de omnibus dubitandum 119. 164

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.164. ОХЛАДЕЛ И МАХНУЛ РУКОЙ…

    В стороне от броневиков, налетов и дешевых бравад, мучительно переживая оскудение анархического дела, Алексей БОРОВОЙ (см. фото) и Яков Новомирский шли своим особым путем.

    «Двух станов бойцы», — кинул по их адресу Стеклов [Стеклов Н. (Нахамкис Юрий Михайлович; 1873–1941) — в 1917 г. член Исполкома Петроградского совета; с 1917 г. редактор газеты «Известия»] — и было острие в его шаблоне.

    Боровой ни в чем и никогда не осуществил изумительного богатства своего таланта, своей богатой любящей жизнь натуры.

    Молодым доцентом Московского университета, изведав горечь первой революции, первых завядших лавров, он уехал в Париж [Боровой был командирован с 1 июня 1903 г. на два года за границу для подготовки диссертации «Низшее народное образование во Франции при 3-й республике, отношение к нему государства»], прожил здесь несколько лет, писал диссертацию, находился в общении с художниками и политиками. В одних его славянской — глубоко ленивой и зараженной тоской по активизму — душе чуялись цветы мещанства, в других его ущербное сознание, стыдливая боязнь бума усматривали мишуру, позолоченную медь, политиканство.

    Олимпийский скепсис Франса [Франс Анатоль (Анатоль Франсуа Тибо)(1844–1924) — французский писатель, лауреат Нобелевской премии (1921), одно время был близок к левому крылу французских социалистов], пухлое красноречие Жореса [Жорес Жан (1859–1914) — руководитель Французской социалистической партии, затем Французской секции Рабочего интернационала (СФИО), образовавшейся в 1905 г. в результате слияния Французской социалистической партии, Социалистической партии Франции и ряда менее крупных социалистических организаций; основатель газеты «Юманите» (1904). Убит 31 июля 1914 г.], нудный Гэд [Гэд (Гед) Жюль (Базиль)(1845–1922) — один из основателей французской Рабочей партии, Социалистической партии Франции, затем Французской секции Рабочего интернационала. В августе 1914 г. — октябре 1915 г: входил в правительство], пошловатый Сэмба [Самба (Самба) Марсель (1862–1922) — один из руководителей Французской социалистической партии, журналист] — время просеивало; от идей 1789 г. оставались Брианы [Бриан Аристид (1862–1932) — член Французской социалистической партии, в течение 1909–1931 гг. неоднократно занимал пост премьер-министра Франции и министра иностранных дел. В 1926 г. получил Нобелевскую премию мира] и Вивиани [Вивиани Рене (1863–1925) — французский политик, занимал различные посты в кабинете министров]…

    А в прокуренных кофейнях левого берега по-прежнему расхаживал с портфелем под мышкой презрительный Лейба Бронштейн (Троцкий); и Мартов, окруженный гусскими эмигрантами и французскими petites femmes [барышнями (фр.)], разглагольствовал о Марксе, о войне, о любви…

    Талант Борового требовал теплиц, уюта, стеклянных стен; ползла реакция, заседала третьеиюньская Дума [Государственная Дума III созыва, избранная в 1907 г. после так называемого «третьеиюньского переворота»], никто не звал его ни в спасители мира, ни в реформаторы России. Начиналось отчаянье.

    Наспех, взасос написал он первый том своей «Истории идеи личной свободы во Франции» [Книга Борового, которую он предоставлял на соискание ученой степени магистра полицейского права, вышла в 1910 г.], сказал последнюю речь в кафе «Closerie des Lilas» и… кинулся в Москву, в университет, защищать диссертацию и искать забвения в темноватых квартирах Пречистенки.

    «Анархист, друг и ученик Тэкера защищает диссертацию!»

    От письменных столов и книжных полок в изумлении оторвались многоумные головы многоученых кадетских профессоров.

