Девочка кошка

Глава первая: Начало
Родители Кэтрин, люди из низших слоев отсталой страны, вечно буксующие в нищете и голоде, в пьянстве и грязи. Они познакомились на окраине промышленного города, на случайном пересечении беспризорной молодежи, торчащих в заброшенном секторе, как грачи на выгоревшем дереве. Осыпавшаяся крыша зданий, обгорелые стены, как лица чумазых папуасов и выбитые окна малоэтажек, стоящие как беззубые сорванцы на свалке - вечное пристанище для потерянного поколения. Разновозрастные гнойные выделения общества стекались сюда на различные сходки, случки и подобного рода пастбища. Город, накрытый плотным слоем смога, строительной пыли и гари, как зараженная, стремительно подыхающая корова, кашляя пожирала горнопромышленные ресурсы этой усаженной свалками земли. Люди работали на коптящих заводах начиная с юности и до той самой поры, когда их рабочий день заканчивался не со свистком, оповещающем о конце смены, а последним, громким как грохот увесистого барабана, ударом задранного работой сердца. Разбитые дороги, изрезали жилые кварталы на пульсирующие вены, по которым протекал грязный и несчастный люд, спеша занять свое место у дрожащего и ревущего без устали станка, либо тленно передвигаясь вдоль давно погасших фонарей и треснувших стен домов, в которых их приходилось укладываться на пыльные и жесткие кровати, чтобы набраться сил на новый рабский день. Алкоголь, доступный и повсеместный, был обыденным и каждодневным, как рассвет и заказ, как работа и смерть. В халупах рабочего класса было легче найти бутылку этиловой горючки чем что-то съестное. Раз в несколько недель они ходили в местную церковь. Делились со священником грехами, которые накопились с последнего свидания, как вши на немытой голове. Рассказывали о том, как избивали до беспамятства палкой жену или надоевших детей, как изменяли мужьям в туалете цеха с их же друзьями или братьями. Как воровали просроченные товары в продуктовых ларьках и овощи на базарах у бабок, которые пытались заработать там некоторую мелочь и помочь задыхающимся от современности внукам. А вернувшись после исповеди домой, застав жену за неготовым ужином у пустого, неровно работающего холодильника, принимались вновь с остервенением накапливать рюкзачок злодеяний, который потом снова придется выворачивать на изнанку перед неодобряюще качавшим голой священником, с опущенной до груди седой бородой, поверх черной, протертой и мятой рясы. В один из темных вечеров, мерцающих тусклыми огоньками тлеющих сигарет, в толпе десятка разлагающейся молодежи, он познакомится со своей будущей женой, сидящей у разбитого окна, на пыльном подоконнике, разрушенного здания. Алкоголь перемешиваясь с сигаретным никотином послужит отправной точкой для этих двоих, как вагон, в который они запрыгнут и помчат, пошатываясь в семейную жизнь, через ухабы залетного, быстрого, животного секса, по шпалам беременности и его пьяным рукоприкладствам. Беременная пьянь, будет ненавидеть свой мешающий живот и эти дешевые, бумажные сигареты, напичканные ядовитыми соединениями, как успокоительное, окутывая дымом, будут заботливо ее обнимать, даруя нежность, которой она более уже ни от кого не ожидает. Он приходит с завода, уже надравшийся и непонятно мямля и глотая слова, будет животным ором требовать ужин и секс, одаривая ее звенящими пощечинами. Через 8 с половиной месяцев, где-то валяясь в алкогольном трипе, без сознания, она выдавит из себя маленькую, недоношенную полтора килограммовую девочку. Спустя еще полтора года, без того редкое внимание матери опустилось совсем в гущу редких шлепков, криков и упреков, а чуть подросшая девочка, научилась передвигаться, ползая по квартире в совершенной наготе и постоянной простуде. Обитающая в этих же стенах кошка, таскающая под сердцем скоро рядящихся котят, своим набухающим инстинктом материнства начнет присматривать за маленьким, выброшенным детёнышем человека.

