Якобинец. Глава 50. Неудавшийся подарок императору

 Допрос схваченных якобинцев вёл важный молодой бонапартист д, Уарон с орденом Почетного легиона, приколотым к серому сюртуку.

 Немного ему удалось добиться, арестованные держались уверенно и спокойно, хотя знали, что диктатор уже разрешил применение пыток к политическим заключённым, но в данном случае такого распоряжения явно не было.

     И вот сюприз! Неподалёку, опираясь о подоконник, стояли старые знакомые Норбера, Клерваль и Кавуа, бывший регистратор трибунала и агент Общественной Безопасности, «бывшие» якобинцы, «бывшие» термидорианцы, а ныне «верные и убеждённые» бонапартисты…
     О, эти всегда рядом с победителем и горе побеждённым! 

     Куаньяр, не присутствовавший  лично при испытании «адской машины», сразу понял, что включен  в список  на арест не без их  «дружеского» участия.

     Но на этот раз враги промахнулись, прямых улик против него не нашлось, потому оба выглядели особенно угрюмыми  и злыми.

     Оба за всё время допросов не произнесли ни слова, спокойная беспристрастность чиновника не давала им шансов «закопать живьем» Куаньяра и других якобинцев.

- Какие люди... - не удержался от иронии д, Уарон, - я было уже заскучал, давно не видя вас, Шевалье, Демайи, Менесье, Куаньяр, Лапьер, Брио, Блондо..А где же Метж, Базен и Юмбар? Они тоже не могли остаться в стороне…

      Изготовитель бомбы, якобинец, талантливый инженер Александр Шевалье невозмутимо утверждал, что она предназначалась для военного флота, проводилось испытание, последствия которого и были установлены следственной комиссией на пустыре за госпиталем Сальпетриер.

      Гордый знаком отличия и новой должностью, д,Уарон решил изобразить снисхождение и сочувствие:

- Сколько же раз вас сажали, господа? Всё не успокоитесь? Не можете смириться с новой реальностью? У нас империя, на календаре 1804 год! Времена Конвента прошли безвозвратно, если вы не заметили! Ваш Якобинский клуб разрушен еще в 94-м, клуб Манежа закрыт в 99-м. Навсегда. На что вы все надеетесь?

    До ответа снизошел Демайи:
 - Пока люди живы, жива и надежда, только мёртвым надеяться не на что...

    Чиновник назидательно поднял палец:

- Это верно. Мёртвым надеяться не на что. Так что берегитесь. Сейчас против вас прямых улик нет, вам всё сошло с рук, но в следующий раз… К вам только одно требование, присяга на верность императору, одна роспись и вы свободны.
  Право, что за непонятное упорство, его величество настоящий отец народа, он дал нам железный порядок, новый порядок!…

    Лапьер спокойно пожал плечами:
- Если вам нечего нам предъявить, то мы свободны? Присяга не есть что-то обязательное, иначе миллионы людей гнили бы в тюрьмах...

- Враг нации, диктатор, корсиканский горец, укушенный желаньем славы... -  буркнул сквозь зубы Блондо и вдруг взорвался, - клянусь до самой смерти быть верным партии Робеспьера и убить Бонапарта!

    Демайи насмешливо улыбнулся:
- Корсиканец должно быть отличный любовник, господин д ,Уарон, если вам и некоторым другим так понравилось прогибаться!

   Молчавшие товарищи озабоченно переглядывались, как же некстати эта гневная вспышка, она ставит под угрозу их освобождение!

  В то время как мудрый реалист Буонарроти настаивал на формальном принятии присяги, хотя бы и с фигой в кармане, ради пользы дела они должны быть свободны…

    Бонапартист был тоже потрясен, но по иной причине:
- Как! Вы восхваляете Робеспьера, этого «бича человечества» и проклинаете благодетеля нации, давшего Франции твердый порядок и мир?! Скоро мы пронесём наше победоносное знамя по всей Европе от Лондона до Москвы и Петербурга!
  Принесем наши ценности и свободу другим народам!

    Неосторожно… Не надо было ему этого говорить…
 
    Рывком Блондо перегнулся к нему через стол и бешено зарычал:
- Проживи Робеспьер хотя бы на три-четыре месяца дольше, если бы перед Термидором мы утвердили конституцию 93 года, то сейчас имели бы настоящую свободу и подлинный мир!

