Радуга

Галина видела радугу редко, и когда на небе возникал феерический мост, замерев, подолгу смотрела наверх. Что он знаменует в её жизни, что предвещает?

В этот раз радуга была какая-то слабенькая, оборванная. Упиралась в тёмное облако, зависшее на небосклоне, и сердце женщины холодело от страшного предчувствия. Уже третий день она металась, не зная, как остановить беду. Подсознательно чувствовала – несчастье произойдёт на дороге. Но где и когда случится авария – завтра, через неделю, год…- не ведала. Информация была закрыта от неё.

«Если удар придётся слева, перекину дочку на соседнее пассажирское кресло. Если сзади – то вперёд, к водителю»,  - как в бреду повторяла Галина. Про себя она не думала. Материнское сердце подсказывало – под угрозой жизнь ребёнка.

С утра, на прогулке Ульяночка вдруг вспомнила пёсика, который погиб от чумки год назад. Его кличка была Грум, но девочка почему-то называла его Годик. Он и прожил ровно год.

- Улечка, Годик у Дедушки Мороза, - ответила мать ребёнку. Не могла же она сказать малышке, которой едва исполнилось три с половиной года, что собака умерла.

И тут Галину «повело». Всё поплыло перед глазами и в голове прозвучало: «Как бы Улечка не отправилась к Дедушке Морозу!». Женщина, спешившая за дочкой, сновавшей по саду, резко остановилась, схватилась рукой за грудь, охнула и замахала рукой, словно отгоняя плохое: «Нет! Нет!»

- Ульянка, поехали со мной! – позвал дочку отец, направляясь к машине.

- Я с вами! – Заспешила Галина.

Она никому не говорила о своих страхах. Да и кто бы ей поверил. Мало ли что выдумает глупая баба! И вот она уже сидит в салоне микроавтобуса, крепко держит малышку на руках.

- А ты куда собрался, Саня?

- В аэропорт, билеты отметить.

Саня – лётчик, командир экипажа. У них там свой порядок с билетами. Только вчера сознался жене, что собрался лететь к брату, погостить, показать долгожданную дочку. Знал, что Галина категорически против того, чтобы девочка летела в самолёте, подолгу ехала в машине из аэропорта к родне.

Женщина поджала губы, помрачнела и молча пошла собирать вещи в дорожную сумку. Замолчала она во время беременности, когда Саня вернулся с отпуска, где встретился с матерью своей первой жены, переступил порог и вдруг начал орать на

Галину, бросившуюся было к нему от радости, что любимый вернулся: «Ты, шлюха, наверно, гуляла тут со всеми, пока меня не было!» Галина остолбенела на полпути, глаза её расширились, она побледнела и, прикрыв рукой, словно от удара, большой живот, выпрямила спину, повернулась и пошла на кухню: «Мой руки, есть иди».

С тех пор молчала. Взгляд её стал холодным, голос чужим, безразличным. Обращалась она к мужу редко и только по делу. Саня понимал, что он гад, ведь рванул в отпуск на машине вместе с любовницей Ксюшкой, женой своего близкого друга. И бывшая тёща привечала его в надежде, что вернётся зять к дочке, простит. На пару гуляли ведь: она налево, он направо. Наколдовала, наверно, что-нибудь…старая ведьмачка. С чего бы он набросился на Галину? Жил с ней как в раю.

Но было поздно. Стены рая рухнули в один момент. И даже рождение желанной дочери не вернуло прежних отношений. Напряжение росло. Казалось, что их жизнь превратилась в огромный нарыв, который вот-вот лопнет.

