Баллада о сменке

В душном купейном вагоне пассажирского поезда «Казань - Москва» воняло мазутом, прелым бельем и человеческим потом. Пассажиры на станции суетливо осаждали вагоны, толкаясь в проходах, раздражаясь от жары, тесноты и непонятной сутолоки. Двое мужичков  - один молодой, другой постарше, стояли в коридоре вагона и с нетерпением ждали отправления поезда.
- Смотри, Котов, - видишь как хорошо все получилось – в купе едем. А ведь хотели нас плацкартом отправить, но не на того напали. Пробил всё-таки, - с гордостью, граничащей с самолюбованием, констатировал старший, - поедем теперь как белые люди.
С молодого текло градом. Если бы старший был внимательнее ко всему, что выходит за рамки его персоны, он увидел бы, что Котов не чувствует в этом вагоне себя белым человеком, впрочем, как и остальные пассажиры, и что он не особенно обрадован предстоящей поездкой в компании с назидательным наставником. Но Котов стоически терпел и вежливо кивал головой, выражая неуверенное согласие.
- Ничего, потерпи, скоро поезд тронется, попрохладнее будет, - царственно успокоил молодого попутчика старший товарищ. – Что поделаешь, брат, лето. Дай Бог, чтоб одни ехали, а то сейчас как подсадят кого-нибудь нудного, – при этих словах Котов еле заметно улыбнулся, – и слушай всю дорогу бубнеж про его яркую интересную жизнь. А вот, смотри, не получится у нас вдвоем-то…
Протискиваясь сквозь узкий проход, в купе направлялись двое мужчин. Также один на вид лет сорока пяти, второй помоложе, чуть старше Котова. Оба были строго и неброско одеты и всем своим обликом напоминали продавцов фильтров для воды или странствующих свидетелей Иеговы.
 - Добрый день. – чувствуя себя хозяином купе, а попутчиков, соответственно, гостями, поприветствовал их наставник Котова. Давайте знакомиться, что ли. Я – Дмитрий Григорьевич. Это Алексей, сотрудник мой. Вместе, получается, едем…
- Ну, получается вместе.  – С улыбкой согласился с очевидными заключениями старший из попутчиков. - Меня Иван зовут, это коллега мой, Виктор. Очень приятно.
Разговор как-то не задавался. Вроде уже представились, но общих тем совершенно не было. Попутчики энтузиазма не выказывали, сами не расспрашивали, а лезть с вопросами первым Дмитрию Григорьевичу не позволяли снобизм и статус воспитанного человека, которым он чрезвычайно гордился. Тем временем поезд тронулся, медленно зажевал колесами по рельсам, пассажиры рассосались по своим купе и стали разбирать вещи, кто-то сразу сел есть, а кто-то даже пить. Дмитрий Григорьевич сидел как на иголках: неловкая пауза держала его в постоянном напряжении – чувство человека, взвалившего на себя показную ответственность за все происходящее в поле его зрения; казалось бы, махни ты рукой и пусть будет как будет, но нет, в этом купе он чувствовал себя хозяином и отсутствие задушевной беседы расценивал как личное поражение. Напомни ему, что это он еще час назад запугивал зеленого Котова болтливыми попутчиками, так он и сам вряд ли поверит. Немного помявшись, Дмитрий Григорьевич прибегнул к излюбленному приему железнодорожных завсегдатаев:
- Ну что же мы сидим-то как неродные, - давайте, может, по маленькой? – немного сконфузившись, он достал из сумки бутылку дешевого коньяку
- Да как-то не планировали, если честно, и не особенно любители, правда Виктор? -  прося поддержки у товарища, несмело стал отказываться Иван
- Стоп, стоп, я понял, - замахал руками Дмитрий  Григорьевич, - я вас понял. Вы, наверно, наслушались всяких страшилок про аферистов в поездах, которые напоят, потом обчистят и с поезда скинут. Могу вас заверить – это не тот случай. Мы с коллегой можно сказать ученые, сотрудники проектного института, едем в Москву опытный образец показывать, так что опасности никакой не представляем. Я просто подумал, вот едем, молчим, надо как-то разрядить обстановку…
- Хорошо, почему бы нет? – словно устыдившись своей трусости, попутчик пошел на попятную.  - Может, у проводницы стаканы попросим? А то как употреблять-то будем?
