Тая. Черновик

                Летопись любви - 3
               
                Документальная проза      
                (70-ые)    Есть отредактированный вариант в главках с картинками
 

                «В СССР секса нет. У нас есть любовь»
               
                /Телемост Ленинград-Бостон. 1986год/
                К сожалению, вторую часть этой фразы
                журналист В. Познер при монтаже вырезал

               
                Вступление
   
         
         Мой сосед по коммуналке Андрей Бурцев был далеко не молод, но всегда выглядел бодрым, элегантным, подтянутым, сохранившим в своём лице тот удивительный мужской шарм, который так нравится женщинам.
         Носил он ослепительно белые сорочки, самые модные галстуки (шнурки, плетёнки, воланчики); свои элегантные костюмы-тройки шил на заказ у лучшего портного города.    
        Парфюм использовал только импортный. Чаще всего это была французская туалетная вода Серж Лутенс, чей аромат напоминал запах свежестиранного белья. 

        Соседки-старушки не переставали возмущаться –- такой видный мужчина и не женат! Впрочем, с чём с чем, а с женщинами у него не было проблем. Нередко, особенно по выходным, из его комнаты доносился заливистый женский смех.
И если соседкам удавалось разглядеть очередную пассию, то будьте уверены, ей потом перемывали косточки в течении многих недель.
        Бурцев трижды был женат, но так и не обрёл своё счастье. Всем своим бывшим жёнам и детям он оставлял очередную квартиру -- так и докатился до коммуналки.

        Как своему старому другу и приятелю Бурцев сообщил мне (втайне от завистливых соседок), что переезжает жить на новую квартиру к любимой женщине, на которой он вскоре собирается жениться. Я его поздравил с этим событием и пожелал ему всяческих благ, как говорится, любви и счастья в личной жизни.

        Перед отъездом Бурцев передал мне две тонкие тетрадки, в которых он описывал историю своей юношеской любви.
        -- Я бы не хотел, чтобы моя будущая жена узнала об этом, -- сказал сосед. -- С прошлым надо вовремя расставаться.
В будущем оно ни к чему. Я думал сначала их сжечь, но потом как-то стало жалко.
А ты всё-таки журналист. Может быть тебе когда-нибудь что-то и пригодится. Только при моей жизни не надо ничего писать, -- попросил он.
        Я пообещал выполнить его волю.

        Ещё он передал мне плюшевую коричневую обезьянку, которая висела у него на стене.
        -- Это тебе подарок от меня, -- сказал он.
        -- Красивая, -- взяв в руки игрушку, удивился я. -- Видно её делали с любовью. А чего себе-то не оставишь?
        -- Она не вписывается в интерьер моей новой квартиры, -- улыбнулся он. А потом, немного подумав, добавил:
        -- Мне иногда кажется, что это не обезьянка, а душа одной из моих девушек навещает меня. В её глазах укор и боль.
Из-за этого у меня началась бессонница. Не случайно врачи советуют избавляться от негативных воспоминаний... Ну а тебе-то какая разница?

         Мы с ним обнялись по-братски, присели на дорожку, и мой старый друг покинул меня навсегда. 
Недавно от наших общих знакомых я узнал, что он погиб в автомобильной аварии. Очень жаль, приятный был человек
во всех отношениях. 
         Но зато теперь я ничем не связан и могу опубликовать его записи, изменив лишь фамилии действующих лиц. Я эти записи, правда, слегка «причесал», но кардинально ничего не стал менять.   

         
               
                ТАЯ               
                /А любовь нельзя отложить/   
            
                Часть 1

   
         Питер, начало семидесятых. В том году я учился в University на втором курсе филфака. И как-то под вечер мой приятель философ Костя позвонил мне и попросил сходить с ним на день рождения.
         -- Там будут три сестры, а мужиков нет, -- сказал он. -- Не идти же мне одному. Выручай!
         -- А это далеко? – спросил я.
         -- Рядом, на соседней улице. Салтыкова Щедрина 32. Заодно и поедим – их мать хорошо готовит.
Для вечно голодного студенческого желудка последний аргумент был решающим.
         -- А ты где? – спросил я.
         -- Иду к твоей парадной, -- ответил он.
         -- Хорошо, через пару минут спущусь.
      

          Моя мать была страстная "пушкинистка". Всё, что было связано с той эпохой, она просто боготворила.
Она записала меня в школу бальных танцев, куда без фрака не пускали. У знакомой костюмерши в Мариинском театре выпросила списанный реквизит, чтобы я был «как денди лондонский одет». Она перешила под меня поношенные панталоны, фрак, жилетку; и изрядно намучилась с белоснежной рубашкой со стоячим накрахмаленным воротничком.      
   
          Сапожки из яловой кожи с кисточками оказались как раз моего размера. А шейный платок из чёрного шёлка – это та деталь, которая позволяла мне создать законченный образ. Да, чуть не забыл – причёска «а ля Тит».
          Это такая короткая стрижка с мелкими завитками на кончиках волос.
Особенно красиво смотрятся завитки на висках. Этакая романтическая печать эпохи -- от Байрона до Рекамье.
   
          О, сколько женских сердец из-за этих завитков лишились покоя и сна!
Но ничего не поделаешь. «Се ля ви», как говорят французы. С другой стороны, женщины ведь и созданы для того, чтобы любить и страдать.

          Обычно Онегинскую униформу я одевал только на бальные танцы, но сегодня мне пришлось её одеть, так как мой парадный костюм мать отдала в химчистку.
          Я посмотрел на себя в зеркало — я был доволен собой. Оставалось разве что подточить ноготки, да побрызгать на себя немного туалетной воды.
          Да, чуть не забыл, два раза в неделю я посещал ещё театральный кружок при Дворце пионеров.

                Часть 2


           Дом, куда мы шли с Костиком, до революции принадлежал  камергеру, действительному статскому советнику
Ратькову-Рожнову. Это был доходный дом, построенный в 1900 году. Его протяжённый салатного цвета фасад прорезан аркой в четыре этажа, открывающей вид на парадный двор — курд онёр.

          Верхние этажи объединены белыми пилястрами и четырьмя башнями - эркерами, каждая из которых поддерживалась усечёнными по пояс бородатыми атлантами.
          Внутреннее устройство дома также впечатляло. До сих пор в парадных с дубовыми дверьми сохранились лепные камины и напольная мозаика; кое-где даже сохранился орнамент перил.
          В квартирах были огромные комнаты, широкие коридоры, высокие потолки.

          Но главным украшением этого здания, конечно же, являлись камины ослепительной белизны, покрытые разноцветной глазурью. В начале века этот дом считался самый продвинутым в Петербурге. Здесь имелись отопление и ванны, канализация и телефон. В этом доме снимали квартиры многие известные люди, например, князья Голицыны.
          Всякий раз, проходя мимо гигантской арки, у меня в голове мелькала крамольная мысль.
«Если бы я захотел повеситься от безответной любви, то сделал бы это именно здесь». Тем более, что с центра арки в то время свисала массивная чёрная чугунная цепь.
          Перед квартирой, в которую мы шли, ещё сохранилась дореволюционная ступенька, о которую я и споткнулся. И чуть было не упал, но спасибо Костику, -- он успел вовремя подставить мне руку.
   
                Часть 3


         День рождения одной из девушек отмечали по-семейному.
Мать в белом платке-паутинке на плечах сидела на краешке стола и всё время выбегала на кухню за очередным блюдом.
Всё было очень вкусно – Костик не обманул. Поели от души. Особенно мне понравились запечённые в сырном соусе куриные ножки. Они просто таяли во рту.

         Как-то так сложилось, что в компаниях я исполнял роль записного тамады. Шутил, смеялся, рассказывал анекдоты.
Сначала лёгкие, игривые, для согрева. Скажем, про тупого профессора и нерадивого студента.
         Затем шла лёгкая эротика; ну, например, про рассеянного гинеколога. И наконец те, что без мата теряют всю свою прелесть. Но уже при переходе ко второму уровню, я перехватил сердитый взгляд матери и слегка присмирел.
         Впрочем, на девиц материнские строгости влияния не оказали. Они хохотали звонко, громко и от души.

                Итак, о девицах
         
    
         Старшую сестру звали Полина. Она была самой высокой, самой целеустремлённой и самой перспективной в этой семье.
Она заканчивала университет и подрабатывала репетиторством. В ней чувствовалась самостоятельность и независимость.
Да и мать чаще всего обращалась именно к ней. Одним словом, умница и отличница.
        Я думаю, совсем не случайно её коричневое платье с белым отложным воротничком так сильно напоминало школьную форму. Она была в длинных белых перчатках с веером в руках.

        Младшей сестре, Оленьке, едва исполнилось 7 лет, поэтому я о ней писать не буду. Правда, именно она открыла нам дверь и, глядя на нас, кокетливо произнесла: «Женихи приползли!». Чтобы не задавали лишних вопросов насчёт моей одежды, я сразу сказал, что еду с репетиции и не успел переодеться.
   
        Среднюю звали Таисией. Но она меня сразу попросила перейти с ней на «ты» и называть её просто Таей. Она была двоюродной сестрой Полины. Приехала в город из посёлка на берегу Ладоги для обучения на годичных бухгалтерских курсах.

         Тая была сама женственность.
Невысокая, с округлившимися формами, но не полная. Светло-русые волосы, аккуратно зачёсанные назад, спадали на плечи толстыми густыми завитками, создавая изящное обрамление для её прекрасного лица.
         У неё были какие-то удивительно чистые, доверчивые глаза. Она не выщипывала брови как Полина, не красилась,
но губы её горели ярче, чем у сестры.
         При виде Таи у меня радостно забилось сердце. Как описать то, что творилось в моей душе, когда я глядел на неё!
 
         Вот Венера Милоcская в музее. Классический эталон женской красоты. Всё при ней — ни убавить, ни прибавить.
Но пройдёшь мимо неё в следующий зал -- и забыл. А с Таей, с Таей невозможно было рядом стоять -- меня бил электрический ток!
         Она носила красное полупрозрачное платье, которое плотно охватывало её стан и верно обрисовывало её прелестные формы. "Прямо-таки 19 век, -- подумал я. -- Моей матери она бы точно приглянулась".   
 
         Сначала Тая пыталась расстреливать меня своими глазками (в ухо, на нос, на предмет).
Затем сделала равнодушное лицо, будто меня не замечает. Но со мной все эти женские штучки не проходят.
         Я, как закалённый в боях оловянный солдатик, был стоек и непоколебим. Честно признаюсь, к сожалению, в свои 18 лет девушки уделяли мне внимания больше, чем я того заслуживал. И немного избаловали.
         Прохаживаясь по пляжу Петропавловки, даже не оглядываясь назад, я уже точно знал, что все женские головки,
словно по мановению волшебной палочки, поворачиваются в мою сторону.
    
         Тая была непоседой, не могла долго и спокойно сидеть на одном месте, постоянно вертела головой. Но куда бы она
не смотрела, её взгляд неизменно останавливался на мне. Когда у неё закончились все её уловки, она просто вперилась в меня своими горящими глазками. Они ласкали и обнимали меня. Но иногда в них загорались лукавые, озорные  огоньки.

