Якобинец. Глава 26. Гражданин Жюсом и аристократка

Гражданин Жюсом и аристократки Сен-Лазар
     Поздно вечером во дворе тюрьмы Сен-Лазар появился Жюсом. Муше, начальник тюрьмы, вытерев руки о засаленную куртку, поспешил к нему. Было заметно сразу, что агент Общественной Безопасности был весьма нетрезв, но тем важнее и серьёзнее старался он выглядеть.
- « Муше, освободи мне комнату, ту самую, ты понял, - он говорил врастяжку, нарочито четко выговаривая каждое слово, - и приведи эту, которая устроила представление перед Клервалем..»
    Муше понимающе улыбнулся. Это было не в первый раз. В отличие от Куаньяра Жюсом не видел ничего дурного в том, чтобы слегка разнообразить суровые служебные будни яркими чувственными эпизодами.
    Тут содержалось немало молодых и красивых аристократок, готовых на всё, чтобы отсрочить вызов в трибунал и получить более комфортные условия.
    Чаще всего эти женщины ради помощи и защиты предлагали себя сами, так что Жюсом чувствовал себя свободным от угрызений совести. В конце концов, он не заставлял их делать это силой, не угрожал и не запугивал...  Помочь в чем-то он мог бы и так, но раз они сами предлагают такое решение, отказать себе не мог...
     Пьер критически оглядел комнату. У стены старое  видавшее виды канапе с полинявшей обивкой, пара-тройка стульев, у окна стол, на окне массивная решетка, не дававшая забыть, что это тюрьма. Аккуратно задернув зеленые в полоску шторы, Жюсом подошел пошатываясь к старому треснутому в углу зеркалу и оглядел себя. Скинул синий сюртук и бросив на стул трехцветный пояс – шарф, расстегнул воротник сорочки.
      В дверь постучали.
- « Гражданин Жюсом, арестованная Анжель де Сен-Мелен..»

- « Пусть войдёт», - крикнул он,  не оборачиваясь.
    Визгнула тяжелая несмазанная дверь и тишина. Жюсом повернул голову и молча рассматривал девушку. На вид ей было не больше 23  лет. Мягкие волнистые волосы цвета светлой бронзы, серо-голубые глаза с пушистыми ресницами. Скромное платье красиво обрисовывало соблазнительную грудь и гибкую талию. Жюсом облизнул пересохшие разом губы.
       Девушка стояла, опустив руки и почти не поднимая глаз. Это было странно, прежние маркизы и герцогини ради достижения своих целей вели себя  более чем уверенно и раскованно.
    Слегка пошатываясь, Жюсом близко подошел к ней. Она услышала его хриплый шепот:
-« Я позже узнаю, чего ты хочешь, хорошо?»
    Подняв голову девушки за подбородок, Жюсом приник к её горячим губам, дрожащие от сдерживаемой страсти руки стискивали ее талию и плечи.
     Жадно целовал лицо, нежные розовые губы, слегка покусывая мочку уха и белую шею. Повернув ее спиной, почти рывком расшнуровал корсаж, платье само сползло с изящных точеных плеч.
     В его влажные от возбуждения ладони легли упругие сливочно-белые груди, издав тихий стон неудовлетворенного желания, Жюсом слегка сжал их.
     До затуманенного страстью сознания Жюсома вдруг дошли звуки всхлипывания и стон далеко не эротического свойства.
     Резко повернул он девушку лицом к себе, она мелко вздрагивала, стыдливым жестом пытаясь натянуть спустившееся с плеч платье и прикрыть обнаженную грудь, из расширенных потемневших глаз катились крупные слезы, она старалась не встречаться с ним взглядом.
     Жюсом почувствовал себя насильником и скрыл неловкость за напускной грубостью, он поднял голову девушки за подбородок:
- « К чему эти слезы? Лаской бы добилась большего..»
- « Я так не могу, хотела как другие, но я так не могу, -слабый ее голос от слез прерывался,- я боюсь умирать и не скрываю это. Гражданин Клерваль грозит, если я ему откажу, мое имя скоро внесут в списки. Я совсем одинока и защитить меня некому..»
     Жюсом успел принять невозмутимый вид представителя власти:
-  « Не от Клерваля зависит, когда ваше имя окажется в списках и окажется ли оно там вообще.»
- «Одна из женщин сказала мне, что если забеременеть, это может продлить мне жизнь на эти девять месяцев» – эти слова покрасневшая девушка произнесла почти шепотом, не поднимая  глаз от острого стыда.
     По губам Жюсома пробежала усмешка.

