Затмение

В Грузии немало горнолыжных курортов, но описанный на этих страницах отель не имеет ничего общего ни с одним из них. «Календари» и связанные с ним люди существуют исключительно в воображении автора.

Не видевший мрака не оценит света
(Грузинская пословица)

«Вот дотошный коротышка!» - подумал Михаил Борисович Тумаркин, широко улыбаясь вальяжному человечку в дорогом костюме, что сидел в испанском кожаном кресле за большим письменным столом напротив него, благоухая дорогим одеколоном.
- Более четверти века наш независимый фонд «Свобода через радость», финансируемый неравнодушными гражданами разных стран, помогает людям, чья деятельность способствует развитию демократии, утверждению идеалов свободы и борьбе с пережитками тирании и деспотизма, - как по писаному начал тот, подняв глаза от его заявления.
На его брезгливом толстоносом лопоухом лице читалось: «Какой настырный сукин сын! Получил отказ, так сам приперся!», - поэтому хотелось бы знать, насколько ваша рабо-та соответствует нашему профилю и почему вы не можете обойтись без нашего гранта.
- Я указал в своем резюме к заявлению, что еще до перестройки, при советском режиме втайне сочувствовал свободному миру, а с 1988 года как журналист сотрудничал со многими независимыми газетами и журналами, - не переставая улыбаться, ответил Тумаркин, - А сейчас решил написать книгу о мрачных временах тоталитарного прошлого, - и он несколько театрально вздохнул.
- Ну и почему бы вам не сделать этого дома или на даче? Почему вам для этого обя-зательно нужен престижный грузинский горнолыжный курорт?
- По семейным обстоятельствам. У меня сейчас дома живет дочь с грудным ребенком, жена ей помогает. Работать невозможно. А дачи нет. К тому же последнее время астма донимает, врачи советуют в горы съездить, чистым воздухом подышать, - тут улыбка соискателя стала несколько грустной, - Обратиться к вам посоветовал мой бывший одногруппник Анатолий Маркович Сахно. Сказал, что вы справедливы и беспристрастны.
- А чем ваша книга будет отличаться от того, что уже написано о сталинизме? Тема конечно неисчерпаема, но мне последнее время встречаются лишь компиляции. Люди часто даже не утруждают себя ссылками на использованную литературу, - человечек скрестил на груди короткие ручки, откинулся на спинку кресла и нахмурил мохнатые брови. Тем не менее было видно, что ссылка на Сахно подействовала.
- У меня договор с издательством. Я уже все продумал, материал подготовил, оста-лось только состыковать куски, - горячо заговорил журналист, - Сейчас молодежь увлекается боевиками, фантастикой, сказками. Документальных книг не читают. Поэтому посыл такой: фэнтези про советские лагеря, политзаключенных и Сталина. Итак: группа зеков бе-жит с Колымы в 1947 году через Сахалин в Японию. А дальше все, как во «Властелине колец»: зеки – хоббиты и гномы, вохровцы – орки, советские люди – гоблины, японцы – эльфы, Сталин – Саурон. В переносном смысле, конечно. Сучьи войны, приключения, штурмы укрепрайонов, перестрелки, сплавы по рекам, форсирование Татарского пролива в шторм, чудесные спасения. Это будет бомба! А в Грузию хочу, потому что надоело тут грязь собирать. Хоть одним глазком на Европу бы поглядеть!
– Михаил Борисович, буду с вами предельно откровенен, - взгляд коротышки оста-вался жестким, - Сахно – человек влиятельный, он вложил в фонд много энергии, времени и денег. И до сих пор входит в наш управляющий совет, но в реалиях борьбы за демократию на сегодняшнем этапе не очень ориентируется и сам это признает. Однако он дал вполне конкретные указания, кому этой осенью выделить путевки. В том числе вам. Что я и сделаю. Но если бы мне предоставили свободу действий, я бы предпочел вам ее не давать.
Да, прививать от коммунизма нужно с детства. Да, Грузия теперь входит в свобод-ный мир, там давно забыли Совок. Да, там много чему можно поучиться и заодно хорошо отдохнуть. Но я интересовался вашими публикациями. За последние три года – всего четыре статьи, по три тысячи знаков. Это очень мало, прямо кот наплакал. Так пропагандистскую войну с деспотией не ведут.
Тумаркин, похрустывая пальцами, стиснул на коленях потные руки. «Дотошный ко-ротышка, дотошный коротышка…», - стучало у него в голове.
- Ваши чувства ко мне никак не влияют на мое убеждение, что грант вам не нужен. Вряд ли я многим по душе, и подозреваю, что некоторые грантоискатели считают меня изрядным мерзавцем. И они правы. Чтобы управлять фондом «Свобода через радость» так, как он того заслуживает, приходится быть изрядным мерзавцем.