 
Глава 2: Приемная мать
Мяукающий ребенок резвился с недавно вылезшими на свет котятами, жадно дрался за кошачий сосок с питательными витаминами и сытой густотой. Девочка передвигалась, опираясь исключительно на все четыре свои конечности, у нее росли темные густые волосы, которые опустились уже ниже плеч и ночью она выходила с мамой кошкой и другими растущими котятами на охоту. Жить они перебрались в подвал трехэтажного барака. Где отродясь не горел свет и сырость худых, ржав труб, переплеталась с ползущей по стенам плесенью. Высота потолков, вместила бы в себя максимум взрослую собаку крупной породы, а днищем подвала была влажная земля, вперемешку со строительным мусором и битым стеклом и дерьмом обитающей здесь живности. Девочка кружилась в кошмарных сновидениях, тесно прижавшись о спинки других котят и мамы кошки. Ее биологическая мать, перегрузившись дозой дешевого пойла напрочь потеряла адекватное восприятие действительности и напрочь забыла о существовании дочери, будто бы выронив кусок мыла в душе, она выронила свое дитя из памяти, сосуд которой наполнился градусами крепленой жидкости. В эту темную и холодную ночь мама кошка перестает кормить молоком, и отправляется на охоту. Пищащие, чуть подросшие котята игрались друг с другом и покусывали в игре ушки собратьев и ползали по перепачканной в пыли и грязи девочке. Вернувшаяся с охоты кошка, держала в крепко зажатых зубах огромную, задушенную крысу. Ее пол туловища, свисало и волочилось по земле. Хвост длинною с кошку, жестким и толстым струился за тушей. Густая, черная шерсть, чуть мокрая, в кошачьих слюнях, взъерошено дыбилась в разные стороны. Крысиные, большие, острые и кривые зубы, как два поломанных лезвия были испачканы кровью. И вообще, все тело, поверженной крысы, сообщало, что она не была просто поймана. Эта краса, досталась как трофей, в результате ожесточенный битвы. Дотащив тушку до детенышей, кошка обессилено рухнула и медленно закатывала глаза. Смертельное ранение, крысиный прокус, как пробоина на шее медленно стравливали ослабевшую жизнь. Она отпускала свое последние дыхание, обменяв себя на будущее своего потомства. Котята отчаянно прогрызали толстую, крысиную шкуру, впиваясь в сочащееся, сырое мясо. Девочка не до конца растратив человеческих способностей, вырывала куски свисающего, капающего кровью мяса и заталкивала себе в рот, жадно пережевывая маленькими острыми, сточенными, треугольными зубками. Насытившись, они засыпали, греясь прижавшись друг к другу и навеки уснувшей кошки, вбирая в себя последнее тепло и заботу угасающей матери.




Глава 3:  бытие
Быстро растущие сиротки, заботились друг о друге, добывая совместной охотой пищу, голодная и опасная стая выросших котов и кошек, могла нападать и на человеческих детей, случайно заглянувших в их подвал. Они впивались любопытным в глотку и глаза, а уже подросшая к 5ти годам Кэтрин, утаскивала пойманное и задранное тело, глубже во тьму, где позже они вместе пировали, разрывая у жертвы плоть и кишки, выедая вкусные органы, обгладывая сырые кости. Она никогда не выходила не свет, редкий раз можно было заметить ее скользящую в ночи города, по узким дворам и дырявым крышам тень. Она обрела около кошачью ловкость и достаточно неплохое зрение, которое помогало ориентироваться в закрывающей глаза темноте. Иногда, особо тихими ночами, она выбиралась из убежища и кралась по бесшумным улицам к одному и тоже окну, заглядывая в которое она наблюдала за пьяным мужчиной, трахающим ее ополоумевшую и обезумевшую мать. Природная нить связывающая мать и дитя не раз приводило Кэтрин к этому окну, за стеклами которого жизнь стояла на месте. Как будто там все умерли, но продолжали существовать. Этой ночью, легкий ветер трепал ее жиденькие темные волосы, луна, похищенная черными, жирными тучами не роняла на землю не нужный свет и девочка спокойно наблюдала в окне свою мать, силуэты которой подсвечивались тусклостью керосиновой лампы. Женщина сидела на кровати и обняв, поджатые в коленях ноги, покачивалась как неваляшка, бессмысленно пялясь в одну точку, противоположной стены. В комнату вошел муж, отец Кэтрин, томно дошагав до тумбы, он открыл её расшатанную дверцу и достал оттуда наполовину выпитую бутылку крепкого, мутного самогона. Грязный, железный стакан, весело зажужжал, принимая алкоголь, как пустой бензобак, жадно сосущий через пистолет из шланга поступающее в него топливо. Он пил из стакана, как верблюд из лужи, долго шедший, сопровождаемый муками жажды. Осушив посуду, он долил, содержимое бутылки, не выпуская её из рук, вновь запрокинул стакан, горько выдохнул, прикрикивая, как рычащая собака и с пустой бутылкой направился, к качающейся женщине. Кэтрин прильнула к стеклу теплыми ладошками, как призрак, наблюдающая из вне, её глазёнки бегали, наблюдая за ходом, тяжело ступающего, крупного мужчины. Вдруг белая, обшарпанная дверь в комнату отворилась и в проем проходил, старший брат ее отца, как большой уставший хряк, тянувший за собой бревна, волоком скользящие по истерзанной дождями земле. Вдвоем они распивали импортированный гостем этил и по итогам пустой тары решили вдвоем позабавиться и натянуть душевно больную, спившуюся жену младшего брата, мать дикой девочки, кошачьи глаза которой сейчас сверлили это окно. Распятая меж двумя осатаневшими скотами, пленница этого мертвого, выжатого города не сколько не сопротивлялась, как бездушная, тряпичная кукла, она дергалась из стороны в сторону и казалось, что её сейчас разорвут. Сигаретный дым, двух братьев витал, гонимый по вонючей, потной комнате и приближаясь к окну, запотевшему алкогольным дыханием, подчеркивал выразительную серость, зеленых глаз, замершей в ненависти девочки.

