Якобинец. Глава 15. Отзыв Куаньяра в Париж

   Войска генералов Республики Клебера и Марсо добивали группировки роялистских мятежников на западе Франции.  Страшные карательные акции  «адских колонн» генералов Россиньоля и  Тюрро и тактика выжженной земли делали свое дело...
   Боевые действия шли в нескольких километрах от  Майенна, немного усилий  и роялисты  будут выбиты из захваченного ими  Лаваля,  до города     отчетливо доносился грохот орудий.            
               
   Комиссар Лапьер с поручением от Комитета Общественного Спасения убыл в лагерь республиканцев и присоединился к людям  генерала Тюрро, Куаньяр остался в городе. 
   Оседлав гнедого жеребца и решительно отказавшись от сопровождения охраны в компании председателя местных якобинцев Северьёфа, он поехал узнать, освобожден ли от роялистов Лаваль. 
               
   Решив сократить путь, Норбер и Антуан свернули на малолюдный участок дороги, поросший по краям лесом.
   Осёдланные кони, вороной и чубарый, одиноко пасущиеся в стороне от дороги привлекли их внимание,  и Норбер смутно пожалел, что не взял охрану. Пришпорив коня, они быстро подъехали и тут же услышали стоны, доносящиеся из травы.

   Стонал человек в коротких холщовых штанах и куртке из козьей шкуры, пропитанной кровью.

   Соскочив с коня,  Норбер склонился над ним и сразу понял, что он безнадежен и умирает, притом очень мучительно. Живот, за который он держался, был практически разорван штыком.
  Второй раненый, юноша двадцати двух-двадцати трех лет  в светло-сером мундире, перепоясанный белым шарфом был ранен в бок и в бедро, увидев республиканца, он приподнялся на локте и даже попытался сесть.

    Шуан, а именно эти лесные партизаны партии «белых» носили куртки из козьих шкур, был еще в сознании, давясь ругательствами, от боли и ненависти он цеплялся окровавленными пальцами за сапоги комиссара, и жестом показывая на пистолеты, торчащие за трехцветным поясом Норбера, хрипя, просил об одном, чтобы его скорее убили…
    Недолго думая, Куаньяр выдернул  из-за пояса пистолет и спустил курок.     «Недурно, если б и мне кто оказал такую услугу в подобном положении - подумалось ему - чёрт, он мучился, будто в камере пыток и всё равно умер бы и до города его было не довезти...» 

   Другой раненый, весь подобрался, не сводя глаз с республиканца, и даже перестал стонать в ожидании рокового выстрела.

   Но Норбер и не думал убивать его. Заложив руки за трехцветный пояс, он стал медленно приближаться к молодому человеку.

   Рядом с раненым в напряженной позе стоял, также заложив руки за белый пояс-шарф, мужчина лет под сорок и мерил республиканцев сумрачным, ненавидящим взглядом.
       
  –  Не подходи, якобинское отродье! Добей и меня, как убил несчастного Жанно! - раненый отполз, приволакивая ногу,  и обернулся, выставив перед собой руку с обломком сабли.    
               
    Норбер внимательно и мрачно рассматривал его:
 -  Я не намерен убивать тебя, «бывший»,  брось оружие...
 
 - Убейте же хоть одного из этих выродков, месье! Рай и добрая память потомков вам  обеспечены! - зарычал старший, с бессильным бешенством отбросив разряженный пистолет. 
               
   В этот самый момент молодой роялист отчаянным усилием  попытался сделать выпад,  и  Норбер,   рассыпая проклятья, сильным ударом сапога выбил из ослабевшей руки обломок клинка и  бешеным пинком отбросил его в сторону.
    Противник, держась за раненый бок,  снова повалился в траву.   
   –  Чего же ты ждёшь, regicid  (цареубийца)? - зло вырвалось у юноши со стоном.
 – Дайте слово дворянина, что не броситесь на меня снова, и я перевяжу  ваши раны!               
  - Чёртов санкюлот, ты еще и сумасшедший?! - и помолчав секунду, растерянно добавил,- хорошо, я даю слово...

