Собор, продолжение

                5

    Все говорят, что понедельник - день тяжёлый. Причём, чтобы вы в выходные дни не делали, он тяжёлый всегда. Наверно потому что приятная лёгкая зыбь ожидаемой независимой личной свободы есть почти синоним счастья. А после каждого счастья может наступить отрезвление. То есть понедельник. Голова тяжёлая, и тут и там покалывает, ноги плохо идут, а счастья на самом деле нет и никогда не бывает. И куча этих развалин начинает новую трудовую неделю.
    Для Павла наступил не просто понедельник, а ещё и первый рабочий день, после вынужденного отдыха. Да не кем-нибудь, а строителем-реставратором! Вообще он электрик, но реставратор, как и все на ветхом соборе. А всё вместе: строители, электрики, реставраторы, разваленные лестницы и комнаты, арки, окна, древние кирпичи — приближает к художникам и искусству, к далёкой истории. Потому что людям нужна древность, красота, зигзаги жизни народов в предметах и картинках, ну и всякие побрякушки, которые им откопают археологи.
    Поэтому Павел всё же чувствовал некоторое удовлетворение, как человек, собирающейся заняться общественно полезным делом. Правда зарплатой он был не очень удовлетворён, но по нынешним временам хорошие заработки просто так не валялись. Про которые только слышал, да и то из третьих уст: что-то где-то есть в Москве или заграницей. В общем в это утро Павел собрался на работу если не в высшем пике счастья с песнями, то воодушевлённый и с надеждою. Собрал в сумку рабочею одежду и обед. И поехал на трамвае по уже знакомому пути. Но с несколько иным чувством — человека занятого , человека созидателя. Знакомые деревья и здания улиц оставались позади, а он мчался по железным рельсам в красочном вагоне потрынькивая и позванивая.
    Подойдя к собору первым делом зашёл в прорабскую, где так же как и вчера сидел его новый начальник и что-то читал. Павел поздоровался. Прораб поднял голову от текста, посмотрел на него и ответил:
    - Здравствуйте. Меня зовут Дмитрий Васильевич, я старший прораб. Мне уже звонили по телефону, что Вы приняты к нам на работу электриком.
    - Павел. Павел Иванович, - представился вновь прибывший.
  - Хорошо. Сейчас пойдёмте в бытовку, я Вам покажу, где будете переодеваться, - продолжил знакомство Дмитрий Васильевич, поднимаясь со своего места.
    Они вышли из прорабской и направились к рабочему домику. Погода на улице стояла тихая, без дождя, но сырая. Серые холодные тучи заволокли небо, в которое почти упирались искалеченные, раздетые красноватые башни собора. Испарения сплошным слоем, какими-то волнами и буграми висели на головой. Тем самым верхом, выше которого более ничего нет. И получился наш мир с такой низкой крышей несколько грустный и мрачноватый. Без ясного солнца, разливающим по всей земле свет, и великого бесконечного космоса. Создавая впечатление, что человеку больше шагать-то уже и некуда. Всё изучено, исхожено и понятно.
    А им идти далеко и не надо было, пару десятков метров. Черепичные крыши бытовок строителей не только украшали, но и оставляли впечатление внешнего уюта и законченности. Как будто домики останутся вечной частью комплекса архитектуры собора. Дмитрий Васильевич открыл дверь и прошёл внутрь. Павел последовал за ним. Они оказались в небольшом коридоре, в котором около противоположной стены, как и в прорабской, разместили металлическую печку. От неё шёл притягивающий, располагающий к удовольствию жар и в круглой трубе тихо, успокаивающе гудело. Слева и справа, на расстоянии раскинутых рук, стояли закрытые двери. Прораб во весь размах открыл левую со словами: «Вот здесь можно переодеваться и обедать». И прошёл в помещение. Павел последовал за ним.
    Площадь комнаты была примерно десять квадратных метров. Слева уже светилось дневным светом окно. Посередине стоял большой коричневый стол, занимавший чуть ли не всю площадь, а рядом с ним стулья. По стенкам в одну линию прикрепили вешалки, на которых висела одежда рабочих. А почти по всему периметру стояли лавки. В комнате находилось три человека. Готовились к рабочему дню.
    - Знакомьтесь. Это наш электрик Павел Иванович, - представил его старший прораб.
    И все трое закивали головами, заходили плечами:
    - Замечательно! Электрик! Как здорово!
    - Здравствуйте, - ответил Павел.
  -Здравствуй! Здравствуй! Рады видеть! Паша — бетонщик, Саша — штукатур, Валера — ПТУ-шник, - не уставали представляться строители.
