Круговерть Глава 10

     Окна их с Валентиной квартиры пускай выходят на боковой фасад местного Дома Культуры. И четыре окна первого этажа на этом фасаде, забранные ржавыми кривобокими решётками, —прямо против его окна, — это как раз будет библиотека, их поселковая библиотека. И Дрюша совершенно естественным образом в этой библиотеке окажется. Окажется и будет поражён: такую прорву книг ни в жизнь не прочитать. И он станет читать наобум, на что глаз ляжет. В первое время его будет занимать сам процесс: запах книг, тишина, высматривание корешков на полках, обложки и страницы на ощупь, запах страницы…
 
     И удивительное дело, поначалу дело у него шло туго, читать приходилось то, что прямо не отвечало на его вопросы, читать было трудно, потому что многое было не понятно. Однако потихоньку он разохотился и перечёл всю классику и множество книг по истории, и даже из философской библиотеки пробовал что-то просматривать. И года через три-четыре у него уже сложилась некая система смыслов, с помощью которой он выработал собственную систему ценностей и какое-то первичное собственное мировоззрение. Не перенятое от других людей, а своё собственное, а потому живое, мировоззрение. Читал он других, большей частью давно умерших, а вырабатывал своё.
 
     И в какой-то момент он с радостью обнаружит, что у него по многим вопросам, о которых он раньше никогда и не задумывался, есть своё собственное мнение. Мало того, он чувствовал, что по широкому кругу вопросов он уже смог бы легко сформулировать собственную позицию и аргументировано её отстаивать. А самое главное, та работа, которая в нем происходила всё это время, совершенно излечила его от того парализующего ужаса, который он пережил тогда у окна, от обессиливающей бессмысленности того, какой он вдруг увидел свою жизнь. Из тёмного гиблого тупика он совсем ещё не выбрался, но нащупал какой-никакой проход куда-то и по нему продвигался. Или ему так казалось, что он продвигается куда-то. Очень многое, чего он раньше не понимал, начинало обретать для него смысл. Он совершенно определённо начинал изменяться и становиться другим, прежде всего для самого себя. Во всяком случае, мрак бессмысленности начинал явственно рассеиваться.

     В немалой степени ему помогало и то, что он как-то незаметно и постепенно сблизился с библиотекаршей. Как-то они разговорились по душам, и он ей слово за слово поведал о том, что с ним было, и о пережитом им страхе. Рассказывал он это, млея и теряясь от самого факта, что перед другим человеком можно было так выворачиваться наизнанку. Это был первый для него опыт. К себе внутрь она его, разумеется, не пустила, но и не отмахнулась от него. Она стала с ним общаться. Она и посоветовала ему прочесть небольшую повесть «Смерть Ивана Ильича», графа Льва Толстого. И «Записки сумасшедшего», его же. Он проглотил эти вещи за вечер и потом перечитывал ещё не раз. Лев Николаевич писал в них не о смерти, а о жизни, которая приобретает совсем иной вид и обретает иной смысл в виду неотвратимо надвигающейся смерти. И это было ему близко.
 
     Смерти, которая всё обессмысливает, быть не должно, а она есть. Она есть для каждого и для всех вместе. И жизнь для каждого — на какое-то мгновение, а смерть — навсегда. «НАВСЕГДА». Смерть является завершением, то есть является смыслом любой жизни. Смыслом, который всё обессмысливает. Обессмысливает раз и навсегда, окончательно. Так выходило. «Если есть смысл, то смерти не должно быть, если есть смерть, то нет никакого смысла».  Да, пока у него вопросов было больше, чем ответов. Но главное было сделано: все вопросы были переведены из области чувств и эмоций в область мысли.
 
     Однажды Дрюша перечитывал «Записки сумасшедшего» и историю про «Арзамасский ужас»: как Толстой в городе Арзамасе пережил подобное состояние страха смерти. Дрюша читал об этом лежа в кровати, Валентина уже уснула и сопела рядом, где-то стучали часы, совершенно обычно и совсем не угрожающе. И ему вдруг опять почудилось в этой обычности и привычной безмятежности что-то недоброе. Все звуки снова начинали приобретать в своём звучании что-то нагнетающее и пугающее. Он встал, подошёл к тому же окну и увидел за ним тот же вид, те же предметы, те же объёмы и формы, что и тогда. И так же тускло они высвечивались из темноты фонарём уличного освещения. Внутри что-то невольно шевельнулось — с ним опять могло случиться то же, что и тогда. Но теперь этого не случилось, это вызывало к жизни не эмоции, а работу мысли. Теперь-то он знал уже, что это называется панической атакой. Он знал, что не он один проходил в своей жизни через подобное. И самое главное, он знал, что есть выход, что дело вовсе не так безнадёжно.
 
     Теперь в нём зародилось и жило что-то такое, что ему представлялось более живым, чем было прежде. Ему казалось, что это что-то позволит ему преодолеть любой страх. Даже смертный. Он был почему-то убеждён, что больше не поддастся. Что-то давало ему силы в это верить. Мало того, он чувствовал, что вроде как оживал. Он как будто просыпался от летаргического сна. Одним словом, будем считать, что слом произошёл, и жизнь моего героя теперь уже наверняка пойдёт в новом направлении, по другой траектории.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/09/10/488