- Не можете же вы поверить якобинцу на слово?! Не сходите с ума, виконт, умрем с честью, как подобает французскому дворянину! - старший из роялистов озлобленно сузил глаза.

   Ненависть на бледном лице юноши сменилась недоумением.

    А Норбер продолжал, обращаясь к молодому роялисту:
 –  Можете подняться? Нет? Тогда обопритесь на моё плечо, но от дороги надо уходить», - и добавил как бы для себя, - неровен час, вернутся «белые".

 – Ага, или «синие" - губы раненого иронически дёрнулись.

   Норбер свистом позвал коня, умное животное слушалось хозяина не хуже дрессированной собаки. Другие лошади рысью шарахнулись от чужого человека и остались у дороги.

    Чуть поодаль Северьеф дулом пистолета подталкивал своего пленника в спину. Миновав поляну,  вся группа устроилась за деревьями на самом краю леса, откуда открывался обзор на этот участок дороги.

    Северьеф положил палец на спусковой крючок, не выпуская из поля зрения старшего роялиста ни на минуту.
   Молча прислонясь к стволу дерева, тот мерил республиканца пренебрежительным взглядом.
               
    Всё время перевязки молодой роялист молчал и не сводил глаз с невозмутимого лица республиканца. Юноша нервно вздрагивал от холода и боли, и Куаньяр,  заметив его состояние, отдал ему плащ и протянул флягу с коньяком. 
   
 - Благодарю вас, месье или мне следовало бы сказать "гражданин"? Я виконт Альбер де Марси, капитан королевской католической армии Вандеи, полк Верные Трону, мой спутник маркиз де Ленонкур.. Как вы намерены поступить с нами?
      
 Куаньяр пожал плечами:
 -  Отвезу в Майенн.

- Где нас ждёт ваш революционный трибунал?
- Да - ответ республиканца был короток и сух,- а вы видите иное решение?
 
  Де Марси с трудом разжал губы:               
-  Не знаю.. Могу я узнать ваше имя?

-  Норбер Мари Куаньяр - он хотел было добавить «депутат и комиссар Конвента», но по расширившимся зрачкам де Марси понял, что он личность известная в этих краях.

   Побледнев, роялист рассматривал его как экзотическое чудовище. 
– По вашему приказу недавно гильотинирована маркиза д, Эспаньяк и еще много других людей...

   Де Марси произнес это таким тоном, что Куаньяр снизошёл до ответа:
 
 - Разве старый режим был снисходителен к лицам, покушавшимся на чиновников, назначенных королём? Разве уместна терпимость к разбойникам и убийцам? На руках этих шуанов кровь сочувствующих нам местных жителей, сотни местных республиканцев вместе с семьями убиты с исключительной жестокостью. Они не люди, на ваш взгляд, их кровь не в счет?
               
    Молодой роялист с сомнением склонил голову, довод не казался ему абсолютно убедительным.      
  - Всё верно и всё же за три месяца здесь были казнены еще около трёх тысяч человек.
               
  Словоохотливость молодого дворянина удивила Норбера, старший спутник юноши слушал их, замкнувшись в презрительном молчании.

  Но Куаньяр счёл, что должен быть натренирован отвечать на любой выпад врага, это принесет пользу на трибуне Конвента и Якобинского клуба и только потому удостаивал юношу ответами.

- Да, врагов Французской Республики, схваченных с оружием в руках и  их агентов, подкупленных англичанами и австрийцами.   А как вы обходитесь с нашими пленными, разве отпускаете с благословением? К тому же их вовсе не три тысячи, а вдвое меньше...Это пустой разговор, господин роялист. 

  Норбер сделал небрежный жест и замолчал, он был разочарован, выпады юноши он счёл наивными и непродуманными. Но молодой роялист  не сдался.

 - Я так не считаю. Ваше народовластие и ваша Республика противоестественны, они источник зла. Вы восстали против законной власти короля и посеяли гражданскую войну и анархию... 

  Высокомерно-неумная реплика юного барчука вызвала невольное раздражение, пришлось ответить.

