Крошечные миры. Трое на шаре. Часть III

От автора:

Дорогие друзья, если вам интересно, с чего тут начинался сюжет, части 1 и 2 лежат в папке "Крошечные миры". Спасибо.

***

До воды было метров двадцать пять. Оман-Хатым, позабыв о пленнице, упала на коленки и выла дурным голосом, кляня и сына, и наков, и меня, и убитого Багарена, и даже мужа-султана, который уж точно был тут ни при чём. Зафанурат барахталась в одеялах и тоже крыла всех, кто на язык попадёт, но ей-то было проще: со дна корзины не видно приближающейся плоскости реки. А мы своими глазами видели, что она приближается с устрашающей скоростью.

Я не орал и не ругался. Зачем? Достаточно и двух верещалок на борту – впору уши затыкать. На меня накатило равнодушие какое-то, сижу и смотрю как мы сейчас об реку шмякнемся, и делать ничего неохота. Дирижабль свидетель, я и так тянул до последнего, как капитан гибнущего судна. Наверное, Мишка наградил бы меня следопытской ленточкой, будь он здесь в эту минуту.

Интересно, сколько здесь глубины? Ха-ха, да крохотульчику и стакана за глаза хватит. Я уселся в рубке и вытянул ноги. Надо бы тайком от султанши развязать Зафанурат – обидно погибать спелёнутой как сосиска на палочке. А вообще - какая разница? Шарахнет нас будь здоров, ветер-то шквальный.

Баллон рвался из строп, полоскался будто знамя. Я отключил зажигалку и сам подивился своему спокойствию. Сейчас в осеннюю реку ухнемся, а я о зажигалке беспокоюсь.

- Во имя Аллаха, я приказываю!... – орала Оман-Хатым, неизвестно к кому обращаясь.

- Гарик, спаси свою Нурочку! – вторила ей из свёртка рыжая принцесса. – Догони, спаси меня и покарай этих…

«Нурочка-дурочка, - сказал бы Мишка. – И ещё как там? Нурамочка? Нурамочка-панамочка. Смешно».

Мы не упали в реку. Мы её перелетели, хотя не знаю как. Наверно, султанша здорово молилась и ругалась. Один раз совсем уже сели на воду, но выручила скорость: скользнули, срикошетили и понеслись себе дальше. В итоге терпящий бедствие аппарат зацепился за какой-то куст уже на том берегу, и мы с султаншей поскакали из него как спелый горох – кто куда, руки-ноги-голова, всё вперемешку.

По-моему, ещё в воздухе я либо потерял сознание, либо уснул. А возможно - и то и другое вместе. Отпираться не стану.

***

Очнулся я от того, что меня звали по имени – сработала дворцовая привычка.

- Джапар! Джапарчик! – стенала где-то невдалеке Оман-Хатым.

Хотел крикнуть, что сию минуту иду, но во рту было полно песка. А почему в моей каморке так светло? И куда девалась крыша? Султанше, небось, давно пора принимать утренние процедуры, а я дрыхну. Ох и влетит мне от распорядителя!

Я вскочил на ноги, да так и обмер. Моей уютной каморки не было и в помине. Как не было ни дворца из пустых коробок, ни Главной башни, ни самого элеватора. Насколько хватало глаз, кругом торчит колючая трава, похожая на шкуру дикобраза, и редкие разлапистые кустики. Подо мной жёсткая, промёрзлая земля. Вверху – жиденькое небо с седыми разводами, рядом узелок с моей настоящей, не эловской одеждой. Ой-ой-ой, ущипните меня! Неужели это не сон?

- Джапар, отзовись! – голос султанши становился всё более хнычущим. Вероятно, она бродила по другую сторону куста, где висел наш подбитый дирижабль. – Я приказываю тебе отозваться даже если ты умер, слышишь?

Невнятно что-то прокаркав ей в ответ, я стал прочищать от песка горло, уши и волосы. Тело моё было в ссадинах, бок кололо, словно я проехался по стиральной доске, от левой штанины гезовских кальсон остались одни лохмотья. Я осторожно пощупал голову. Какая удача, что мы маленькие и лёгкие. Даже чалма не свалилась, она-то и смягчила удар о землю. Могло быть хуже.

Держась за поясницу, Оман-Хатым продралась ко мне сквозь траву с лицом великомученицы – радоваться или злиться сил у неё уже не было.

- Вот ты где? Ах, как мне плохо, Джапар! – заныла она, шлёпаясь на песок. – Я полдня тебя кричу, а ты и не подумал подать голос. Ах, как мне плохо!

Мне, что ли, хорошо? Падали-то одинаково. Правду сказать, красота несравненной султанши пребывала не в лучшем состоянии. Я узнал хозяйку лишь по изорванному голубому халату, потому что к размазанному по лицу госпожи косметическому крему налипла грязь, трава и всякая дрянь. В некогда роскошных волосах – словно мыши гнездо вили, а про синяки и ссадины говорить нечего, места живого нет. В общем, ночная посадка прошла паршиво для нас обоих.

- Я так разбита! – снова затянула султанша, поддёргивая сползающий халат. – И ужасно замёрзла, пока лежала в обмороке в куче какой-то ужасной соломы. Когда нас отсюда заберут, объясни мне поскорее?

Я аж крякнул.

- Вы в своём уме? Кто нас отсюда заберёт, если мы у чёрта на куличках и записки никому не оставили?

Оман-Хатым задохнулась от возмущения.

- Не смей разговаривать с госпожой подобным тоном, ничтожество! Я тебя в порошок сотру! На колени! Проси прощения!

Я отошёл и стал натягивать свои старые штаны поверх изодранных, потому что и впрямь было прохладно.

- Господа остались по ту сторону реки, так что поберегите нервы. Я теперь свободный человек!

Султанша не ожидала такой дерзости и даже растерялась. Воспользовавшись паузой, я снял опостылевший халат в крапинку, надел куртку и рубашку, сунул ноги в свои бесценные потрёпанные ботинки (туфли потерялись при аварии) и предстал перед султаншей в человеческом обличье – в том, в котором прилетел в ихний чокнутый Нижнеуланск. Мои руки сами прыгнули в карманы и я почувствовал себя заново родившимся.

- Я… я проткну тебя кинжалом, подлый мальчишка! – крикнула Оман-Хатым, но пошарив под халатом обнаружила, что где-то посеяла оружие.

Тогда она попыталась меня цапнуть голыми руками, но и тут потерпела неудачу: её ноги отказывались идти, а я вдобавок отступил на шажок. Уж от этой-то неженки я шутя на одной ножке ускачу, фиг поймает! Тут она и дала волю слезам.

- Обесчещена! Опозорена! Заброшена! Предана! Кругом враги-и-и!...

- Ладно вам реветь, - сказал я, обходя её по дуге. – Всё равно без меня вам аппарат не починить, а улететь на нём – и подавно. Бросайте свои дамские штучки. Я вам на верность не присягал, я даже не вашей веры.

Понимал, что зарываюсь, но мочи не было терпеть. Полтора месяца прислужничал – сколько можно?

Предоставив бывшей хозяйке нарыдаться всласть, я полез на куст с дирижаблем. Он запутался в корявых ветках примерно в полуметре от земли, стропы свисали лапшой, дырявая оболочка сиротливо качалась в переплетении верёвок. По пути я наткнулся на воткнувшийся в сук разукрашенный драгоценностями кинжал султанши и воровато спрятал его за пазуху – так-то спокойнее будет!

Ветер поднимал целые облака сухой пыли, шелестел в траве, устраивал водовороты между веток, пока я карабкался к корзине. Чешуйки, покрывавшие ствол, отлущивались как семечная шелуха, приходилось пробовать каждую на прочность, прежде чем ухватиться. Но влез я довольно быстро. Заодно осмотрел окрестности.

Невесёлая картинка! Серая степь с ворохами перекатывающихся стеблей, совсем без деревьев, кустов – и тех кот наплакал. До реки отсюда добрых три версты с гаком (а наша верста – это сто человеческих шагов, кстати). За рекой виден город, однако элеватора не разглядеть, далековато, стало быть. На нашем берегу гораздо ниже по течению стоит группка домиков, до них и вовсе вёрст девять-десять, все ноги собьёшь пока дотопаешь.

Оседлав шершавую ветку, я стал двигаться к зажатому в развилке дирижаблю – медленно, не торопясь. Не иначе как провидение надоумило меня взять из дворца старую одежду и ботинки, полазай-ка по кустам в несуразном халате и загнутых туфлях, которые я к тому же профукал! Нет, положительно всё не так уж плохо.

- Кто там канителится? – проворчали из корзины. – Ползёте разнюхать, не подохла ли я? Да живут наки вечно! Я ещё подёргаю шайтана за бороду.

Рыжая принцесса, замотанная в шкуры по самый подбородок, валялась под нактоузом компаса и ругалась под нос.

- Явились? – хрюкнула она, едва я замаячил за бортом. – А ну развяжите меня, олухи, я вам покажу ягунькиных цыплят!

Я помог Зафанурат выпутаться из свёртка, но не успел предупредить, что не следует делать резких движений – дирижабль болтался на честном слове. Принцесса же без лишних слов треснула мне по уху, и в тот же миг аппарат оборвался и жахнул вниз: чуть не на башку Оман-Хатым.

- Два крушения за утро – это уже чересчур! – заметил я, проверяя, не добавилось ли свежих шишек. Поразительно – не прибавилось и не убавилось, все на месте, до единой. – С прибытием вас, товарищ принцесса. Вылезайте, конечная.

- А я-то надеялась, что ты разбилась вдребезги! – проскрипела Оман-Хатым. – Ты, совратившая моего сына… - и присовокупила такое, что даже Стёпка бы покраснел. Где они насобирывают подобных выражений, царственные особы?

Принцесса заржала как конь.

- Полегче с будущей снохой, маманя. Держись, я иду начистить тебе рыло, оно у тебя что-то грязновато. Как будто у голубя под хвостом валялась.

- Коза шепелявая! – выкрикнула султанша, делая шаг на нетвёрдых ногах. – Я выдеру все твои рыжие космы и пущу их на сёдла! И разорву тебе пасть от уха до уха так, что у твоего табиба ниток не хватит зашить! Я тебе…

- Сейчас не время, погодите вы… - я попробовал вмешаться, но они хором велели мне не соваться куда не просят и продолжали наскакивать друг на друга.

Девчонки, честное слово! Сами от ветра колышутся, а всё равно не терпится в драку. Ну, я и оставил их в покое. Углядел в корзине тесак Зафанурат и припрятал его тихонечко. Голыми руками одна другую не прибьют, рассудил я, пусть вытворяют что вздумается. Арбалета нигде не было – улетел, должно быть, в траву или выпал вместе с Багареном. Вспомнив рябого, я взгрустнул.

- …Это твой муженёк-султан два года назад прикончил моих родителей, короля и королеву кондитерской фабрики! – орала на султаншу Зафанурат. – Пусть они оба были паршивцами, а всё родня! Элы меня осиротили!

- Хороша сиротинушка, не бедствуешь, - едко отвечала Оман-Хатым. – Нацепила корону и жрёшь конфеты с утра до ночи.

- Гарик меня любит, он весь ваш зачуханный элеватор разнесёт, он за меня в огонь и в воду! И я утоплю твоего Эльдара в самой глубокой луже! – бушевала принцесса. – Сто пятьдесят наковских воинов против жалкой горстки элов! – она хлопала себя по бедру в поисках тесака, но безрезультатно. – Эй, малый, тебе мой ятаган часом не попадался? Я этой мокрой курице башку обещала отрезать, пусть только шею сначала вымоет.

- Вымыться-то нам всем не грех, - миролюбиво вставил я, облокотившись о корзину. Не то чтобы вдруг полюбил умывание, просто надо же их как-то отвлечь. – Схожу, пожалуй, поищу лужицу какую-нибудь.
 
Верхняя губа принцессы оттопырилась, обнажая полусгнившие зубы – она так улыбалась, по-видимому.

- Если тут и есть лужи, то уж точно не в ноябре. Ты что, малый, в степи никогда не был? – перевела взгляд на султаншу: - Маманя, кто он вообще такой и откуда выпал? Гарик болтал о каких-то трёх мальчишках на шаре. Не эл, не речкан, не швеец, и одет не по-нашему.

- Я тебе не маманя! – Оман-Хатым гордо закуталась в свой жалкий изодранный халат, словно в королевскую мантию. – Для всех – а для сопливых начек в первую очередь – я Великая госпожа Оман-Хатым, пятая супруга Светлейшего и Мудрейшего султана элеватора…

- Да убиться тапком! – рыжая принцесса отвесила издевательский поклон. – Малый, ты вник, кто перед нами стоит? Лично я вижу тут Великую грязнулю без роду без племени. Побей меня аллах, если это не так. Что, маманя, съела? И закрой хлеборезку, а то я точно отрежу твою глупую голову. Куда запропастилось моё Сверкающее лезвие? Малый, ты в корзине хорошо смотрел? Пошарь ещё разик, и если отыщешь, дай его мне!

- Нет, мне! – подбежала Оман-Хатым. Зафанурат отпихнула её плечом, султанша не осталась в долгу и между ними началась самая некрасивая драка, которую я когда-либо видел.

Откровенно говоря, я впервые видел как дерутся женщины, одна из которых взрослая, а вторая ни то ни сё, почти девчонка, опыта у обеих никакого: даже подножку не умеют поставить, скулят, царапаются, пинаются, попадая большей частью по воздуху, и без устали ругаются при этом. Дрались они на двойку с минусом, но мне и близко подойти не дали, чтобы разнять.

Хватило их ненадолго – султанша была слишком разнежена сытной дворцовой жизнью, а принцесса – помоложе и побойчее, но ещё не успела оправиться после ночёвки в связанном виде, да и волосы постоянно лезли ей в лицо. Золотой обруч-корона свалился с неё во время нашего приземления. Я его подобрал и положил на видное место, мне чужого добра не надо.

Потом они выдохлись и уселись на песок друг напротив друга, шумно дыша и злобно пялясь каждая на свою соперницу. Голубой, некогда роскошный халат Оман-Хатым уже ни на что не годился, разве что к дверям - вместо коврика. Но и принцессиному досталось на орехи. Ихними ногтями только овец стричь. Юлька с Людкой тоже вечно до пола отращивают, да вдобавок лаком мажут – не рука, а воронья лапа.

- Эй, малый! – позвала Зафанурат.

Опять «малый»? Что за дурацкое прозвище! Хуже чем Стёпкины «звонки».

- Меня зовут Джапар, - с достоинством ответил я. – А по-настоящему Тихон, это уж на элеваторе переделали.

- Правильно переделали, - принцесса потрогала расцарапанную щёку. – Выдумал имечко… Как ты сказал? Та-и-гы-хын? Хрен пережуёшь. Джапар лучше. Да мне в принципе хоть кто, хоть Муса Плешивый. Давай-ка расскажи, откуда ты прибился к этим бездарным элам, пока я оклёмываюсь. Это про вас мне Гарик что-то трепал?

- Моего сына, будь он неладен, зовут Гаир, а не Гарик! – непримиримо огрызнулась Оман-Хатым.

Рыжая и бровью не повела.

- Женится на мне – будет Гарик. Помалкивай в тряпочку, маманя. Или мало получила?

- Кто бы говорил, - султанша вновь растопырила полуобломанные ногти. – Погоди, я ещё и твои бесстыжие шары выцарапаю, и на новогоднюю ёлку повешу!

- Не с твоим толстым задом! Отрастила курдюк…

- У кого курдюк?! Сейчас я сниму халат и увидишь, что моя фигура – как у богини!

- Ага, богиня мучного элеватора… у самой пироги из ушей торчат.

- Хамка! Сначала роди как я, потом умничай!

- Что, маманя, бабушкой стать не терпится?

- От Гаира – только через мой труп!

- Ох, заглохни уже… Слушать тошно. Давай, Джапар. Гони начистоту.

Я обсказал принцессе всё как было, начав с происшествия на крыше нашего дома, как Стёпка перерубил канат и мы улетели. И как угодили на элеватор, и что было дальше, умолчав лишь о том, что султан хотел нас послать лазутчиками на кондитерскую фабрику.

История вышла длинной, хотя я по возможности опускал разные незначительные подробности. Когда я закончил, солнце давно выпуталось из туч, и пристывшая за ночь земля стала оттаивать. Ветер усилился, но потеплел, выбивая из голой степи пыль, словно хлопушка из домашнего ковра. Песок опять заскрипел у меня на зубах, забился в карманы и волосы, и в горле у меня стало суше, чем у пернатых крокодилов в Африке.

- Мастак ты загибать! – одобрила принцесса. – Возьму тебя придворным акыном в свои хоромы, решено. Должностишка непыльная, кормить буду до отвала, слугу к тебе приставлю, чтоб язык маслом смазывал… Знаменитый человек будешь.

- Размечталась, тварь беззубая, - оборвала Оман-Хатым. Она уже совсем пришла в норму после схватки. – Джапар – мой собственный гезо, мне подарил его муж, и он принадлежит элеватору вместе с языком, корзиной и прочими потрохами.

- Фу, какой вздор! Угораздило вас, малый, впереться на элеватор. Мучных крыс, что ли, не видели? Заверни вы корзину к нам – с первого дня жили бы припеваючи. Любой нак сидит по горло в шоколаде и мороженом, и жрёт шербет по восемь раз на дню! – фыркнула Зафанурат.

- А у нас? Джапар, скажи ей! Ты ни в чём не испытывал нужды. Я дарила тебе сладости целыми подносами. Пряники, сладкие орешки, бисквиты, тысяча сортов печенья…

- А у нас на кондитерке - карамель, мармелад, газировка!...

- А у нас…

- А у нас…

Я не выдержал и гаркнул этим дурам:

- А у нас дома висит Обменная доска! И если мы с Мишкой добыли у Хозяев пряник, а сосед Антоша – шоколадку, мы просто меняемся пополам напополам! И все сыты! И никто не воюет.

- Скукота! – сказала Зафанурат. – А как же подраться?

- Дерёмся мы только с «верхними». До первой крови, не до убийства. Чего нам делить? А со Стёпкой даже подружились пока летели. 

- Зато у нас никто бы вами не помыкал как у вонючих элов! – не отступала рыжая. - Мы едим много сладкого, поэтому добрые! – и оскалила подгнившие зубы, изображая милую улыбку. Где-то от зависти удавился Фредди Крюгер.

- Врёшь, небо тому свидетель! – взъелась султанша. – Гаир мне рассказывал, что вы либо казните чужаков, либо бросаете в рабство пожизненно! Джапар, подтверди!

- Сто лет как никого не казнили, у Гарика и спроси, - принцесса лениво потянулась, словно гибкая ласка, и встала.

- Это потому что к вам чужаки сто лет не заходили! Вы всю округу забодали, базар наш грабите!

- С какого перепою базар стал вашим?

- Потому что базарные крохотульчики постоянно просят элов защитить их от наков!

- Да щас! А наков базарные просят защитить их от элов!

- Врёшь! Знавала я твоего покойного папашу Магомета, таких мерзавцев ещё поискать!

- С твоим кровопийцей-мужем мой папа рядом не стоял. Заткнись, короче! Прилетим на фабрику и поговорим по душам. Джапар, заводи корзину!

- Прилететь-то прилетим, но не на вашу фабрику, а на элеватор! Пленница здесь ты, а не я! - Оман-Хатым опять стояла с надменным видом, надев брошенный мною халат поверх собственного, чтобы скрыть лишнюю наготу.

Сказать по совести, на фоне дикой природы выглядела она мелковато, ну никак не тянула на Великую повелительницу того-сего. Ноябрьская степь – это тебе не тёплый дворец на бункере. Немудрено, что рыжая принцесса её нисколько не боялась.

- Ха-ха-ха! – сказала Зафанурат. - Совсем спятила, зерноедка. Как я врубилась, вы улетели не туда, куда хотели. Здесь вас никто не ждёт и элами даже близко не пахнет. Кого хочешь одурачить, маманя? Валяй, попробуй, возьми меня в плен, старая толстозадая вешалка. Слабо? То-то же, ягунькин пух! Не забывай, я собиралась отсечь тебе башку. У меня слово с делом не расходятся. Отрежу – и пусть ей черти в футбол играют.

Я сидел и ждал, когда же они выговорятся, но понял, что зря теряю время – свёл же случай двух болтливых баб! И решительно встрял в перепалку на полуслове.

- Любезные дамы! Минуточку внимания!

Мои спутницы настороженно замолкли. Для важности я вскарабкался на борт корзины, чтобы смотреть сверху вниз, и постарался взять тон посолиднее.