Ладно, дадим вам путевку в отель с трехразовым питанием и Интернетом. Вроде что-то есть в Бакуриани, в межсезонье, в ноябре, на три недели. На днях пришлем ваучер. Билет возьмете сами. Советую не особенно увлекаться местным вином и не злоупотреблять знаменитым гостеприимством. Готовую рукопись пришлете по емейлу не позднее двух недель после возвращения. И не дай бог, если она будет меньше двухсот страниц! – он чиркнул что-то золоченым «Паркером» на заявлении и положил его в пластиковый лоток с надписью «Исходящие», затем кивнул и уткнулся в монитор ноутбука на столе. Разговор был окончен.

Лишь в Домодедово, сдав багаж и пытаясь подключиться к Интернету в зале ожида-ния, Тумаркин обнаружил, что в нетбуке сел аккумулятор. «Черт, придется купить там новую батарею», - подумал он с досадой, проходя на посадку вместе с толпой громогласных грузин.
В самолете поспать не удалось – рядом сидел, судя по габаритам, бывший вольный борец в тяжелом весе, давно переставший следить за этим своим весом. Тумаркин еле протискивался мимо, когда он вставал, чтобы пропустить журналиста в туалет, и неодобрительно смотрел на него сверху вниз.
В аэропорту имени Шота Руставели самолет приземлился уже в сумерках. Через со-рок минут после посадки, получив наконец багаж, он вышел на площадь. По сравнению с Москвой здесь было градусов на пятнадцать теплее, однако поднимался сильный ветер. Путевка была без трансфера, МТС тут не брал, купить местную сим-карту и сделать заказ такси по мобильному не удалось. Поэтому он стал ловить машину. Его тут же окружила толпа разномастных плохо бритых водителей в больших плоских кепках, наперебой предлагавших подвезти в Бакуриани с ветерком. Как он ни торговался, дешевле 80 евро не выходило.
 Наконец он выбрал самого спокойного и вскоре уже мчался на видавшей виды «Дэу» по узкой дороге, петлявшей в темноте среди холмов и виноградников. Через три часа машина остановилась возле низкой ограды из дикого камня вокруг большого четырехэтажного современного здания с огромными темными окнами, на котором горели неоном гру-зинские и латинские буквы названия.
- Бакуриани, отель «Календари», приехали, - объявил шофер, разбудив журналиста.
Тот расплатился, с трудом вытребовав сдачу, взял чемодан и пошел к входу в отель. В просторном вестибюле было чисто, уютно пахло кофе. На стенах висели круглые воинские щиты и кольчуги, в углу стояла деревянная телега, уставленная горшками с цветами. Тумаркин подошел к длинной стойке, за которой сидела молодая модно, но строго одетая носатая брюнетка.
- Здравствуйте, я к вам, - сказал он и, достав документы, протянул ей.
Та мило улыбнулась и поздоровалась на ломаном русском. Затем проглядела ваучер и паспорт, что-то пометила в своих бумагах, постучала по клавиатуре и сказала:
- Заплатите еще триста лари, это около ста евро, мы и их принимаем, и селитесь.
- У меня же ваучер, какие сто евро? – удивился Михаил Борисович.
- Это курортный сбор, налог. У вас оплачено только проживание, а налог идет в местный бюджет. Пятнадцать лари за ночь. У вас двадцать ночей, итого триста лари, - терпеливо, путая слова, пояснила девушка и снова улыбнулась.
- А если я потом заплачу, после заселения? Я же никуда не денусь.
- Пока не заплатите, не заселитесь, - она убрала улыбку с лица и позвонила по телефону.
Из–за колонн в глубине холла показалась массивная фигура охранника в черной уни-форме с дубинкой и наручниками на широком кожаном ремне. Тумаркин выругался про себя, поглядел на мужика, на непроглядную ночь за окном и полез за кошельком. Девушка снова заулыбалась, ловко приняла деньги, выдала ему квитанцию, сплошь покрытую грузинскими закорючками и, оставив паспорт себе, протянула картонный пропуск:
- Ваш номер в другом корпусе нашего отеля. Сюда гостей будем селить с декабря. Вас проводят до места, ключ дадут на месте по пропуску, - и она быстро сказала что-то охраннику.
Тот молча пошел к дверям. Тумаркину ничего не оставалось, как, подхватив свой че-модан на роликах, отправиться следом в темную кавказскую ночь. Путь по асфальтирован-ной дорожке, вскоре перешедшей в гравийную тропу, занял минут семь. Обогнули основной корпус, миновали стоянку, спортзал, соединенный крытым переходом с основным корпусом, какие-то хозяйственные постройки, большой ангар и наконец подошли к длинному двухэтажному зданию из силикатного кирпича под шиферной крышей, скупо освещенному редкими уличными фонарями.