    - Ну вот и познакомились. Переодевайтесь Павел Иванович, - и старший прораб вышел на улицу.
    Вновь прибывший остановился оглядываясь, присматривая , куда б ему повесить свою одежду. А соратники по труду сразу же предложили на выбор несколько вешалок, свободных. Павел прошёл около окна обогнув стол и остановился возле одной из них, поставив сумку на скамейку. Он одел старые серые штаны, рубашку, свитер грубой вязки, и свою поношенную чёрную матерчатую куртку. Чёрный цвет после решительной перестройки в стране, которая потом осталась в обломках, неожиданно полноправно вошёл в гардероб её граждан, как один из самых популярных. Хотя перестройщики всё постанывали: ох не хватает им красок в одеждах, ох не хватает яркости и разнообразия. И вкус новизны и обновления у женщин почти не задумываясь упёрся в чёрные штаны, чёрную кофточку или футболку, и чёрную интересную курточку. Мужчины конечно же не отстали, чернели как могли. Что сделаешь, новая жизнь привела к самому красивому. Конечно, красивое — оно бесконечно. И народ в своём искусстве двинулся дальше, принялся одевать штаны, платья, свитера, кофты, рубашки, футболки в горизонтальные широкие полосы тёмно-серого — серого цвета, серого — белого цвета, белого — чёрного цвета, серого — чёрного цвета, коричневого — серого цвета, коричневого — чёрного цвета. В общем, на месте не стояли. Выйдешь на улицу - просто замечательно. Превосходно! Но какой-то идиот одел кофту с широкими вертикальными полосами. Всё, казалось бы крах! Но на самом деле, всего лишь на всего, композиция вышла в другое направление. Наш народ велик, он думать никогда не перестаёт. Все ходят с наморщенными лбами. Бороздят морщины раздумий. И когда местным архитекторам предложили оживить дизайн прямоугольных советских домов, где — вот оно! В свободной стране молодым архитекторам, и не молодым, можно внести новое, испробовать силу своего таланта! После некоторых раздумий, они разукрасили здания европейским архитектурным декором и загагулинами семнадцатого века. Если новое, в новых европейских головах есть, так оно есть всегда. Некоторые молча говорят, что красиво. Коль красиво, так красиво. Постоянство тоже хорошая черта. Связь с передовой богатой Европой налаживалась всё сильнее и сильнее. И вот по подиуму пошли худые мужчины в бюстгалтерах, в лёгких газовых блузках, и женских трусах свободно болтающихся на их  тощих попках. И наши женщины, вновь ввергнутые желанной Европой в цивилизованную отсталость, чуть ли не истерически принялись кричать по телефону своим мамам, подругам, и даже губернатору: «Не модный мой пошёл на работу! Не модный!»
    Инструмент он принёс свой. Вскоре в бытовку вновь зашёл старший прораб и дал ему задание: привести электрохозяйство в соответствии нормам техники безопасности. Павел всё осмотрел. Несмотря на огромные размеры собора, хозяйство оказалось не таким уж и большим. Так как восстановление шло на одном участке здания. Он почистил и покрасил распределительный щит, повесил на кабели и провода бирки с необходимыми надписями, осмотрел состояние проводки и подключение кабелей и проводов. Где положено было светить лампочкам, они засветились. Работа для него была привычной и знакомой.
    На обед за большой стол собирались, подтягивались каждый со своего рабочего места. Доставали свои припасы, у кого что есть. А после обеда оставались отдохнуть некоторое время: кто на стуле около стола, кто лёжа на скамейке, а кто грелся около печки. С противоположной стороны, за правой дверью находилась точно такая же комната с такими же вешалками и столом. Вот около печки можно было встретиться и поговорить. Павел выложил на стол бутерброды с сыром и колбасой, чай, и принялся есть, глядя в окно. За которым виднелся раскрытый зев входа и фасад Собора. А потом он поговорил с лежащим на скамейке Пашей бетонщиком и сидящем недалеко от него за столом Сашей штукатуром. Строители и были немного похожи друг на друга. Чуть выше среднего роста и умеренной упитанности. Оба оказались по специальности шофёрами. И одного и другого лишили прав вождения автомобиля на один год. Это наказание скоро должно закончиться и они снова сядут за руль. А пока здесь, восстанавливают старое немецкое здание.
    К Собору периодически подходили люди, как правило туристы: осматривали развалины и фотографировали. К вечеру один из них, иностранец, с велосипедом, сделал попытку с Павлом завязать беседу. Но у него ничего не получилось. Туземец оказался угрюмым и молчаливым. Но честно говоря, электрик немного растерялся и потому гордо и молчаливо, как все великие мастера, смотрел на приезжего. Тот ещё немного что-то поговорил перед ним, но в конце концов развернулся со своим транспортом на выход и медленно пошёл, разглядывая высокие кирпичные стены.