-  « В этом с удовольствием готов оказать помощь, если только вы решитесь…»
    Жюсом задумался. Похоже, что Клерваль тоже развлекался как мог в этих угрюмых стенах с той огромной разницей, что действовал скорее  принуждением, угрожая эшафотом, на что не имел никаких полномочий. Несчастные жертвы впрочем, не разбирались в этих административных тонкостях и предпочитали не рисковать.
    Противно стало при мысли, что в глазах этих узниц нет никакой разницы между ним и Клервалем.
    Стыдно и мерзко, что бы там не было, но с эротическими развлечениями в тюрьме покончено, хорошо еще Норбер не знал об этом, стал бы еще презирать или того хуже..., положение нужно срочно исправить, но как?
- « Муше!»- крикнул он, надевая сюртук и перевязываясь трехцветным шарфом. Когда лохматая голова высунулась в приоткрывшуюся дверь, властно приказал:
-  « Уведи ее, закрой отдельно и не пускай к ней гражданина Клерваля, как бы не возмущался, не ругался, чем бы не угрожал, если что ссылайся на меня.»
      Муше звякнул связкой ключей и цинично ухмыльнулся:
 - « И к маркизе дю Грего его не подпускать, и к графине де Сен-Меран? Гражданин Клерваль никого не обошел вниманием!»
     «Пинка бы доброго тебе в зад!», - подумалось, но вслух Жюсом сказал:
- « Ни к чему, дю Грего семья роялистских заговорщиков, их имена будут в списках, которые сам Клерваль принесет завтра, подлец обещал ей жизнь, зная точно, что это невозможно. Скорее всего, с Сен-Меран история та же. Проще сказать, кто здесь останется завтра после переклички», - Жюсом поймал взгляд светлых расширенных от  ужаса глаз девушки и смутно пожалел, что сказал это в ее присутствии, отчего-то ему не хотелось выглядеть злодеем в ее глазах.
    Хотя к чему беспокоиться мнением аристократки... роялистки? И то верно… слабость всё это и не безвредная. Но от невольной жалости никуда не деться…
- «Эту закрыть отдельно», - четко повторил он для Муше и вышел в узкий темный тюремный коридор.
     Жюсом не догадывался, что пару раз тюремщик рискнул нарушить его приказ и, опустив в карман несколько золотых монет ненадолго, буквально на четверть часа впустил в камеру Анжель де Сен-Мелен раздраженного неожиданным препятствием Клерваля.
     Девушка вздрогнула, вновь увидев своего мучителя. Клерваль снял шляпу и поклонился, что было совсем не в новых обычаях и выражало скорее насмешку:
- «Мадемуазель, как видите аристократам выгоднее вести дела именно с деловыми людьми, как я, люди Робеспьера никогда не сядут с ними за стол переговоров. Без сомнения вы считаете меня низким негодяем, ваше право, но честность этих принципиальных фанатиков стоит жизни таким, как вы. Да, они не станут предлагать вам раздвинуть ноги, не примут от вас денег, но никогда не станут и содействовать в спасении, без колебаний бросят под нож гильотины ради соблюдения своих принципов. А я может, и не могу претендовать на гордое звание «неподкупного», как иные, но всё же не так жесток и очень чувствителен к молодости и красоте. Это ваш шанс. Я уважаю и национальную валюту, но не в вашем случае. Мы хорошо поняли друг друга? Мне удовольствие, вам спасение, подумайте, мадемуазель..»
     Его усмешка была чувственной и насмешливой одновременно, глазами он уже раздевал и ощупывал её.  И не услышав ответа,  продолжал уже иным, резким тоном:
- «И не вздумайте жаловаться, поверят мне, а не вам и это лишь ускорит вашу доставку в Трибунал, а я только помогу этому процессу. Я не запугиваю вас, прекрасная аристократка, я лишь предупреждаю..»   
     Еще раз отвесив насмешливый поклон ниже прежнего Клерваль ударил кулаком в дверь камеры: «Муше, бездельник! Выпусти меня!»
      Неделю спустя, едва вступив на порог камеры,  Жюсом по внешнему виду девушки сразу понял всё. Он пришел слишком поздно, то, от чего ему хотелось защитить ее, уже произошло…
      Анжель де Сен-Мелен была бледна до зелени, во взгляде ужас, отчаяние и затравленность маленького зверька. С минуту они молча глядели друг на друга.
- «Гражданин Клерваль рискнул нарушить мой запрет?», - вырвалось коротко и зло.
     Мелко дрожа,  она опустила глаза, ей было мучительно стыдно встречаться взглядом с этим человеком. Перед глазами пронеслись события прошлой ночи. Где же вы были, гражданин Жюсом? Клерваль приходил еще не раз, он угрожал.
    В полном отчаянии девушка согласилась, сцепя зубы от стыда и отвращения.
    Анжель была воспитана очень строго и, невзирая на 20-летний возраст, была  невинной девушкой. Но то, что здесь произошло,  было против её воли,   и безумно унижало её.
    Что еще ужаснее, их оказалось двое. Она покорно терпела бурный темперамент Клерваля и Кавуа,  прикосновения их рук и губ,  она ощутила себя настоящей проституткой, то есть почти животным, нет, еще хуже, использованной бездушной вещью!
    Кавуа не удостоил её ни одним словом. Но не менее ужасен был убийственный ответ Клерваля.
   После того, как всё наконец закончилось, Анжель не поднимая глаз обратилась к нему, умоляя не допустить её отправки в трибунал и услышала лишь высокомерное:
- «О чём вы беспокоитесь? Разве вы не доверяете народному правосудию? С вами поступят  по закону..»
     А чем грозил ей,  дворянке и роялистке закон Французской Республики?
     Так-то… Пережить такую глубину унижения  и получить циничный отказ! Такими воспоминаниями не делятся ни с кем, это стараются выбросить из памяти, но едва ли это удастся.

