Людмила Сенчина. Я только вас всегда ждала!

Иногда случается, что личное знакомство с публичным человеком оборачивается разочарованием. Но чаще бывает иначе. Мое знакомство с Людмилой Сенчиной превзошло самые смелые ожидания.

Наша первая встреча

Стояло безумно жаркое лето 1995 года. В павильоне киностудии «Ленфильм» мы снимали телесериал «Вкус к жизни». Цикл передач о том, как можно получать удовольствие от самых простых вещей. Рецепты, иногда шутливые, придумывали сами. Сенчиной предстояло воплотить рецепт «Как заряжаться от кошек космической энергией»! Говорят, что кошки — портрет своих хозяев. Не знаю, так ли это, но приглашенные в студию животные вели себя буйно. Влияли свет, жара, толпы потной публики. А уж когда раздавались аплодисменты, для котов наставал «последний день Помпеи»! Мы с мамой вдвоем удерживали нашего кота Грушу, ведущая Тамара Максимова с трудом справлялась со своим Лапсиком. Все с ужасом ожидали появления третьего кота. Как бы не дошло до драки! Питомца Сенчиной звали Марат. Они появились в павильоне вместе. От певицы шла такая волна дружелюбия, доброты и света, что все звери успокоились, мы быстро сняли эпизод, а я подумал, что не от котов надо заряжаться положительной энергией, а от некоторых людей. Мы быстро стали друзьями, а о друзьях рассказывать непросто. Красивая, умная, добрая, искренняя, талантливая, остроумная — это все о ней, но как невыразительны бывают слова, когда речь идет о таком чело­веке, как Люда.

Мы снимали ее в поезде, на даче, в самолете и даже на подводной лодке

Наверное, естественно, что вскоре я стал соавтором и ведущим бенефиса Сенчиной в БКЗ «Октябрьский». Шоу называлось «Я только вас всегда ждала!» Потом мы поехали на гастроли в Мурманск, и появился очередной «Арт-обстрел». А еще мы полюбили бывать на ее госте­приимной даче и в квартире, где Людмила Петровна самозабвенно погружала нас в мир высокой кулинарии. Я свидетель: готовить умеет, кормить любит! Позже она стала героиней моего миницикла «Дива».

Родом из детства

—Как живется Золушке, у которой все хорошо сложилось?
—Хорошо.
—Сведения, откуда ты родом, крайне противоречивы. В;одной книге было написано — Людмила Сенчина родилась в Николаевской области, в другой — родилась в Днепропетровске, а в третьей — что под Кривым Рогом.
—Все это почти правда, потому что я родилась в Николаевской области, родители потом переехали в Кривой Рог, который является городом Днепропетровской области.
—Я много раз слышал и, по-моему, ты сама говорила, что у тебя был акцент, который очень мешал в работе.
—По-моему, он и до сегодняшнего дня сохранился.
—Недостатки имеются?
—Недостатков куча. Я очень  бываю нетерпеливая. Я дичусь людей. Иногда у меня настают моменты оголтелого одиночества, и страдают люди, которые хотят со мной общаться, мои друзья, мои близкие. Подводная лодка в такие моменты — это самое то. Крюк закрыл — и все.

Этот фрагмент разговора мы снимали в Мурманске, в командировке, на настоящей подводной лодке, с трудом пропихнув в ее недра множество аппаратуры. Страшно не было; было очень тесно. Лодка стояла у причала, нас охраняли, и это была просто экскурсия.

