Глава шестая. Столкновение

   Приятного чтения)


   Вельмол проснулся днём и понял: ночная усталость спала, вместо неё он чувствовал прилив сил и гордость за то, что ему удалось совершить. Встав с койки, он вышел из палатки и в его лицо ударило лучезарное солнце. Усмехнувшись, он умылся из ведра и встретил Модуна с Ронэмилом на тренировочной площадке. Обменявшись кивками, Вельмол дошёл до костра и примыкающей к нему походной кухне с чаном и поваром, отведал манной каши с бараниной и ржаным хлебом. Запив всё это сиропом, он взбодрился и прошёл сквозь лабиринты палаток к тренирующимся.

   Чернобородый видел наполовину оголённого сына и зрелого, проверенного временем друга. Оба они упражнялись, боролись на земле, забавляя Вельмола, который видел озлобленную прыть старшего сына.

   Кружась и перекатываясь, сплетённые бойцы как любовники брыкались, толкались, пытались застать друг друга врасплох, силились сделать друг другу болевой приём.

   Чуть погодя Ронэмил выкрутился из захвата и заломил руку Модуна назад, тот вскрикнул, а одноглазый убрал руки. Бой прекратился и Вельмол похлопал сына по плечу, который до конца не сдавался. Он подал руку обоим, помог подняться с земли и сказал:
   – Борьба хороша тогда, когда оружия под рукой нет. Лично я предпочитаю не выпускать из рук сталь. Всегда держу его крепко в руках. Что из оружия ты выбрал?

   – Меч и стальной щит, – глухо отозвался Модун, массируя руку.

   – Потренируемся блокировать? – спросил чернобородый.

   – Хорошо. Только не надо со мной как с новичком, ладно?

   Чернобородый посмотрел на своё отражение в глади лужи. Он с трудом свыкся с тем, что его броню выкрасили в сиреневый цвет, который ему скорее не нравился, но ничего не оставалось, кроме как привыкнуть, понимая, что ничем не должен ничем отличаться от других солдат.

   Он развязал под рукой ремни, достал из-за спины Зубоскал и отложил его в сторонку. Вместо именного оружия взял в руку одноручный меч, который покрутил в руках, взвесил и сделал несколько размашистых и колких ударов.

   Весь день отец и сын тренировались; чернобородый учил его уклоняться, перекатываться, правильно выставлять блок, контратаковать и таранить противника щитом, а так же правильно прикрываться от обстрела лучников.

   Следующий день Ронэмил учил Модуна обманным приёмам, рукопашному бою, показывал поодаль от остальных зевак слабые места в строении человека, и наконец учил правильно выполнять размашистые и колкие удары с помощью одноручного меча.

   На третий день, подкрепившись, Модун стойко стоял на месте и сдерживал щитом удары отца и одноглазого, блокируя то выпад то сверху, то сбоку, уклоняясь и перекатываясь, не допуская попадания стали по себе.

   Все эти дни уставший Модун радовался тому новому, чему его обучали зрелые воины. Вельмол и Ронэмил иногда устаивали дружеский бой, вспоминая хитрые уловки и защитные манёвры.

   Каждый день в лагерь приходили и записывались новые добровольны, желающие примкнуть к армии Её величества. Эти же люди охотно обучались на тренировочных площадках, вслушивались в речи старших, отрабатывая удары и защиту.

   В середине дня, когда яркое солнце показалось сквозь пушистые облака, одаряя теплом тренирующихся, в воздухе послышался звучный призыв горна.

  Каждый сорвался со своего места. Люди побросали оружия, точила, бутыли и бурдюки, побежали на призыв горна сломя голову, теснясь, перепрыгивая споткнувшихся и обходя друг друга, торопясь занять лучшие места впереди.

  Вельмол вздохнул, понимая, что значит призыв горна. Он закрепил Зубоскал на ремни, заложив его за спину. Обменявшись с Ронэмилом и Модуном многозначительными взглядами, он развёл руки и кивнул. Все трое не торопясь пошли по лагерю на призыв горна, к толпе возле постамента.

   На возвышенности стоял военачальник Тиголь и трое угрюмого вида строгих офицеров в тёмно-светло-малиновых мундирах.

   Протискиваясь вперёд, грозно грозя возмущающимся кулаками, трое заняли ближние к военачальнику места.