     Ей было невдомёк, какие чувства испытал стоящий перед ней  молодой человек в красном фригийском колпаке санкюлота с суровым  и мрачным выражением лица.

      А в нём кипело откровенное бешенство и неожиданная жалость. Он невольно протянул руку к её плечу. Не поняв его намерений, девушка в страхе отшатнулась, решив, неужели и этот тоже…
       Жюсом резко обернулся к двери и бешено крикнул:
-  « Муше, старый негодяй!»
       Тюремщик неуверенно остановился на пороге, лицо Жюсома сделалось сосредоточенно свирепым. Девушка тоже в молчаливом ужасе смотрела на него.
      Голос Жюсома тут же стал обманчиво мягким:
- « Тебе, что было приказано в отношении Клерваля?»
      Глазки-бусинки отразили замешательство, неужели эта девка рискнула жаловаться? Такого еще не бывало…
- « Для начала считай себя отстраненным от должности..»
- «За что, гражданин? Неужели вы можете поверить жалобам этой подлой аристократки, они сделают всё, чтобы опорочить честного патриота..»
- «Кто же здесь честный патриот?, - тон Жюсома стал резок, -  Клерваль, а может ты? Эта женщина и не жаловалась, но я знаю всё. Вы оба просто грязные пятна, которые давно следовало уничтожить. Уверен, вы окажете услугу любому врагу Республики, если сойдётесь в цене…»
- «Не докажете», - Муше слегка осмелел, - он был вполне уверен во влиянии и покровительстве Клерваля, - говорю вам, гражданин, подлая аристократка лжёт. А если и было чего, так что за беда? Эти чванливые принцессы еще и не то заслужили! Как их мужья и братья аристократы обходились с нашими женщинами?»
     Последний аргумент был неплох… И все же.
     Улыбка Жюсома вышла просто хищной:
-  « Согласно прериальскому декрету личной убеждённости присяжных вполне достаточно для обвинения и осуждения. Дьявольский документ, но сейчас он развяжет мне руки. Готов ли ты умереть, друг насильников?»
     Только сейчас Муше вдруг осознал своё положение и позеленел как незрелая оливка.
    - «Но ради  Бога, гражданин, мне тоже надо было как-то жить», - неожиданно рывком Муше упал на колени, ухватившись за высокие кавалерийские сапоги Жюсома.
Но тот лишь брезгливо отстранился:
- «Выйди вон, сегодня же тебя сменит другой человек!»
      Теперь настало время разобраться с самим Клервалем...
 