    День так и пролетел за работай, быстро и почти незаметно.
    И они потянулись один за одним, чередой, разбавляя трудовые будни выходными.

                6

    Этот день тоже был обычный, и начался также по-осеннему, с висящей моросью.
   Утром приехал директор фирмы Владимир Александрович. Крепкий, коренастый, с лысоватым черепом и мясистым лицом. Одет был в красноватую рубашку, вязаную зелёную безрукавку, коричневые брюки. С ним ходил его помощник: круглолицый, с круглыми глазами и носом бульбочкой. В чёрной куртке, чёрных брюках, а на голове сидела чёрная шляпа. По рассказам рабочих оба слыли прекрасными специалистами и страстными почитателями своего дела. Владимир Александрович со своим помощником и старшим прорабом походили около собора, а потом куда-то ушли. И в этот день их больше никто не видел.
    Пашу поставили работать, как принято говорить в коллективе - «на лебёдку». Есть лебёдка с тросом. На конце троса прикреплена металлическая корзина, куда загружают кирпичи. Высоко, наверху собора, из окна торчит балка с колесом, через которое перекинут трос от лебёдки. Корзина нагружается кирпичами, затем специалист подходит к лебёдке, левой рукой нажимает кнопки (в зависимости от того, что нужно — поднять или опустить груз), а в правой держит пяти-шести миллиметровую проволоку с расплющенным концом, - это тормоз, стопор. Вставляется между передаточными колёсами. Корзина должна подняться высоко к окну, где её втаскивают профессионалы и в помещении разгружают. И так целый день. Другой лебёдки не было, а со старой, ему сказали, что уже ничего не сделаешь, тормози пока проволокой. Привезут запчасти, тогда отремонтируют.
    В следующие дни, в процессе работы он познакомился ещё с Америкой, который укладывал черепицу на крыше университета по улице Чернышевского. С Валерой каменщиком, что кладёт купол по опалубке, Паша ему провёл свет. С напарником Валеры — Мишей. С Витей плотником, со сварщиком Геной, что начал работать в один день с Павлом. Ну и с Иваном, который вообще всё знает про строительство.
    В обед пришёл сварщик Гена и сказал, что видел в соборе военного, офицера. Он ходил в форме времён Великой Отечественной войны, в сапогах, с офицерской сумкой, и с перебинтованной головой под фуражкой. Валера и Миша ответили, что про него знают, иногда с ним встречаются, но заговорить с ним никто не решается. И уходит так незаметно, бесшумно, почти как исчезает.
  У прорабов сгорела бытовка, ночью. Говорят из-за печки. Собираются ремонтировать, перекладывать черепицу на крыше.
   На башню собора установили купол. Двое молодых людей из города Светлого собирали и устанавливали цветные витражи. Они же и оказались верхолазами. Оданцов им сказал чтобы те пока оставил сборку витражей, а взялись за установленный купол. Его требовалось оббить медными листами. Работы там не на один день, да ещё и на высоте, и потому  начальник им напомнил об обязательном выполнении всех норм техники безопасности. Недавно Павел стал свидетелем рабочего подвига этих ребят. Внутри собора на арочных перегородках начала расти трава, чуть ли не кустами. И начальник реставрации сказал старшему прорабу, чтобы все своды очистили от растительности.
    Конечная высота внутренних арочных стен, примерно метров десять. День стоял солнечный, тихий и не смотря на время года, чувствовалось тепло, как весной. Крышу на соборе ещё не поставили. Один из верхолазов залез по стене, по каким-то ему одному известным выступам, и развернулся спиной к поверхности, опираясь только пятками обуви на несколько выступающие кирпичи орнамента.  И на этой опоре он стоял по стойке смирно, плотно прижимаясь, как будто прилип. А второй полез за ним и далее по телу первого, и стал тому на плечи. А от туда уже забрался на самый верх. Где быстро и сорвал всю траву. И в окончании по своему другу спустился обратно. Оба выполнили дело спокойно, быстро и размеренно, без какой-либо суеты. На их лицах он не увидел эмоций. Без настоящей дружбы в такой профессии быть нельзя. Павел стоял на каменном полу и смотрел на восхождение. Недалеко от него глядела девочка лет четырнадцати, в одежде предполагающей — художницу, в широкополой шляпе, молча опрокинув голову. А на следующий день по развалинам ходил Оданцов с Дмитрием Васильевичем и громко говорил о том, что нужно ставить леса, или хотя бы лестницы, а не устраивать цирк на стройке! И слово — цирк, у него звучало зловеще и страшно.