- Вы что, смеетесь? Сейчас это строго запрещено! Мигом ссадят! Но не беспокойтесь, я все предусмотрел, -  вытащив из сумки стопку одноразовых стаканов, Дмитрий Григорьевич отсчитал ровно четыре штуки и бережно спрятал остальное обратно. – Сейчас и закусочку достанем, мне тут жена положила…
На столе мигом очутились привычные для советского путешественника вареные яйца, курица, картошка, огурцы и прочая нехитрая снедь.
- Вы знаете, неудобно как-то, давайте я тоже внесу свой посильный вклад в наше застолье, - с этими словами Иван в свою очередь тоже вытащил бутылку коньяка, только поприличнее и выглянул из купе в коридор, - Девушка, зайдите, пожалуйста, к нам на пару минут, нам нужна ваша консультация.
Проводница подошла к купе и остановилась в дверях.
- Добрый вечер, что вы хотели? Чаю принести?
- Вот чаю как раз не надо. Мы тут познакомились с хорошими людьми, собираемся посидеть с комфортом. Вы не могли бы мне помочь с оформлением стола?
- Мужчина, употребление спиртных напитков у нас категорически запрещено. Немедленно уберите это все, иначе мне придется обратиться к начальнику поезда. Не вынуждайте меня на крайние меры.
- Я знаю, что запрещено, поэтому и обратился именно к вам. Ну посудите сами: кто как не женщина сможет все организовать так, чтобы мы не перепились, не передрались и не причинили вам неудобств. Я предварительно набросал что к чему, вы сами тут резберетесь, -  с этими словами Иван передал проводнице что-то в кулаке. Дмитрий Григорьевич понял, что это деньги, и по лицу проводницы ощутил, что весьма достойные, поскольку та взяла их без раздражения и даже наоборот, с готовностью сотрудничать.
Через полчаса проводница объявилась на пороге с обширной продовольственной корзиной из вагона ресторана. От предложения присоединиться вежливо отказалась, да особенно и не настаивали, Дмитрий Григорьевич как инициатор застолья впечатления бабника не производил и вообще на фоне выставленных гостинцев заметно стушевался, уступив пальму лидерства более удачливому попутчику.
- Да уж, простите, неважно живет современная наука, - немного извиняясь, немного с сарказмом прокомментировал он откровенно несопоставимые вклады в общее дело.
- Ой, что вы в самом деле, вы просто заранее готовились, я как-то стихийно… Оно всегда дороже получается, вы меня можно сказать врасплох застали, - Иван занял позицию человека, который понес непредвиденные расходы не по карману, что немного успокоило чрезмерно самолюбивого собеседника.
- Так, а вы что о себе расскажете? Чем занимаетесь? -  не удержал любопытства Дмитрий Григорьевич и пустился в расспросы, - По какому поводу в столицу едете?
- Едем домой,  - просто ответил Иван, - занимаемся деньгами, купи-продай. Ездили в Казань филиал проверять, все хорошо, возвращаемся обратно.
- Ну да, сейчас все купи-продай. Кроме денег уже никому ничего не интересно, - по-стариковски проворчал Дмитрий Григорьевич, - особенно у вас, в Москве. – Ну давайте, что ли, за знакомство.
Чокнулись. Выпили.