- Вы тут вдоволь наорались за утро, дайте сказать и мне, воздухонавту Джапару! Во-первых, никому из вас я не достанусь, потому что я не вещь, которой можно распоряжаться, - я излагал быстро и без запинки, боясь, что меня перебьют. – Так вот, я не вещь, а человек, и с этим надо считаться. В гезо я уже своё отслужил, а в придворные акыны меня никаким калачом не заманишь. Во-вторых, я бы мог давно оставить вас ругаться и цапаться сколько влезет, и уйти куда глаза глядят, только мне нужно вернуться на элеватор и выручить двоих друзей. В-третьих, дирижабль требует серьёзного ремонта, но ни клея, ни запасного баллона у меня нет. И последнее: нас тут никто не найдёт, придётся выбираться пешком. Кому не нравится – может торчать под этим кустом сколько заблагорассудится. Теперь поразмыслите хорошенько над всем, что я сказал. До реки отсюда добрых полдня пути, здесь же нет ни воды, ни пищи. Я отправляюсь через полчаса, только забросаю корзину песком, чтоб не сдуло, и можно было потом её найти. Точка!

Клянусь, Мишка восхитился бы моей пламенной речью. Взяв из рубки мятый котелок, я стал ходить вокруг корзины, черпая рыхлый песок и закидывая внутрь. Закопать дирижабль полностью мне было не по силам, а на помощь двух красавиц я, само собой, не рассчитывал.

Поглощённый работой, я следил за ними краем глаза – на всякий пожарный. Мало ли что у них на уме, особенно у этой противной принцессы?

- Ну погоди, Джапар, я с тобой ещё разделаюсь! – пригрозила Оман-Хатым. – Сначала сын, потом Багарен, потом и слуга туда же… Везёт мне на предателей интересов государства как утопленнице!

- Сдаётся мне, вас обоих давно пора прирезать, - зевнула Зафанурат. – Ничего кроме неприятностей от вас не дождёшься. Начну с тебя, малый. Маманя всё равно далеко не удерёт, а вот ты ненадёжный какой-то.

Я показал ей котелок, полный песка.

- Сунься давай! Как дам по кумполу, и весь песок в штаны высыплю, тогда и узнаешь, почём здесь настоящие воздухонавты.

Драться с девчонкой – дело неблагодарное, я это понимал, но не садить же её себе на шею, будь она хоть трижды принцесса. Пусть к Гаиру ненаглядному чешет и перед ним пижонит. Без своего тесака она обыкновенная пятнадцатилетняя пигалица, чуть старше Юльки, и вообще мы теперь в равном положении, мне-то мозги не запудришь. У меня нет дирижабля, зато у них нет верноподданной армии. Чуть что – дам дёру, уж в беге-то им со мной не тягаться.

Мой отпор озадачил рыжую задиру. Она посмотрела, словно прикинула, способен ли я огреть её котелком, в который раз потянулась за несуществующим тесаком и поджала губы.

- Эх, не пристало принцессе связываться с голодранцами, а то поплясал бы ты! Ты даже туфли мои чистить недостоин, понял? Касыма бы сюда – он бы шкуру с тебя спустил.

- Узнаю мирных наков… - с издёвкой произнесла султанша. – Узрел бы сейчас мой сыночек твоё истинное лицо!

Принцесса в неприличной форме ответила, что Оман-Хатым обязана своим происхождением жирной свинье и дохлому ишаку, и что все элы ведут свой род от жирной свиньи и дохлого ишака, и они с султаншей сызнова принялись выставлять друг дружку в самом неприглядном свете.

О моём существовании временно забыли, чем я и воспользовался, благополучно довершив работу. Когда песок наполнил корзину на треть, я порядком умаялся и счёл, что этого достаточно. Полузасыпанный аппарат почти не бросался в глаза. Я наломал сухой длинной травы и навтыкал её по всей корзине, как в клумбу. Обошёл, полюбовался – получилась неприметная, поросшая травкой кочка. В жизни никто не догадается, что тут замаскировано.

Напоследок я влез на куст, с которого снимал Зафанурат, и привязал к ветке снятую с головы чалму. Будет ориентир, белая тряпка заметна издали и мы легко найдём корзину, когда вернёмся. А вернёмся мы, разумеется, с Мишкой и Стёпкой, с кем же ещё? Правда, я пока не знал, каким макаром вытащу их с элеватора, но пустяки, придумаю что-нибудь. Дорога до города неблизкая, времени будет навалом.

Спустившись, я сказал мысленное «До скорого!» летающему аппарату, как старому приятелю, вскинул на плечо котелок, украдкой проверил на месте ли нож, скрытый от Оман-Хатым, и двинулся в сторону реки. Проходя мимо султанши с принцессой, я помахал им ладошкой.

- Салют! Не поминайте лихом.

Они, готовые уже снова сцепиться, ошарашенно разинули рты. Дальше я шагал не оглядываясь. Идти было трудно: жёлто-коричневая земля расползалась под ногой как тесто, а беспорядочно наваленные стебли громоздились непролазной чащей, но я ломился напрямик, боясь сбиться с маршрута. Пустой котелок колотил меня по спине.

Не прошёл я и сотни шагов, как услышал позади неуклюжую поступь. Нетушки, не догоните! Я прибавил ходу. Живым я им не дамся.

- Джапарчик, милый! – голос султанши дрожал от подступающих слёз. – Не беги так, пожалей свою старую госпожу! Я всё тебе прощаю, только не оставляй меня в этой жуткой пустыне!

Оман-Хатым ковыляла по моим следам, по щиколотку утопая в песке. Её дворцовые туфельки не были приспособлены к хождению по сырой почве, а пыльно и сухо было только на открытых местах поля. Ноги у султанши подворачивались и она часто спотыкалась. По измождённому лицу текла слезинка.

Я верил, что она не притворяется, но тем не менее предупредил:

- Поклянитесь аллахом, что не устроите мне никаких каверз, если я возьму вас с собой?

- Что за несносный мальчишка? В тебе нет ни капли жалости! – заныла султанша, закрывая лицо руками. – Просить каких-то клятв у умирающей женщины! Клянусь всевышним, клянусь, что буду вести себя смирно, и сверх того подарю тебе двадцать хурджинов золота из нашей элеваторской казны, если ты приведёшь меня домой. Теперь ты доволен, негодник? Ты ведь хотел золота, сознайся?

Тут меня вдруг осенило: как же я раньше не догадался? Грех упускать подобный случай.
 
- Ваши хурджины оставьте себе. Лучше пообещайте, что уговорите султана отпустить с миром моих друзей – Мирзу и Саптыка, - если я приведу вас на элеватор. Замётано?

- Всё что хочешь, Джапар! Даже могу в довесок отдать Афдана, Мутгаза и Гелая! – Оман-Хатым явно обрадовалась, что сэкономит на мне двадцать мешков золота. – Вызволи меня отсюда и я сделаю для тебя что угодно! Вы вновь обретёте свободу.

- Тогда по рукам, - подытожил я, довольный выгодной сделкой. – Берите ноги в зубы и айда. На спине мне вас не унести… Ха! Гляньте, и принцесса за нами плетётся!

Действительно, из-за вороха соломы вывернулась понурая Нурамочка-Зафанурат. Оман-Хатым мигом переменилась в лице и крикнула:

- Эй ты, рыжая, грязным накам не место среди благородных! Шла бы ты своей дорогой!

- Ещё неизвестно, кто тут грязнее, - буркнула принцесса исподлобья. – С чего вы взяли, будто я набиваюсь в компанию к чмошным элам? Мне нужно в город, и я иду в город.

- Вот именно, Оман-Хатым, не цепляйтесь к человеку, хоть он и рыжий, - рассудил я. – В конце концов, поле большое, а дорога к реке одна. Хотя «дорога» - громко сказано. По этому бурьяну и вездеход-то не всякий пролезет. Наш «Удав» в самый раз сгодился бы, есть у нас такой, на батарейках.

- Вовсе не бурьян, а подсолнечник, - поправила Зафанурат. – Летом тут сеют  здоровенное подсолнечное поле, сейчас уже всё убрали. Видел домики ниже по течению? Посёлок Новый Ясыл называется. Тамошними крохотульчиками верховодит шах Илзаф. Редкостная сволочь. Сватался ко мне, бил клинья до того, как я с Гариком познакомилась.

Оман-Хатым хмыкнула, но промолчала.

- Так у тебя там знакомые? – я поглядел сквозь траву в сторону посёлка. – Эх, далековато. А если завернуть туда – твой Илзаф с транспортом не поможет? Или достанет нам новый шарик взамен простреленного?

- Она сама на подносе должна нам шарик принести, - не утерпела Оман-Хатым. – Ведь её же олухи подбили нашу корзину.

- Не подбили бы, если бы вам, идиотам, не вздумалось меня похитить! – ощетинилась Зафанурат. Затем пояснила мне: - После того как я отхлестала Илзафа по морде и мои джигиты надрали ему задницу, на помощь в Новом Ясыле рассчитывать нечего.

Я со вздохом вломился в очередную груду подсолнечника.

- Значит, курс прежний – к реке!

Три версты для крохотульчика – это три часа ходьбы быстрым шагом. Но есть важная оговорка: по нормальной тропе. При условии же, что раскисшая почва липнет к подошвам, а растительность стелется как лесной бурелом, смело умножайте цифру вдвое. Слава зажигалке, что солнце сейчас нежаркое, день облачный, иначе бы мы изжарились заживо.

Донимала жажда, однако воды у нас не было. Я пробовал на ходу облизывать сморщенные листья, но роса давно высохла. Султанша и принцесса шли почти рука об руку и изредка возобновляли перебранку, впрочем, без воодушевления. Видать, обстановка не располагала. Принцесса всё печалилась о пропавшем лезвии, а султанша ежеминутно повторяла:

- О, как болят мои ноги!

Потом немного погодя:

- О, как болит моя поясница!

И наконец:

- О, кончится ли когда-нибудь этот кошмар?

- Маманя, закрой вздыхальник! – неизменно советовала принцесса, они коротко переругивались, посылали друг друга к чертям и шлёпали дальше. 

О тесаке Зафанурат и я вспоминал не единожды. Зря я спрятал его в корзине, балда. Тесак вполне сошёл бы за мачете, чтобы прорубаться через подсолнечные джунгли. Игрушечный кинжал Оман-Хатым был тут бессилен, им каждую травинку полчаса перепиливать надо. Ладно, не расплачемся, пробьёмся сами.

Блуждая в чаще, мы спугнули какую-то юркую зверюшку. Она не стала дожидаться, пока мы разглядим её как следует, и задала стрекача – мех землистого цвета в мелких подпалинах, сама величиной с половину кошки. Подсолнечные дебри затрещали словно автоматная очередь, и опять стало тихо.

- Суслик или песчанка, - пробормотала Зафанурат, делая вид, что ничуть не струхнула. – Тушканчики помельче будут. Сколько раз их видала, когда летала с джигитами в Новый Ясыл.

- И чем они питаются? – прошептала Оман-Хатым, вся белее мела.

- Джигиты? Шербетом и всякой другой классной жратвой, это вы на элеваторе крысиные хвосты трескаете.

- Да плевала я, чем питаются ваши поганые джигиты! Суслики эти что кушают? 

Зафанурат ухмыльнулась.

- Толстозадых султанш в драных халатах! А ещё зерно уважают, жуков там разных… Да шайтан их разберёт, я не спрашивала.

- Эльдар как-то дарил мне сусличью шубу, - поделилась Оман-Хатым. – Но я в ней выходила всего пару раз. Зимой я предпочитаю сидеть во дворце и слушать как воет ветер. А по вечерам расчёсываю волосы и сочиняю стихи под звуки домбры.

- Ну, положим, волосы вам расчёсывал я, - вырвалось у меня. – А вы только стишки сочиняли.

- Нехиленько заделалась! – поддакнула Зафанурат торжествующе. – Мне бы твои заботы, маманя. После того как подлые элы ухлопали моих предков, я в тринадцать лет возглавила войско и фабрику! Взвалила государственное бремя, игрушки кончились вместе с беззаботным детством. Кстати, Гарик для меня тоже целые поэмы строчит, вот послушайте.

Принцесса с пафосом прижала руку к груди и склонила голову набок:


- Душа моя терзается, на части разрывается,

Когда в разлуке мы с тобой, то жизни я не рад.

Измученный томлением, живу одним стремлением:

Скорее встретиться с тобой, моя Зафанурат!


- Мне вот Эльдар стихов не писал, - вдруг пожаловалась Оман-Хатым. – Тема у Гаира, конечно, спорная, но хоть слогу я его научила.

Разговор вперемешку с руганью изрядно скрасил нам долгий путь. Порой я посматривал через плечо на своих оборванных спутниц и представлял, как покатывался бы Мишка, увидев меня во главе столь неординарного отряда. Он и следопытской ленточки не пожалел бы ради подобного зрелища. Ну форменные погорельцы Нижнеуланского театра народной комедии!

Впереди иду я - с котелком Вертилампочки за спиной. За мной – припадающая на обе ноги Оман-Хатым в двух халатах сразу. Замыкает шествие рыжая принцесса с золотым обручем в сосульках-волосах и с синяком под глазом – это ей ещё ночью от Багарена в корзине перепало. Все трое грязные, пропылённые и ободранные, словно кто-то сунул нас в мешок с мусором и от души попинал, а потом вытряхнул среди подсолнечного поля: выбирайтесь мол, как знаете. Вот и выбираемся, ёлки-перепёлки.

К исходу короткого осеннего, вернее, уже предзимнего дня мы вышли-таки к огромной свинцово-серой реке и с облегчением растянулись на неуютном голом берегу. Оман-Хатым на карачках поползла умываться, оступилась и плюхнулась носом в воду как была. Завопила «Тону!», принцесса высмеяла её на все корки, разделась до нижней рубашки, велела мне отвернуться и тоже полезла купаться. Плавать никто из них не умел, плескались на мелководье да поднимали брызги, но с грехом пополам обе отмыли лишнюю грязь, покуда я стерёг на берегу, чтоб не принесла нелёгкая какого-нибудь Большого человека или собаку. 

Также я им сообщил, что в реке могут водиться акулы и кашалоты, но они меня не поняли. Вот что значит всю жизнь торчать по дворцам и не высовывать носа дальше порога! Одна ругается хуже разбойника, вторая кроме своих волос ничего знать не хочет, сутками их перебирает да вычёсывает.

Я тоже наскоро ополоснулся в реке. Вода была холодновата, но я ожидал в ноябре худшего. Потом я немножко побегал чтоб согреться, и стал обдумывать дальнейшие планы.

Река в этой местности изгибалась в форме буквы «С», если смотреть сверху. Нижнеуланск располагался внутри, а мы находились снаружи, где-то в районе верхнего «хвостика» и гораздо ниже по течению – вчерашний шквал постарался. На глазок я прикинул ширину реки. По самым скромным подсчётам – метров восемьсот. Это вам не фигли-мигли. На соломинке не переплывёшь. Я поцарапал ногтями в затылке.

Девицы вдоволь набарахтались и выскочили на берег, клацая челюстями. Оман-Хатым сунулась подмазываться, чтобы я состирнул её халат по старой гезовской памяти, но я справедливо заявил, что такого уговора не было, а был уговор только довести её до дому, безо всяких банно-прачечных услуг. Тут она и захлопнулась. Да, приятно общаться с султаншами на равных!

- Чайку бы выпить! – размечталась принцесса. Посвежевшая от купания, она стала почти симпатичной. – Чтоб с повидлом, джемом, фисташками!

- А я бы съела целое блюдо плова, который готовит Насыр! – сказала Оман-Хатым, отжимая мокрые волосы. - И запила бы молоком с рассыпчатым печеньем. Ах!

Желудки у всех троих завывали от голода. Ещё бы – день напролёт крошки во рту не бывало! Мне тоже дико хотелось есть, но я был командиром и крепился. Тем более у меня был в запасе маленький сюрприз.

Помните пару булочек, которые я прихватил с собой ночью, когда Багарен вломился в каморку? Они преспокойно пережили падение и по-прежнему лежали у меня в надёжном месте, только сплющились и лопнули. Я нарочно молчал и берёг их, пока мы не выйдем к реке или пока царицы совсем не упадут духом. И теперь я их достал – две чудесные румяные булочки, каждая величиной с ладонь. От них волшебно пахло ванилью, яблоками и печью.

- Уважаемые государыни, мы заработали обед! Смотрите, что у меня есть!

- Булочки! – Зафанурат расплылась в хищной улыбке. – Чего ж ты тихарился, малый? Давай их скорее мне!

- Руки прочь! – заверещала Оман-Хатым. – Они принадлежат мне и элеватору! Булочки нашего Насыра я ни с чем не спутаю!

С голодным блеском в глазах обе подступали ко мне и я счёл за лучшее отбежать на безопасное расстояние.

- Стоп-стоп, давайте без толкучки! Мы поделим их по-честному.

- Конечно! – облизнулась рыжая принцесса. – У тебя ведь только две булочки?

- Да.

- Вот и делим по-честному – одну тебе, другую мне. А маманя их и на элеваторе обожралась. Я прописываю ей султанскую походную диету: речная вода в неограниченном количестве.
 
- Не слушай эту шепелявую швабру, Джапарчик! – Оман-Хатым воздела руки к небу. – Мы с тобой оба с элеватора, а она кто такая? Пусть сама лакает речную воду в неограниченном количестве. Кто был к тебе более добр, чем я? Кто холил и лелеял своего любимого гезо? Давай, одну булочку тебе, другую – мне!

- Малый! – грозно сказала Зафанурат. – Отдай мне булку, не нагнетай ситуацию!
 
- Нет, Джапар! В конце концов, ты забрал эти булочки с моего стола! Они мои по праву!

От визга и ругани у меня зазвенело в ушах. Я уже начал жалеть, что так опрометчиво показал охламонкам своё богатство.

- Перестаньте голосить, а то совсем убегу. Как хотите, но я делю поровну на троих. У меня глаз алмаз, не волнуйтесь.

Султанша и принцесса сразу прекратили скандал на полуслове.

- Не спеши, - остановила меня Зафанурат совсем другим голосом. – Два на три не делится. Ты хочешь их ломать?

- Конечно, - удивился я. - А как ещё можно поделить две целые булочки?

Султанша с принцессой злобно посмотрели друг на друга. Я вдруг догадался, что им мешает не только голод и взаимная неприязнь, но и что-то ещё.

- Ты не знаешь всех наших традиций, Джапар, - сказала Оман-Хатым. – С этой рыжей фитюлькой мы кровные враги, поэтому я не могу преломить с нею хлеба.

- Точно. И я тоже не собираюсь преломлять хлеб с этой недополосканной крокодилиной! – подтвердила Зафанурат. – Пока я жива, такого не будет.

- Брррр! – я даже головой помотал, до того чудным мне показался этот обычай. – Ну а если бы вы были вдвоём и умирали от голода, и у вас оказалась бы одна булочка на двоих – как бы вы поступили?

- Сразились бы не на жизнь, а на смерть, чтобы булочка досталась победителю, - пояснила Зафанурат и султанша согласно кивнула. – Или… или нам пришлось бы преломить хлеб и помириться.

- Но этого никогда не случится! – поспешно вставила Оман-Хатым. – Я не настолько свихнулась, чтобы преломлять хлеб с кондитерской шушерой!

- Да и ты мне даром не сдалась, хоть и будущая родственница! – осклабилась принцесса. – Замяли и проехали. В общем, Джапар, если ты действительно хочешь раздать всем равные доли, то отломишь их нам с маманей от разных булочек, понял?

- Обязательно от разных! – Оман-Хатым неотрывно следила за моими руками. - Иначе мы убьём тебя и посадим на могиле чертополох.

Я не стал спорить с традициями, поскольку меня они не касались, и сделал как было велено: отломил от каждой булки примерно треть и забрал эти куски себе, а остатки отдал спутницам.

Наверное, никогда в жизни их величества не ели так аккуратно! Они на лету подхватывали каждую крошку, тщательно жевали белый мякиш и подвывали от удовольствия. Увы, чудесных булочек хватило лишь слегка заморить червячка. Почему я не набрал в каморке полный мешок еды? Там у меня спрятано в десять, в двадцать раз больше сладостей. Не успеет Мишка унести на башню одну партию лакомств, как у меня наготове две новых.

- Джапар, у тебя точно больше ничего нет? - Зафанурат облизала ладошки и уставилась на меня, будто я был набит булочками как элеваторский Дед Мороз.

- Ни грамма! – для наглядности я похлопал себя по бокам. – И я даже не берусь сказать, когда мы поедим в следующий раз.

Девицы насупились и молча закончили одеваться.

- Все мужчины – никчёмные существа! – проворчала Зафанурат. – Две несчастных малюсеньких булочки… Настоящий джигит давно поймал бы и зажарил на вертеле целого суслика. А потом построил нам корабль за одну ночь.

- Я ведь хоть и бродяга, но тоже городской мальчик, - сознался я. – Привык от Больших людей питаться. Из Кухни я тебе что хочешь добуду. Или с огорода. Или из магазина, если дырку повезёт найти. А среди поля… - я вспомнил наше августовское путешествие с Мишкой в Страну Болот. – Вот лесные или болотные крохотульчики – те в степи не пропадут, встречали мы таких. Они любые корешки едят, на дичь охотятся, костёр без спичек могут развести.

- Сам жуй свои корешки, малый! Где тебе понять великосветских дам, как мы с маманей? У тебя же не было папаши-короля.

- Чего нет – того нет, - я вздохнул. - Отца я почти не помню.

