритная «трёшка» (одна комната изолированная, две проходных), с небольшой кухней и коридорчиком. Состав участников: ОЛЕГ и МЫ — неизменен; периодически один из МЫ отлучается за водкой; приглашённые барышни.
               
                ДЕЙСТВИЕ 1-ОЕ 
            
                Слышится хруст крышечек импортного, выменянного на страну, пива.
                ОЛЕГ. Я ведь, парни, сейчас в Австралии обитаю.
                Мы, в два голоса. Ох.еть!
                ОЛЕГ. (как всякий, долго отсутствовавший в родных пенатах, начинает материться часто и с удовольствием). Да, вот. Я когда деньги от бандюков принял, сел и смотрю на эту кучу. Думаю — и х.ля, так до конца жизни и буду кашеварить, чтобы их отработать — а на х.я? Мотану и будь что будет!
                МЫ. Ну, да…
                Олег. Но в Европе уже на наших лицензию на отстрел выдавать собираются — всех задолбать успели. И, что, парни, характерно — жиды, в основном, и чурки — но для них мы все «русские», вот так. В Штаты — безполезняк… думаю, а чё не в Кенгурятию — прикольно ведь! Океан, б.я, простор! 
                Открываем ещё по пиву за свободу передвижения, ради которой в стране и настала полная жопа.
                ОЛЕГ. Правда, с гражданством там тоже не разгонишься: если только женишься на местной, а они там страшные — пи.дец, и то, если она от тебя родит — т.е. остаток жизни страшно будет вдвойне.
                МЫ. Киваем, сочувственно и оценив юмор. Продолжаем слушать одиссею новоявленного «Блада», тыча вилками в подрумяненную картошку. Бабай ныряет в «хрущёвский» опытным мародёром и достаёт заначенные бабкой маринованные грибочки — Олег еле сдерживается, чтоб не зарыдать. «Смирновская» улетает на раз. Часам к 2 а. м. я трусцой сбегал в «ночной», благоразумно прихватив 2 «Довгани» сразу — общение намечалось быть долгим. К чести гостя, он спонсировал посиделки с широтой гастролирующей рок-звезды: открыв портмоне, протянул его мне — бери, сколько надо. Испивая первую «Довгань яблочная», у Олега обозначилась критичность ко второй, далёкой родине.
                ОЛЕГ. Не-а, парни, мы, русские, конечно, мудаки, не спорю, но они там — б.я, как дети… Решил я у них славянское кафе открыть: блины, пироги, компоты, сбитни всякие — пожрать они любят.  Прихожу в муниципалитет райуправы Сиднея — так, мол и так, хочу людей кормить — вкусно и здорово, бизнес-план имеется. Они радуются, по плечу хлопают, обещают всяческую поддержку, особливо кредитом — и просят документы. Я им временное разрешение, а там — откуда: from Russia. Они, пидоры, тут же заднюю, опа: «Sorry» — типа, никак не можем. Я им, козлам австралийским, в ответку: мол, с х.я ли, sorry-то? Они помялись для вида и говорят: был тут до вас, тоже русский — игровой центр для детей-инвалидов взялся организовать, так расписал — мы всем муниципалитетом взахлёб рыдали. Сразу, от чистого сердца, ему разовый кредит без поручительства — 250 тысяч местных баксов. И показывают фото этого «орла»: парни, а там чурбанская рожа, голимая! Я им: вы чё, пернатые, ох.ели, чурке 250 штук за раз отлистать? А они грустно так на меня смотрят: этот конь мохнорылый, оказывается, через подставной консорциум бабки обналичил и съе.ался в Монголию — а там, как на Дону — никакой, сука, экстрадиции. И в золотом расшитом халате теперь пьёт кумыс и еб.т монголок, кто помоложе. Но главное, парни, по глазам ихним видать — русским, пидоры, теперь не верят!
                МЫ. Разливаем водку по рюмкам и чокаясь, выпиваем за матушку Россию, ебавшую и не таких. 
                ОЛЕГ. Ну, вот. Три остановки от меня — пляж, красотень… Квартирку снимаю — район дешёвый, там весь бывший соцлагерь: мадьяры, юги, чехи… И негры — в знак солидарности с угнетёнными, наверное. Готовить они ленятся — а может, просто не умеют (тост за русскую кухню). Играем как-то у меня в карты по маленькой. Я-то числюсь холостым, а их жёны гоняют. Всё по-западному: каждый со своим пивом и сигаретами. Кончилось, к примеру, курево — сбегай, дружок, мы тебя подождём — а так, чтоб по-дружбански, из своей пачки угостить — хуюшки, не принято! 
                МЫ. Снова разлили и выпили, презирая их нравы.   
                Олег. А я чё-то устал от сухомятки и решил супчик гороховый заварганить — как положено, с рёбрышками копчёными, травкой хмели-сунели… Шакалы носами крутят и от карт сильно отвлекаются. Я им — можь, граждане бывшие союзнички, по супцу? Короче, навернули они по полной тарелке, что поросята и вылизали, аж мыть не надо. И по району, значит, Алекс (я там, парни, так зовусь), русский — ох.енно готовит! И покатило: на свадьбы, крестины, прочие объедаловки «шефом» зовут и башляют нормально. Не жалуюсь, на жизнь хватает. А так целый день у океана валяюсь — хорошо, б.я! Беру в ближнем магазинчике пузырёк водки, «Popov» называется — нормалёвская и не дорогая — и кайфую. Правда, целый месяц приучал хозяина магазина, чтобы он, длобо.б, не заворачивал бутылку в бумагу — на пляже х.й найдёшь, куда выкинуть, и местные дауны вдобавок косятся… Зае.ался объяснять, что я не в гости, а чисто сам на сам… С трудом, бл.ха, но всё ж дошло.   
               
