Якобинец. Глава 31. Ночь в Ратуше

        В ночь на 10 термидора. В Ратуше. Побеждённые 9 Термидора.

        Мрачный Жюсом привел людей из Якобинского клуба к Ратуше, но видя их настроения, впервые начал сомневаться в победе.

        Думалось самое худшее:
- « Тоже мне, лейб-гвардия революции, тьфу. Крысы с тонущего корабля, ждут момента, чтобы разбежаться. Половина не желает драться, вспомнили о семьях и детишках, плохо всё это».
       
       Жюсом и Дюбуа в ту страшную ночь оставались на площади перед Ратушей, Куаньяр решил остаться рядом с Неподкупным до конца.

       Все они собрались в зале совещаний, братья Робеспьеры, Сен-Жюст, Леба, Кутон, председатель трибунала Дюма, мэр Парижа Флёрио-Леско, Анрио и члены Совета Парижской Коммуны, депутация от Якобинского клуба.
 
       Возбуждённые, нервные, они проявляли бестолковую активность, тратя драгоценное время на составление обращения к народу Парижа, рассчитывая на помощь секций, особенно рабочих кварталов.

       Не учитывая при этом, что агенты заговорщиков поработали и в этих районах, из 48 секций Парижа  на отчаянный призыв откликнулись всего 16… 
       Темнело, люди на площади волновались, не получая ожидаемого приказа на штурм Тюильри, многие стали расходиться..

      Была и другая причина внезапной пассивности секций, малоприятная для погибающих робеспьеристов. Санкюлоты не простили им казней своих,  народных вожаков из низов Эбера, Шометта, Венсана и прочих.

     Новый Совет Парижской Коммуны после процессов весны 94-го состоял из чиновников, считавшихся «ставленниками Робеспьера», то есть из людей, которых санкюлоты уже не признавали своими лидерами...

     Стало нестерпимо душно, скорее всего,  в ночь разразится долгожданный дождь. Норбер открыл окно и бросил взгляд на площадь. Даже в свете фонарей было видно, что толпа окружавшая Ратушу заметно поредела. Страшным  предчувствием защемило сердце.

     Он ловил вокруг взгляды, полные не только искусственного оживления и уверенности, но и плохо скрытого ужаса.
    Среди общей нервозности выделялись холодно-спокойный Сен-Жюст, невозмутимо беседующий с Леба,  и сам Робеспьер, устало - отрешённый вид которого, казалось, свидетельствовал о том, что он считает сопротивление бесполезным и готов умереть. Когда его просили подписать обращение к народу он сначала отказался.

    То вдруг обычная энергия на время возвращалась,  и он интересовался, много ли у Ратуши людей и пушек. Но драгоценное время было упущено.

- Агенты заговорщиков агитируют защитников Ратуши, многие уже ушли! - не выдержал Куаньяр, в бешенстве ударив кулаками по подоконнику, - изменники расходятся по домам, ссылаясь на дождь!

   Он обернулся к Робеспьеру, сидевшему за столом. Рядом с бумагами  там лежал пистолет.

   На тонких губах Неподкупного появилась горькая усмешка:   
- Дай Бог, чтобы заговорщиков защищали также храбро и верно...

   Норбер внимательно разглядывал его, к глубокому уважению и восхищению впервые примешалось какое-то новое чувство, похожее на смутное сострадание.
   Он живое знамя и совесть Революции и стоит для нас больше, чем всё золото Перу…
   
   Неподкупный в эти последние месяцы очень изменился, всегда стройный, стал просто худым, высокие скулы обозначились резче, сквозь неподвижную маску холодного бесстрастия  проступала живая душа, разочарованная,  уставшая и глубоко страдающая, серо-зеленоватые глаза излучали какой-то особый внутренний свет, взгляд существа из иного мира...

    И Куаньяр невольно вздрогнул:
-  « Еще живой, но уже призрак… »  - подумалось против воли, - но не думаю, что те другие также готовы умереть, они еще надеются на чудо, они молоды, хотят жить и вернуться к семьям. У Леба останется 20-летняя жена с пятимесячным сыном, что ждет их, тоже арест? Вероятно.. А Луиза, что будет с ней после моей смерти.. нет, не надо сейчас об этом.. Всё еще может измениться в любой момент, держи себя в руках, ты же всегда презирал пассивную покорность  судьбе…»

    Все вздрогнули от глухого голоса младшего Робеспьера:
-  Измена! Негодяи повернули пушки против Ратуши!

    Кто заметался в отчаянии, кто оцепенел. Всё кончено. Выхода более нет, смерть холодно смотрела в глаза…

    Робеспьер взял перо и равнодушно, автоматически подписал ненужный более документ.

    Войска Конвента вступили тем временем на площадь. Раздался грохот сапог по коридору, от мощных ударов дверь в зал совещаний распахнулась. Депутат Бурдон вскинул вперед руку: « Взять их!»

   Это оказалось не столь просто. Ненависть пересилила ужас поражения,  якобинцы сцепились с заговорщиками, люди рычали, отчаянно отбиваясь, слышались проклятия и стоны, парализованного Кутона как мешок сбросили с инвалидного кресла прямо на лестницу, кто-то схватил Норбера за воротник, кого-то он в бешенстве ударил сапогом в лицо...

   Робеспьер-младший выпрыгнул из окна ратуши и упал на мостовую, сломав бедро,  среди издевающейся, гогочущей толпы секционеров и заговорщиков. Анрио, выброшенный из окна Коффиналем, упал вслед за ним и серьезно повредил, едва не выбил глаз.

   Только Сен-Жюст как живая статуя неподвижно стоял у окна,  скрестив на груди руки, на тонких губах юноши блуждала презрительная усмешка.

   Два выстрела,  слившиеся в один,  заставили Норбера рвануться к   центральному столу.
  Там лежал Робеспьер лицом вниз, из под головы расплывалось кровавое пятно, рука бессильно откинута, рядом пистолет. А у окна, судорожно сжав в руке пистолет, лежал мёртвый Леба.

   Бессознательно, словно пьяный, Норбер протянул руку к манифесту, лежащему на столе, бумага была забрызгана кровью Робеспьера. Спрятал на груди. Зачем? Он и себе не ответил бы на этот вопрос…

   И тут же услышал отвратительный злорадный смех, подняв глаза он увидел шагах в двадцати, юнца в форме жандарма, в его руке дымящийся пистолет:
-  Граждане! Я убил диктатора! Мерда, запомните моё имя!

- Мерда? Говорящее имя.. и вправду дерьмо! - промелькнуло в уме.

  Эти секунды вывели Куаньяра из оцепенения, так это не самоубийство?! Твари, они всё-таки убили его!»

  Дикая ненависть взрывной волной захлестнула душу. Он резко вскинул руку с пистолетом, но произвести выстрел не успел.
     Удара сзади он не ждал, страшная боль свалила его на пол. Мир погрузился во мрак…