Якобинец. Глава 14. Борьба с контрреволюцией

      Комиссары Конвента чаще всего направлялись в провинции парами. Лапьер был назначен в помощь комиссару Куаньяру и направлен в западный департамент Майенн.
     Вдвоём они решили оживить систему «патриотических взносов», превращенную вымогательством их предшественника Мэнье в банальные взятки от богатых людей города.
       Майенн западный городок на границе с Бретанью. Население примерно семнадцать тысяч человек. Здешний высший класс состоит не столько из дворянства, сколь из торговой буржуазии. Семейства Леклерков, Марэ, Берсэ, Дюшмэнов, Пишо, Арно.
       Хозяева ткацких мастерских, примерно пятьсот человек, использовали труд примерно пяти тысяч рабочих, живших в местном рабочем квартале Коконьер. Многие рабочие брали работу на дом, так как половину дня обрабатывали землю, являясь одновременно и рабочими, и крестьянами.

       Патриотические взносы, практикуемые в 1793 году это обязательные отчисления с самых богатых и обеспеченных горожан в пользу самых малоимущих, семей погибших солдат, определенный процент с доходов.
      Состоятельные люди не желали отправлять сыновей на фронт, в этом случае отчисление шло на нужды армии (закупку обмундирования, продовольствия и т.п.) и позволяло официально их сыновьям не служить.
       Но эти люди, наживаясь на трудностях военного времени сами не желали жертвовать ради общей победы ровно ничем, ни жизнями, ни деньгами.  Они норовили резко занизить сумму доходов и жаловались на разорение и произвол. Забывая, что упорствовать в отказе означает показать себя врагом Отечества, паразитом на его теле, а стало быть, контрреволюционером со всеми вытекающими последствиями…

           Однажды утром  один из таких людей, вальяжный и самоуверенный явился жаловаться  и возмущаться.  Характерно, что никто обычно не позволял себе небрежно-барских манер в обращении с делегатами революционного правительства.
      Его появление отвлекло Норбера и Лорана от чтения парижской газеты, где сообщалось подробности о суде  и казни «австриячки», бывшей королевы Франции Марии-Антуанетты.
      Гражданин Арно, одетый «с иголочки» мужчина лет пятидесяти с минуту разглядывал молодых комиссаров, словно мысленно меряясь силами, а затем, решительно вскинув крупную голову, приступил к изложению претензий. Четверть часа он убеждал парижан, что требуемая сумма абсурдна и он гораздо менее состоятелен, чем они думают.
 -  По результатам финансовой проверки - бесстрастным тоном отвечал Куаньяр, - вы один из самых богатых людей города и надеемся, не лишены чувства патриотизма?  Люди сражаются и погибают на фронтах, видимо только для того, чтобы такие как вы, сидели в тылу и делали деньги?! Ваш сын, вместо того, чтобы отправиться на передовую таскается по ресторанам со шлюхами... Но мы согласны терпеть это при одном условии, заплатите установленные для вас триста тысяч ливров на нужды нашей армии и субсидии семьям погибших патриотов!- в почерневших глазах Куаньяра плескалась ледяная ярость.
      Арно также изменил тон, он был обозлён и не скрывал этого.
-  Я протестую! - закричал он, - я буду жаловаться, это произвол! Нет у меня этих трехсот тысяч, клянусь, нет! -  вцепился в жабо.
   Его отчаяние выглядело таким искренним, что далеко не наивный Лапьер заметил вполголоса:
-  Чёрт! Может бедняга прав, и сумма ошибочно завышена?
       Куаньяр холодно улыбнулся:
-   Отнюдь нет. Такие комедии я уже видел не раз. Сейчас увидишь сам, как эта проблема решается.
        Вызвал охрану. Появление на пороге кабинета двух рослых вооруженных национальных гвардейцев обеспокоило гражданина Арно.
-  Вы не смеете, - растерянно и мрачно забормотал он, - я один из самых влиятельных людей в деловом мире Лаваля!
   Куаньяр не слушал его и делал указания сержанту:
-   Отвести на площадь и охранять. Помост еще не убрали?
-  Никак нет, гражданин комиссар. Но гильотину увезли в Сен-Мар..там сейчас она нужнее..
-  Мне виднее, где она нужна! Отправьте за ней людей! А этот, - он резко вытянул руку в сторону Арно, трясущегося от ярости, - будет  стоять рядом с помостом под охраной до тех пор, пока не доставят дочку доктора Гильотена или пока не одумается.
    Норбер был зол, самоуверенность и высокомерие Арно выводили его из терпения.
 Лапьер с легким удивлением наблюдал за этой сценой и растерянно улыбался. Арно кричал и бился в сильных руках гвардейцев:
-  Вы не можете,… вы не посмеете!
-  Увести - тон молодого комиссара был сух и резок. Когда дверь закрылась, с его смуглого лица сошла дежурная маска ледяного бесстрастия, он загадочно улыбнулся товарищу.
- Он прав, ты не можешь его казнить вот так, без суда - начал озабоченный Лапьер.
-  И не собираюсь, - Куаньяр беззаботно улыбался, - эти господа упрямы и высокомерны, но не самоубийцы. Скоро он передумает!
    Через два часа Лапьер подошел к окну. Начался сильный дождь. Люди разошлись по домам, на опустевшей площади не было никого, кроме злосчастного Арно около пустого помоста и его охраны.
     Еще через полчаса стук копыт, скрип колес и дикий крик заставили обоих подойти к открытому окну. Рядом с пустым помостом остановилась телега, на которой возвышалось нечто, покрытое темным брезентом.
     Арно,   растерявший разом всю самоуверенность и злобу, в ужасе закричал:
- Нет, нет, ради Бога, умоляю вас, остановитесь, я хочу видеть гражданина комиссара!
-  Вот и всё», - Норбер спокойно отошел от окна,- но должен заметить, такого дьявольского упрямства и наглости я не встречал давно! Другие господа коммерсанты станут умнее.
       Сел за стол и разложил  бумаги.
        Когда в кабинет ввели промокшего до нитки, дрожащего Арно он имел весьма жалкий вид и ничем не напоминал уверенного в своем влиянии и неприкосновенности «делового человека».
-  Распишитесь, вот здесь - Норбер подал ему перо. Арно взял перо и поднял на него глаза, а во взгляде металось и билось: «Подавись и сдохни!»
     Почувствовав подтекст, невозмутимый Куаньяр снизошел до замечания:
- Лоран, оформи всё как следует и выдай гражданину квитанцию.
     Когда за гражданином  Арно закрылась дверь, Лапьер не удержался:
- Оригинальный метод. И что, такое бывает часто?
    Норбер небрежно откинулся на спинку кресла:
- Нет, сознательных патриотов к счастью больше или сказать точнее, другие  господа  более осторожны…