         Костик был мне не конкурент. На свою внешность он совершенно не обращал внимания. Его давно не стриженые чёрные волосы, свисая на лоб, всё время лезли ему в глаза. Поэтому каждую минуту ему приходилось их поправлять.
         К тому же, как и все философы, он был немного не от мира сего.
 Так как Костик спал на очень низкой подушке, ему приходилось подкладывал под неё книги Канта и Гегеля, что помогало ему быстрее уснуть. Я тоже любил книги, но девушек я любил больше.
         Впрочем, одно обстоятельство нас точно сближало. Нам обоим некуда было привести свою подружку. Мы оба жили
в коммуналках: он вместе с родителями, а я с матерью и сестрой, а по выходным к нам приходил ночевать ещё и отчим.
   
         Старшая сестра тоже поглядывала на меня с интересом. Но, в отличие от Таи, умела скрывать свои чувства.
Если и взглянет на меня невзначай, то обязательно вставит «вам салатику положить?» или «может морсу долить?».
         Кстати, соперничество сестёр началось ещё за столом. Когда Полина в очередной раз стала предлагать мне винегрет,
Тая взяла мою тарелку и положила, не спрашивая меня, две столовые ложки этого кушанья.
        Когда в моём фужере кончился сок, они почти одновременно предложили мне налить. Но у Полины был морс,
а у Таи клубничный сок. Я выбрал сок.
   
                Часть 4

         Мать, достав с полочки ноты, села за пианино "J. Becker".
Казалось, Оленька только и ждала этой минуты. Как только зазвучала музыка, она начала петь. Песенка оказалось про папу.
 
               «Папочка, папа—самый добрый, самый лучший!               
                Папочка, папа -- песенку мою послушай
                Папочка, папа -- буду я всегда послушной
                Папочка, папа, очень сильно я тебя люблю»

         Мать смахнула слезинки в уголках глаз и, не доиграв песню,
пролистала ноты и заиграла другую мелодию. Оленька весело подхватила:

                «Вместе весело шагать по просторам,
                По просторам, по просторам.
                И, конечно, припевать лучше хором
                Лучше хором, лучше хором»

         Ну а теперь может Таечка нам споёт, -- попросила мать. -- Она у нас в самодеятельности занималась.
Стихи пишет, частушки. Мне у неё особенно нравится песня на музыку Штрауса.
         Таю не пришлось долго уговаривать. Она встала и подошла к пианино.
 Но сначала прочитала вступление:
      
                “Не первый день я на свете живу.
                Дочь, поверь мне, я знаю, что говорю.
                Ты сначала диплом получи,
                а потом уж семью заводи"

                Что же сказать моей маме в ответ
                И поймёт ли она или нет
    
 А затем, сделав знак рукой матери, запела. Мать аккомпанировала.

                Но любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза

                Не вскипает весною сирень
                Не поёт свою песнь соловей
                Не зеленеют поля
                Не цветут тополя

                Без неё не смогу я мечтать
                Без неё не смогу я летать
                Без неё буду горько вздыхать
                ...  буду горько страдать

                А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза
               
                Мне бы в небо взлететь
                И с тобой улететь
                Мне тебя бы обнять
                Песни петь, танцевать

                А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза

                Помню чудный рассвет
                Ты так ждал мой ответ
                Тополя под луной,
                Нежный голос, родной

                Я к тебе подошла,
                На крылечко взошла
                И сказала тогда:
                Я с тобой. На-а-всегда!
                Да-да-да...да-да. Да!

                А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза

                А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза

                Все зааплодировали.
   
         -- Тая вообще удивительная девушка, -- сказала мать. -- Приехала в большой город, пошла в Эрмитаж и тут же влюбилась.
         -- В кого? – спросил Костик.
         -- В Эндимиона, -- с улыбкой ответила мать.
         -- В кого, в кого? -- переспросил я.
         Мать встала, ушла в другую комнату, вынесла оттуда репродукцию картины «Морфей и Ирида», которую Тая купила
в вестибюле Эрмитажа. Репродукция была вставлена в рамку. Мать поставила репродукцию на пианино.

         -- Вот полюбуйтесь, -- Она показала рукой на юношу. – Это Эндимион.
Тая смущённо опустила глаза.

         К сожалению, об этом древнегреческом мифе я ничего не знал. Хорошо Полина просветила.

         «Богиня Луны и любви Селена каждую ночь на своей колеснице проезжала по небесному своду.
Однажды, случайно бросив лучи под свод пещеры, она увидела Эндимиона. Поражённая его красотой, она потеряла покой.
По её просьбе Зевс даровал ему вечную молодость, но взамен погрузил его в вечный сон.
Каждую ночь она спускается в пещеру, целует его, пытается разбудить, но это уже не в её силах. Она обречена на вечное страдание.
Потому и свет, которым она заливает Землю, такой печальный».
   
         -- Тая, между прочим, написала песню про Эндимиона, -- сказала мать.
         -- Можешь споёшь, -- попросила Полина. – Пусть гости послушают.
         -- Нот нет, но я подыграю, -- добавила мать.
         -- Хорошо, -- сказала Тая и начала с речитатива.
               
                «Моя колесница по небу плывёт
                Звёзд вереницы ведут хоровод
                Здесь толпятся они много лет
                Льют на Землю мерцающий свет
               
                Я мечтала твою красоту сохранить
                Но высокую цену пришлось заплатить
                Ты моё Солнце, мой бог, дорогой!
                Я всегда буду рядом с тобой
                поёт
                Снова я с неба к тебе упаду!
                Снова к губам я твоим припаду!
                Снова душою тебя обниму
                И свою нежность тебе подарю

                Эндимион неземной красоты
                Ты в моём сердце
                Один только ты
                Эндимион! Эндимион!
                И только он, только он, только он

                Если хоть раз не увижу тебя
                больше не будет на небе меня
                Пробудись, родной, говорю...
                Я целую тебя и молю

                Снова я с неба к тебе упаду!
                Снова к губам я твоим припаду!
                Снова душою тебя обниму
                И свою нежность тебе подарю

                Эндимион неземной красоты
                Ты в моём сердце
                Один только ты
                Эндимион! Эндимион!
                И только он, только он, только он


                Раздались аплодисменты.    

         -- Трогательно, очень трогательно, -- сказал я.   
         -- Может кто-то из молодых людей хочет спеть? – глядя на нас с Костиком, спросила мать.
         Младшенькая побежала в другую комнату и принесла гитару. Все смотрели на меня. Видимо, Костик уже проболтался,
что я играю на гитаре, -- так что отказываться было бесполезно.

         -- Мы во Дворце пионеров к юбилею Пушкина будем ставить «Каменного гостя», -- сказал я. -- А сейчас, вы же знаете, мода.
Гамлет Высоцкого с гитарой. Вот и мы решили ставить Дон Гуана с гитарой. К тому же ведь он и сам писал песни.
Вспомните, одну из них исполняла Лаура, его подружка.
         В общем, я написал стихи — не знаю, что получилось. Песня называется «Последняя песня Дон Гуана».

         -- Просим, просим, -- захлопала в ладоши Полина.
         Я взял гитару и ударил по струнам, периодически постукивая по корпусу музыкального инструмента.

                Несчастный безумец! Любви певец!
                Я слышу повсюду стук ваших сердец!
                Лишь один я любить вас умел
                Хоть и прав я на то не имел

                В этом городе женский поток
                Он меня подхватил и увлёк
                Сбросил в бездну с обрыва меня
                Сбросил в бездну любви и огня!

                припев:
                Сколько юных, счастливых сердец
                по дорогам любви я водил
                И все ночи свои напролёт
                им слова о любви говорил

                Не делил я любовь на двоих
                Просыпались в ладонях моих
                /медленно/
                И наяву и даже во сне
                вы, улыбаясь, тянулись ко мне

                Сколько юных, счастливых сердец
                по дорогам любви я водил
                И все ночи свои напролёт
                им слова о любви говорил

                У меня незавидная роль
                Поглощает вас нежность моя
                Изливая душевную боль,
                в незнакомые дали маня

                Моя жизнь мне без вас не нужна
                Но мне важен не только матрас   
                Мой горящий кусочек тепла
                (показывая на сердце)
                Он в душе теперь каждой из вас

             (При последних словах старшие сёстры заулыбались)

         -- Маленькая ремарка, -- сказал я. -- Не забудьте, что Донна Анна -- это первая и последняя любовь Дон Гуана.
Помните, он ей говорит:

         «Вас полюбя, люблю я добродетель
          И в первый раз смиренно перед ней
          Дрожащие колени преклоняю»

Конечно, Донна Анна не наивная девочка, чтобы верить на слово мужчине, соблазнившему более тысячи женщин.
          -- И правильно делала! -- вставила мать.

«Вы, говорят, безбожный развратитель, -- бросает она ему. -- Вы сущий демон. Сколько бедных женщин вы погубили?»
          Но он убивает её одной фразой.
               
                "НИ ОДНОЙ ДОНЫНЕ
                ИЗ НИХ Я НЕ ЛЮБИЛ"
   

          И не случайно далее она меняет свой тон и говорит: «Как сердцем я слаба».

          В последней сцене он стоит перед ней на коленях, вот-вот появится командор. Дон Гуан не раскаивается за своё прошлое,
но умирает с её именем на устах. Я упал перед Таей на колени.

                Боже мой! Боже мой! Боже мой!
                Ах, зачем столько женщин любил
                Боже мой! Боже мой! Боже мой!
                Сколько бедных я их погубил

                Донна Анна!!
                Святая моя!!
                Дай мне слиться с твоею душой!!
                Помоги обрести мне покой
                Моё сердце навек успокой!

                Донна Анна!!
                Святая моя!!
                Дай мне слиться с твоею душой!!
                Помоги обрести мне покой
                Моё сердце навек успокой!

         Раздались непродолжительные негромкие аплодисменты.
             
            
            
                Часть 5


         В танцах соперничество сестёр продолжилось. Помню в медленном танце Полина слишком близко прижалась ко мне,
явно не на пионерском расстоянии. И недвусмысленно бросила на меня несколько томных взглядов.
         А потом ещё зачем-то рассказала мне о неком Васе -- женихе Таи, механике на птицеферме. Да ещё в придачу процитировала восточную мудрость:
         «Многие мужчины боятся женщин, до которых им нужно дорасти, проще пользоваться теми, до которых можно опуститься».

         Тая приняла вызов. В следующем танце она буквально висела на мне, постоянно касаясь меня своими коленками,
совершенно сбивая меня с ритма.
         Старшая сестра тоже не осталась в долгу, благо она занималась восточными танцами. Сходив в ванную, Полина переоделась и явилась в индийском наряде. То есть, в короткой, состоящей из полосок юбочке, обсыпанным блёстками лифчике
и практически голым животиком.

         Ради справедливости отметим, что фигурка у неё была что надо. Мать, увидев дочь в таком виде, недовольно сморщила лоб, но промолчала.
   
         Полина танцевала виртуозно.
Это дрыганье живота, эти паводки бёдер -- были восхитительны! Ритмы восточной музыки слились с ритмами её тела.
А её нежный животик прыгал как мячик, независимо от неё самой.