—Если я правильно понимаю, ты прямо из деревни приехала в Питер? Это было тяжело психологически?
—Да нет, ничего особенно тяжелого не происходило. Ты знаешь, я благодарна родителям, потому что они очень просто и дружно жили. Я не слышала в семье разговоров: «Как же нам вот этого добиться? Что ж надо сделать?» Мама; учительница младших классов, всегда песни пела. Все как-то весело, спокойно было. И в таком же состоянии я приехала в Ленинград.
Мама не хотела, чтобы я уезжала, и, пока наши дискуссии длились, наступил август месяц, а вместе с ним закончились и приемные экзамены. Мы пошли в училище Рим­ского-Корсакова. И притом спрашивали у людей на улице: «Вы не скажете, где здесь какой-нибудь институт, где на артистов учат?» Я тебе клянусь! Ноги довели до Матвеева переулка. И там свершилась моя судьба. Я с натертой ногой, расхристанная вся, жарко, август месяц… А мимо идут два человека и говорят: «Какая хорошая девочка!» И повели меня куда-то. Как в фильме «Приходите завтра». Я в пустом классе, с хорошей акустикой: «Песнь моя, лети с мольбою…»
—Это было до фильма или после?
—Это… до всего это было. До всего вообще.

Детство без кукол, или Ранний взлет

—Знаешь, я натолкнулся на такую интересную инфор­мацию — ты была «Мисс Сопот-75». Я кому-то расска­зывал об этом, а мне отвечают: «Да ты что?» И я подумал: с одной стороны, удачно, что ты стала звездой так рано, а с другой — люди думают, что тебе уже  много лет. Как ты думаешь, тебе повезло, что ты высоко взлетела так рано?
—Повезло. И я не думаю, что уж так много народу думает, что мне много лет. Меня сейчас мало на телевидении, и люди просто забыли, как я выгляжу. А на концертах, наоборот, очень приятно — акцент на том, что я хорошо выгляжу: «Мы не ожидали, что Вы такая молоденькая».
—Тебе деревня дала хорошие корни, с самого начала научила жить правильно, уважать старших... Как же ты в театре могла играть всяких шансонеток? Как это все соединилось?
—Я в детстве была обделена куклами — родители жили очень бедно. Я подросла, и в 17 лет и 6 месяцев стала знаменитой актрисой — после того как спела «Золушку». А все эти шансонетки, все эти трю-ля-ля… Может быть, это было для меня как игра в куклы… Я не могла восприни­мать это как серьезные роли. Я забавлялась, честно говоря, в первое время.
—Я помню, в каком-то интервью ты говорила, что никогда с театром не расстанешься. Почему же ты с ним рассталась?
—Ну, ты такие вещи спрашиваешь. Сейчас модно жениться, венчаться, слова клятвенные произносить, а потом… расходятся люди. А театр подарил мне раскрепощение. Но позже я поняла, что мне ближе, роднее выходить на сцену и петь песни. У меня очень хорошие песни, я люблю свои песни. И для меня каждая песня — это маленький спектакль. Мне страшно приятно — тут недавно кто-то сказал, что я не просто спела, а еще и актерски хорошо сделала. Это маслом по сердцу.

На высоте 11 тысяч метров

Мы приехали в аэропорт зимним вечером, после концерта. Самолет должен был доставить нас в Мурманск. Впереди были съемки, выступления. И вдруг объявляют, что самолет отложен до 7 утра. Пока доберешься из аэропорта домой, выпьешь чаю — уже пора вставать. А у нас запланирована съемка в самолете. Я до ужаса боюсь летать и решил всех отвлечь воздушным интервью. Сами знаете, как иногда выглядят по утрам даже юные девушки. Садимся в самолет; сниматься Люда не хочет! А я уже психологически подготовился — если не будет съемки, я просто с ума сойду от страха! Пришлось признаться певице в моей слабости. Она согласилась на интервью с условием, что материал никуда не пойдет. Потом — сидим в монтажной, отсматриваем материал, и вдруг входит Сенчина. Кидает взгляд на монитор: «Это я? Просто девочка! Я в жизни так хорошо не выглядела!» Съемка получилась великолепная, и зрители ее видели не раз.