Купание и лёгкая закуска пошли девицам на пользу, они стали выглядеть не в пример чище и приличней. О себе я особо не думал, знал, что и грязный и чистый выгляжу одинаково. Юлька мне вечно на это указывает: «Когда ты последний раз умывался, Тяпа?» - «Да вот, минуту назад!» - «Не ври, ты и неделю назад был такой же!» Поэтому я не строю иллюзий на свой счёт. Как говаривал Мишка, в путешествиях есть занятия поинтереснее умывания.
 
Зафанурат встряхнулась, поправила штаны на костлявых ногах и спросила:

- Лады, до реки мы дочапали, булки съели. А как на ту сторону, Джапарчик?

Только на берегу я понял, как опростоволосился. А ещё следопыт! Под ногами у нас лежат гектары высохших трубчатых стеблей. Мы могли бы попробовать сделать плот. Но стебли нечем вязать. А ведь на дирижабле остались целые метры превосходных верёвочных строп! Почему же я, балбес, не прихватил с собой в дорогу ни единой бечёвки?

Впрочем, не уверен, что у меня вышел бы плот, способный пересечь бескрайнюю и неспокойную реку. Сноровки в вязании плотов у меня почти не было. Да и цариц вряд ли уговоришь плыть на куче сухого подсолнечника без весла и паруса. Помрут от разрыва сердца, бедолаги.

- На ту сторону мы переправимся вплавь. Надеюсь, купальники у всех с собой? - пошутил я.

Зафанурат побелела и вцепилась в меня как клещ. 

- Маманя, ты слышала? Он решил нас тут бросить! Я и полметра не проплыву, пузыри пущу, а ты и подавно. Ишь чего удумал!

- Держи его, держи! – забеспокоилась Оман-Хатым. – Пусть сперва нас перевезёт, потом плавает!

«Нас перевезёт»! Они уже как подруги закадычные спелись. Поругались, подрались - и готово дело. Получается, я обеих опекать должен? Ну и пирожочки.

- Не виси ты на мне! – рассердился я, вырывая руку. – На Гаира своего вешайся, а я не человек-амфибия, чтобы в ноябре плавать. И не психованный.

Повесив на плечо котелок, я окинул взглядом свой маленький отряд. С Мишкой и Стёпкой мне было бы проще, это факт.

- Мысль у меня такая: шпарить отсюда вниз, где река круто загибается, видите?

Принцесса и султанша как по команде повернули головы.
 
- Дурной, да? – Зафанурат крутанула пальцем у виска. – Это ж мы в Новый Ясыл припрёмся, а город – вон где, в противоположной стороне.
 
- Не слепой, - огрызнулся я.

- Значит, надо вверх по течению, идти. К Городу, а не от него.

- Придём. И что? Моста ведь там нету, только порт?
 
- А под Новым Ясылом как будто есть мост?

- Тоже нету. Но надо мыслить логически, - мне самому понравилось как разумно я рассуждаю. – Смотрите, у Ясыла река делает поворот и к берегу наверняка прибивает водой разный плавучий хлам. С речного порта всё равно что-нибудь в реку валится – ящики, коробки, обломки досок. А возле посёлка их должно выносить к берегу. Вдруг найдём какую-никакую посудину?

Оман-Хатым схватилась за голову.

- Этот безумец предлагает нам плыть на обломке доски? О аллах, пощади моё разбитое в странствиях сердце!

Моё терпение начало мне изменять.

- А вы чего ждали, уважаемые? Океанский лайнер с каютами первого класса? Валяйте, излагайте свои способы переправы, я весь внимание.

- Голубочка бы одного… - султанша из-под ресниц смотрела в белёсое небо, но голубь там не появился. – Мы бы – раз! – и перелетели.

- А Гузаль с опахалом впридачу не надо? Чтоб рядом летела и обмахивала?

- Грубиян! Ну, мостик поискать хотя бы… И поесть.

- Кто его тут построил, ёлка-моталка?

- Даю справку, - осклабилась Зафанурат. – Летом тут бегает паром, но сейчас не сезон. Говорят, где-то к югу должна быть плотина и дамба, там стоит  электростанция, но очень далеко. А ближайший мост, маманя – на автодороге Нижнеуланск - Гал-Галык. До него крюк километров десять. Настоящих, людских километров, не нашенских. Как оно?

- Сколько это… километров десять? – пролепетала султанша.

- Смотря на чём ехать. На «боге» - минута полёта или около того.

Я подсчитал в уме.

- А пешкодралом крохотульчику – дней восемь.

- Восемь дней?!

Султанша едва не сверзилась в обморок. Согласен, окружающий серый пейзаж, ветер и полное отсутствие еды вовсе не располагали к восьмидневным переходам.

- Это для нормального крохотульчика восемь! – безжалостно уточнил я. – С вашими же способностями дай-то бог к весне обернуться.

Если я и преувеличивал, то немного. Уже убедился, какие они ходоки, особенно несравненная Госпожа элеватора.

- Ну так чё? – Зафанурат сплюнула, цокнув зубом, и опять напомнила мне Стёпку. – Один малый соображает быстрее двух великовозрастных цариц. Айда в Новый Ясыл. Ежели совсем ничего не найдём и дело дрянь – пойду мириться с Илзафом. Может, подкинет нас до города.

- Тоже держит голубей? – обрадовался я.

- Не-а, только ласточек несколько штук. Голуби в посёлке не живут. Ерунда, сгодятся и ласточки, хоть и противно к этому недоноску на поклон… Пошли, что ли?

И мы отправились вниз от города по неровному, изрытому водой берегу. Султанша торопилась вслед за нами, скорбя о своей тяжкой доле и обвиняя меня во всех постигших её несчастьях. Я же с тревогой косился на солнце, ощутимо севшее к горизонту, и сопоставлял остаток дня с расстоянием до посёлка. Огорчённо понял: не укладываемся.

Придётся ночевать в прибрежной траве без огня и еды, потому что в темноте с этими горе-попутчицами шагу не шагнёшь. Потеряются мигом, либо утонут, либо ноги переломают. Зафанурат права: дело и вправду дрянь.

- Подождите! Подождите! – закричала вдруг позади Оман-Хатым. Она несла в руках неудобные туфли, плелась босиком и походила на нищую одичавшую цыганку.

- Чего тебе? – недовольно притормозила ушедшая вперёд принцесса. – Суслик в задницу укусил? И сказал: «во гадость»?

Запыхавшаяся султанша с трудом догнала нас, повалилась на землю. Пот хлестал с неё ручьями, волосы сбились. Она поджимала пальцы исколотых ног, но глаза победно блестели.

- Давайте остановимся и подождём! – возбуждённо прошептала она. – Может, мы уляжемся и переночуем до утра? Ведь сейчас начинается зима, я правильно говорю? 

- Да уж, начинается немножко… - сказал я. – Сейчас от силы градусов двенадцать. Это вам ещё с климатом повезло, у нас дома давно снеговиков лепят.

- Вот! Начинается зима! Вдруг уже сегодня ночью реку скуёт льдом и мы свободно перейдём в город?

Я повернулся к реке, Зафанурат тоже. Мимо нас мощно и неторопливо катились восемьсот метров холодного свинца с редкими начёсами «барашков». По дальнему берегу ехал автобус и отсюда он выглядел не крупнее школьного пенала.

Сковать льдом ТАКУЮ реку? Дворцовая трещотка - она трещотка и есть. Дитя неразумное. Я только вздохнул и покачал головой. Зато рыжая принцесса не смолчала.

- Наивняк ты, маманя! Как в трамвае родилась.

- Почему? – растерялась Оман-Хатым.

Принцессе уже было лень тявкаться: она устала и чувствовала себя лишь чуть лучше султанши, но чуть похуже меня, а ведь и я сейчас был далеко не огурчик, то есть вообще вымотался как последняя скотина.

- Потому что если эдакая речища покроется льдом за одну ночь, то про нас и говорить нечего. На берегу останутся лежать три пломбира в драных халатах. Ты какой пломбир больше любишь?

- Я? – смешалась Оман-Хатым. – Ну, в шоколаде, наверное, а что?

- Так и напиши в завещании: «Нашедшему просьба обмазать меня шоколадом. При жизни я его обожала!»
                ***

Оранжевый диск солнца ещё не погрузился за край земли, а бледный купол неба уже зажёг россыпи звёздочек, похожих на перламутровые пуговицы, пришитые как попало. Такую штуку – солнце и звёзды разом – мне случалось видеть и у нас дома, когда мы допоздна засиживались на крыше и дожидались падающей звезды. Считалось, что загаданное желание сразу сбудется, если увидишь первым.

Мне обычно не везло, подводила рассеянность. Вижу падающую звезду, а сам где-то далеко-далеко, за тысячи вёрст от этой крыши, и думаю о разных разностях. Например, правду ли говорит Миша Медведев, будто небо – это просто голубая пустота, которая нигде не кончается? Вроде и врать ему ни к чему, он же не Мишка-фантазёр, журналы читает, а вот поди-ка проверь?

Залезть бы на самую высокую фабричную трубу в городе, думал я, да пощупать, пустота над ней или нет? Впрочем, это было раньше. В Нижнеуланск мы прилетели на дирижабле, взмывали ничуть не ниже фабричной трубы, и небо везде было одинаковым. А если забраться ещё выше?

Крики ребят на крыше возвращали меня к действительности и я, очухавшись, понимал, что опять прошляпил звезду, упавшую прямо под носом. Мишка – тот часто опережал остальных, и потом хвастался, что сбудется именно его желание, и все завидовали, однако Мишка никогда не говорил, что же такое загадал. Назавтра скажет: «А вот оно, сбылось!» - и сошлётся на какое-нибудь пустяковое событие. Ребята только ахали – фартит же человеку! – и уважали его ещё больше.

Это всё дома. Сейчас любоваться звёздами мне было недосуг. Если рыжая до сих пор держалась благодаря врождённой вредности, то Оман-Хатым совершенно расклеилась. Я подбадривал её как мог, но напрасно. Вскоре она снова рухнула на песок и заявила, что скорее даст отрубить себе руку, чем сдвинется с места. А до Ясыла и поворота реки осталось ещё как минимум полпути. Фиг мы успеем!

Зафанурат отчихвостила султаншу вдоль и поперёк, сказала, что уйдёт одна, без всяких слабосильных элеваторских дохлячек и их приспешников. Но в результате, конечно, никуда не ушла, а приказала мне пошастать вокруг и найти чего-нибудь пожрать. И развести огонь любой ценой, и сделать им постели, и вообще обслужить их величества по высшему разряду.

Такое нахальство меня взбесило. Я вежливо ответил принцессе, что здесь не пансионат для рыжих и беззубых чучел.

Зафанурат озверела и погналась за мной по берегу – откуда только силы взялись? Я пустился наутёк, потом свернул к воде и купил рыжую на старейший в мире трюк – упал ей под ноги и посмотрел как здорово она летит через меня. Кувырк! Плюх! Только брызги в разные стороны.

Оман-Хатым мстительно расхохоталась, впервые за сегодняшний дурацкий день. Вымокшая до нитки принцесса встала из воды и сказала, что сейчас кое-кому станет не до смеха. Никому не дозволено, сказала она, оскорбить благородного нака, не поплатившись за это кровью.

Неизвестно, чем бы закончился скандал, если бы на берег вдруг не вышел седой старик с бородой до пояса, в ватном халате и с лицом, сморщенным как урюк. 

- Мир вам, добрые люди! – приветливо сказал он.

Сомневаюсь, что мы смахивали на добрых людей. Я бы на его месте поостерёгся с нами связываться и не вылез из кустов ни за какие пончики. От одежды старика пахло дымом, землёй и ещё чем-то горьковатым. Судя по всему, здесь он чувствовал себя как дома.

Я опомнился, что надо сказать «Алейкум ассалам», и поклониться перед старшим как учил меня Вапци. Спутницы не последовали моему примеру – для них старик был всего-навсего простолюдином.

- Кто такой, откуда взялся? – бесцеремонно спросила принцесса. – Так и быть, на колени падать перед нами необязательно. Староват ты, полдня подниматься потом будешь. И чем от тебя воняет?

- Ай-яй-яй! – вздохнул старик. – Корень всех несчастий произрастает в почве неуважения к старшим. Злоба сеет свои семена в чёрством сердце и язык невежи подобен побегу крапивы.

Он повернулся и хотел удалиться. Мне пришлось срочно заглаживать грубость рыжей дуры.

- Не слушайте её, почтенный! – взмолился я, путая русские слова с местными. – У неё просто не все дома, она с неба шмякнулась. Устали очень. Издалека идём, конца-края не видно. Далеко ли ещё до Нового Ясыла?

Старик смягчился и остановился.

- Сегодня вам уже не дойти. Солнце легло щекой за горизонт, скоро скроется и вторая щека. Темиртах услышал крики на реке. Две женщины и мальчик о чём-то спорят. Темиртах мог бы оказать юным путникам мехманнавази – гостеприимство – если они не побрезгуют запачкать ноги в его грязной землянке.

- О-о-о! – только и промычала счастливая Оман-Хатым. – Само небо послало нам тебя! Ты пустишь нас на ночлег? Джапар, скорее! Помоги мне встать и веди!

- Заманивает, разбойник, в своё жабье гнездо, - тихо пробурчала Зафанурат, но пошла вместе с нами: коротать ещё одну холодную ночь на берегу ей не улыбалось. Я уже не раз пожалел, что мы не догадались забрать из корзины кротовые шкуры. Впрочем, до шкур ли мне было?

Землянка Темиртаха была тщательно замаскирована от любопытных глаз, как положено жилищу любого крохотульчика. Пологие ступеньки вели в глубокую квадратную яму с выходом на восток. Вход был утеплён тюфяками, набитыми птичьим пером. Сверху её застилали ветки, переплетённые травой и плотно засыпанные землёй. Внутри землянка освещалась очагом, жировым светильником и отдушиной для доступа свежего воздуха. Окон, естественно не было.

Из землянки был ещё один чёрный ход. Старик пояснил, что он ведёт под соседнюю кочку, где устроена кладовая с припасами. На прокопчённых дымом стенах висели несметные богатства: пласты вяленой рыбы, куски солёного мяса, пахучие травы, нити сушёных ягод, пара халатов и тёплая доха. Никакой мебели, только набитые пером подстилки да ветхая скатерть-дастархан. В углу стоял самодельный каменный пресс – жать масло из подсолнечного семени. Остальное пространство занимал запас топлива и постель старика, устроенная на глиняном выступе.

У потрескивающего очага стоял пузатый кувшин, выдолбленный из цельного камня и накрытый другим плоским камнем как крышкой. Я дотронулся и отдёрнул руку – горячий. Ловко старик выдумал: камень долго не остывает, нагрел с утра кувшин воды и пожалуйста, кипяток весь день под боком.

- Благослови аллах путников, переступивших мой порог, - важно объявил Темиртах. – В этом доме вам никто не причинит вреда. Сейчас я ненадолго оставляю вас, я привык совершать вечерний намаз на берегу великой Жанжуи. Располагайтесь пока на отдых.

Старик поднялся обратно по лестнице, а мы расселись вокруг очага, наслаждаясь долгожданным теплом и уютом. Я наконец-то понял, как ноют от усталости все мои мышцы, ссадины и царапины. Принцесса вертелась юлой, косилась на чёрный ход, ожидая подвоха, строила брезгливые гримасы.

- Фу, как темно, душно, и воняет какой-то пакостью. И старикашка подозрительный, и вообще всё тут мерзко, так и отрубила бы ему башку! – она потрогала золотой обруч. - Будто этот пень не видит, что имеет дело с высокопоставленными дамами! Я наследная принцесса! И за «беззубое чучело», Джапар, ты мне ответишь по полной!

- Макака ты вшивая, а не принцесса! – не выдержал я. – Коли пустили в гости, так веди себя по-людски. Если ты сию минуту не заткнёшься, я вкачу тебе вот такенного щелбана! А не нравится – проваливай к своему Илзафу, дверь открыта.

- Ах ты, эловский шнырь! – оторопела Зафанурат. - Повтори? А ну, повтори, что ты промяукал?

- Джапарчик, ты сегодня великолепен! – восхитилась Оман-Хатым. – Дай этой выдре как следует!

Я набрал побольше воздуха и гаркнул принцессе прямо в физиономию:

- Бымбра-ла-ла!!!

Ослабшая Зафанурат так и свалилась замертво. Султанша была в восторге, даже икать начала:

- Ой! Ик! Ха-ха-ха! Ну я не могу… Ик! Ха-ха-ха! Ой, моя поясница, ик! Ха-ха-ха!

- Смех гостя в доме – райская музыка для хозяина, - учтиво произнёс вернувшийся Темиртах. – Намаз совершён, пора позаботиться о дорогих гостях. У нас тут редко кто бывает. Отведайте с моего скромного дастархана той пищи, которую каждый день принимаю и я.

Я вызвался помочь чем могу. Девчонки ничего не понимали, зато я мысленно благодарил судьбу, что добрый житель реки вовремя наткнулся на нас. Клянусь шляпой Иохима, если ночью ударит заморозок, на берегу бы мы не выжили. А здесь дымится очаг, изумительно пахнет крестьянской едой и тюфяк так и тянет приклонить отяжелевшую голову.

От помощи Темиртах отказался, сообщил, что жена у него умерла год назад, поэтому стряпня у него простая и беспокоить гостей ни к чему. Он отодвинул тряпку на дальней стене – за ней обнаружилась неглубокая ниша наподобие кухонной полки. Вынул глиняные чашки и железный котелок, достал муку, воду, соль, настругал морковь, замесил тесто, быстро сделал домашнюю лапшу. Щедро приправил её мясом и сварил на очаге, посыпал зеленью и перцем, заварил в кувшине чай и расставил на скатерти приборы.

Стоит ли говорить, как мы отъедались горячей лапшой? За уши не оттащишь. А к чаю был настоящий кусковой сахар. Принцесса вмиг забыла про свои подозрения и наворачивала так, что любо-дорого посмотреть. Юлька вечно упрекает нас с Мишкой, будто чавкаем за едой как поросята. Что она запела бы, видя, как чавкают наследные принцессы кондитерских фабрик? Брызги летели до самого порога, а на пиалу с чаем Зафанурат дула так, словно тушила ртом здоровенный лесной пожар. Султанша вела себя гораздо скромнее.

Темиртах ни о чём нас не расспрашивал, пока мы не насытились. Лично я наелся сразу за пропущенные завтрак и обед, и ещё прихватил за счёт ужина – на тот случай, если больше сегодня кормить не будут. Бродячая жизнь научила меня предусмотрительности. Вдоволь подкрепившись, я в общих чертах описал старику наши злоключения (рыжая вставляла иронические реплики). Темиртах внимательно слушал, гладил бороду, шевелил золу в очаге длинной палочкой, бормотал и покачивался.

- Вих-нахлан-дысамбучаха! – проговорил он наконец. – Всё записано в небесной книге нашего единовластного отца. Птица вражды и раздора унесла вас в когтях предательства и бросила среди пустыни безнадёжности. Всевышний нам судья, покоримся его воле…

Принцесса хотела презрительно присвистнуть, но с полным ртом у неё получилось только «Ф-фшш».

- На одной покорности далеко не уедешь, папаша. То есть не уплывёшь. У тебя есть лодка или что-нибудь в этом роде, чтобы перевезти нас на тот берег? Обещаю в уплату завалить твою нору любыми сладостями, какие найдутся на моей фабрике!

- У соседа Найбедзяна есть лёгкая лодка, однако даже опытные рыбаки в ноябре не ходят от берега дальше чем на полверсты, - ответил Темиртах, смирившись, наверное, с грубостью рыжей гостьи. – Пуститься пересекать Жанжуи на ялике – значит обречь себя на гибель. Ветер очень крепок. Малейшая рябь на реке грозит смертью неосторожному путнику.

- А ты, Джапар, собирался везти нас на какой-то доске! – Оман-Хатым нашла в вещах старика гребень и пыталась распутать свою свалявшуюся гриву. – Вы можете представить? Повелительница элеватора и швейной фабрики шкандыбает на доске, рискуя в любую секунду сорваться и утонуть! Да я шагу к реке не сделаю. Ищите мне голубя.

- На мою помощь не рассчитывай, маманя! – засмеялась принцесса. – Здесь каждый сам за себя.

- Вы до сих пор не вошли под спасительную тень оазиса согласия, - вполголоса заметил Темиртах. – Забыв, что являетесь корнями одного дерева. А что будет с деревом, корни которого обособляются и начинают печься лишь о собственном благополучии?

- Это дерево засохнет, - подсказал я.

- Истинно так. Корням следует делиться живительными соками дружбы, тогда дерево распустит пышную крону и даст вкусные плоды.

- Ты не мулла часом? – спросила Зафанурат. – Шибко складно лепишь и жуть до чего умно.

- Увы, я не мулла, - Темиртах подкинул топлива в огонь. – Я старый сборщик подсолнечника, чем и зарабатываю на жизнь.

Я посмотрел на груды мяса и рыбы, на сахар, высыпанный в чашку, и сказал:

- И почём нынче подсолнечник? Уж я-то, в отличие от некоторых, в запасах толк знаю. Даже сахар есть!