Охранник подвел его к покосившемуся деревянному крыльцу в торце корпуса:
- Здесь. Пропуск покажешь дежурной, - и ушел.
Тумаркин потянул скрипучую деревянную дверь со следами синей краски и вошел внутрь. У входа в комнате с открытой дверью в старом кресле сидела толстая пожилая рыжеволосая женщина с усиками в черном платке и вязала. Она недобро взглянула на мужчину, потом на пропуск, отложила спицы и повела его на второй этаж по коридору, застланному истертым линолеумом. При каждом шаге под линолеумом скрипели половицы. Обшарпанные стены не красили лет двадцать. Пахло пылью, сыростью, дезинфекцией и подгоревшей кашей.
На втором этаже дежурная открыла самую дальнюю от лестницы дверь, за которой оказался небольшой номер 227, освещавшийся одинокой лампочкой с пыльным плафоном под потолком. Исцарапанный дощатый пол, крашеный коричневой масляной краской, усти-лали потертые половики. На столе у стены стояли стеклянный графин и стакан, в углу – старый холодильник «Саратов».
- Располагайтесь. Окно открывайте осторожно, его можно разбить ручкой рамы. За повреждения или пропажу вещей несете ответственность. Завтрак будет на первом этаже с семи до девяти. Вот ключ, - пробурчала дежурная и отдала ключ с тяжелой эбонитовой бобышкой весом грамм в двести, служащей брелоком.
- А сегодня можно поужинать? – со слабой надеждой спросил голодный Тумаркин.
- Нет, повара уже ушли. Ужин до семи вечера. Тем более он у вас не оплачен, - тетка повернулась и пошла к себе.
Журналист вздохнул, достал из чемодана тренировочный костюм, переоделся и пошел умыться. Санузел был тесным, ванна с множеством ржавых потеков, унитаз весь в накипи. Сердце путешественника упало, а потом заколотилось от возмущения, но усталость оказалась сильнее обиды.
«Ладно, высплюсь, а завтра пойду разбираться, почему меня засунули в эту дыру», - думал он, подставляя руки под струю чуть теплой мутноватой воды, с чиханием лившейся из крана. Затем он вытерся куцым застиранным полотенцем и скоро уже спал без задних ног на скрипучей кровати, застланной серой простыней.

Тумаркин проснулся среди ночи от страха, который испытал во сне. Лежа на спине, он закрыл глаза, пытаясь вспомнить его. И опять увидел.

Одинокий уличный фонарь мотается на резком ветру, вой метели. В узком пляшу-щем конусе света видно, как снежные вихри пронзают тьму ночи. Снег повсюду. Снег за-сыпал все. На месте того, что было кустами, машинами, людьми, остались лишь сугробы.
– Слишком глубокий снег! Слишком глубокий, чтобы выбраться отсюда, – раздается из снежной мглы низкий печальный голос с сильным кавказским акцентом, перекрывая вой вьюги.

Эта печаль почему-то привела его в ужас. Он встал и выглянул в окно. Там шелестел во тьме ветер, но снега не было. Потер лицо, положил под язык пару таблеток глицина, снова лег и вскоре заснул.
Проснулся он довольно поздно, когда солнце уже светило вовсю. Первым делом раз-двинул выцветшие шторы и тут же разинул рот от открывшейся в выходящем на горы давно не мытом окне панорамы. Солнце лило золотой свет на сахарно-белый снег высоких гор вдали, куда вели цепочки подъемников, начинавшиеся в нескольких сотнях метров от отеля. Из путеводителя он знал, что это гора Кохта высотой более двух километров. Облака по бокам и позади этого открыточного пейзажа были подкрашены золотом, а снопы солнечных лучей тихо угасали в темных ельниках. Стояла сверхъестественно красивая осень.
Выйдя на балкон и вдыхая чистый прохладный бодрящий воздух, Михаил Борисович взглянул на часы. Завтрак вот-вот кончится. Быстро оделся и спустился в кафе, которым называлась одна из комнат на первом этаже с приделанной небольшой кухней и четырьмя старыми столиками на ржавых никелированных ножках. На окнах виднелись некрашеные стальные решетки. Он похлебал алюминиевой ложкой еле теплую жидкую кукурузную кашу, съел кусок лаваша и выпил стакан водянистого какао, в котором плавала пенка. Никакого шведского стола, как на сайте «Календари», не было и в помине, как не было и других отдыхающих. Его одиночество во время трапезы скрасил лишь небольшой черный таракан, деловито пробежавший на кухню вдоль плинтуса.
