Васильевка. Глава 2

Антон (продолжение).
От частого ли приготовления ухи, или от домашних праздничных застолий, но однажды спиртное стало неотъемлемой частью жизни Антона. Однако поначалу предпочтение было отдано дорогим  товарам из отделов элитного алкоголя, так как спутники по рыбалке предпочитали не иначе, как такой алкоголь, а также блестящие иномарки с дорогими номерами и снасти из  магазинов для спортивной рыбалки. Но кризис шёл за кризисом, и денег хватало всё меньше. А стресс снимать по-прежнему без алкоголя не получалось, и в ход шли уже продукты местных фабрик, а затем и газировка, разбавленная спиртом. Антон всё чаще появлялся дома подшофе, уже не принимаемый в богатой компании мажоров. Однажды, в порыве домашней ссоры, его череп перенёс удар чугунной сковороды от благоверной. С тех пор Антона стали преследовать приступы падучей, не отпуская даже на работе. Отчаяние, разбитое самолюбие, непреодолимая тяга к спиртному всё больше и больше тянули Антона на дно. Товарищи по работе относились понимающе, вызывая врачей во время приступов, подкармливая закуской или подавая глоток время от времени. Деньги у Антона перестали водиться, отбираемые дома или спускаемые на спиртное, и теперь приходилось довольствоваться настойкой боярышника из аптеки. На Васильевке же аптек было почти такое же множество, как и пивных. Кроме того здесь жили новые приятели Антона да один-два товарища с работы.
 Работа всё еще привлекала Антона, ведь она была любимой. На работе он забывался, и лишь к вечеру тяжёлые мысли и похмелье снова начинали давить. Снова рука искала одноразовый пластиковый стаканчик  в кармане, как бы протестуя против горлышка бутылки, признака полной деградации.
Однажды внезапный приступ застал Антона врасплох: поздним вечером в незнакомом дворе, в одиночестве и пьяном угаре. Он упал, ударившись больно об острый осколок  бетонного бордюра. Рядом никого. Судороги свели мышцы, выворачивая шею и голову в бесчисленных конвульсиях, заставляя биться раной о землю. В беспамятстве, хватая последние глотки воздуха, Антон затих. Сосуды лопнули в голове, и мозг омертвел. Сердце остановилось. Он ушёл, не дожив и до сорока лет.


12 июня. «Синий» двор.

Третий день над Васильевкой сгущаются и рассеиваются тучи. Вот и сегодня густая свинцовая туча нависла прямиком над улицей, словно дозорный посреди голубого неба в лёгких перистых белых облачках. Бледные золотистые солнечные блики цвета холодного лимона контрастировали с иссиня-серыми тёмными клубами, обещающими пролиться холодной водой. Прохожие кутались в тёплые одёжки, но меня и плащ не спасал от пронзительного холодного ветра, в порывах которого приходилось плыть, словно в ледяном морском течении. Вопреки погоде кое-кто из крепких ребят прогуливался в одной футболке, возможно не прихватив с утра куртку. Только вчера июнь баловал настоящим летним теплом, разбрасывая ароматы цветущих кустарников по городу и пригревая солнцем. Вчера гулять было куда приятнее. Одевшись легко, я спускалась вниз по Васильевке.
 Если свернуть в конце улицы направо в один из старых дворов между кирпичных пятиэтажек, можно попасть в «синий» двор. Так окрестили его местные забулдыги, собираясь там часто за заветной стекляшкой с чем-нибудь крепким. Дворик этот вмещал в себя остатки детской площадки и спортивного поля, неизменных еще со времен советской эпохи. Парочка проржавевших качелей с облупившейся краской, два турника – перекладины и лесенка - чудом уцелевшие, одиноко висящее баскетбольное кольцо да несколько старых деревянных скамеек без спинки на металлических опорах, разбросанных по периметру двора. На земле ещё виднелся  разрушающийся асфальт, перемежающийся с утоптанной землёй, тропинками и низкой травой. Старые деревья еще не все были спилены, они были низкорослыми, с узловатыми тёмными стволами, давали прохладную тень. Под одним из деревьев расположилась группа обитателей дворика: два помятых типа не спеша беседовали между собой. Один из них был довольно высок, одет в чёрную трикотажную толстовку и чёрные же брюки с оттопыренными коленями, чёрная бейсболка завершала столь стильный образ. Его приятель не был столь щепетильным в подборе гардероба и ограничился застиранной, бывшей когда-то белой футболкой, коричневым трико и непонятного цвета кроссовками, но в бейсболке был солидарен. В руке «чёрного» мягко покачивалась авоська из материи, по диагонали которой проступали явственные округлые формы предмета разговора.
Метрах в пяти от собеседников находилась группа скамеек, которую облюбовала другая компания: три колоритные тётушки по-восточному эмоционально жестикулировали во время переговоров. Женщины были также неопределенного возраста, как и предыдущие персонажи. Бесформенные юбки и кофточки непонятных фасонов словно составляли фирменный стиль команды, дополненный лишь парой сумочек и пакетов. Две из них расположились на скамейках, занимая каждая по одной в виду своих размеров, третья же, согнувшись в позе убеждения наклонилась к ним.
 На остальной части площадки гуляла ребятня, человек пять разного возраста. Двое болтали на скамейке, один осваивал старый турник, тот, что пониже, остальные поглядывали друг на друга из под больших самртфонов в руках, время от времени показывая свой телефон приятелям.
 Песочница со сломанными бортиками и почти без песка оставалась одинокой, баскетбольное кольцо тоже давно не видело мяча.
  Солнце красиво золотилось в зелёных листьях деревьев, на ветку нового саженца прямо передо мной села птица. Не будучи сильна в орнитологии, опишу только окраску: размером с синицу,  птичка имела длинных хвост с чёрными и белыми перьями, повторяющимися на крыльях. Спинка и голова были серо-коричневые, клюв тёмный. На спинке коричневые пёрышки переливались радужными оттенками. Словом, красавица. Покрутившись передо мной боками и спиной, она испуганно упорхнула, едва я попыталась рассмотреть её поближе.