   А вечером они вместе изучали дело д ,Эспаньяка.
 - «Альбер Луи Кристоф д ,Эспаньяк, маркиз. 1764 года рождения, 29 лет. Высокий худощавый блондин с голубыми глазами. Женат. Жена Элен Беатрис Эме д, Эспаньяк, 22 года, урожденная баронесса де Розели..», - при этом Лапьер выразительно покосился на товарища, но тот остался внешне равнодушным и продолжал: «Майор королевской армии, командир независимого отряда шуанов с августа 1792 года.
      Его постоянный девиз – пленных не брать. Есть информация, что предпочитает лично пытать пленных и добивать раненых, вполне профессиональный палач, даже самые стойкие обычно не выдерживают и пятиминутного «общения», если он примется всерьез, но часто и бесцельно ради удовольствия, из ненависти к республиканцам «развлекается» подобным образом. Руку набил на африканцах, до восстания рабов летом 1791 года имел плантацию на Сен-Доминго.
     Из тех, кого возбуждают чужие страдания, а уж физические или эмоциональные, без разницы. Ему нравится "ломать" человека.
     При этом военный специалист, бесстрашен, требователен к подчиненным и совершенно безжалостен к врагу. Отлично ездит верхом, владеет холодным и огнестрельным оружием. Высокомерен и жесток к нижестоящим, предельно убеждён в «прирождённом дворянском превосходстве», ненависть к Республике и революции крайняя, патологическая. Фанатичный защитник трона, абсолютизма  и дворянских привилегий…»
    Воспоминания о пытках отозвались   реальным чувством боли в полузаживших ранах, Норбер нервно и зло стиснул зубы.
    Д ,Эспаньяк собственной персоной..  Это его шлюха с таким удовольствием пинала меня, полуживого, сапогом под ребра…
   Выходит мне еще повезло, с таким наслаждением он кромсал рядового патриота, не зная, что в его руках  комиссар Конвента и член Якобинского клуба Парижа…А что бы он сделал узнав правду? Действительно содрал кожу с живого?!
- Перекусить нет желания? - Норбер разложил на старой газете нехитрый ужин, чёрный хлеб, зелёный лук, сало и кусок чесночной колбасы. Потом вынул из-под стола бутылку коньяка и поставил на стол, выразительно косясь на Лорана.
- Нет, спасибо - Лапьер взглянул на колбасу краем глаза и углубился в дело д Эспаньяка, - есть я не хочу, но рюмку плесни, не откажусь..»
- Правда, что ты свободно говоришь по-английски, как чистокровный англичанин?
Лапьер поднял глаза от бумаг:
- Да.  Поэтому я некоторое время назад служил переводчиком при правительственном Комитете. Три года жил в Лондоне, но это было при старом режиме, до 89 года.
И неохотно добавил:
-  В последний раз я был там два месяца назад по служебной необходимости.
    Замолчав и не желая продолжать, он бросил недоверчивый взгляд на коллегу. С чего такой интерес к этой закрытой теме или Куаньяр в курсе его предыдущей миссии?
- И как тебе Англия и англичане? Когда-то французы наивно верили, что их конституционная монархия должна быть для нас идеалом, но те времена к       счастью прошли… Простые люди, английский народ сочувствуют они нашей революции?
Лапьер пренебрежительно поморщился:
- Послушай меня. Для меня это неприятная тема и тут я не смогу быть беспристрастным. Англосаксы добились максимальных успехов в деле оглупления собственного населения. Они в своей массе цепляются за королевскую мантию не сознательно, а в силу следования тупой животной инерции. Похоже, что англичанин верит в то, что настанет конец цивилизации, Армагеддон, если   однажды не займет свой трон очередное коронованное чучело!
   Чёрт, до чего я ненавижу всё это титулованное племя! Белая кость, голубая кровь!
   А спроси при этом среднего англичанина, почему ты роялист, чего доброго ты и люди твоего сословия видели от королевской власти и от дворянства, что готов умирать за их привилегии? Он станет хлопать глазами как баран и тупо блеять про традиции, что «так было всегда и иначе жить невозможно»!
   Что и требовалось доказать, их роялизм не есть сознательный выбор. Выбора у них и не было, как и у нас до 89 года, веками церковь вбивала в эти незадумчивые головы, что монархия и дворянские привилегии «даны от Бога» и менять здесь что-либо «преступление и грех»! Это покорное стадо и не станет задавать неудобных вопросов типа: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?»
 