- Зачем же вы так, у вас очень интересная работа. Вот сами говорите, заинтересовались вашими разработками, в Москву представлять едете, - постарался снизить градус накала Иван
- Ну, между первой и второй перерывчик небольшой? – торжественно-шутливым тоном продекламировал ученый. У присутствющих от свежести произнесенной остроты сковало лицевые мышцы, впрочем, оратор этого не заметил.
- Интересная-то интересная, только никому не нужная, страну развалили, науку развалили, - завел играющую последние двадцать пять лет шарманку Дмитрий Григорьевич. – Вот мы с вами здесь сидим, выпиваем, а ведь вы над нами попросту смеетесь.
- Над чем смеемся-то? Сидим, вполне  доброжелательно общаемся, не накручивайте, ради Бога
- Да над тем и смеетесь: над нищетой нашей, над тем, что боимся всего, что проводниц в вагон-ресторан гонять не смеем, - не на шутку раздухарился Дмитрий Григорьевич, - над изобретениями нашими, которые вы продать не можете, тоже смеетесь. – И вдруг взгляд его застыл на лице Ивана. – Погодите, вас ведь Иваном зовут?
- Так, представлялись вроде. Иван, конечно. Вы, на мой взгляд, неправы, напрасно вы считаете, что мы, москвичи, смотрим на вас свысока. Просто у нас несколько другой темп жизни, понимаете, нам элементарно не хватает времени на все то, чем вы дорожите. Мы с вами действительно на разных языках говорим, страна одна, а планеты разные.
- Вам, должно быть, есть с чем сравнивать?
- Простите, не понял?
- Я говорю, вы же не всегда в Москве жили? В провинции-то небось выросли?
- Ну предположим, в провинции, не коренной. Это-то какое имеет значение?
-  Так вас же там большая часть таких, которые выросли где-нибудь в Ульяновске, а потом перебрались в столицу и нас инопланетянами считают.
- Почему именно в Ульяновске?
- Потому что вы-то в Ульяновске выросли.
- Хорошо, допустим я вырос в Ульяновске, что дальше?
С минуту Дмитрий Григорьевич глядел на Ивана, не отрываясь. Потом театрально вздохнув, произнес:
- А ведь я тебя сразу узнал. Еще как только ты в купе зашел.
- Простите, мы раньше знакомы были?
- Пятнадцатая школа, если не ошибаюсь. Так?
- Так, пятнадцатая. Не могу вспомнить.
- Ты Трифонов Ванька. В восемьдесят шестом выпустился.
Виктор несколько напрягся и хотел подключиться к разговору, видимо понимая, что разговор приобретает агрессивный оттенок, но Иван мягким и решительным жестом дал понять, что ситуация не выходит за рамки и вмешиваться не следует.
- Да, я. Но совершенно не могу вспомнить, вообще никакой зацепки. Вас Дмитрий зовут, так? А! Димка! Ты ж в пятиэтажке жил!
- Нет, в девятиэтажке, рядом со школой, в четырнадцатом доме. А в пятиэтажке жил другой Димка, Воронов. А моя фамилия Каканов.
- Какашка? Ой, простите, ради Бога! Нечаянно вырвалось… Слушай, ну никогда бы не подумал, что вот так встретимся. Так ты, говоришь, в науку пошел, как интересно…
- Да ни хрена тебе не интересно, ты вон меня самого не помнишь, а как меня в детстве дразнили помнишь. Вам же только жрать и ржать, это вся ваша суть…
- Дим, ну прекрати! Что ты в самом деле, я очень рад тебя видеть. Лет-то сколько прошло, конечно мог не узнать. Кому это нам, в конце концов?
- Вам, хозяевам жизни! Которые в Москву перебираются, чтобы оттуда продавать то, что вся страна своими руками делает. Мы же для вас просто база кормовая, планктон.