Поднявшись в номер, он решил помыться. Забрался в ванну, включил еле теплую воду, намылился, и тут вода перестала течь. Из душа только с шипением выходил воздух. Чертыхаясь, кое-как обтерся, оделся и снова спустился на первый этаж. Там обнаружилось, что дежурная исчезла, заперев комнату. Тогда он, злой как черт, помчался в основной корпус, где из разговора с администраторшей выяснил следующее:
- в его ваучере не был указан номер корпуса;
- люксом в старом корпусе считается как раз его номер;
- переселиться в новый корпус нельзя, так как он сейчас закрыт для гостей;
- деньги за путевку не возвращаются;
- по поводу отсутствия воды следует обращаться к дежурной его корпуса и сантехни-ку;
- он может в любое время подать жалобу в письменном виде на имя директора отеля, но только на грузинском или английском языке, в чем администратор с удовольствием по-может за небольшое вознаграждение (около 100 евро);
- паспорт ему отдать не могут, так как он в полиции на регистрации;
- по этой же причине он не сможет купить местную сим-карту в Бакуриани;
- регулярного транспортного сообщение с поселком сейчас, не в сезон, нет, нужно или вызвать оттуда такси за 15 евро или идти пешком три километра.
Тумаркин страшно возмутился таким приемом и даже почувствовал приступ удушья. Пришлось попшикать себе в горло ингалятором и выскочить на свежий воздух. Дышать стало полегче, и он пошел к себе, рассуждая на ходу: «Видно, с европейским сервисом в Грузии пока напряги, Совок прет из всех щелей. Но я приехал сюда работать. Значит надо написать свой роман как можно скорее и сматываться».
По пути он заметил пожилого мужчину в старом свитере и безрукавке, мирно грев-шегося на солнце возле входа в ангар с газетой в руках и кудлатой собачонкой в ногах.
- Гамарджоба, генацвале, - приветствовал тот его.
Тумаркин также поздоровался и подошел. Старик указал ему на скамейку, на которой сидел. Собачонка заворчала, тот на нее прикрикнул.
- Ты вчера приехал?
- Да. А вы тут сторожем?
- Присматриваю за складом. Как тебе Бакуриани?
- Виды прекрасные, природа красивая. А условия что-то не очень, вода вот сейчас кончилась.
- У нас тут курорт. Боржоми рядом. Другого такого места во всей Грузии не найти. А с водой бывает, сантехника изношена. Ничего, Гоги должен сегодня зайти, проверить. Он дежурит сутки через трое. Живет в поселке, ответственный парень, даром, что зять повари-хи.
- Смотрю, в этом корпусе все обветшало.
- А что ты хочешь, его в 1970-м году построили. И с тех пор ни разу не ремонтировали. Ну то есть по бумагам-то его чуть не раз в два года ремонтировали, а на самом-то деле – ни разу, - и сторож улыбнулся, раздвинув пышные седые усы и показав прекрасные зубы, - Тут когда-то жизнь кипела. Пока новый корпус четыре года назад не построили. Ничего, скоро снег ляжет, лыжники понаедут. Яблоку негде будет упасть. Подъемники включат, ка-ток зальют, прокат снегоходов будет, лошади скакать будут, весело будет!
- А когда снег пойдет?
- Кто знает? Обычно в конце ноября, а может и хоть завтра. В горах погода меняется вот так, - и он сухо щелкнул артритными пальцами.
Тумаркин попрощался и пошел в номер, а сторож снова уткнулся в газету.
В номере журналист первым делом открыл кран в ванной. Как ни странно, полилась вода. Он кое-как ополоснулся, а затем подключил к сети нетбук и, присев на расшатанный деревянный стул с фанерным сиденьем, задумался.
Сейчас в периодике стало гораздо меньше работы, а конкуренция в Интернете со стороны безграмотных, но нахрапистых и писучих дилетантов росла не по дням, а по часам. Да, не так представлял он себе будущее, когда в конце восьмидесятых, воодушевленный, делал оптимистические репортажи с антисоветских и нацистских митингов и демонстраций. В «Советской России» его даже как-то назвали русофобской моськой, лающей на великий русский народ, чем Михаил Борисович до сих пор гордился. Но сейчас старые заслуги в счет не шли, а возраст и любовь к горячительным напиткам все больше давали о себе знать. Сын, уехавший в США несколько лет назад, к себе не приглашал, а журналистика больше не кормила. Приходилось подрабатывать частным извозом, а то и перепродажей барахла на «Авито».