   Тиголь чуть подождал, оглядел лица каждого из воинов, прокашлялся и громогласно, на весь лагерь возгласил:
   – Друзья, соратники: быть войне! Несколько дней назад я получил наиважнейшее письмо от Её величества королевы Солацины. В нём значится, что мы должны выдвигаться к порту и плыть на земли дикарей, к ним на родину, в Лериль. Вы этого ждали? Вы рады?

   Толпа громко возгласила согласие, да так, что уши чернобородого заложило. Он разочарованно вздохнул и произнёс тихо нечто вроде: ура.
   – На землях Лериля мерзко и холодно, – продолжал Тиголь воинственно-возвышенным тоном, – за счёт королевской казны мы выделим кому повезёт тёплые одежды; остальные – сами позаботьтесь о себе. Самое глупое, это помереть на поле боя не от сражения, а от холода. Но самое главное, друзья, наша задача захватить и укрепиться в нескольких стратегически важных местах и только после этого дойти до замка короля Бадцэра...

   Военачальник на некоторое время прервался, посоветовался с офицерами и кивнув, со вздохом сказав:
   – В приказе Её величества строго сказано: не нападать на мирных жителей. Если кто из тамошних жителей будет лезть с нами в бой – брать в плен. Но другое дело обстоит с кланами Безымянных и самими варварами-воинами, которые, несомненно, не позволят нам свободно прогуливаться по их землям: уж об этом-то ни слова не сказано, а значит, мы дадим им бой!

   Воздух трещал от напряжённых, радостных голосов и неудержимого воя согласия. Вверх поднимались кулаки солдат, они галдели, перекрикивались, на их лицах были неподдельные улыбки, которые Вельмол не понимал.

   Чернобородый осмотрел безусых, а то и вовсе прыщавых молодых воинов, которые только недавно пришли и облачились в тёмно-сиреневые доспехи, и до него всё же дошло, что они толком-то и не знают, с какими ужасами им скорее всего предстоит встретиться. Так же Вельмол понимал, что выживут не все, какая-то часть войск пострадает от кланов Безымянных ветеранов, переживших не одно сражение.

   Тиголь выждал бурю эмоций, и до хрипа выкрикнул на весь лагерь:
   – Собирайтесь, Безымянные и сам Бадцэр ждут не дождутся нашего прихода. Королева Солацина в нас верит. Ну, чего вы стоите? Марш собирать манатки!

   Солдаты в тёмно-сиреневых доспехах сорвались с места и разбежались по лагерю, толкаясь, крича и радостно советуясь о том, как себя держатся и вести на поле боя.

   Вельмол с грустью оглядел радостную толпу. Ему сильно хотелось каждому из них сказать, что война – это не игра, что война это чёрное, гиблое дело где нужно держать ухо востро и быть готовым к любой неожиданности. Но внутри себя он понимал, что лично, в молодости, не слушал речи возрастных мужей, о чём потом жалел, по глупости наступая на грабли.

   Вспомнив то, что у него самого молодое тело, понял, что к его словам вряд ли прислушаются. Пока он вместе с Ронэмилом и Модуном собирался в дальнюю дорогу, закладывая вяленое мясо и сырой картофель в походную сумку, то с грустью припоминал каждую стычку и бой, ёжась от полученных ранений.

   Спустя час армия Её величества была благополучно собрана и построена в ровные шеренги. Вельмол несколько удивился, когда увидел рядом с лошадью военачальника Тиголя наблюдателя на белом коне, который строго-настрого командовал офицерам торопить войска выступать.

   Ближе к вечеру, когда солнце начало скрываться из-за могучих неприступных гор, солдаты выдвинулись вперёд, следуя за офицерами на конях. По правую руку Вельмола шёл Модун с угрюмым лицом, тёмными думами при воспоминании слов отца о войне; по левую радостный и взволнованный старина Ронэмил, который крепко-накрепко сжимал в руках высокое копьё.

   Сотрясая землю, поднимая клубы пыли, солдаты медленно но верно продвигались, подбадриваемые барабанной ритмичной дробью. Глянув ввысь, Модун увидел сиреневый штандарт, на котором уныло свисало полотно из-за отсутствия ветра.

   Солдаты живо разглагольствовали, гадали, что их ждёт впереди. Ронэмил вспомнил о своей любимой Катроне, припомнил её нежный овал лица и ямочки на щеках. Его подбородок дрогнул и с глаза непрошено проскользнула слеза на щетину. Он подумал, что может не вернуться живым, и в этот момент дал себе слово выжить и помочь другу как сможет, потому как благодаря ему он избавился от пленяющих, туманящих разум оков культа Сумеречной звезды.