- Погоди, не с того начали. Столько лет не виделись, а ты начинаешь такие проблемы поднимать. Какая разница, кто из нас где живет? Казань, в конце концов, тоже большой богатый город, не так уж плохо ты устроился, не юродствуй. Расскажи лучше, как там наши все, черт, тыщу лет уже в Ульяновске не был, ты сам бываешь? Давай, начисляй за встречу…
- Хорошо, - Дмитрий Григорьевич разволновался, и ему самому уже нетерпелось выпить, но подвернулся случай подать это как великую милость, оказанную старому знакомому, - путь нам с тобой длинный предстоит, еще наговоримся, - со скрытым злорадством пообещал он.
Выпили, закусили, Дмитрий Григорьевич демонстративно не притронулся к закускам, принесенным проводницей.
- Так вот, что я говорю. Вы с детства делите людей на первый и второй сорт, я сколько помню тебя, еще по школе, всегда в тебе было это чистоплюйство. И не бываю я в Ульяновске, с тех пор как родители умерли, носа туда не кажу. Что мне там делать прикажете, вашими-то молитвами…
- Я-то тут причем? – искренне возмутился несправедливыми нападками Иван, - я тебя туда что ли не пускаю? Что ты вообще пристал ко мне со своим Ульяновском? Встретил тебя на свою голову…
- Конечно, вам-то с нами ручкаться не пристало, - на старинный манер загундосил Какашка, - вы вон в Москве живете, филиалы инспектируете,  проводников в вагон ресторан посылаете, - это наш удел вас обслуживать. Сменку не надо переодеть, ваше высокоблагородие? – он от принятого спиртного раскраснелся и выглядел жалко и неприятно, руки нервно подрагивали, голос срывался на визг, брызгала слюна. Котов смотрел на шефа со смесью жалости и стыда от потенциальной солидарности с ним.
- Какую сменку, что ты несешь? Тебе может хватит пить-то? Алексей, у вашего попутчика проблем с алкоголем нет, вы хорошо его знаете? – обратился Иван к Котову
- Нет у меня проблем с алкоголем, - ответил за Котова Дмитрий Григорьевич, - заодно и с памятью проблем нет, а также с совестью. В отличие от тебя.
- Так, а вот сейчас поподробнее. Я опять что-то забыл? Ты только не обижайся, - обезоруживающе улыбнулся Иван, - столько лет прошло, могу я чего-то не помнить?
-  Конечно ты не помнишь! Для тебя же это просто развлечение! Заставить человека ходить в разных башмаках на потеху всей школы, это же так остроумно!
- Блин, ну ты даешь! Это же просто шутка была, разве можно столько лет это помнить? – плохо скрывая смех, успокаивал попутчика Иван, - подумаешь трагедия. Мы же детьми были, мало ли что было в детстве…
- Шутка! Разумеется, шутка, - тоном провинциального трагика воскликнул Какашка, - вы вот послушайте, Виктор, - внезапно обратился он к молча сидевшему все это время и с непониманием глядящего на эту драму попутчику Ивана, - чем занимался ваш друг, шеф, или кем он там вам приходится, в школьные годы. Стоит он, значит, в школе на проходной, на дежурстве, а тут я в школу иду, пацан, на минуточку, на четыре года младше (со старшими-то шутить кишка тонка). Показываю я ему сменку, нас тогда всех заставляли сменку носить, а он мне заявляет: «Надевай, значит, один башмак со сменки, а другой так оставь и иди в класс, и смотри, не вздумай переобуться». Как вам это нравится, Виктор?
Котов на верхней полке тщательно скрывал свой смех кашлем. Образ идущего в разных башмаках Дмитрия Григорьевича, созданный его воображением, удачно дополнялся эпизодом, когда его шеф пришел на работу в разных носках по причине проблем с алкоголем, об отсутствии которых он давеча прибрехнул.
- Ну ты что, не мог меня на хрен послать? – не выдержал Иван, - ну ей-богу, ситуация выеденного яйца не стоит, ну что бы я тебе сделал?
