Заговор

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


Тщетный разговор. Мы оба ушли недовольные друг другом. А было о чём поговорить. Мы недолго обсуждали, рассорились и разошлись. Вот как дело было.
С утра мы договорились встретиться, но пришёл один я, друг опоздал. Он винил меня в том, что я нарочно дал немного времени на подготовку. А я совсем не дал времени: готовил я, всё обдумал и завершил бы обсуждением, но он опередил. Зачем? Мы погибли оба, а могли выжить. Теперь рассуждаем, как могло быть, не случись…
Это было убийство людей. Стольких казнили ни за что, мы хотели помешать, но погибли сами. Мы среди палачей: одни из них. Я капитан, мой друг – сержант, если перевести на ваш язык. Наши звания отличаются лишь по названию: моё время другое, на полтора столетия раньше тех, кто сейчас читает рассказ. Другое время и нравы другие, но вам понимать ни к чему: в рассказе есть только сюжет и я продолжу.
Мы расстреливали невинных людей, понимали это, сердились на себя, но приказ исполняли. Дворы пустели, людей сгребали в кучи, так было жёстче для нас, злило, размывало реальность. Виноватыми не были, а казаки считали – виновны: поголовно секли, рубили головы остальным, зачинщиков вешали, расстреливали по-одному и только по приказу, для них уготовлен был приговор, а судили ли? Я расстреливал сам, жалел, но расстреливать приходилось – приказ. Я болел, плакал душой, просил прощенья у умерших и снова расстреливал. Мой друг ниже чином (дворянин, разжалован) занимался организационными мероприятиями по уборке трупов. Солдаты выполняли всю грязную работу. Остановить кровопролитие не удавалось: люди не хотели быть убитыми – сопротивлялись, а мы подавляли их сопротивление жестоким способом.
Началось с обращения в городскую управу на жестокость помещика: бьёт, баб насилует. Выслали комиссию в составе одного чиновника, он, конечно, не подтвердил. Мужика секли за смелость, а барину велели держать в строгости: забунтуют – бить. Крепостные не могут жалобу подать, а свободные из крепостных, выкупленные ранее – могут, вот и упросили.
Ладно, бит, но угомониться не мог, стал друзей подговаривать на барина идти с кольями. Пошли. Барина пожгли, живых не оставили в доме, кроме прислуги. Ор стоял – не жалели. Знали, что убьют, так не оставят – стали лютовать: соседа пожгли, убили всех господ – своих пожалели. Пока дошло до губернатора, третья деревня поднялась. Казаков на коней и давить убийц. Додавили так, что уж некому печь растопить и детей малых убивать стали: их за что?
В самый разгар «битвы» мы с другом посоветовались и решили сместить князя с должности командующего всей этой акцией возмездия – совсем голову потерял, решили.
Отраву подсыпал он, я нашёл бы другой способ. Но князь выжил, нашёл виновного, на меня вышли – заговор раскрыли. Суд, как всегда, скорый: предложили застрелиться – я отказался.
Сказал:
«Убийства не простятся, виновные наказаны. Если бы сразу помещику указали на неправильные действия в отношении крепостных крестьян, такого не случилось бы, озлобили только. Невиновных убивали семьями, а они не ходили на барина ни взрослые, ни дети», – я плакал.
«Расстрелять»! – был приказ.
В тот же день меня не стало. Друг застрелился сам – дворянин, дали оружие.
Сейчас, по прошествии многих лет, я спрашиваю себя: «Почему душа моя не смирилась?» Ответ такой: «Нет правоты ни в тех, ни в нас. Я так и остался заговорщиком». Друг мой меня не понимает: признал вину, раскаялся.
Хожу среди друзей, никто не поминает тех дней: смеёмся, дружим, а в сердце покоя нет.