Зинаида Шарко. Визит старой дамы

«Как расточительна природа!»
Бывает же так, что прекрасную актрису Бог наделяет еще и великолепным характером, и добрым сердцем. Как говорит наш художник Маша Сигова, глядя в зеркало: «Как расточительна природа! Все досталось одному человеку!» В полной мере эти слова я складываю к ногам Зинаиды Максимовны Шарко. Она, как и Елена Соловей, была старой знакомой моей группы, не раз снималась в наших спектаклях. И с удовольствием согласилась стать участницей новой телевизионной программы. Ее смущало только название цикла — «Достояние республики». Но мы развеяли сомнения артистки: у каждой передачи бы­ло еще одно, собственное, название… И уже после съемок интервью, узнав о роли — мечте Шарко, мы решили озаглавить наш опус «Визит старой дамы». Оговорили это с ЗэМэ (как ее звали в театре) и получили ответ: «Я согласна. А что я, молодая, что ли? Скажите, а куда будет этот визит? Очень интересно…» Визит дамы состоялся на кухню квартиры, где проживала семья режиссера Игоря Морозова. На пятиметровом пространстве мы пили чай и разговаривали, а одна из камер, пользуясь тем, что Морозов жил на первом этаже, снимала нас через окно. Конечно, при стечении большого количества зевак с собаками и без…
Разговор на кухне
— Какая Вы были в детстве? Говорят, что актеры — это те же дети. А Вы сильно изменились с тех пор? Или не очень?
— По-моему нет. У моей приятельницы — сын, он уже взрослый. И она у него как-то спросила: «Данилочка, а;колько Зиночке лет?» Он ответил: «Двенадцать!»
— Когда Вы решили стать актрисой?
— Это само собой было, я ничего не ре­шала. Когда в девятом классе родители спросили: «А кем же ты будешь?» Я сказала: «Как кем? Конечно, актрисой!»
— Странная Вы жен­щина! Когда Вы пересту­пили в Москве порог Школы-студии МХАТ, Вы увидели там секретаршу, которая ела соленый огурец, безумно обиделись и сразу ушли. (Как можно есть огурец в Храме искусства?!) Если бы такая ситуация случилась с Вами сейчас, Вы реагировали бы так же?
—Думаю, да. Я сейчас еще круче поступаю.
— А как Вы поступали в театральный институт?
— Очень интересно. Я понятия не имела, кто набирает, что за педагоги… И надо же было так случиться, что, ничего не зная и будучи не в курсе абсолютно, я поступила сразу к великому педагогу Борису Зону. Так что у меня там, наверху, кто-то есть. Он все время меня очень правильно ведет.
— Кем бы Вы стали, если бы не актрисой?
— Воспитательницей в детском садике. Я обожаю детей. А когда появляются внуки, начинаешь понимать, что все, что ты говоришь, что делаешь, — закладывается в ребенке. У меня сейчас двое внучат. Правда, мне редко приходится с ними общаться, по разным обстоятельствам… Но я знаю, что каждая минута моего общения — западает. Как-то с младшим внуком мы гуляли. Ему лет пять было. Я говорю: «Ты послушай, какая тишина!» А какая тишина, если Новоизмайловский проспект: машины несутся, ревут. Назавтра он идет с мамой, на том же месте останавливается: «Мама, ты послушай, какая тишина!» Она потом говорит: «Я поняла, что он гулял с Вами».
— Некоторые считают, что актеру для того, чтобы лучше работать, необходимо постоянно влюбляться. Это так?
— В общем, да. Я не знаю, как у других актрис, я думаю — то же самое, потому что это, наверное, естественно. В партнера нужно влюбиться.
— Вы часто влюбляетесь?
—В партнеров? Да! Да! Да!
— Взаимно?
— Это уже не имеет значения, абсолютно не имеет значения. Главное — «для блеску глаз», как одна моя зна­комая говорит. Вы понимаете, что такое театр? «Над вымыслом слезами обольюсь!» Но, слава богу, мне на партнеров-то везло, так что даже и вымысла не надо было. Только вымыслить себе отношения эти, а остальное само придет. Вот один случай. Я даже не буду называть фамилию, это просто мой хороший друг. Мы играли пьесу, где были влюблены друг в друга. И мы никогда во время спектакля не разговаривали с ним в антракте… Потом, когда спектакль уже кончался, — тут и Зинка, и то и се, и пятое–десятое… Но ни до спектакля, ни во время. Вот это тот самый случай, когда влюбляешься в партнера, и он уже не Валька, не Петька, не Ромка, а… Персонаж!