- Так в том-то и дело, - взвизгнул Дмитрий Григорьевич, - ты мне тогда так и сказал: «Если переобуешься, я с тобой, падла, не знаю, что сделаю!» И я иду по коридору, все смеются надо мной, и я понимаю, что надо бы набраться смелости и просто переобуться, а сам думаю: «А что он может со мной сделать? Ударит – так не страшно, сколько раз меня били, разом больше, разом меньше; скажет что-то обидное – так куда уж обиднее, и так все ржут, пальцем показывают. И всё равно страшно, просто потому, что понимаешь, что сделать ты можешь Всё. Что. Угодно. И никто, ни один человек не заступится, никто слова не скажет, понимаешь? Мы так и живем в вечном ожидании, пока нас кто-нибудь сожрать не захочет, а все остальные просто смотрят и ржут. Ты вот сейчас филиал свой инспектировать ездил, ты как думаешь, они тебя встречали? Тряслись и валидол сосали, потому что не знали, что ты с ними можешь сделать, если вдруг захочешь сожрать. Наливай давай, что сидим…
Иван молча наполнил стаканы. Уже никто не смеялся, дешевая клоунада Дмитрия Григорьевича разом перестала веселить невольно втянутых в постыдные мемуары молодых людей. Было как-то неловко и грустно, к брезгливой жалости в адрес Какашки невольно добавилось уважение за наличие последовательной и принципиальной позиции по данному вопросу.
Выпили еще раз. На сей раз Дмитрий Григорьевич демонстративно потянулся за самыми деликатесными кусками, как бы давая понять, что он и так сторона пострадавшая, и ему положено.
- Не думал об этом. Конечно, не думал. Кто тогда о чем думал? Глупость была, кураж какой-то, я даже не вспомнил бы об этом, если бы ты сейчас не рассказал, - тихо и пристыженно прокомментировал сентенцию Иван.
- В том и дело, - уже без видимой злобы, скорее устало, продолжал Дмитрий Григорьевич, - кто я был для тебя? Какашка с девятиэтажки, таких пруд пруди, сотнями мимо пробегают. А ты для меня - враг номер один, меня мать тогда валерианкой отпаивала, я в школу еще месяц ходить боялся; я тебе так скажу: жизнь-то у меня, слава Богу, неплохо сложилась, жена попалась хорошая: любящая, спокойная. С работой, опять же, повезло: хоть я и ворчу, а повезло – люди неплохие, начальство понимающее. Так что ты, извини, для меня самое большое горе, которое на моем веку выпало. Такого унижения, брат, я с тех пор не испытывал.
Иван посидел какое-то время молча, потом решительно встал и снова выглянул в коридор:
- Девушка, будьте добры, подойдите в наше купе, нам опять нужна ваша помощь.
Проводница появилась на пороге с видимым неудовольствием
- Что еще? Вы же обещали, что будете вести себя прилично! Я не пойду больше никуда, закругляйтесь.
- Нет-нет, вы меня не так поняли. Я прошу вас быть свидетелем, мне нужно сделать заявление.
Иван встал и вполне серьезным голосом без тени иронии произнес:
- Уважаемые друзья! Произошло недоразумение. Много лет назад я незаслуженно обидел этого человека, обидел по глупости, ничего дурного ему не желал. В вашем присутствии я хочу выразить ему своё уважение, попросить у него прощения за свой необдуманный поступок и выразить надежду, что это никак не повлияет на наши дальнейшие с ним взаимоотношения. Чтобы доказать чистоту своих намерений, я сейчас совершу небольшую глупость.
С этими словами Иван снял с одной ноги ботинок, вытащил из сумки и надел на неё домашний тапок и в таком виде торжественно продефилировал по вагону в оба конца с возвращением в купе. Стоящие в проходе люди в основном не обратили на эту деталь внимания, одна пожилая женщина с осуждением покачала головой: «Понажираются, придурки».
- Спасибо вам большое, девушка. Вы нам очень помогли.
