Я и Мода. Красивые бывают умными!

Первые шаги, ;или На «языке» без языка?
Как-то иду я по Невскому, а мне навстречу — тетка: «Хочешь, мальчик, быть звездой?» Ну кто не хочет? Повезло, думаю: попаду в массовку, снимусь в кино. Но это случилось в другой раз. А тогда меня привели в знаменитую «Рыбу». Так именовали в народе Дом мод на главной улице города, поскольку на первом этаже строения располагался еще и небольшой рыбный ма­газин.
Сейчас на этом сером здании золотится надпись «Дом Мертенса». Так вот, если войти с Невского в длинный зал парфюмерного магазина, который теперь здесь разместился, очень легко представить, что раньше именно в этом месте располагался «язык», вдоль которого сидели и стояли зрители, специалисты, фотографы. Помню, как вчера: сняли с меня мерки, сфотографировали и включили в картотеку. И началось… Фотосессии, показы, дефиле — словом, все то, что нынче именуется «глянцевой жизнью». Полуголые люди среди вешалок стали для меня привычным антуражем. Особенно мне нравилась одна манекенщица — дама уже в годах. За кулисами она всегда курила сигарету с мундштуком, стряхивая пепел в крошечную серебряную пепельницу с вензелем. Она всегда держалась с невероятным достоинством. Тогда, на излете советской власти, мне нравилось воображать себе, что она — прямой потомок царской семьи или, на худой конец, бывшая княгиня.
Мое изображение стало появляться в журналах мод. Меня, признаться, смущали слоганы типа: «Шейте сами» или «Для вас, мужчины», помещенные под моими фотографиями. Но уже первые выходы на подиум с лихвой искупили душевные терзания мальчика, не при­нятого в театральный институт Игорем Горбачевым за лишний вес. Ура! Наконец-то мое волшебное похудание было общепризнано! Я — модель, а модели не бывают толстыми! Но прошло совсем немного времени, и я за­скучал на «языке». «Себя» я уже «показал». И в очередной раз в моей тогда еще коротенькой жизни захотелось доказать всем, что красивые бывают умными. Очень хотелось контакта с теми, кто сидел в зале. И как-то раз, в середине показа, я заговорил. Не помню, с кем и о чем, но скандал был большой! Еще хорошо, что демонстрация была закрытой, для специалистов, и в зале не толпилось так много людей, как во время гала-показов. Меня с гомерическим смехом отстранили от работы. А я не очень-то и расстроился. Думаю, что модель из меня была средняя. Несмотря на все мои усилия в тренажерном зале, живот не делался плоским, а все эти «мускулистые руки и плечи» упорно не желали прирастать к моему телу. И потом, я точно знал, что когда-нибудь будут в моей жизни другие залы…
Сцена — это тебе, ;сынок, не экран!
Прошли годы и годы. И вот другой зал. Великолепный БКЗ «Октябрьский». Звонок раздался однажды утром, когда чей-то панический го­лос предложил мне в срочном порядке заменить партнера знаменитой Ангелины Вовк. Приезжаю на репетицию (наглаженный смокинг, прическа из салона) и узнаю, что предстоящий концерт — это большая сборная «солянка», из Москвы не приехали только ленивые. Получаю множество страниц текста и понимаю, что к вечеру все это должно уложиться в моей бедной голове и по первому требованию оказываться на языке. Представьте себе мой ужас! Я кое-как дожил до третьего звонка и под бравурные трели вышел на подиум вместе с Линой. Она оказалась блестящим профессионалом (я всякий раз снимаю перед ней шляпу). Когда я увидел то, что видят выходящие на сцену,; около 4 тысяч пар зрительских глаз, устремленных на меня, когда я понял, что в первом ряду сидит мэр города Анатолий Собчак, все наспех заученные речи стерлись из моей памяти. Вовк мгновенно сориентировалась и отработала «вступление» за двоих. Я что-то блеял в ответ, глупо улыбался… «Блондин! Что с него взять?» — решил зал. За кулисами я пришел в себя и дальше повел концерт уже более-менее сносно. Даже удостоился похвалы Эдиты Пьехи и внимания Аллы Пугачевой, только что вышедшей замуж за Филиппа Киркорова и заключавшей это шестичасовое шоу.