     Норбер нехотя разжал губы:
- Власть одной семьи и кучки привилегированного дворянства в глазах нации не является законной, а с хаосом мы справимся в несколько месяцев.
  О том же, кто начал гражданскую войну во Франции говорить и вовсе постыдитесь, бунт в Бретани и Вандее начался еще при власти короля, массовое дезертирство офицеров-дворян в Австрию, на германскую границу и вступление их в имперские контрреволюционные корпуса также началось в эти годы.
  Патриотизм у наших господ не в чести? Им ближе сословная кастовая солидарность?
   
  Юноша был слегка озадачен, ему не приходилось общаться с республиканцами, иначе, чем глядя на них через прицел, тем более не приходилось выслушивать их мнение.

   В его взгляде мелькнуло что-то детское:            
- Я много всякого слышал о вас. Здешние люди говорили разное, но чаще всего так... он непредсказуемый, странный и страшный человек, строг и честен в отношении своих революционных принципов, неподкупен, но иногда склонен к человеколюбию, может спасти от эшафота слишком юных или тех, кто по его мнению обвинен несправедливо.
  Но далее говорят о том, что чаще вы безжалостно жестоки, легко подписываете смертные приговоры, искренне ненавидите дворянство и всех защитников трона..
 И когда вы перевязывали меня, вместо того, чтобы добить я был крайне удивлен.
 И снова ваша поразительная непредсказуемость, тут местные правы,  взяла верх, вы сохранили мне жизнь, но лишь для того, чтобы доставить в трибунал, который приговорит меня к смерти...   
               
  Услышав это, Норбер спокойно кивнул, теперь капитан де Марси казался ему просто наивным юнцом, которого трудно всерьез ненавидеть: 
  -  Первое – человеческие чувства, второе – долг гражданина. В этом нет ничего странного. Вы тоже заинтересовали меня, господин роялист. Раз уж вы склонны говорить со мной, так расскажите мне о себе...   
       
   Де Марси удивленно пожал плечами:   
 - В этих краях нашей семье принадлежало поместье Гран-Шэн, оно конфисковано после эмиграции нашей семьи в Лондон. Мать и сестра остались в Англии, мы с отцом вернулись, объявленные «вне закона» как дворяне-эмигранты. Отец в июле погиб в Вандее в чине полковника королевской армии.
 
   Юношески бесхитростное поведение виконта задело, наконец, аристократическую спесь Ленонкура…Ненависть нашла выход…

- Давно не видел так близко живых якобинцев! Что же вы.. лейб-гвардия Революции.. крестоносцы Свободы.. убейте же меня.. здесь и сейчас! К чему тащить меня в Майенн? К дьяволу вашу революционную законность! - и переведя дыхание - ты знаешь, что бы я сделал с вами обоими, будь сила на моей стороне? Ты, гражданин Куаньяр уже знаешь на своей шкуре..
  Но это мелочи.. знать бы тогда, что в наших руках революционный ублюдок высшего ранга.. парижский комиссар, депутат Конвента, цепной пес Комитета Общественного Спасения! С живого драл бы кожу чулком... верь мне, якобинец! Разозлю я вас когда-нибудь или нет?!
  Я дворянин и роялист... посвятил свою жизнь защите Трона и Святой Церкви... и когда от вашей поганой Республики не останется камня на камне буду убивать санкюлотов с глубоким наслаждением! У вас нет права на жизнь!
  Чёрт! Да это не якобинцы, а просто святые отцы... вы намерены и дальше выслушивать меня?! 

   Ленонкура ввёл в заблуждение невозмутимый вид Куаньяра, но Северьеф уже мелко дрожал от бешенства, готовый пристрелить это паскудное сиятельство!

   Сквозь зубы вырвалось:
- Твою мать, скотина! Если ты не заткнешься, я проверю, действительно ли у тебя голубая кровь!

- Свяжите ему руки, Антуан!», - бросил Норбер Северьефу, - не так.. он очень опасен..за спиной..и покрепче.. Не отвечайте на его провокации, будьте выше этого...