                ДЕЙСТВИЕ 2-ОЕ
               
                Утром мы размялись оставшимся пивом, сделали могучий, вобравший в себя всё, что было в холодильнике, омлет. Подкрепившись, гость продолжил.
                ОЛЕГ. Я ведь родакам тоже ничего не сказал, когда сваливал. Переживал, понятно — пару открыток послал, что живой-здоровый. А тут гляжу в газете — скидки на тур в Россию: Москва – Петербург, 4 дня. Цена выходила божеская — по их деньгам, понятно. Я как в Австралию приехал, с дуру «бэху»-кабриолет купил — на х.я, спрашивается? — всё равно не езжу, на пляже бухаю. Вот я её словаку задвинул и тур выкупил. А как в столице приземлились, я гиду 200 баксов — в Питере, мол, встретимся, и сюда: чё я, как Ленин в Мавзолее шлангом лежит, не видел? Да, у вас тут, конечно, жопа… Короче, парни, допиваем, и я к старикам (они жили в Бабаевском дворе, прямо напротив), но тот уже настраивал гитару.
                БАБАЙ. Олег, погодь, я как раз песню про эмигрантов сделал (задушевно поёт; я бегу за очередной): «Надоела мне жизнь эмигранта, речь чужая, хочу на покой. Купола, золотые иконы, что написаны Божьей рукой…»
                ОЛЕГ. Рыдает. 
                К обеду так захорошело, что Олег решает приготовить классического «табака», и мы дружно вываливаем на улицу. Встречаем у киоска покупающих сигареты, двух знакомых по секс-ристалищам, отпадных девах-художниц. Соблазняем грядущими цыплятами с поджаренной корочкой. Девчонки с радостью принимают приглашение — отчетливо предвкушается групповуха. Олег неприлично, как иностранец, сорит баблом — девчонки видимо хороши и предположительно безотказны. И стоит признаться, они не подкачали: на «Союз» водрузили катушку с «вечнозелёными» BONEY’M, и под “Rasputin” лифчик полетел прямо Олегу в лицо, а соседи обречённо взялись выбивать SOS по магистрали отопления. Высокая, рыжая Маша так возбудила в госте тоску по Родине, что он, махнув рукой, снова остался. Мы же с Бабаем по-братски разделили Олю — или Галю? Под занавес, хохоча и поливая дамочек ликёром, под гимн французских импотентов «Эммануэль», сообща устроили на Бабаевской тахте подобие «хлыстовского» свала, — было весело и скрипуче; он потом долго и нудно жаловался мне, что с той поры, у него во время сна постоянно прилипает к лежбищу одна и та же часть тела. Выслушав, я посоветовал не маяться дендизмом и спать в трусах.   
               