И сейчас она сидит, держит на руках Ульяну. Чужая. Почему-то бледная. Вроде не больна. Напряженно смотрит в окно автомобиля. К чему волноваться? Он все правила дорожного движения наизусть знает, водительский стаж у него огромный, реакция что на земле, что в небе… На самолёте на коробок спичек на спор приземлялся, а уж за рулём авто – ас. И погода – класс, вон радуга даже светится…
В аэропорт Саня пошёл с дочкой, жена осталась в машине. Оформил документы, вернулся обратно. Возвращались домой по объездной дороге. Трасса за городом не перегружена, путь короче. В районе дач – пробка. Откуда? Не понятно. Вот радость – жечь соляру… Время тянется. Дочка на руках Галины пригрелась, заснула. Галка всегда горячая как печка, только глаза холодные… Да и хрен! Баб что ли мало! Гроздьями ему, Сане, на шею вешаются. Любую выбирай.

- Что делать будем, Гала? Затор какой-то. Не движемся.

- Выключай двигатель. Чего горючку жечь? Колонна тронется, заведёшь. Спешить некуда, ребёнок спит.

Сказала, а у самой в голове – чушь какая-то. Напялила босоножки на платформе, сидишь, не знаешь, как ногу поставить – так и поломать недолго, дёрнется машина и – всё. Ну, вот, вроде пристроила ступню на бок. Надо было ж эти копыта надеть. Да где там, спешила в машину сесть, сунула ноги в первое, что под руку попалось. Всю дорогу молилась, просила защитить от беды. Только когда выехали на объездную дорогу, подумала, что тут-то всё будет спокойно. «Пробка» рано или поздно рассосётся…

Она расслабилась, удобнее уложила на руках ребёнка, посмотрела в окно. По встречке ехали два автомобиля - белая «Нива» пошла на обгон «джипа».
                                    *   *   *
Сознание возвращалось обрывками. Вот её везут в операционную. Провал. Какой-то парень дышит ей в лицо, навалился на грудь и тычет иглой в подбородок.

- Сейчас наложу несколько стежков, потерпи.

«Тебе только валенки штопать», - думает Галина и вновь отправляется в никуда.

Очнулась ночью. Свет выключен, всё кажется серым. Её кровать стоит впритык к крашенной фанерной перегородке, напротив – стол медсестры. Серый Саня в одних плавках выходит из-за перегородки, направляется к столу, садится на стул, стоящий рядом.

«И на старуху бывает поруха!» - голос у него тихий, звук пропадает.

- Что ты говоришь? – переспрашивает Галина, но Санина речь становится всё невнятней и невнятней. Он замолкает и возвращается за перегородку.

Утром женщина вновь услышала голос мужа. Теперь уже из-за перегородки.

- Галя?

- Ты же вставал ночью, разговаривал со мной.

- Я не могу вставать. Это не я был. Тебе показалось.

Странно…Галина слегка повернула голову. Соседка сидит на кровати и безучастно раскачивается всем корпусом туда – сюда. На улице под окном подпрыгивает, пытаясь заглянуть в палату, красавец в военной форме - муж. Радостно машет букетом цветов, что-то кричит, но женщина не реагирует.
Подошла медсестра.

- Дай-ка я тебе укольчик сделаю.

Обернулась на Галину соседку.

- Тоже в аварию попала. Ни одной царапины, но никого не узнаёт. И его не узнаёт.

- Наверно, так нагадил в душу, что она и знать не хочет его, - думает Галина. - А может, и нет. Кто знает… Нет, всё-таки нагадил.
                * * *
В общую палату Галину перевели на следующий день. Саня попросил поднести к нему «любимую жену» на носилках, и два запитых грузчика пошли выполнять просьбу.

- Ну, ты…блюди себя! – только и нашёл что сказать Саня. Галина усмехнулась – прямо-таки любимая…Срочно полюбил. А вслух еле вымолвила высохшими губами: «Как же я буду блюсти себя, если меня по всем углам голую таскают».

Всю дорогу она пыталась удержать одеяло, спадающее с обнаженного тела. Но грузчики трясли носилки и круто задирали их на лестнице, из-за чего Галина несколько раз теряла сознание.  Наконец-то её выгрузили на койку в тесной палате на шесть человек, напоследок тряхнув так, что у бедной женщины начались галлюцинации.

