Этим летом на кладбище

       Видели ли вы когда-нибудь серых таких человечков как бы без лиц? Серых – и всё. Никаких больше примет. Слава Богу, если не видели.  Может, тот день был особенно тусклым, накрытым мглой, закрывающей небо и солнце, - они появились.
- Где-то славно горит.
- Кхе… Жаль, что ещё не у нас.
- Скоро и к нам придёт. Тогда уж всех сразу. А пока по одному бы…
- Дельце зреет потешное.
- Не сорвалось бы.
Как они говорили, эти серые человечки? Чем издавали звуки? Неизвестно. На месте голов – огромные такие картузы. Впереди – то ли козырёк, то ли нос. Это у первого, что потолще. У  другого, вихлястого, козырёк сбоку, и под ним то ли ухо большое свинячье, серое от щетины, то ли борода редкая и вроде как козлиная. Стояли они между могилками в центре кладбища, недалеко от главной аллеи, опершись на витиеватые коряги - батоги, траву пожухлую кирзаками утюжили.
Неподалёку три женщины копошились у заросшей могилы: немолодая, к пятидесяти; постарше, за семьдесят, и  девушка лет двадцати пяти, одетая тоже небогато, но со вкусом, в накинутом на голову шёлковом серебристо - изумрудном палантине. Старшая с трудом распрямилась, утирая пот со лба бумажной салфеткой, охнула:
- Хоть приберём здесь! Ира, что ж ты так могилку-то запустила?
 - Не поверишь, тёть Свет, в начале лета была, убрала тут всё. Потом думала- раз дождей нет, трава на солнце выгорит и сама собой изничтожится.
- А он, сушняк, вишь, как раскрылился, крепко держится, не вырвешь! Ничо, вместе осилим. Ты что там, Вероника?
- Я вокруг тоже траву подёргаю, до того памятника…
-  Ир, а ты сюда, к матери, почему одна ходишь, без дочки?  Хоть покойница её и не застала, а всёш-таки она ей бабушка, знать должна.
- Когда ей! Весь год за книгами: то репетиторы, то экзамены.
- Они молодцы, - поправляет на соседней могиле венки девушка, - хорошо школу закончили, на экономический поступили.
- Да, старались… Смотри-ка, какой памятник богатый, могила ухожена…
- И мы сейчас твоей мамушке, Ира, обиходим могилку, тоже хороша будет.
- Да уж куда там «тоже»! Крест вот подгнил, на честном слове держится.
- Зиму простоит ведь? А к весне новый поставим. Ну, покойся с миром, сестричка моя!
- Царство тебе небесное, бабушка! – перекрестилась и Вероника.
Вдруг Ирина закачалась всем корпусом и, стиснув зубы, зашипела:
- Тяжело мне шас, так тяжело… Я же дочку свою, тёть Свет, на платное обучение пристроила. Как хорошо ни учились, не прошли на бюджет! На первый год  кредит оформила, а где дальше деньги брать буду - ума не приложу. И в таком я отчаянии, так деньги нужны, что родную бы мать, кажется, продала!
Светлана еле устояла на больных ногах:
- Тяжёлые слова говоришь ты, племянница, опасные. А всё потому, что без Бога в сердце живёшь!
- Заблеял будто кто, а вот заскулил как будто…
- Ветер сквозит, Вероника.  А в словах моих ничего, тёть Свет, опасного нету. Некого продавать: я у матери на могиле двадцать лет траву щипаю!
- Всякое слово имеет силу, Ирина.  За надеждой к Богу тебе надо. Его бы в сердце впустить.
- С Богом в сердце жить хорошо! – Вероника радостно посмотрела в неясное небо. От резкого поворота головы палантин соскользнул с волос,  изумрудной стороной ласково накрыв плечи девушки. Помолчали. Светлана вытерла салфеткой слезы, взяла под локоть внучку:
- Ты, Вероника, не знакомого ли кого разглядела на той могилке?
- Да нет, баб. «Михайлёв Степан Ермолаевич почил в 2000 году».  Это тогда все конец света пророчили? А ничего, пережили.
- Ну, видишь вот, не все пережили: «Безвременно ушедший»,- прочитала Ирина.
- Молодой, пятьдесят шесть лет.
- Царство небесное и ему!

*****

- Интересуетесь? Здравствуйте! – невысокий  седовласый господин на кривеньких ногах заглянул в лицо Веронике. – Меня зовут Никанор Фомич.
- Эка, таких имён-то счас уж и нету!- удивилась Светлана.
- Сейчас как раз всё есть! Хороший человек был  Степан Ермолаич, скучать никому не давал, а вот и он упокоился с миром. Я от сына его, Алексея Степановича. Тоже затейник. Задумал он соорудить именно на этом месте семейный склеп… небольшой, но… чтобы матери и ему самому (на будущее, конечно!)  места хватило. С властями всё согласовано. Вот бумаги, –  оглядел всех, хоть и невысок ростом, свысока. - Кто хозяйка, значит, этой могилки? Вы, полагаю? – повернулся он всем корпусом к Ирине.
- Я…
- Не удивляйтесь, справки наводим. Хотели к вам домой наведаться, да вот удачная встреча. Может, здесь, на месте, и обговорим детали?
- Ветра вроде нет, душно, а воздух колышется. Движение какое-то, бабушка, тётя, откуда?
Ирина махнула на Веронику рукой, как бы отсекая этим жестом себя от родных, негромко уточнила:
- Какие детали?
- Вы, красавицы, посидите пока вон в той беседке,- обратился господин к девушке и старушке и, проводив их взглядом до места, негромко продолжил:
- Так что же вы мне скажете по существу дела, Ирина, как вас там по батюшке…
- О чём?
- О деле нашем. Склеп, вы понимаете, места требует.
- Понимаю.
- И мы в свою очередь понимаем, что хлопоты предстоят и расходы, ими вызванные. Так вот, расходы и хлопоты Алексей Степанович оплатит щедро. На родных он не экономит.
- Сколько? – торопливо вытерла о салфетку руки Ирина.
- Вот сумма. Денег с лихвой хватит и на перезахоронение, и на новый памятник, и на молебен; на поминки, на моральный ущерб, если он, конечно, есть, - всё учли. Что вы как каменная, в самом деле?
- Делать что, не пойму…
- Прочитать и подписать.
И тут послышалось тихое, как песня или молитва сокровенная: «Ириша, бедная ты моя, поостерегись!»
- Вот именно, бедная, - услышал эти слова и господин, не особенно вникая в то, откуда они пришли. - Чего ей в бедности остерегаться? Достатка? На сумму посмотрите. Перезахороните на другое место прах и всё. Благодарю. Деньги придут на карту незамедлительно, но только и вы приступайте к выполнению своей части договора незамедлительно. Ситуацию я контролирую.