Темиртах улыбнулся.

- Мне помогают соседи, мир им. Дехканин без соседа что плов без соли, дом без крыши, а певец без голоса. Здесь у нас столько же землянок, сколько пальцев на руке. Моя, двух моих дочерей с семьями, Найбедзяна и Эргиза. Найбедзян с Эргизом ловят рыбу, а мои зятья охотятся на сусликов и маленьких змей. Мы с внуками собираем подсолнечник и давим масло, ибо всех нас кормит трудолюбие и терпение.

- Но сахар-то на поле не растёт, - удивился я. – И соль, и чай, и мука, - султанша с принцессой небось приняли наличие сладкого как должное, мне же было ясно, что одной рыбалкой да змеями такую роскошь не достать. – Вы в посёлок за продуктами ходите?

- Ты наблюдателен, мой мальчик, - похвалил Темиртах. – Но нам нет нужды ходить в Новый Ясыл. Каждую неделю или две к берегу причаливают турпаны и мы меняемся: их сахар, чай, мука - за наши масло, топливо и шкуры.

- Какие ещё турпаны? Кто они? – насторожилась Зафанурат. Султанша давно спала, разморённая усталостью и сытным ужином.

- Не слыхали о турпанах? Это островки, плавучие деревни, которые путешествуют по реке из года в год, только движутся очень медленно. Все они бывают в городском речном порту – ведут торговлю – и вы первые в моей жизни, кто не знает, что такое турпан.

- Конечно, первые, - сказала рыжая. – Потому что до сих пор ты общался исключительно с сусликами, которых обдирал. 

Тысяча чертей, и как старик ещё терпит нас в своём доме? Я бы давно выпер таких хамов взашей и на закон гостеприимства начхал бы.

- Не обращайте внимания на эту коросту, - сказал я обиженному Темиртаху. – Сдаётся мне, плавучая деревня, которая ходит в речной порт – это как раз то, что нам нужно. Скоро ли они здесь будут?

- Вам повезло, путники. Может, уже сегодня ночью подойдёт турпан под командованием Ярза. Или завтра. Они всегда причаливают в тёмное время суток – опасаются Людей.

- Класс! Как вы думаете, возьмётся Ярз перевезти нас на тот берег?

- Пусть попробует не взяться! – фыркнула рыжая ведьма. – Я повешу его на собственной бороде.

Старик посмотрел на неё и с сомнением поскрёб в ухе.

- Ярз – джигит с характером. Не хотел бы вас расстраивать, но если вы доверите переговоры этой нежной девушке – вас просто побьют.

- Это ещё почему, едунины кизяки? – вскинулась в дыбы Зафанурат.

- Всё зависит от того, как просить гордого и вечно занятого Ярза. Вот представь, дочь моя, невоздержанная на язык, что я – это он, староста и командир турпана. Как ты изложишь мне свою просьбу?

Рыжая пожала плечиками.

- Да очень легко изложу. Эй ты, бездельник, тебе выпала редкая честь перевезти на ту сторону наследную принцессу кондитерской фабрики. Разворачивай своё корыто да пошевеливайся!

- Бить будут долго, - подытожил Темиртах. – О том, что вы принцесса какой-то там фабрики, вообще лучше не заикаться. Речные жители признают лишь одного короля – Ташга-абзы. Прочих для них не существует. Вас примут за самозванцев.

- Ташга-абзы? – Зафанурат скроила кислую мину. - Бездарнейший главарь шайки речканов, которые всегда воняют мазутом? Мало мы, наки, их пощипали. Под корень надо было извести.

- Уймись, - вмешался я. – Дипломатию с Ярзом я беру на себя, иначе мы никуда не уплывём. Темиртах-ата имеет в виду, что говорить со старостой следует вежливо, и не обзывать его бездельником, а турпан - корытом.

- Сначала следует расспросить его о здоровье и его семье, - степенно стал перечислять Темиртах. – Спросить о здоровье других жителей турпана, о делах, о новостях на побережье. О том, труден ли был путь, не случилось ли каких несчастий, хорош ли был улов рыбы и прочее, и прочее. Лишь после этого просить Ярза об услуге в самых тонких выражениях, чтобы воск ваших слов растопил лёд его сердца.

- Погодите, я запишу, - я достал жёваный кусок бумаги и послюнил грифель. – «Здоровье, дела…» Что там дальше? «Новости, улов рыбы». Уф, спасибо вам огромадное за ваши советы, уважаемый Темиртах.

Старик ответил, что не стоит благодарностей, да так витиевато, что я с трудом понял. Научиться бы мне так же, то-то дома подивились бы! Я погладил воображаемую бороду и представил, как у меня получится:

«Почтенная Людка-апа, возьми, пожалуйста, швабру сочувствия и подмети в нашей комнате, ибо мусор от Мишкиного скакания переполняет чашу Юлькиного терпения».

А что? Вроде бы недурно.

Землянку заполнил богатырский храп: принцессе надоело бороться со сном и она завалилась рядышком с султаншей. Надо же – такая махонькая, а храпит как паровой котёл. Аж земля со стен сыплется. Темиртах подоткнул полог, заменявший дверь, чтоб на женщин не дуло, выбрал одеяло почище и укрыл спящих. Потом указал на свободную подстилку.

- Смежь, Джапар, и ты усталые веки. И не сетуй, что ложе моё слишком жёстко.

- А вы где ляжете?

- Я постелю себе доху. Спите спокойно.

Я вызвался сам лечь на доху, но старик и слушать ничего не хотел. Хозяин, сказал он, счастлив предложить гостю всё лучшее в доме. Поверить не могу, что в этом съехавшем по фазе Нижнеуланском краю водятся такие отзывчивые люди.

С удовольствием растянувшись на подстилке (ничуть не жёсткой, между прочим), я последовал мудрому совету и смежил усталые веки, а проще говоря – вырубился как полено. Ой, как всё у меня ныло! Хоть я и во дворце немало бегал, но от длительных переходов всё-таки отвык. Женщин завтра, наверно, вообще будет не поднять. Ничего, пускай отоспятся.

Темиртах шёпотом пробормотал молитву, разворошил угли и задул масляный светильник.

Когда он меня разбудил, мне показалось, что и минуты не прошло, но я, конечно, ошибся. Была глубокая ночь. Проспал я порядочно и разбитое тело требовало ещё, однако старик не отступался и настойчиво меня будил.

- Джапар, проснись! Прибегал сосед Эргиз. К берегу подваливает турпан Ярза. Я не решаюсь нарушить покой твоих прекрасных спутниц.

- Никакие они не мои, и тем более не прекрасные, - я зевнул спросонья. – Эй, величества, подъём! Бымбра-ла-ла!

- Кто тут разгавкался, японский мех? – не открывая глаз принцесса стала нашаривать рукой потерянный ятаган.

Я уже тряс несравненную султаншу. В спешке я не выбирал выражений и говорил довольно грубо:

- Кончай валяться, а то турпан провороним!

- Пошли вы знаете куда?... – начала Зафанурат и вдруг встрепенулась. – Турпан? Плыть домой?

Вдвоём с рыжей мы подняли на ноги султаншу, которая тотчас застонала, что все хотят её смерти, и какого шайтана мы делаем в её опочивальне? Принцесса энергично нахлестала её по щекам и привела в чувство. Старик уже ушёл встречать плавучую деревню. Мы тоже кое-как выбрались на берег.

Ночь была в самом разгаре – нигде ни огонька, ни звука, в лицо противно и зябко дышит ветер, лишь высоко в небе белеет реактивный хвостик от самолёта. У воды шевелились фигурки – верно, соседи Темиртаха. Они устанавливали сходни, спущенные с причалившего турпана.

Турпаном оказался… обыкновенный ящик из-под яблок. Нагруженный чем-то тяжёлым, он давал сильную осадку и возвышался над поверхностью реки всего на пару дюймов. Сверху турпан был заброшен то ли сеткой, то ли маскировочной плёнкой, концы которой свисали в воду и делали судно  почти невидимым, сливающимся с грязно-серыми волнами. Если особо не вглядываться - нипочём не поймёшь, что мимо тебя проплывает целая деревня.

Я страсть как обожаю путешествия, и меня сразу разобрало любопытство:  каково им живётся на турпане? Здорово, небось, обитать на большущей реке, где каждый день рыбалка, приключения, новые места и всякое такое? Возьмут ли нас на судно? Главное – не напортачить, создать о себе благоприятное впечатление, обратиться к начальнику как положено… Я нащупал в кармане бумажку с памяткой.

- Стойте здесь и не встревайте, - велел я своим охламонкам. – Попробую договориться с капитаном этой штуковины.

Темиртах указал мне на человека, спускавшегося по сходням первым. Его лица в темноте было не различить, но чувствовалось, что он не стар, решителен и крепок: сходни под ним прогибались. На капитане была меховая мохнатая шапка и войлочная куртка, подпоясанная ремнём из рыбьей кожи. Старейшина раскланялся с Темиртахом и остальными береговыми жителями, за ним сошли ещё люди, все несли на себе мешки и мешочки.

- Салам, земляной народ, мир вашим домам, - произнёс Ярз мощным, как духовая труба голосищем. – Проведали мы уже и заимку Саурштыка, и селение Миздрука Колченогого. Писать они, вы знаете, не умеют, а на словах велели вам кланяться, пожелать тёплой хижины и негасимого костра.

- И им от нас поклон, изобилия в охоте и солнечной тропы! – за всех сказал Темиртах.

- Не взыщите, ответ я передам только на будущий год, - ухмыльнулся Ярз. – Ваш кишлак – наша последняя стоянка на этом берегу. Будем уходить на зимовье. Забирайте всё что есть - двадцать девять мешков муки, куль чая, куль конфет, спичек, сухого молока, два мешка соли, добрую связку лука, полста кирпичей сахара, городские ткани на одежду, железный лом на инструменты. Кроме того, есть целый воз вяленой рыбы - сом, лещ, краснопёрка. Что у вас? Мы торопимся, холодает.

- Как всегда, о сыновья реки, - отозвался Темиртах. – Пятьдесят кувшинов сусличьего жира, сто мешков мяса, вдоволь свежего подсолнечного масла, шкуры, семена и столько сухого топлива на костры, сколько вы сможете принять на борт.

- Добро. Перегружайте, - и работа закипела.

Обе стороны вкалывали на совесть, а Ярз тем временем принял от Темиртаха пиалу горячего чая, уселся на возвышенность и завёл со стариком неспешную беседу. Краем глаза он не забывал следить за погрузкой и ругать тех, кто по какой-то причине застопоривал движение.

Я собрался с духом и пробился к старейшине турпана вплотную, твердя про себя все важные пункты обращения, указанные Темиртахом.

- Салам алейкум, почтенный капитан! – приветствовал я.

Ярз мельком взглянул на меня – замурзанного мальчишку в иноземном костюме – и, видимо, счёл недостойным внимания. Он повернулся, чтобы выбранить поскользнувшегося на сходнях парня с тюком соломы.

- Алейкум ассалам, - нехотя обронил он из вежливости. – Ты нездешний? Моё имя Ярз. Чего тебе?
 
Я сверился с бумажкой.

- Позвольте узнать о вашем здоровье и о здоровье вашей семьи? Все ли они пребывают в добром здравии?

- И ты из-за этого отрываешь меня от дел? – нахмурился Ярз. – Где ты откопал такое чудо, Темиртах? Чем шутки шутить, лучше бы шёл грузить хворост, мальчишка. Всё польза от тебя будет.

Темиртах подал мне знак: мол, не перечь моряку, помоги немножко, а я тут словечко замолвлю. Судя по всему, капитан был с характером, ему под горячую руку не попадайся. Ничего не попишешь, я поплёлся таскать сухие стебли на турпан. Принцесса и султанша, понятно, и палец о палец не ударили, стояли как на именинах.

Люди поднимались по сходням и бросали поклажу внутрь ящика-деревни, оттуда им подавали встречный груз. Я пристроился к веренице, ухватил охапку резаных веток и потащил.

- Асхот! Выбирай там парнишке мешки полегче! – крикнул Ярз и снова принялся присматривать за порядком. – Быстрее, дети реки, чтоб вас ведьма съела! Шаалак, куда тебя несёт? Я сказал: сусличий жир – на корму, топливо – по левому борту!

Но вот последняя веточка перекочевала на турпан, последний мешок с мукой унесён к землянкам. Ярз поблагодарил людей Темиртаха за хороший товар и вспомнил обо мне.

- Где там болтался этот чудной мальчишка? Так и быть, уделю ему минуту времени. Работа закончена.

Я поспешил к нему.

- Я здесь, уважаемый капитан!

Очевидно, предводителю плавучего ящика льстило моё обращение. Он, усмехаясь, обвёл взглядом присутствующих, словно приглашал потешиться вместе.

- Ну, излагай, что ты хотел узнать о моём здоровье?

Досадно, когда тебя считают за шута, но я стерпел. Слишком многое сейчас зависит от старейшины турпана. Пусть смеются, от меня не убудет.

- Да, я справлялся о вашем здоровье, Ярз-ата.

- Пока что не сдох, благодарение аллаху. Дальше?

- Как поживает ваше семейство и прочие жители деревни?

Квадратный старейшина хитро прищурился.

- В двух словах и не расскажешь… об этом я могу повествовать до весны! - он притворился, что усаживается поудобнее. – Итак, внимай мне, мальчишка! Всё лето мы кочевали в устье Курзылыка, есть внизу такая речушка. Отъедались при бахче, вялили дыни. Отгуляли четыре тоя (свадьбы). Отдали замуж на берег двух девушек, зато и двое наших джигитов привели на турпан молодых невест. В род Ярза опять вольётся свежая кровь. А возле Нурганской губы мы сели на мель и повредили руль… не устал ли ты  слушать?

- Нет, вы очень живописно рассказываете! Также я хотел бы осведомиться о ваших делах, - я гнул свою линию, ожидая в любую минуту схлопотать тумака.

Зрители гоготали вовсю, и суровый Ярз тоже скалил зубы. Но отступать я не имел права: раз вызвался доставить султаншу на элеватор, надо идти до конца. Зато никто меня не упрекнёт, что я нарушил церемонию обращения к старшим.

- Дела неважнецкие, - сказал Ярз. – Поясница моя предсказывает скорую перемену погоды и побережье Жанжуи того и гляди скуётся льдом. Знаешь, как тяжело идти на турпане через тонкий лёд?

- Нет, о почтенный капитан.

- Объясню. Первый лёд не позволяет нам подойти к берегу, но выпустить рубщиков на него нельзя, он слишком слаб. Приходится вывешивать на верёвках за борт десять крепких джигитов с пешнями, которые расчищают дорогу ящику. Чтобы до этого не дошло, надо срочно идти на зимнюю стоянку, а мой турпан торчит на приколе как проклятый из-за одного глупого мальчишки.

Я сверился с бумажкой.

- Ладно, раз времени в обрез, про новости спрашивать не буду.

- Да уж, сделай одолжение! – рявкнул Ярз и народ повалился от хохота.

- Тогда позвольте напоследок осведомиться насчёт нынешнего улова рыбы, - сказал я.

Старейшина хлопнул себя по ляжкам.

- Ох и въедливый попался! Что ж, отвечу: уловы год от года всё хуже и хуже, потому что вода загажена нефтью.

- Это плохо, - сказал я среди общего веселья. - Со вступительной частью закругляемся, теперь о главном. Возьмитесь, пожалуйста, перевезти нас на тот берег – меня и двух женщин? Нам очень нужно, дяденька капитан.

Старейшина замолк. Темиртах предупреждал меня, что турпанщики неохотно берут к себе посторонних, потому что имеют кучу суеверий – капризная река приучила их к осторожности.

«Откажет, - подумал я. – И как нам перебираться через реку – пёс его знает».

- Мы заплатим, - Зафанурат сняла с головы золотой обруч. Молодчина, не растерялась, рыжая!

Ярз изучил принцессу и султаншу с головы до пят, прикинул обруч на вес и попробовал на зуб.

- У меня тут не прогулочный катер. В другой раз я послал бы вас к ишачьей маме, но сейчас, накануне зимы, лишние руки турпану не помешают. Ведьма с вами, садитесь. Но с условием: вы обе – крутить колесо, мальчишка ещё мал, найдём ему занятие попроще. Не согласны – до свидания!

Девчонки как птахи взлетели по сходням, пока старейшина не передумал. Им что ни дай, всё принимают как должное. Обе даже не почесались сказать «спасибо» Темиртаху, но я задержался. Прижался носом к ватному халату старика. Он был всего на полголовы выше меня.
 
- Спасибо вам, милый Темиртах! – сказал я. – Честное слово, вы… обалденный! Вы заставили меня лучше думать о народе Нижнеуланска! Первый добрый человек на нашем пути.

- Твои слова как глоток горячего чая после мороза! – улыбнулся старик. - А многих ли ты видел в Нижнеуланске?

- Немногих, конечно. В основном только элов, да вот ещё эту рыжую балду с кондитерской фабрики. Но всё равно… Когда мы прилетели в город, то увидели элеватор издали. Он красивый, богатый. Мы за космодром его приняли. И что оказалось? Жители элеватора захватили нас в плен, отобрали дирижабль, впутали в какие-то придворные интриги. Ладно хоть вообще не убили. Воюют, грызутся с наками неизвестно за что! А вы совсем бедный, живёте в смешной кочке среди поля – и пускаете незнакомых путников, и уступаете им свою постель! Спасибо вам!

Я сбивался и не мог подобрать правильные слова. Старик погладил меня по макушке.

- Ошибаешься, мальчик. Разве я беден? – сказал Темиртах. – Ты подарил мне тёплые слова от всей души, и я стал ещё богаче чем был. Когда была жива моя жена, я каждую весну приносил ей самый первый цветок. И её благодарные глаза светились ярче, чем лёд, плывущий по Жанжуи. Жена знала, где растут эти цветы, и могла нарвать их сколько угодно, но я приносил ей первый цветок, и он был ей дороже всех остальных. Делать добрые дела совсем нетрудно, Джапар. Уметь их принимать – куда более редкий дар. Моя жена умела. Я пытаюсь разбудить этот дар в других людях. Для этого не нужно золота. Вблизи от золота сердце болит и тускнеет. Когда ты встречаешь на пути человека - представь, что даришь ему цветок. Сделай что-нибудь для него. И если его сердце наполнится радостью, радость перейдёт в тебя. А теперь беги, Джапар. Турпан готовится отплыть.

По пути на турпан я честно пытался придумать, кому из элов и наков хотел бы подарить цветок – и не нашёл ни одной стоящей кандидатуры. Султанше, что ли? Принцессе? Эльдару? Сутулому Вапци? Базарбеку? Ага, щас! Перетопчутся. Видно, до Темиртаха мне ещё расти и расти.

В ящике, накрытом сеткой, было полутемно, правда, кое-где горели вонючие карбидные жестяные светильники. Мы долго озирались, натыкаясь друг на друга, спотыкались о тюки и кувшины, чуть не запутались в развешанном на палках неводе. По сходням гурьбой потянулся прочий народ, последним поднялся Ярз и приказал отчаливать.

- Кру-ти! – скомандовал он.

Заскрипели какие-то механизмы (якорная лебёдка, догадался я), а через некоторое время добавился новый звук – унылый и булькающий, будто кто-то вращает заржавленную кофемолку. Я понял: поплыли. Самая трудная проблема решена! Если через речку перемахнём, то уж посуху-то доковыляем как-нибудь.

- Где тут ихние койки? Каюты или что? Куда нас положат спать? – спросила принцесса вслух. – Ну и темень, ягунькино шило!

Вероятно, её услышали, потому что откуда-то с мостика грянул басище Ярза:

- Дадаил, ведьма тебе в печёнку! Забери этих сухопутных баб и шпингалета, пусть квартируют в твоей берлоге. Мне пока некогда, утром посмотрим на что они годны.

- Кого ты назвал сухопутной бабой? – возмутилась Зафанурат. – Я принцесса!

- Тише ты! - зашипел я. – Темиртах предупреждал: никаких принцесс.

Громовой смех людей, плывших на турпане, показал, что выпад рыжей не принят всерьёз.

- Да-да! – прогремел Ярз. – Там среди них одни принцессы, графья и полубароны, так что относись к ним как подобает, старый лодырь! Выдай им арфу и шёлковые подштанники.

- Слушаю и повинуюсь, - откликнулся меланхоличный голос с противоположного конца. – Ради такого случая я даже вымою пол и переловлю всех блох! – и все опять засмеялись.

- Ой! – завопила султанша. – Пустите! Кто распускает свои грязные лапы? Я ничего не вижу.

- Но я-то вас отлично вижу, - успокоил тот, кто отвечал Ярзу, и второй рукой взял за локоть меня. – Прихватите там, пожалуйста, принцессу, а то я забыл обзавестись третьей рукой.

- Здеся я, - сказала из темноты рыжая. – Мамань, не трусь, я держусь за твой подол.

Сопровождаемые шуточками Ярза, мы пошли за Дадаилом как цыплята. Шагов через сорок принцесса вдруг закричала:

- Стоп! Я врезалась в стену!