    Иногда около собора появлялась компания, человека четыре-пять. В которой главенствовала девушка. Блондинка с длинными прямыми волосами, в красном плюшевом или бархатном камзоле. И с ней молодые люди. Они, как правило, сидели на скамейке и смотрели, как ремонтируют культовое здание, или на само строение. Часами. Иногда позволяли себе походить да полазить внутри собора. Приезжали откуда-то на автомобиле.
    Как-то, когда у Павла не было работы по электрике, ему сказали расчистить от колотой старой черепицы фальш-козырёк над одной из эпитафий знатному горожанину древнего Кёнигсберга. Чтобы уложить новую. Специалисту выдали кувалду и короткую круглую железку, с полметра, похожую на лом. А когда подвели к месту работы, то он понял, что в его жизни могут настать некоторые перемены.
    Не так давно у Павла прошла проникновенная любовь с девушкой только что закончившей университет. Чувственные и откровенные отношения разворачивались на фоне бытовой романтики. И как-то в один из дней он с девушкой прогуливался по загадочным развалинам старого европейского собора. И они подошли к этой эпитафии. Барельефу из розового камня, с неясными очертаниями фигуры рыцаря держащим в руках меч опущенным остриём в землю.
    - Это мать рыцарей, - произнесла девушка, - и если кто либо ударит по камню с изображением или по крыше, черепице над ним, то у него будут неприятности в жизни, и ничего из задуманного получаться не будет.
    - Это что, женщина? - поинтересовался Павел.
    - Да, - ответила она и тёмные брови сошлись к переносице, строгие чёрточки появились на концах её губ.
    Он смотрел на силуэт, что походил больше на мужчину. Но кто знает, может мастера изобразили и женщину в доспехах.
    Где-то через несколько месяцев сердечный роман постепенно подходил к концу. Любимый образ во плоти как-то заявила, что предпочитает рожать от немцев, а не от русских. Потому что немцы, как нация, более развитые и умные, чем русские. Павел под категорию — немцы, не попадал.
    И сейчас Павел стоял, смотрел на розоватый силуэт и думал, что вот, какой поворот судьбы, теперь нужно двинуть молотом по крыше нечёткой формы рыцарши. Строители уже поставили деревянные леса под козырёк. Он одел матерчатые рукавицы, а затем положил на верх настила кувалду и ломик и забрался сам. Вокруг стояла самая обычная невзрачная пасмурная погода, когда плаксивая осень уже перешла за середину. Но дождь накрапывал только иногда, немного, так что в принципе было сухо. Павел размахнулся и тяжело ударил по черепице. От неё откололся обломок, который он рукой сбросил вниз. Затем второй раз ударил, мелкие осколки, крошки разлетелись в разные стороны и отошёл от общей волнистой массы ещё один красно-коричневый кусок. Черепица отваливалась одна за другой, после которой оставалась серая бугристая цементная кладка.
    Прошло чуть более десяти лет после того, как электрик выполнил задание по подготовке поверхности под новую кладку. К концу подходил выходной день, когда чуть ли не всякий человек отдыхает и заряжается бодростью на следующие трудовые будни. В этот вечер, в настроении снять накопившеюся внутреннюю усталость и поразмышлять о поступательном движении жизни, Павел пил водку, почти один: с маленьким котом, радио и магнитофоном. И когда бутылку допил, то к нему неожиданно постучали в дверь. В общем коридоре царила темнота и хозяин не очень хорошо разглядел гостя, что предложил посидеть дальше, но уже вдвоём. Как ему тяжело не было продолжать вечер после бутылки, но он согласился. Развернулся от него и пошёл в комнату, как бы приглашая. Где, через некоторое время, сзади получил удар тяжёлым предметом по голове и в глаз, когда пытался повернуться лицом. А дальше началось избиение различными предметами, даже тогда, когда Павел упал. Сознание он не потерял. И лёжа, через кровавую пелену, пытался разглядеть как тот лазил у него в столе, а потом тихо ушёл, прикрыв за собой дверь. Придя немного в себя, хозяин перебрался на диван, где и заснул.