В конце концов он решил бросить пить и написать антикоммунистическое фэнтези, опубликовав его в знакомом издательстве. Благодаря старым связям ему пообещали неплохой гонорар. А что, если здраво рассудить, это был бы свежий маркетинговый ход. Есть же антикоммунистические романы, спектакли, выставки. Даже религия, церковь Муна, антикоммунистическая есть. Почему не быть фэнтези?
Он загрузил в нетбук «Властелина колец», «Гарри Поттера», Желязны и еще несколько популярных книг и взялся за переработку. Но это оказалось не так-то легко. Поменять имена и названия действующих лиц просто. Гораздо труднее вписать фантастические события в контекст реалий послевоенного СССР. Халтурить в первой большой вещи не хотелось Он бился уже несколько месяцев, работа двигалась со скрипом, плохо давались диалоги, не хватало познаний в области русского устного и тюремной жизни, но пути назад не было.
Открыв файл, он снова очутился в медленно создаваемом им мире и новую главу начал ударной фразой: «Жизнь коротка, работа бесконечна! – сказал старый зек и запустил коктейлем Молотова в лесопилку». Через пару страниц уже набрасывал сцену, где главный герой – политический заключенный Семен Перлович бьется на сосульках, которые при сорокаградусном морозе становятся грозным оружием, с вором в законе садистом Шурой Мытищинским. Постепенно он увлекся, расписался и когда взглянул в окно, солнце было уже высоко. Быстро спустился, пообедал харчо, на поверхности которого плавали разводы желтоватого костного жира, и серыми макаронами по-флотски, заправленными какими-то несъедобными хрящами, запил все стаканом невкусного компота из сухофруктов, поставил пустую посуду на засаленный прилавок и вернулся в номер.
Работал до вечера и разогнулся, только когда число напечатанных страниц перевали-ло за двадцать. Ему даже удалось воспользоваться Интернетом. Пароль от вайфая был написан на картонном пропуске. Сигнал был слабый, долго ждал загрузки, но почту проглядеть успел. Тут Михаил Борисович удовлетворенно потянулся до хруста в костях и подумал, что при таких темпах мог бы за три недели вчерне набросать половину, а к Новому году закончить свой опус целиком.
Однако пора было ужинать. Не выключая компа, вышел на лестницу и тут вдруг свет мигнул и погас. Стало темно. Если бы журналист не был политкорректен, он бы сказал, как в желудке у негра. Лишь весело светился вдали первый этаж нового корпуса. Тумаркин переключил свой телефон, который по привычке таскал с собой, в режим фонарика и прошел в кафе. Повариха зажигала керосиновую лампу.
- Что случилось?
- Снова пробки выбило. Где-то видать закоротило. Проводка старая, - ответила она.
- И что делать?
- Вы ужинайте, а я электрику позвоню. Дежурная уже домой ушла.
Повариха поставила на стол тарелку тушеной желтоватой картошки с тонкими про-жилками мяса и стакан чая, отдававшего веником, а сама вышла с телефоном в коридор и стала кричать что-то в трубку по-грузински.
- Гиви сейчас на свадьбе у друга, - сказала она, вернувшись, - придет завтра утром. Вы ужинайте и идите спать. Все равно без него света не будет.
Тумаркин грустно принялся за еду, но вдруг, что-то вспомнив, бросился к себе наверх. Все оказалось так, как он и опасался. Нетбук вырубился и больше не включался. Он снова побежал в новый корпус, и теперь его отшила уже другая администраторша. Электричество в старом корпусе, как и электрик Гиви, почему-то не входили в ее компетенцию.
Раздавленный Тумаркин бродил во тьме, как потерянный, продуваемый насквозь все усиливающимся северо-западным ветром, потом кое-как добрался до номера. Он залез в сырую постель и долго лежал с открытыми глазами, еле дыша из-за очередного приступа астмы, прежде чем уснуть.
Под утро ему опять приснился кошмар.

Длинное здание с множеством дверей, окон. Он стоит внутри в темном коридоре, у двери. Вдруг слышится стук, громкий, ритмичный, страшный. Где-то бьется стекло. Стук в темноте становится все громче, отдается эхом со всех сторон. Им овладевает тягостное чувство надвигающегося разрушения.
В конце коридора возникает огромный темный силуэт и движется шаткой поход-кой. В руке что-то тяжелое, железное, он бьет им по стенам, выколачивая облачка шту-катурки и пыли. Силуэт приближается, от него страшно воняет, несет кровью и гибелью. Железяка со злобным свистом рассекает воздух, а потом врезается в дверной косяк так, что тот разлетается в щепки. Крошечные красные глазки горят в темноте, как пожарная сигнализация.
Хриплый гортанный голос, голос убийцы:
– Выходи, писака, сочтемся! Выходи, если ты мужчина!