   Вельмол шёл бок о бок с сыном и стариной другом, но это слабо обнадёживало его. Почему-то в разуме чернобородого стойко стояла мысль о том, что всё будет сложно. Вспоминая то, как он несколько лет назад записался в наёмники и вместе с армией Горбри и выдвинулся на земли Лериля, понимал, что тогда им крупно повезло, потому как солдаты и наёмники толком ничего не сделали, только спалили, разорили деревушки, а также перебили мирных жителей. Чернобородый явственно помнил ужасный момент, когда он по приказу поджёг мельницу и по чистой случайности погибли невинные женщины и дети. Он так и не смог простить себе тот роковой момент, повлиявший на его мировоззрение.

   Ближе к ночи армия Её величества благополучно добралась до порта. На небе сверкали крупицы звезд и нельзя было не заметить мраморно-желтоватый изгиб луны, при взгляде на которую Вельмол почему-то вспоминал о Филити и её сладкой, искренней улыбке. Он твёрдо помнил, она ждёт его и сына обратно домой. При мысли о дочери, младшем сыне и любимой жене, его сердце пронзила боль, и он ещё раз, на этот раз увереннее пообещал себе сквозь непрошенную слезу вернуть сына и себя обратно целым и невредимым.

   Вельмол оглядел мрачно-тёмный порт и невольно вздрогнул. В его лицо ударил солоноватый воздух, он увидел старые, сгнившие и сгоревшие корабли с рваными парусами. Подойдя с солдатами поближе, разглядел в полутьме высокие, деревянные погрузочные краны, склады, мешки с зёрнами и приправами. Возле берега подметил шесть кораблей, несомненно готовых принять солдат к себе на борт.

   Позже военачальник скомандовал трети войск построить баррикады, занять защитные позиции;  остальным же разделиться вместе с офицерами и взойти на борт целёхоньких, но видавших лучшие времена трёхмачтовых кораблей.

   Подойдя ближе к берегу, чернобородый рассмотрел корабль лучше: в полутьме он разглядел стальной таран на носу, выше которого находился деревянный одноглазый ворон. Не успев окинуть взглядом корабль, его поторопили, но он для себя подметил, что судно с виду крепкое, надёжное, хоть и грубое, не раз подлатанное.

   Взойдя на борт грузового корабля, именуемым «Счастье моряка», чернобородый увидел матёрого, с длинной рыжей бородой до пояса капитана, который охотно принял и расположил наблюдателя и военачальника в своей каюте, пообещав, что им будут сопутствовать ветер.

   Многие из солдат опустились в полутьму трюмов, расположились на койках и принялись во мраке корабля распивать вино и при свечах и лампах играть в кости, шутя, болтая, выжидая окончания пути. Иные решили заснуть на гамаках, и кто-то вопрошал советов перед боем у старших.

   Мало кто находился на палубе. Туда пожаловали Ронэмил, Модун и Вельмол, в числе которых были возрастные мужи, в чьих тяжёлых взглядах читалось, что они насмотрелись всякого.

   Медленно корабль миновал порт, и чернобородый увидел как надулись паруса и хиленько улыбнулся. Он стоял крепко держась за деревянную потёртую поручень и думал о том, что же их всех ждёт на вражеских землях?

   «Нехорошее у меня предчувствие». – думал он, хмурясь.

   Ронэмил присел на пол рядом с чернобородым, облокотившись спиной о борт. В руках он держал книгу, на которой писал кому-то письмо карандашом.

   – Держись рядом со мной. – прошептал Вельмол.

   – Что? – спросил Модун.

   – Не отходи от меня или от Ронэмила ни на шаг. Я обещал твоей матери, что мы вернёмся целыми. Ничего хорошего нас на землях Лериля не ждёт. Будь готов ко всему, но не геройствуй сломя голову – это тебе никак не пригодится.

   – Хорошо, – нехотя отозвался сын и, закрыв глаза, подставил голову солоноватому порыву ветра.

   Посреди ночи все трое отправились вниз, в трюмы моряков. Первое время каждый из них с трудом мог лежать на неудобных и покачивающихся гамаках. Они с них падали, скатывались, переворачивались и снова сползали на пол; и всё же каким-то чудом им удалось кое-как расположиться, и даже уснуть.

