Конец

  Борьку провожали вдвоем. Стоя на перроне в обнимку. А чего скрывать, определенность наступила - смотри засмотрись.
  Уезжал приподнятый, поскольку с Ленкой все было на мази и в наших вечерних разговорах замелькало страшное слово "предложение".
Он его сделает в следующий приезд, а еще через один я буду свидетелем на их свадьбе. Ленка переедет в Москву, и они навсегда вольются в круг приближенных самого великого кинорежиссера.

  Теперь мы виделись ежедневно, перезванивались без шепота, гостили друг у друга подолгу. Ходили в кино, курили, сидя под гигантскими липами в любимом "Париже", пили кофе в Сугробе или Снежинке.
  Иногда встречал ее у мединститута, и мы медленно спускались до площади Революции по пути навещая Ирину - старшую сестру, которая получала второе, заочно-филологическое образование в Свердловске. Пили сваренный в турке кофе, трепались за "Иосифа и его братьев", "Идиота" или древнерусские былины, и шли дальше. Мало-ли дорог у осенних влюбленных.

  В конце сентября они поехали в Пицунду - на суд. Будучи на летнем отдыхе попали в передрягу. С ее сестры сняли сережки. Фамильные - от бабушки, и потому очень ценные. Местные джигиты постарались - прямо на пляже. Подошли и потребовали, а та, как человек воспитанный, сама сняла, и сказав пожалуйста, протянула добычу.
Хорошо, девочки заявление написали, и джигитов быстро нашли. А сережки нет - успели скинуть. И вот повестка - суд, свидетели, потерпевшие.
  Попрощались у подъезда. А потом меня вздернуло - помчался следом. Тормознул какой- то автобус, объяснил, мужик-водила проникся и довез. Забесплатно - отказался наотрез. Еще-бы, любовь, погоня, романтика.
Увидев меня у стойки, той самой, у которой двумя годами раньше не заметила, вскрикнула, бросилась на шею, прям при всех, и потом долго стояли обнявшись - пока сестра не распилила фигуру.

  Случались и приключения. Получив октябрьскую стипендию засели с другом в Сугробе. Решили - по коньячку. После третьей дозвонился из ближайшего автомата, и она приехала. К вечеру два грузика прибрали.
  По пути ввязались. Кто-то глянул не так, а может спьяну показалось, слово за слово, и понеслось. Короче, прилетели менты и всех забрали. Ее сажать в газик отказывались наотрез, но под яростным давлением уступили, и она поехала с нами.
Уже в милиции наткнулся на знакомого культа. Разумеется, тут-же отпустили. Всех. Более того, предложили добросить до дому. В том же газике и приехали.

  Седьмого пошли на демонстрацию. Каждый со своей группой. Договорились, что отыщу в толпе. Отыскал, и подойдя поближе увидел ее в обнимку с кем-то из своих. Екнуло хорошо, внятно - еле отошел. Чего тут, ревность - верная спутница.

  Ходили по гостям, частенько навещали Хеймана, который теперь жил в общаге с Ниной - единственной и ненаглядной, и ее сыном Серегой.
Скоро они поженятся, родят дочь, а потом вторую, и в начале девяностых переедут в Израиль, где Сережка станет настоящей саброй, Нина всерьез заболеет и сойдет с ума, а Саша встретит новую, прекрасную, двадцатьдесятую половинку, носящую редкое имя Надя - точь в точь такое, как было у той, которую в восьмидесятом встречали на Финбане.
 
  Торопить события, в смысле того самого, не стали. По взаимному умолчанию. Ну, и квартирный вопрос решался иначе. Поди, дождись, когда кто-нить из друзей изволит свалить наподольше. Сам удивлялся - откуда взялось столько приличности. Весь предшествующий опыт мимолетности говорил о другом, а тут - бережность, чуткость, предупредительность, тактичность.
  Корнеев конечно повизгивал, но поскольку был при Маринке, не очень громко. В конце концов, смирился.
- Ты это, если надо хату, скажи - перекантуемся у родаков.
  Снайперская точка опустела - холодно, своих дел по-горло, да и пасти некого. Повзрослели.

   Все случилось в новогоднюю ночь 1982. Там, где пять лет назад я-никто с замиранием сердца сидел на краешке и слушал "Велосипед". День в день, час в час, минута в минуту.
   Мы поженимся в апреле, а в сентябре родится дочь. И проживем вместе восемнадцать лет и девять месяцев, а в канун нового 2001 года я выйду из роскошной, ухоженной, элегантно обставленной квартиры с двумя пакетами рубашек. В холодную колючую яростную зимнюю ночь.
   А спустя полгода встретимся во дворе - на нашей лавочке у большого тополя, и поговорим в последний раз.
   И я увижу то, чего не видел или не хотел видеть все эти годы - одинокую, красивую и совершенно чужую женщину, которую когда-то, будучи истово погруженным в юношескую сюрреалистичность, признал богиней и наделил несуществующим.