О чём думает книга?

Я исписана сотнями букв
и смотрю на него
через призму злорадства:
он мучим свободой,
а значит, ещё не нашёл
признания рабства.

Вся его жизнь — покоренье энергии, вложенной смыслом,
весь его труд — жизнь, что пролетит слишком уж быстро.

Он зачем-то мерил себя количеством прочтений,
он почему-то считал похвалу за почтенье.
Ведь он думал, чудак, что я кому-то нужна,
ведь он верил, дурак, что во мне будет нужда.

Иногда он царапал меня и признавал бессилие,
иногда цеплялся за мысль, чтобы меня на руках носили.
Иногда он был экзальтирован и чрезмерно горд,
а иногда обходил меня, как заносчивый, простой народ.

Он опасался одного моего лишь взгляда,
ведь чернильные пятна становились ядом.
Я была для него способом свою речь увековечить,
я была для него мудрым новгородским вече.

А кем он был для меня?

Признаюсь, никем: отца абстракцией,
он работал на известных всем частотах, рация.

Что придумал он сам?

Ничего.

Что он делал?

Звуки Вселенной соединял в одно.

Я живу с момента написания независимой, собственной жизнью.
Я питаюсь и наполняюсь вашей смелой и безрассудной мыслью.
Вы видите то, что вы сами здесь и сейчас написали.
А я вижу его: он меня недоумённо листает.

Он во мне с каждым днём признаёт всё меньше родного.
А всё почему? Да он сам каждый день новый!

И только одно остаётся неизменным:
тишина в сырой квартире и соседство с мелом.
Он когда-то выглядел уверенным и смелым,
но подошла к концу его жизненная смена.

И что он думал? На что надеялся?
Что юноша меня возьмёт, а не пышну девицу?
Что мужик меня прочтёт на частичке деревца?
Что-то в это, братья, мне, увы, не верится.

Он жил, понимая, что никому не нужен,
что лучше меня сжечь и согреться в стужу...
Но моя судьба оказалась куда хуже:
я утопилась где-то...

...(где-то в неизвестной луже)

Искусство бесполезно —
вот причина самоубийства,
искусство не заинтересует
среднестатистического жителя Бийска.
Хоть в Бискайском заливе,
хоть в проливе Беринга,
у искусства нет,
не было
и
не будет
собственного берега.