         После танца все горячо и громко ей аплодировали. Она раскланялась, как полагается, и пошла в ванну переодеться,
но на скользком полу, потеряв равновесие, упала и стукнулась головой о выступ раковины. Мать, узнав в чём дело, устроила девушкам взбучку: «Не можете лампочку поменять! Поставили 15 ватт, нашли на чём экономить!».
         Я вызвался помочь. Тая принесла из кладовки стремянку. Я заменил лампу, поставив на 40 ватт. После чего понёс стремянку в кладовку. Тая пошла со мной. Так как света в кладовке не было, она помогла мне поставить стремянку на прежнее место.

         Когда я развернулся, чтобы выйти, Тая, обхватив меня руками, как в танце, чмокнула меня в самый лоб.
Словно печать поставила — это моё.
Нет, это не был поцелуй нежности или томления, который в юности так кружил мою голову. Это был поцелуй тела.
Горячего, страстного женского тела, который мутил мой разум. О! Как хорошо я знаю этот дурман, от которого «не спрятаться, не скрыться». В переводе на русский -- это значит: 
                «ХОЧУ ТЕБЯ!»
И тогда в голове только одна мысль: «к тебе или ко мне».
          Много позже она мне призналась, что в тот момент по её ногам пробежала нервная дрожь.

         (Кстати, в Римской империи, когда молодожены в конце бракосочетания целовались, то поцелуй означал не выражение любви, а своего рода печать под устным договором о браке. Только тогда сделка о браке считалась действительной)

         … Когда мы вернулись в комнату, Полина ставила новую пластинку.
 Она обернулась, увидев нас, побледнела и всё поняла. Зазвучала медленная музыка танго. Мы с Таей начали танцевать.
Костик за столом о чём-то оживлённо беседовал с матерью.
         Полина сначала села на диван. Потом вскочила, вышла на середину комнаты и начала танцевать одна.
   
         Этот «танец-смерти» я не забуду до конца своих дней. Видимо, накопившаяся обида в её душе перешла все мыслимые границы, перелилась через край. 
         Движения Полины были резкими, откровенно вызывающими. Она неприлично высоко задирала подол платья,
ноги поднимала выше головы. Нас она не видела.
         С ней случился нервный срыв. На лице застыла гримаса боли и отчаянья…
               
                Часть 6

         Мы с Таей не выдержали этой жуткой картины, выскочили в коридор и, схватив свою одежду, выбежали из дома.
Одевались уже на улице.
         На мне было чёрное двубортное пальто из драпа, ондатровая шапка и длинный серый шерстяной шарф, который связала мне мать.
На ней было песочного цвета пальто со стоячим воротником и бордовая велюровая кепи с длинным козырьком.

         В тот вечер моя сестра осталась ночевать у подруги, а мать у отчима. Так что комната была свободна. До меня было идти минуты три. Но двигались мы черепашьими шагами, через каждые сто метров останавливались и целовались. Когда вошли
в мою парадную -- на дворе была уже глубокая ночь.
      
         Сил подняться по лестнице у нас ещё хватило. Но открыть входную дверь я уже не мог.
Ключ в моих трясущихся руках не хотел попадать в замочную скважину.
         Я расстегнул её пальто, расстегнул верхние пуговицы на платье и стал целовать её шею, спускаясь всё ниже и ниже...   

         Мы исходили от нетерпения! При тусклом свете лампочки я видел, как подёргиваются крылья её носа -- она судорожно, прерывисто дышала, жадно хватая ртом воздух.
         Щёки её пылали, глаза затуманились. Я чувствовал, как дрожат её плечи.
 
         У меня кружилась голова от малиновой мякоти её влажных губ. Сердце моё ходило ходуном. Моя страсть, горячей волной вырвавшаяся наружу, накрыла нас с головой. О, боже! Как же мы хотели друг друга!!
         Она повисла на моей шее, обхватив меня ногами. Платье её задралось, обнажив ослепительно-нежную белизну её бёдер.
    
         Я снова попытался вставить ключ в замочную скважину, но руки упрямо не слушались меня. В глазах всё расплывалось.
Пол уходила из-под ног... Я схватился за ручку двери, чтобы не упасть...
         Она отдалась мне прямо на лестнице, переступив порог греховного рая...
 
         Когда сознание снова вернулось ко мне, я заметил, что у неё все губы были искусаны до крови. Я всё понял.
         -- Ты бы предупредила, что ты -- *******, -- сказал я.               
         -- Прости, не успела.
         -- Сильно больно?
         -- Неважно. Проехали!
            
            
                Часть 7
    

         Мы постоянно хотели друг друга, как кролики.
Забывая обо всём: о еде, о времени, о делах. Мы пили напиток под названием любовь и никак не могли им напиться!
Мы бродили по городу словно пьяные, не замечая ничего вокруг.
       
         Лишь изредка её охватывало раскаянье.
         -- Я, наверное, распутная девица, -- говорила она, смущённо опуская глаза. -- Мне так стыдно за себя, за своё поведение.
         -- Всё, что естественно, то не безобразно, -- успокаивал я её.

                «Ужель мольба моя напрасна
                Забудь преступные мечты
                Не вечно будешь ты прекрасна
                Не для себя прекрасна ты»

         Я с захватывающим интересом наблюдал, как в ней просыпается женщина --  этакая горячая, страстная самка. Ну как
 не восторгаться буйством диких кобылиц, вырвавшихся из загона на просторы равнин. Вскоре она начала испытывать просто-таки физическую потребность во мне. Если мы не виделись день-другой, она начинала мучиться и страдать.
         Как тут не вспомнить нашу классику.
         «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души!
Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца».
 

         У нас было любимое место в Таврическом саду -- скамейка-качалка на цепях, у большого пруда.
Что интересно, даже ночью, когда всходила луна, эта скамейка всегда была в тени огромных кустов сирени.
 «Любимое место питерской молодёжи», -- насмешливо говорил я.
         Но как только мы её «облюбовали», её почему-то убрали.
    
         Вторым любимым местом у нас была ниша под Литейным мостом.
Если у Дворцового или Кировского всегда полно туристов, то здесь всегда тишина. Заберёшься на каменный выступ и тебя совсем не видно из-за опорных балок.
         Только подстилку надо брать или газетку -- камни очень холодные, даже летом. Зато гидроизоляция здесь просто идеальная -- это уж вы поверьте мне на слово. Я знаю, что говорю. Умели же делать в советское время.
 
         И тут я как-то не вовремя заболел, чуть в ящик не сыграл. Температура поднялась. Что не съем -- сразу вырвет, даже чай.
По телефону вызвал участкового врача, сижу, жду. «Наверное, чем-то отравился», -- думал я. Как назло, ни матери,
ни сестры не было дома – обе уехали на свадьбу нашей племянницы в Москву.
 
         Приехала Тая. Увидела меня в таком состоянии и перепугалась. Смерила температуру — почти 39.
         -- Какой участковый! -- закричала она. -- Тебе в больницу надо. Срочно!
Она расстегнула мне брюки и сунула руку вниз живота.
         -- Правая часть вся горит. Аппендицит в чистом виде. Срочно в больницу!
В тот же день мне сделали операцию. Она оказалась права.
         -- Опоздай вы ещё на час — было бы уже не спасти, -- сказал хирург. -- Начал бы вытекать гной. А это -- перитонит.

         Первые дни после операции я был на диете. Даже протёртый суп есть было нельзя. Она приходила ко мне в Мариинскую больницу и кормила меня с ложечки.
         -- Это за близких, -- говорила она. – Это за родных...
         -- Ты, можно сказать, спасла мне жизнь, -- сказал я. -– Ты -- мой ангел-хранитель.
         -- Теперь ты должен на мне жениться! -- засмеялась она. –- Но потом вздохнула и добавила, впрочем, на ангелах не женятся.

         ... Когда нам было совсем невмоготу, мы забегали в универмаг и, выбрав что-нибудь из одежды, уединялись в примерочной кабинке...   
         
         Смотрю на себя с позиции сегодняшнего дня и не могу поверить. Неужели это был я! Неужели правильно говорят, что
в молодости мы только до пояса люди. Неужели я был рабом полового инстинкта?
          А даже если и так. Пусть это рабство. Но какое же это было сладкое рабство!

                Часть 8


         Каждый год наша школа бальных танцев «Невские берега» участвовала в городском конкурсе.
И не раз занимала там самые высокие места. Моей последней постоянной партнёршей была Вика, одинакового со мной роста, тихая темноволосая девушка с длинной чёлкой на лбу -- дочка нашего хореографа Ольги Юрьевны.
         В танцах она чувствовала себя уверенно, сказывалась школа матери, но характер... Вика сама не знала, чего хочет и ревновала меня без всякой причины.   Сразу скажу, что у нас с ней ничего не было, ну почти ничего...
   
         Однажды Тая приехала ко мне на репетицию и мы с ней полушутя станцевали тур вальса. Ольга Юрьевна в своём любимом чёрном трико и чёрной облегающей тело водолазке подошла к нам. Наш хореограф не могла скрыть свой восторг.
         -- Какое прекрасное чувство ритма, какое скольжение, почти не касаясь пола. Какая женственность!
«Вы где-то занимались?», –- спросила она Таю.
         -- В нашем доме культуры в Приозерске.
         -- Просто великолепно! «Что это вы, Андрюшенька, такую девушку от нас прятали? -- упрекнула меня Ольга Юрьевна. -- Нехорошо». И погрозила мне пальчиком.
    
         Конечно, с техникой у Таи были проблемы. Она не знала куда деть свои руки, медленно проходила повороты, делала лишний шаг при вращении под моей рукой. Но всё это мог заметить только специалист.
         Впрочем, реакция Вики была совсем противоположной -- моя партнёрша категорически потребовала от матери, чтобы посторонних в зал не пускали. Это, видите ли, её отвлекает и сбивает с ритма.
         Тая была страшно огорчена и больше не приезжала.
   

         ...Но вот и наступил долгожданный день. Конкурс проходил в танцевальный зале Юсуповского дворца на Мойке.
Сдвинутые к углам двери давали большой обзор при входе в помещение. Жемчужно-серые стены были расчленены белыми пилястрами, облицованными искусственным мрамором.
         Особенно поражали изумительные плафонные росписи в смешанной технике -- играющие амуры и нимфы с гирляндами цветов в лёгких развевающихся одеждах.
         Размещенные по периметру светильники, огромные зеркала, огражденные хрустальными балясинами, создавали здесь особую праздничную атмосферу придворных балов.
    
         Краткая историческая справка. На балах Юсуповых танцевал весь великосветский Петербург.
Съезд гостей начинался обычно в девять часов вечера.
         Вот что вспоминала об одном из балов гостья Юсуповых: «В бальной зале гремела музыка. Когда мы вошли,
её величество уже танцевала французскую кадриль. Хозяйка дома, княгиня Зинаида Ивановна, особенно была эффектна,
когда прогуливалась по своим великолепным чертогам под руку с красавцем, русским богатырем, императором Николаем Павловичем».

         Ну и не могу не сказать два слова о бабушке Феликса Юсупова, участника заговора против Распутина. Именно ей,
а точнее её безукоризненному вкусу, мы обязаны тем, что такой дворец появился на берегах Невы.
         Княгиня Юсупова считалась одной из самых модных дам столицы, современники отмечали её природную красоту и ум.
Граф Соллогуб вспоминал, что она «была хороша собой, добра и приветлива». Она по праву считалась одной из «львиц» петербургского общества.
         А её роман с кавалергардом Жерве! О!! Об этом говорил весь Петербург!
 Ну да ладно, об этом как-нибудь в другой раз.   