Проводница, покачав головой, закрыла дверь купе и отправилась на свое место.
- Ну что, Дмитрий Григориевич, вы простили меня?
- Не пойму, зачем было затевать этот дешевый спектакль. Мог бы просто извиниться, если хотелось.
- Есть такой прием: чтобы ситуация перестала быть острой, её необходимо довести до абсурда. Если вдруг ты еще когда-нибудь вспомнишь об этой сменке, тебе хотя бы смешно будет.
- Ладно, проехали. Наливай.
По дороге Ивану удалось уговорить Дмитрия Григорьевича рассказать об изделии, которое они с Котовым везли на испытания. Тот много и длинно говорил, вытаскивал из портфеля чертежи и запальчиво рисовал манящие перспективы; о чем шла речь, Иван понимал весьма условно. Котов и Виктор спали.
Сойдя с поезда, они попрощались вполне по-приятельски, обменялись обещаниями поддерживать связь, которые оба заведомо не собирались выполнять.
Иван с Виктором сели во встречающую их машину, только после этого молодой человек решил высказаться:
- Иван Александрович, вам не стыдно? Зачем весь этот маскарад? Я же знаю, что вы коренной москвич. Какой Ульяновск, какая сменка? Вы же серьезный человек, вы же с самого начала видели, кто он…
- Понимаешь, Витя, иногда неплохо просто сделать доброе дело. Он столько лет носил это в себе, пусть отдохнет. Видишь, он даже смог по-своему полюбить меня
- Я только не понял, вы и кличку его срисовали, и где жил. Или вы его всё-таки знаете?
- Ну во-первых, он мне сам рассказал, где он жил, в конце концов, Дима – это не Триондофил какой-нибудь – в каждой пятиэтажке или девятиэтажке наверняка живет какой-нибудь Дима; а во-вторых, потрудись придумать кличку человеку с фамилией Каканов, не думаю, что его ровесники обладали богатой фантазией.
Дмитрий Григорьевич с Котовым шли в направлении метро. Сгибаясь под тяжестью неудобной сумки, Каканов не уставал учить спутника жизни:
- Видишь, Котов, жизнь-то какая штука оказалась. Неплохой по сути мужик, просто недостаток воспитания, так сказать, бич современного общества. Хорошо, все-таки, что встретились. Я-то ладно, а вот он все-таки многое понял, может еще к людям по-другому относиться будет. Жизнь, она, брат, все время чему-нибудь учит.
Котова невероятно мутило от этой ситуации.
«Эй, уважаемый, вещи понести не надо?» - носильщик возник как тролль из табакерки, сверкая щербатым ртом и радуя глаз трехдневной щетиной.
- Нет, спасибо, мы как-нибудь сами, - Дмитрий Григорьевич поспешил уйти от контакта с назойливым работником вокзала.
- Ну как знаете… А ну стой! Ты, часом, не из Ульяновска будешь? - носильщик хитро прищурился
- Из Ульяновска, а что? – по спине Каканова пробежал мерзкий холодок, но врать в присутствии Котова он не решился
- Ха! Какашка! А я тебя сразу узнал! Ну надо же, вот так встреча! А ты, я смотрю, большим человеком стал, в купейном вон приехал, не в плацкарте. Что молчишь, не узнал, что ли? Ванька я, Трифонов, на четыре года старше учился. Я вот в Москву перебрался, носильщиком, видишь, работаю, не министром конечно, но копейку свою имею. Ох, что мы тогда творили, помнишь? Слышь, парень, - обратился он к Котову, - представляешь, я этого кренделя через всю школу заставил в разных башмаках идти, а теперь гляди ты, большим человеком стал, ну хоть есть что вспомнить. Ну бывай, я ж вижу, некогда тебе со мной лясы точить, у тебя дела. А я так, помаленьку, ну даст Бог, поднимусь, жизнь-то она, брат, все время чему-нибудь учит…