    Д, Уарон в «верноподданническом» ужасе отшатнулся. Больше того, он искренне счёл Блондо сумасшедшим, «безумца» он приказал поместить в тюремный госпиталь!

    Менесье и Демайи подумав, тоже решили срочно «сойти с ума», их также было решено поместить в закрытую клинику доктора Дюбюиссона, где находилось немало политических противников Бонапарта, таким образом, они отвели от себя угрозу суда и расправы. 

     Остальные якобинцы, насмешливо улыбаясь, поставили подписи под текстом присяги, сделав поправку на мысленную фигу в кармане,  и за недостатком улик были отпущены, в их числе Куаньяр и Лапьер.

    Норбер выходил из кабинета последним, но следом за ним вышел Клерваль, он шел рядом и шипел сквозь зубы:
- Ты знаешь, сидел бы я в этом кресле на месте молокососа  д, Уарона, я бы сумел доказать твою вину, я бы заставил тебя не только говорить, но и кричать!

    Норбер смерил его насмешливым взглядом:
-  Поздравляю! Тебя назначили придворным палачом корсиканского конкистадора? Могу представить, как ты горд такой честью!

- Запомни, якобинская мразь! Твоё освобождение доказывает не твою невиновность, а нашу недоработку и это мы вскоре намерены исправить!

    Кавуа медленно подошел к товарищу и бросил в сторону Норбера:
-  Ты еще вернешься в эти стены, любезный, и тогда поймешь, что сейчас с вами обошлись буквально по-христиански...

   На бледной физиономии Клерваля расплылась дьявольская усмешка:
- Я знаю теперь, как сломать тебя,  ублюдок. Твои революционные принципы не мешают тебе мять шёлковые простыни в особняке герцогини д Аркур.
  Знаю..ты не станешь, фанатик,  нарушать свои драгоценные принципы ради банальной связи..значит всё серьезно.
 
  Нам достаточно арестовать твою герцогиню, и от души побеседовать с ней в этих гостеприимных стенах.  Я выследил тебя и знаю о твоей связи с племянницей де Бресси, пока держу при себе эту ценную идею, но скоро поделюсь ею с д Уароном…, - мстительная радость исказила бледную физиономию Клерваля, - уверяю тебя, ей здесь очень не понравится..я всё для этого сделаю.. Ты веришь мне?

   Тёмные глаза Куаньяра вдруг странно заискрились, смуглое лицо побледнело, резко обозначились скулы, когда он обернулся к Клервалю, а тот не мог унять злобного торжества:
- Не радуйся освобождению, Куаньяр, это ненадолго.. А может тебе интересно будет узнать, как умер твой дружок Дюбуа?

  Норбер вздрогнул:
- Прошло 10  лет…Что тебе известно об этом?

- Всё…Он был задержан в ночь с 9 на 10 термидора, не без содействия вашего покорного слуги, он имел неосторожность сунуться в зал Комитета. Как же он мог не увидеть вашего любимца в его последние часы, - бледные губы дёрнулись в злой усмешке, - 11-го  «чихнул в мешок» Сансона. Жаль, тебя там не оказалось, зарыли бы в одной яме..
    Единственный из группы осужденных потребовал, чтобы его уложили на доску не так, как других.. а на спину..так, чтобы падающий топор оказался прямо перед глазами.. рисовался до последней секунды, изображая абсолютное презрение к смерти…и к нам…Бешеные фанатики,…в общей яме вам и место!


     Норбер некоторое время молчал, наконец, с побелевших губ сорвалось:
   - Когда-то, чтобы продемонстрировать свою власть и моё бессилие, ты силой  заставил меня снять шляпу, а я обещал снять с тебя голову…Запомни это и жди…я приду!

- Что несёт этот бешеный? - этого замечания не понял Кавуа.

   Клерваль ничего не ответил, он всё понял, он вспомнил те дни в тюрьме, вскоре после 9 Термидора, невольно отшатнулся, сделав нервное движение,   замер.