                ДЕЙСТВИЕ 3-ЬЕ
               
           Проводив девчонок на такси, снова уселись на кухне. Я заварил настоящего «чифиру», навыками приготовления которого со мною поделился некто Семёнов, единственный в нашем дивизионе всамделишный «дисбатчик». Осторожно откусывая «Сникерс», мы пустили кружку по кругу — стоит ли говорить — Олег проникновенно припадал к «посуде», вздрагивая от жаркого запаха и горького вкуса Родины. Закурив, взялся за продолжение.
                ОЛЕГ. Да, парни, а самый прикол вышел с негром — здоровенным, бля, по имени Марвин, значит. Я, когда от мадьяра квартирку перенял, тот меня честно предупредил: «Алекс, мол, кабельное ТВ оплачено на 2месяца вперёд, потом всё — только за башли». И точно, ровно 2 месячишки проходит — и х*як, на всех кнопках одни полосы, а показывают только 3 канала — общенациональное, значит, телевидение. Скукотища, парни, п**дец какая: на одном цельный день папуасы ихние скачут; на другом спорт, но всё, видать, для крепко еб***утых — то кольца на палки накидывают, то по столбам, какой-то х*йнёй обмазанной, лазают, то камни на загривке бегом таскают — ни хоккея, ни, б**дь, футбола — дикие края, одним словом. А на третьем — прикиньте, весь день сидят два белозубых манекена, и на фоне скачущих кенгуру читают австралийские новости, — а уж там жизнь кипит, нема базару!
               
              Молча выпиваем за неожиданный информационный голод в странах развитого капитализма.
               
                ОЛЕГ. Короче, е*ал я такую нужду — без порнушки и СТАЛОННЕ как-то скучновато стало… Выхожу в коридор, а там — он, значит, ящик распределительный на стенке, открываю: вот они, провода — мои отсоединённые, аккуратно так заизолированные, а с другой стороны — в квартиру напротив, к этому гуталиновому Кинг-Конгу, прямиком. Ну, думаю: «Chupar mi grande rojo miembre!» /Сосите мой большой, красный х*й! — исп./ (Олег мечтал осесть на земле СЕРВАНТЕСА и ДОМИНГО, поэтому прилежно изучал испанский) — беру свои концы и за 5 минут подвешиваюсь к негре — просто, «в накидку». И жизнь, сука, наладилась — только баскетбола, бляха, многовато, — но ничего не попишешь. Я, кстати, с одним местным «наци», там есть и такие, в баре как-то разговорился и про «провода» ему за текиллой задвинул — так он со стула чуть от смеха не упал, «гитлерюгенд» пи**анутый, — первый раз говорит, слышу, чтобы в Австралии белый негра поимел — обычно наоборот! Вот он мне и объяснил, с чего негры по «баскету» так прутся и так здорово в него играют, — это у них в генах, потому что они сотнями поколений прыгали к пальмам, срывая верхние бананы, нижние-то сразу обрывали, — и кто умел прыгать, выживал и размножался, а кто нет — sorry, — так и закрепилось, бл**ь, эволюционно. И надо же, раз как-то этот черныш заскакивает ко мне за какой-то х*йнёй, а меня телек включен, — и этот дебил загорелый радостно так палец большой поднимает: «Во, Алекс, классные каналы смотришь!» — а я в ответ улыбаюсь, но про себя думаю: «Бл**ь, смотрю, какие ты выбрал, хуля тут!» — но совесть, парни, маленько меня заела.
                МЫ. Стоя выпиваем за отличительное качество русского человека.
                ОЛЕГ. А чтобы совесть не глодала, думаю, как-нибудь угостить надо негра (тост за дружбу народов). И вот, прикиньте, ковыляю с пляжа, а эта х*ёмбала огромадная гордо так навстречу вышагивает, а в каждой руке у него по три бутылке пива. О, думаю, ништяк! — подкатываю: «Хай, Мартин, говорю, бухануть решил?» А он, прикиньте, пацаны, на полном серьёзе, да так трагично: «Да, Алекс, я поругался с боссом и сегодня напьюсь в стельку!» Я недоверчиво на пиво тычу: «Этим, что ли, в стельку?» А он, Чиполино чернявый, торжественно, как знамя, бутылки в руках поднимает: «Йес, Алекс, в хлам!» — ё*аный цирк, чес слово! Ладно, говорю, а можно мне с тобой — тоска, говорю, по Родине заела! Он, конечно, ни х*я не понял, но разрешил. Я, значицца, литруху запотевшую, беленькой, что приготовил заранее, сразу притаранил, но, сука, хорошо пошла под сальцо, — у нас хохлы на районе обитают — сало, бляха, делают, ум отъешь (чокаясь, выпиваем за братский народ, ошибочно от нас отколовшийся)! — и я ещё за одной ночью сбегал. Утром, прикидайте, этот баклажан башку еле поднимает и хрипит: «Алекс, визитка в куртке — позвони на фирму, скажи, я сильно заболел; нет, скажи я умер — fuck их всех!» Я тут омлетик под «битлов» по радио (She loves you, yeah–yeah…) соорудил, за пивасом сбегал — и негра, гляжу, восстанавливается потихоньку, — а то умирал, сука, по-настоящему — я аж перепугался… Но главный прикол, парни, не в этом. С того дня, где я ни иду, этот дядюшка Том мне проходу не даёт — как завидит, папуас 2-хметровый, рукой машет и на весь двор орёт: «Алекс, ком хиа!» Я подхожу, а он, паханом, значит, в компании своих, чернявых — все в рубахах, на жопах узлами завязанных и обязон, с баскетбольным мячом. И он так снисходительно, словно вождь: «Алекс, друг, скажи этим fuckin’ ниггерам, что мы с тобой раз выпили три — три! бутылки водки!» — вот где Чингачгук е**ный! Я киваю: да, мол, было дело. И этот х*й сияет, что ботинок начищенный: «А, ниггеры, что я вам говорил: с русским мы грохнули три пинты водки!» — и те хором, как воробьи: «Oh, shit, God damned, motherfuckers!» — ну, чисто дети, ей-богу!               
                МЫ. Пьём за счастливое детство.
               