В воздухе появилось облако из халвы, и из него стали выныривать зловещие рожи. Решив, что сходит с ума, Галина в ужасе закричала:

- Немедленно пригласите психиатра!

Через несколько часов по направлению к её кровати приплыло другое облако – белое. Затем «включилась» резкость, и милый человек в халате проникновенно произнёс:

- Что вас беспокоит?

- Вы психиатр?

- Да.
- Убрать! – ткнула она пальцем в воздух. – Я не могу сходить с ума. У меня – дети.
                 * * *
Саню со сломанной ногой положили в соседнюю палату. Ухаживала за ним его старенькая мама, пару раз приезжала Ксюшка с пирожками, но Саня повёл себя так, будто между ними ничего и не было, и та пропала. Да и как мог он предстать перед мужиками в палате, врачами и медсёстрами в роли заправского сердцееда, когда все смотрели на него совсем по-другому. О страшной аварии на объездной говорила не то что вся больница – весь город.

За Галиной, распластанной на вытяжках, ухаживали её мать и сердобольная санитарка Вера. Однажды пришла тётка по отцу - медсестра, показала матери, как ухаживать за пострадавшей, и больше не появлялась. Судя по тому, как избегала встреч с Галиной её многочисленная родня, женщина поняла, что выглядит она, мягко говоря, плохо.
Зато приехала прямо с самолёта коллега, вернувшаяся из отпуска. Глянула на истерзанную Галину, заторопилась и на следующий день привела в палату священника – исповедовать и причастить больную. Вряд ли выживет.

«Так, сломаны позвоночник, рука, нога, лицо - думала Галина. Ничего, врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! Вылезем. Тысячи людей ломают руки и ноги. Всё срастается. Это не страшно. Позвоночник? Надо надеяться. Лицо? У организма есть информационная память. Будет стремиться к норме. Всё выровняется.

Шевелиться она не могла. Тупо смотрела в потолок. Привыкшая крутиться как  веретено, лежала сейчас как бревно. И неизвестно, сколько придётся лежать ей ещё на больничной кровати, не шевелясь, с подвешенными ногой и рукой.
С этим надо кончать. Иначе действительно можно чокнуться. Представь, что весь мир такой. Вот только такой, и всё. Такая вот форма жизни. Никакой трагедии нет. Все люди живут именно так, лёжа на кровати и глядя в потолок. И что я буду делать? Наверно, путешествовать. Мысленно.

Голоса притихли, изображение расплылось, и внутренний видеоряд начал демонстрировать Галине картины другой жизни. И этим можно было заниматься часами.
Одно удручало её. Как Ульяночка?

- Девочка в детской больнице, всё хорошо, но туда не пускают, там карантин,- как понаписанному долдонила мать дочери. И чем больше приходила в себя Галина, тем меньше верила этим словам.

В палату пришёл сотрудник УВД, стал расспрашивать о случившемся. Женщина с трудом произнесла:

- Я ничего не помню.

Друзья принесли радиоприёмник. От телевизора больная отказалась – большая нагрузка на глаза.  На выходные вся палата отпросилась по домам, постираться, помыться. Осталась только она, Галина. Приёмник потихоньку работал, солнце светило в окно, и  мелодии согревали душу. Вдруг Галя заметила на плече какой-то крутящийся белый шар, словно сотканный из сжатого воздуха. Женщина начала поправлять съехавшее одеяло, и шарик покатился по нему к оголившейся ноге, подвешенной на растяжке. Она засмеялась:

- Какой же ты любопытный! Ничего там интересного нет.
Тут зазвучала незнакомая песня, очень милая и приятная, и шарик выкатился на середину палаты, вытянулся столбиком и, переливаясь белесыми потоками, начал танцевать.

- Спасибо, миленький, - прошептала Галина и улыбнулась столбику изуродованным ртом.