  На губах роялиста змеилась саркастическая усмешка, он и не думал сопротивляться, когда Северьеф связал ему руки:

- Наши ушли далеко..территорию сейчас контролируете вы..Нелегко будет скрыться, на меня укажет из злобы любой местный оборванец…,о, простите.. человек из народа…
  Думали, что ночью я убью вас? - жесткий смех, - э, нет! Это не в моих правилах.. Быть убитыми во сне, не прочувствовав неотвратимости смерти, не успев толком ощутить боли, страха, безысходности.. Нет граждане, такая легкая смерть не для цареубийц!

   Де Марси слушал его молча, он слегка побледнел, в лице отразилось легкое отвращение.

- Если я останусь жив, моя месть будет ужасна! Убейте меня здесь и сейчас.. добрые патриоты и делу конец! - фанатика распирала сосредоточенная злоба..

- С наслаждением! - вдруг против воли вырвалось у обоих республиканцев, никогда еще Куаньяр и Северьёф не достигали такого трогательного единодушия…

    Северьеф зарычал, теряя над собой контроль:
- Убью!.. А как эти   твари измывались над моим секретарем?!  И разве вас.. не подвергли пыткам и издевательствам его дружки во главе с  д Эспаньяком?!

- Присоединился бы к вашему желанию.. даже из одного лишь принципа справедливости! - тон Куаньяра был холоден, только темные глаза зловеще загорелись.
- Так в чем дело? Давайте не будем драться за то, у кого больше причин.. и убьем его вместе? Вы «за"? - понял ли при этом  сам Северьеф, что сказал.. едва ли.. он был слишком взбешён...

- Нет - спокойно и четко ответил Куаньяр.

    Возмущению Северьефа кажется, не было пределов.

- Он роялист-фанатик, проклятый аристократ, враг французской нации и  демократии! На нём кровь наших товарищей! Убейте... убейте его, гражданин комиссар и никто не осудит вас!

- Верно, и всё-таки нет, Антуан... Я и вас в роли палача не представляю.. а мне ближе.. как выразился этот вырожденец «революционная законность», его должны судить..я хочу увидеть эту надменную голову под ножом гильотины..в этом и будет высшая справедливость и моя победа..

   Наблюдая за пленником, бросая на него косые взгляды, Северьёф вполголоса стал вызывающе насвистывать «Ca ira!»

   На губах де Ленонкура появилась усмешка:
- Слышишь меня, якобинец?.. Означает ли это, что мне следует затянуть «Боже, храни короля»  и  нарваться на пулю, которая избавит меня от вашей оскорбительной и необъяснимой снисходительности?         
      
   Норбер отозвался первым, тон его был безжизненно равнодушен:
- И не надейтесь, вас ждет трибунал. Впрочем, в моих глазах вы уже мертвы...

    Стемнело рано, двигаться с места было опасно, приходилось переждать ночь в лесу.
   Куаньяр тем временем разжёг маленький костер, и присев на сухой пень снова поднял глаза на молодого роялиста, озадачив его вопросом:
  -   У вас есть жена, ребенок?
 
  Молодой роялист был заметно удивлен, но все же снизошел до ответа:   
  - У меня есть невеста...
 
  - Она здесь или в эмиграции? - не поднимая глаз от пламени костра тихо спросил республиканец.

  - К чему вам это знать, господин якобинец? - с легким раздражением произнес де Марси, - она во Франции... и вы твёрдо решили сделать её вдовой до брака...Мне кажется, вы не слишком погрешите против своих убеждений, если.. мы мирно разойдемся в этой чаще.. подумайте об этом. У вас самого в Париже осталась семья?   
      
  - Нет. Моя жизнь и верность всецело принадлежат одной благородной даме, нашей Революции,- и коротко уронил,  хмуро глядя в огонь, - и никому больше не нужна.

   - Это плохо...неправильно... - задумчиво отозвался де Марси. 