- Ничего страшного, - произнёс Дадаил. – На днях я всё равно собирался сделать там вторые двери, - похоже, он был любитель пошутить.

- Ты собирался, а я уже сделала, - пробурчала Зафанурат под треск хвороста. – Тьфу, всего лишь соломенная хижина? Хреновенькая у тебя берлога, хуже чем у Темиртаха. У того хоть стенки в землянке не шатались.

- Вы уже внутри? – поинтересовался Дадаил. – Оставайтесь там, мы заходим! В старые двери, пожалуйста, дорогие гости… Вот сюда. Потому что иметь четверо дверей в одном шалаше – право, будет непозволительной роскошью. Но можете возразить, если хотите.

Мы с султаншей втиснулись в какую-то нору, где было ещё темнее чем на улице, получили от хозяина по охапке сена и великодушное разрешение ложиться где угодно, но желательно – прямо там, где стоим.

- К сожалению, спальни для гостей покамест не достроены, - вздохнул Дадаил. – И вряд ли будут достроены в ближайшие дни.

- Почему? – осведомилась принцесса. – Ты ленивый, да?

- Отнюдь. Просто они ещё и не начаты. Спокойной ночи.

- Ты же обещал вымыть пол! – напомнила Оман-Хатым, шелестя сеном.

- Ах да, совсем забыл, каюсь. Впрочем, принести воды всё равно не в чем. К тому же, если я вымою пол, то вам придётся спать в грязи.

- Вот мошенник! Почему?

- Потому что он земляной. Также извиняюсь за то, что у меня не топлено. Да и какой смысл топить соломенный шалаш?

Не удержавшись, я прыснул: презабавный народ живёт на этом турпане. Но принцесса с султаншей не разделили моего веселья.

- Клоун чёртов! – выругалась принцесса. Порой в её характере проскакивало что-то коркинское. – Это надо понимать, что мы угодили в плавучую психбольницу.

- Я рада, - загробным голосом ответила Оман-Хатым.


                ***


Когда я продрал глаза, было ещё рано. Тело колотила мелкая дрожь. Вне всякого сомнения, ночью ударили заморозки. Только простудиться не хватало. Хочешь не хочешь, а пришлось выйти из шалаша и похлопать себя со всех сторон, прыгая на одной ножке. Девицы вовсю дрыхли, во сне прибившись спиной к спине и обмотавшись сеном. Должно быть, обеим снилась какая-то гадость: они лягались, хныкали, обиженно кривили посиневшие губки и пытались подгрести всё сено под себя. Неудивительно, что я едва не околел с такими соседками по комнате.

Занимаясь гимнастикой, я прогулялся между постройками и рассмотрел турпан во всех подробностях. Прежде мне как-то не доводилось попадать в плавучие деревни, расположенные в ящиках из-под яблок.

Небосвод над головой был завешан мелкой сеткой. Вдоль стен, выстроенные в форме подковы, стояли одинаковые шалаши, напоминающие опрокинутые кверху дном соломенные чашки – числом около дюжины. За хижинами – вороха сучьев и хвороста, рыболовные снасти. Под ногами всюду была настоящая земля: ящик был наполнен ею больше чем наполовину. Я сообразил, что балласт придаёт судну вес и отстойчивость. Даже качка ему не страшна.
 
Почва была очень плотно утоптана. Возле входа в наш шалаш зияла рваная прореха, из которой торчала обломанная солома – та самая «дверь», которую с разгону сделала рыжая. Хлипенький шалаш можно было без труда проткнуть пальцем.

В центре ящика в землю была вертикально вкопана бутылка-«полторашка» с обрезанным дном – горлышком книзу. В ней вровень с краями плескалась вода. Похоже, перевёрнутое горлышко опускалось прямо в реку, и в бутылке постоянно была свежая вода, на том же уровне, что и за бортом. Колодец. Тут же ведро из бутылочной пробки от ситро и забытый кем-то огрызок хозяйственного мыла. В хвосте турпана находилась общая уборная с проточной водой, оборудованная по тому же принципу, что и колодец. В носовой части выкопан погреб для съестного, накрытый спрессованной фанерой. Неплохо тут всё продумано.

На корме ящика крутилось колесо от детской коляски, плашмя насаженное на стержень. Крутилось оно не само по себе. Вокруг него, держась за спицы, хороводом шли жители деревни. Колесо дёргалось и издавало тот самый унылый булькающий звук, который я слышал ночью. Это меня слегка разочаровало. Значит, ящик движется без мотора, одной мускульной силой? Тогда вряд ли он разовьёт большую скорость. И какие могут быть приключения на реке, если ты день и ночь толкаешь перед собой ржавые спицы?

Ярз возвышался на мостике и смотрел как жители крутят колесо. Человек в синей фуфайке и шапке из облезлого суслика что-то помешивал в котле над очагом и перебрасывался с Ярзом ничего не значащими междометиями. Судя по меланхоличному голосу, это и был юморист Дадаил, приютивший нас в своей хижине. Несмотря на малый рост, нос у него вымахал как у ястреба – таким хоть дрова коли, но в общем выглядел он довольно симпатичным, лет сильно за тридцать. Ярзу, крепкому и ухватистому, тянуло под полсотни – такой ещё кому хочешь холку намнёт. Подходящий старейшина для вольных жителей могучей реки.

Меня заметили.

- Га! – заорал с мостика Ярз. – Я и забыл, что у меня тут ещё три пары рабочих рук ошивается! Свистай сюда, абрек, порасспроси меня о здоровье!

Люди у колеса засмеялись. Дадаил подмигнул мне и попробовал кашу, бурлящую в котле. По его лицу было ясно: сплошное объедение.

- Где там твои принцессы? – снова заорал Ярз. – Рысью к колесу, ведьму им за шиворот! Пыштэкать будем позже! Идём против течения.

Я вернулся в шалаш и потеребил султаншу.

- Оман-Хатым, вас с принцессой зовут покрутить колесо.

Ноль внимания.

- Оман-Хатым, вас зовёт старейшина Ярз! Завтрак!

Это помогло. В движение пришли сразу обе.

- Чего раньше молчал, бессовестный мальчишка? – проворчала султанша, распахивая свои чёрные породистые глаза. – Передай им – пусть обождут минут пятнадцать и несут еду в нашу лачугу. Найди мне кувшин тёплой воды, молочко для умывания и пару свежих полотенец.

- Положим, воду-то я найду, - сказал я. – Но сперва пойдёмте к Ярзу и остальным. Они там такое колесо крутят, от детской коляски, знаете?...

Брык! Оман-Хатым упала на спину как сноп.

- Ах, это невыносимо! Ни слова больше о колесе! Я умираю, у меня всё ломит, я вчера прошагала полмира по этой ужасной пустыне… Да я же султанша наконец! Какие могут быть колёса?

- Был же уговор на берегу…

- Сбрендил, малый? – осатанело сказала Зафанурат, поуютнее кутаясь в сено. – Мы заплатили за проезд золотом, а ты со своими колёсами? Сам их крути, идиот.

Я выбрался из хижины несолоно хлебавши и пошлёпал к Ярзу.

- Они не могут встать, господин капитан. Они…. гм, больны и умирают.

Лицо старейшины исказилось от ярости.

- Вах акин тар! Какой ведьмы они напросились на турпан, если больны? Мне только эпидемии недоставало! Они заразные? Отвечай?

Я испугался, что сейчас нас швырнут за борт – очень даже просто! – и затараторил, что, дескать, у девчонок очень сильное истощение и упадок сил, но всё это ни капельки не заразное, к обеду они оправятся, честное воздухонавтское. Переутомление – и ничего более.

- Переутомление, говоришь? Эти переутомлённые принцессы собрались валяться до обеда, в то время как мы изнемогаем, таща турпан против течения? Ладно, ведьма вас возьми, я пропишу им свою пилюлю!

Старейшина тяжело спрыгнул с мостика, минуя лесенку, зачерпнул из колодца полнёшенько ведро воды и на цыпочках приблизился к шалашу Дадаила. Поскрёбся в соломенную стенку, спросил:

- Тысяча извинений, о свет очей моих? Не угодно ли вам принять королевский душ?

- О да! – ответила из хижины султанша, явно обрадованная. – А что, на этом драном башмаке есть душевые комнаты?

- Есть, - коротко сказал Ярз и ахнул в хижину ведром ледяной воды.

- Заодно и пол вымыли! – заметил Дадаил.

Скажи мне кто, что две женщины, помноженные на ведро воды, способны поднять такой вой, я бы сказал: «Хорош брехать-то!», однако теперь убедился сам. Султанша и принцесса заверещали словно два миллиона мартышек, а Ярз преспокойно вытянул их из шалаша за ноги, отвесил лёгкого шлепка и дружески проворковал:

- К колесу, исчадия ада, не заставляйте меня огорчаться!

Мои девахи благоразумно сочли, что Ярз - не тот человек, перед кем можно выказывать норов, и мрачно отправились крутить колесо. Сперва они, ясное дело, держались за него только для виду, не прилагая усилий, но старейшина зорко следил за ними и тут же пригрозил выкупать их на самом глубоком месте Жанжуи.

– Давно мечтал проверить одну рыбачью байку, - сказал он. - Говорят, на рыжих судак славно берёт!

Кралечки жалостливо всхлипнули, вздохнули, а султанша ещё и издала овечье блеянье, но с грозным Ярзом это был пустой номер. Тогда они престали прикидываться и пошли за спицами шибче. Сомневаюсь, что вращать колесо было так уж тяжело, тем более вертели его человек сорок разом, и всё равно обе царицы кряхтели словно пара мотыльков, запряженных по ошибке в конскую телегу.

- Джапар! – процедила Оман-Хатым, поравнявшись со мной. – Если ты, не дай всевышний, проболтаешься об этом на элеваторе…

- Или на кондитерской фабрике… - вставила рыжая.

- …то мы вырвем твой противный язык и отдадим Насыру! – закончила мысль  султанша, описывая следующий круг.

- Отдадите Насыру? – растерялся я. – В поварята, что ли?

- Язык твой отдадим! – выкрикнула султанша через плечо. – И Насыр бешбармак из него сделает. Прекрати паясничать!

- Навали-и-ись! – закричали за спиной.

Ярз опять стоял на мостике, приложив ладонь ко лбу и расставив ноги как старый морской волк. Поскольку мне было обещано освобождение от колеса, я рискнул забраться по наклонному трапу на ребро ящика и тоже высунул нос сквозь мелкоячеистую сетку. Для этого пришлось встать на цыпочки.

Река выглядела серо и неприветливо, и Город будто ни капельки не приблизился, до него ещё плыть и плыть. Оказывается, мы удалились от берега Темиртаха всего метров на пятнадцать – это за половину ночи-то! Ползём как сонные мухи. Впрочем, после стремительного дирижабля любая техника казалась мне слишком тихоходной.

Извинившись, я спросил Ярза сколько нам ехать до Нижнеуланска, но старейшина сказал лишь:

- Брысь к котлу, там поступишь в распоряжение Дадаила. Все хотят жрать.
 
Я не стал возникать и, спустившись, подсел к котлу, где на куче дров отдувался ястребоносый Дадаил. Ветер сюда не попадал, возле огня было  жарко. Зажав между колен поварёшку, повар неторопливо протирал нож, которым только что изрубил на доске целую гору репчатого лука. Я потёр веки и отвернулся от дыма и лукового запаха. 

- Дадаил, а тебе разве не щиплет глаза?

- Зачем их должно щипать?

- Ну, лук же…

Дадаил покосился на луковую гору и неопределённо скривил губу:

- Хм! Человек я неважный, спору нет, но щипать себя без повода ещё никому не позволял. Ни луку, ни самому шайтану. И вообще - я смачиваю нож холодной водой прежде чем резать лук. Может, ещё и это действует, а?

- Наверное, действует, - согласился я и теперь принялся тереть шею. – Сеном, что ли, накололо? У тебя тоже шея чешется, когда ты спишь?

- Нет, - ответил Дадаил. – У меня ничего не чешется. Но я редко сплю в шалаше, не в этом ли кроется секрет?

Я всё больше поражался его манере говорить. Либо он местный дурачок, либо шутник каких свет не видывал. Скорее всё-таки второе, потому что на дурачка Дадаил не походил.

- Где же ты спишь, если не дома?

Дадаил кивнул на чан, в котором булькала и пузырилась ароматная каша:

- Прямо в котле, вот где. И тепло, и удобно. Завалишься туда, бывало, и снится, что ты снова в чреве матери. А главное – никакого сена и блох!

- Это хорошо, конечно, - опешил я. – Но варить еду в котле после того, как ты в нём поспал?...

- Естественно, ПОСЛЕ, - сказал Дадаил. – А ты предлагаешь варить там кашу одновременно со мной? Ну знаешь ли… Если я буду спать в кипящей каше, навряд ли мне приснится, что я в чреве матери. Соображаешь, куда я клоню?

- Но вы хоть моете котёл после этого? – мне ужасно хотелось есть, но стоило представить, что в каше плавают какие-нибудь пуговицы или ночной колпак повара – аппетит пропадал напрочь. – Наверное, моете, да?

- А как же! – с воодушевлением воскликнул Дадаил. – Ярз каждый год заставляет его драить. Ты считаешь, это следует делать чуть пореже? Тогда мы с тобой единомышленники. Помоги-ка мне бросить лук в котёл.

Мы стали бросать в пшеничную гущу лук, солить и добавлять разные приправы, потом я осторожно заметил:

- А вот наша Юлька моет посуду после каждой еды. И никому не разрешает спать в кастрюлях, да-да.

- Юлька – это та, которая помоложе? – Дадаил обернулся на колесо.

Стряпал он очень ловко, пальцы у него были как у музыканта – длинные и гибкие. Время от времени повар ополаскивал их в тазу с водой. Поди разбери его, ястребоносого! То говорит, что моет котёл раз в году, то с рук пылинки сдувает.

Я проследил за его глазами и понял, что Дадаил уставился на Зафанурат.

- Нет, настоящая Юлька сейчас далеко, за девятьсот шестьдесят километров. А это так, Нурамочка с кондитерской фабрики. Воображала каких поискать. С ней Оман-Хатым, султанша с элеватора…

Тут я спохватился, что болтаю лишнее и поправился:

- То есть псевдоним у неё такой – Султанша-с-элеватора. На самом-то деле у Хатым ни кола, ни двора, даже халат ей свой вчера отдал, чтоб не загрипповала.

- И кто же вы будете? Что у вас за дело в городе? – сзади подошёл Ярз. – Ждал, пока сами расскажете, да, видно, не дождусь. Выкладывай о ваших занятиях, и о здоровье родни не забудь. Без баек плыть скучно.

Я знал, что расспросов в дороге не избежать, вот только придумать ничего не удосужился. Вспомнил разговор звеновых на Султанском диване и ляпнул первое что попало на язык:

- Факиры мы! Странствующие.

- Факиры? – оживился Дадаил, сдабривая кашу пахучей куркумой. – Болтают, будто вы на всякие штуки мастаки? Чего умеете?

Я глубокомысленно подёргал себя за губу.

- Главный спец по части всяких штук остался на элеваторе, Мирзой его звать. А меня зовут Джапар. Мы оба не местные.

- Имя у тебя местное, - заметил Ярз. – А одежда нет. Ты не ответил, чего вы с девками умеете вытворять. Ходить по проволоке? Глотать шпаги? Устрой нам концерт, пока каша доваривается.

Легко сказать: «устрой концерт». Концерты вон Оман-Хатым умеет закатывать, это её профиль. А я понятия не имел, чем конкретно занимаются факиры. Канатоходец из меня аховый, глотатель шпаг – тем более. Что ещё делают факиры? Лечат насморк? Стоят на голове? Гадают на картах?

Я решил ограничиться общей фразой:

- Да так…. Факаем всего понемногу.

- Ишь как молодёжь выражается, - пробормотал Дадаил. – Остроумно. Выходят, факиры - факают, лакеи – лакают, а портные – портят?

Ярз нетерпеливо взмахнул ручищей.

- Мне до ведьминой бородавки, как оно называется! Показывай чего-нибудь, не мямли, а то без завтрака оставлю!

К нам уже стянулась кучка турпанской малышни – чумазые серьёзные девчонки держали на руках сестёр и братишек поменьше. Мальчишки гремели игрушками из всякого хлама, стояли поближе к котлу, к вкусным запахам. И все, включая старейшину, чего-то от меня дожидались. А чего? Что Тяпа сейчас примется факать – только шапку держи? Вот так номер. Я же вообще не в курсе.

Надо было как-нибудь выкручиваться, выигрывать время. Жаль, турпан идёт очень тихо. Я пощёлкал пальцами и сказал:

- Прямо не знаю, с чего и начать…

- Он не знает! – повторил Дадаил, нацелив в меня ястребиный нос. – Конечно, с фокусов! Ну-ка, вынь из-за пазухи живого кузнечика!

- Или дым пусти из ноздрей, - вставил кто-то из ребят. – Или преврати стеклянную чашку в золотую!

- Ах, фокусы! Как я мог забыть! – я всплеснул руками, словно показывал их всю жизнь и они мне надоели хуже султаншиной косы. – Разумеется, фокусы. Фокусы-крокусы… Гм!

Отогнув воротник куртки, я заглянул себе за пазуху, но там был лишь краденый кинжальчик Оман-Хатым, который я никому предъявлять не собирался. Зрители жадно ловили каждое моё движение и строили догадки, что я оттуда вытащу эдакое, и лезли ко мне вплотную, так что Ярзу пришлось их отогнать.

- Не мешайте человеку факать, - сказал Дадаил.

Я тщетно вспомниал хоть что-нибудь похожее на фокус, но чуда не происходило. Гарри Бажилов когда-то научил меня нескольким карточным штукам, однако вряд ли на турпане найдётся колода игральных карт. Не то… С Юлькой было проще: выскочишь, бывало, на неё из-за угла со зверской гримасой, она отшатнётся и ворчит: «Вечно вы со своими фокусами». Речных жителей такой фигнёй не удивишь, совершенно иная публика.

Я почувствовал, что пауза затягивается, непринуждённо ухмыльнулся, вынул пустую ладонь и помахал ею в воздухе.

- К сожалению, я забыл дома весь реквизит и ничего не получится.

Такая концовка жутко всех разочаровала. Ярз даже гекнул с досады.

- У тебя есть дом? – спросил Дадаил. – Ты же странствующий факир, а факиры живут где придётся.

Верно ведь! Опять я попался!

- Ну, домом у нас, факиров, считается место последней ночёвки, - начал выкручиваться я. – Позавчера мы ночевали на кусте, а вчера – в землянке Темиртаха, значит, где-то там оно и осталось – кузнечики, шпаги, дым для ноздрей... Мы же торопились на турпан!

Я изо всех сил надеялся, что Ярз не станет разворачивать плавучую махину ради моего несуществующего реквизита. Так и оказалось – старейшина не горел желанием возвращаться.

- Ну и пускай он там подыхает на берегу, твой Реквизит! – сердито громыхнул он. – Не поехал - и сам виноват.

- А откуда у нищих факиров золотая корона? – встрял в разговор черноусый Асхот.

Ох, крепись, воздухонавт Тяпа. Как бы совсем не засыпаться.

- Шах Нового Ясыла подарил. У нас там были показательные выступления.

Видимо, сошло за правду. Ярз только хитро поинтересовался:

- И кто там шахом сидит? Что-то памяти не стало. Как его? Абдул?

- Илзаф, - не сплоховал я.

Слава корзине и компасу, больше меня о Новом Ясыле не расспрашивали. Повезло, что и рыжая Зафанурат вроде бы не расслышала, что я тут плету, иначе крик бы подняла, хоть сквозь землю провались. Так недолго побить все Мишкины рекорды по вранью.

- Дадаил, ведьмой тебе подавиться! – отвлёкся Ярз. – Куда ты смотришь? Твоё вонючее месиво подгорает!

Дадаил стремглав бросился заливать костёр, а мне сунул поварёшку:

- Мешай, Джапар, если не любишь кашу с копотью!

Окутанный паром, я мешал и мешал, радуясь, что жителям стало не до фокусов. Ярз ушёл на мостик к рулевому, ребятишки облепили котёл, но приступать к еде никто не смел: не было приказа старейшины. У колеса Оман-Хатым с принцессой тоскливо глотали слюнки и продолжали брести по натоптанному кругу.

Перемазанный сажей Дадаил дёрнул меня за рукав:

- А ещё что-нибудь из факирского факанья умеешь, Джапар? Без этого твоего друга Реквизита?

Как раз в этот миг люди у колеса, ободрённые ароматом завтрака, завели медленную песню в такт шагам. По-ихнему, по-нижнеулански, она звучала довольно складно (язык я освоил вполне прилично), но в переводе была не так хороша. Примерно следующий текст:

- О, жемчужина Жанжуи!

Благословение да пребудет с тобой.

Дай бедному
 
То, чего он не имеет,

Освети крылом

И неси свои широкие воды

Туда, где открыты ворота счастья,

Куда плывёт наш турпан.

О, Жанжуи, тёплые воды!