А какое-то время спустя был еще один зал. Даже площадь. Причем Дворцовая. Вместе с легендарным дик­тором Нелли Широких мы вели концерт, посвященный 50-летию Победы. Площадь была заполнена до отказа. Пафос празд­ника был таков, что количество зрителей уже не имело значения. Собственно, не имел значения именно мой выход. Рядом стояли ветераны войны, великие артисты… И;не вдруг стало понятно, что, сколько бы я ни отдавал сегодня с эстрады, те, кто воевал, дали мне несравнимо больше. И волнение ушло. Я до сих пор горжусь, что в этот день стоял на сцене на глазах у всего города.
Разницу в природе ведения программ сценических и телевизионных я ощутил не сразу. Но со временем мне оказалась ближе работа на телевидении. Елена Соловей сказала в интервью: «Я, наверное, все-таки не вполне актриса. Я просто женщина, которая вот так живет!» А я подумал, что не могу сформулировать, что такое телевизионный ведущий, модератор, как нас именуют во всем мире. Я — ведущий? Не знаю. Я,;ак Елена Соловей, просто так живу.
Назад, к моде! Встречи на проспекте Мира
Телевидение стало моей жизнью, приоритеты сменились, но индустрия красоты по-прежнему влекла бывшего толстяка. Мое второе пришествие в мир моды стало телевизионным. Конец 80-х. Хочу снимать программу о моде. Кто герой? Естественно, Слава Зайцев. На мое предложение следует его вежливый отказ. Не все и не всегда готовы дать интервью телевидению. Взамен Зайцев предла­гает снять материал о художнице его Дома моды Инге Филипповой.
И вот мы в знаменитом Доме моды Зайцева на проспекте Мира. Белоснежный задник подиума с золотым вензелем «Сла­ва Зайцев». Красивые люди специально для нашей съемки делают показ. Рядом — сама Инга Филиппова. Молодая, красивая, умная! Ее трикотаж — это целая философия.
— Раньше у меня было желание: делая передачи, добиться каких-то невиданных высот, стать звездой, но со временем я стал это делать просто потому, что люблю и хочу. Мне кажется, что, не будь этих передач, в мире ничего бы не изменилось.
Инга Филиппова: Да, мы это делаем для себя, но и для окружающих тоже. Меня радует, когда плоды моих усилий нравятся не только мне. Не знаю, может, это тоже род эгоизма. Даже род эгоцентризма: «Радуйте меня, порадовавшую вас!» Для меня это настолько большая часть моей жизни, что, если бы у меня ее не было, — это было бы фатально.
Музыка на показе — самая модная, еще не дошедшая до наших дискотек. Именно тогда я узнал о существовании группы «Ногу свело!» и «Металлики». Оказалось, саунд­треком показов заведует Егор Зайцев. Сын Вячеслава. Он входит в зал в черном кожаном костюме, бандане, темных очках — будто только что с мотоцикла (оказывается, что так оно и есть!). Тоже оказывается красивым и умным.
— Если верить многочисленным интервью Зайце­ва-старшего, он хочет всех женщин сделать красивыми. Я к та­кой точке зрения отношусь довольно критически. Мне кажется, что они сами должны этого хотеть.
Егор Зайцев: Я тоже хочу всех женщин. А насчет сделать красивыми — нельзя всех строем загнать в счастье. Он просто всех их любит, они зажигаются и порхают возле него как бабочки, забывая о весе, возрасте...