Когда у меня спросили: «Какие у тебя любимые ро­ли?»; я сказала: «Те, после которых жалко разгримировываться».
— Вам когда-нибудь мешало в жизни то, что Вы актриса?
— Нет. Понимаете, в чем дело… Ведь это и в жизни продолжается — то, что я актриса. Ведь если начинаешь репетировать какую-то роль, то уже настолько заболеваешь ею, что все остальное между делом: и магазин между делом, и;отовишь между делом — все между делом, потому что голова-то уже заряжена ролью. Поэтому я не люблю, но это единственный у меня способ — репетировать на улице, когда гуляю. Особенно ночью хорошо репетировать, когда на улицах пусто.
Очень смешная у меня была история: когда мы ставили «Фиесту», я репетировала леди Бретт. Я часа в два ночи пошла на улицу: иду, громко разговариваю, все прекрасно! Так гениально играю! Вдруг подходит солдат. Спрашивает, где такой-то переулок. Я ему объясняю. Он говорит: «А Вы не проводите меня?» Я говорю: «Да нет, ну что Вы! Я работаю!» Он говорит: «Я так и понял, поэтому и прошу Вас проводить меня».
— Как Вы считаете, у нынешних молодых артистов есть шанс стать такой блистательной плеядой, в которую посчастливилось войти Вам?
— Понимаете, это очень сложное дело. Мы действительно плеяда. Я могу это сравнить, пожалуй, только с театром «Современник», когда там тоже плеяда была. И все определял лидер! Товстоногов у нас, и Олег Ефремов у них. Мы были молодые, мы были заводные, влюбленные друг в;руга, в Георгия Александровича. Мы были все вместе. А сейчас… Сколько времени уже прошло, как нет Товстоногова, а лидера я не вижу.
Немного о визите одной дамы
— Бывали такие ситуации, что Вам безумно хотелось получить какую-то роль, а ее отдавали другому? И како­ва была Ваша реакция? Пишут же в статьях, что у Зинаиды Шарко — неистовый характер.
— Я много могла бы привести примеров, но очень показателен один. Когда я прочла пьесу Дюрренматта «Визит старой дамы», то буквально заболела этой ролью. И;еоргий Александрович хотел сделать спектакль, где Клару играла бы я, а Альфреда — Ефим Захарович Копелян. Но идея была на некоторое время отодвинута. А потом, когда в Москве поставили эту пьесу с Сухаревской и Тениным, Товстоногов потерял к ней интерес. Но тем не менее желание сыграть эту роль у меня осталось на всю жизнь.
— Клара — Ваша роль-мечта. Через много-много лет она приезжает в родной город, чтобы расквитаться с людьми, которые растоптали ее в юности, с возлюбленным, который ее бросил. 45 лет прошло, а она не простила! И другая Ваша роль, из «Пяти вечеров» (гремевшая на весь город!). Роль Тамары — женщины, к которой возвращается ее возлюбленный через 18 лет. И она находит в себе силы помочь ему, поддержать. Вот такие, казалось бы, диаметрально противоположные взгляды на жизнь. А какой ход событий Вам лично ближе?
—Ну не Кларин же…Что касается «Пяти вечеров», то, знаете, этот спектакль стоит как-то отдельно не только для каждого из участников, но и для театра. БДТ задумывался как театр «романтической драмы и высокой комедии». Этот «тихий» спектакль стал взрывом. Это была заявка нового театра. Тихого театра.
Я помню, как мы показали «Пять вечеров» худсовету,; Боже, какие бои были! Полицеймако, который был представителем истинной, действительно романтической драмы и высокой комедии, — он просто кричал на худсовете, что не желает копаться в житейских судьбах мелких, сереньких людишек!
Я когда прочла пьесу и узнала, что буду играть Тамару Васильевну, сказала: «Так это не моя роль! Я Катю должна играть!» Я ведь таких ролей до этого не играла, я считалась комедийной характерной актрисой! Но меня уговорили.
— Не жалеете об этом?
