Глава VII. Письмо из Ниццы

«Любимый мой, родной, я наконец уверовала в Бога, ибо кто еще мог сделать мне такой подарок в жизни, и удостоить меня такого счастья и земного блаженства, как не Он. Моё сердце болезненно сжимается, а душа холодеет от страха при мысли о том, что этого могло не произойти, и наши жизни никогда бы не пересеклись. А еще могло случиться так, что ты бы влюбился в мою чудесную сестрёнку – она такая красивая! Разве это не является также великим свидетельством присутствия в этом мире мудрого Творца? И разве твой выбор – не признак врождённого благородства? Почему ты выбрал меня, невзрачную дурнушку, а не Лизхен? Ты ведь обо мне ничего не знаешь… До встречи с тобой моя душа была погружена во мрак кромешный, а тело снедаемо многочисленными недугами… И если бы не ты, моя жизнь была бы на веки вечные чередой унылых и безрадостных дней и угасла бы, не начавшись… Но ты вдохнул в неё Божественный огонь, придал ей смысл и значение – а, главное, прежде незнакомое мне страстное желание жить – жить для того, чтобы отдать тебе всю себя, без остатка…

О как я скучаю по тебе, мой любимый! Дни тянутся мучительно долго и однообразно. Я пытаюсь убедить родителей ускорить отъезд, но они полагают, что я еще недостаточно оправилась от болезни. А мама вообще боится возвращения - до нас доходят из Германии чудовищные известия – в то, что говорят приехавшие оттуда люди, просто невозможно поверить. Папа считает, что мы должны эмигрировать как можно скорее. Но для этого ему сначала необходимо закончить какие-то финансовые дела и оформить визы…

И еще… У меня для тебя есть новость, дорогой!.. Думаю, ты понимаешь, о чём я говорю... Лизхен знает обо всём, а родители пока ни о чём не догадываются. Но очень скоро всё откроется… естественным образом… Меня охватывают одновременно бесконечная радость и страх перед будущим – я не представляю, как поведёт себя папа, когда узнает об этом. И хотя он – один из благороднейших и добрейших людей на земле, но его жизненные представления о благородстве, честности и доброте слишком старомодны… Но я ни о чём не жалею и бесконечно счастлива – ибо люблю тебя безумно…

До встречи, мой родной, береги себя… Нежно обнимаю тебя и целую,
Твоя И.»

Перечтя письмо несколько раз, отец просидел за столом весь вечер в глубокой задумчивости, не зажигая света. «Новость», сообщённая Ирен, опустила его с небес на землю. При иных обстоятельствах он был бы вне себя от радости, но сейчас, на фоне драматических событий, происходящих вокруг, собственных личных неурядиц, шаткости положения и туманности перспектив, он чувствовал прескверно – ощутив себя этаким опереточным соблазнителем, совратителем невинной души. К тому же он как-то не очень представлял себя в роли мужа и отца. Только теперь он осознал, что, идя на поводу своей страсти, он не только нанёс глубокое оскорбление семье Фридлендеров, но, вероятно, погубил Ирен, да и самого себя. Он с ужасом поймал себя на дикой мысли о том, что как было бы хорошо, если бы это был только сон… Но, устыдившись такого малодушия, граничащего с предательством, он взял себя в руки и попытался трезво оценить создавшееся положение. «Что ж, всё к лучшему», - в конце концов решил он – «Это только ускорит нашу свадьбу. Да, Ирен молода, а я пока никто и ничто – но у меня есть будущее – я продолжу обучение заграницей, например, в Сорбонне… Да и Фридлендер – человек не бедный, и не бросит свою дочь на произвол судьбы…» С этими благими мыслями он и заснул, от усталости упав на кровать, не раздеваясь.