Если учесть, что сейчас шёл ноябрь, то водичка в реке действительно была ещё тёплой. Вон султанша с принцессой намедни ныряли, даром что неженки, и даже не кашлянули. А у нас дома купальный сезон закрывается в августе. В Нижнеуланске, поди, летом за плюс пятьдесят жмёт. Климат почище всякой Африки.

- Петь умею, - похвастался я и заголосил: «Жила да была молодая швея». Я выбрал «Швею» главным образом потому что она была длинной и можно было вопить её до самого завтрака.

Мой расчёт оказался верен: не пропел я и половины, как Ярз разрешил турпану принимать пищу. Все засуетились, забегали, занимая места возле котла. Но колесо не остановилось. Асхот отпустил на завтрак только часть крутильщиков, чтобы они потом сменили остальных.

Султанша с принцессой проплелись мимо меня со страшными рожами, направляясь к шалашам, и рыжая с ходу дёрнула меня за ухо:

- Мы ляжем в конуре Дадаила. Принесёшь нам еды в чистой посуде – отдельно мне и отдельно мамане, не забывай! Мы враги и из общей тарелки есть не станем. И неси побольше горячего чаю, слышишь, малый? Певец Карузо, ядунина фанера!

- Найди мне салфеток на компрессы! – скривилась султанша, хватаясь за спину. – Пожалуйста, Джапар! Я так беспомощна!

И они укостыляли как две черепахи, разбитые параличом, абсолютно не заботясь, как я буду выполнять их просьбу. Нет, вы полюбуйтесь на этих заноз! Я им и проводник, и нянька, и прачка, и официант. Как будто не было разговора, что Джапар отныне не камердинер и не элеваторский гезо!

Ярз категорически запретил мне разносить по шалашам еду и чай от общего котла.

- Жрите как все и не умничайте, - сказал он, едва я заикнулся о девчонках. – Кто хочет вместо завтрака поваляться в шалаше – милости просим, а к столу у нас дважды не приглашают, ведьма тебе в карман!

Я сходил к царицам и доложил обстановку.

- Тарелки здесь не в ходу, ни чистые, ни грязные. Всей посуды один котёл, прямо как у наездников на Главной башне. Едят из него руками. Чай по утрам ещё не поспел – каменный кувшин не прогрелся как следует. Салфетки на турпане изобретут лет через четыреста, не раньше. И вдобавок Ярз снова ругается.

- Этот турпан станет моей могилой! – пропищала из сена Оман-Хатым. – Ты можешь сказать хоть одну хорошую новость?

- Ага, - сказал я. – Колесо, которое вы так доблестно крутите, продвигает ящик примерно на версту в сутки. Так что приблизительно через неделю мы – ву а ля! – будем на суше.

Оман-Хатым не отозвалась, вероятно, упав в обморок. Зафанурат тоже была недалека от этого.

- Что-о?! Ты будешь всю неделю распевать песенки, а мы – крутить колесо? Да я тебе башку сверну, понял? Иди передай своему драному Ярзу, что если он не угомонится, я пригоню всех голубей с моей фабрики и они будут гадить в его ящик, пока он не затонет. Ты запомнил? Так и передай.

Я плюнул и поспешил к котлу – не пропадать же из-за них с голоду. Есть руками мне было не в новинку, элы тоже не всегда пользовались ложками, а без салфеток я и прежде прекрасно обходился, поэтому в вопросах приёма пищи по-речному я был своим в доску парнем.

Пшеничная каша с луком и жиром удалась Дадаилу на славу. И были вчерашние лепёшки, испечённые на камнях. Тайком от Ярза я урвал сколько-то штук и сунул их Дадаилу, попросив завернуть внутрь немного каши для умирающих августейших особ. Тот был человеком понятливым.

- Сделаем, - шепнул он, спрятав лепёшки под сусличью шапку. – Слушай, а где твоя рыженькая зубы потеряла?

Всё-то им объяснить надо! Мало того, что заплатили за проезд золотой короной, вертим колесо и помогаем готовить, так им ещё вдобавок интервью давай. Хуже Соньки Самоваровой, ей-богу.

- Выступали, - говорю. – На кондитерской фабрике. Заработали прорву конфет, она их стрескала, все зубы и выпали. А потом от избытка сладкого у Зафанурат случился сдвиг по фазе и она вообразила себя повелительницей фабрики. Ты что, жениться на ней собрался?

- На мордочку она ничего, - протянул Дадаил. – Но вторая красивше будет, и зубы на месте. Жалко, неразговорчивая какая-то. Опять же за спину хватается, может, там чирий вскочил? В погребе есть целебная трава едихар. Перемешать её с дёгтем и барсучьей желчью – вот тебе и мазь от ста недугов. Любую болячку сведёт.

- Ну так перемешай и помажь ей спину, - пошутил я без всякого умысла. – Заодно и разговоришь её, болезную. Вообще-то она ласковая, цветочки любит, стихи, игру на домбре и разное такое… Не женщина – клад.

Дадаил вихрем метнулся к погребу, преисполненный рвения, и загремел склянками, словно при смерти была его родная бабушка. Шуток не понимает, что ли? Я хотел его окликнуть, но передумал: в конце концов, а вдруг у Оман-Хатым и вправду чирий? Тогда трава едихар придётся кстати, то есть, надеюсь, не повредит при её нынешних физических нагрузках. Как ни крути, спина – дело серьёзное. И султан потом задаст мне нагоняй за то, что не заботился о повелительнице.

Завтрак первой смены кончился, она пошла менять вторую. Не в самых лестных выражениях Ярз поинтересовался, какого фига мои спутницы не у колеса, поскольку время вышло? Я ответил, что Дадаил готовит им целебную мазь, они появятся чуть позже, здоровые и весёлые, и ещё покажут всем класс, как вертеть колесо без дураков.

- Ведьма их побери вместе с Дадаилом, - сказал Ярз, вычищая кашу из бороды. – Жанжуи сегодня штормит, ветер встречный, да к тому же с мокрым снегом, а турпан плетётся что твоя хромая лошадь. Крутильщики уже свесили языки до самого речного дна. Положительно, это вы, чёртовы бродяги, наслали на нас несчастье. Если ветер усилится, мы вообще встанем… Асхот! Шустрей, шустрей там ходите, барзык киандула твою лень!

Колесо не замирало ни на миг. Деревенские менялись на ходу: одни выныривали наружу и шли к очагу, другие моментально занимали их места между спиц, подстраивались под монотонный шаг соседей. Шутники упирались в спицу спиной и шли задом наперёд, кто-то хозяйственный толкал спицу грудью, а сам в это время стругал деревяшку или катал шарики из глины. Женщины старались держаться кучкой, втихомолку судачили и даже умудрялись штопать детские одёжки, не сбиваясь с ритма. Колесо служило для деревни работой, клубом и зарядкой одновременно.

- А мотор поставить не пробовали? – спросил я. – Всё проще, чем сутками вручную вертеть…

- Зато не разжиреют. Грамотный нашёлся! – сказал Ярз. – Мотор шуметь будет, Большие люди далеко услышат... Может, нам ещё и флаг поднять?

- И где на него батареек напастись? – добавил Асхот. – Батарейки в Жанжуи не ловятся.

- Разрешите взглянуть на ваше колесо? - отважился я. – Не так давно я жил по соседству с ЯНДовцами из Десятой квартиры, а они механики и я немножко им помогал, и …

- Ясно! Сейчас ты наколдуешь нам пятьдесят крутильщиков! – оборвал Ярз. – Валяй колдуй, только чтобы были не такие дохлые как эти две, - он кивнул на шалаш, где отлёживались султанша с принцессой. – Разрешаю не только посмотреть, но и покрутить, если не надорвёшь себе пузо на первом же круге. И иди мыть котёл.

- Мыть котёл? – пробормотал я. – А Дадаил рассказывал, будто моет его раз в году.

Старейшину внезапно одолел приступ кашля – то ли от злости, то ли от смеха.

- Для вас мы сделали исключение, тушканы вы сухопутные!... Грух-грух! Нашёл… грух! … наставника: Дадаил! Он вон вчера сказал: дескать, в колодец живая русалка заплыла, так Асхот полдня туда нырял. Грух! Верно, Асхот?

- Это Рустам полдня нырял, - возразил обиженный джигит. – А я всего три разика ненадолго.

Турпан закачало от бурного хохота. Я воспользовался паузой, пока Ярз не погнал меня драить котёл, и быстренько заполз под колесо, установленное на уровне груди взрослого человека.

Схема была проста как мухобойка: сидящее на оси колесо напрямую соединялось гибким стальным тросиком с подводным винтом – обычным пропеллером, снятым с бытового вентилятора. Вращаешь колесо – вращается гребной винт. Казалось бы, что тут можно ещё придумать?

Я посмотрел на мальчишку, играющего с шестерёнкой. Парнишка от нечего делать запускал её как юлу. В уме у меня забрезжила догадка, не зря же я водил знакомство с ЯНДовцами.

- Ярз-ата, а у вас на турпане есть ещё такие штуки? – я указал на зубчатое колёсико.

- Вроде были, в хламе валяются, - сказал стоящий рядом со мной плотник Шаалак – немолодой коренастый мужчина. – Айда покажу.

В куче разнообразного мусора отыскался целый блок шестерён. По-моему, раньше это был механизм от заводной игрушечной машинки. В нашем грузовике «Удаве» стоит точно такой же. Одной шестерни в связке не хватало. Я попросил у мальчишки его «юлу» и вставил на место. Подошла! Крутанул вал – замелькали зубцы, система пришла в движение.

- Эврика! Вам нужна зубчатая передача, – заявил я. – По-научному - редуктор. Тогда крутящий момент будет передаваться не один к одному, а один к двум или даже к трём.

По лицам жителей турпана было ясно, что они ничегошеньки не поняли. Они взирали на меня снисходительно и посмеивались, как делают все тёмные люди при встрече с гением. Я набросал чертёж на земле, хотя и без того был убеждён, что прав.

- Значит, так. Нам понадобится ещё одна шестерня на колёсный вал. Она будет передавать вращение на блок, а на выходе мы будем иметь увеличенное число оборотов. И глядишь, обойдёмся без пятидесяти новых крутильщиков.

Старейшина недоверчиво покачал головой, но бросил Шаалаку, чтобы пошарил по закромам и поискал всё, что мне потребуется, если это не выходит за рамки разумного.

- Сделать шестерёнку? Круг, похожий на солнце, которым играют мальчишки? – Шаалак достал из-за кушака топорик и что-то прикинул. – Пожалуй, я смогу такое вырезать, но это займёт времени до обеда.

- Слышал, мальчишка? – Ярз предупредительно поднял вверх заскорузлый палец. – Из-за тебя я отрываю от колеса лишнего человека. Если твоя затея пойдёт прахом… молись своему факирскому богу!

Обнадёжил, нечего сказать. Я чуть не пожалел, что влез в это дело.

Мы пошли в мастерскую Шаалака, подобрали подходящий деревянный кругляш и начали его обрабатывать, когда в шалаше раздался истошный вопль Оман-Хатым. Потом чмокнула звучная оплеуха и оттуда бочком-бочком выпятился сконфуженный Дадаил. Носитель ястребиного носа потирал щёку с отпечатком горящей ладони и оправдывался:

- Я же только просил показать, где у тебя чирий, а ты – драться…

- На шее у тебя чирий! Большой такой, с голову размером! – бушевала султанша. – Вот и мажь его, пока не рассосётся. Хам! Наглец! Фарисей! О, моя спина!... Я умираю, я султанша!

- Нет, ведьма меня возьми, - пророкотал Ярз. – Хорошо что я взял их на турпан. По крайней мере, колесо крутить не скучно. Одна величает себя принцессой, вторая замахнулась сразу на султаншу… Джапар, а ты случайно не падишах?

- Упаси аллах! – искренне воскликнул я.

- Жаль. Был бы полный комплект.

- А если бы здесь был их четвёртый, Реквизит? – смеясь спросил Асхот.

Старейшина в притворном страхе закрыл руками патлатую голову.

 - Я бы нырнул в колодец и носа бы не высовывал! С меня трёх чокнутых факиров довольно.



Резка зубьев в деревянном кругляше требовала почти ювелирной точности, несколько заготовок раскололись, однако плотник Шаалак был искусен и терпелив, и к обеду мы управились. Ярз скептически наблюдал, как мы прокаливаем деревянную шестерёнку на огне, хмыкал и поминал ведьму каждые пять минут. Зафанурат с Оман-Хатым месили грязь вокруг колеса среди остальных крутильщиков и были злы на меня, на Дадаила и на весь белый свет.

Настал ответственный момент. Турпан поставили на якорь. Колесо осторожно сняли со шпенька. Раскопали соединение шпенька с тросом, спрятанное в земле. Под моим руководством Шаалак, Дадаил и Асхот нанизали на ось самодельную шестерню, подбили её шпонкой. Рядом надёжно приткнули зубчатый механизм, совместили все зубцы и подсоединили трос от винта к выходному валу. Закопали, плотно утрамбовали мою конструкцию и вернули колесо на законное место.

Ярз лично взялся за колёсные спицы, приналёг вместе со всеми, и они завертели колесо как сумасшедшие. Ура! Мои шестерёнки кружились тоже! По мерной дрожи судна я понял, что винт заработал и взбивает воду лопастями гораздо быстрее чем прежде. Но почему нас так трясёт?

- Стой, бараны! Разогнались. А якорь поднять? - захохотали с мостика.
 
Тьфу! Ну конечно, мы же на якоре! Сверху уже мчался помощник рулевого, вперёдсмотрящий. Махал шапкой на бегу.

- Чуть якорный канат не оборвали! Но вы видели, как турпан прыгнул вперёд? Ого-го! Куда там арабскому скакуну!

- Добро, клянусь ведьминой пяткой! – Ярз впервые посмотрел на меня с уважением. – Якорь поднять! Кру-ти! Навались!

Турпан резко набрал ход. На мостике кинули в воду лаг и доложили: скорость плавучей деревни возросла едва не втрое. Старейшина не выдержал, побежал мерить сам, носился по мостику, зачем-то опускал лаг в разных местах и ершил бороду. Потом пустился в пляс и ещё долго не мог утихомириться.

- Вай-вай, как же так? Четыре дюжины глупых ишаков годами толкутся у этого колеса, я сам вырос на турпане, исходил Жанжуи вдоль и поперёк, а один мальчишка-факир воткнул в колесо детскую игрушку – и мы вдруг полетели как птицы! Вой-тах наятулла, качо-качо-качо аина зелла! – пропел он от избытка чувств. – Дадаил! Сегодня вечером закатишь нам королевский пир, какого ещё не знали люди реки! Джапару – почётное место, всё самое лучшее из погреба и отдельную чашку. Халву любишь, Джапар? Есть у нас и мёд, и халва, кушай, гость дорогой.

- Три версты в сутки! -  с благоговением сказал Асхот. – Три, а не одна. Так ведь мы уже послезавтра…. Или даже завтра к ночи будем входить в порт Ташга-абзы!

- Да живёт Джапар вечно! – крикнул Дадаил и все подхватили – да живёт Джапар вечно!

Я застеснялся: именно так элы кричали своему султану, а я-то разве султан? Всего-навсего бежавший из дома воздухонавт и бывший дворцовый гезо. Но всё равно приятно. Мне захотелось срочно изобрести ещё что-нибудь. 

- Вам бы ещё волнорез спереди смастерить, - скромно заметил я. – Есть такая штука - аэродинамика, то есть обтекаемость, - а вы тратите уйму энергии, чтобы таранить воду тупым концом ящика! Жаль, пристроить к турпану нос можно только на стоянке. Нужны доски и гвозди.

- Шаалак, запиши совет мудрейшего! «Аэродинамика»… чудо, а не слово! Внукам передашь.

- А ещё у вас ступица давно не мазана. Крутится туго, со скрипом, как старая кофемолка.

- Да кто её мазал в этой жизни? – весело удивился Ярз. – Дадаил, покусай тебя ведьма! Бросай варить свой суп, неси сюда дёгтя, жиру, сала – чем там мажут эти шайтанские ступицы?

Полведёрка дёгтя, вылитого на ось, довершили картину: колесо перестало скрипеть и хлябать, пошло плавно, без рывков. Крутильщики засмеялись от радости и сменили свой понурый шаг почти на бег, показывая как легко стало крутить. Мои девки тут же ловко ускользнули в сторонку, видимо, решив, что стали почётными гостями наравне со мной. Подобревший Ярз совершенно не обращал на них внимания, и вскоре они убрались в шалаш – накопить сил перед обедом. Небось, в мыслях они уже предвкушали как завтра войдут в город и улягутся на мягкие постели каждая в своём дворце.

Чего скрывать, я немножко гордился собственной находчивостью. Дела наши пошли на лад и Ярз перестал относиться к нам как к бесполезному грузу. Он спросил:

- Отныне, факир Джапар, ты навеки лучший гурнах моего турпана! Всем накажу, чтоб обращались к тебе с должным почтением. Как следует называть тебя теперь? Заклинатель колеса?

Я брякнул полушутя:

- Зовите меня Инженер-ата… если вам нетрудно запомнить.

Ярз пообещал, что все уже запомнили, а кто по глупости перепутает – получит от него отменного пинка. И пообещал вдобавок, что когда у Асхота через месяц родится ребёнок, его назовут в мою честь.

- Инженер-Асхот-ата, вай-вай-вай! Звучит слаще шербета, верно?

После обеда я с удовольствием предавался блаженному безделью, болтая с Дадаилом обо всяких пустяках, и нашёл в турпанском поваре весьма незаурядного собеседника. Мы с ним сидели на крышке погреба и он расписывал мне все прелести речной жизни.

- Плавучая деревня, друг мой Джапар, - Дадаил многозначительно теребил птичий нос. – Что есть плавучая деревня? Это как мелодия, понимаешь? Это кусочек мира, где люди живут по своим законам, и над ними нет никого кроме неба. Здесь каждый занимает надлежащее ему место, а не мечется аки петух на сеновале. Турпан – это философия, если тебе угодно. Ярз, конечно, строг, но его можно понять. Он спешит поставить деревню на зимовье, посему и загоняет крутильщиков до седьмого пота. Летом же у нас чистая благодать, а лето в наших краях начинается в середине марта.

- Марта? – ахнул я. – У нас и в мае снег выпадает.

- В начале лета мы порой спускаемся до самого Аршарира, кочуем по заводям и мелким рекам. Какой там песок, какие девушки! Твоя Оман-Хатым тоже хороша, но её так мало, а девушек так много, что я готов разорваться на тысячу частей и подарить каждой из них по ломтику себя. Пусть вденут меня в цепочку и носят на шее как талисман.

Я представил, как у меня на шее висит кусочек носатого Дадаила в облезлой сусличьей шапке, и порадовался, что я не девушка.

- Кем я был, живя на суше? – продолжал Дадаил, угощая меня вяленой дыней. – Меня много где носило. Вообще-то я швеец по рождению…

- Вот так встреча! – засмеялся я. – Выходит, ты бывший подданный Эльдара?

- Я только родился на швейной фабрике, - уточнил Дадаил. – Потом мои родители пошли искать лучшей доли. Мы жили там и сям, а к моему совершеннолетию прибились к речному порту.

- Ага. И оттуда ты перешёл на турпан?

 - О нет, Джапар. У меня было много приключений. Под давлением обстоятельств я ушёл из порта в подземное братство.

- Подземное? Расскажи, Дадаил, страсть как интересно! Где живёт это братство? Они роют норы как кроты?

- Зачем рыть? Ты знаешь, что под этим городом лежит целая сеть очистительных труб и тоннелей? Братство скрывается там, да! В самом Нижнеуланске жить невозможно. Все уголки поделены на ханства, княжества, султанаты. Наки, элы, речканы… В бетонных домах – ни единой дырочки, полы всегда выметены, в каждой семье Больших людей по восемьдесят восемь глазастых детей, лезущих куда надо и не надо. Бедному крохотульчику не то что голову приклонить – поесть толком негде. Доверься моему опыту, Джапар, в кишлаке на окраине или под землёй жить намного сытнее и спокойнее, чем в городе. В городах никакого порядка. Крохотульчики предпочитают уходить в глубины.

«Или забираться повыше», - подумал я, вспомнив тридцатипятиметровые бункеры элеватора.

- И как оно в подземном братстве, Дадаил? Понравилось?
 
- В целом неплохо, если не считать отсутствия солнца и свежего воздуха. Запахи там оставляют желать лучшего. Под землю идут все городские стоки и нечистоты. Зато там же проложены городские коммуникации. Водопровод, электрические кабели, газ, теплоцентрали – всё есть.

- Стало быть, вода и освещение имеются. А как насчёт провизии?

- Любой магазин к твоим услугам. Ты видал магазины, где бы не было труб и канализации?

За всю жизнь я бывал от силы в паре-тройке магазинов и попадал в них с поверхности земли, а не из-под неё. Слово «канализация» мне никогда не нравилось.

- Вот так и проникают, через низ, по фановым трубам. Я и сам ходил, вернее,  плавал, - сказал Дадаил с каменной миной. - А дышал воздухом из резинового пузыря.