 Норбер раскатисто расхохотался: 
-  Последний вопрос был хорош! И всё же ты не прав, республиканцы существуют на Британских островах, в Шотландии или в Ирландии, наконец, желающей независимости и их кружки поддерживают переписку с Парижем! В Эдинбурге они даже организовали съезд, который назвали Конвентом, в солидарность с нами, после чего парламент приостановил действие «Хабеас Корпус акта» и начались массовые аресты британских якобинцев… 
- Дай же мне закончить свою мысль и излить накопившийся яд до конца! Я говорю тебе, людоед не хочет бросать каннибализм по той же самой причине, по которой британец благоговеет перед троном – «традиция предков!»
    Ну да, есть там республиканцы, абсолютное меньшинство, высший класс их люто ненавидит и преследует, а низший класс не понимает и чурается, как «злонамеренных бунтовщиков и государевых преступников».
    Британская контрреволюционная пропаганда работает крайне агрессивно, на каждом углу, со всех газетных страниц и плакатов в Англии,  французских революционеров неизменно изображают «кровавыми выродками и дегенератами».
   Норбер,   Вадье в Комитете Общественной Безопасности показывал нам возмутительные английские плакаты, которые забрасывают к нам через Ла-Манш и которые наши господа  роялисты распространяют, на этих плакатах революционеров, якобинцев изображают не менее чем «сатанистами» и «представителями тёмных сил», враждебными всему христианскому и человеческому, а за всё спасибо нашим придуркам радикалам,  Эберу, Клоотсу и Ко...с их материализмом и атеизмом,с  их неуместными грубыми атаками на религию и церковь. 
    На других плакатах  санкюлоты изображены белыми дикарями в рубахах, но без штанов, пожирающими обрубки человеческих тел.
    Глупо и мерзко... но на простых невежественных людей действует почти безотказно.  Извини, чуть отвлекусь от Англии... 
 
       Думаю, наших вандейцев и бретонцев также запугали эти инсинуации вокруг религии.  Норбер, мы прежде всего должны  разъяснять людям политику революционного правительства,  они должны понять, что установление мира и порядка наша основная задача, пусть сами увидят, что революционеры не звери и не сатанисты.
      И до времени следует оставить в покое священников. Почему до времени?
      Посмотрим на их реакцию.  Если они примут условия мира и прекратят агитацию против республиканцев и Революции, то всякую дехристианизацию мы свернем. Что скажет на наше самоволие Париж? Хм... да... но разве позиции ультра-радикалов Эбера, Шометта, Клоотса сильнее позиций Робеспьера и Дантона?
   Республиканский порядок и мир для всех честных, трудящихся людей, а не террор ради террора, не жестокость ради жестокости.
     Обещаем не мстить тем, кто добровольно оставит шуанские шайки и вернется к обычному крестьянскому труду. Не станем угрожать таким людям расстрелом и гильотиной. У каждого должен быть шанс вернуться к нормальной жизни, иначе и впрямь можно озвереть».

- Ну, Лоран, если чудо бескровного умиротворения Майенна нам удастся, - губы Куаньяра сложились в добрую усмешку, в темных глазах вспыхнули весёлые искорки, - я сам лично явлюсь к мессе неприсягнувшего священника! А почему нет? Ты прав, пусть простые жители увидят и поймут наконец, что мы тоже люди, а не какие-то посланцы темных сил!
   И тут же о чем- то подумал, улыбка сошла с губ и привычная холодная маска вернулась на смуглое лицо.
- Но... если на все наши предложения  они по-прежнему ответят фанатичной ненавистью и убийствами местных якобинцев, если их священники по-прежнему будут призывать к кровавым расправам над республиканцами, к бойне ради трона Бурбонов...они сами своим фанатизмом обрекут свой департамент на участь Вандеи...Но хватит пока об этом, что там с британскими республиканцами, мне интересно...