Что это было, она не знала. Может быть, видение, вызванное её состоянием или приёмом лекарств… Так или иначе, но танцующий дух принёс в тоскливое больничное бытиё Галины какую-то надежду на выздоровление, скрасил унылую жизнь, наполненную болью и унижением. И она впервые за долгое время почувствовала какие-то отголоски счастья.

Шёл уже второй месяц, как Галина лежала бревно - бревном, не шевелясь и почти не разговаривая. Соседки по палате не подходили к ней, боясь потревожить или потревожить себя. Мать сокрушалась – дочка совсем не ела. Проглатывала только бульон, даже перемолотыми мясом и овощами давилась. Исхудала до неузнаваемости. Со стороны казалось, что тело без лица только дышит, но страсти, неведомые постороннему глазу, продолжали кипеть в нём.

Галина думала о своей семье, о непутёвом муже – выпивохе и ходоке. Что как она ни старалась сохранить нормальную обстановку в доме, ничего у неё не получилось, потому что семью можно строить только вдвоём и только на любви. А Саня с первой же его изменой стал ей не интересен, и она своими руками была готова отдать его хоть Ксюше, хоть Настюше. Ей было всё равно. Терпела его ради Ульяночки, которая сильно гонялась за отцом. Но скрытый конфликт никуда не делся, он зрел и зрел как безобразный фурункул, наливался гноем и ждал момента, чтобы лопнуть и разлить свою вонь. Вот и лопнул…

- Мама, как Ульяночка? Носочки надо отнести ей, кофточку тёпленькую.

- Всё хорошо, Галя. Но нас туда не пускают, в детской больнице карантин.

- Мама, нет её там…

Пожилая женщина вздрогнула и, зажав рот руками, ринулась в больничный коридор из палаты. Галина тоже беззвучно заплакала, сжимая изо всех сил губы, чтобы соседки по палате не слышали её рыданий.

Они никогда не говорили с ней о том, что произошло. Жалели, осуждали – кто знает… Ей было всё равно, не их это дело. Это её жизнь с ошибками, потерями, болью… Её.
Галина беспокоилась о старшем сыне – она не видела Павлика с тех пор как села в машину, ехавшую в аэропорт. Ещё её волновало, отпели ли в церкви дочку, был ли на ней крестик. И, узнав, что крестик куда-то исчез, послала мать в церковь, узнать у священника, что нужно сделать в этом случае. Теперь она думала о том, что это душа её малышки приходила к ней в палату на сороковой день. И тот воздушный танец был, по сути, прощальным подарком её дитя.
                * * *
Галина немного окрепла. Её повезли на очередную операцию. С анестезиологом не повезло. Врач оказался преподавателем медучилища и привёл с собой группу студентов продемонстрировать, как делать наркоз через пищевод. Он грубо заставлял несчастную со сломанными челюстью и лицевыми костями глотать зонд со шприцем. У Галины ничего не получалось и она ненавидела свою немощность, не позволяющую ей встать и бежать подальше от этого бездушного садюги в белом халате, из этой  холодной операционной, пропитанной лекарствами. Казалось, их запах пробирался до основания желудка и бил по мозгам.

Наконец «фокус» удался, она отключилась. Наркоз перенёс её на некий кубик Рубика, где она лежала распластанная на одной из панелей. Кубик перещёлкивался, панели ехали в поисках комбинаций, и на них соединялись с ней, Галиной, врач и медсестра.

- Я что, буду инвалидом? – спрашивала больная персонажей в белых халатах и не получала ответа. Её обволакивали медицинские запахи и кубик продолжать щёлкать….

Через день приехал стоматолог, зашинировал челюсть, связал верхние зубы с нижними проволокой, внимательно посмотрел на свою работу и вынес вердикт то ли себе, то ли Галине:

- Стало ещё хуже.