         … Естественно, Тая не могла пропустить такое событие в моей жизни.
 Она приехала на Мойку и зашла в нашу костюмерную. В тот момент там находилась Вика. Не знаю, что уж там между ними произошло, -- только Вика выскочила оттуда как ошпаренная. Она сбросила с себя все реквизиты и побежала на выход.
Все попытки её уговорить, а я лично её просил, ни к чему не привели – она твёрдо решила не участвовать в конкурсе.
         Положение становилось критическим. Ведь по условиям конкурса необходимо восемь пар, а у нас оставалось только семь. Помощи ждать было неоткуда. К сожалению, конкурс проводился в рабочий день и почти все участники нашего танцевального коллектива были либо на работе, либо на учёбе.

         Это провал! На Ольге Юрьевне не было лица. И тут Тая предложила ей заменить Вику.
         -- У нас в Приозерске я три года занималась бальными танцами, -- сказала она. -- У меня даже грамота имеется.
К тому же на заднем плане меня не будет видно.
         -- А как же синхронизация? – спросила наш хореограф. – Вы же ни разу с нами не репетировали.
         -- Мы с Таей иногда танцуем в Таврическом саду, на летней эстраде, -- вступил я в разговор. -- Так что не беспокойтесь:
она знает весь мой репертуар. К тому же я её буду вести -- никуда она не денется.
         -- Делайте, что хотите, -- обречённо махнула рукой Ольга Юрьевна. -- Мне теперь всё равно.

         Мы с Таей ликовали! Но, как оказалось, несколько преждевременно. Проблемы были ещё впереди.
Другого реквизита, кроме того, что оставила Вика у нас не было. С белыми атласными башмачками быстро разобрались. Они хоть и были на размер больше, но мы набили туда ваты, и они стали ей впору. Белые длинные перчатки оказались просто её размера.
А вот главный реквизит – бело-розовое бальное платье на ней совсем не держалось, оно свисало и сползало на пол.
Это была катастрофа!
         Хорошо, что с нами была костюмерша тётя Катя, работавшая одно время в Мариинском театре. Она просто спасла нас.
В какой-то коробке она отыскала старенький корсет, почти того же цвета, что наше платье. Правда у него был очень большой размер. Но тётя Катя оказалась настоящим кудесником.
Упёршись Тае в место пониже спины и чуть не лишив её чувств, она мастерски затянула аксессуар.

         Теперь платье держалось, как литое. Осталось только булавками и ниткой с иголкой слегка подправить фасон.
На конкурсе каждая команда вытягивала билет, как на экзамене. Мы знали, что будет вальс, но не знали какой.
Нам достались «Сказки венского леса».      
                https://www.youtube.com/watch?v=w2znyzrtl_o
   
 
         Когда начался танец, Таю было не узнать -- она ни в чём не уступала Виктории. Но даже наоборот -- она словно светилась изнутри, она дарила свою улыбку и радость всем, кто смотрел на неё.
         Восемь пар кружились в огромном сверкающем зале посреди разношёрстной публики и строгого жюри.
Мужчины в чёрных фраках, девушки в пышных, ослепительно бело-розовых платьях.  Охватившее меня волнение несколько сковало меня. Тая же ни на что не обращала внимания, чувствовала себя как рыба в воде.
 
         Если правда, что вальс -- это сплав музыки и движения, -- то это про неё.
Ей скучно было просто танцевать, она решила сыграть маленькую драматическую роль кокетливой барышни, заигрывающей
со своим кавалером. Тая то смущённо закатывала глазки в небо, то обиженно подёргивала плечиками, то на какое-то мгновение поворачивалась ко мне спиной. Ну уж, что-что, а непосредственности ей было не занимать.
         Она умудрилась даже, когда я встал на колено, а она обегала вокруг, постучать кулачком по моей спине. Чем вызвала бурный восторг зала.
         Тогда мне показалось, что это полный провал – глумление над классикой. Такое нам не простят! Но нет, к моему удивлению, мы получили высокие баллы.

                Часть 9


         Как-то мы сидели в Летнем саду у двуликого Януса. Он, как известно, смотрит и в прошлое, и в будущее. Вокруг буйство зелени и дурманящий аромат цветов.
         Кстати, в компаниях из-за этого древнеримского бога мы не раз попадали впросак. Почему-то Тая упорно называла его Анусом, вызывая тем самым гомерический хохот. Она старалась исправить свою ошибку, но это у неё получалось не всегда...
         Говорили о всякой всячине.   

         -- Все девушки делятся на два типа, -- сказал я. -- Одни с установкой: найти мужа; другие гуляют. Я вот хотел тебя спросить:
ты к какому типу относишься?
         -- Ни к какому. Я -- третий тип, -- отвечала она. -- Я на распутье, между первым и вторым.
         «Ты лучше мне скажи: кем ты будешь после университета?», -- спросила она.
         -- МНС, -- ответил я. – Мало нужный сотрудник.
         -- А если серьёзно?
         -- Младший научный сотрудник. Звучит! 120 рублей оклад, плюс премия. Она сделала серьёзное лицо, видимо, прикидывая: можно ли на эти деньги содержать семью.
 
         -- Ладно, хватит о серьёзном, -- сказал я. -- Ну-ка проверим лучше твою сообразительность. Угадай фразу с кавказским акцентом.
         Я начертил на земле несколько знаков. Крест, топор, колун, 5 и 6, веник.
Она долго чесала лоб, пытаясь отгадать. Но потом сдалась.
         «Крест-топор-колун-пятишесть-веник. Выходит, что? «Крестопор Колунб пятишественик». Она засмеялась.
         
         -- Второе задание. Бросить бумажку так, чтобы она упала на ребро.
         Я достал из кармана билеты в кино и передал ей. Попробуй.
         Как она ни кидала, конечно же, у неё ничего не получилось.
         -- Да не может бумажка упасть на ребро, -- сказала она.
         -- А я говорю может. Поспорим на шелобан.
         -- Ну хорошо. Покажи, как.
         
         Я согнул билеты пополам и бросил их на землю. Бумажка упала ровно на ребро.
         -- А! Это нечестно, ты согнул.
         -- Почему нечестно. Тебе тоже никто не запрещал сгибать. Давай шелобан.
         -- Женщину нельзя ударить даже цветком!
         -- Ну это чисто символически, -- сказал я. -- К тому же ты сама согласилась.
         Она нехотя подставила мне голову и, откинув волосы, зажмурила глаза. Я, оттянув, как тетиву, четыре пальца правой руки
с оттяжкой шлёпнул её по лбу. Хорошо ещё, что вовремя успел отскочить, иначе мог бы сразу получить сдачи. Громко крича,
она начала бегать за мной вокруг скамейки, пока не поймала и не расквиталась.

         Когда мы немного пришли в себя она преподнесла мне небольшой сюрприз.
         -- А ты знаешь, я вчера наконец-то дописала песенку о нашей любви, --  призналась она.
         -- Так может споёшь? -- спросил я.
         -- Не сейчас, -- сказала она.
         -- Почему?
         -- Всё равно ты сейчас её не оценишь и не поймёшь.
Так уж устроен человек. Что бы он не имел, ему хочется всё больше и больше. Пока не останется, как старуха, у разбитого корыта.
Всем почему-то кажется, что лучшее у них ещё впереди. А я точно знаю, что именно сейчас наш звёздный час!..
Янус будет свидетелем. Я тебе пришлю её... лет через сорок.
         -- Ну ты даёшь! -- сказал я и рассмеялся. – Да я не доживу.
         -- Ничего, ничего, ты доживёшь! Такие эгоисты как ты, живут долго.
      

         ...Когда подошли к большому синему катеру на Кронверкской набережной, начал накрапывать мелкий дождик.
А на катере под крышей была уютная каюта с мягкими кожаными сидениями. Я это знал, ибо катался на этом катере уже не раз.
         Мы спустились по трапу и поздоровались с молодым мореманом в тельняшке и белой капитанке на голове. Стали его расспрашивать о ценах на экскурсии. Он подробно всё рассказал.
         -- А вокруг Кронштадта, с остановкой в одном из фортов, на весь день? – спросил я.
         -- Ну этого я сказать не могу, -- ответил он. -- Надо спросить у начальства. Если вы пару минут подождёте, я узнаю.   
         Естественно, мы согласились. Он вышел на набережную и пошёл в сторону телефонной будки.
                (мобильников тогда ещё не было)
      
         Мы с Таей переглянулись и завизжали от радости. Всё-таки кожаные диваны -- это вам не жёсткий плацкарт.
Мы вошли в каюту, она присела на диванчик и с нетерпением посмотрела на меня...

            
                Часть 10
 
         У неё были очень красивые ногти: гладкие, правильной овальной формы и красивый маникюр — «ореховая скорлупа», хвасталась она. Я просил их подстричь, но она отказывалась. Между тем, моя спина была уже вся располосована вдоль и поперёк.      
         Если поначалу я даже гордился своими боевыми отметинами, то потом это стало причинять мне массу неудобств, особенно в бане.
Она клялась, что больше не будет царапаться, но, увы, человеку подвластна только центральная нервная система, а вегетативная, как известно, не в его власти.
         К сожалению, это действо слишком часто стало встречаться в литературе. И незаметно превратилось в обыкновенный штамп.

         Странно: почему-то наибольшее желание возникает тогда, когда его труднее всего удовлетворить.

 
         Зимой в лютые морозы мы часто забегали в подъезды, чтобы согреться, дрожали и пританцовывали около покрытых пылью батарей.
                (домофонов тогда не было)
         Интересная особенность. Почему-то все батареи в городе были выкрашены в ядовито-зелёный цвет. И почему-то почти из каждой батареи торчали пустые пачки сигарет.
         Может быть потому, что наша первая близость случилась на лестнице, нас так тянуло в такие места. Мы забирались на самую верхнюю площадку, она садилась на перила…
         
         Правда, один раз мы чуть было за это не поплатились жизнью... Одна из секций с красивым фигурным орнаментом
(ещё дореволюционной работы) не выдержала, треснула и резко накренилась. Я, перелетев через Таю, рухнул в лестничный пролёт.

         Я никогда не забуду её лицо в этот миг.
У неё побелели губы, от ужаса широко раскрылись глаза. Я подумал тогда, что это последнее мгновение моей жизни.
Но Тая не растерялась, проявив недюжинную ловкость и сноровку. Зацепившись ногами за шатающую секцию,
она успела схватить меня за рукав моей куртки и удержать от падения.
    
         Мне ещё повезло -- куртка оказалась крепкой. Она выдержала мой вес, хотя и трещала по швам.
Мы стали кричать и звать на помощь.
         -- Помогите!! Спасите!!

         Но то ли время было позднее, то ли люди не слышали — но к нам никто не вышел. Понемногу её пальцы слабели, и чёрная кожа моей куртки стала выскальзывать из её рук. Я понял, что двоим нам не выкарабкаться. Я всё равно рухну вниз – но хоть она останется жива.