—Я, будучи студенткой, стала выступать в авторских концертах Колкера, Петрова, Пожлакова. Мне доверяли песни, которые уже пела Маша Пахоменко. У меня своих не было. И вдруг, как взрыв, появилась «Золушка», которую первой исполнила Таисия Калинченко. Помню, Баснер говорит: «Люся! Я тебя умоляю! Прошу тебя, спой эту песню!» И я одолжение сделала: «Да ладно, пускай успокоится!» Выхожу в Октябрьском зале, а когда увидела, что там случилось… Это был взрыв вулкана!
—Когда ты приезжаешь на родину и встречаешься с друзьями, то чувствуешь, что стала для них чужой из-за того, что ты — такая столичная «цыца»?
—К сожалению да. Меня это раздражает. Когда я встречаю кого-то из школьных друзей, даже из музыкального училища, я чувствую, что люди не знают, как себя вести, смотрят почти жалеючи на меня, настороженный такой взгляд… Мне становится грустно.
Я как будто осталась в деревне, в которой родилась. Там просто смотрели на жизнь как на кусок хлеба. Я считаю, что это очень мудро. Не хочется впадать в рассуждения на эту тему, я вообще не люблю философствовать — не мое это дело. Женщинам пристало кокетничать и петь песенки. Но на самом деле деревня подарила мне жизнелюбие, любовь ко всему тому, что Бог посылает человеку каждое утро, — к куску хлеба, к солнцу за окном.
—А что говорит мама о Вашей работе, Людмила Петровна?
—Когда я ей жалуюсь, что мне очень трудно, она говорит: «Хиба ж то трудно! Вышла, заспивала, поаплодировали. Таки еще и деньги платят! Хиба ж то тяжело!» Она права стопроцентно.
Я не один раз видел Людмилу Петровну на даче. Она так собирает ягоды, кормит собак, котов и искренне хвастается своими малосольными огурчиками, как будто никогда в жизни не стояла на подмостках.
—Цитирую твои слова: «Я не считаю то, чем я занимаюсь, искусством, я могу грядку прополоть, а вечером на сцену выйти». А ведь ко многим певцам и актрисам с;амого утра не подойти, если они вечером собираются выйти на сцену, — в таком они напряжении.
—Ну, ты так много вопросов сразу задал. Я не то чтобы не считаю песенный жанр искусством. Искусство — это когда меня просят спеть романс, который я исполнила первый раз лет 10–15 назад. Это какое-то родственное отношение с людьми на земле, в зале. Я подпитываюсь их энергией и отдаю свою энергию, я живу. А когда песни приходят и уходят...
—Ты считаешь профессией то, чем занимаешься?
—Я считаю, что это профессия, притом замечательная профессия. Я очень благодарна Господу за то, что занимаюсь таким делом, хотя то, что я лицедейка, — грех. Я думаю, что на сегодняшний день это не так греховно, потому что я людям могу — не подарить, это слишком громкое слово, но отдать частичку своей души, чем-то с ними поделиться, пообщаться. Я вижу, что им от этого хорошо. И мне тоже.
—Ты считаешь, у тебя удачно сложилась карьера?
—Да не просто удачно, а очень счастливо. Кроме периодов, когда дико мешали — публиковались всяческие статьи, начинали меня долбать… За что? Непонятно… Я думаю: чистый человек всегда притягивает к себе темные силы, в темном человеке им — «не в кайф», понимаешь?

Среди подводников и проводников

В светлой энергетике певицы я убедился не один раз, когда мы делали программу «Ночной экспресс». Съемки происходили в самом настоящем железнодорожном составе. Форма программы давала возможность «упаковать» в нее массу персонажей — каждое купе населяли интересные люди, звезды. С Сенчиной хотелось поработать подольше. Она стала проводницей Люськой. Черный парик, рыжий парик, десять подстаканников с чаем в обеих руках — актриса получила простор для комедийной импровизации. Она дружила со всеми, любила всех — настоящих проводниц, певицу Катю Семенову, она укрывала теплым клетчатым пледом актрису Елену Юнгер, угощала чаем Зинаиду Шарко и Светлану Крючкову. Она пела, шутила, мы с ней даже изображали деревенских родителей на свадьбе в поезде. Ни мне, ни ей не могло тогда прийти в голову, что через какое-то время бурная телевизионная фантазия приведет нашу компанию на подводную лодку! То и дело, задевая острые углы подводного монстра своими «острыми углами», мы рассовали по узкому пространству световые приборы, камеры, пять человек съемочной группы. А изо всех щелей выглядывали любопытные подводники…