- Изволь. Идеи Просвещения не пустили глубоких корней в среде английского народа, который в массе своей состоит из «рабов верных трону», поэтому, скажу прямо, погоды их республиканцам не сделать и общественным мнением не завладеть.. по крайней мере, сейчас...
    Подумай, людей веками  обращали в рабство, пытали в застенках и сжигали на кострах и что же, это тоже записать в «традиции предков»  и сохранять?
         Нет, определенно англосаксы совершили чудо, они научили бесправных людей гордиться своим рабством! Позолотили тебе кандалы,  и верь, плебей, что это украшения и знаки отличия!
      Британец даже самый нищий, всеми презираемый, грубо угнетаемый своим лордом свято верит, что он свободный человек и имеет больше прав, чем представители всех других наций! Также верит в свою мифическую «свободу» разве только американский фермер!
     Да, какой-нибудь фермер из Пенсильвании свято верит, что он «равный среди равных», член свободного общества» и предпочитает не замечать, что фабрикант из Нью-Йорка никогда не подаст ему руки, а плантатор из Южной Каролины никогда не пригласит на обед в особняк и не сядет с ним за один стол! 
     А сам же он, в теории этакий филантроп и демократ не считает за людей ни краснокожих индейцев, на которых предпочитает смотреть     через прицел, как на зверей, ни чернокожих африканцев, рождённых по его убеждению специально для рабства, ни индусов, ни китайцев, ни малайцев - «нехристианских дикарей»! Хотя… что христианского в них самих, уничтожающих целые племена до последнего старика и ребенка ради своей прибыли…
   И вообще тебе ли не знать, что настоящая демократия исключает рабство, свирепое истребление других народов и лишение гражданских прав кого бы то ни было. Поверь, когда-нибудь Соединённые  Штаты станут копией жестокой и воинственной Британской империи!
Норбер с сомнением склонил голову:
- Ладно, насчет англичан ты прав. Но как же Америка, всё же у них,  как и у нас, Республика и вообще, они наши союзники…
Лапьер брезгливо отмахнулся и раздраженно фыркнул:
-  Ну и объясни же мне тогда, на каком основании о свободе и демократии громче всех кричат эти убийцы краснокожих и чёрных? А рабовладельцы очень любят на досуге рассуждать о свободе и равноправии, вот только кого и с кем, хотелось бы знать? А ты знаешь, что их хвалёная «сверх-демократия» лишает гражданских прав малообеспеченное большинство самих белых янки? 
    Нет, Норбер, всё сложнее и Республика Республике рознь. Власть денежных мешков не называется демократией.  Соединенные Штаты это аристократическая Республика, к которой стремились и наши жирондисты.
    Их «демократия» глубоко фальшива и прикрывает собой власть циничных торгашей Севера и кровавых рабовладельцев Юга! Союзники? Они? Ты хоть знаешь, что янки предали нас и затеяли неофициальные мирные переговоры с Англией? Подравшиеся братишки вскоре и помирились…
    Норбер задумчиво почесал макушку:
-  Что ж, узнать правду никогда не поздно…И вот еще... понимаю, в этих областях по долгу службы ты знаешь больше моего, в других странах, кроме Англии, в Австрии, в Испании, в Неаполе и Пьемонте или, к примеру, что особенно интересно, в России тоже есть наши братья-республиканцы?
- Среди германцев, австрийцев, ирландцев, итальянцев есть целые общества и клубы, родственные нашим, мы состоим в тесной переписке. Есть у нас братья  среди венгров, поляков, знаю точно, Норбер.
     Но Российская империя... с политическим просвещением нации там еще очень плохо. Но пусть не огорчаются, наши малочисленные русские братья, это вопрос времени. Образованная прослойка между дворянством и крестьянами крайне незначительна и по количеству и по мере влияния на общество. Среди дворян, знаю, есть отдельные люди, фрондеры, конечно, не революционеры. Чего стоит в этом отношении граф Строганофф, он со своим учителем Жильбером Роммом даже участвовал в штурме Бастилии!
    Тут оба товарища не выдержав, раскатисто расхохотались.
- Извини, Лоран, Ромм это... или нет, совпадение конечно...
- Нет, Норбер. Этот наш товарищ-монтаньяр, гражданин Ромм...Знаем мы цену этим революционерам-аристократам, у них граф Строганофф, у нас герцог Орлеанский...Готовы хоть надеть фригийский колпак, хоть голосовать за смерть родственника, чтобы позже набросить нам удавки на шеи и захватить власть!
- Ладно, Лоран. Значит в России пока, наших братьев еще нет? Одни крепостники-феодалы и патриархально мыслящие покорные им крестьяне, которые всерьез молятся за своих господ и свою императрицу Катрин? Всё так мрачно, да?
   Лапьер чуть удивленно склонил голову:
- Что-то неожиданно ты, друг, заинтересовался Россией... не замечал у тебя раньше такого интереса...
- А что такого, Лоран? Если бы я сказал, что интересуюсь Индией, древним Египтом, Мексикой или Перу, ты не нашел бы это странным, хотя это очень далекие от Франции страны в отношении культуры и национальной философии.
      Лапьер спокойно пожал плечами: 
- Да ничего такого в этом и нет. Хуже, когда человека вообще ничего в этом мире не интересует.  Есть, конечно, и у них отдельные идейно близкие люди, Александр Радищефф,  Фео..Теодор Каржавинь, их сочинения запрещены императрицей, Радищефф едва не был казнен, казнь заменили ссылкой в Сибирь, Александр Новикофф, издатель, его типография также закрыта, несчастный автор брошен в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет, как зловредный для русской монархии масон. Хотя с ним всё не так просто и однозначно, он вовсе не работал на Париж, напротив, попал под влияние пруссаков... Вот так как-то.
      Императрица Катрин сильно напугана тем, что происходит сейчас у нас, везде ей мерещатся наши санкюлоты с пиками и в красных колпаках, ее чиновники и тайная полиция везде ищут русских якобинцев, трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет... но самое интересное, что они находят!
       И это притом, что по нашим собственным данным количество подлинных республиканцев в Российской империи немногим выше нуля!
      Если у них такой тонкий нюх на тех, кто лишь потенциально склонен к усвоению наших идей, то имперские чиновники России заслуживают ежемесячных премий из фондов Комитета Общественной Безопасности. Они усердно выявляют для нас будущих товарищей и коллег!
    Для того, чтобы прослыть революционером в сегодняшней России, друг Норбер,  достаточно быть противником крепостного права и  неосторожно высказать мысль о необходимости ограничения монархии конституцией, всего лишь...»
- Понимаю. Наши умеренные роялисты и те для них «революционеры»...»
    Лапьер выразительно кивнул:
- Всё так. Скажу тебе больше, в марте-июне этого года я был в Петербурге... но не требуй ответа, зачем. После казни Капета, их императрица придумала для всех французов, проживающих в России или желающих въехать, особую клятву, текст которой надо произносить публично. Ее смысл в том, что каждый француз должен поклясться в верности монархическому принципу и династии Бурбонов и соответственно расписаться в ненависти к республиканским принципам и идеям Революции... Иначе...
   Тут Норбер не выдержал и прервал его, сделав нервный жест:
- Пытки в застенках тайной полиции с целью выяснить причину присутствия на территории империи? Трибунал и казнь?
   Это мрачное предположение казалось ему единственно возможным.
  Лапьер беззвучно рассмеялся и отрицательно качнул головой:
- Как ни странно, нет.  Всё обходится без крови, революционер, как нежелательное лицо, высылается за пределы империи в строго установленные сроки.  Разумеется, будет хуже, если он попытается скрыться и остаться в стране вопреки воле ее властей. Но чаще всего, такого не бывает...
- Английский, испанский, итальянский, немецкий, но не знал, что ты говоришь еще и по-русски...- Норбер не смог сдержать уважительного удивления, - какие таланты на службе Революции, а они рисуют нас полуграмотными недоучками и неудачниками...»
   Лапьер лишь отмахнулся:
- Нет, я не знаю по-русски. Просто в России все аристократы, чиновники и вообще, каждый хорошо образованный человек знает французский так, будто он родился в Нанте или в Лионе, а не в Петербурге или в Москве. Поэтому ни малейших трудностей в этом отношении у меня не возникло. Я считался эмигрантом, спасшимся от «ужасов» революции... да-да, не слишком удивляйся, не все 100% наших эмигрантов принадлежат к дворянству.  Чтобы быть в сегодняшней России хорошо принятым, французу можно не быть аристократом, но крайне важно быть роялистом, как они выражаются «защитником Трона и  Алтаря. Вот собственно и всё...
- И вот еще... Выходит, тебе, чтобы остаться в Петербурге, всё-таки пришлось приносить клятву в верности старому режиму и в ненависти к Революции? - Норбер не смог не задать этот вопрос.
- А то, друг. С фигой в кармане, разумеется, сам должен это понимать. И не один я был такой «нехороший парень», сам понимаешь. По-человечески всё это крайне неприятно, а что делать, если надо? К тому же, злостному нарушителю сей клятвы грозило какое-то жестокое наказание...Может даже действительно казнь...  А что делать, брат? Уже поздно, Норбер, надо отдыхать, нам завтра предстоит инспекция в местную тюрьму, взглянуть на результаты бурной деятельности нашего предшественника нужно непременно. Говорят, он был неадекватно жесток, возможно, кого-то еще удастся спасти.