    Великолепный Муромцев [Муромцев Сергей Андреевич (1850–1910) — юрист, по окончании в 1871 г. юридического факультета Московского университета был оставлен на кафедре римского права для подготовки магистерской диссертации «О консерватизме русской юриспруденции» (защитил в 1875 г.), приват-доцент, а затем, после защиты в 1877 г. докторской диссертации «Очерки общей теории гражданского права» и до 1884 г. профессор Московского университета, в 1880–1881 гг. проректор; председатель Московского юридического общества (1880–1899), с 1884 г. адвокат, один из основателей и член ЦК партии кадетов, председатель I-й Государственной Думы, в 1906–1910 гг. вернулся в Московский университет, где занимал должность профессора по кафедре гражданского права] поморщился, вспомня критические речи Борового о кадетах; недоверчивый заговорщик Котляревский [Котляревский Сергей Андреевич (1873–1939) — историк и правовед, по окончании историко-филологического факультета Московского университета защитил магистерскую диссертацию «Францисканский орден и римская курия в XIII и XIV вв.» (1901) и докторскую диссертацию «Ламенне и новейший католицизм» (1904), с 1905 г. состоял приват-доцентом по кафедре всеобщей истории Московского университета; член политических объединений «Беседа», «Союз земцев-конституционалистов», «Союз Освобождения», с момента основания партии кадетов входил в ее ЦК; в 1907 и 1909 гг. защитил в Московском университете соответственно кандидатскую и докторскую диссертации по юриспруденции, став профессором государственного права] почесал мефистофельскую бородку; по университетским кабинетам зашушукались младшие боги.

    70 лет назад, в студенческие годы Буслаева [Буслаев Федор Иванович (1818–1897) — русский филолог и искусствовед; в 1838 г. окончил Московский университет, с 1847 г. состоял там профессором, академик Петербургской Академии наук (1860), представитель мифологической школы, позже — сторонник теории заимствования. См. фрагмент об учебе в Московском университете в книге академика Н.П. Кондакова «Воспоминания и думы»: «Для меня лично, с самого моего поступления и доселе, истинным ореолом окружена память профессора и в те поры уже академика, Федора Ивановича Буслаева» (Прага, 1927. — С. 27). В 1918 г. в газете «Жизнь», где сотрудничал А. Ветлугин, была опубликована статья «Личность Буслаева: К столетию со дня рождения» (№ 15.— 14(1) мая. — С. 3; подпись: Карамзин)], старик Снегирев [Снегирев Иван Михайлович (1793–1868) — русский фольклорист, этнограф и археолог; окончил Московский университет, в 1826–1936 гг. состоял там профессором по кафедре римской словесности и древностей; член-корреспондент Петербургской Академии наук (1854), среди его опубликованных работ: «Русские в своих пословицах. Рассуждения и исследования об отечественных пословицах и поговорках» (Кн. 1–4, 1831–1834), «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» (в. 1–4, 1837–1839), «Памятники московской древности» (в. 1—11, 1842–1845), «Русские народные пословицы и притчи» (1848), «Лубочные картинки русского народа в московском мире» (2-е изд., 1861), «Москва» (Т. 1–2, 1865–1873) и др.], поднимая палец, возглашал: «lite negligera grammaticam Butmani [Не пренебрегайте грамматикой Бутмана (лат.)]» и пресерьезно доказывал, что сперва хлеб бродит, и отсюда немецкое «Brot», потом он пенится, и отсюда французское «pain», потом он опадает вниз, и отсюда латинское «panis»; 70 лет назад от смрада профессорской жизни, мелких сплетен больших людей опрометью бежал В.С. Печерин [Печерин Владимир Сергеевич (1807–1885) — русский писатель и философ, в 1829–1831 гг. студент филологического факультета Петербургского университета, по возвращении из командировки в Берлин с 1835 г. профессор классической филологии Московского университета; в 1836 г. эмигрировал, в 1840 г. перешел в католичество и вступил в иезуитский орден редемптористов, в котором состоял до 1862 г.], посылая проклятья «alma mater».

    В 1910 атмосфера не была чище. Вместо одного Кассо [Кассо Лев Аристидович (1865–1914) — министр народного просвещения России в 1911–1914 гг.] реакционного, которым подарило будущее, имелось пятьдесят Кассо либеральных… Книгу Борового повертели, понюхали, с опаской прочли и ввиду явно не кадетского образа мыслей автора не допустили к защите диссертации…

    Боровой закипел, заметался, написал страстный памфлет — «История идеи личной свободы в Московском университете» — и бросился в тяжкое похмелье редакций, диспутов в литературных кружках, политических обедов, символических ужинов, ритмических танцев.