Про амплуа, книжки и фильмы


—ИЗ самолета ты выбралась, от меня вырвалась, но с Подлодки никуда не денешься.
—Тут надо очень постараться.
—Была когда-нибудь на подводной лодке?
—Нет, я первый раз. Я потрясена. Во-первых, этими люками. Я с утра не делала никаких физических упражнений — этого хватило.
—А ты что, каждый день занимаешься физкультурой?
—Если и не каждый день, то два раза в неделю бегаю, делаю гимнастику.
—Любимая книжка есть, которую на ночь читаешь?
—Я обожаю «Мастера и Маргариту», «Театральный роман» и «Белую гвардию». И для умничанья — правда, эта книжка пылится — Монтень. Когда-то, лет в 20, я услышала какие-то изречения, они мне понравились, я стала читать Монтеня и больше понимала и вникала, чем сейчас. И когда я знаю, что мне надо заснуть, то открываю Монтеня, полистаю немножко.
—Я перед этой съемкой много читал , что никто вовремя не занялся кинокарьерой Людмилы Сенчиной. Ты жалеешь об этом?
—Жалею, потому что я очень люблю кино, мне очень нравится сниматься в кино. Ну не то чтобы перед камерой кокетничать. Я хотела бы сыграть яркую, комедийную, характерную роль, у меня просто зуд какой-то. Так хочется! Все привыкли к тому, что я светлая, нежная... А у меня очень много внутри того, что не дает покоя, мне хочется высказаться в кино. Вот Белинский Сан Саныч сделал два спектакля, где я играла две комедийные роли — «Семь жен Синей бороды» и «Ограбление в полночь».
—Какое «Ограбление в полночь»? Там же играла Понаровская!
—Я играла в спектакле «Ограбление в полночь», и Очень хорошо, как говорят, это сделала. А потом Белин­ский затеял фильм, а я поехала на гастроли — группа не могла ждать, и поэтому пригласили Иру Понаровскую.
—Зато в фильме «Вооружен и очень опасен» ты играла девушку из варьете вместо Людмилы Гурченко, которая сломала ногу на съемках «Мамы». Тебя валили на стол, поливали нефтью. Насколько я помню, публика этот твой образ не очень поняла. Видимо, опасно шутить с имиджем?
—Я интуитивно чувствовала, что не надо было этого делать. Просто на меня давила группа — у них подходили сроки отъезда за рубеж, им надо было костюмы шить и билеты покупать.
—А тебе мешал когда-то имидж простой, скромной девушки? Ты чувствовала, что тебе его хочется раздвинуть руками, а ты не могла, потому что этого бы не приняли.
—Нет, никогда. И только об одном я жалею, что не могу реализовать себя как комедийная актриса. Больше мне ничего не надо. Я бы хотела сыграть разбитную, хулиганскую роль.
—Знаешь, столько было публикаций на эту тему, что поневоле можно подумать: Люда Сенчина — тихий омут, в котором водятся черти.
—Водятся, водятся — я и не стараюсь делать вид, что я тихий омут.
—Ты первый раз в жизни на подводной лодке. А есть что-нибудь, чего еще никогда с тобой не было?
—Очень хочу в Австралию поехать. Австралия — страна моих грез, очень люблю животных, а там их много, и разных, экзотических, которых никогда не видела и вряд ли увижу в наших зоопарках, поэтому я ужасно хочу в Австралию.
—Это, скорее, ответ на вопрос — где, а все-таки чего ты никогда не делала?
—Хорошего или плохого?
—Ну, плохого, я думаю, ты не в состоянии сделать.
—Переменить род занятий? Нет, ты знаешь, мне это даже в голову не приходило. Мне так нравится все, чем я занимаюсь, начиная от работы на сцене, заканчивая уборкой дома, уходом за животными, бегом, плаванием…