И в этом его суть. Это не толпа, где случайно кого-то толкаешь. Здесь должно быть ласковое, бережное прикосновение, чтобы человека не обидеть. Хотя, естественно, человек должен осознавать свои достоинства и недостатки. А я отношусь не по-серьезному. Может, еще не созрел, может быть — просто сейчас такое суровое время и я как бы из другого поколения и чураюсь высоких фраз или высоких чувств… Цель моей профессии я вижу просто в самовыражении. А уж наденут — не наденут — мне совер­шенно до одного места. Я еще не дошел до того, чтобы создавать одновременно вещь, которая может смотреться на сцене и жить. Придумать можно все, что угодно. Смотрим всякие авангардные показы моды, фестивали… Ну полнейший бред: или старые девы там этим занимаются, или мальчики. Надеть таз, обмотать газетой, селедку сделать из бумаги; это классно, я сам занимался этим в детстве. Когда приходили какие-то гости, я брал дедушкины военные сапоги, какую-то шпагу, какое-то мамино платье и веселил гостей. Это игра в куколки. Хотя бред тоже может быть гениальным. Все это — пир во время чумы, и многие этим гордятся, и я в нем каким-то боком принимаю участие. Возвращаясь к понятию «сделать всех красивыми», у меня девиз: «Сделать так, чтобы все были живы». А если все будет нормально, если я буду жить в нормальной стране, не потрясенной катаклизмами, то, может, у ме­ня будут другие цели. Может, я тоже буду хотеть, чтобы все были счастливы, добры… А;ейчас — просто, чтоб бы­ли живы.
Наша съемка продолжается в салоне-магазине, на первом этаже. Описать магазин невозможно. Все субъ­ективно. Много позже Инга Филиппова представила ме­ня Эвелине Хромченко — тогда маленькой, рыженькой и ехидной обозревательнице мод радиостанции «Европа плюс», а ныне — красивой длинноногой блондинке («Жизнь коротка, — считает Эвелина,; и нужно хотя бы часть ее прожить блондинкой!»), известной во всем мире как главный редактор русского издания журнала «Оффисьель».
Одно из откровений Эвелины было таким: «На самом деле все в моде очень просто. Критерий всех оценок таков: „нравится — не нравится“. Третьего не дано». Все это вспоминается к тому, что мне в доме Зайцева понравилось чрезвычайно. Утомленные съемками, мы с бригадой поднялись на второй этаж, в маленькое уютное кафе, где тогда пекли замечательные пироги. Именно там со мной произошел казус, описанный в прессе неоднократно. Давно это было. Ну не видел мальчик микроволновок никогда и спросил у буфетчицы: «А что у вас с телевизором? Давайте мы его починим, а то на экране уже 5 минут крутится какая-то сплющенная утка!» Утку тут же извлекли с «экрана», а я усомнился в том, что красивые бывают умными. В тот момент я не был ни тем ни другим. Придя в себя, я заказал у;нги замечательный свитер, в котором потом провел много времени на телеэкране. На черное трикотажное полотно хаотично нашито несколько ярких длинных перчаток. Абсолютно телевизионная получилась вещь. При определенном освещении на черном фоне свитер исчезает, остаются только перчатки. И лицо автора этих строк.
А через несколько лет судьба вновь приводит в тот же Дом. Юбилей Славы Зайцева. Юбиляр встречает нас сам, и с первой же секунды ко мне приходит ощущение под названием «Мы знакомы уже сто лет!» Он — великий и простой, с;еизменным ежиком темных волос, в ярком смокинге. Весело пересыпая свою речь столь любимыми мной ненормативными словечками, представляет меня всей тусовке: «Какой красивый мальчик!» (Под этой кличкой я до сих пор фигурирую в Доме моды на проспекте Мира!) Гала-показ юбилейной коллекции «Грезы». Действительно, спектакль. В каждом эпизоде модели проживали целые жизни, сюжет сменялся сюжетом, а я кусал локти: «Ну почему я в свое время не попал в этот Дом?!»
А наутро — после показа и обильного банкета; интервью.
Белый холл рядом с ка­бинетом кутюрье. Кресла, пальмы, мягкий свет. На нем — смокинг горчичного цвета. Я по обыкновению в черном.