    Утром обнаружилось кроме обезображенной головы и переломанной руки, лужа крови, ещё и пропажа паспорта, денег, компактдисков. Полиция в дело входила не спеша, с помощью разнообразных сотрудников, один из которых предложил ему поработать ювелиром под «крышей», но грабителя найти не получилось. И потом, где-то через год, Павел встречался на работе с человеком, который очень походил на нежданного гостя. Но воспоминания в голове не давали полной оценки точности о их схожести и потому он своих предположений не выносил на публику. Хотя сердце, как вещун, указывало на этого героя. Но здесь и сердце может ошибиться. А тот неплохо приженился, пошли дети один за другим. Жизнь наладилась. Большинство женщин к притихшим убийцам относятся хорошо, по-семейному. И как-то этот семьянин проходя мимо Павла шепнул ему, что у него мама — немка. Правда, она уже умерла.
    Электрик махнул кувалдой и ударил по черепице. И почти сразу почувствовал, как дрогнули под ним леса, стали подрагивать да поскрипывать. Вскоре на настиле перед рабочим оказался Саша штукатур.
    - Ну что? Получается?! - весело, с задором в голосе, поинтересовался он.
    -Да, понемногу откалывается. Только на цементе остаются полосы, бугры. Их тоже надо скалывать. А он веками застывший. Тяжело идёт, - посетовал Павел.
    - Ну-ка давай кувалду! Я попробую, - и штукатур перехватил увесистый молот себе в руки.
    Саша поднял инструмент над головой и сильно, с резким выдохом, опустил его на черепицу. И следом, раз за разом, он ритмично бил по многовековой европейской классической защитной одежде всех крыш, козырьков и всего того, что сверху. Черепица крошилась, раскалывалась, мелко и глухо хрустела, если Саша попадал на уже битое место. Он был сильный и способный на труд, с которым ставят плотины, гидроэлектростанции, прорывают каналы, возводят дома и космодромы. Нет ничего выше и благороднее такого действия. Ибо оно поднимает человечество на обозрение космоса. На самую верхушку своей разумной жизни.
    - Ну как, всё нормально? - громко спросил молотобойца Павел, когда тот остановился перевести дух.
     - Просто замечательно! Великолепно! - на высоком подъёме ответил ему запыхавшийся Саша.

                7

    Сказка не прекращается. Сказочные люди продолжают творить сказочные дела и совершать сказочные поступки. Только когда она началась то эта сказка? То ли, когда Павел проснулся и собрался в первый день на Собор на работу, то ли и того раньше: месяц тому назад, а то и год и два уже прошёл. Один из самых ярких и значительных персонажей многих сказок — неведанные силы. Если бы не они, то многого счастья бы не состоялось, и многих побед бы не свершилось. И человечество с самого своего зарождения всегда стремилось хоть как-то подтянуться к невиданным явлениям, коснуться хоть какого-то их краюшка, каких-то сторонок. Чтоб было неожиданно, волнительно и впечатляло, с большими надеждами. Некоторые просто придумывают всякую ерунду, а вы потом разбирайтесь. Потому что наговорить всякой чепухи, особенно если она запутана, ярка, непонятна и что-то внушает — это тоже сказочный персонаж.
    Саша стоял с кувалдой, оперевшись на неё как на трость, и смотрел на свою проделанную работу. Он так ещё постоял разглядывая. Худощавый под метр восемьдесят с прямыми стриженными чёрными волосами, с не сытым лицом и с таким же тонким с горбинкой носом, а потом передал ручку кувалды Павлу со словами:
    - Давай, продолжай. А я пойду заниматься своим делом. Рабочее место мне уже подготовили.
    После чего, ловко перебирая руками и ногами, слез с лесов.
    Павел опять остался один. Большую часть работы они уже сделали. Так что недолго потребуется махать увесистым инструментом. «И что здесь плохого, - никак он не мог для себя понять предсказания столь ясновидящей девицы, - старую черепицу уберём, новую положим. Реставрация». И отдохнувший электрик принялся досбивать оставшуюся часть старого покрытия.
Когда умудрённые опытом люди попадают из обычной реальной жизни в сказочную страну или хотя бы с её оттенками чувств и даже прикосновений, какими-то необычными гранями жизненной ситуации, то они стараются вести себя естественно, как и всегда, обычно. Но некоторые начинают показывать какую-то суетливость, излишнее волнение, даже необоснованное недоверие, что может привести к принятию неправильного решения, а оттуда и не совсем равнозначной законченности своего поступка. Павел Костиков к вторым себя не относил. Хотя он и был ещё молод, но уже имел и некий опыт и умудрённость.