Вся жизнь в Седьмой студии

Одно из наших интервью с Сенчиной мы записывали в Седьмой студии Ленинградского телецентра. В этом павильоне снято большинство моих программ. И мне иногда кажется, что студия все помнит, накапливает энергетику людей, которые здесь бывали. А в нужный момент отдает ее обратно. Здесь я начинал — как оператор я снимал всем знакомую детскую программу «Большой фестиваль» с Хохой, Тото и Веснушкой. Почти 20 лет назад. А сейчас я веду ежеднев­ное ток-шоу «По семейным обстоятельствам». Тоже в этой студии. Я стою за кулисами, звучит музыка, сейчас я выйду в зал и поздороваюсь с публикой… А пока я вспоминаю другие интервью, записанные мной здесь же 10 лет назад…
—Сюда, а вот еще замечательный факт из биографии. Ты вела передачу «Артлото». Я ее обожал просто. Но тогда не было принято, чтобы актеры, певцы вели передачу. Как это произошло?
—В кулуарных беседах (анекдоты, то да се) твои коллеги увидели, что я довольно легко разговариваю. Кто-то заболел, понадобилась замена. «Давайте попробуем Людочку Сенчину!» Я много времени этим занималась и с большой благодарностью вспоминаю программу, я ее очень любила. Ты тоже любил. Кому это мешало? Я такой альтернативной программы не вижу. Была бы она, было бы, по-моему, очень славно. Люди ведь привыкают и любят.
—Сегодня практически все звезды или полузвезды отказываются от фонограммы. Или уже отказались. Насколько я помню, ты была первой. Ты, собственно, никогда под фонограмму и не пела?
—Я никогда не пела под фонограмму. Ты сам понимаешь, вот мы сидим, разговариваем… А если бы мы разговаривали под фонограмму? Это же нужно попадать. Под «фанеру» у меня не рождается тот образ, ради которого я выхожу на сцену, ради чего мне все это нужно. Мне лично. Не публике, а мне. У меня же появляется какой-то особый настрой. А фонограмма записана год назад, и она мне диктует другое настроение. Это мешает. Мне доставляет огромное удовольствие петь живьем.
—То есть ты всегда в форме, и можешь в любой момент…
—Тьфу, тьфу, тьфу, Миша!
—А докажите, Людмила Петровна.
Сенчина поет оперную арию.
—Дальше петь, нет? Я могу много чего здесь напеть. Я купаюсь в этом! Я тебе еще раз говорю — это моя профессия, я очень ею горжусь!
Мы никогда не пили на брудершафт. А общаемся только на «ты». Обращение на «вы» не получается. Но в интервью мы постоянно перескакиваем, помня, что «люди смотрят».
Вопросы, которых ждет читатель, а артистки — ненавидят
—Давай поговорим о более приятных вещах, чем творчество, о мужчинах твоей жизни.
—Ты считаешь, что это более приятная тема?!
—Я не знаю. Вот, тебе было 17 лет… Ты спела «Золушку» и сразу стала символом женственности, рядом с которым чувствуешь себя мужчиной на 300 процентов. И;идимо, потянулись мужчины как бабочки на огонь….
—Совсем наоборот. Я считаю, что я пострадала в личной жизни. Ко мне приближались мужчины моего круга. Это был круг моей профессии. И может быть, я потеряла какого-то человека, который мне не встретился просто из-за карьеры.
—А ты бы хотела всю жизнь прожить с одним человеком?
—Да, я хотела бы всю жизнь прожить с одним чело­веком. Но мало ли, чего я хотела. «Съесть-то он съесть, да кто ж ему дасть».
