Забота?

Нож и фаланга пальца. Зрелище омерзительное. Но когда острый клинок завис над плотью, ты начинаешь ожидать, что же будет дальше. Он опустится, или нет? Это спор, проигрышь,самопожертвование, или…?  Мерзкий хруст разрезаемой хрящевой ткани убивает слух. Все это зрелище хрустит, кровит и заставляет передернуть плечами...
***
Весна уже началась. А зима от этого плакала. Своими слезами она наполняла яму. И эти слезы перемешались со снегом. В этого ребенка зимы и весны упало лицо с  небольшой дырой в затылке, но огромной дырой во лбу. Пуля знает как влетать и как вылетать. Связанные за спиной руки и полные шока глаза ,которые заливал зимне- весенний сок намекали на киллера. И да, он был здесь. Странный. Сильный. Непонятный. Он почему то получил страшное разочарование от одиннадцатого заказа. Наверно от плача ребенка, когда он забирал отца из машины. А может от своей пустой квартиры и жизни асассина? Никто не знал. Да и знать было некому. Ведь пуля из собственного пистолета в висок прервала душевные муки. Может самоубийство это грех, но две пары раскрытых глаз погрузились в воду ямы без явного филосовского умысла. Просто погрузились. Просто мертвыми. Чего ожидал убийца? Искупления, или просто прекращения? Он не понял, что сделал, когда его сущность на последнюю секунду превратилась в душу.
***
Фаланга отвалилась. Кровь начала хлестать. Крик был сильным. Но нож не останавливался…
***
Он умер!!! Он умер!!!!!! Крик был первобытным. Такие вопли, обычно, может услышат тот, кто гуляет возле психиатрической лечебницы. Правда,  возле больнички они приглушены стеклами, дабы не мешать гулять по сосновым аллеям тем, кто еще не диагностирован.  Но крики душевной боли слышат хоть санитары, и они хоть как то действуют. А сейчас крик слышали только высотки. И они были по бетонному безучастны. А какой эмоции заслуживает тот, кто убил собственного брата? Пусть нехотя, пусть косвенно. Но это родной брат. И это убийство. Незнание того, что продаваемая тобой наркота в чужие руки попадает в кровь собственного брата, не стирает с чела клеймо кровеубийцы. Ты не знал, но он передознул и умер. Пережить?! Нет. Он умеее…
***
Последние буквы крика заглушил чавкающий звук разложенного на асфальте тела и хруст отрубленной фаланги…
***
Он смутно помнил свою мать. Ее какой- то пан в красивом жупане  ради садистского удовольствия затравил собаками, а потом изнасиловал труп, похожий на рваную тряпку. Говорили, что иначе он не может познать женщину. Что ж, древняя кровь- это свежие извращения. Его отец всю жизнь трудился в поле. Там и умер. От горячки. Выздороветь не дал шинкарь, ведь требовал долг за похороны  жены в арендованной им у пана церкви.
Как мог на это реагировать молодой козак? Очень просто! Шинок сгорел вместе с шинкарем, а пана нашли в лесу разорванным на клочья. Но даже если его рвал зверь, то он был очень изощренным. Дальше ненависть, Запорожье и Богдан.  Все было славно. Две битвы. Добыча. Орущая от страха шляхта, которая после ночной вылазки Богуна забыла про ночные горшки, а страх сбрасывала в гусарские латы. Табор. Осада. Плен. И диалог с князем. Князь взрослый, а ему семнадцать. До этого были пытки, на что указывали пальцы без ногтей. А теперь допрос. Две воли схлестнулись. Первой нужна была информация о тайном входе в табор, второй нужна была месть. Месть победила. Уговоры и обещания не затмили память. Результат- кол. И проигрыш князя…
***
Клинок упал на фалангу и сломался…  Он вновь обрел свою форму, но больше не посягнул причинить боль. Спаситель улыбнулся на долю секунды. Ведь ему опять резать и резать свои пальцы. Отец возложил на него роль быть посланным каждому и искупать всякого. А пальцы не кончались…
© TaRo