   – Да, это неправильно,- тон Норбера стал резче обычного, - простые люди и в этом вопросе лишены свободы выбора...               
   Де Марси слегка растерялся:
-   Это как? Причем же здесь личная жизнь?
    Куаньяр огрызнулся:               
- Вот как. Дворянину доступны женщины любого класса, и никто их за это не убьет, не кастрирует, господам всё позволено. При желании дворянин может даже жениться  на девушке образованного, но незнатного среднего класса. Пофыркают, но стерпят и это в наше время. Но мужчина из народа иное дело… знай, плебей, свое место…               
   Де Марси вдруг осенило:
  -  Она аристократка?               
   Куаньяр лишь нахмурился и замолчал, не желая более поддерживать разговор. Он веткой ворошил красные угли.
 
   Де Марси болезненно поморщился:   
–  Жестокая штука война, в особенности война гражданская. Человек в другом мундире, под другим флагом, с кокардой иного цвета уже вроде и вовсе не человек, а ходячий символ угрозы всему, что тебе дорого, тёмный носитель ненавистных идей, убивай их или они убьют тебя, не поддавайся никаким сомнениям, никакой жалости, будешь прав. Впрочем, на войне, в бою,  всё более менее ясно, иное дело, расстрел и пытки пленных, иное дело, когда добивают беззащитных раненых...

     Встретившись неожиданно близко,  лицом  к лицу, прикоснувшись к руке, встретившись взглядом, вдруг видишь, это такой же живой человек, как и ты.

  Просто человек, не демон с кровавыми клыками, не порождение Тьмы, жаждущее уничтожить всё и вся, живой человек, со своими мыслями, чувствами, мечтами о будущем, вы говорите на одном языке, возможно даже выросли по соседству... и… нет никакой дикой ненависти, никакого желания его убивать...
   Вы такое чувствовали когда-нибудь? У вас так было хоть раз?
               
  Норбер молчал, несколько секунд не отрывая глаз от лица де Марси, но в мрачном неуверенном взгляде невольно отразился ответ, который сдержали сурово стиснутые губы.   
      
 - Но это ничего не меняет, если мы встретимся с оружием в руках в другой обстановке - продолжал де Марси, но как будто не без доли смутного сожаления.
– Да, - нехотя разжал губы Норбер - это ничего не меняет.

      Прислонившись спиной к дереву и подтянув колени к подбородку, он пытался заснуть сидя, иногда приоткрывая один глаз и косясь на пленного роялиста.

        Де Марси заметил это:    
 -  Я не собираюсь вас убивать среди ночи. Жестокость и подлость не украсят дворянина и офицера... К тому же, без вашей помощи мне всё равно не влезть на коня и пешком далеко не уйти. Так что, доброй ночи, господин якобинец...
 
      Де Марси плотнее завернулся в плащ и притих. Норбер отчего-то не мог отвести от него взгляд. Он невольно вздохнул. 

     Может, в самом деле, отпустить мальчишку и представить в трибунал одного маньяка Ленонкура? Согласится ли молчать Северьеф? Нет, что за мысли, это бред, при том опасный...
    Не зря я считаюсь "человеком Робеспьера"...Неподкупный вполне доверяет мне и я должен быть этого достоин...нельзя потерять честь республиканца и самоуважение... было бы из-за кого...Став изменником я потерял бы право на жизнь в собственных глазах!  Дьявол, но как же всё непросто, когда сердце   бунтует против жестоких требований долга!

     Нельзя, чтобы чувства доминировали над рассудком… Тут всё непросто, да, очень молод и совсем неплох, как человек, но помни прежде всего - он роялист и враг, он убивал и будет дальше убивать защитников Республики, как человека мне жаль его, честно... и всё же, какое решение будет самым верным?!

    Ладно, подумаю об этом утром! Время еще есть... Знаю, ночь располагает к сентиментальности, но утро всё расставит на свои места… Как сказал я сам перед новобранцами Майенна: "Лишь победив, мы позволим себе роскошь дать волю сердцу и чувствам"...
 
    Мрачный Северьеф и вовсе боялся задремать, он не имел оснований доверять хваленой дворянской чести своего пленника. И всё же крайняя усталость брала своё…
 
    Проснувшись с первыми лучами солнца, Норбер увидел замершего от ужаса Северьёфа, перед ним на пеньке невозмутимо сидел маркиз, и руки его были свободны.. Дуло пистолета смотрело прямо в живот председателю якобинцев Лаваля.