— Что Вы! У меня же новая жизнь началась в театре! После «Пяти вечеров» я героинь начала играть. Когда мы были на гастролях в Тбилиси в 1959 году, там была чудовищная жара. И я выхожу на авансцену, зрители совсем рядом сидят, собираюсь петь песню из спектакля, и вдруг у;еня отваливаются накладные ресницы с одного глаза. А;ритель-то тут, рядом, все видит! Что делать? Я снимаю ресницы со второго глаза и кладу в карман. Назавтра в тбилисских газетах была рецензия: «Какая гениальная режиссура! Когда к Тамаре пришла любовь, она поняла, что ей украшать себя уже не надо, и Товстоногов предлагает актрисе снять ресницы, потому что она и так прекрасна, без наклеенных ресниц!»
Очень советская актриса?
— Мне кажется, что один из Ваших самых запоминающихся образов (я не говорю конкретно о какой-то роли); это некая замученная, усталая женщина, в неряшливом, запахнутом кое-как халате, с папильотками волосах… И этот образ очень созвучен нашей жизни, нашей действительности. На мой взгляд, это делает Вас очень советской актрисой. А могли бы Вы представить себя в Голливуде?
— Нет. Что мне там делать? Нет. Нет.
— А Вы часто ощущали себя звездой? И вообще, насколько актеру, на Ваш взгляд, это нужно?
— Ну, звездой я никогда не была, а популярность есть. Недаром же я 35 лет работаю в БДТ. И телевидение популярности добавляет, естественно, меня узнают.
—А приятно, когда узнают?
— Очень приятно, но не всегда. Потому что, когда ты идешь, например, на базар, пробуешь капусту или выбираешь картошку, а за тобой ходят, это — омерзительно! Просто омерзительно!
— А те, кто Вас узнавал, картошку для Вас получше выбирали?
— Нет, я всегда начинаю «возникать». Я однажды сказала: «Да что же я вам — слон, в конце концов?!» Мне ответили: «Нет, Вы не слон, Вы — наша любимая артистка!» А самое гениальное узнавание случилось у овощного ларька. Продавщица долго-долго на меня смотрела, а потом спросила: «Сама или просто похожа?» Просто одесский вариант.
Подведем итоги
— В одной из статей, посвященной Вам, было написано: «Прошлое нельзя вернуть, его можно только заново понять и рыдать или молчать о содеянном и непоправимом». У Вас много было такого, что Вы хотели бы вернуть и исправить?
— Как правильно автор пишет, это невозможно. В;бщем-то я в какой-то степени фаталистка, что ли. Потому что я считаю, что все, что ни делается, — все к лучшему. И моя жизнь это подтверждает.
— Больше было плохого или хорошего?
— Хорошего! Хорошего!
— Как Вы считаете, извините меня за этот вопрос, актриса Шарко состоялась?
— Да! Судите сами… Я попала к одному из лучших педагогов страны Борису Зону. До того как прийти в БДТ, я; года проработала с таким выдающимся художником, как Николай Павлович Акимов. Как-то мы были на гастролях в Сочи. Мы все были молодые, а ему, наверное, лет;0. Он нам казался глубоким стариком. А Николай Павлович очень нежно относился к молодежи. Он сидел один, груст­ный, в номере, глядя на нашу бурную жизнь, и сочинил стихотворение, которое называется «Элегия». Собственной рукой написал, до сих пор у меня под стеклышком на стене висит. Я очень горжусь этим стихотворением:
Когда страдал я глубоко,
То принимал я душ Шарко.
Не помогал, однако, душ,
Я был один средь чуждых душ.
Теперь уже вздохну легко,
Нашел рецепт: маэстро, туш!
Отдельно принимаю душ,
Отдельно — Зиночку Шарко!
Все это, разумеется, мечты.
На этом поприще я более не воин.
Подобной чистоты, подобной красоты,
Увы, я больше не достоин.
Былых страстей не раб, но господин,
Куда ни кину взор, — их двое, я — один.


И потом, если сегодня мы записываем передачу «Достояние республики», разве можно сказать, что актриса Шарко не состоялась?
Шли годы…
С момента съемок «Визита…» прошло 13 лет. Мы с Шарко время от времени созванивались, но сильная занятость мешала нам видеться. Однажды мы совпали во времени на фестивале «Кинотавр» в Сочи, где актриса получала очередной приз. Вышли на пляж, присели в кафе, разговорились, и — как будто не расставались. Бывают такие встречи в жизни, когда ни время, ни расстояния не охлаждают отношений. Наоборот. Нам всегда есть о чем разговаривать. Живем в одном городе, встречаемся с теми же людьми, читаем те же книги. И получаем от общения сплошной кайф (да простит меня ЗэМэ за это слово!). Так было и на этот раз.