— После института я с удивлением обнаружил, что все происходит совсем не так, как я ожидал. Был ли у Вас такой период?
— Тогда я закончил с отличием институт, меня принудили работать на подмосковной фабрике, которая занималась спецодеждой для села и области. Это — когда я уже делал спектакли, ревю на льду, после предложения работать в Общесоюзном доме моделей!
— Держу пари, что спецодежда была красно-бело-черной!
— Почти, Миш, потому что тканей тогда других не было! Я взял за основу павловские платки, где были такой активный красный цвет и золото. В 63-м году я показал первую коллекцию спецодежды для села и области на Всесоюзном методическом совещании. Был изгнан с позором, на фабрике был товарищеский суд, и меня заклеймили в том, что я не туда веду коллектив! Освободили от места художественного руководителя. После «оттепели» началось тяжелое время…
— Слава, начиная жизнь сначала, что бы Вы сделали иначе?
— Мне кажется, я очень счастливый человек. Я прожил негладкую жизнь, разнообразную и не всегда положи­тельную, с точки зрения окружающих. Но я по-другому не хотел бы жить. Я хочу прожить еще столько же лет, сколько я;иву, может, чуть меньше, я хочу успеть воплотиться в то, во что мне суждено во­плотиться.
— А еще не ус­пели?
— Нет-нет. Мне кажется, я только начинаю! Очень важна возможность выхода в другую сферу деятельности, выхода эмоционального заряда, поскольку мода очень функциональна, она должна приносить людям радость, а у меня не всегда бывает хорошее настроение. Живопись и графика позволяют мне выплеснуть эти накопления, раскрепощают разум и вселяют новую веру в;расоту!
Вот оно, оправдание моим «выходам в другие сферы»! Воодушевленный этими мыслями, я оформ­лял командиров­ку нашей группы в Ригу, на Четвертую ассамблею неукро­щенной моды!
И мир посмотреть, и себя показать…
Древняя Рига, запруженная толпами юных дизайнеров и такими же юными, прекрасными созданиями в ярких одеждах. Высотный отель, уникальный Рижский телецентр, стоящий на острове, плотный график работы, перевод­чики, и снова показы, и снова интервью…
Со сколькими художниками я тогда перезнакомился! Молодой Юдашкин, Володя Бухинник, Сандра Страукайте, Эндрю Логан, Пако Рабанн… Со многими из них мы до сих пор вспоминаем эту неделю в Риге. А тогда… Я никогда не был силен в мате­ма­тике, соотношение дол­лара, лата и рубля до сих пор для меня загадочно. Короче, деньги кончились довольно быстро, и группа перешла на одноразовое пита­ние (бесплатные завтраки в гостинице). Но важно ли это было, если на интервью с Андреем Бартеневым я шел в пальто от Егора Зайцева, и, увидев нас, две проезжавшие мимо машины буквально въехали друг в друга?
Это было шоу, город гулял! Кто помнит прибалтийскую весну, знает это удивительное сочетание теплого солнца и сильного, прохладного ветра, наполняющее душу каким-то удивительным ощущением, похожим на предчувствие любви. Опьяненный этим состоянием и помнящий слова великого Зайцева о необходимости выхода в другие сферы деятельности, я принимаю предложение одной питерской художницы появиться на подиуме (!) в ее показе. Моя работа уже почти закончена, все скла­дывается, чувствую себя крайне умным. Почему бы не показать себя красивым? Прибегаю на показ буквально за 5 минут до начала и получаю костюм какого-то средневеко­вого поэта. Путаясь в тряпках, начинаю облачаться. И уже перед самым вы­ходом нащупываю у се­бя под юбкой (!) на лосинах две огромные прорехи. Вся моя «филейная часть» бесстыдно выставлена наружу, а спереди на той же высоте красуется золотой помпон!