    Четыре года подряд писал он ненужные статьи; четыре года подряд Брюсов [Брюсов Валерий Яковлевич (1873–1924) — русский писатель-символист; в 1918 г. В. Брюсов печатался в московской газете «Жизнь», где сотрудничал А. Ветлугин] лающим голосом читал отчет дирекции кружка [Имеется в виду Литературно-художественный кружок, созданный в Москве в 1899 г. при непосредственном участии К.С. Станиславского, M.H. Ермоловой, А.Ф. Кони, А.П. Чехова, В.М. Саблина и др.; до 1908 г. председателем дирекции был А.И. Сумбатов-Южин, с 1908 г. В.Я. Брюсов; в 1905–1919 гг. размещался в здании на Б. Дмитровке. Ср. у Дон-Аминадо: «Все, чем жила писательская, театральная и музыкальная Москва, находило немедленный отзвук, эхо и отражение в огромном раскидистом особняке купцов Востряковых, что на Большой Дмитровке, где помещался Литературно-художественный кружок, являвшийся тем несомненным магнитным полюсом, к которому восходили и от него же в разные стороны направлялись все центробежные и центростремительные силы, определяемые безвкусным стереотипом представителей, деятелей, жрецов искусства» (Цит. по: Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь: Стихотворения. Политический памфлет. Проза. Воспоминания. — М., 1994. — С. 569)], Маяковский [Маяковский Владимир Владимирович (1893–1930) — русский поэт-футурист, после Октябрьской революции развивал идеи «коммунистического футуризма», считая, что именно футуризм является искусством нового мира] бил кого-то по морде и ходил в оранжевой кофте [Черно-желтая кофта Маяковского, которую ему сшила мать, стала одним из символов эпатажа в начале XX века]; четыре года подряд колоколенки звонили, студенты дежурили «на Шаляпина [Шаляпин Федор Иванович (1873–1938) — русский оперный певец; в эмиграции с 1922 г., с 1923 г. жил в Париже]», Арбат торговал постным сахаром.

    А на пятый пришла война; все позабыли об их путях, и анархист Боровой оказался делопроизводителем Брестского эвакуационного пункта.

    Все было так, как должно было случиться, и хотя потом, когда уже все кончилось, мудрецы сказали: «Мы знали, мы предчувствовали, мы готовились», — никто ничего не знал, ничего не предчувствовал, ни к чему не готовился.

    И каждый делал свое дело: император отвечал на телеграммы «друга [имеются в виду телеграммы Г. Распутина]» и думал, что это страшно важно; думцы произносили речи и думали, что руководят событиями; Боровой отвечал пораженцам, разоблачал упорнейших, посылал убедительные письма в Италию и Америку и 26 февраля не пошел на лекцию потому, что торопился писать доклад для командующего войсками о «числе прошедших за февраль 1917 года чрез эвакопункт»…

    Уже на второй месяц стала ясна роковая обреченность. Оставалось закрыть глаза и говорить то, что говорилось в 1789, 1848, 1905 гг. [Имеются в виду события Французской революции 1789 г., начавшейся взятием Бастилии 14 июля, Французской революции 1848 г., провозгласившей 2-ю республику, и Первой русской революции 1905–1907 гг.].

    Боровой прочел бесчисленное количество раз лекцию «Класс и Партия», где проводил свои взгляды о преимуществах l'action directe [Прямых действий (фр.)] пред борьбой в законодательных учреждениях, о силе классового сознания и вредном бессилии партийной спайки.

    Кадеты и меньшевики ощерились, большевики засмеялись, компании Гордина и Александра Ге кинулись звать Борового к себе.

    Шпион и грабитель… Выбора не было. Боровой еще раз оказался меж двух берегов. Попытался создать «федерацию союзов деятелей умственного труда», но на третьем заседании охладел и махнул рукой.

    В противовес «Анархии» он мечтал создать настоящую культурную газету, орган идейного анархизма защиты «свободного творчества и идеи личности». Здесь рядом с ним оказался — Яков Новомирский.