                ФИНАЛ
               
                Но пьём вдвоём с Олегом — Бабай куда-то подевался. Олег, устало прикрыв глаза, спросил, какое сегодня число; я честно ответил, что гениталии его знают. Наморщив лоб, австралийский подданный принялся считать, мрачнея с каждой минутой вычислений. Подвёл итог протяжно-изумлённым «Еба-а-ать!» — из подсчётов следовало, что вылетать ему завтра утром — а до родителей он так и не добрался. «Опа!» — задорным ковёрным на манеже, в проёме кухонной двери объявился радостно скалящий зубы, Бабай. Оказалось, в момент наивысшего пафосного накала истории про негра — т. е., когда Олег упоил огромного нигероса в усмерть, Бабай преисполнился великодержавной гордости, что было вполне ожидаемо от поволжского татарина, и резво метнулся за «стекляшкой», благо спиртное на столе заканчивалось, Продолжая цирковые аллюзии, Бабай жестом лучшего из учеников КИО извлёк из бездонных карманов своего модернового пальто, бутылку пиратского (по происхождению и по содержанию тоже) пойла «Слинчев бряг». Мы молча, понимая серьёзность момента, разлили. Олег опрокинул в себя рюмку, икнул и поперхнулся (последовательность могу и перепутать — много воды утекло; водки тоже): его организм, изнеженный австралийским бризом, очевидно отвык от конских доз алкоголя, да ещё сутками напролёт. С решимостью в очах подвижника на схиму, он тихо молвил: «Всё, парни, хорош… пойду», — и сделал попытку подняться. Мы, оценив силу характера, не чокаясь, выпили за него. В прихожей во время одевания, его нещадно мотало и он, не переставая, бормотал: «Вадян, посылку обяз вышлю: “казаки”, бля, настоящие — все ковбои усрутся от зависти…» Кое-как одевшись, он нахлобучил идиотский треух задом наперёд, что сильно на облик не повлияло, поднял по-ельцински руку и вышел. “The prodigal son returned home” — так вроде у БОСХА?
               Мы курили, стоя на кухне у окна, наблюдая, как Олег, с трогательно-нетрезвой непосредственностью, преодолевал 400 метров по прямой до родительского подъезда. Как счастливо опрокидывался навзничь в пышные сугробы — их не убирали — уже январь, значит, скоро весна, и сами растают. Вставал, качаясь, ронял треух. Нагибался и поднимая, основательно зачерпывал в него снег, — и таким нахлобучивал на голову. И упрямо шёл вперёд, ведомый неугасимой звездой сыновьей любви… Снег, снег беззвучно падал, как занавес.
               Глухо, но с патетической грустью, Бабай, не поворачиваясь ко мне, произнёс: «Жалко мне его, Коляныч… где в этой сраной Австралии он так в снегу поваляется, а?» — и столько в его голосе прозвучало дружеского сочувствия к Олегу, что я лишь вздохнул в ответ: «Да нигде!» — и только тогда подумал, что за эти 2 чумовых и весёлых, пьяных дня, Бабай ни словом не обмолвился, как его чуть не утопили за Олеговы косяки. Бабай и вправду умел дружить —  made in USSR, хрен ли там, без дураков — не то, что нынешнее полупедрильное поколение офисных стукачишек, готовых на любую подлость за 10% надбавки.
               С Олегом я больше не встречался ни разу. А Бабай — его не стало через 4 года; я как раз вернулся от матери из Беларуси — чтобы выкопать могилу, единственному за свою жизнь, настоящему другу — на их, мусульманском погосте.
               …Slowly upstairs, faster down. Then to revisit stony grounds
                We used to know.