Тумаркин проснулся утром в холодном поту, не понимая, где он, явь ли то, что он видит вокруг в слабых отблесках далеких огней или это все еще сон. Ветер стих, а за окном было белым-бело. Непрерывно и бесшумно падал крупными хлопьями снег. Он на пробу нажал кнопку на компе и на экране замелькали надписи и цифры. Свет был. Но вот обратный отсчет закончился, файл открылся, и Тумаркин чуть не упал. От всего, что он вчера напечатал, осталась только поговорка «Жизнь коротка, работа бесконечна!», правда повторенная несколько сотен раз. Значит, он забыл вчера сохранить набранный материал, да вдобавок в компе что-то заколодило.
Страшно огорченный, пошел вниз. В кафе невысокий мужчина средних лет с орли-ным носом в сванской войлочной шапке уминал большую порцию лобио, запивая красным вином из оплетенной бутыли. Рядом благоухали на блюде шампур с горячим шашлыком и хачапури по-аджарски, с яичницей.
Повариха поставила перед Тумаркиным тарелку овсяной каши и стакан какао.
- А можно мне тоже лобио и хачапури? – тут же спросил он.
Та покачала головой:
- Гиви, как и все работники, питается отдельно. У нас свое меню.
- Я могу доплатить, - журналист сглотнул набежавшую слюну.
- У нас продукты под расчет, администрация строго следит, - сочувственно вздохну-ла повариха и пошла на кухню, вытирая руки о грязный фартук.
Гиви ел долго, со смаком, часто прикладываясь к стакану. Потом умиротворенно от-кинулся на фанерную спинку стула.
- Вы электрик? – обратился к нему Тумаркин.
- Да, дорогой. Что надо?
- Чтобы электричество не вырубалось.
- Ну, что ты хочешь, дому пятьдесят лет. Проводка ни к черту.
- Но вы же наладили сегодня.
- Да, поставил «жучок» вместо новой пробки.
- Так это же опасно! Пожар может быть.
- Это ты директору скажи. Он нам денег не дает, все уходит на новый корпус. Этот они, похоже, хотят скоро снести, - Гиви недовольно встал, сказал поварихе: - Мадиоба, - и ушел куда-то по коридору, шлепая тапками.
- А где его подсобка? – вновь обратился Михаил Борисович к поварихе.
- Там, в конце, слева. У них с Гоги одна на двоих. Но ты его не беспокой. Он этого не любит, обидеться может. Его на фронте контузило. Сейчас спать завалится. Если что нужно, лучше дежурной скажи, он ее свояк.
Тумаркин поспешил наверх, потеплее оделся, положил в сумку нетбук и отправился в Бакуриани. На улице царила зимняя сказка. Все было занесено снегом: кусты, деревья, крыши зданий, дорожки. Лишь к ангару и к новому корпусу были протоптаны узенькие тропинки. Добравшись до нового корпуса, он увидел, что дорогу к поселку, покрытую уже двадцатисантиметровым слоем снега, и не думали чистить. Тропа вилась по обочине и журналист, скользя и оступаясь, пошел по ней. Снег все валил из низких свинцовых туч и дома вдали еле виднелись сквозь мутную пелену.
Нескоро добрался он, петляя по кривым улочкам без единой вывески на русском и расспрашивая всех встречных, до магазинчика, где, вроде, торговали компьютерами и электроникой. Толстый продавец, повертев его нетбук в руках, скептически произнес:
- Для такого старья батарей у нас нет. Нужно заказывать. Предоплата сто процентов – пятьдесят евро. Если через две недели не привезут, вернем деньги по паспорту.
Тумаркин заглянул в кошелек: денег оставалось в обрез. Учитывая, что еще надо бы-ло жить двадцать дней, он отказался и двинулся назад. Однако по пути не вытерпел и зашел в симпатичный ресторанчик, очарованный запахами, вырывавшимися на улицу из-за открытых деревянных резных, с латунными накладками, дверей. Очнулся он лишь после того, как умял миску хинкали, салат, триста грамм шашлыка, сочащийся жиром большой золотистый чебурек и выпил бутылку «Хванчкары». Что делать, прогулки на свежем воздухе разжигают аппетит.
Только он с удовлетворением отметил, что жизнь налаживается, как принесли счет: 65 евро плюс 10 % чаевых. Чертыхаясь в душе за собственную несдержанность, местами переходящую практически в раблезианство и эпикурейство, расплатился и поплелся к отелю, борясь с дремотой. Снег все шел, дорогу так и не почистили, и обратный путь занял чуть не полтора часа. В какой-то момент ему показалось, что он упадет прямо на месте и останется лежать, что бы ни происходило вокруг.