    В сопровождении вооруженной охраны Лапьер и Куаньяр  приехали в Майенн, второй по величине город одноименного департамента и посетили местную тюрьму.
    К комиссарам поспешил присоединиться местный председатель революционного комитета Франсуа Ленуар. Начальник тюрьмы предупредительно открывал камеры, давая возможность рассмотреть заключенных. 
   Мужчины и женщины опасливо привставали с матрасов, не сводя глаз с суровых молодых людей в чёрном, перепоясанных трехцветными шарфами, в шляпах с круглыми полями и трехцветными кокардами.  В одной из камер внимание Норбера привлек худой подросток лет 12-14, сидевший на корточках у стены рядом с мужчиной средних лет.
-  Это что?», - резко обернулся Норбер к Ленуару, - скоро станете брать под арест младенцев? Врагов страшнее у Французской Республики уже не осталось?!
   Зрачки председателя революционного комитета слегка расширились, он не знал, чего ждать от нового комиссара Конвента, поэтому он произнес запинаясь:
- Гражданин комиссар, они были арестованы до вашего назначения по приказу гражданина Мэнье.
- Немедленно освободить мальчишку.. Кто ты, откуда, почему арестован? - спокойно обратился Куаньяр к подростку.
- Это мой сын, гражданин, - поднялся с матраса коренастый мужчина лет 36-38, я Жан-Пьер Моро, предшественник гражданина Барбье на должности общественного обвинителя, арестован вместе с  журналистом Макэ, разоблачившим финансовые афёры вашего предшественника Мэнье, я отказался подвести его под нож гильотины как «анархиста и нарушителя общественного порядка», и теперь как честный патриот требую и жду справедливости со стороны делегата революционного правительства..» - Моро встал перед Куаньяром и резко выпрямился, - жизнь и честь добрых республиканцев, зависят от вас, гражданин комиссар...
- Я слышал об этом деле и рад, что могу помочь, вы свободны, гражданин Моро - Норбер выразительно наклонил голову и резко бросил вполоборота, - гражданин Моро и мальчик должны быть освобождены немедленно, Макэ также должен быть освобождён..
  Следующая камера и вовсе преподнесла неприятный сюрприз, большинство находящихся там составляли молодые  матери с  детьми от малышей до подростков 13-14 лет.
    Гневно сузив глаза, повернулся Норбер к насупившемуся Ленуару:
- Снова ясли? Чёртов эбертист более всего боялся детей?! Вы читаете постановления или сами себе господа? Чтобы здесь не было ни одного моложе 17 лет! Потрудитесь запомнить, малолетних в приют, беременным женщинам после медицинского освидетельствования отсрочка приговора на 9 месяцев! Нормы парижского трибунала станут нормами и здесь..Я даже не знаю, что еще мы можем сделать для этих несчастных, Лоран..
-  Но гражданин, женщины поднимут дикий крик, если забирать у них детей и вообще, это же дворянские щенки, так что за беда? Когда бы это господа жалели крестьянских детей?! », - рискнул возразить Ленуар, - не исключено, что среди них могут быть жены и дети шуанов... 
    Кошачьи зелёные глаза Лапьера метали колючие искорки, он  резко оборвал Ленуара:
- Прежде всего, это дети. Безмозглая жестокость  не признак истинной революционности, любезный. Потрудитесь запомнить, что крайнее бешенство часто таит неискренность, не стоит переигрывать..За эти и другие преступления Мэнье уже отозван в Париж, прогулка в один конец до площади Революции ему обеспечена, не сомневайтесь. А матери не станут создавать нам помех, зная, что их дети останутся жить…
    Куаньяр остановил товарища властным жестом. Лапьер слишком любит разъяснять свои решения, но к чему входить в споры и доказывать, когда    имеешь право чётко распорядиться, и вообще «что такое» Ленуар?
     Норбер резко вскинул черноволосую голову, смуглое лицо приняло выражение чеканной бронзовой суровости, в такие моменты он становился похож на вождя индейцев:
- Либо вы подчинитесь мне, либо  отправитесь на эшафот через 24 часа!- жуткий взгляд миндалевидных тёмных глаз с расширенными в холодном   бешенстве зрачками и бесстрастная четкая фраза Куаньяра заставили Ленуара невольно пригнуть голову и отвести взгляд.
    Это выглядело убедительно, а главное, страшнее громогласных воплей и ругательств…
-  Да, гражданин...