Меня практически силой выталкивают на «язык». Демонстрируя сие произведение искусства народу, я стараюсь не поворачиваться к залу спиной. Но, увидев в первом ряду Рабанна, Юдашкина и Константина Эрнста, не выдерживаю и удираю! (Как говорил режиссер монтажа Вадим Кузенков: «Ухожу медленно, но быстро!») Зал ревет, все рыдают от смеха. А я понимаю, что природа очень избирательно наделила меня достоинствами, щедро отсыпав недостатков.
Папенькин сынок в дыму
Развитие моей телеви­зионной программы происходит по спирали, и спустя непродолжительное время, отработав с Эдитой Пьехой и Алисой Фрейндлих, группа «Арт-обстрел» вновь обращается к моде. Решено сделать в прямом эфире «Пятого канала» большое ток-шоу «Папенькин сынок» с участием все тех же Славы и Егора Зайцевых. На сей раз — речь о;инастиях.
Естественно, вся знакомая мне модная тусовка приглашена в зрительный зал. К ним добавляю моих друзей — замечательных музыкантов Виталия Понаровского, Марину Капуро, вышеупомянутую Ингу Филиппову. Но попутно я выясняю, что со многими необходимыми мне в эфире людьми я незнаком. Такие обстоятельства предшествуют моей встрече с одним из лучших модельеров Питера. Теперь ее салон на Невском обозначен сияющими буквами «Модный дом Татьяны Парфеновой». Тогда все было гораздо скромнее. Татьяна категорически отказывается от участия в прямом эфире. По-моему, просто из вредности. Мой эфир и без нее происходит, правда без особого успеха, потому что все происходящее в студии тонет в клубах дыма. Испортилась дым-машина. Манекенщицы путаются в кринолинах и пытаются не наступить на Марину Капуро, Зайцев сквозь серую пелену силится увидеть того, кто задает ему вопрос, а я от растерянности каждые 30 секунд требую от публики аплодисментов!
Эфир позади, я получаю за него от Беллы Курковой по первое число и решаю отомстить коварной Парфеновой.
«Про цветы, духи и погоду…»
Начинается подготовка передачи про Татьяну Парфенову, и мы внезапно все больше становимся друзьями. «Не снимайте меня! — просит художница. — Я на экране похожа на собственную уборщицу!» Желание клиента — закон.
По предложенной мной идее 30 минут эфира о Пар­феновой будут говорить те, кого она одева­­ет, — в;шитых ею нарядах на фо­не ею же придуманного интерьера. Так я еще раз встретился с Эдитой Пьехой, уникальной актрисой Наташей Фиссон, познакомился с Людмилой Нарусовой и Анатолием Соб­чаком. Сама художница, расчувствовавшись, тоже согласилась сказать несколько слов на камеру. Ее мысли занятны и афористичны: «Процесс приготовления одежды мне нравится, это сродни кулинарии!», «Моя заслуга — не платья, я горжусь тем, что мне удалось капитально отремонтировать маленький кусочек Санкт-Петербурга!» Парфенова в пестром весеннем платье-размахае дает интервью и нервничает. Рядом переодевают Эдиту Пьеху. За занавеской слышатся знаменитый акцент и привычно недовольные нотки. Мы видим преображенную певицу и ахаем. Куда подевались подчеркнуто тонкая талия и «всегдашний» цветок на плече? Серый шелковый, многослойный наряд полностью меняет привычный образ. Шелка струятся и переливаются, тут и там змеится жемчужная вышивка… Успокаивая Пьеху («Это не я! Меня зрители не узнают!»), случившаяся поблизости супермодель Дина Тарасова презентует звезде свою серую бархатную шляпу. Пьехе она очень подходит, и певица почти безропотно соглашается на последний штрих от Татьяны Парфеновой. А та снимает Пьеху со шпилек и обувает ее в практически мужские ботинки на «тракторной подошве»! Новая походка дает певице ключ к новому образу. Она напевает и кружится у зеркала, быстро дает мне интервью и упархивает в БКЗ «Октябрьский», чтобы блеснуть на очередной тусовке. «Таня! — кричит она Парфеновой напоследок. — Я;о вторник заеду, и мы с вами все перешьем!» Парфенова без сил опускается на стул, смотрит на меня долгим жалобным взглядом и почти беззвучно произносит: «Спасибо, Миша!»