В холодном номере он полежал с часок на кровати, затем собрался с силами и вклю-чил нетбук. Не успел он набрать и трех страниц, как свет опять погас. А за окном сгущались сумерки. Чертыхаясь, Тумаркин бросился вниз. Дверь подсобки он нашел по заляпанной двери и большому ржавому вентилю на полу, громко постучал.
Изнутри что-то ответили по-грузински, он вошел. На узкой койке, застланной старым байковым одеялом, лежал Гиви и, заложив руки за голову, смотрел по маленькому черно-белому телевизору, подсоединенному к аккумулятору, выступление какого-то хора.
- Вах, что надо? – пробурчал он, увидев Михаила Борисовича, - Зачем стучишь?
- Света нет, может, сделаете что-нибудь?
- Слушай, что ты такой беспокойный? Пойди погуляй, воздухом подыши. Не видишь, я занят!
- Мне работать надо, у меня нетбук не включается!
- Ты сюда что, работать приехал? Ты отдыхать приехал! Будет время, все починю! Из-за тебя одного вставать не буду. Иди давай, - и он отвернулся к телевизору.
«Я этого так не оставлю!» - подумал Тумаркин и пошел искать щиток. Тот обнару-жился около лестницы в подвал и был закрыт на висячий замок. Он подергал его и задумался. Потом оделся и вышел на улицу. Снег все шел, хотя и пореже. У ангара сторож колол дрова небольшим топором. Журналист подошел, поздоровался.
- Не могли бы вы мне топор одолжить?
- Зачем?
- Хочу в электрический щиток заглянуть.
- Нет, так дело не пойдет. Гиви обидится.
- У вас тут не отель, а конец света. В номере холодно, воду отключают, электричество вырубается, кормят кукурузной кашей, как в тюрьме, дорогу до поселка не могут расчистить! В гробу я вашего Гиви видал вместе со всеми администраторами, дежурными и сантехниками.
Старик отложил топор, осуждающе поглядел на Тумаркина, сел на скамью, не спеша закурил какую-то вонючую дрянь и строго заговорил:
- Ты гоми не тронь, это наш специалитет! А дорогу зачем чистить? Через пару дней все само растает. Теперь послушай внимательно, потому что я скажу тебе это только один раз. Мир устроен так, что реальность не всегда соответствует ожиданиям. Он очень жесток. Нередко происходят жуткие события, и никто не может объяснить почему. Иногда кажется, что только плохие люди живут и здравствуют. И я принимаю это как должное.
Нельзя сказать, что этот мир ненавидит нас с тобой, но он нас и не любит. Мир не любит тебя, но тебя может любить кто-то другой. Когда тебе от этого делается невыносимо и тебе хочется плакать – лезь под одеяло и выплачь свое горе, а не кидайся на людей. Если от этого харкаешь кровью – говори, что пил вишневый шербет. Только так должен поступать хороший человек. И постарайся жить нормальной жизнью. Это твоя миссия в злом мире. Сохранить в себе чувство любви и держаться, что бы с тобой ни происходило. Взять себя в руки и продолжать идти по жизни, но без моего топора.
Михаил Борисович постоял молча минуты две, потрясенно уставившись на деревен-ского мудреца, а затем медленно побрел к себе. Тем не менее в коридоре второго этажа он встал сбоку от окна, выходящего во двор, и стал наблюдать. Минут за двадцать старик, докурив, сложил дрова под навес, спрятал среди них топор, закрыл ангар, взял видавшую виды сумку и подался куда-то в сторону нового корпуса. Тумаркин подождал, когда совсем стемнеет, быстро сбегал и принес топор, убрав под куртку. Затем прислушался. Все было тихо. Он подошел к щитку и стал отжимать топором дверцу. Когда петля отлетела, Тумаркин увидел кучу полуобгорелых проводов, хаотично воткнутых в колодки с предохранителями и отключающими устройствами с этикетками на грузинском. Какие-то были отключены. Он отложил топор и уставился на них, пытаясь разобраться, какой за что отвечает. И тут его вдруг сильно оттолкнули в сторону, и он увидел разъяренного Гиви с его же топором в руке.
- Я тебе, ослиная голова, что сказал? Ты что тут хозяйничаешь?
- Включите свет, - торопливо ретируясь наверх, прокричал Тумаркин, - Хватит дура-ка валять!
- Это я дурака валяю? – обозлился электрик. Он пытался закрыть дверцу щитка, за-жав топор между ног, но ничего не выходило, - Я тебе покажу, как щиты ломать, бози швили.
В номере, поняв, что несколько переборщил, журналист в темноте нащупал сумку с нетбуком и только вышел, как услышал громкий стук. Он осторожно выглянул в коридор - там никого не было. Источник звука был внизу и двигался к лестнице. Потом раздался дикий крик:
- Где ты прячешься, сын шакала?! Выходи, сочтемся!