Прошло еще несколько лет, и я снова пригласил Зинаиду Шарко в свою программу. На обновленном «Пятом канале», в седьмой студии родного питерского телецентра, шли съемки ежедневного ток-шоу «По семейным обстоятельствам». Артистка, только что отметившая очередной юбилей, пришла на час раньше всех. Вот она, дисциплина! А еще меня поразила ее внешность. Зинаида Максимовна будто стала моложе. А может, правду говорят, что с годами душа человека словно выходит наружу и проявляется на лице? В новой передаче компанию Шарко составил небезызвестный режиссер Роман Виктюк. В «предбаннике» студии состоялась —;ет, не встреча, а знакомст­во (!) Виктюка и Шарко. Сначала они издали словно присматривались друг к другу, потом режиссер быстро направился к акт­рисе, поцеловал руку и по­сетовал: «Кто же мешал нам встретиться раньше?» Надо ли говорить, что Роман Григорьевич не выпускал руку Зинаиды Максимовны все сорок минут записи и именовал ее исключительно «Моя небесная невеста»?! Вот фрагменты этой пере­дачи…
Первая встреча по семейным обстоятельствам
— Зинаида Максимовна, Вы работали со многими замечательными режиссерами: Акимовым, Владимировым, Муратовой, а в последнее время — с Мельниковым, Минковым, Месхиевым, Бортко, и несть им числа.
— И 33 года с Товстоноговым!
— Вот! 33 года с Товстоноговым! Вы говорите, что это был самый счастливый период Вашей жизни. А тогда Вы это осознавали?
— Нет, конечно, нет. Это было нормой жизни. То, что это радость доставляло ежедневно, ежеминутно, — это уже потом мы осознали. А так — работа, репетиции…
— Ну что такого было в том периоде, чего нет сейчас?
— У нас была такая труппа, такой коллектив и такой режиссер, что каждая премьера была премьерой для всех, независимо от того, играешь ты в этом спектакле или нет. Это был праздник. Мы специально шили себе костюмы, туалеты, готовились. Георгий Александрович это оценивал. У меня иногда спрашивают про зависть, интриги… Ну не было! В театре тогда были Доронина, Ольхина, Макарова, Попова, Шарко — пять актрис! И все играли! Никто не был без работы! И никто никому не завидовал. Ведь когда человек работает, то у него нет времени на интриги, на злобу. Просто он занят своим делом. Это самое главное, чего сейчас нет. У нас какая тема сегодня?
—"Как прекрасен этот мир». Я, правда, не всегда думаю, что это так.
— А я абсолютно убеждена в этом.
— Почему?
—Я была в Днепропетровске на гастролях, включила телевизор, и какой-то художник украинский сказал замечательную фразу: «Жизнь замечательна, если ее замечаешь». Я всегда это умела — замечать жизнь. И еще, для того чтобы ощущать, как прекрасен мир, надо уметь себя от чего-то ограждать. Когда я была маленькая, мне было очень интересно, что же это такое — Солнце, Луна, звезды? Я решила, что, когда вырасту, стану астрономом. Я выросла, научилась читать и узнала, что, оказывается, Вселенная бесконечна, наша Солнечная система — малюсенькая… А кто я тогда? Муравей? Даже не муравей! Даже не песчинка маленькая! Мне так стало тоскливо, так грустно… и я решила: «Мне этим заниматься не надо. Я;учше буду ориентироваться на то, что человек — это звучит гордо!»
— Спасибо Вам за то, что Вы не стали астрономом!
— Понимаете, в чем дело: мир прекрасен. Надо каждую минуту понимать, какое счастье, какой подарок, что ты живешь на этой земле. Потом, я лично сама себе и экс­трасенс, и психотерапевт. Все же зависит от того, как ты к;ему-то относишься. Я;чень много ездила на;астроли за границу, и у меня сложилось впечатле­ние, что все воришки мира ждут, когда я приеду, чтобы меня обворовать. Единственная страна, где меня не обворовали, это Португалия, потому что там нулевая преступность. Они такие ленивые, что им даже меня обворовывать было лень.
Первый раз случилось это в Испании. У ме­ня Машке, внучке, было пять лет. Я когда попала в детский отдел — потеряла сознание просто. Ну и конеч­но, воры были начеку и меня там первый раз обворовали. Актриса, которая была со мной, стала принимать валидол. А я говорю: «Что Вы так расстроились? Вы понимаете, где мы? Мы в Мадриде! Завтра в Барселону поедем! Да за то, что я в Испании, я сама доплачивать должна!»