—Я составил список — может быть, в нем не все, кого связывают с твоим именем, — Легран, Тухманов, Намин... На этом мой список обрывается, может быть, я прочитал не все газеты.
—В этом списке есть только одно имя — Стас Намин, мой бывший, муж. Я очень нежно к нему относилась и отношусь.
Мне еще приписывали отношения с Романовым Григорием Васильевичем (экс-глава Ленинградско­го обкома партии). Какая-то шумиха, какие-то газеты. А он просто ко мне хорошо относился. Клянусь тебе, что с этим человеком я, к со­жалению, лично не была зна­кома, сожалею жутко.
—А вот еще во­прос: ты когда-нибудь использовала людей для продвижения по карьерной лестнице? Я не представляю, что ты скажешь: «Да, использовала». Кто признается?
—Если сказать, что кто-то мне очень сильно помогал, то это без моего ведома. Продолжим тему Григория Васильевича Романова. Человек спрашивал, как у меня дела, не нужно ли чего-нибудь, заботился… Использовала? Я с ним не знакома — я не могу сказать, что его исполь­зовала. И Одна мысль о том, что я могу от кого-то зависеть, — ужасна. Одна мысль, что за мной ухаживает большой человек, лишала меня всякого желания даже чашку чая вместе выпить.
Но вокруг Людмилы Петровны всегда было больше мужчин, чем представительниц прекрасного пола.
—У тебя не складывались отношения с женщинами?
—Наоборот, что ты!
—Я думаю, что все их мужья были в тебя влюблены. У;ебя были подруги?
—Были и есть! Ко мне женщины, кстати, очень хорошо, порой лучше многих мужчин, относятся, я тебе серьезно говорю!
—А ты веришь в дружбу мужчины и женщины?
—Да, верю. Ты — тому пример. У меня среди друзей очень много мужчин. И я с очень большим уважением отношусь к мужчинам. Мужчины ближе мне, потому что они более абстрагированно могут разговаривать, а мне так ин­тереснее.
—Ты всегда окружена людьми, друзьями, любящими тебя. Был ли и есть ли самый главный человек в твоей жизни?
—Нет, я не могу сказать, что в моей жизни был какой-то один главный человек. Наверное, это я сама. Я научилась с очень большим уважением относиться к себе. Люди очень многое должны сделать, чтобы получить мою любовь, ненависть или уважение, скажем. Чтобы человека любить, я сначала думаю о себе. А какая я? А я бы так смогла? Главный человек для меня — это я, потому что с меня все начинается: моя жизнь, мои отношения с людьми, как они ко мне приходят, почему они от меня уходят или я от них ухожу. У меня никогда не было идола, кумира.
—Что ты больше всего в жизни любишь?
—Я сына своего больше всего на свете люблю. И всех своих животных.
—А сын где сейчас?
—Далеко. Он живет не со мной, к огромному сожалению. Скоро, дай бог, свидимся.
—Боишься летать?
—Я отношусь трезво к полетам, как и к жизни. Кирпич может свалиться на голову в любую секунду, притом внезапно, так же и с самолетами.
—А чего ты боишься в жизни?
—Если серьезно говорить, то испытаний, страшных для человека, который имеет родителей. Не хочу я сейчас это слово произносить — ну, смерти.
—Есть же такая теория, что человек живет много раз. Сколько я брал интервью в последнее время — все в это верят, а как ты к этому относишься?
—Я верю, но я такой заземленный человек и очень дорожу этим. Я часто думаю: наверное, есть и другая какая-то жизнь. Я же не знаю, как там будет. А здесь очень хорошо. Ну, отрадно мне на земле живется.