         -- Отпусти! -- глядя ей в глаза, прошептал я. -- Не губи себя!
Слёзы потекли по её лицу. Она испуганно замотала головой.
         Затем, собрав остаток сил, Тая истошно и отчаянно закричала. Звук её голоса, словно предсмертный вопль гибнущего зверя, разорвал тишину лестничных пролётов.
         -- По-мо-ги-те!!!..

         Неожиданно дверь одной из квартир открылась и оттуда, пошатываясь, выкатился мужичок в тельняшке.
Он покуривал сигаретку и, похоже, был не очень трезв.
         Увидев нас, он в первое мгновение обомлел и замер на месте, будто не веря в происходящее. Затем его словно в голову стукнуло, наконец до него дошло! Мужичок подбежал к Тае, упал рядом с ней на колени, и когда её пальцы окончательно разжались, успел перехватить мою руку. Вдвоём с Таей они подтянули меня наверх.
Вскоре я смог зацепиться свободной рукой за соседнюю секцию…

         Как только мы выбрались, висевшая «на соплях» чугунная секция заскрежетала, наклонилась ещё сильней и рухнула
в лестничный пролёт. Несмотря на грохот, который она произвела, никто из жильцов не вышел из своих квартир.

         -- Ребята, вы просто в рубашке родились! -- выпалил нам в лицо мужичок.  "Большей глупости я за всё свою жизнь ещё
не видел! -- укоризненно покачав головой, добавил он. -- Ладно она соплячка, но ты-то взрослый парень. Голова-то на плечах у тебя есть или нет!"
         Он крепко выругался и ушёл к себе в квартиру.

         Мы сидели на лестнице ещё часа два -- живые, дрожащие, мокрые от холодного пота -- и никак не могли поверить в своё счастье. Сегодня мы действительно родились второй раз.

               
                Часть 11

         Время от времени, когда никого не было дома, она приезжала ко мне.
Помню, мы только залезли в постель, а мать явилась с работы раньше обычного. Стоит перед дверью с огромными сумками
с продуктами в руках и кричит: «Андрюша, открой!».
         -- Мама! Одну минутку, я сейчас! -- отвечаю я.
         -- Что значит минутку, -- недовольно заявляет Тая. -- Я к тебе два часа из Пушкина добиралась, с общаги. Ну хотя бы минут десять.
         -- Ладно, ни мне, ни тебе, -- отвечаю я, — пять минут.
         «Мама! -- громко кричу я. -- Подожди пять минут!».

         Делать нечего. Пришлось матери со своими сумками ковылять на кухню.
         Наша соседка, язвительная Белла Наумовна, не преминула упрекнуть её за мягкотелость.
         -- Вырастили сыночка, нечего сказать! Родную мать домой не пускает!
Обычно мать терпимо относилась к моим похождениям и никогда ни во что не вмешивалась. Но тут не выдержала.
         «Другие девочки вели себя скромнее», -- заметила она, как только мы с Таей вышли из комнаты.
         -- В ванную всякую заразу могут занести, -- проворчала стоящая неподалёку соседка.
         -- Белла Наумовна, не надо так сильно переживать, -- успокоил я её. -– К вашему сведению, бледная спирохета на воздухе живёт не больше одной минуты.

         Помню, лежим мы голыми в постели. Я после экзамена – сил никаких нет.
А тут ещё у меня осечка, маленький сбой.
         Она читает женскую молитву: «Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!». 
         Не помогает.
         -- Ты меня не хочешь! -- с упрёком в голосе говорит она.
         -- Я просто вчера поздно лёг. Английский зубрил.
         -- Скажи честно, у тебя кто-то есть?
         -- Клянусь! Никого!
       
         -- И сколько ещё ждать? – нетерпеливо спрашивает она.
         -- Откуда я знаю. Я же не могу ему приказать. Может он просто захотел взять перекур.
         -- Хорошо. Тогда я одеваюсь. Она надела трусики.
         -- Ты чего? -- спросил я.
         -- Моя тоже с характером. Проветривание, как в больнице, -- 15 минут.
Больше ей нельзя -- можно насморк подхватить.

         А то ещё взяла и побрила себе низ живота. Видите ли, подружки ей посоветовали, якобы, это очень модно сейчас в Европе.
         -- Тебе нравится? -- спросила она.
         -- Какое там нравится! -- недовольно пробормотал я. –- Колючая, как ёжик. И тебе не стыдно! Была женщина, а теперь бритая обезьяна!
         Она смущённо надула губки: «Ну не обижайся! Я просто хотела внести небольшое разнообразие в наши отношения».

         Я любил её разыгрывать. Но, если я переходил некую грань, она тут же ставила меня на место.
Загадка. «Какой способ самый лучший?»
Она недоумённо пожимает плечами.
         -- Как поставят!
Я хохочу. Но для неё это слишком грубо. 
         -- Солдатский юмор. Ты неотёсанный солдафон!

         Но она мне спуску тоже не давала. Как говорится, долг платежом красен.
Как-то после полуночи позвонила мне с общаги, это в Пушкине под Питером.
         «Андрюшенька! Скорее приезжай! -- со слезами в голосе молила она. -- Мне очень плохо!».

         И рассказала, что она из любопытства решила узнать, действует ли на неё конский возбудитель. Но не рассчитала дозу.
Подружка с племзавода не успела ей всё объяснить.
         «Голова раскалывается! Страшный жар! Просто умираю!.. Не приедешь, пригрозила она, побегу на улицу мужиков ловить!».

         Услышав такое, я, естественно, лечу, запрыгиваю в последнюю электричку. Приезжаю к её общаге. Но здание после 12-ти всегда закрывают на ключ. И как ни проси -- никто тебе не откроет.
         Хорошо ещё, что Тая жила на первом этаже. Вместе с двумя припозднившимися девицами я залез в её комнату через окно.
Она от радости бросилась мне на грудь.

         … В конце концов, я «снял с неё хворь».
Удовлетворённый не столько физически, сколько морально –- спас жизнь, можно сказать, близкому человеку.
         И когда мы мокрые, разгорячённые, абсолютно обессилевшие, задыхаясь от только что схлынувшего чудовищного напряжения, пытаемся перевести дух, она вдруг заявляет, что разыграла меня…

         -- Я очень соскучилась по тебе, любимый мой! мне стало так одиноко…
Ну, скажите на милость, -- как после этого можно на неё сердиться?
   
         И что поразительно. Иногда, при такой страстности и горячности, при такой неуёмной жажде наслаждений, её охватывала удивительная робость, будто она стеснялась самою себя.
         Она очень осторожно прикасалась к моему лицу, моим губам, как будто боялась разрушить ту хрупкую невидимую нежность, что обволакивала нас.
   
         Пару раз, когда её соседка отсутствовала, мне удавалось остаться у неё на ночь в общежитии.
Я сплю крепко. Но, когда стало прохладно, я проснулся. Открыл глаза и вижу, как она, сдёрнув с меня одеяло, при свете луны любуется моим телом, слегка касаясь его своими пальцами. Наверное, во мне ей всё ещё мерещится её первая любовь -- Эндимион.
         -- Слушай, мне же холодно, -- сердито проворчал я и снова натянул на себя одеяло.

                Часть 12.

         Больше всего мы любили киношку. Ходили на последний сеанс.
Она прижималась ко мне, брала мою руку в свою и только тогда смотрела фильм.
А какие были киноленты! Что ни фильм -- то шедевр.

           Дети Райка
           Брильянтовая рука
           Щит и меч
           Берегись автомобиля
           Золотой телёнок
           Как украсть миллион с Одри Хепберн
           Бег
           9 дней одного года 
           Братья Карамазовы
           Девчата
           и много, много других

         Всё самое лучшее и прекрасное, что есть в жизни, можно было увидеть на экране. Не случайно кино стало любимым народным детищем. И наряду с книгой, основным поставщиком духовной пищи.
         Как-то мы смотрели с ней фильм по пьесе Арбузова «Таня». Яковлева и Гафт сыграли превосходно.

         А Наталья Архангельская, разлучница, -- вообще мой тип женской красоты. Современная, деятельная, с одухотворённым лицом, она невольно притягивает к себе мужские взоры, заставляя сжиматься мужские сердца.

         Жалко главную героиню, которая, отказавшись от карьеры врача, посвятила всю себя только любимому мужу.
Но одной женской преданности ему было недостаточно. И со временем она стала ему неинтересна, он начал ею тяготиться... и полюбил другую. Всё это печально и грустно.

         После фильма Тая долго молчала. Выглядела расстроенной и опустошённой.
         -- Я теперь знаю, почему ты меня бросишь, -- сказала она. -- Тебе станет со мной скучно. Ты полюбишь другую, равную себе.
А я никогда не смогу дотянуться до тебя.
         -- Какие глупости, -- успокаивал я её. — Для любви это не имеет значения.
         -- В этой жизни всё имеет значение, Андрюшенька.
   
         Нельзя сказать, чтобы я не пытался расширить её кругозор. Я давал ей список книг, рекомендуемых тем, кто поступает
на филфак. Где-то около ста наименований. Но она с трудом осилила две-три.
 
         Смотрели мы с ней в БДТ у Товстоногова пьесу Дударева «Порог». Она еле досидела до конца.
         -- И зачем ты меня привёл на этот спектакль про пьяницу? -- сердилась Тая. -- У нас в деревне этого добра завались!
Ещё и в театре на них смотреть!
         И напрасно я пытался ей объяснить, что это не про пьяницу. Это про всемирно - историческую трагедию русского крестьянства.
Она ничего слышать не хотела.

         Симфоническую музыку она не любила и не стремилась понять. Как-то после посещения капеллы она мне заявила:
         -- Все сидят с умными рожами, будто позируют для мыслителя Родена… Только крылышек им не хватает.
Лучше бы грядку пропололи или траву покосили. Всё же польза какая-то была.

         -- Ты знаешь, в чём твоя ошибка? -- как-то призналась она. -- Ты хочешь, чтобы я была такой же, как ты. 
А я другая. Не хуже и не лучше, а другая. Я же не стараюсь переделать тебя, я же принимаю тебя таким, какой ты есть.
Хотя мне, может быть, и не всё в тебе нравится.
         -- Ну что, например?
         -- Например, твой эгоизм и твоё ничем не обоснованное чувство превосходства над другими людьми.
Ты переоцениваешь свои достоинства и недооцениваешь достоинства других. Знаешь, как в анекдоте.

         Один писатель со своим собеседником всё время говорил о себе. Наконец,  он остановился и сказал:
         «Ну что это мы всё обо мне, да обо мне. Давайте лучше поговорим о вас. Как вам понравился мой последний роман?».
Вот так и ты.

         Понимаешь, я простая баба. Мне это витания в облаках, эти высокие материи ни к чему. Зачем забивать голову знаниями,
которые лежат мёртвым грузом. Ведь не найдя выхода, эти знания, как чёрная энергия, только разрушают человека изнутри.
Иметь общее представление, я согласна, но не более того.
 
         Будь я писателем или учёным -- тогда другое дело. А зачем мне эти все Кафки, Камю, Сартры. Я верю, я даже убеждена,
что когда-нибудь человечество изобретёт библиотеку в кармане. Нажмёшь на кнопочку и получишь ответ на любой вопрос.
Так что все эти твои конспекты в публичке превратятся просто в никому не нужную макулатуру.
         А ведь как в воду глядела!
               