   Каждому из троих снилась семья, приятные моменты времяпровождения. Морская качка на корабле убаюкивала, а волны, бьющиеся о борт корабля, успокаивали.

-------------------------------------------

      Относительно выспавшись, солдат и моряков разбудил повар, бьющий по кастрюле стальной ложкой, поговаривающий насмешливым, сливающимся в крик голосом:
   – Вставайте дурынды, я кушанье сготовил. Живо поднимайтесь, завтрак подан!

   Солдаты нехотя, сквозь зевоту и сонную лень кое-как выбрались с гамаков; тяжёлой поступью, спросонья, жмуря глаза они шли вслед за поваром, который как на зло не прекращал долбить ложкой по кастрюле.

   Вельмол открыл глаза и к сожалению обнаружил, что он находится не в своём доме, не в своей спальне, не на своей кровати и без любимой Филити. Моментально вспомнив минувшие дни, он разочарованно выдохнул и разглядел сквозь балки и гамаки Модуна и Ронэмила, плетущихся в столовую за солдатами.

   Кое-как выбравшись из гамака, он застрял ногой в сетке и рухнул. Поёжившись от холода, догнал сына и старину друга, поприветствовав тех.

   Чернобородый обогнул грузовой трюм, обошёл мешки с провизией и проник в столовую. Войдя внутрь комнаты, Вельмол немало удивился, но только поначалу. Он увидел целые овальные столы, скромные табуреты, масляные округлые лампы, дарующие хоть какой-то свет в полумраке. На всю столовую стоял запашистый, сочный запах варёного мяса с овощами и свежевыпеченных лепёшек. Каждый из воинов по одному подходил к стойке возле кухни и принимал у ворчливого, с виду жадного повара с еле заметными бакенбардами и лысиной на голове порцию кушанья, которое с голоду было втройне вкуснее, чем есть на самом деле.

   Взяв свои порции, все трое успели занять свободный стол; чуть погодя, к ним подсели двое взрослых мужчин, оживлённо спорящих:
   – Я не вижу никакого смысла в этой войне. – прогудел один из них, тыча своего друга в плечо, – К чему всё это, ради кого мы будем стараться, жертвовать жизнью? Ради Её величества? Она нам спасибо не скажет, а даже если и скажет, что с того?

   – Думаю, – ответит другой, убирая руку приятеля в сторону, – Смысл в этой войне есть, просто нам, простым людям, его не разглашают. Нам что самое главное? Постараться на поле боя, завоевать уважение среди солдат и офицеров, выжить в сражении и вернуться обратно за денежками. Остальное лично меня не заботит. Не знаю как тебя, а меня ждёт семья с четырьмя детьми, которых надо на что-то кормить.

   Вельмол уплетал за обе щеки, полностью вникая в разговор двоих мужчин. Доев, улучив момент, он с их разрешения сказал своё слово:
   – Изредка на войне страдают великие особы; они прячутся за гарнизонами в замках или отсиживаются вдали от поле боя в охраняемых поместьях. Наибольший удар приходится на пехоту и крестьян. С этим ничего не поделаешь, но я бы хотел вам порекомендовать не лезть в самую гущу сражения, если такое выдастся. Если нам «повезёт» встретится с кланами Безымянных, этих настоящих дикарей-ветеранов, дело будет худо.

   – Ты с виду молод, почему это мы должны к тебе прислушиваться? – прогудел первый из них, нехотя копаясь в миске с едой.

   – Мне раньше довелось побывать на лерильских землях, тогда я был горбриевским наёмником, и наш отряд попал в засаду в чаще туманного леса. Нас было три сотни, и в разгаре боя, или точнее бойни, мы толком не успели даже вытащить оружия и сомкнуть ряды, как на нас со всех сторон высыпались высокие, поджарые мужчины, крошащие солдат и наёмников направо и налево так, словно они срезали сорняки в огороде. Я не хочу вас напугать, нет, просто хочу, чтобы вы были готовы к худшему.

   – Я тебя понял. – отозвался второй, сглатывая подступившую слюну, – Надеюсь только, что всё обойдётся.

   Ещё какое-то время чернобородый охотно давал советы о тактике, наставляя не размыкать ряды и не подставлять спину врагу. Модун слушал разговоры мужчин, мотал на ус услышанное. Ронэмил чуть погодя тоже влез в разговор, начав поддакивать на правдивые рассказы Вельмола, рекомендуя не надеется на удачу и уже, даже сейчас быть готовым ко встречи с кланами Безымянных.