    Маркиз щедро одарил республиканцев хищной белозубой улыбкой, удовлетворённо облизнул губы:   
 - А всё-таки есть в мире высшая справедливость, гражданин комиссар? Не настало ли время бросить оружие.. .или ваш товарищ умрет!
      
  -  Остановитесь, месье! - резко вскрикнул раненый виконт де Марси, пытаясь  подняться, на секунды отвлек внимание товарища, этого было достаточно, чтобы Северьеф ловким движением вышиб оружие из   руки Ленонкура, повалил на землю и со всем бешенством ударил им же по голове пару-тройку раз...          
               
   Потерявшему сознание роялисту предусмотрительно снова связали руки...

   Фанатик был достаточно силен и энергичен и в победе Северьефа можно было бы сомневаться, если бы не вмешательство виконта..
   Но право, не благодарить же  за это роялиста.. или как?

   Внезапный шум привлек внимание всех троих. Топот множества копыт заставил их притихнуть и выглянуть через листья на дорогу. Всадников было не менее пятидесяти человек, светло-серые мундиры, белые шарфы-пояса и белые же с лилиями кокарды на шляпах выдавали в них роялистов. Офицеры «белых».

     Шуанов отличали широкополые шляпы, короткие куртки из козьей шерсти с характерной эмблемой «сердца Христова», вооружены они были по-разному, у одних в руках карабины английского производства, у других пики, за поясами у многих топоры, как у индейцев с берегов Потомака и Гудзона.      
               
    Сильные и  отважные партизаны «белых», верные местным традициям, своим убеждениям и своим командирам из дворян и предельно, средневеково жестокие к республиканцам.         
               
    Отряд остановился, брошенные кони,  и труп  у дороги привлекли их внимание.                Всадники опасливо кружились на месте, поднимая тучи пыли, переговаривались, сдерживая фыркающих коней, и нервно оглядывались, подозревая засаду.
               
    Неожиданно де Марси громко закричал, призывая на помощь,  и отчаянным усилием попытался вырвать у Куаньяра пистолет, они сцепились, но силы были неравны, Куаньяр быстро прижал раненого роялиста к земле. 

    Но было поздно, де Марси успел снять пистолет с предохранителя и произвести выстрел в воздух. Несколько всадников схватив карабины, спешились и направились к зарослям, откуда раздался крик.   
    – Будь ты проклят, де Марси! - Норбер зло сплюнул под ноги, - будь ты проклят!         
               
   Де Марси с трудом поднялся, держась за ствол дерева:   
-  Я не собираюсь выдавать вас на расправу. Уйдите дальше в лес, я выйду к ним один. Мы для них свои, - он бросил взгляд на маркиза, тот всё еще был без сознания, -  я найду, что им сказать. Сам Бог  помог нам разойтись без крови!
               
   Норбер молча мерил его недоверчивым взглядом…чего вдруг этот аттракцион невиданного гуманизма?       
               
   Группа вооруженных роялистов между тем приближалась к зарослям.

- Да уходите же вы, исчезните, сгиньте, сумасшедший якобинец! Не нужна мне ваша кровь!», - бешено шипел де Марси сквозь стиснутые зубы., - и вас тоже это касается!- обратился он к мрачному Северьефу, - проваливайте     же, еще минут 10 и будет поздно!       
               
   Оба якобинца не заставили себя ждать. Через секунды поляна была пуста. Оставшись без коней, они только к вечеру вернулись в город…
   
   Вернувшийся из лагеря Тюрро,  Лапьер привез хорошие новости.
  Отряд д,Эспаньяка уничтожен, сам роялистский палач,  ожесточенно сражаясь,  погиб, его труп комиссар Лапьер привёз в город, его и мёртвого ждала гильотина, схвачены ближайшие к нему люди, в их числе маркиз де Желамбр. Командование оставшимися шуанами принял на себя младший брат маркиза д,Эспаньяка.