      
   Жюсом решил припугнуть Клерваля и в частном разговоре рассказал об этой истории Куаньяру .
   Во время рассказа на смуглом лице Норбера появилось выражение презрения и легкого отвращения:
-  « Будет достаточно вызвать его к себе, соберу еще двоих-троих, можешь присутствовать. Создам иллюзию, что на него заведено дело. Как агент Общественной Безопасности я имею право производить аресты. Если бы я решил действовать серьезно, друзья в Трибунале не сумели бы выгородить его и повод к обвинению я бы нашел верный. С такой беспринципностью он, без сомнения, за деньги помогал или мог помогать побегам аристократов, а их женщинам, как видим он «помогает» за иную плату.» 
   И обернувшись к другу, энергично кивнул:
 - «Пьер, приведи его ко мне завтра.. нет, лучше прямо сейчас. Твой рассказ задел меня за живое, такие люди позорят нашу Революцию как грязь, налипшая на сапоги! По таким уродам станут судить обо всех нас! Жду!»
    Через полчаса озадаченный и удивленный Клерваль в сопровождении Жюсома появился на пороге кабинета Куаньяра на улице Мартруа. Тот сидел за столом, рядом с ним стояли Дюбуа, Лапьер и агент Демайи.
- «Проходите и не задерживайте нас, гражданин Клерваль», - тон Норбера был холоден и сух.
- « В чем дело, граждане? Я не совсем понимаю.. и надеюсь услышать это от вас», - внешне вполне спокойный, Клерваль заметно побледнел и напрягся.
- «Скажу прямо и коротко. Вы не имели никакого права ни предлагать содействие арестованным от своего имени, ни чем-либо угрожать им. В данном случае ваши действия и противозаконны и аморальны одновременно. Вы вступали в половые отношения с заключенными аристократками, взамен обещая им помощь, бесчестили высокое звание французского республиканца. Надеюсь, вы не член Якобинского клуба? А, бывший кордельер.. всё с вами ясно..ультра-революционер…, - Норбер иронически улыбнулся, - не зря Неподкупный сказал еще по весне, что в вашем самоназвании больше остроумия, чем точного смысла… Ах, нет, я ошибся...вы же  напротив из тех, кто зовет себя «умеренными»…  Вы не собирались и не могли освободить их мужей и братьев-роялистов, иногда даже заранее знали, что люди, за которых они просят, на самом деле давно казнены и сообщали им об этом лишь после того, как воспользовались… их предложением. Ваше поведение верх безнравственности и цинизма!»

    Норбер вполне сознательно выдерживал цветистый приподнятый тон, однако, этот тон вполне соответствовал тому, что он чувствовал.
   Окружающие Куаньяра люди мрачно кивали в знак согласия и молчали, насмешливо переглядываясь, лицо Жюсома при этом приняло выражение легкого смущения, он сосредоточенно изучал шторы, а Норбер продолжал:

- «Мы имеем право проверять обоснованность обвинения и добиваться освобождения невинных и оклеветанных врагами людей, но выгораживать виновных, пользуясь при этом их услугами преступно, этих роялисток мог коснуться лишь меч революционного правосудия, но не член  гражданина Клерваля! Кажется, вы состояли во фракции Дантона еще весной 1794? Вы целы и это само по себе крайняя снисходительность к вашим прежним заслугам, но вы всё не уйметесь!»
  И обведя взглядом присутствующих, добавил с легкой насмешкой:
- «Разве отозванные за звериную жестокость, вымогательство и произвол Баррас и Фрерон не были дантонистами? И после всех безобразий дантонисты крестят себя «снисходительными, умеренными», а нас «варварами?»
   Совершенно побледнев, Клерваль словно  защищаясь,  поднял руки:
 - «Гражданин! Я вовсе не был человеком Дантона, меня связывали с этим кругом только личные отношения с Фабром..», - от волнения и страха он поперхнулся и умолк,  с ужасом глядя на бесстрастного, как статуя Свободы Куаньяра и видимо считая себя погибшим.
   Норбер лишь покачал головой и мрачно улыбнулся:
- «Вы были дантонистом и остаётесь им, а ваше трусливое отречение делает вас жалким и отвратительным. Но вас доставили сюда даже не по этому поводу, всему свое время. Всё, что собрано на вас останется «под сукном», если впредь ваши странные отношения с заключенными  изменятся. Кажется, я проявляю максимально-допустимую терпимость к этому человеку, граждане? Но это последнее предупреждение! Мы будем наблюдать за вами, Клерваль, а теперь возвращайтесь к своим прямым обязанностям. Но если на вас еще поступят подобные жалобы, с вами будет покончено…»
     Пошатываясь, иссиня-бледный Клерваль вышел из кабинета Куаньяра.