Возвращаясь на подлодку…

—Чего тебе хочется от жизни?
—А у меня все есть.
—Всё уже дали?
—Я имею в виду саму жизнь. А ты имеешь в виду — для жизни? Мне хотелось бы, чтобы у меня было много денег, чтобы я чувствовала себя независимо, чтобы могла выбирать; работать мне на концерте или нет. Я всегда для людей с удовольствием выступаю. Но сегодня это не только большие площадки, но и ночные клубы, танцы-шманцы…
—А чего тебе жалко из того, что было? Или все-таки главное — впереди?
—Я так не ставлю вопрос — главное еще впе­реди. Я; Живу и живу. Мне каких-то жалко фильмов, актеров, которые незаслуженно стираются, как будто наждачной бумагой проходятся. Мне жалко, что уходят какие-то ценности, моральные или эстетические… И я радуюсь тому, что сумела саккумулировать все то, что мне удалось увидеть и услышать за мою коротенькую жизнь.
—Более чем!..
В этот момент на нас напал такой дикий смех, что весь экипаж подлодки прибежал посмотреть, что случилось. А режиссер ругал меня за то, что я «раскололся»! «Колоться» на сценическом сленге значит — не сдержаться, расхохотаться. Итак, мы с Сенчиной «кололись» и остановиться уже не могли!
Сенчина (смеясь): …более чем коротенькую, хоть ты меня бабушкой и назвал — бабушкой русского флота.
—Ну мы же на флоте!
—За мою коротенькую жизнь я смогла взять от хороших певцов, актеров что-то очень ценное и держать это в себе. Почему у меня такой заряд энергии необыкновенный, почему у меня хорошее настроение всегда? Потому что, во-первых, я мудро ко всему подхожу. Во-вторых, я очень многому научилась от той музыки, фильмов, которые я слышала и видела. Если бы я жила в Америке, я бы наслушалась другой музыки, насмотрелась бы других фильмов, стала бы киноактрисой или певицей другого ранга, плана.

Дым без огня

И вот мы дома и у меня осталось еще несколько вопросов в моем любимом сослагательном наклонении.
—А если бы сейчас ты смогла начать свою жизнь сначала, ты бы так же все сделала или что-то изменила: не стала бы петь, не стала бы замуж выходить?
—Не знаю, у меня ностальгия по детству, по деревне. Как вспомню, что было… повторить бы все сначала. Да нет. Пусть бы так и было все. А зачем еще раз? Говорят, что есть еще какая-то жизнь. Так интересно...
—Ты в это веришь?
—Я стесняюсь на эту тему говорить, лезть в какие-то дебри…
—А сейчас лучше, чем было раньше?
—Да.
—Почему?
—Не знаю. Я не могу понять. Какая-то перемена во мне произошла. Что случилось с Сенчиной? Может быть, какая-то мутация в сторону омоложения…
—Ты сейчас лучше, чем в 20 лет?
—Да, лучше.
—Чем в 20 лет?
—Мне в тысячу, в миллион раз больше нравится мое душевное состояние. В 20 лет в душе был сгусток смятения, доходящий до истерии. Мне всего хотелось, и оттого, что это могло не получиться, меня носило из стороны в сторону. А;ейчас у меня очень блаженное, гармоничное состояние, и, кстати, ни у кого не получается вывести меня из этого. Что бы ни происходило — меня могут задирать, обижать, но ко мне не прилипает абсолютно ничего. Журналисты бесятся, придумывают всяческие сплетни, небылицы — а мне хоть бы что.
—Ну, дыма без огня не бывает.
—Дым без огня чаще всего. Кстати, что это за дым?
Этот эпизод снимался у Люды на квартире. На кухне что-то «шкворчало», запах был потрясающий. Певица бросилась к плите, погрохотала противнями, разметала по большому круглому столу кузнецовский сервиз — и Вот уже в Комнату вплывает невероятных размеров гусь! Его Величество Гусь! Съемка забыта, все вооружаются ножами и вилками, кто-то ест руками… Это непередаваемо вкусно!
И вот трапеза позади. А разговор не заканчивается. Я Огля­дываю такую знакомую комнату с тяжелыми портьерами и большим розовым кустом. На шкафу стоит жутко прикольная вещь — огромная ваза в стиле сталинских времен, украшенная портретом Людмилы Петровны с прической «бабетта»! А;ще мое внимание привлекают голубые топазы на пальцах и в ушах актрисы.
—Камушки у тебя настоящие?
—Что? Да ты что?
—По 1.65?
—Смейся, смейся! Я думаю о старости. Когда-нибудь буду старая, дряхлая. Я смотрю на многих — вот был юбилей Изабеллы Юрьевой, я просто шляпу, если бы она у меня была, снимала бы тысячу раз и бросала к ее ногам, к ногам Клавдии Шульженко — это великие женщины в моем понимании. Нравятся мне их песни или нет — это вообще начало другого разговора. Но они для меня являются образцом. Так что, вроде, еще многое впереди.

2001