Плавать по канализационным трубам?! Спаси меня Призрак Иохим! Я непроизвольно отодвинулся, словно Дадаил только что на моих глазах вылез из сливной трубы с резиновым пузырём возле рта. Мне показалось, что от фуфайки повара прошёл неприятный запашок.

- Не очень-то здорово в вашем подземном братстве, - поёжился я. - Даром мне не надо ваших подземелий. А как же вы потом утаскивали магазинную добычу?

- Совсем простое дело! – сказал Дадаил. – Бросаешь всю поживу в унитаз, нажимаешь на кнопку слива – и бултых! А на другом конце её уже ловят.
 
Я вскочил с крышки, я почувствовал, что меня сейчас затошнит.

- Милый Дадаил! Я, конечно, не чистоплюй, но если ты расскажешь ещё что-нибудь  о подземных добытчиках, мой обед окажется за бортом! Уже подступает…

- Да ладно тебе, - Дадаил флегматично взял следующий кусок дыни. – Держи свой обед на месте, это был образец подземного юмора. Про унитаз я пошутил, и про плаванье в трубах тоже. Братство ходит на промысел вдоль инженерных коммуникаций, потому что в стенах рядом с трубами обязательно остаются щели. Дураки мы, что ли, в дерьме купаться? Съешь ещё дыньки?

- Позже, Дадаил, - я помялся и осторожно уселся обратно. – А почему ты всё-таки ушёл оттуда?

- Там живут люди без фантазии, понимаешь? Им неведома радость простора, они избегают выходить наружу. Нет ни зимы, ни лета, вокруг постоянно что-то булькает, шумит и подгнивает. Постоянная сырая духота. О том, что в городе идёт дождь, догадываешься только когда тоннели заполняет бушующий грязный поток. Нижние ярусы, куда стекают жидкие отходы, кишат крысами. Они рождаются и вырастают слепыми, зато нюх лучше собачьего. Подземцы годами воюют с ними, обороняя свои территории. Словом, хватает и плохого и хорошего, как везде. Но я не жалею, что оттуда выбрался.

Я бы тоже не пожалел, пожалуй. Подумать только – под Нижнеуланском существует свой странный мир! Конечно, мы и сами живём в самых потаённых уголках домов, при электрическом свете, и наша Главная дорога – не что иное как тоннель в глухой стене, но это лишь стандартная предосторожность крохотульчиков. Мы сколько влезет гуляем по крыше под открытым небом, бегаем по скверу, зимой копаем норки и лабиринты, путешествуем на воздушных шарах, наконец, а тут – такая тоска… Вонь, крысы и темнота.

- Почему же они все не уйдут оттуда, Дадаил? Вон Темиртах живёт среди поля и счастлив. Собирает цветы, охотится на сусликов, катается на лодке и пускает в дом странников. Каждый день дышит полной грудью. На кой нужны вода, газ и электричество, если нет травы и солнца?

- Ты опять ничего не понял, несмышлёныш-факир. Внизу жить свободнее, там нет королей и султанов. К тому же большинство подземцев родилось там. Им будет трудно привыкнуть к городу. Подземным жителям проще сразиться с дикой крысой, чем выйти погулять на солнышке, они панически боятся открытых мест. Другие нравы, другой уклад. Я просуществовал в подземном братстве семь с половиной месяцев, пока не улеглась одна передряга, и понял, что скоро свихнусь. Вышел из подземелья и попросился на турпан к Ярзу. Теперь хожу с ним второй год, варю похлёбку, пеку лепёшки.

- Кстати, о похлёбке. Ты шикарно стряпаешь, Дадаил. Честное слово, не хуже нашей Юльки получается!

Дадаил понизил голос и сказал почти шёпотом:
 
- Это тайна, о которой знает только Ярз. Но когда-то я кухарничал при дворе самого Ташга-абзы.

От признания носатого повара я едва не свалился в погреб.

- Вот так номер! Ты был поваром короля речного порта?
 
- Тсс-сс, Джапар. Конечно, я был не шеф-поваром, а всего лишь третьим помощником по горячим блюдам, но факт есть факт: я работал на королевской кухне.

- Отчего же ты ушёл с выгодной и сытой должности? Какая передряга там началась?

- Началась обычная делёжка трона. Наипервейший визирь Юсуп стал подкупать меня, чтобы я подсыпал яду королю. Борьба за корону и прочее.

- Глупость несусветная в вашем Нижнеуланске! Нисколько мирно не сидится, - поморщился я. - Между наками и элами то война, то любовь, в речном порту королей травят...

- А где не так?

- Да есть на свете города… Слушай, разве у Ташга-абзы нету пробователей дворцовой пищи? Например, у Эльдара на элеваторе есть специальные люди - Мутгаз и Гелай.

- Для бродячего факира ты неплохо осведомлён о свите султана Эльдара, - подметил Дадаил.

Я виновато захлопнул рот. Ох, боюсь, по пути к городу я выболтаю все свои секреты до единого!

- Не тушуйся, Джапар, я сам беглый, - дружески улыбнулся Дадаил. – Так вот, пробователи блюд у речного короля есть, но их тоже можно подкупить и всё будет шито-крыто. Суть в том, что я не стал ничего подсыпать королю, а взял ноги в руки и удрал. Да! Не то чтобы я любил этого речного проходимца, душой за него радел. Я подумал: откажусь от предложения Юсупа - он мне потом припомнит. А если соглашусь участвовать, но короля недотравят – Ташга-абзы пустит меня в расход вместе с остальными. Оба варианта мне не нравились. И я тихо, без скандала, смылся в подземелье, а потом подался к Ярзу на турпан. Отныне дворцы – не моя стихия. Зато готовить там научился.

- Но Ташга-абзы без тебя всё-таки не отравили?

- Нет. Заговор был раскрыт, король посрубал лишние головы, в том числе двум поварам, пробователю блюд и самому визирю Юсупу. Я улепетнул вовремя. До чего мы дошли, даже правителя не могут отравить как следует.

- Ярз не выдаст тебя королю? Ведь ты сбежал прямо перед покушением, а это подозрительно.

- Старина Ярз надёжный мореход. Он плевал на всё, что происходит за пределами турпана и вообще не жалует всю эту дворцовую канитель. Речные жители – народ наполовину независимый. На турпанах кто только не скрывается, поверь мне.

- А что за дворец у короля речканов? Большой? Красивый?

Дадаил фыркнул.

- «Красивый»! Человеческий язык слишком скуден, чтобы описать его великолепие. Во-первых, у него три или четыре дворца в портовых доках, и он вроде бы уже строит пятый. Во-вторых, даже слуги  у него едят из посуды, отделанной лучшими резцами Нижнеуланска. Ташга-абзы содержит уйму молодых жён и они ни в чём не знают отказа. Тьма-тьмущая рабочих, солдат и шпионов. Король знает, откуда приходит в порт то или иное судно, что на нём везут и куда выгружают. Он дьявольски богат, факир Джапар. Даже не облагает данью местные турпаны, когда они причаливают в порту и ведут между собой таджерат – обменную торговлю. Ты не поверишь, но ходит слух, что недавно у Ташга-абзы появился свой летательный аппарат. Это тебе не задрипанный голубь, которого умучишься дрессировать, а потом его шарахнут стрелой в первом же бою – и начинай сначала. А ещё у короля речканов есть подводная лодка. Её я видел сам и даже плавал на ней поваром.

- Летательным аппаратом нас не удивишь, - отозвался я тоном заправского пилота. – Вот субмарина – это круто, если не врёшь.

- Клянусь турпанским колесом! Огромная лодка почти метровой длины, и называется она «Гульнара» - по имени любимой жены короля. Он обожает водные прогулки.

Я решил, что ястребоносый всё равно немного подзагнул: откуда у крохотульчиков подводная лодка? Может быть, пластмассовое игрушечное судёнышко, похожее на субмарину? Однако не стал перебивать, чтоб не обидеть.

Вскоре Дадаил разделался с несметными богатствами речного властителя и вернулся к быту жителей турпана. Поведал, что основным промыслом плавучей деревушки являются рыбалка, сбор съедобных водорослей и поиск  утерянных вещей в припортовых водах. По мере надобности турпан меняет добычу у береговых крохотульчиков на мясо, сладости, специи и прочее. Земля, которой засыпан ящик, тоже не пропадает вхолостую: её каждую весну засевают морковью, горохом или луком, и когда овощи разрастаются, внутренность турпана напоминает джунгли, и хижины стоят как бы в лесу. В самое засушливое лето здесь ничего не нужно поливать, поскольку ящик находится в реке и земля берёт в себя влаги сколько нужно. Всходы вымахивают как на дрожжах. Если вырастишь пяток морковок, пятнадцать луковиц, немного гороха и зелени – ещё и на продажу останется.

Дадаил так забавно рассказывал, что мне тоже загорелось поплавать на турпане лето-другое, поглазеть на эту красоту. Хотя… если изо дня в день крутить колесо под присмотром Ярза, на природу не больно-то поглазеешь. Нет, путешествия без мотора не по мне.

Пирушка под вечер была сногсшибательная, Ярз не обманул. Свежая рыба в уксусе, фаршированная рыба с чесноком и рисом, запечённая рыба в глине, отдельно солёная икра, заготовленная с весны, пирожки с мясом «кечоран» (лошадиное копыто), с которых капает жирная подливка, слоёные хлебцы «трегуш» с тёртым сыром – долго можно перечислять. Не позабыли мёд, халву, корчагу терпкого речного вина. По настоянию Ярза, желавшего во что бы то ни стало выпить с Инженером-ата, мне налили несколько капель на дно пиалы и разбавили кипячёной водой.

Судя по радостным лицам жителей, прижимистый старейшина нечасто выкатывал роскошный стол. Дадаил едва смог управиться, стряпая гору угощений, ему выделили в помощь двух женщин. Мальчишки развели сразу три костра. На каждом что-то жарилось, брызгалось и плюхалось. Взмокший Дадаил метался от жаровни к жаровне, подгонял помощниц (по его утверждению – полных кулинарных профанок), бил себя в грудь, отбирал, показывал как резать рыбу и лепить пирожки, обжигался, ругался, дул на пальцы. Только и было слышно:

- Это по-твоему называется подливка? Это канифоль в бракованном скипидаре! Давай сюда половник…

- Ты, вероятно, думаешь, что твою лепнину можно принять за «трегуш»? Ошибаешься. Это есть кусок прошлогоднего ишачьего навоза, да простят мне ишаки такое сравнение. Кто научил тебя лить в тесто столько воды? Почему мало соли? Отойди, не мешайся.

- Кто печёт рыбу на сильном огне? Долой с глаз моих. Пусть на таком огне тебя поджарит шайтан на том свете. Ну чего ты хихикаешь, чудо? Ярз поснимает нам головы за порчу продуктов раньше, чем ты трижды скажешь «мамочки!» Вот тогда и похихикаем.

В общем, всё обошлось и головы ни с кого не поснимали, потому что получилось вкусно. Даже за обжорством жители не забывали о своём священном колесе: дежурная смена прилежно вращала спицы, на бегу жуя захваченные с дастархана лакомства. Султанша с принцессой сидели на отшибе, но не отставали от других пирующих, лопали за милую душу. Заброшенные в глушь, среди чужих людей, женщины поневоле тянулись друг к другу. При этом цацы старались не вцепиться вместе в один и тот же кусок: им до сих пор претило «преломить хлеб дружбы», хоть они и пролежали бок о бок весь день, и даже изредка разговаривали.

Позже Оман-Хатым не преминула заметить:

- До чего мы опустились! Вынуждены питаться едой для бедняков, какой срам! Где мой дворец, мой повар и служанка? Джапар, немедленно приделай к колесу ещё что-нибудь, я хочу проснуться уже дома.
 
Разумеется, свою тираду она произносила тайком от Ярза. Старейшина всыпал бы ей таких «дворцов», что колесо бы раем показалось. Ястребоносый Дадаил, сменивший по случаю праздника фуфайку на приличный халат, сидел подбоченясь подле султанши, услужливо предлагал ей отведать того-сего и травил разные истории так, что соседи ухохатывались. Оман-Хатым смотрела на него весьма сердито, не забыв про случай с «чирием», но помалкивала. А Дадаил придвигался всё ближе и ближе, пока не упёрся в султаншу коленом.

Рыжая принцесса махом раскусила его манёвр.

- Гы-гы, малый! А нашу маманю-то кадрят! Во ягунина конина.

Тут и я допёр, что носатый повар-балагур ухаживает за нашей ведьмочкой, и мне стало смешно. Дадаил же плёл свои небылицы и трепал, что в бытность поваром в речном порту по нему усыхал весь королевский гарем, и ещё порядком чего нагромоздил, а потом возьми и ляпни, что его шалаш тоскует без женской руки.

Султанша поглядела на него так, что смогла бы заморозить всю реку от берега до берега, зато Зафанурат заржала как припадочная.

- Ох и силён жених, маманя! Соглашайся давай, ближе к хавчику! И котёл вместо брачного ложа!

Оман-Хатым пробуравила Дадаила глазами до самых печёнок и говорит:
 
- Ты что же, хочешь, чтобы я поселилась в твоей лачуге из гнилой соломы? – вежливо так спросила.

- Да оно бы не помешало, - согласился Дадаил, не чувствуя, что тучи сгущаются. – И калым отдам, и всё как полагается. Бросайте, мадам, свою бродячую факирскую житуху. Что за радость: переходы, переезды, перелёты…

- Та-а-ак… - сказала Оман-Хатым. – И что дальше?  Заканчивай свою мысль.

Дадаил нагнулся и что-то шепнул ей на ухо.

- Больше двух – говорят вслух. Здесь все свои, поцарапай меня ведьма! – подбодрил Ярз.

Султанша подскочила как на пружине. Дадаил едва успел увернуться от новой оплеухи и спрятаться за котлом, а вслед ему полетели плошка с рыбой, его собственная шапка и кувшин с вином.

- Вот это перебор, - проворчал Асхот, ловя кувшин на лету. – У нас тут не винно-водочная фабрика, чтоб добро разливать! Мои поздравления, Дадаил! Не женщина - огонь!

- Спасибо, - донеслось из-за котла.

Не найдя чем бы ещё швырнуть, покрасневшая султанша погналась за Дадаилом по всему турпану, и про поясницу забыла.

- Да ты знаешь кто мой муж? Гнусное отродье! Подлец! Нечестивец!

- Твой муж - подлец и нечестивец? В топку его! – засмеялись у дастархана. – Иди за Дадаила, не прогадаешь!

- Не муж подлец, а ваш урод!

- Кретин шнобелястый! – добавила рыжая, заходясь от восторга. Турпан свистел и улюлюкал – забава подоспела к самому разгару гулянья.
 
- Нос – украшение джигита! – обиженно отвечал Дадаил. – С остальным так и быть, соглашусь. Только не сердись, моя лапонька.

Он нарочно петлял между хижинами, путался в халате, притворялся будто бежит со всех сил, чтобы потешить односельчан. Султанша пыталась его схватить, но каждый раз ловила воздух – якобы неуклюжий Дадаил был неуловим и проворен как волчок.

- Лапонька? – ярилась Оман-Хатым, потрясая кулачками. – На колени, бесстыжий! Я покажу тебе лапоньку, я… я…

- Японский хрен! – подсказывала Зафанурат.

- Сей минут становлюсь на колени, солнышко моё! – говорил Дадаил, продолжая бежать.

- Я тебе дам «солнышко»! – орала Оман-Хатым и таранила шалаши насквозь, не разбирая дороги.

- Уха-ха! Вай-вай-вай! – зрители бесновались, свистели в глиняные дудки и били в ладоши. Всем было очень весело, только бедная султанша свирепела пуще прежнего.

- «Золотце»! – возмущалась она, колотя Дадаила половником по спине. – Я госпожа элеватора, а не бродячая девка! Моему сыну столько же лет, сколько тебе!

Это она сгоряча ляпнула, потому что турпанский повар был всяко старше её Гаира. Дадаил даже замер с перепугу.

- Что ты говоришь, свет моих очей? Мне скоро стукнет сорок. Хочешь сказать, тебе уже шестьдесят?

Зафанурат так и ткнулась башкой в блюдо.

- Ой не могу! Ой держите! А ты ништяк сохранилась, маманя!

Сватовство Дадаила закончилось тем, что султанша загнала его под колесо, обрушила ему на голову все ругательства, которые знала (принцесса охотно добавляла к ним новые) и удалилась прочь, не слушая ничьих выкриков. Жители сетовали, что на столах сегодня как раз тьма еды, и можно было бы заодно отпраздновать свадебный той, жаль, невеста Дадаилу попалась староватая и нервная.

Потом пирушка пошла своим чередом, несколько человек притащили музыкальные инструменты: бубны, свистульки, колотушки и палки с натянутыми струнами, издававшими при игре расстроенное дребезжание. Жители вызвали из толпы какого-то древнего старика – спеца по ихним песням, - и он начал петь, а другие – хлопать, тренькать и подвывать кто во что горазд.

От остывающих костров шло приятное обволакивающее тепло, отблески огня падали на грубые лица речных людей и как бы смягчали их, пряча лишние шрамы и складки. Те, кому не хотелось петь, болтали о своём, передавая друг другу винный сосуд и утирая рукавами губы. Ярз столько раз торжественно поднимал тост за моё здоровье, что под конец возложил командование на Асхота и пошатываясь ушёл придавить клопа.

- Завтра, ведьма меня подери, завтра мы будем пить вино уже в речном порту, где нас ждёт тёплое зимовье, - пробурчал он, укладываясь в шалаше поудобнее, и тут же захрапел как мамонт.

Приковылял ничуть не смущённый неудачей Дадаил, подсел ко мне и сказал:

- Я, знаешь ли, немного врачую, да! Имел немало благодарностей при дворе, и вот что я тебе советую, брат мой Джапар.  У этой твоей султанши нервишки пошаливают… Не спорь, глаз мой верный.

- Я и не спорю. Сегодня они хоть отъелись и отдохнули, а вчера вообще обе были психованные.

- Я тебе дам порошку травы едихар, уговоришь её выпить на ночь, хорошо? Только не говори, что от меня, а то рассердится и выплеснет. Жалко, лекарство редкое. Гляди: насыплешь ей вот столечко в питьё или во что хочешь. И что мы имеем потом? Здоровый и глубокий сон. Наутро горы своротишь, уж я-то знаю. Возьмёшь?

- Давай сразу на двоих, - сказал я. – Может, и рыжую напоить придётся.

- Подставляй карман! – обрадовался повар и щедро отвалил мне горсть пахнущего степью порошка. – Отравиться им нельзя, просто выпил и баиньки. Сильнодействующий очень, понимаешь? Восстанавливает душевные силы и всё такое. Тут вам троим на неделю пить хватит. Курс лечения, так сказать. А то твои дамы больно уж злы и измотанны… У неё правда такой взрослый сын?

- Гаир-то? Да лет восемнадцать ему. Вон к рыжей козявке сватается.
 
- Ну, если сыну восемнадцать, то она ещё ого-го девица. Я же вижу, что молодая, бальзаковская дамочка. Резвенькая.

- Куда уж резвей, - я заколол карман со снадобьем соломинкой. – Это только в походе дохнут на каждом шагу, а у стола проворны как макаки. Ладно, подсыплю им в чай и сам хоть ночку спокойно посплю.

Знал бы я, как в ближайшее время пригодится мне порошок травы едихар! Попросил бы побольше.


                ***


Следующий день проходил без тревог и скандалов. Жители накручивали свежесмазанное и ускоренное колесо, Ярз возился в погребе, Дадаил варил похлёбку с сушёными томатами и мясом выдры, и оказывал султанше мелкие знаки внимания. Та угрюмо отмахивалась, Зафанурат зубоскалила. За ночь сеть над турпаном покрыло тонким слоем снега или инея, но к полудню всё растопило и стало даже жарко.

Я подумал, что дома у нас уже давно стоит минус, Юлька гоняет обогреватели, мальчишки в сквере катаются по мёрзлому насту и ночью играют на лужах в хоккей. Кто-нибудь обязательно провалится и получит взбучку от родителей, скорее всего – Женька Самоваров, он самый толстый. Надеюсь, наши обыгрывают команду «верхних» всухую, правда, без нападающего-Мишки сухая вряд ли выйдет. Вместо него нападающим, наверное, Капитан, удар у него классный, позавидуешь. «Верхних» без Стёпки теперь восемь мальчишек, а наших «низовых» тоже восемь, если вместе с Капитаном. В драках «этаж на этаж» он не участвует, а вот в хоккей не откажется.

От хоккейных дум меня отвлёк Ярз:

- Инженер-ата? Мы вот с Асхотом побились об заклад, что ты сумеешь заколдовать зубчатые круги так, что турпан пойдёт ещё быстрее. Я говорю – да, Асхот говорит – нет. Кто прав?

Ну, спорщики нашлись! Благодаря моему редуктору скорость без того выросла втрое, а им и этого мало. Погонять захотелось?

- Быстрее нельзя, - важно сказал я. – Прогневим аллаха.

Более убедительного аргумента я найти бы не смог. Старейшина враз отвязался и запрепирался с Асхотом, кто же из них всё-таки выиграл?