  Завершив посещение тюрьмы, а они увидели всё, что им было нужно, вернувшись в кабинет и закрыв за собой дверь, Норбер мрачно кивнул Лорану:
-  Ты заметил, что внешне сдержанная, законопослушная здешняя администрация и трибунал куда более активно сопротивляются нашим решениям, чем местные якобинцы и их председатель? Мы обязаны подавить  это сопротивление и установить твёрдый порядок, и председатель со своими людьми нам лучшие помощники в этом! Если подобных фрондёров обнаружим и в самом клубе, почистим и клуб! Что-то говорит мне, председатель Тенардье не станет чинить препятствий и строчить на нас жалобы в Париж!
- Да, я думаю, Моро должен быть восстановлен в должности для начала» - Лоран откинулся на спинку кресла, - по счастью мы успели спасти не только честь, но и  жизнь этого доброго патриота и его мальчика».
        Норбер удовлетворенно кивнул и слабо улыбнулся:
 - Вспомни выражение Барера, что гильотина чеканит деньги и это действительно так, ведь имущества осужденных аристократов конфискуются и поступают в казну Республики. Впрочем, это справедливо лишь в отношении аристократов и врагов нации…Так вот, интересно какую прибыль государству принесет казнь  палача и вора Мэнье, думается,  это будет сумма с немалым количеством нулей?
 
         Резкий стук в дверь прервал их разговор.
    Не дожидаясь разрешения войти, на пороге возник общественный обвинитель Жак-Люка Барбье, в руке он держал лист бумаги, возбуждённо повышая голос он обратился к ним, потрясая бумагой и глядя при этом на Куаньяра в упор:

- Граждане представители! Это возмутительно! Я надеюсь, то есть даже не сомневаюсь... это ошибка, ведь вы еще не в курсе здешних дел!
    Это чудовищная ошибка, освободить Моро, этого опасного экстремиста и выдать свидетельство о благонадежности этому Фуке, попу, старому контрреволюционеру, защищавшему, если вам неизвестно,  арестованных дворянских шлюх с  их выродками!
     Оставить на свободе Розели, братца местной Кордэ!  Этот акт вовсе не свидетельство  революционной бдительности! Как такое стало возможно, граждане? Гражданин Куаньяр, вероятно, вы еще не вникли в наше положение! 
    Почему молчит клуб Лаваля во главе с Северьёфом?! Это уже выглядит куда хуже...
    Если потребуется, я даже отпишу в Париж, но...это, конечно, уже лишнее... извините мою горячность, я.. как патриот... слишком взволнован.. думаю,  по размышлению вы сами всё осознаете и измените свои распоряжения - более мягко сказал он и на глазах изумленного этой безумной дерзостью Лапьера Барбье небрежно бросил документ на стол.

        Было видно, что Барбье привык держаться недопустимо панибратски с прежним комиссаром, какие-то тёмные общие дела объединяли их и вынуждали  Мэнье сдерживать свой бешеный нрав. 
     Но у новых комиссаров не было причин закрывать глаза на хамские выходки Барбье. У дверей за его спиной застыли национальные гвардейцы…

    Бледнея от гнева Лапьер поднялся из-за стола… С минуту Норбер беззвучно мерил общественного обвинителя мрачным, тяжёлым взглядом василиска.
    Барбье насторожился  и слегка позеленел от смутного предчувствия беды.

 - Расстрелять! - в холодном голосе Куаньяра зазвенел металл, - увести и расстрелять! Сержант Жютлэ выведите этого человека немедленно!
    Солдаты увели ошеломленного и потерявшего дар речи общественного обвинителя.
        Взглянув в глаза товарища, Лоран снова увидел в них леденящую волчью свирепость и понял, что узнал и оценил Норбера далеко не всесторонне. Но не одобрить его сейчас он не мог…
    И всё таки это беспрецедентный шаг, Барбье всё же общественный обвинитель...слишком высокая должность. Какова окажется реакция Парижа?
- На должность председателя трибунала вернем честного Моро, это решено», - поправляя пышный кисейный галстук, сказал Норбер ровным мягким тоном,  обращаясь к Лорану, - ты прав, справедливость должна быть восстановлена.   

   Поймав взгляд Лапьера, и угадав его значение, добавил:
- Ладно, не косись на меня как на кровожадного монстра, я не собираюсь нарушать закон, отправь человека за Жютлэ, пусть ведут негодяя в тюрьму.
   Трибунал в обновленном составе и возвращенный на должность Моро решат его судьбу. Надеюсь, Моро не разочарует нас. Казнь Барбье станет предупреждением всем своевольным анархистам и пособникам контрреволюции,  засевшим в местной администрации..
    Кстати, что за бред, свой трибунал, общественный обвинитель? И так что, в каждой отдельной деревне, в каждом городке Майенна? Нет, после казни Барбье и его сообщников распустим их, пусть везут всех в центр департамента, к нам в Лаваль!
   Но у Лапьера явно был вечер грусти и сентиментальных настроений:
- Так всё-таки казнь? Может некоторого срока заключения будет достаточно, чтобы как следует припугнуть их? Безусловно,  я всё подпишу, но всё же, не много ли крови, Норбер?
    Как не перемахнуть ту хрупкую грань, за которой принципиальность, целесообразность и суровая необходимость превращаются в банальную бесчеловечность, вроде той, за которую осужден Мэнье и еще будут осуждены, уверен, Баррас, Тальен,  Фуше, Колло и им подобные сомнительные «герои»?
    Неуклонное следование принципам и суровый долг невольно способствуют развитию неоправданной чёрствости, она что-то вроде брони, защищающей наши души. Но эта маска к несчастью прилипчива…
    Человек, носящий её слишком долго, рискует действительно стать жестоким, хотя и против воли, не замечая этого. Я иногда думаю об этом и это немного меня беспокоит..