Я чувствую себя отомщенным и очень коварным. Программа-то у нас получается замечательная — костюмы Парфеновой сняты в старых двориках нашего города, из окон льется нежная мелодия в исполнении контрабаса и рояля, над водой кружится стрекоза, яркие цветы уходя­щего лета отражаются в пруду — все это кадры из нашей передачи. «Что Вы меня спрашиваете о тенденциях? Спросили бы про цветы, духи, погоду…» — изрекает Татьяна посреди интервью. И;ти слова становятся названием программы. Она называется «Про цветы, духи и погоду…»
Туфли из человеческой кожи
Новый виток движения по телевизионной спирали. Мы — молодые, мы долж­ны удивлять публику. Снова мода? Да, но — обувная. Опять тележурнал? Да, но в жанре детектива. «Сарафанное» радио доносит весть: для нас в Москве есть потрясающая героиня. Главный художник общесоюзного дома моделей обуви. Ири­на Селицкая.
Мы знакомимся. Моло­дая женщина оказывается и красивой, и умной. И, что немаловажно, веселой. Мол­ниеносно рождается сценарий, пишется музыка. Мы приступаем к съемкам детектива о моде. Каково? В начале программы я веду машину. Я не умею. Меня учат. (Они: «Ногу плавно отпускай, переключай вот здесь — и газу!» Я: «А почему здесь три педали, если у меня всего две ноги?» Они: «Ясно, бесполезняк, будем толкать!») Режиссер и манекенщицы толкают вишневую «девятку», оператор снимает, я остервенело кручу руль. В кадре я действительно напоминаю начинающего автомобилиста с очень непростым лицом. Это снимается в Петербурге. Выхожу я из машины почему-то уже в Москве. Но как выхожу! Смокинг, шелковый пояс — и босиком! На снег! Температура за бортом «девятки»; что-то около минус 20. Далее по сценарию следует мое знакомство с Селицкой, и пошло-поехало…
— Я знаю, что, если в Америке модельер обувает теле- и кинозвезд, он известен не меньше, чем они.
— Я бы не сказала, что у нас такая же ситуация. Хотя наша фирма шила обувь для звезд. Ну например, для Константина Райкина. У нас заказывал свои коллекции Валентин Юдашкин, с Вячеславом Зайцевым идут переговоры. Но, к сожалению, в России художников по обуви не знают. Я;ообще на обувной факультет попала со страху.
— Со страху?
— Да. Я прикинула и подумала: ну кто пойдет работать в эту обувь? Наверное, там будет меньше конкурс.
— Я просто подумал, что, может быть, мама дизайнера обуви Ирины Селицкой была невероятной модницей…
— Мама моя, на самом деле, долгое время работала в ателье — шила одежду. И частично это происходило на моих глазах. Мама действительно была модница, и я в детстве была модница.
— А что же ты раньше врала, что у мамы были резиновые сапоги и тапочки и она говорила, что этого достаточно?
Селицкая застывает в недоумении, хлопает глазами… Посмеялись и продолжили. Такие маленькие казусы тем не менее создают на площадке теплую атмосферу, люди начинают вести себя абсолютно непринужденно.
— Были в жизни моменты, для которых художник Селицкая специально изготовила себе обувь?
— Совсем недавно. Я две недели назад была на вы­ставке в Италии и к этой поездке специально подготовила себе обувь, потому что как только я где-то представляюсь и говорю, что я — дизайнер по обуви, то глаза у всех резко опускаются вниз и смотрят, во что я обута.
— Работа дизайнером по обуви мешает личной жизни?
— Мешает. Когда я бываю в компаниях, наши разговоры обычно заканчиваются тем, что все грустно говорят: «Ну вот, опять про ботинки!..» Кстати, ботинки Ленина для Мавзолея делала тоже наша фирма. И «состаривали» их около 15 наших мастеров. Они добросовестно создавали на них морщинки.