Журналист понял, что почти попал в западню. Он стал осторожно спускаться по лестнице, прижимаясь к стене и вглядываясь во тьму. И на первом этаже увидел темный силуэт, который приближался со стороны выхода, раскачиваясь и молотя топором по стенам. Тумаркин пригнулся и проскользнул направо, к кафе. На его счастье, оно было не заперто. Он осторожно нырнул в приоткрытую дверь и едва успел закрыть ее на щеколду и подпереть стулом, как подскочил электрик и стал ломиться.
- Шени траки дэда могит тхан, - ревел он, - Выходи, если ты джигит! Умри, как мужчина! Я таких оккупантов, как ты, в восьмом году в Самачабло пачками из пулемета клал.
Тумаркин огляделся. На кухне виднелся черный ход, но он был заперт. А Гиви между тем начал рубить дверь, изрыгая страшные проклятия. Несмотря на то, что дверь сделали давно, из цельного дерева, когда мастера еще не научились халтурить, было очевидно, что долго она не продержится.
Тумаркин ударил плечом в дверь черного хода, она заходила ходуном, но не откры-валась. А Гиви уже прорубил небольшую пробоину и во тьме, еле разбавленной жидким светом далеких уличных огоньков, стало видно, как оттуда показался его нос, а затем выта-ращенный бешеный глаз, старавшийся разглядеть, где прячется гость.
Тумаркин вздрогнул от ужаса, однако быстро собрался, схватил на кухне большой разделочный нож и подкрался к двери в тот самый момент, когда электрик просунул в пробоину руку, стараясь открыть щеколду. Журналист немедленно полоснул по ней клинком, брызнула кровь, тот взвыл и попытался топором через отверстие рубануть врага. Гость опять бросился к двери черного хода и наконец вышиб ее. А Гиви все же ухитрился открыть щеколду и, сбросив стул, ворвался в кафе, как ураган. Тумаркин уже бежал по улице в сторону нового корпуса, увязая в глубоком снегу. Преследователь, на несколько минут остановившийся, чтобы перевязать полотенцем раненную руку, бросился за ним. Через несколько минут Михаил Борисович уже бился в стеклянные двери, но ему никто не открыл, за ними был полумрак и никакого движения. Когда он попытался разбить двери, у него ничего не вышло, они, по-видимому, были пуленепробиваемыми.
И тут из-за угла выскочил Гиви с замотанной левой рукой, размахивая своим оружи-ем. Турист бросился наутек, а тот с криком «Моквди, сиро!» со всей силы швырнул топор и попал ему в ногу. Издав боевой клич, электрик возобновил погоню. Тумаркин, прихрамывая и не оглядываясь, бежал по еле заметной ложбинке в снегу на дороге в сторону поселка, чьи огоньки еле виднелись сквозь снежную завесу. Гиви подобрал топор и устремился следом, однако расстояние между ними росло. Все-таки в ботинках бегать по снегу удобнее, чем в тапочках.
Скоро Тумаркину пришлось перейти на шаг и двигаться в почти полной темноте – подступила одышка, поднялся ветер и замело. Крики грузина сзади стихли. На левом бедре кровоточила рана от топора, идти становилось все труднее. Он решил затаиться, немного отдышаться и переждать. Чего переждать, он сам бы не смог точно сказать, но усталость брала свое. В конце концов, набредя на какой-то большой куст, облепленный снегом, залез под него, сгреб в кучу опавшие листья и уселся сверху, обхватив руками сумку. Только теперь он заметил, как здесь тихо. Тишина навалилась на его куст, как тяжелое одеяло, заглушающее все, кроме шума метели. Он устало закрыл глаза и откинулся на одревесневшие стволики.
На следующий день подул южный ветер, снег наконец растаял, и прохожий обнаружил под кустом недалеко от дороги сидящий труп замерзшего человека. Его бледно-голубое лицо с закрытыми глазами, все в инее, было спокойно. Он так крепко прижимал к груди черную сумку, что прохожий с трудом вырвал ее из мертвых рук, чтобы взять себе.
- Это наш постоялец из 227-го, недавно заехал. Вот его паспорт. Допился видать до белой горячки и захотел сбежать от своих глюков, - печально рассказывала носатая администраторша полицейскому на опознании, - Все они там в России алкаши, ведут себя, как свиньи, никакой культуры. Чуть электрика топором не зарубил, к нам на ресепшн ломился, фарфоровый сервиз на шесть персон в номере расколотил. Кто нам теперь за него заплатит?
Тот согласно кивал, что-то помечая в протоколе.