         Норбер мягко положил руки на плечи товарища:
-  И я не зверь, Лоран и у меня есть сердце. Но это будет выглядеть лишь презренной слабостью с нашей стороны, только предельная суровость мер покажет им всю серьезность наших намерений.
    Задержись Мэнье  и его верный Барбье на должности, остались бы в живых несчастный журналист Макэ, Моро с сыном, эти женщины с детьми и другие невиновные честные люди, спасённые нами от гильотины? Нет и еще раз нет. Ну, так и нам не к лицу сентиментальность.
    Экстремисты, жулики и финансовые аферисты, прикрывшие свои преступления революционными идеями такие же ненавистные враги Республики, как и защитники королевского трона. Если не хуже, так как эти изменники маскируются под товарищей, исподтишка предают и бесчестят имя французского якобинца! Впрочем, ты знаешь это не хуже меня.
       И помолчав,  рассеянно заметил, пожав плечами с долей искренней растерянности и грусти, Лоран сумел заразить его своим настроением:
- Может меня мой долг против воли уже сделал чёрствым и жестоким? Ты так не думаешь? Иногда останавливай меня, Лоран, если мои решения кажутся тебе неоправданно резкими и крутыми.  Мы удачно дополняем друг друга! А это значит,  наши решения будут взвешенными и справедливыми. 


       К удивлению Лапьера   Куаньяр  вскоре снова принял местного священника отца Фуке, скромно просившего оставить в покое их маленькую церковь и позволить продолжать службы.
      Предшественник Куаньяра Андрэ Мэнье, ультра-левый эбертист, яростно проводил политику дехристианизации, поэтому все были  крайне удивлены результатам этого визита: отец Фуке не был брошен в тюрьму и отдан под трибунал, более того, его просьба  была удовлетворена.
       Норбер знал, какое огромное моральное влияние имеет этот добрый и мягкий в личном общении, но несгибаемый в своей вере старик на местных жителей и решил поступить тоньше и умнее, чем Мэнье, привлечь его к сотрудничеству.
- Церковь не тронут, службы разрешат, но ... - он выразительно сузил тёмные глаза, -  если здешние священники забудут свои духовные обязанности и вместо «Отче наш» затянут «Боже, храни короля и смерть Республике!»,  вздумают призывать крестьян к «священной войне» с Революцией, обещаю,  Майенн станет второй Вандеей и в жёсткости подавления мятежа мы не уступим, ни Карье,  ни Колло!

       Губы Норбера при этом невольно дёрнулись, он выглядел свирепым,  но в это время думал совсем о другом,   о том, что ухитрился привести весьма скверное сравнение, он не чувствовал в себе общности с обоими неадекватными героями и их методами…
        А отец Фуке, скромный, пожилой человек вдруг неожиданно для самого себя рискнул сделать заявление делегату революционного правительства. Он робко заговорил о том, что не всё можно решить с помощью крутых мер, говорил, чт
о всю жизнь прожил в этих краях, и хорошо знает здешних людей и их настроения.
   
    - Молодые люди, те, кого вы зовете шуанами, это главным образом обычные крестьяне, напуганные и разозлённые крутыми мерами вашего предшественника. Они сложат оружие, если увидят в вас естественного защитника, а не карающую страшную силу. Вся их злоба от страха. Мне кажется, среди них не так много убеждённых роялистов и уверяю вас, Майенн не Вандея и не Бретань, не Прованс или Лангедок.. Но запугивают Парижем и подбивают их, чтобы превратить в пушечное мясо для своих целей, настоящие фанатики, озлобленные и непримиримые. Ни чувства христианина, ни человеческая совесть не позволяют одобрять Шаретта, д, Эспаньяка, Пюизе, Гуж ле Брюана, они и их люди палачи по призванию. Общеизвестно, что перемещения их отрядов по западным департаментам отмечены цепью преступлений извращённой жестокости, им мало просто убивать...им непременно надо мучить…

    И помолчав, с удивлением видя, что его слушают, продолжил:
 - Я читал ваши обращения к местным жителям, ваши декреты и… невзирая на сентябрьские процессы считаю, что по-своему вы недурной человек и вам не нужна жестокость ради жестокости,  вам нужен только порядок и мир, а вашей цели можно добиться иначе.., я сам готов помочь, - и вдруг разом опомнился, -  Господи, подвел меня мой старый язык.. влез не в свои дела. А хотел всего лишь ходатайствовать о неприкосновенности своей старой церкви...», - и спокойно поднял на Куаньяра смиренно-обреченный взгляд готового к смерти человека:
-  Гражданин комиссар, я сказал лишнее, теперь я  арестован ?

    Куаньяр,  слушал речь старика молча, в тёмных глазах вдруг зажглась искра неподдельного интереса, по губам скользнула беззлобная усмешка:
-  А комиссару Мэнье вы тоже раздавали бесплатные советы?