    Лапьер, со стороны наблюдавший за разговором, и не слышавший ни слова, иронически улыбаясь, заметил:
-  Как же сильно любят тебя эти двое! Просто африканская страсть до неприличия!
- Это старая любовь, - Норбер небрежно повёл плечами.

   Они угрюмо шагали по тёмному коридору тюрьмы, окруженные конвоем. Норбер уже собрался возмутиться грубым обращением, когда под гулкими сводами раздался чудовищный крик боли, затем ещё и ещё, переходя в жуткий рыдающий стон.

    Якобинцы невольно остановились. Лапьер и Куаньяр обменялись взглядами, полными нескрываемого ужаса. Конвоиры грубо толкнули их прикладами в спины, прикрикнув:
-  Не задерживаемся, на выход!

- Значит всё же это не слухи, верные рабы Бонапарта пытают патриотов, - услышал Норбер свистящий шёпот Лорана, вздрогнул, но промолчал.

-Доквакались наши гуманисты, гильотина для них «слишком жестоко», зато пытки в застенках во имя самодержавного диктатора в самый раз! 
 Курят фимиам своему идолу, подставляют задницы за очередной орден или титул, они изыщут обоснование любой жестокости, если она направлена против республиканцев!

  Если они считают, что в стране мир и гражданская война давно закончена, отчего же нас режут на фоне «мирного времени»?
 Нас убивают то из «государственной необходимости», то ради «защиты существующего строя»!
 Мы казнили роялистов во время интервенции и гражданской войны, но тогда они нас проклинали и обвиняли в варварстве, а этот корсиканский конкистадор для них «герой и гений»!», - не унимаясь,  с растущим возмущением и страстью шипел Блондо, - кстати, наши генералы Мале и Моро едва ли менее талантливы...

- Помолчи, не ровен час одумаются и вернут нас всех обратно.

- А мне можно, - хитро улыбнулся Блондо, - я сумасшедший, в отличие от вас, меня и так ждет уютная комната в клинике Дюбюиссона..Это не тюремная камера, даже кормят неплохо и можно гулять во дворе…

  Двое агентов отправились с Куаньяром в его квартиру на улице Сен-Жак. Но он был совершенно спокоен, все бумаги он перенес в подпольную типографию Метжа. И как же вовремя!

   В гостиной оба на минуту замерли, разглядывая характерные достопримечательности в виде портретов Робеспьера и Сен-Жюста. Оба были очень молоды, принадлежали к тому поколению, что в 1793-94 году еще были подростками. Обмениваются впечатлениями.

- Взгляни-ка, прямо символ веры! Да за одно их хранение, любезный, можно брать сразу!   
- Не отвлекайтесь, господа!, - вежливо отозвался Норбер в тоне легкой насмешки.

  В спальне их взгляды остановились на портрете Луизы. Портрет 1789 года. Ей на нём не больше девятнадцати-двадцати лет. С розой в руке, одетая в сиреневое бархатное платье, длинные волосы струились по плечам, как золотистый шёлк..выразительные синие глаза, алые губы.. высокая грудь..

- Сразу видно.. не простолюдинка.. и даже не буржуазка.. Прямо куколка из старого Версаля и Трианона… И до чего хороша.. взгляни, Антуан...
 
- Откуда этот портрет, якобинец? А, ты же у нас герой 10 августа…Из Тюильри? Конфисковал именем народа?

  Норбер побледнел от гнева и унижения, обвиняют в мародёрстве...но сдержался.

- Нет, господа, он достался мне  законным путём... - и снова отвернулся к окну, заложив руки за спину.

   Молодой агент насмешливо присвистнул:
- Дама.. аристократка сама подарила его санкюлоту? Мало верится…
- А что, Пьер, обратил внимание, висит в спальне.. не с теми.. в гостиной.. без сомнения, он влюблён в эту красотку из «бывших»! Ай-ай.. прилично ли это для правоверного республиканца, а как же быть с вашей непримиримой ненавистью к аристократам?!

   Норбер слушал их, молча, и с виду равнодушно, скрестив на груди руки и отвернувшись к окну.
- Ясно, отчего он висит отдельно, портрет не должен висеть рядом с образами!

  Видимо всеми этими насмешками они компенсировали служебную неудачу, ничего в его квартире они не нашли…