    Это произойдёт примерно через двадцать лет. Весна, время шло к полудню. Павел Костиков стоял на Памятнике павшим воинам в День взятия города Советскими воинами. Проходило возложение венков, цветов. В это время зазвонил его телефон. Он взял трубку и услышал крикливую чеканную германскую речь знакомым ему голосом. Павел впервые слышал, как этот человек говорит на немецком языке. Он послушал немного да спросил: «Что у тебя случилось?» И тот сразу перешёл на русский: «Я сижу голый на кухне, водку пью. Приезжай ко мне!» Павел ответил, что сейчас находится на возложении венков на памятник и приехать не может. Знакомый его, Роберт, ещё немного поуговаривал, но на том все разговоры и закончились. И уже летом в погожий солнечный день, в выходной, в субботу, Павел принялся прибирать в своей квартире. Он уже полил цветы на подоконнике, как заиграл, пролился приятной мелодией телефон. Звонил ему старый знакомый, который ехал в машине со своим другом Ромой.
    - Слушай, поехали ко мне. Посидим попьём, покушаем, поговорим.
    - Нет, сегодня не могу. Квартирой занимаюсь. Может каких-нибудь в другой раз, - начал отказываться Костиков.
    А ему сегодня и действительно водку пить не хотелось. Погода стояла солнечная и жаркая, да и жильём надо было заниматься. И выходные он уже для себя распланировал. Но знакомый не сдавался да всё приглашал. Павел сначала отказывался, но затем, передумав, позвонил ему и дал своё согласие. Одел рубашку с короткими рукавами, синие-фиолетовые летние штаны и спортивные тапочки. В чём чувствовал себя удобно, просторно и хорошо.
    Он сел к ним в машину недалеко от своего дома. И не спеша переговариваясь, как старые добрые знакомые, поехали дальше. Автомобиль шёл хорошо, водитель вёл уверенно, все усложнённые ситуации быстро распутывались. Погода летняя, светлая, вольная, добавляла в настроение свой оттенок счастья и душевного простора. И подъехав к району, где живёт друг, машина остановилась около большого супермаркета. Из которой они вышли приглушённо хлопнув дверцами, да направились делать покупки. В магазине со снующими с корзинками да тележками покупателями друзья задерживаться не стали. Взяли водку, еды и уселись обратно в притихший автомобиль. А завернув в квартал с новыми домами, остановились возле одного из них.
    Компания расположилась на кухне за овальным столом широко и свободно. Все вместе скоро приготовили закуску, поставили на стол бутылку водки, расставили посуду. Это была не первая встреча. И Павел сказал, что разместится на старом место, где и сидел раньше. Но Рома уже молча восседал на его стуле, а Павел спорить не стал и пристроился на месте Ромы. Тихий тёплый летний вечер, ещё светлый, но уже приглушённый, из окна ложился в кухню: на мебель, на стол, на людей, на их лица и руки.
    Пили со скромными тостами: за здоровье, за всех, за тех кого с ними нет, и другими понятными и доступными для любого боле-менее трезвого человека. В стопочки наливал хозяин, в стопочки наливал Павел, в стопочки наливал Рома. Закуска тоже не заканчивалась. Только со временем она стала теряться в безличии вкуса. И лучше различалась по цвету, твёрдости и вязкости. Да, и названия как правило, сохраняла свои естественные. Все сказочные жители гостеприимной квартиры притихли. Их было не слышно совсем, голоса где-то затерялись, затихли в пространстве. Ни звука. Уж не говоря о том, что и не видно. А время шло своим ходом и вечер всё смелее и смелее заглядывал в окно. В углах кухни стали сгущаться сумерки и воздух от прозрачного да яркого по всему пространству темнел, как и фигуры, празднующих тот самый замечательный, хороший и лучший день. А хозяин вдруг обиделся. Ему кто-то сказал, по-видимому некто из женщин, что он деревня. А деревня совсем не он, а Павел. Роберт так и говорил: «Ты деревня, а я, что ни на есть, самый настоящий городской житель». Павел возражать не стал, потому что в деревне, как таковой, каких-либо плохих черт не видел. Если только их не наделать. Затем Роберт ему наговорил разных несуразных небылиц, далёких от реальной жизни. Вспомнил, что попросился у Павла пожить недельку-две. А он мог бы пожить не в его бедной квартирке, а в роскошном особняке. В общем, парень шёл в богатые городские герои. А Павел лишь бедное, трусливое село. В своё время Роберт занимался боксом и это умение пронёс через всю свою жизнь. А королевская богатая жизнь без зависти не обходится. Но и без других приспособлений тоже: таких как лживость, обман, тщеславие. И подошло время, когда Рома поднялся, да принялся собираться идти домой. Следом за ним встали провожать Роберт и Павел. Но тут неожиданно хозяин залез в карман штанов Павла и вытащил его ключи. Которые тут же понёс к Роме и отдал ему, засунув в карман его штанов. Один безропотно отдал, безразлично проследив взглядом, а другой также равнодушно принял, как принимают глубоко верующие люди, всё что им дадут. Затем Роберт усадил Павла снова за стол и положил перед ним лист бумаги, и начал требовать, чтоб гость его подписал, сунув ему в руку ручку.  Подпитый Павел поднял руку безразлично глядя на текст. Но Роберт выдернул лист и ушёл в комнату. А Рома тихо, с безвольным видом, отправился к себе домой.