                Часть 13.
   
         В конце апреля наступали пасхальные дни, сразу после полнолуния.
Моя тётка, которая пела в церковном хоре Преображенского собора, предложила мне небольшую подработку. Надо было постоять пару часов в оцеплении, охраняя процессию крёстного хода. В советское время это осуществляла сама церковь на свои средства. Милиция лишь со стороны наблюдала за происходящим.
        Обычно народу на эту церемонию собиралось так много, что приходилось сдерживать толпу. В противном случае весь проход вокруг храма был бы заполнен людьми. Расчёт производился сразу после крёстного хода. Достаточно было лишь предъявить паспорт. И сумма была немаленькая – целых 10 рублей.
        Тая уговорила меня взять её с собой. Она никогда не была на такой церемонии и очень хотела увидеть всё собственными глазами.
На голову она повязала чёрный платок.
   
        Ближе к полуночи бригадир в синей стёганной куртке с табличкой на груди нацепил на мой рукав зелёную повязку.
Затем меня взяли за руки мужики с такими же повязками и мы образовали живую цепь.
        На портике собора засветились две буквы "Х" и "В", зазвучал перезвон колоколов. Процессия священнослужителей медленно двинулась от главного входа вокруг храма. Впереди несли хоругви и иконы. Возглавивший колонну главный священник в золотистой ризе постоянно выкрикивал:
        "Христос воскресе!". Ему в ответ неслось "Воистину воскресе!".
 
        Затем послышалась молитва: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправь, и сущим во гробех живот даровав". В этом хоровом многоголосии особенно красиво звучали женские голоса. За хоругвями несли крест Господень, как трофей — знак победы и торжества веры Христовой.
        Далее несли иконы святителей и прежде всего иконы Божией Матери и Спасителя.
 Главный священнослужитель «осенял крестом по трижды на четыре стороны», за ним шли два протодиакона.
Один из них размахивал кадилом, а другой окроплял верующих святой водой.
"Очищает телесные скверны", -- почему-то вспомнилось мне.
   
         Когда процессия поравнялась со мной, народ сзади стал так напирать, что я чуть не разжал руки. Всем хотелось,
чтобы именно их освятили святой водой. Мне никого нельзя было пропускать, но Тая очень хотела пойти вместе с крёстным ходом.
         Я сделал для неё исключение. Она, прошмыгнув под моей рукой, нырнула в хвост процессии, где шли в основном обычные миряне.
У одной из старушек она взяла большую икону и, прижав её к груди, с невозмутимым видом прошла мимо меня. Ни дать ни взять -- истинная паломница. Хотя кто его знает, может быть, таким образом она решила загладить свои грехи.
         Когда закончились пасхальные мероприятия был уже второй час ночи.
Тая опоздала на последнюю электричку в Пушкин. К сёстрам она идти не хотела -- после дня рождения она рассорилась со своими родственниками. Пришлось мне её забрать к себе домой.

         Мать категорически запрещала мне приводить девушек, а тем более на ночь. Вот и на этот раз, увидев нас в коридоре, она стала меня распекать.
         -- Ты подумай, какой пример ты подаёшь младшей сестре! -- укоряла она меня.
         -- Мама, это исключительные обстоятельства! -- оправдывался я. -- Опоздали на последнюю электричку. Фарс мажор.
         -- Никаких фарс мажоров! -- выговаривала мне мать. -- Мы с тобой договаривались. Гуляй, где хочешь, но здесь, чтоб я никого не видела.
         В прошлом году конопатая шастала -- и где теперь наши хрустальные бокалы?
         
         Услышав шум, в коридор вылезла наша соседка Белла Наумовна.
         -- В ванну всё время шляются, -- пожаловалась она. – А потом трусики пропадают.
         Я хотел ей ответить, что её трусики 58-го размера не подошли бы ни одной из моих девиц. Но из вежливости промолчал.
         -- Ну тогда я пойду спать на лестницу, -- пробормотала Тая.
         -- Я вместе с тобой, -- сказал я.
Я взял Таю за руку и мы пошли к выходу. Только тогда мать сменила гнев на милость.
         -- Ладно, в первый и последний раз! -- грозно сказала она. -- Только спать будете валетом,  -- глядя в глаза Таи, добавила она.
         -- Как скажите, Антонина Фёдоровна, -- еле сдерживая смех, кивнула головой Тая.

        Когда мы легли в постель, я долго не мог уснуть. Мне захотелось лечь рядом с Таей. Но она мне этого не позволила, помахав у меня перед носом фигурой из трёх пальцев.
        -- Я обещала матери! -- прошептала она.
        «Ну что ж, спать, так спать!», -- подумал я. Но ни тут-то было. Она ещё долго щекотала меня под мышками своими ножками. Шкодница!
   
        Утром мать ушла на работу, сестра в школу. У меня же не было двух первых пар, так что я мог никуда не спешить.
Мы встали, оделись, позавтракали.
        -- Интересно, что ты сейчас читаешь, -- сказала Тая. Она подошла к моей полке с книгами, вытащила оттуда первую попавшую и открыла на закладке. Это был "Герой нашего времени", книга, которую я частенько перечитываю.
        "...если она мне даст только почувствовать, -- начала она декламировать подчёркнутый текст, -- что я должен на ней жениться, -- прости, любовь! моё сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова. Я готов на все жертвы,.. но свободы моей не продам. Отчего я так дорожу ею?.. Это какой-то врождённый страх, неизъяснимое предчувствие".
        Отложив книгу, она внимательно посмотрела мне в глаза.

        -- Неужели свобода для тебя дороже счастья? –- с удивлением спросила она.
        Я не знал, что ответить. Я растерялся. Нам говорили на лекциях, что свобода – это осознанная необходимость.
Это, пожалуй, всё, что я мог ей сказать. Кажется, это первым сказал Спиноза.
        Но она мне заявила, что в народе это давно известно, только формулируется по-другому:
        «Покорного судьба ведёт, а упрямого – тащит!»
И добавила: "А по мне так свобода — это ответственность. Если человек сам за себя не отвечает, кто-нибудь непременно начнёт отвечать за него. А это и есть рабство".

         Чтобы как-то «сменить пластинку», я включил радио. Но зазвучавшая песня Бернеса только ещё сильнее испортила мне настроение.
          
                «Выходит, зря, мой старый друг,
                Мы берегли свою свободу.
                Ведь сберегли мы не её,
                А одиночество своё»

            
                Часть 14.
   
 
         Была у неё одна слабость -- она обожала кукольные спектакли.
На некоторых была по два раза. Мы просмотрели с ней весь репертуар в Большом театре кукол на Некрасова. Она очень любила куклы, часто их покупала и очень любила дарить их своим друзьям.
   
         Как-то зимой она приболела. Выглядела бледной и измождённой. И как только пошла на поправку, я решил её вывести на свежий воздух. Мы поехали в Павловск кататься на финских санках. В тот день стоял лёгкий морозец. Снег на дорожках уплотнился, скольжение должно быть отменное.

         Когда шли по парку к пункту проката финских саней, нам на пути встретилась молодая пара. У них были очень интересные, отрешённые лица; «видимо, художники», -- почему-то подумал я. Так оно и оказалось. Когда мы с ними поравнялись, они поздоровались и предложили нам купить у них плюшевую коричневую обезьянку.

         Тая загорелась, она влюбилась в эту игрушку с первого взгляда.
У обезьянки были очень длинные руки и ноги и, словно живые, очень выразительные глаза.
        Она не походила на те безликие создания, коих полно на торговых полках. У этой обезьянки был характер, слегка насмешливый и чуть-чуть зловредный.
 
        Я спросил: «Сколько стоит?». Оказалось, 3 рубля. По тем временам очень дорого. Столько стоило место в партере Кировского театра. Мне стало жаль денег, и я решил не покупать. Мы пошли дальше. Но Тая не сдавалась. Она умоляла меня вернуться. Чуть не заплакала. Я не выношу женских слёз. Ничего не поделаешь -- пришлось вернуться!
        В разговоре с художниками выяснилось, что сами они не хотели продавать обезьянку. Но у них заболел ребёнок и нужно было срочно покупать лекарства.
   
        В общем, мы купили. Тая от радости схватила обезьянку и прижала её к груди, как своего ребёнка. Она не могла нарадоваться покупке.
         
        После «финок» пошли на каток. И хотя народу здесь было много, места хватало всем.
В основном звучала музыка Штрауса, создавая весёлое и радостное настроение. Тая каталась неразлучно со своей обезьянкой.
Я даже стал немного ревновать.

        Тут к нам подкатил какой-то лысый мужичок с фотоаппаратом на груди.
        -- Завидую вам, молодой человек. «У вас такая красивая девушка», -- сказал он мне и предложил сделать снимки.
        После такого комплемента трудно было отказаться. Да и по её горящим глазам я понял, что это бесполезно.
        -- У меня сегодня радостный день! -- заявила она и горячо поцеловала меня. –- Я всю жизнь мечтала о такой обезьянке.
Теперь я никогда не буду одна.
            
                Часть 15.


         Иногда она будила меня среди ночи и заставляла идти гулять.
 Если я притворялся спящим, она кидала снежки прямо мне в окно. Мать ругалась, но ничего поделать не могла. Тая не уходила,
пока я не выйду на улицу.
         -- Вы местные. "Вы не цените ту красоту, в которой живёте", -– говорила она. -- Ленинград – это огромный музей под открытым небом. Что ни дом — то свой характер, своя судьба. Ты как-то сказал, что прожитые годы в этих стенах стоят плотно, как спички в коробке.
         -- Это не я сказал, это Трифонов.
         -- Не важно.
 
         Она находила в силуэтах домов, изгибах улиц, свете фонарей такую красоту, которую я раньше не замечал, хотя ходил по этим местам тысячу раз.
 
         ...Взявшись за руки, мы гуляли по ночному заснеженному городу.
Тучи закрыли небо. Город окутала мгла. Фасады домов были почти не видны. Ночные фонари на проводах тускло светили в ночи, но их свет едва касался земли.
   
         -- Ночные фонари как яркие звёзды освещают нам путь! -- провозгласил я.

         -- Они похожи на слёзы Луны, которая их разбросала вдоль улиц, -- сказала она. -- И они повисли на проводах, прикрывшись сверху колпаками.

                «И ночные твои фонари
                Этой ночью ты мне подари
                Твои губы и руки твои
                И любовью меня напои»,

         -- прошептала она.
            
         
                Часть 16.
   
 
         После зимней сессии я был как выжатый лимон. Иногда спал по три-четыре часа в сутки. Костик имел связи
в университетском профкоме. Он достал две льготные путёвки в студенческий профилакторий под Питером, почти бесплатно, всего за семь рублей (стипендия была 30-35). Мы поехали.
         Только на третий день в прфилактории мой организм смог восстановить свои силы. И всё благодаря утренним лыжным пробежкам. И тут к моей неописуемой радости как снег на голову на выходные приехала Тая.
 
         В тот вечер мы как раз праздновали день рождения Костика. Несколько его друзей набилось в маленькую комнатушку
и кое-как разместилось на двух кроватях. На журнальном столике стояла банка томатного сока и бутылка водки. Тут же на скорую руку на подносе были приготовлены бутерброды с сыром и колбасой.