*****

Через несколько дней Ирина и Никанор Фомич встретились на том же месте.
- Крест убрали – и всё? Прах не перенесли. Желающих заработать на кладбище, что ли, не нашлось?
- Не могу никак решиться…
- А мне доложили, что вы могилу на новом месте уже обустроили. Пустышку, выходит?
- Сказать вам не знаю как… Можно всё так оставить?
- М-м? Время, голубушка, время – тоже деньги! Мы начинаем работы завтра!
- Начинайте-начинайте…
- Вы проект видели, так? На месте могилы вашей матери будет выстроена задняя стена склепа. Предлагаете закатать могилу?
- Ох-ох-ох…
- Деньги у тебя есть. До завтра можно десять раз все дела переделать! Если только поторопиться.
- Нету, нету денег: то да сё…
- Так что – равнять?
- Равняйте-равняйте, - тихо так, скороговоркой говорит, а головой машет твёрдо. - Могила новая есть, будет чем перед роднёй оправдаться.
- Да-а? Думал, ничему не удивлюсь больше – в мирное-то время! Впрочем, мне волноваться нечего: у меня бумаги в порядке.

*****

В один из предосенних, таких же смурных, дней двое мужчин шли по кладбищенской аллее. Впереди – высокий, подтянутый, чернобровый красавец. Чуть позади бодрым кавалеристом вышагивал невысокий седовласый господин, внимательно слушавший собеседника.
- Никанор Фомич, видели вы только что двух серых таких человечков, будто  без лиц? Я их ещё у машины приметил, а они вон уже, у нашего склепа притулились!
- Здесь бывает, Алексей Степаныч, много странных, если не сказать – душевнобольных…
- О, уже испарились, чертяки! Женщина только и стоит у задней стены.
- Фигура вроде знакомая, а лица не разгляжу. Тень, что ли, от платка лицо закрывает?
- Что ж это вы, голубушка, со стеной разговариваете? – не сходя с аллеи, окликнул её красавец. - Тут неподалёку есть часовенка, или может…
- Или может, или может! – вдруг запрыгала на одной ноге женщина.
- Никанор Ф…!?
- Сказано тебе: иди отсюда, - в негромком голосе Никанора Фомича явно послышалась угроза. Женщина вздрогнула и отошла шагов на двадцать, поближе к мусорному баку.
- Сколько неприкаянных, однако, - сокрушённо вздохнул Алексей Степанович.
- Или нераскаянных…
- Да, Никанор Фомич! Спасибо Вам за заботу! Теперь моя душа будет спокойна. Уютное это всё-таки место. С детства я привык здесь бывать с матерью на могиле отца. Теперь и она рядышком упокоится. Распорядитесь уж по старой памяти!
- Всё сделаю, не волнуйтесь.

*****

Совсем уже вечер. Сумерки. Возле склепа стоит женщина и говорит негромким голосом: «Сон мне опять приснился, мамушка, будто стою я под горой какой-то, а оттуда твой голос: «Доченька, когда придёт время всем покойникам выйти, как же я? Ни креста своего над головой у меня нету, ни ходу-выходу. Давит на меня сверху чужая забота!» Я сразу в церковь пошла, хотела покаяться, что обманула всех с могилою. Все ходят теперь туда, одна я знаю, что она пустая, да ещё меня похваливают!.. Только вот что со мной приключилось: сделалась я перед батюшкой каменная вся, моргнуть даже не могу, не то что рот открыть! Так и не дождался он от меня ничего ни на исповеди, ни после. Хотел чаем меня напоить, но я как дала дёру и прямо сюда, к тебе прибежала. Ничего же, мамушка, страшного, не произошло, да? Внучка твоя на экономиста учится, выучится - обязательно разбогатеет, вот и мои муки тогда, может, закончатся. А ты уже сейчас рядом с богатыми, в склепе…» - и вдруг изменившимся голосом гоготнула: «Не обижайте нас, мы свою работу ладно сделали: мамушка  не в склепе, она под стену склепа закатана! Кхе-кхе, потешное вышло дельце!» Потом, подпрыгнув на одной ноге, продолжила разными голосами: «Лишь бы та, в палантине, да бабка её не разнюхали чего и не испортили нам веселье», - и захрюкала, заблеяла, сотрясаясь всем телом.