    Павел один сидел за столом, в скучной тишине, совсем одинокий. Он какое-то время соображал, думал, что же всё таки произошло, но охватить всю суть у него не получилось. И решил, что завтра, на трезвую голову и додумает. Праздник выходного дня уже свершился, гости-герои начали расходиться. И он тоже решил, что пора и ему добираться к своему дому. А за окном прозрачный воздух посинел ещё гуще, стало темнее и на кухне. Вечер пробирался от всей природной шири, до каждой комнаты, закутка, щёлочки, потому что настало его время. Павел поднялся со стула и пошёл на выход в коридор.
    Перед вертикально стоящей вешалкой, что была почти пуста, он увидел, как из комнаты вышел Роберт. И оставшийся гость сразу понял, что тот его сейчас ударит. И буквально через секунду, тяжёлый кулак рухнул на скулу Павла. Он устоял, но следом последовал ещё один удар, от которого Павел ударился головой о стену. Затем виртуоз кулачного боя ударил своего гостя под дых, схватил его подмышки и потащил в ванную. Где и свалил тело в эмалированное белое лоно. Хозяин начал что-то  требовательно кричать на него, ударил снова по голове, затем ещё раз, и принялся бить головой об ванну. При этом он продолжал орать что-то, чего Павел уже не особенно понимал и слышал. А у Павла появилось ощущение, что рядом с Робертом появился ещё какой-то человек, которого он не знал: кто он и что ему надо. Так он навсегда и завис в его памяти некой непонятной тенью. А Роберт стал поливать Павла водой. Ситуация напоминала Соединённые Штаты в двадцатые-тридцатые годы двадцатого столетия, когда гангстеры, помогая полиции, показывали профсоюзам, как им надо демократично и правильно работать с частным бизнесом. «Главное, чтоб не оставлять следов на лице», - озабоченно повторял тот. Потом Роберт снова ударил и начал наматывать жгут то на одну руку, то на другую. При этом крича: «Ты этого хочешь! Этого! Где шприц?!» И снова ударил по голове. Кулак его беззвучно бился, как о некую бесчувственную неживую тушу. У Павла заныло всё тело одной сплошной болью и он застонал. Роберт сразу же прекратил работать кулаком и принялся снимать с него мокрую одежду. Затем он снова полил Павла водой, приводя в чувство, и стал вытаскивать деревню из ванны. Павел почти сразу пришёл в сознание, стоял на ногах, и Роберт вывел его в тёмный коридор, засунув в рот какую-то ерунду. Он это глотать не стал, и так  и прошёл на то место, куда ему показал гостеприимный хозяин. Между столом и окном была постелена какая-то плюшевая бордовая подстилка, на которую тот сразу же лёг, выплюнув на пол из рта непонятно что. Желание уснуть оказалось на столько сильно, что его мозг сразу же провалился в темень, в ничто.
    Когда Павел проснулся, во всю силу светило ясное солнце и утро стояло прозрачное, светлое и доброе. Он увидел, что лежит на полу на подстилке, а перед его ртом расплылось какое-то чёрно-коричневое пятно. Сначала на него нашёл испуг, что это прорвало лёгкие и они потекли. Но затем вспомнив, как ему Роберт засунул в рот непонятно что, а он впоследствии непонятную гадость выплюнул, которая теперь чёрной лужицей и растеклась по чистому полу. Как ни странно, но голова после вчерашнего праздника осталась свежей и вообще он себя чувствовал довольно неплохо. Павел поднялся и прошёл в ванную. На краю ванны аккуратно висела его развешанная одежда. Он оделся, но ощутил себя несколько неловко, потому что та ещё не совсем просохла. Вышел из ванны и на встречу из комнаты к нему шагнул Роберт. И снова начал говорить всякую ерунду, что Павел поселится в каком-то доме, который здесь недавно построили, и они будут жить вместе. Хотя Павел никогда и не собирался жить в этом микрорайоне. Потом начал его предупреждать, что если подаст в суд, то он найдёт кучу свидетелей и у него ничего не получится. Потом сообщил, что у него мама немка. Павел никогда его маму не видел и не знал её, но насколько ему говорил сам Роберт, она уже умерла. И вообще, хозяин старался себя вести, как лучший друг. Павел направился к выходу и на этот раз тот ему препятствовать не стал. Он вышел к автобусной остановке и уехал к себе домой. Под глазами всё-таки вылезли синяки и чувствовалось небольшое головокружение, может быть состоялось некоторое сотрясение мозгов.  На следующий день Павел по телефону договорился с Ромой, с которым они встретились и тот вернул ему ключи. Сказав, что когда вышел от Роберта, то часа два бродил по району, кругами, и никак не мог найти направление к дому. Интересные приключения состоялись.  Потом Роберт несколько раз звонил Павлу по телефону, но он все взаимоотношения с городским героем прекратил.