   Куаньяр выразил желание увидеть этого человека в тюрьме, перед казнью. Желамбр был одним из тех мучителей, что били и пытали его там, на глухой лесной дороге.  Он один остался в живых…

   Его товарища, графа де Рошфор Норбер уже навещал в тюрьме Лаваля в аналогичных обстоятельствах, слишком хотелось взглянуть в глаза этому человеку..   
  Двое других палачей Куаньяра,  Шарло,  слуга-шуан  погиб под пулями солдат Тюрро.               
               
  Лапьеру повезло, он, как делегат революционного правительства, вместе с Тюрро  возглавлял республиканцев, преследовавших разбитую банду д Эспаньяка.. Но Куаньяр, второй из делегатов должен был остаться в Лавале.

     По словам Лорана, шуаны дрались отчаянно, как звери, они знали, что в случае поражения всех их ждет либо расстрел, либо гильотина. На их совести немало сожженных городков и сёл департамента, немало трупов людей обоего    пола и любого возраста, в том числе банальные грабежи, убийства и даже пытки пленных республиканцев, не исключая раненых и умирающих...

  Но не за горами конец мятежам Бретани и Вандеи! Еще немного усилий!  Ca ira, граждане!
  Нужно спасать государство каким-бы то ни было способом, антиконституционно лишь то, что ведет к его гибели, как верно заметил гражданин Робеспьер!

  Вместе с Лапьером Норбер посетил Лаваль, откуда только что выбили банду д Эспаньяка.
               
    Норберу очень хотелось снова встретиться с доктором Розели и Марией, но смутная внутренняя неловкость помешала этому импульсивному желанию. 
 
    Куаньяр отправил Розели письмо, в котором весьма эмоционально просил его покинуть Лаваль и вообще родной департамент Майенн и как можно скорее,  бывший комиссар Конвента отлично понимал, что начнется здесь сразу после его отъезда в Париж...неразборчивые кровавые зачистки вояк из "адских колонн" генерала Тюрро не обошли бы стороной семью де Розели. К тому же гражданин Кенель - председатель революционного комитета Лаваля после его отзыва в Париж мог нарушить свое вынужденное молчание...

   В случае, если у Розели не найдется родственников и надежных друзей, в доме которых можно переждать это опасное время, рискнул оставить ему свой парижский адрес, чтобы Розели мог ему писать при необходимости и твердо обещал устроить доктору и его сестре максимально безопасное место жительства и с помощью своего влияния и немалых возможностей.
   Дружба с младшим Робеспьером и свободный вход в дом Дюплэ делали его положение очень сильным и устойчивым.
    Но так как никакого ответа от обоих Розели не дождался, решил, что они и без его помощи нашли себе укрытие.
    Ну что же, главное, остались бы живы...
 
   Кровавые зачистки «адских колонн»  подчинененных Тюрро, Вестерманну и Россиньолю произвели даже на Куаньяра, идейного якобинца-робеспьериста и комиссара Конвента, человека далеко не сентиментального очень тяжелое впечатление.

    Внутренне он сам сомневался, справедливо ли то, что происходило или уже чрезмерно бесчеловечно...   
   Поэтому, когда позднее вандейских генералов-карателей отозвали для отчета за превышение полномочий,  почувствовал внутреннее облегчение. Значит, и Комитет в целом и Неподкупный думали об этом тоже, что и он сам...

   Между тем, увлекшись местью республиканцам, маркиз д,Эспаньяк-младший даже не пошел на соединение с Ларошжакленом.
   Он засел в этой, когда-то подвластной ему местности, где находился его особняк, и устроил кровавые расправы с местными жителями, перешедшими на сторону республиканцев. Разгрому подвергся местный Якобинский клуб, многие его члены казнены, а исчезнувший председатель Тенардье считался мёртвым, многие видели, как его убили выстрелом в голову по распоряжению Байи, предателя из вчерашних товарищей по клубу, трусливо и униженно перебежавшего к роялистам, изменник  спасся, выдавая на расправу своих товарищей, составляя списки наиболее активных патриотов. 
               
     Господин д Эспаньяк занял свой пустующий особняк. В услужение людей возвращали силой, под угрозой убийства.. именно так вернулась к роли служанки Аннет Кенэ, ставшая после эмиграции маркиза школьной учительницей для сельских ребятишек.