«Блаженная».

 Пекарня на Васильевке появилась недавно. Продавцы с манерами времён советской торговли, пара столиков со стульями для посетителей для чаепития, сдобная выпечка и хлеб. В углу за столиком сидела девушка странного вида. Поношенные джинсы и тонкая блузка прикрывали худенькое и сутулое тело. Довольно длинная жидкая коса светло-русого оттенка свисала с плеча, выдавая месячную тоску по шампуню. Небольшие голубые глаза, тонкие черты лица, взгляд неизменно в землю. Она подошла к мужчине в очереди:
- Дай на булочку! –голос был одновременно робкий и дерзкий, словно она наконец осмелилась.
Мужчина, явно имевший с ней знакомство, попытался отделаться, грубо толкнув плечом. Девушка протянула тонкие пальцы ладони, видя, как тот берёт сдачу с блюдца, заприметив среди монет полтинник. Но купюра быстро исчезла в кармане посетителя. Однако отойти он не спешил, очевидно наслаждаясь тем унижением, которое девушка переносила ради небольшой суммы.
- Ну что же ты, я же говорю: дай! Но, уже не надеясь ничего получить, она снова села за столик в угол. Мужчина всё стоял. Я подошла к девушке:
- Что лучше: булку хлеба или что-то вкусное?
-Булочку.
Приплюсовав к своей покупке булку с сахарной глазурью, я завернула её в пакет и положила на стол. Вышла.
Мужчина также покинул место спектакля, очевидно лишившись удовольствия.
Эта девушка была местная « блаженная». Она обитала на Васильевке с незапамятных времен. Какие обстоятельства жизни сделали из неё полусумасшедшую, было неизвестно. Она всегда ходила одна, не видно было ни родственников, ни каких-либо хороших знакомых. Заходя в магазины или проходя мимо своего дома, она пугала людей внезапным красноречием: начинала говорить без конца или отпускала две короткие меткие фразы. Всегда громко, часто попадая в цель словами в мысли жертвы. От этого оставался неприятный осадок, словно гадалка напророчила беду. Узнавала ли она людей? Никто не мог этого понять. Отчего она не лечилась? Тоже никто не знал. Может быть, от того, что о ней некому было позаботиться, или от того, что её болезнь до конца не вылечивалась. Так или иначе, она существовала на Васильевке, время от времени пугая жителей своим появлением. Для местной шпаны она могла быть легкой добычей, не всегда понимая, чем угощают из еды и питья, служа также способом самоутвердиться. У кого бы ни спросили, никто не мог назвать её имя. И потому окрестили « блаженной».
 Ямы.
 Идя вниз по Васильевке, по правую руку вы попадали в «синий» двор. По левую же руку за небольшими дворами домов находились знаменитые ямы. Знамениты они были среди остальных ям тем, что возле них регулярно собиралась самая разная публика. Ямы представляли собой советских времён сооружения для жителей окрестных домов для хранения картофеля и овощей. Выкопаны они были на пригорке вдоль дворов, закрыты крышками из разнообразного хлама. Часть крышек была добротной и закрывалась навесными замками, другие же ямы были едва прикрыты деревянными досками, сбитыми между собой, оставлявшими крупные щели, куда мог свалиться щенок или котёнок. Между ямами рос кустарник и несколько деревьев, вокруг валялись обломки кирпичей и досок, служа посетителям местами для сидения.
 В разные дни и время суток ямы посещали самые разные компании. Чаще всего с утра или днём там сидели притихшие фигуры, медитируя вокруг пузырька горячительного. В основном это были мужчины, но попадались и женщины. По вечерам же ближе к ночи начиналась праздничная жизнь на ямах. Выносился мангал одним из соседей, а то и два мангала, разжигались угли, аппетитный запах и ароматный дымок щекотали воображение. Собирались компании. Пока мясо жарилось и съедалось, всё было тихо и мирно. Но вот в ход шли горячительные напитки, и голоса становились всё громче. Между тем ночь надвигалась всё глубже. Громкие разговоры перерастали сперва в задорные песни, затем в жаркие споры, но иногда дело кончалось и дракой с криками « Помогите!» Всё это празднество могло продолжаться до самого утра.
 Бывали на ямах по вечерам  и компании из автомобилей. Да-да! Съезжались 2-3 машины( иногда это и одна машина была), за рулём которых пытались кое-как припарковаться молодые особы или хлёстко тормозили их модные приятели. Поначалу просто запах топлива и визг колёс не мог соперничать с шашлычными посиделками. Но мало-помалу из бардачка доставались небольшие фляжки, потом следовало порыться в багажнике, и уж тут Васильевка держись! Магнитолы взрывались вибрацией и клубным монотоном, перемежающимся музыкой восьмидесятых. Ребята не стеснялись, дискотека так дискотека, пусть вся улица повеселиться! Наутро машины бывали и помяты из-за неудачных попыток поехать домой, а вокруг места действия валялся разный мусор из упаковок, остатков фруктов и пустых склянок и жестянок от энергетиков.
 Всё это мягко говоря удручало соседей, которым предстояло наутро бежать на автобус и работать двенадцать часов, а также тех, у кого был долгожданный выходной с необходимостью выспаться, не говоря про чуткий сон стариков на пенсии и малышей, которых ещё нужно уложить. Но ямы жили своей жизнью, словно отдельное государство, а потому там господствовали и свои законы.