Она разговаривала с матерью сквозь зубы, пила бульон через соломинку и слушала рассказы соседок по палате. Бабулька с кровати напротив во время войны с фашистами оказалась на оккупированной территории. Их село угнали в немецкий плен. Вместе с матерью бабу Таню, тогда маленькую девочку, отправили на поезде в Латвию, в рабство. Там пленных распределили по разным семьям, но к счастью, в одном населенном пункте. После победы мать быстро нашла дочь, и они вместе вернулись домой. Такой вот хэппи энд.

Повезло, думала Галина. А вот в её войне без потерь не обошлось. И ребёнка потеряла, и сама через мясорубку прошла. Или ещё не прошла….
                                                  *  *  *
Галину выписали из больницы и привезли в квартиру матери, где её ждал Павлик. Саня жил дома, и за ним продолжала ухаживать свекровь. Он уже прыгал на костылях, позванивал по сотовому жене, интересовался  самочувствием.

Пошёл четвертый месяц, как Галина продолжала лежать в кровати. Она слегка поворачивала в сторону голову, шевелила руками. Да слушала сына и слушала щебет попугайчиков, снующих по клетке. Их подарили дочери аккурат пред аварией.
Пашка подогревал ей еду, расправлял на груди Галины одеяло, расстилал полотенце и ставил сверху тарелку. Женщина ела медленно, быстро уставала, но всё  равно это было её достижением.

- Мам, у меня ботинок порвался.

- Возьмите денег и сходите с бабушкой на рынок.

Паша задумался. Бабушка складывала деньги, которые получала по материному больничному. Говорила, что они пригодятся, если нужно будет оперировать лицо.

- Ма, а у нас есть большая иголка?

- Конечно, сынок. В стенке под секретером ящичек, там шкатулка. Найди толстую цыганскую иглу. Решил ботинок зашивать?

-  Да, подошва оторвалась.

- Там есть полукруглая игла, она специально для обуви. И ещё – напёрсток.
Девятиклассник Пашка сел в комнате, где стояла кровать с больной, и стал зашивать ботинок. Судя по всему, получалось у него неплохо. Галина знала, что мальчишка у неё аккуратный и старательный, может, что и получится. А нет, так хотя бы до рынка в этих башмаках дойдёт, это недалеко.

Пашка шумно вздохнул, положил иголку и взялся распарывать стежки.

- Что такое, сынок? Не получается? Ты же вроде заканчивал ремонт?

- Немного сместил подошву, надо переделать, чтобы было, как следует.

Парнишка начал всё сначала.

Галина с любовью смотрела на сына и думала о том, какой он понятливый и терпеливый.

На день рождения к Галине пришли коллеги. С утра мать достала из шкафа блузку на пуговицах и кое-как принарядила именинницу. Принесла косметичку и смущенно завертела её в руках.

- Я сама, мама, подай мне зеркало.

Мать внимательно посмотрела на дочь и робко спросила:

- Ты действительно этого хочешь?

Галина понимала, что её лицо сильно пострадало в аварии, но прошло уже очень много времени, гематомы наверняка уже прошли. И ещё она решила, что нужно принимать себя такой, какая есть.

- Да, хочу.

Мать подала Галине зеркало и вышла из комнаты.

В зеркале Гала увидела…другого человека. Она внимательно посмотрела на эту другую Галину и подумала о том, как если бы она познакомилась с этой женщиной в поезде, на улице, еще где-нибудь… Что тогда? Ничего страшного. Я ведь могла и родиться такой, сказала сама себе Галина.

Она слегка подкрасила глаза и губы. Протянула косметичку вернувшейся в комнату матери. Та осмотрела дочь, поправила ей волосы:

- Хорошо. Всё хорошо.

- Подними меня повыше на подушку.

- Посадить?

- Нет, я еще не смогу сидеть. Просто приподними подушку.

Коллеги были недолго. Николай Иванович, начальник их агентства, произнёс речь и вручил имениннице подарок – чайный сервиз. Галина нахмурилась. Зачем тратились? Время непростое, старенький Николай Иванович каждый раз ходил на поклон к учредителям, выбивал деньги на зарплату.
Женщины заволновались: «Не понравился подарок».