   Одноглазый доел наварное мясо, разваливающееся во рту мясо, прокашлялся и сообщил:
   – Лично я дважды встречался лицом к лицу с кланами, и представьте себе...

   Ронэмила прервал звонкий колокол возле каюты капитана. Каждый сидящий в столовой для себя понял: враг близко.

   Парень, чернобородый и одноглазый переглянулись и мигом встали из-за стола. Остальные трапезничающие солдаты прервались и мигом, буквально бегом сорвались с места, толкаясь и брыкаясь локтями начали протискиваться вперёд, за оружием.

   Вельмол скором шагом дошёл до трюма, достал Зубоскал из под кроватью и нахмурился, предчувствуя недоброе.

   Все трое вооружились и последовали за солдатами сквозь балки и гамаки по сырым доскам на палубу. Чернобородый выбежал на свежий воздух, крутанулся на носках и увидел взволнованного бородатого капитана, отчаянно и тупо бьющего в колокол. Рядом с ним стоял военачальник Тиголь, на лице которого нельзя было не заметить злорадной улыбки. Тиголь смотрел на левый борт, указал своей шпагой на подплывающее судно, громогласно скомандовав:
   – Вооружится, собраться, немедленно приготовиться к бою!

   Офицеры мигом принялись строить ряды, воодушевлять нервничающих безусых добровольцев, подготавливая тех к неминуемой стычке.

   – Этих гадин укрыл туман. – прошипел капитан, – У нас нет время для разворота, приготовиться к столкновению!

   Все солдаты схватились за перила борта. Многие из них с замиранием сердца смотрели на быстро приближающееся вытянутое двухпарусное судно, иные ждали неминуемого с закрытыми глазами. Кто-то на разных языках молил благословления, иные яростно кричали, подбадривали, заряжали друг друга перед началом боя.

   Внезапно Вельмол потерял под ногами опору: произошло неминуемое столкновение двух суден. Какое-то время чернобородый пролежал на палубе с сильной головной болью. Чуть приподнявшись, увидел яростно отстаивающих свои позиции солдат в сиреневых доспехах, бьющихся насмерть с воинами Лериля, которые были облачены в кольчуги с меховыми подкладками. Дикари применяли крюки с верёвками, благополучно перебрасывались через море, проникали на вражеский корабль с оглушающем воем.

   Чернобородый с трудом поднялся на ноги, но не удержался, его кто-то с яростью пихнул в бок, отбросив в сторону. Лёжа на палубе, он увидел перед собой полное решимости бородатое лицо, изъеденное оспой. У этого человека в глазах виднелось безумие, с его рваной губы вырывалась слюна.

   Модун заметил нависшую опасность над отцом и в последний момент смог среагировать, броситься к нему на помощь сквозь ряды сражающихся бойцов. Перед глазами Вельмола было мутно, ему еле хватило сил выставить руку вперёд для защиты; он явственно видел, как человек перед ним занёс двуручный меч со злым намерением. Ноги-руки предательски не хотели слушаться. Больше всего на свете, именно сейчас, чернобородый хотел отпрыгнуть в сторону от опасности.

   Сын подоспел вовремя, он обрушился всем телом на крепкого воина, сбил его с ног, с трудом вырвал из рук оружие и принялся сражаться с Безымянным на палубе.

   Ронэмил появился из гущи сражения с окровавленным лицом и полу-безумным, расширенным взглядом. Он увидел Вельмола на полу и мигом подоспел на помощь, помог ему встать и вооружится.

   Дальнейшие события чернобородый вспоминал по кусочкам. Он, еле дыша, защищал как мог военачальника и капитана корабля, не подпускал к ним в каюту Безымянных, которые так и рвались вперёд, протискиваясь, переступая через полумёртвых побеждённых солдат.

   Вельмол явственно помнил отважно сражающегося сына под боком, который с яростью принимал удары щитом и вовремя контратаковал; но каждый раз, когда на его сына обрушивался матёрый воин в кольчуге, с яростным, решительным лицом, он волновался, заграждал собой сына и принимал всю опасность на себя.

   Разыгравшийся Ронэмил находился в гуще боя. Он порядком запыхался, подбадривал, хвалил нейтральных солдат, помогал тем сражаться, яростно обрушивая копьё на противника, успевая в последний момент защитить того или иного неопытного слюнтяя, порядком испугавшегося зрелого дикаря.