Под конец съемок у меня был расставлен на Селицкую серьезный капкан. В то время гремела программа «Тихий дом», где два Сергея — Шолохов и Курехин — поведали миру о том, что Ленин — гриб. Я по-белому завидовал этому успеху. И поскольку мы работали в жанре детектива, усиленно стал выжимать из Селицкой нужный мне текст. Сапожница уже тогда экспериментировала с экзотическими материалами. При взгляде на ее изделия установить, из чего они были сделаны, практически невозможно. Мне очень хотелось добиться от Ирины признания, что эта кожа якобы человеческая! (Почему-то мне показалось, что это смешно. Какой только бред не приходил в мою голову 10 лет назад!) Ирина — слава Богу! — человек здравый, она мялась, терялась, в результате вышел некий намек на тайну, никем, кроме меня, не понятый.
Хотя история (читай: передача) получилась красивая. История простая — в который раз автор оказался похож на своего героя. Некоторым из нас знакомо удивительное чувство невесомости. Познавшие его уже никогда не смогут от этого отказаться. Мне привычно и необходимо смотреть на вас с экрана и лицедействовать по лю­бому поводу, который вы даете. И это — мой полет. Жизнь — это дорога, подиум — дорога тоже. А значит, подиум и есть жизнь. Все остальное для Ирины Селицкой ирреально и маловероятно. Изысканный дизайн, модели для предприятий, музей обуви, съемки для журналов — все это как разбег на взлетной полосе. Только теперь, чтобы полететь, нужно вскочить в;тупу и взмахнуть помелом.
«Кожаное шоу»
Передача про сапожницу имела успех, и было решено снять продолжение. Оно называлось «Кожаное шоу» и снималось в очень модном по тем временам московском казино «Арлекино». Селицкая вза­хлеб рассказывала об экспериментах с кожей рыб, курицы, страуса и;аже лягушачьей. ;А пред­ставьте себе бандану из бычьего желудка! Впечатление от Егора Зайцева трехлетней давности мгновенно померкло. Итак, мы снимали потрясающий показ с участием маленьких собачек. Ведущие — я и Эвелина Хромченко. Публика — весь бомонд. И в самом разгаре дефиле одна из собачек, испугавшись сочетания толпы, света, музыки и аплодисментов, начала писать прямо на подиум. Сдвинуть ее с места не мог никто. В который раз я стоял на подиуме — и все погибали от смеха.
Жаль, что мой телецикл под громким названием «Арт-обстрел» выходил в эфир так редко — раз в месяц. Не все это видели, не все помнят, но, с другой стороны, это было замечательное время. Мы с режиссером Игорем Морозовым делали, что хотели, снимали только тех, кто нам нравился. И, по-моему, неплохо.
Продолжение следует…
А еще через несколько лет, когда уже не было «Арт-обстрела», мы перебрались в Москву на ПМЖ и «осве­щали» всяческие «Кинотавры» и «Славянские базары» — в столице проходила очередная Неделя высокой моды. Меня и Морозова пригласили помочь. Бр-р!!! Опять мода! Мы подумали… и согласились. И три зимы подряд, не покладая головы и рук, я в числе многих прочих помогал российской телеаудитории увидеть не только, «что нынче носят», но и;ухню модной индустрии, услышать откровения самых именитых кутюрье мира. Красота и ум как ценности? Да, конечно, но здесь царили другие приоритеты. И это впечатляло! Лучшие модели России в суперпрофессиональной постановке Любови Гречишниковой, в публике — нарядные героини этой книги (помните, у Ларисы Долиной: «Я надену все лучшее сразу!»). И — встречи, встречи. Я от души пожалел, что моя авторская программа уже не существовала, и я не мог уделить достаточное эфирное время Вике Андреяновой, Андрею Шарову, Игорю Чапурину… Я поздравил Татьяну Парфенову с получением чего-то золотого (кажется, «Манекена»), и у меня уже была новая идея.

2005


Рецензии