         Сделали «кровавую мэри». Налили водку через ложечку в стаканы с томатным соком так, чтобы две фракции не перемешались.
        Хемингуэй очень любил этот коктейль, который полностью отбивал запах алкоголя. После чего его супруге просто не к чему было придраться. 

         Свет выключили, на столе горела свеча. Каким-то ветром, непонятно откуда, занесло одну подвыпившую худощавую девицу, которая кричала, что ни за что на свете не отдалась бы Алену Делону, как бы он ни изгалялся
и на какие бы ухищрения не пускался.
         Но мы её положили к стенке, и она быстро уснула.
   
         Я рассказал для затравки историю, которая приключилась у меня с Костиком прошлым летом.

         Сразу после сессии мы устроились с ним в Мариинскую больницу, что на Литейном проспекте, санитарами. Там нужна была просто грубая мужская сила. Платили мало, но зато выдавали каждый день «спиртевич», а это, считай, живая валюта. 
В основном, нам доставалась самая грязная работа -- мы выносили трупы.
         Как-то раз несли старушку на носилках.(Вечная ей память. Земля ей будет пухом).
Несли с третьего этажа на первый. Костик спереди, я сзади. И тут старушка начала сползать и ногами ткнулась ему прямо
в затылок. Он кричит мне, мол, опусти вниз.
Я опустил свой край -- но это не помогло. Бабка попалась шустрая, она продолжала скатываться.

         Я ему кричу: «Ты лучше свой конец подними!». Но было уже поздно -- старушка полностью наползла на него и буквально села ему на шею. Мне это стало напоминать страшные кадры из фильмов ужасов.

         Но старушке и этого, видимо, показалось мало -- зловредная старушенция оказалась -- так она еще взяла и обхватила его голову своими руками. И дёрнула же меня нелёгкая тогда ляпнуть: «Костик, ты ей, наверно, понравился».
         Волосы у него встали дыбом, он взвыл как ужаленный и начал кричать: «Убери её с меня!!».
Честно сказать, от страха у меня самого душа ушла в пятки. Я растерялся, не зная, что делать.

         Тогда Костик — это воплощение питерской интеллигентности, крикнул мне: «Да пошёл ты на х**!!»,
бросил носилки в одну сторону, трупенцию в другую -- и пулей вылетел из больницы. Больше мы на работе не появлялись.
         Славу богу, не пришлось веселить компанию свежими анекдотами. Этой истории хватило за глаза.

         На наше счастье в компании оказался профессиональный гитарист – Мишка с филфака, парень огромного роста с русыми волосами.
Грех было этим не воспользоваться. Пели в основном песни Высоцкого и Есенина. Так как большинство знало слова, то пели все.
Тая солировала. Я даже не подозревал, что у неё такой красивый и сильный голос. Честно признаюсь, на дне рождения, когда мы познакомились, я обращал внимание на совсем другие её достоинства.

                «Не жалею, не зову, не плачу,
                Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
                Увяданья золотом охваченный,
                Я не буду больше молодым…

                Я теперь скупее стал в желаньях,
                Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
                Словно я весенней гулкой ранью
                Проскакал на розовом коне»
                (https://www.youtube.com/watch?v=z72qFwTyg44)         
               

         Если верно, что музыка – это разговор с богом, то коллективное пение -- это слияние наших душ перед молитвой.
      
         С ночёвкой возникли проблемы. У Таи не было путёвки и, следовательно, не было койки. Я её хотел оставить у себя,
легли бы валетом. Но злая дежурная, и где только таких бультерьеров набирают на работу, потребовала, чтобы все посторонние, тем более женского пола, покинули номера. То же мне поборница нравственности нашлась!
         Ну не на мороз же Тайку выгонять. Пришлось во время вечернего обхода спрятать её в шкафу. Тьфу! тьфу! -- пронесло.
 
         С Таей в нашем шестиместном мужском номере сразу стало веселее.
         -- Таечка, если что не заладится с твоим хахалем, обращайся, не стесняйся, – сказал один из постояльцев. -- Мы всегда рады тебе помочь.
         -- А вот в Индии в бедных сёлах женщины могут иметь сразу несколько мужей, -- сказал другой. -- Разрешено законом.
         -- И почему мы не в Индии, -- с сожалением, добавил третий.
         -- Таечка, если будут нужны свидетели на установление отцовства, то мы все подпишемся, можешь не сомневаться.
Так что, считай, этот гаврик уже у тебя в кармане.

         -- Таечка, нам не уснуть, -- подвёл черту Костик. – Ты бы спела нам колыбельную. Помнишь ту песню на дне рождения под музыку Штрауса.
         -- Музыки нет, -- сказала Тая.
         -- Почему нет, -- ответил Костик. – Вон Мишка -- лучший гитарист на филфаке.
         -- А Штрауса можете сыграть? – спросила его Тая.
        Мишка встал с кровати, надел брюки и стал играть арию Баринкая.
        -- Как угадали всё равно, -- кивнула головой Тая. -- Но я встану, лёжа петь не могу. И, обращаясь к Мишке, кокетливо спросила: «Ничего, что я в ночнушке?»
        -- Сейчас все певицы так одеты, -- с улыбкой ответил Мишка. -- Не поймёшь, платье на них или ночная рубашка.
        -- Только я не громко, а то дежурная прибежит, -- сказала Тая и начала петь:

                «А любовь нельзя отложить
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза

                Не вскипает весною сирень
                Не поёт свою песнь соловей
                Не зеленеют поля
                Не цветут тополя…»

         Когда песня кончилась, все захлопали. А кто-то с грустью произнёс: «Да, жалко, что мы не в Индии». Все дружно захохотали…

                Часть 17.

         Утро оказалось на редкость свежим и радостным. Оно дрожало и нежилось, и  пусть с большой неохотой, но всё же просыпалось. Ласково светило солнышко. Лёгкий морозец сковал хрустящий наст. Чистый, живительный запах сосны приятно щекотал ноздри.
         Мы с Таей взяли лыжи и пошли кататься. Как же прекрасна наша Карелия, наша северная сказка. Не случайно финны
так не хотели её нам возвращать.
         Почти все стволы деревьев были забрызганы блестящим инеем. Белые шапки снега покрыли тёмные ветви елей.
Одна такая шапка, сорвавшись вниз, осыпала Таю с головы до ног серебристой перхотью. Её громкий визг чуть не лишил меня слуха. После чего мне пришлось долго её отряхивать и приводить в чувство.
         Повсюду снуют синички. Эта мелкая птаха не дезертировала как другие, а осталась зимовать вместе с людьми.
Приятно сознавать, что мы не одни в этом белом безмолвии.
         Холодный хрустально-чистый воздух наполнял нас живительной бодростью, веселил душу. Но стоило только сделать глубокий вдох, как сразу обжигает горло. Ну что ж, ещё одно грозное напоминание, что с морозом шутки плохи.

        Недалеко от профилактория находился маленький трамплин. Я его всегда объезжал. Но так как Тая несколько раз спрыгнула
с него легко и непринуждённо, я тоже попытался это сделать — но потерял равновесие и улетел головой в сугроб.
Она долго смеялась.
         -- Ну что, гнилая интеллигенция! Когда на лыжах-то научимся стоять?
Ей пришлось отрывать меня из сугроба. Я так застрял, что быстро выбраться уже не мог.
         -- Нельзя стоять на прямых ногах, -- корила она меня, -- нужно амортизировать приземление.

         Морозец-то между тем крепчал. По радио передавали, что к обеду будет минус 25, плюс ещё ветер. А мои руки в летних перчаточках совсем закоченели. Пальцы уже не сгибались.
         -- Ну ты и зяблик, -- сказала Тая. Сняв с меня перчатки, она стала отогревать мои пальцы своим горячим дыханием,
но это не помогло – я не мог пошевелить ни одним из них. Тогда она засунула мои замёрзшие пальцы прямо себе под свитер,
на голое тело.  «Ну ты и ледышка! -- закричала она. -- Ой как холодно!».
         -- Что ты делаешь? – спросил я.
         -- Так во время войны в госпиталях отогревали моряков, которые побывали в ледяной воде. А сразу в тепло нельзя: ткани человека могут разрушиться. Пикуль об этом писал.

         И верно. Через несколько минут я начал чувствовать свои пальцы. Затем она вынула мои руки из-под свитера, растёрла пальцы снегом и насухо вытерла платком. А потом сняла свои шерстяные узорчатые варежки и надела их на меня.
         -- А как же ты? – спросил я.
         -- Ничего, я не замёрзну, я привычная, -- сказала она.
            

                Часть 18.

 
         Вечером были танцы. В просторном холле народу набилось битком, громко играла музыка. Здесь царствовал полумрак.
Подвешенный у потолка диско-шар, медленно вращаясь, создавал своими бликами на окружающих предметах эффект «звездного неба».
         Первой зазвучала песня Эдуарда Хиля.

                «Пусть морозы, дожди и зной,
                Мне не надо судьбы иной,
                Лишь бы день начинался
                И кончался тобой!»

         Потом пошла АББА. Мы с Таей, попрыгав на быстром танце
(Manny, Manny, Manny), затем стали притоптывать на Ободзинском:

                «А девчонка та проказница,
                На свиданье не показывается
                А он и есть, и пить отказывается,
                А у неё другой оказывается»

и, наконец, поплыли в медленном.
          
                «Любовь, Любовь, Любовь, Любовь,
                Пришедшую ко мне той весной,
                Любовь, Любовь, Любовь, Любовь,
                Пришедшую ко мне той весной…»,

-- растапливал девичьи сердца нежный баритон Сергея Захарова.
      https://www.youtube.com/watch?v=vYkGSzoxSPY

         В эту минуту на неё неожиданно накатила волна грусти и нежности.
Она прижалась ко мне, обхватив мою шею руками, и, закрыв глаза, подставила мне свои губы.
         Я не сразу угадал, чего она хочет. Я думал, что она прониклась музыкой и вся отдалась танцу. Когда же она открыла глаза,
я понял свою ошибку и поспешно поцеловал её. Но в моём поцелуе уже не было той трепетности, той ласки и того тепла, на которые она рассчитывала ещё несколько секунд назад. Мы впервые не поняли друг друга.
             
                Часть 19.
    
    
         Как-то у неё в общежитии не работал телефон. Я решил сделать ей приятный сюрприз и прикатил к ней в общагу без приглашения. Вахтёрша меня хорошо знала и пропустила без документов, но при этом почему-то она старалась не смотреть мне
в глаза.
         Я подошёл к Таиной двери и постучал. Услышав знакомый голос «не заперто», вошёл в комнату.
Тая была не одна. За столом на стуле сидел молодой парень в белом свитере и кирзовых сапогах. Тая сидела на кровати.
Судя по их лицам, у них только что состоялся долгий и не очень приятный разговор. На столе лежала большая трёхлитровая банка сметаны. Тая рассказывала, что Вася иногда привозит ей продукты из посёлка. Скорее всего это был он.
 