   Чернобородого оглушали мольбы о помощи, звон стали о сталь, яростные выкрики Безымянных, которые не собирались сдаваться, которые упорно на крюках проникали на их корабль. В воздухе стоял ощутимый, мерзкий привкус металла, который он так ненавидел ещё смолоду. Он отбивался, пытался оттеснить врага подальше от каюты капитана.

   Военачальник и наблюдатель стояли возле рулевого: их обступили, защищали солдаты. Тиголь во всю глотку командовал солдатам биться до конца, но сквозь оглушающий шум битвы его мало кто мог расслышать. 

   Себя не помня, Вельмол не чувствуя времени продолжал отбиваться, теснить врага, защищать сына, уже порядком жалея о том, что взял его с собой, в этот водоворот жестокости, в эту битву не на жизнь, а на смерть.

   Чернобородый на миг закрыл глаза, а когда открыл, услышал радостный вой нейтральцев; они живо восклицали и галдели с поднятыми к небу оружием. Ронэмил оглядел окровавленную палубу с мёртвыми и полуживыми людьми и тоже обрадовано вскричал в небо.

   Модун смотрел, противясь, на мертвецов с двух сторон на палубе корабля «Счастье моряка» и его рассудок помутился, к его горлу подступила тошнота и он, не выдержав, скорчился за борт судна.

   Ронэмил и Вельмол, переступая через тела сотоварищей, подошли к Модуну и хлопнули его по спине. Одноглазый тоже поёжился от количества мертвецов, но взяв себя в руки, отвлёкся, всматриваясь в полёт чаек. Он набрал в грудь воздуха и заметил:
   – Для первого боя очень даже неплохо, Модун. Хвалю.

   – Я всего лишь защищался, – глухо отозвался тот.

   – Все вместе мы дали достойный отпор, но это не были кланы Безымянных. Это всего лишь обычные воины, набираемые с деревень. – отозвался чернобородый. – И всё равно, я горжусь тобой, сын. Ты правильно делал, что далеко от меня не уходил.

   – Да уж, – недовольно отозвался Модун, вытирая слюну с губ.

   Вельмол старался не смотреть на мертвецов, но от военачальника был отдан приказ расчистить палубу. Прямого приказа они ослушаться не могли, и потому, сквозь недовольство, им приходилось за руки и ноги перетаскивать с омерзением уже погибших и кидать за борт.

   Взяв за руки-ноги мёртвого, отец с сыном молча скидывали в морскую пучину на корм рыбам соратников и противников. Этот момент навсегда отпечатался в разуме Модуна, но более скверное дело предстояло впереди.

   Военачальник Тиголь выслушал просьбу капитана корабля, пошептался с сержантами, и те отдали приказ каждому из солдат помочь матросам, а именно оттереть палубы от мерзко смердящей крови.

   Взяв вёдра в руки с тряпками, Ронэмил, Модун и Вельмол вместе с остальными ворчащими солдатами принялись оттирать местами подгнившую, местами протёртую древесину палубы, соскабливая, вычищая всё дочиста под зорким надзором сержантов и самого наблюдателя.

   Этим днём в лапы сил Её величества попали двое выживших пленника; их расположили в клетках в грузовом трюме. Сержанты часами пытались найти с ними общий язык, но те только злорадно поговаривали, что бой пойдёт по-иному на их землях.

   Очистив палубы, солдаты со вздохами недовольства, сквозь ругань закончили приборку, посматривая из-подо лбов на сержантов в малиновых мундирах, и отправились к себе в трюм отдохнуть перед ужином.

   Наши герои спустились к себе, расположились на гамаках и принялись думать о минувшем бое, радуясь, что им повезло остаться в живых. Ронэмил полулёжа продолжал писать письмо, несомненно своей любимой. Вельмол вглядывался в затупленное острие топора, упорно продолжая натирать и точить его. Модун лежал и тупо таращился на подгнившие доски на стене; он как сейчас помнил переполненные ярости и безумия глаза и весь лик противников. Тогда он еле сдерживался, чтобы только не отбросить оружие в сторону и не спрятаться за спину отца, но сейчас он улыбался, потому как ни разу не спасовал перед лицом опасности.