Глава 4: последняя охота.
Он крепко пожал руку брата, и закрыв за ним на крючок хлипкую дверь, направился обратно в комнату. Его супруга, потерявшая память и себя как жеванная коровами тряпка, стелилась по кровати. Столкнув ее на пол, он сам улегся на это место и закрывая глаза старался заснуть, в бури головокружительного вальса своего одурманенного сознания. Вальса, который заставит его блевать, свесившись с кровати, как молодого моряка, тошнотворно плачущего в объятьях морской болезни. Вонью и желчью он будет поливать несчастную, прижатую к полу, у подножья кровати.    –Кэтрин. Шепнет она чуть слышно, собрав последние импульсы глубоко спящей памяти и вновь муть затуманит ее блеклые зрачки, а блюющий свин так и уснет с висящей с края кровати мордой. Его брат, покидая темный подъезд, выйдет на встречающую ветром улицу. Кутаясь в свою драную куртку, он направится прочь, пошатываясь как буй, прыгающий на косых волнах. Странный и нарастающий шорох одернет его внимание, заставив обернутся. Последнее, что он увидит, обрушивающийся на него ужас. С высоты второго этажа, Кэтрин спрыгнет ему на голову, вцепившись острыми зубами и когтями в лицо и глотку. Ошарашенный он попятится назад, пытаясь сопротивляться и завалится на спину, упав в мусорные баки в лабиринтах, которых его будут ждать новая семья маленького звереныша Кэтрин. Четыре взрослых, сильных, упитанных и диких кота с тремя кошками задерут брыкающегося в беспомощности пьяницу насмерть, выедая ему еще живому глаза и губы, он будет орать, истошно как демон. Но этот город, привыкший к диким воплям из темноты ничем не сможет ему помочь. Кошачий прайд россыпью ринется от убитого, как бусы, катящиеся по полу, оставив за собой бездыханное, жирное тело, истекающее кровью и его выжранное лицо. Отец Кэтрин, развалившийся на кровати в позе повелителя, будет сладко просыпаться от приятного шелеста нежных губ, скользящих по его члену. Открыв глава, он увидит, как его дочь облизывает аккуратно, как холодное мороженное, набухший пенис. Этиловый барьер не даст сообразить, кто ему миньетит, что происходит в мутных потоках звенящей ночи и почему так жалобно мычит его парализованная жена, которая обделалась вонючим, жидким дерьмом и томится в нем как курица в собственном соку. Блеск улыбки на секунду отрезвит его, когда он заметит острые как бритвы, треугольные маленькие зубки и на пике своего наслаждения он завопит как резанная скотина о режущий боли, оторванного члена. В ее острых зубах, будет свисать откушенный гениталий, капая яркой кровью, а из паха на ее лицо будет хлестать тугим напором теплая кровь и собираясь в толстые ручьи срываться большими каплями на ее голые колени. Не прерывая раненный вопль, обрезанный схватит дикарку за глотку и вышибет её телом окно, вышвырнув ее как вцепившуюся в руку собаку. Стекло, как порвавшаяся паутина, под блестящим дождем, осколками будет сыпаться на грязный и темный двор. Тело Кэтрин рухнет на острые колья металлического забора, повиснув на них с открытым ртом и измазанным лицом в родной отцовской крови. Ее отец, метавшийся в поисках помощи, сдохнет от потери крови, руками вцепившись в бачок унитаза. Сердце матери дрогнет, последним импульсом направив яркое воспоминание первого плача её новорожденной дочери и остановится медленно сжимаясь, как потухающая звезда, стремящаяся стать черной дырой.