-  Упаси Бог, гражданин. Разве я сейчас бы стоял перед вами? - простодушно развёл руками отец Фуке и сильно смутился,  сообразив, не следует так откровенничать с этим молодым человеком, ведь он представляет ту же  революционную власть, что и Мэнье…

          Куаньяр вдруг задумался:
-  Вы заронили во мне интересную идею. Раз, по-вашему,  эти разбойники в первую очередь крестьяне, так стоит пообещать тем, кто согласен оставить ряды шуанов  амнистию в обмен на сдачу оружия, боеприпасов и мирное существование, если расчет верен, затея будет иметь успех..
   Но сдается мне, несмотря на седину и немалые годы вы наивны, гражданин Фуке и фанатичных, непримиримых  роялистов, наконец,  обычных бандитов, среди них гораздо больше, чем обманутых поселян. Всё сложнее... днем они как-будто  мирные жители, крестьяне, а к ночи собираются в отряды и выкапывают оружие… Нет.. Майенн это один из очагов мятежа, то есть без пяти минут Вандея! И всё же идея ценна, - Норбер повернулся к товарищу, -  нужно умелое сочетание принципов «пряника и кнута», разумного сочетания гуманизма  и суровости, то есть «добродетели и террора», по словам гражданина Робеспьера, так как  ни свирепость без меры, ни мягкосердечное попустительство не дают нужных результатов по отдельности!
      Опустив голову на руки, он задумался, идея понравилась. Лапьер      неуверенно пожал плечами, но возражать не стал.

            Отец Фуке молча с интересом, наблюдал за ними и поразился, когда Куаньяр поднял на него глаза и спокойно произнес: 
 
   - Вы всё еще здесь, гражданин Фуке? Я уже сказал, что ваша просьба удовлетворена. Службы можно продолжать, но с известной вам оговоркой. Церковь не тронут. Но за малейший признак контрреволюционной агитации или укрывательства шуанов, роялистов  вы лично ответите головой. Не поощряйте этих настроений и в своей пастве. Если вы будете честны со мной, и я не откажусь от своего слова.. Лоран, верни ему свидетельство о благонадежности..

          Когда за старым священником закрылась дверь, Лоран вдруг опомнился:
- Черт побери, Норбер! Революционный Комитет забрал у него свидетельство о благонадежности. Ты даже не выяснял, присягнувший ли он?

- Если за ним не будет замечено ни малейших враждебных действий, я, возможно, даже готов закрыть глаза на этот важный пункт...Боишься, что напишут кляузу в Париж, Лоран? У меня есть чем их самих надежно заткнуть, поверь мне...Барбье без пяти минут не существует в природе...много чего они наворотили вместе с Мэнье, местный председатель революционного комитета сам зависит от того, привлеку я его за прежнюю терпимость к Розели или нет и я окажу ему эту беспримерную милость, он также будет молчать..

             Вернувшись в Лаваль и оставшись в кабинете один, Норбер изучал документы, оставленные его предшественником, и думал:  «Невесело же будет в Париже Мэнье, чёртов эбертист дико напуган  и обозлён, он не может не сознавать, что его ждёт.
        Беспорядки начались относительно недавно... Умудриться превратить департамент в ад, может и есть некоторая доля правды в словах старика. Он местная копия страсбургского комиссара Шнейдера, бордосского Тальена, марсельского Барраса и тулонского Фрерона…
        Слон в посудной лавке, он не изменил состояние дел к лучшему, он всюду учинил дичайшие злоупотребления и разгром!
       «Патриотические взносы» превратились во взятки от коммерсантов, ясно отчего Арно и Барбье были так самоуверены, они привыкли  вести дела с Мэнье, практически «свои люди»..
      Массовые аресты, осуществляемые столь массово лишь для того, чтобы за солидные «выкупы» освобождать состоятельных людей, в том числе может и заведомо виновных, а если у кого-то нет нужной суммы? Ну что ж, те несчастные и есть самые «подозрительные» и печальна их участь!
      Ублюдок решал этой разбойничьей акцией две задачи разом,  и карман набивал и создавал иллюзию яростной борьбы с контрреволюцией! А ведь настоящего роялиста он пожалуй и отпустит, если тот окажется достаточно щедр.. А то с чего бы так обнаглел дЭспаньяк?
      А дело Рене Макэ, журналист имел смелость расследовать и разоблачать финансовые комбинации Мэнье и Ко, только смещение этого негодяя и моё появление спасло несчастного от гильотины!
      Вспомнил Норбер  и свой визит в здешнюю тюрьму, из которой он освободил товарища Макэ, председателя трибунала Моро и его сына, Моро взбунтовался против произвола комиссара Мэнье и сам был арестован и ожидал казни!
      А спасенные из тюрьмы старики и матери с детьми, это ли «враги нации»?!  Никого страшнее и опаснее не нашлось?! А сколько таких же погибло, не дождавшись помощи?
      В чём же ухитрились обвинить честного патриота Макэ?  О, обвинение стало стандартным для таких дел, неподкупность и гражданская честность трактуется этими господами как «экстремизм и анархизм», а разоблачение темных афер парижского депутата как «нарушения общественного порядка»!    И безусловно, для этих «героев» все мы «чудовища и тираны», их ненависть наша лучшая награда…
       Для нас «демократия» это   власть в интересах нации, а не кучки «избранных и высокородных», это война юной Свободы с древним Деспотизмом, это уважение к достоинству простого человека и гражданина, впервые в истории поднявшегося с колен и сбросившего презренную роль верноподданного скота, это ненависть к любым формам угнетения и рабства, это уважение суверенитета и прав всех стран и народов без исключений. 
      Для них это возможность безнаказанно грабить, притеснять, наживаться, прикрываясь при этом нашими священными принципами.
     «Деловые люди», нувориши  это новые аристократы, они также презирают народ и угнетают его, как средневековые короли и принцы и также дождутся грохота падения новой Бастилии  и перед казнью также не услышат ни слова сострадания… 
     Наша цель – указать место... а понадобится, так и сломать шею этой новой аристократии!» 
         Но что мы имеем сейчас? Возможно, что  Лаваль временно придется оставить,  роялисты перешли Луару  и стремительно приближаются ... Требуется срочное вмешательство армии.   
     Разгромленные части во главе с Анри де Ларошжакленом начали беспрецедентный «поход на север» в Нормандию, увлекая за собой семьи, которым также грозили расправы со стороны республиканцев. Они  крайне рассчитывали на поддержку бретонских шуанов и английский десант...