     Маркиз изображал импровизированный трибунал в одном лице, для него установили стол под навесом прямо на площади, подводили обреченных на смерть, люди успевали только назвать фамилию, одним жестом, он отдавал несчастного палачам. Крики ужаса и горя жён и детей казнённых сменялись тяжелым молчанием, скрывавшим бессильную ненависть.

     Гильотину роялисты, эти хранители христианских ценностей,  что интересно, привезли с собой…

     А на вторую ночь после того, как республиканцы Россиньоля и Тюрро отбили у роялистов город, объявился «покойный» председатель с перевязанной головой.. Он объяснил парижским коллегам, что сумел затаиться, прикинулся мертвым, по счастью, проверять этот факт никто из роялистов не стал.   Они отвлеклись на его товарищей, которых со связанными руками тащили к эшафоту..

    Раненого Тенардье спасла соседка, добрая женщина, вдова Феро … По счастью, рана его была весьма поверхностной.

   Все трое в ночь пришли к дому изменника, напуганный быстрой «сменой власти» он заперся и упрямо не желал открывать дверь. Негодяй, оказался суеверным, к тому же, он был слишком уверен, что председатель мертв, видел его лежащим без движения с простреленной головой, в крови.

- Тенардье?! Не может быть.. Все соседи говорят.. что ты мертв!
- А я вернулся с того света.. поганец! Покойный председатель и бывший товарищ.. намерен узнать.. как это вышло.. что я.. как говорят.. застрелен второго дня..да еще по твоему приказу! Нехорошо получается, тебе не кажется?

      Лапьер беззвучно рассмеялся:
- Революция внесла новое даже  в мир мистики! Мы слышали о призраках королей и владельцев замков, но призрак председателя якобинцев?…, если господа так боятся нас живых, то что же за кошмар для них революционер, вернувшийся с того света!

  За дверью притихли.
-Открывай же дверь, выродок! Не откроешь добром, вынесем к дьяволу!»
  Раненый Тенардье был слишком слаб, чтобы исполнить угрозу лично, но ненависть в его голосе, однако звучала вполне убедительно и искренне..

  Раздалось по-прежнему через дверь, слабеющим от страха голосом..
- Гражданин Тенардье! Клянусь чем угодно! Я не хотел.. меня заставили.. мне угрожали.. человек слаб.. гражданин Тенардье!

- Так. Открывать не желаешь.. и не надо, есть иное решение! Гражданин Лапьер.. прикажите бить в набат, собирайте людей.. пусть народ судит.. все те, чьи отцы, мужья и братья зарыты живьем.. или лежат в тех сараях на окраине!

   Резко открылась дверь. Байи растерянно обвел взглядом мрачных и суровых, вооруженных  людей стоящих перед ним и когда ни в одном взгляде не обнаружил ни малейшего тепла и сочувствия, вдруг рывком сполз на колени, ухватился за   сюртук Тенардье, явно готовый целовать ему руки и, постанывая от ужаса и волнения, твердил:
- Пощадите, сжальтесь...   

   Тенардье вырвал руку и брезгливо отшатнулся. Байи, по-прежнему стоящий на коленях, теперь ухватился за высокие сапоги Тенардье, обнимая   его колени, в ужасе прижимаясь…На лицах Куаньяра и Лапьера тоже отразилось презрение и досада от того, что стали невольными свидетелями тяжёлой и отвратительной сцены.

- Пусть судит народ - медленно повторил мрачный Тенардье.

    Куаньяр за воротник поднял изменника, тот не думал сопротивляться и совершенно сник, особенно когда обжёгся об его свирепый взгляд.

   Послышался набат и шум возбужденных голосов, невзирая на поздний час, родственники убитых направлялись прямо к дому Байи.

- Граждане, оповестим членов трибунала, что первое заседание завтра, надеюсь, не всех убил д Эспаньяк? Живы председатель и общественный обвинитель? Сейчас это и выясним. Самосуда, мы безусловно не допустим, - Тенардье смерил скорчившегося от страха Байи брезгливым взглядом - хотя от души бы прикончил на месте...