                8

    Осень текла день за днём, как никогда — дождливо и пасмурно. Но строительство шло своим чередом. Начали ставить леса в глубине зала, там, где раньше находился алтарь. А сегодня ливень, почти с утра, лил сплошным холодным потоком. А крыши на соборе не было. И потому почти все рабочие собрались у себя в домике. Кто-то грелся около печки, кто сидел в раздевалке-столовой, да подрёмывал сидя на скамейке.
    Для страны настало то время, когда её граждане всё больше начали упоминать Бога. И даже в этом коллективе, в общем то никогда не касающемся в разговорах культовой стороны жизни, тоже начали поговаривать о благолепии. Первым разговор завёл каменщик Василий Дмитриевич. Плоский лицом, с овальным носом, с шустрыми серыми глазами, да прямыми русыми волосами. Он сидел в застёгнутой тёмно-синей фуфайке, в чёрных плотных штанах и тяжёлых рабочих  ботинках. Василий Дмитриевич начал говорить о религии, о православии, о Боге своим понятным и доступным для всех языком. О том, что душа должна быть согрета Всевышнем. И нужно не бояться трудностей, а мечтать о рае. Кто о чём мечтает, кто куда хочет, тот туда и попадёт. Потихоньку завязалась беседа о том, кто куда хочет попасть. Многие от рая не отказывались, на всякий случай, кто его знает. Сварщик Гена заявил, что хочет попасть в коммунизм. Но все хором заговорили, загалдели: строили-строили, вот те и построили, и где этот коммунизм, снова одни бандиты, и снова церковь себе на голову положили, и где этот коммунизм? Василий Дмитриевич продолжал говорить о рае, о том как там хорошо. Все начали узнавать у каменщика, что такое рай? «Рай — это небесный сад. Там растут прекрасные диковинные растения, - стал рассказывать Василий Дмитриевич, - летают, порхают волшебные птицы, растут невиданные фрукты и овощи, а вы, ваши души свободно парят в блаженстве».
    - Хорошо, неплохо, - согласился бетонщик Паша.
    - А я хочу в коммунизм. Свободная и счастливая страна свободных людей: без бандитов, без ворья, без буржуев, без мошенников, без прохиндеев. Мир социальной справедливости. Свободный созидательный труд и творчество. Я там встречусь со своей любовью, мы поженимся, у нас будет  квартира. Родятся дети. Мальчик и девочка. Они пойдут сначала в детский сад, потом в школу в первый класс. А мы будем обустраивать нашу колыбель матушку Землю и осваивать новые пространства космоса. Мои дети станут учёными. Мы тоже иногда будем гулять по прекрасному саду. Можно по ботаническому. Там растут диковинные растения и летают волшебные птицы.
    - А что мы будем есть в раю? - вдруг спросил Василия Дмитриевича штукатурщик Саша.
    - Что-что, диковинные фрукты. Яблоки, сливы. Амброзию, - величаво пояснил Василий Дмитриевич.
    - Да амброзию Боги едят, - словно обидевшись, поправил пожилого каменщика ПТУ-шник Валера
    - А мы в раю и будем, как боги, - уверенно утвердился в сказанном Василий Дмитриевич.
    - Да и в коммунизме как-то неплохо, только нужно сделать, - засомневался штукатурщик Саша.
    - Рай — это благолепие, - наставительно закончил Василий Дмитриевич.
    Шли девяностые годы конца второго тысячелетия. Правду прикрыли вымыслом, опираясь на который, принялись руководить страной, наукой, людьми, их судьбами. Так было всегда: и сто лет тому назад, и тысячу лет тому назад. Наука и социальная справедливость плакали, кривлялись и лгали. Потому что так было всегда. Иначе, тем у кого были большие деньги, было неудобно. Во сколько нищих людей труда обходится его камзол? Они носили не своё лицо и не свои одежды, они носили лицо и одежды толпы, которую обобрали. Они жили в их домах и гуляли в их садах. Болтуна Диогена продали в рабство, его бочка с его независимым умным умом рухнула.