Шарко и Виктюк (хором): Как прекрасен этот мир!
Они нашли друг друга!
Интересные виражи происходят на съемках программ. Встречаются два человека. И ни один сценарист (кстати, сценарий конкретно этой передачи разрабатывала Татьяна Кузнецова) не может предположить, как будут развиваться события. Но сценарий у меня в руках, и я отчаянно пытаюсь ему следовать…
— Зинаида Максимовна давайте еще раз вспомним Товстоногова. Когда он пригласил Вас в труппу, Вы спросили: «А зачем я Вам нужна?» Почему?
—Ну, потому что до этого я смотрела «Шестой этаж» и увидела шесть великолепных актрис, и поэтому я спросила: «У Вас шесть блистательных актрис, одна другой лучше. Зачем я Вам нужна?» Он ответил: «У нас фабричной девчонки нет».
— И когда недавно Месхиев Вас приглашал сниматься, Вы тоже спросили: «Зачем я тебе?»
— Нет, я даже не так сказала. Я сказала: «Я не понимаю, почему Вы меня приглашаете в кино сниматься?» Он сказал: «На глупые вопросы я не отвечаю».
Но я про другое хочу сказать — для того чтобы понимать, как прекрасен мир, надо всегда иметь чувство юмора. Два года назад у меня была очень серьезная онкологическая операция. Причем, не могу об этом не рассказать, меня оперировал Николай Николаевич Симонов, и он моему сыну потом сказал: «Я не понимаю, как она жила до этого. Еще месяц-полтора, и ее бы не было. Но с Вашей матушкой все в порядке. Когда я рассказывал, что ей предстоит, она тут же спросила: „А двадцать девятого я смогу поехать на гастроли?“» Это во-первых.
Во-вторых, на отделении хирургии было негде курить. Звоню дежурной сестре: «Извините, пожалуйста, это Шарко. Я понимаю, что это ужасно, но я курю. Где у вас курят?» Она мне говорит: «Да курите в палате!» И тут мне стало страшно. Это значит, выполняются предсмертные желания. Я легла, и на меня такая тоска нашла! Что же я после себя оставляю? И мысли у меня о том, как я перед Богом появлюсь… И тут за дверью слышу нянечкин голос: «Трам-парарам, твою мать… Эти больные раскурочили… тру-тру-тру… все коляски! Трам-трам-там… туда-сюда обратно… поцарапала ногу, порвала колготку!» Мне стало так смешно. Жизнь-то продолжается! Тут я перед Богом собираюсь предстать, а там жизнь идет и мат-перемат. И я облегченно вздохнула.
Виктюк: Глядя на Вас, я начинаю думать, что возраст; это бестактность природы. Есть возраст земной, а есть возраст космический. Творец не может не знать свой кос­мический возраст: Вам — 14, Фрейндлих — 15, а мне — 19, я в старшем классе. Это вопрос энергии, потому что детство — это колесо, которое крутится само по себе. Это безумное желание говорить миру: «ДА!»
— Роман Григорьевич, отпустите ее руку, она несо­вершеннолетняя.
Шарко: А сейчас разрешено с 14 лет замуж вы­хо-;дить!
Виктюк: Это он от зависти, от зависти!
— Так правда, что главное — это оставаться ребенком?
Шарко: Великий Мейерхольд сказал: «Чем дольше артист остается ребенком, тем больше масштаб его таланта».
Разговор о любви в купе поезда
Как радуется женщина, привыкшая разбрасывать по всей квартире безделушки и случайно нашедшая давно потерянное бриллиантовое кольцо! Так же радовался и я, случайно наткнувшись на видеокассету с записью одной из программ «Ночной экспресс». Естественно, с участием Шарко. Мы сидели в узком купе — я, она и Светлана Крючкова — и говорили о любви.
Зинаида Максимовна призналась, что больше всего на свете любит море, еще сильнее — внуков. И цветы. Душистым горошком увито все ее кухонное окно. Крючкова шутила, что «ЗэМэ с цветами разговаривает, и они ей отвечают!», а Шарко утверждала, что: «Любовь — это состояние души, и неважно, любят ли тебя. Главное, чтобы ты любил…» Когда мне в жизни приходится оказываться в тупиках неразделенности и безответности, я всегда вспоминаю эти слова...


1991, 1997, 2005