   В трюм спустился повар. Он крался, оглядывал большинство спящих солдат с азартом и, нарушив заслуженный покой, начал с силой долбить ложкой по кастрюле, принялся восклицать со смешком:
   – Что, повоевали сегодня? Пожалуйте на кухню ужинать! Живо вставайте, для вас старался!

   Один из возрастных солдат, переполненный злостью, будучи разбуженным вскриком повара, мигом слез с гамака и погнался за ним с поднятыми кулаками до кухни, рассмешив тем самым остальных, потаённо ненавидящих подлую выходку повара.

   Вельмол, Модун и Ронэмил слезли с гамаков и отправились сквозь полутёмный, деревянный лабиринт корабля вслед за еле плетущимися, уставшими солдатами.

   На этот раз, по приказу военачальника Тиголя, в столовой к каждому столу было предложено по две бутылки вина, которое хоть и было на вкус кисло-сладким, на вид слишком тёмным и несколько тягучим. Но вымотавшиеся после боя солдаты и от такой халявы были не прочь. Очень даже не прочь.

   Каждому воину повар кривился в улыбке, охотно благодарил за то, что не подпустили к нему на кухню противника-варвара. На этот раз он не жалел угощения, он со всем почтением накладывал каждому по четыре ложки густой, с виду вкусной похлёбки с картошкой и мясом с грибами.

   В этот день из доброй сотни солдат полегло около трёх дюжин, но воины быстро об этом позабыли, скоро уж перестали горевать за распитием бодрящего, теперь уже вкусного вина, которое раззадоривало пыл молодых и заставляло взрослых мужчин задуматься о чём-то далёком, но близком к сердцу.

   Вельмол же наотрез отказался от вина, строго сказав сыну, что им нужно держать разум чистым, добавив, что сейчас как никогда необходимо трезво оценивать ситуацию и всегда, особенно на поле боя, быть готовым к неожиданностям.

   Наевшись и наболтавшись с добрыми, охмелёнными солдатами Её величества, Модун с улыбкой вместе с одноглазым и чернобородым отправились перед сном проветриться на палубу.

   Поднявшись по скрипящим деревянным ступеням, они слышали внизу, в столовой, довольный галдёж и радостные перекрикивания. Вельмол всё же с грустью думал, что они заслуживают хоть чуть-чуть, перед выходом на вражеские земли, отдохнуть и повеселиться – вдруг потом не выдастся случая?

   Подойдя к краю борта, схватившись за потёртые поручни, Модун уже в который раз почувствовал неприятную тошноту и обволакивающую слабость. Сквозь тяжёлые вздохи он сказал:
   – Меня как-то мутит.

   – Это из-за качки. – ответил Ронэмил, – К этому можно привыкнуть, но первое время с этим никак нельзя бороться. Честно сказать, мне тоже от этого дурно.

   – И мне, – отозвался Вельмол, осматривая сумеречные дали.

   Чернобородый видел вдалеке земли Лериля и даже смог разглядеть свет в порту, несомненно то были разожжённые костры для правильного ориентира. Осмотревшись по сторонам, Вельмол уже в который раз увидел далёкие неприступные горы. К сожалению, они уплыли настолько далеко, что он только краем глаза видел нейтральные земли. Он знал – где-то там его дом, в котором его и сына непременно ждут.

   Грустно вздохнув, покачиваясь в такт судна, Вельмол опустил голову вниз и посмотрел на упрямые, пенящиеся волны, охватывающие борта корабля.

   Оторвав взгляд от яблока, Ронэмил посмотрел на крапинки звёзд на тёмно-матовом небосводе рядом с бледно-жёлтой луной и подумал о любимых детях, к которым он обязан вернуться целым.

   Руки Модуна до сих пор тряслись после боя, он пытался унять дрожь, силился не показаться слабым, прятал их в карманах, и всё же отец увидел это и, улыбнувшись, прошептал ему на ухо:
   – Со мной точно так же было в первый раз. В этом нет ничего постыдного.

   Модун неуверенно кивнул и, чуть погодя, они отправились к себе в трюм. Спускаясь вниз, слышали храп солдат и скорбные постанывания скрипящих досок. Раздевшись, расположившись на гамаках и укутавшись хиленькими одеялами с дырками, сон и насыщенный событиями день овладели воинами; каждый из них заснул со своими думами и мечтами, надеясь, что завтрашний день будет лучше прежнего.


   Лебединский Вячеслав Игоревич. 1992. 05.09.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите в мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)