- Видишь, Инженер-Джапар может заколдовать круги, но аллах не простит нам подобной дерзости…

- Значит, не может! – пожимал плечами Асхот. – Выигрыш давай, раз продул!

Я бы, конечно, попросил Шаалака вытесать шестерёнку любого диаметра, только не обрадуются, когда турпан течением сносить начнёт. Скорость как-то связана с мощностью, это я смутно помнил из ЯНДовских рассказов. Если увеличить одно, то другое непременно упадёт. Но перед Ярзом надёжнее на аллаха сослаться, в физике он ничего не понимает.

В середине дня мы выловили из реки плывущую рваную тряпку, потом рейку с торчащим в ней гвоздём. Все были довольны, словно поймали мешок серебряных слитков, и Ярз во всеуслышание заявил, что Инженер-ата начал приносить турпану удачу. Тряпку – рваную майку – высушили у огня и отдали на хранение портному Бехаму, а рейку вместе с гвоздём убрали на хранение к плотнику – сгодится на ремонт ящика.

Больше ничего не случилось и поздно вечером мы бросили якорь в Нижнеуланском порту, метрах в десяти от пирса. Султанша с принцессой, естественно, разнылись: долгожданный город рядом, а сойти на берег нельзя?

Не вдаваясь в объяснения, Ярз посоветовал им заткнуться и не учить его входить в порт, где существуют свои порядки. Тогда девицы кинулись ко мне. Всю дорогу помыкали бедным гезо без зазрения совести, а тут стали вдруг ласковыми и обходительными - не узнать.

- Джапарчик, котёночек, горошинка наша, попроси у этого хама лодку или что-нибудь ещё? Ты же теперь в почёте, он не откажет. А мы тебя дома отблагодарим по-царски!

Плевать я хотел на ихние благодарности с верхушки мечети, но к старейшине подошёл: мне и самому надо было в город, как вы понимаете. Со мною Ярз разговаривал намного вежливей, это верно.

- Куда вы несётесь, Инженер-ата? Плов у вас там остывает, что ли? Весь турпан полюбил вас как родных, я даже не заставляю твоих зазнаек вертеть колесо, а вы брезгуете нашим гостеприимством?

Я заверил Ярза, что ни в коем разе не брезгуем, но до больших холодов и нам надо пристроиться в тёплое место, и нас уже ждут с факирским гала-концертом все крохотульчики города. Все билеты раскуплены на месяц вперёд!

- Входящим в порт сперва полагается представиться королю, пресветлому Ташга-абзы, - проворчал Ярз. – Согласно этикету требуется испросить у него разрешения причалить, таковы порядки. Я бороздил Жанжуи, когда тебя ещё в помине не было, Инженер-ата. Впрочем, воля ваша. Можете сойти хоть сейчас, но на пирсе вас всё равно задержат королевские летучие патрули и доставят во дворец, а там не обижайтесь. К чужим речканы относятся строго, в город вас не выпустят. Съезжу, представлюсь и выведу вас сам, клянусь ведьминой метлой… А на турпане остаться не хочешь?

Я тактично отказался – некогда! Помимо концертов меня ждут друзья, которых надо выручить.

Ярз не настаивал. Он предложил мне прокатиться с ним и засвидетельствовать своё почтение пресветлому речному королю, но я и это отверг. Хватит с меня султанов, принцесс и королей, не маленький, да ещё чего доброго, опять придётся вползать к нему на четвереньках, как к Эльдару. Нет, мы уж как-нибудь на турпане перекурим это дело! И я сказал:

- Я не чувствую себя готовым к встрече с пресветлым властителем реки и порта! Передайте мой привет Ташга-абзы и кланяйтесь в пояс.

- О здоровье тоже спросить? – подсказал Ярз, захохотал и уплыл на ялике с двумя гребцами и тюком подарков. Сомневаюсь, что королю пригодятся подарки от нищей плавучей деревни, раздадут их каким-нибудь слугам или просто выбросят. Но… традиция есть традиция. В Нижнеуланске все слегка помешаны на традициях, это я давно заметил.

Ночной порт освещался несколькими прожекторами, на рейде безмолвствовала парочка старых посудин и грузовая баржа. В начале осени здесь было куда веселее, а в преддверии зимы навигация свернулась, догадался я, пусть и не был жителем реки. На крюках подъёмных кранов с жалобным скрипом покачивались цепи, словно желая напомнить о своём существовании. На причале было безлюдно, лишь на барже покуривал то ли вахтенный то ли сторож. В светлом здании речного вокзала с витражами-окнами горел зыбкий дежурный свет. С месяц назад там было не продохнуть от обилия пассажиров, теперь всё опустело.

В свете прожекторов изредка мелькали крылатые чёрные тени – наверное, те самые патрули Ташга-абзы. На чём это они летают среди ночи? Голуби спят. Должно быть, на совах, решил я. Я смотрел на порт с мостика, и в голове теснилось множество вопросов, они лезли друг на друга как жуки в банке. Скоро ли мы попадём на берег? Выведет ли нас старейшина или скажет: «Выбирайтесь сами»? Далеко ли до элеватора? Где мы будем ночевать, когда сойдём с турпана? Не передумает ли султанша просить за меня и Мишку со Стёпкой перед грозным Эльдаром? У богатых и знатных память всегда короткая.

Не отмочит ли рыжая принцесса какую-нибудь подлянку напоследок? С неё станется, хотя пока вроде не высовывается. Смейся не смейся, а за девчонками должок. В город я их всё-таки доставил. Без меня они до старости куковали бы под кустом у разбитого дирижабля.

Деревню в ящике скрывал глубокий мрак: отблески костра могли заметить с пирса или с берега. В шалашах коптили плошки с сусличьим жиром и карбидом. Жители турпана спали, молились, чинили одежду, отдыхали от надоедливого колеса. Почти как у нас дома, только вместо электролампочек – коптилки. Свечей они себе не могут выменять, что ли?

- Какие свечи в соломенных хижинах? – сказал на это Дадаил. – Конечно, если ты мечтаешь спалить дотла весь турпан, то лучшего способа тебе не выдумать.

Опять взялся за свой мрачный юмор. Понятно: горе у человека. Оман-Хатым недавно отвесила Дадаилу третью пощёчину и назвала вонючим проходимцем, а ехидная Зафанурат предложила ему поступить к ней на службу – на кондитерскую фабрику.
 
- Знай себе сиди на крыше цеха, носатик, и ничего не делай!

- Что это за служба такая - сидеть на крыше? – изумился Дадаил.

- А такая вот служба, едунина грыжа! С твоим рубильником будешь работать у меня флюгером. Чего носяре впустую пропадать? Ха-ха-ха!

Дадаил, оскорблённый до глубины души, ушёл от их величеств и сел рядом со мной на мостике. Долго молчал, потом сказал:

- Нет, Джапар, то бишь Инженер-ата! Я впервые встречаю таких странных факиров. Ты - ещё туда-сюда, умеешь заколдовывать колёса, выговаривать слово «аэродинамика» и петь про швею. Твой Реквизит, может, тоже чего-то смыслит… Но эти-то две? Они же вообще ни на что не годны, поверь моему слову. Если собрать воедино все их таланты, получится такая мелочь, что наступишь и не заметишь. Только и знают мой нос на посмешище выставлять, а как я попросил эту чёрненькую Хатым чуток подлатать мой халат – она зарядила  мне очередную плюху, тем дело и кончилось. «Я султанша, я госпожа!» Все уши мне прожужжала. Где они набрались такой дури? В факирской школе?

- И там тоже, - поддакнул я уклончиво. – Пока их не выперли оттуда за хроническую неуспеваемость.

Дадаил озабоченно рассматривал себя в осколок зеркальца, повернувшись к прожекторам, чтобы было лучше видно.

- Нос как нос! Благородный, я бы даже сказал  - героический. Да что они понимают в носах настоящих мужчин? «Будешь флюгером на крыше»! Тьфу! Весь прекрасный гарем речного короля души во мне не чаял. И не боялся замарать свои высокопоставленные ручки, когда я их целовал. А твоя чумазая неумёха Хатым цену себе набивает.

Повару наскучило изучать свой героический профиль и он спрятал зеркальце в карман. Лицо его осветилось гордостью.

- А зеркальце-то они днём у меня просили. И сказали спасибо, когда возвращали. Та, рыженькая брала... Говоришь, их выперли из факирской школы? Так и надо, я бы даже в поварята их не взял, очень уж они косорукие. Хотя удар у Оман-Хатым потяжелее, чем у нашего Ярза. Не смотри что с виду тоненькая.

- Зафанурат её наоборот толстой дразнит.

- Ерунда, у женщин это в крови – считать соседку толще себя. Удар у Оман-Хатым слона повалит. С правой треснет – полчаса в черепушке колокольчики звенят! Я вообще всю жизнь к бойким неравнодушен, это у меня наследственное.

Разговор о драчливой султанше меня утомил. Они мне с рыжей без того обе осточертели. Я стал размышлять, как бы повежливей отделаться от влюблённого страдальца. Тут на счастье подвалил ялик с вернувшейся делегацией в лице Ярза. Гребцы молотили вёслами как сумасшедшие, а старейшина перемахнул на турпан не дожидаясь полной остановки и заорал не своим голосом:

- Эй, дети реки, ведьма вам в тарелку! Не рановато ли спать завалились? Всем умыть сонные морды, развести костры, прибрать в своих гадюшниках, и чтоб одна нога там, а другая уже давно там! Дадаил, ты здесь? Живо принимайся за стряпню и если через полчаса ты не накроешь самый славный стол во всём порту, я накрою тебя самой большой сковородой по загривку.

- А что стряслось? – люди суетливо выползали из хижин, шли умываться к колодцу.

- К нам собирается пожаловать сам пресветлый Ташга-абзы. Прямо на турпан, вай-вай-вай! Такого ещё не было. Не осрамитесь перед королём, ведьмины отродья.

Дремотная деревня мигом превратилась в невообразимый муравейник. Забегали встрёпанные женщины, заверещали дети, хлопнула крышка погреба. Как по волшебству вспыхнул костёр и Дадаил уже таскал в котлы воду и звал кого-то на подмогу. Кутерьма поднялась как под Новый год.

- Дадаил, я знаю, что твою носатую физиономию королю показывать нельзя. Он числит тебя дезертиром и членом шайки отравителей, - сказал Ярз. – Поэтому быстренько всё приготовь, полезай в погреб, сиди там тише мыши.

И пошёл раздавать другие задания, подбадривая селян бычьим рёвом, и переходя на затрещины, если слов не хватало. Я ловко улизнул, не попадаясь ему на глаза, потрусил к шалашу. Красавицы дрыхли в две глотки и ничего не слышали. Пришлось растормошить.

Зафанурат первой явила на свет свою высочайшую рожицу, выругалась:

- Что тут за обезьянник, ягунькин матрас? Прилечь не дают, волки речные!
 
Её рыжая чёлка была забита свалявшимся сеном.

- Торжество по поводу прибытия речного короля! – я подул в воображаемый рожок. – Тру-ту-ту-ту! Всеобщая радость.

- А нам-то что? – заныла было из угла Оман-Хатым, зато принцесса вся переменилась в лице и метнулась к ней, подальше от входа.

- Цыц, маманя, замри! Попали мы – хуже не бывает. Надо драпать с турпана, сечёшь?

- Кругом же вода… - робко заметила Оман-Хатым. – Джапар, а Ярз уже вернулся? Он обещал отвезти нас.

- Вернулся твой Ярз, видишь как суетятся? – процедила Зафанурат, глядя на деревню через дыру. – Короля ждут, его пузатое водоплавающее величество, и пока то да сё, никуда нас старейшина не отвезёт. Вот японский мех! Ташга-абзы меня в лицо как облупленную знает. Шухер, натурально! Малый, закидывай нас сеном и брысь отсюда. Следи, чтоб ни одна вошь к этой хижине не подошла! Нас нет и никогда не было! Уплыли, утопились, повесились!

- Меня-то речканы не знают, - похвасталась султанша из-под соломы. – Я безвылазно жила во дворце во время всех войн.

- Да у тебя на лбу написано, что ты элеваторская! Про меня и речи нет. Ташга-абзы даже сватался ко мне два года назад, пузатый хрыч! Гуще, гуще закидывай, малый.

- К тебе кто только не сватался, - иронично сказала султанша. – И Ташга-абзы, и этот… Илзаф с Нового Ясыла, да ещё и сына моего закадрила!

- Да, мамаша, а на тебя один только Дадаил повёлся, - отомстила Зафанурат. – Беспородный, правда, зато при кухне и носе. С голоду не околеешь, а в тени носа от солнца можно прятаться.

Началась обычная перебранка. Я свалил на владычиц всё сено какое было и ретировался. Не успел я отойти от шалаша, как меня сгрёб Ярз.

- Инженер-ата? Тебя-то мне и надо, клянусь ведьминой галошей. Повесь свои уши на гвоздь внимания, как говорят аксакалы, и пляши от радости. Ты удостоился великой чести, Ташга-абзы едет сюда из-за тебя! Я завидую тебе, счастливейший из смертных!

Зато я проглотил язык и у меня поползли мурашки – от недоброго предчувствия. Ну старейшина, ну угодил! Ставлю наш дирижабль против отсыревшего пистона, что он сам сболтнул королю о своих попутчиках! 
 
- Я рассказал Ташга-абзы о тебе и твоём заклинании колёс, - подмигнул Ярз.  Не иначе, он ожидал, что я его расцелую за такую протекцию. – О твоих обморочных помощницах промолчим, обе они круглые идиотки. Пусть сидят и не высовываются, а ты поди причешись и тому подобное. Асхот принесёт тебе один из красивых детских халатов. И это… Придумай и удиви короля по прибытии каким-нибудь роскошным факирским фокусом? Без всяких реквизитов. Чтобы раз – и все опупели, пьяную ведьму им в подмышку. Добро?

- Да-да… - сказал я растерянно.

Из всех факирских фокусов меня устроил бы лишь один: внезапно исчезнуть с турпана сию минуту. Людка в случае опасности всегда вопит: «Ой,  мамочки!» И мне захотелось сделать то же самое. Едва сдержался.


                ***


На плотно утрамбованную землю турпана бесшумно садились страшненькие ушастые и крылатые твари. Свет костров им не нравился, но они были приучены подчиняться своим наездникам – богато разодетым воинам с плётками и арбалетами. Я никогда не видел вблизи живых летучих мышей, хотя на нашем чердаке они тоже водятся: висят себе между стропил вниз башкой, а как бабахнешь петардой – у-ух! – зашелестят, заносятся в темноте. Комар Бажилов пугал, будто нетопырь может запросто сожрать крохотульчика или выпить ему кровь, хотя все знают, что летучие мыши питаются мошками.
 
Морды у них действительно жутковатые – ни дать ни взять упыри, удравшие с кладбища. Хорошо, что я стоял в толпе. Забился бы и подальше, но Ярз не отпускал, косился на меня ободряюще: фокусов ждал, обормот трепливый! Я притворился, что у меня болит голова, но старейшина заставил Дадаила напоить меня какими-то отварами и не терял надежды.

- Не будь олухом, Инженер-ата! – настропалял он меня впопыхах. – Покажи себя во всей красе, глядишь, король произведёт тебя в придворные факиры, и станешь ты жить не во вшивом шалаше Дадаила, а в королевских апартаментах! И дармоедок своих заберёшь, раз они тебе так дороги.

- Дороги, - буркнул я. – Не представляю, как же я без них? Ой, моя голова!...

- Дадаил, ещё отварчику для Инженера! Халат я тебе дарю насовсем, не стоит благодарностей. Ведь если тебе повезёт с королём, ты не забудешь старого гурнаха Ярза, верно?

Старейшина ткнул меня в бок и загыгыкал почти как Зафанурат. Вот жулик. И корону золотую взял, и тут норовит примазаться.

Когда стражники короля Ташга-абзы попрыгали с сёдел, они первым делом распихали народ и постлали на землю радужные ковры. Затем уже на ковры спешились разные сановники и визири. Они встали в две шеренги, образуя коридор. Да, речной правитель въезжал на турпан с шиком!

- Летит! Летит! – послышалось вокруг.

С тихим стрекотанием на турпан опустился изумительный, неизвестный мне аппарат. Не воздушный шар, не самолёт как у Борьки. Прежде я никогда не встречал подобной игрушки. Позже я узнал, что они появились у Людей совсем недавно и называются квадрокоптерами. Квадратная рама с четырьмя пропеллерами по углам, а посредине натянуто тугое полотно, на котором восседают король, слуги, охранник и механик с пультом дистанционного управления. Замечательная штука! В другое время я бы умер от восторга и любопытства.

Пресветлый Ташга-абзы был разнаряжен как попугай и надут спесью как индюк. Специальный придворный встал на карачки, чтобы властителю было удобнее сойти с квадрокоптера, а очаровательные девушки-невольницы поддерживали толстяка за локти. Позолоченные туфли коснулись ковра и все увидели, что ростом король ниже самой маленькой невольницы. Колобок да и только.

Мишка сразу бы состряпал стишок навроде:

«Взгляните на Ташга-абзу –
 
Вот это карапуз!

И судя по его пузу,

Он съел большой арбуз!»

Теперь-то я понял, почему рыжая называла его «пузатое величество». Ташга-абзы был куда жирнее султана Эльдара. Как квадрокоптер выдерживал его тушу?

Король вытянул шею и закричал:

- Мир вам, сыны и дочери Жанжуи!

Надо отдать должное, Эльдар при мне никогда не общался с народом, не считая наездников на Главной башне. Все дела вёл Вапци, а султан только кивал, хмурился и раздавал через него приказы. Если бы Вапци заболел, Эльдар даже поесть бы попросить себе не смог. В этом смысле он очень важничал. А Ташга-абзы – нет. Как и следовало ожидать, все присутствующие грохнулись ниц. Голос у владыки был тонкий и противный. Выдержав паузу, он разрешил встать и лицезреть его особу дальше. Кажется, король любил послушать сам себя. Небось, воображал, что у него на редкость приятное оперное сопрано. Как бы не так.

Порозовев от волнения, Ярз начал бунчать приветственную речь, но сбился, запутался и нагородил чёрт-те что. К счастью, король быстро прервал церемонию.

- Брось, храбрый старейшина, тебе это не идёт. Во дворце я выслушиваю по сто говорунов за день, вот у тех языки без костей. А сюда я прибыл проверить, как живут мои подданные. Люблю ходить в народ!

Толстым пальчиком король приподнял подбородок ближайшего жителя турпана. Это был портной.
 
- Как зовут?

- Бехамом, о король!

- Гм… Бехам – значит «довольный, сытый», правильно? Соответствуешь ли ты своему имени?

- Да, о король! – портной вытянулся в струнку. - Живу в довольстве и сытости!

- Алаверды! Наградите его, - придворные что-то сунули Бехаму, король-колобок перекатился к следующему.

- Как зовут?

- Аянита, о король!...

Таким манером король опросил уже с десяток человек, и всё ближе была моя очередь. Я дрожал, обливался холодным потом и страстно желал смыться в хижину и зарыться в сено по примеру султанши с принцессой. Зачем я изобретал ускоритель для турпана? Зачем Ярз раззвонил о нём на всю округу?

Но смыться было никак нельзя, и толпа понемногу делилась на две половины – опрошенных и неопрошенных. Ташга-абзы задавал вопросы по-разному: у кого-то о здоровье родных, у кого-то об улове рыбы, у женщин – о детях и не обижает ли муж. Наверняка думал про себя: «Вот какой я заботливый, до всего-то мне дело есть!»

Палец с блестящим, накрашенным как у девчонки ногтем, упёрся в меня. Мы с Ташга-абзы оказались одинакового роста. От него пахло приторными духами, и я так нервничал, что прозевал первый вопрос.

- …или ты глухой, мальчишка?

- Нет, о король! – выпалил я, досадуя на свою неловкость.

- Тогда почему молчишь?

- Стесняюсь, ваше пу… о король!

Ну язык мой! И он против меня, несчастнейшего из воздухонавтов.

- «Стесняется», хо-хо! Вы слышали? Гениально. Ну а всё-таки – как тебя звать?

- Инженер-ата, о король.

- Тот самый факир? Заклинающий зубчатые круги?

- Да, о король! То есть не совсем факир, то есть там же чистая физика… - я чувствовал себя последним придурком.

- Потрясающая речь! – хихикнул Ташга-абзы, и все его подбородки затряслись от смеха.

Ярз делал мне умоляющие знаки: давай, мол, балда! Не стой как пень, колдуй, факирствуй и факай! Сотвори чудо из чудес, чтобы все опупели! Ей-богу, лучше бы мне разбиться вместе с дирижаблем.

- Ну и что ты умеешь, Инженер-ата?

- Многое он умеет, о повелитель движущейся воды!

Это не я сказал, честное слово. Это… Багарен! Он стоит в королевской свите, живёхонек и здоровёхонек, будто и не падал с дирижабля со стрелой в боку. Разве забудешь его продувную рябую харю?

- Давай, Джапар! Покажи нам своих царствующих спутниц. В какую дыру они забились?



 
                К О Н Е Ц    Т Р Е Т Ь Е Й    Ч А С Т И