- Понравился. Очень красивые чашки, - поспешила уверить их Галина, - и тарелок много. Это хорошо.

Гости, увидев,  что больная устала, потихоньку разошлись. Остался только Николай Иванович.

- Галина Ивановна, если вам нужна какая-то помощь, не стесняйтесь, говорите. Что в наших силах…

Галина относилась к Николаю Ивановичу как к отцу. Старик прошёл войну, его жена была инвалидом, дочка – разведёнкой, а сам он – всё понимающим, мудрым и честным человеком.

Галина догадывалась, что в главке давят на старика, чтобы он уволил её, не держал обузу в коллективе. А он не сдавался, говорил, что она поднимется и будет работать. И Галина тоже не сдавалась, верила, что восстановится. Но когда это будет, никто не знал. И будет ли…

- Николай Иванович, Павел после девятого класса пойдёт учиться в колледж. За экзамены я не беспокоюсь, сдаст. А вот так называемый вступительный взнос мы не потянем. Помогите.

- Даже не беспокойтесь, Галина Ивановна. Поможем. Главное – выздоравливайте.
                * * *
Прошёл еще месяц. Улучшений не было. Мать Галины, которая никогда не умела держаться в стрессовых ситуациях, не выдержала. Ей казалось, что никто не понимает, какое горе она переживает с потерей внучки. Виноват был и Павлик, и дочь, не выказывающие ей сочувствия. У неё началась истерика. Она стала бить тарелки и пошла с осколком в руке на дочку: «Убью!»
Галина спокойно посмотрела матери в глаза, та остановилась с занесённой рукой, затем бросила осколок на палас и выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

- Павлик, сынок, дай мне мобильник. Саня, ты? Забери меня домой.

-Мам, а как же я? – Павлик растерялся. – А попугайчики? Им же надо корм покупать.

- Всё будет хорошо, сынок. Бабушка успокоится. А птичек я заберу домой.
Буквально в тот же день приехали друзья Сани, погрузили больную на носилки, и вечером Галина была на  месте.

Во дворе псы подбежали к носилкам, стали тыкаться носами в руки хозяйки и облизывать тёплые пальцы. Женщина огляделась. Верёвки на бельевой площадке заросли снегом, да и в доме всё было не так.

Он показался хозяйке отсыревшим, неуютным и пустым. Когда-то здесь звенели детские голоса, на кухне гремели кастрюльки, всё шипело, булькало и вкусно пахло. Сейчас это было разоренное гнездо.

- Саня, а где клетка с попугайчиками?

- Не знаю. Не было.

Птицы пропали. Кто-то, воспользовавшись суматохой, забрал клетку. Галина шумно вздохнула. Было неприятно от произошедшего, словно вляпалась во что-то грязное. Да и птиц жаль. Ульяночка так любила их…

Для Галины посередь большой комнаты поставили кровать с панцирной сеткой, рядом стояла такая же для мужа. Свекровь поселилась тут же на первом этаже, в библиотеке.

Галина видела, что старушке тяжело вести хозяйство, ухаживать за больными, и старалась собрать силы, чтобы быстрее встать на ноги. Это желание было настолько отчаянным, что вскоре женщина сначала села в подушки, затем начала переползать в инвалидную коляску, а потом потихоньку опёрлась на костыли. И, как только встала, дошла до кухни, начала готовить и вернула прежний порядок. Дома, как говорится, и стены помогают.

Первое, что сделала хозяйка, запретила свекрови постоянно говорить о ценах, создавать в доме напряжение. Ведь, как только это происходило, Сане, которому вовремя не выплачивали по больничному, становилось реально плохо. Взрослый мужчина чувствовал себя совершенно беспомощным.

Всё отошло на второй план. Его прежние гулянки и пьянки, обиды и оскорбления. Сейчас им обоим надо было выживать.