         После минутного неловкого молчания парень встал, подошёл ко мне и предложил выйти. Был он крупнее меня и поздоровей. «С таким бугаем мне не справиться», -- подумал я. Но отступать было некуда -- мы вышли в коридор.
         Он сразу схватил меня за грудь и сильно прижал к стене. Глаза его горели злобой и ненавистью. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы Тая не вышла из комнаты.
         -- Прекратите немедленно! – приказала она. – Я что сказала!
После этих слов он весь обмяк, потух, осунулся и отпустил меня. Затем забежал в комнату, схватил полушубок и шапку и направился
к выходу. Проходя мимо меня, остановился. Боль исказила его лицо, подбородок его дрожал.
         -- Не обижай её, она хорошая! -- дрожащим голосом произнёс он и вышел на улицу.
   
         Как она мне потом рассказывала, он работал на двух работах, чтобы накопить на кооперативную квартиру. Жильё в посёлке он снимал.

         Однажды я взял статистический справочник и подсчитал, сколько цемента уходит на строительство одной квартиры. Сделал несколько вариантов расчёта. И, как ни считай, по-всякому выходило, что наше государство в плановом порядке оставляет без жилья почти половину молодых семей. И это при том, что за границей строятся сотни заводов, зданий и других объектов.
         Конечно, я понимаю, надо помогать нашим друзьям и союзникам. Но сначала надо обеспечит свой народ, хотя бы жильём. Какая же всё-таки у нас в стране чудовищная несправедливость!

                Часть 20.
   

         Как-то, гуляя по Невскому, мы с Таей зашли в гости в мастерскую к моему другу, художнику Бородину. Он только что вернулся из Австрии, откуда привёз несколько интересных работ. Он попросил меня придумать к ним яркие названия.
Это были горные пейзажи Альп, выполненные в технике мастихина, когда краска наносится не кистью, а маленькой лопаткой
в форме ножа.
         Получаются рельефные объёмные мазки. Живопись отличается яркими натуральными цветами. Причём краски обычно
не смешивают, а берут прямо из тюбика. В мастерской находилось ещё несколько его знакомых художников, все бурно обсуждали выставленные картины.

          Работы получились удачными – это было общее мнение. К тому же пейзажи были не простые. Бородин писал их ночью, при свете луны, забираясь высоко в горы. Особенно удалась ему одна картина, где был изображён горный козёл. Стали вспоминать, какие ещё животные водятся в Альпах.
   
        То ли Тае надоело молчать, то ли она решила поучаствовать в разговоре, но вдруг ни с того ни с сего она ляпнула:
        -- Там есть ещё, как их там, кенгуру.
        Все так и грохнули со смеху. Ну подумаешь, перепутала Австрию с Австралией -- с кем не бывает.
Но Тая так не считала. Она побледнела как полотно, отошла в дальний угол и больше ни с кем не разговаривала.
        Когда мы вышли из мастерской, в её глазах стояли слёзы.
        -- Я -- дура! Я -- набитая дура! Я тебя только позорю перед твоими друзьями. Я отшучивался, пытался сгладить этот неловкий момент, но она меня уже не слушала. Она ушла в себя.
   
        Сейчас-то я понимаю, что мне тогда надо было не разубеждать её, а прижать к себе, погладить по головке,
как маленького ребёнка, и сказать: «Даже если ты дура -- то ты моя дура! И я не променяю тебя ни на какую другую!».
   
        Как быстро бежит наше время! Ещё недавно была осень, а уже наступила весна. Последний лёд с Ладоги прошёл по Неве, сразу стало тепло. В Таврическом саду проклюнулись первые зелёные листочки, защебетали птицы.
        У Таи заканчивалась учёба. Вскоре ей предстояло возвращаться домой, на берега родной Ладоги.
   
                Часть 21.


         Как-то я решил перед ней блеснуть знанием женской физиологии.
Достал календарик и стал ей объяснять, какие дни у неё самые безопасные. Вдруг она ни с того ни с сего рассмеялась.
         -- А может я хочу родить от тебя ребёнка! Буду получать от тебя алименты  -- или тебе придётся жениться на мне.
         Я немного растерялся и не знал, что ответить.
         -- А, напугался! -- словно обрадовалась она. -- Трусишка зайка серенький. Да не боись. Матрос ребёнка не обидит!
Думаешь, я не понимаю, что я тебе не подхожу. Я для тебя, как бы это сказать помягче, усмехнулась она, для времяпровождения...
         Я пытался ей возразить, но она не слышала меня.
       
         -- Вот Полина. Вы с ней подходите друг другу. У неё теперь высшее образование. Тебе будет о чём с ней поговорить...
Да и в свет с ней будет выйти не стыдно. А что я всё молчу и молчу или ляпну какую-нибудь глупость. Только ставлю тебя в неловкое положение.
                (Какое-то время мы молчали, а потом она продолжила)

         Кстати, если серьёзно, я действительно хотела от тебя родить, так просто, для себя. Бедный мой Васька, ему, конечно,
было бы больно. А впрочем, это не важно. Он меня возьмёт любую и с ребёнком, и без. Он меня просто любит.
         -- Тебе что его совершенно не жалко?
         -- Нисколечко! -- ответила она. -- Тебе же меня не жалко, когда ты делаешь мне больно. Ты просто этого не замечаешь,
потому что не любишь. Ты любишь только себя (у неё намокли глаза). 
А Васька? Васька хороший мужик. Но, увы, я его не люблю. Может потому так себя и веду, как последняя дрянь.
        -- Пока я учусь, у меня нет материальных условий для создания семьи, -- неуверенным голосом произнёс я.
        -- Ты это уже тысячу раз повторял, -- кивнула она и вдруг запела:
    
                «А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза»

         Обезьянка, которую я купил и повесил на стенку, стала главным украшением моей комнаты. В последний день перед отъездом Тая пришла ко мне и попросила отдать ей это плюшевое чудо. Я ни в какую — обезьянка мне тоже очень нравилась.
         
         Тогда Тая закатила мне самую настоящую истерику. Она заплакала, упала на колени и стала умолять. Только тут я узнал,
что за болезнь приключилась с ней зимой. У неё был выкидыш. Она лишилась ребёнка.
         -- Почему же ты мне ничего не сказала? -- спросил я.
         -- А зачем? -- ответила она. – Ты всё равно его не хотел. Он бы тебе только мешал. У тебя же грандиозные планы.
         Я молчал, мне нечего было сказать.
         -- Отдай мне её! -- ещё раз попросила она. -- Считай, это мой  неродившийся ребёнок. В конце концов, -- это единственное,
что у меня осталось от нашей любви! Отдай мне её!

         Я снял обезьянку со стены и передал ей. Она схватила это плюшевое чудо и прижала к своей груди, как тогда в парке.
Я встал на колени рядом с ней. Она уткнулась лицом в мою грудь и разрыдалась, «всхлипывая и колеблясь всей грудью, как плачут дети».
   
         
                Часть 22.


         Она всегда, когда я её звал, приезжала ко мне, где бы она ни была. И не важно, был это день или ночь.
Она бежала, она летела, она неслась только за тем, чтобы увидеть меня.
         Я же был каким-то потребителем, ничего этого не ценил и считал, как Нарцисс, что меня нельзя не любить. У меня слишком много достоинств, главное из которых -- я сам. Как же обманываем мы себя в молодости, как же не бережём то, что даёт нам судьба.
         В моей жизни были разные женщины: умные и глупые, красивые и не очень.
Но всё это было не моё. Словно я позаимствовал их на время у их мужей, любовников и у них самих. А свою, которая бы меня просто любила, я больше так и не встретил.

                "Если вы хотите, чтобы вас трогали и ласкали - это страсть
                Если вы хотите, чтобы о вас заботились - это инфантилизм
                Если вы хотите, чтоб вас неистово любили - это эгоизм"
               
                Когда вы любите — вы ничего не хотите. Вы просто любите.         

          Только теперь много лет спустя я начинаю это понимать.
            
                ОНА МЕНЯ ПРОСТО ЛЮБИЛА!!!


         
          P.S.   Cпустя почти 40 лет в моей квартире раздался звонок. Я вышел в коридор, открыл входную дверь. На пороге стояла Полина. Я её сразу узнал. Годы мало изменили её, хотя и выглядела она очень солидно. На ней было чёрное кожаное пальто
и меховая лисья шапка. В руках она держала чёрный подарочной пакет.   

         Полина была замужем за Костиком, имела троих детей, заведовала кафедрой в московском институте. Мы как-то с ней виделись в университете на встрече выпускников и обменялись адресами. Тогда она весь вечер была в приподнятом настроении, но сегодня принесла печальную весть.
         -- Таечка умерла, -- сказала она. -- Умерла легко, во сне. Вот еду с похорон. Внизу такси, так что я на минутку.
Тая просила тебе передать.
              (она дала мне пакет)
«Вот я и выполнила её последнюю просьбу, -- она посмотрела на часы, -- поезд через 15 минут с Московского вокзала.
Я уже опаздываю». Она помахала мне рукой и побежала по ступенькам вниз.

         Я вернулся в свою комнату, открыл пакет. Там лежала коричневая плюшевая обезьянка, которую я когда-то подарил Тае.
Я достал обезьянку. Удивительно, но она была ещё тёплая, как будто она хранила тепло её рук.
         Я прижал обезьянку к груди. Моё сердце заходило ходуном. Мне тогда даже показалось, что это не обезьянка,
а сама Тая прижалась ко мне.

         Кроме обезьянки в пакете лежал ещё конверт. Я открыл его. Там была одна из фотографий Таечки, где она радостно улыбалась, скрестив руки на груди. На другой стороне фотографии было написано.   
         «Прощай, Андрюшенька! Помни обо мне»
А дальше шёл мелкий шрифт. Я уже плохо вижу – пришлось надеть очки.

         Это была её прощальная песня, которую она когда-то обещала мне прислать. Удивительно, но она выполнила это своё обещание…
Буквы расплывались перед моими глазами. Я чувствовал удивительную пустоту внутри себя. Как будто моя душа вылетела
из меня и парила вместе с её душой где-то далеко-далеко в облаках…

                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                Даже в самый жаркий день
                Без тебя я замерзаю

                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                В облаках твоей любви
                Будто птица я летаю!

                И ночные твои фонари
                Этой ночью ты мне подари
                Твои губы и руки твои
                И любовью меня напои!
       
                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                А душа моя поёт
                Ни на миг не умолкая!

                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                Прикоснусь к твоим губам
                Всё на свете забывая

                И ночные твои фонари
                Этой ночью ты мне подари
                Твои губы и руки твои
                И любовью меня напои!
      
                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                Что мне делать, подскажи
                Я сама уже не знаю

                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                Я сегодня на заре
                Этот город покидаю

                И ночные твои фонари
                Этой ночью ты мне подари
                Твои губы и руки твои
                И любовью меня напои!

               
2008г. СПб.
   
На моей авторской страничке можно посмотреть иллюстрации к повести


Рецензии
Отличная повесть! Очень хорошо написана.
Успехов!!!

Вадим Качала   09.09.2021 10:54     Заявить о нарушении
Спасибо, Вадим. Еще дописываю 8 главу.
Сначала были просто воспоминания, но после критики профи, пришлось текст перелопатить, отредактировать.
Успехов.

Андрей Жунин   09.09.2021 12:31   Заявить о нарушении
Добавил 7 новых глав. Вы читали черновик. А есть уже вариант в главках с картинками.

Андрей Жунин   09.09.2021 12:33   Заявить о нарушении