Шутя-играя, глава 2

Черные глаза

Электричка ушла. С нее сошло несколько человек, они прошли по деревянному настилу  к противоположному  концу поселка. Там находилась более цивилизованная его часть, где жила основная масса счастливчиков, заполучивших  в свое время дачи именно в этом райском литературном местечке.

На платформе остался только один человек. Это был Узилов, который, как ни спешил, застал только улетающий хвост поезда. Теперь надо было ждать следующего целый час.

Только сейчас Узилов почувствовал, как устал, как болит разбитая губа… и решил двигаться к шалману. Хоть чаю горячего выпить. Или даже чего покрепче, не помешает.

Данича на станции уже не было видно; Петр, шатаясь от усталости, вошел в шалман.

Там стоял за прилавком известный всем продавец Покровов, по прозвищу Крыв, сидели за столиком каких-то два синяка, а за другим – кто-то смутно знакомый, кажется, тоже писатель из местных.
Все присутствующие, как по команде, уставились на вошедшего Узилова, и дружно замолчали. Они смотрели на него как-то особенно, выпучив глаза, и Узилов заподозрил неладное. Но тут же вспомнил, что у него разбита губа, да и сам видок, небось, еще тот.

Успокоился, подошел к Крыву, попросил рюмку водки и стакан горячего чаю. Тот стал медленно все это собирать на прилавок, не сводя настороженных глаз с Узилова.
Петр, конечно, не знал о том, что произошло в шалмане всего за несколько минут до его появления.
А произошло следующее: один из синяков вышел на улицу по простому бытовому делу. Сделал несколько шагов в сторону кустов возле старых вагонов. Электричка как раз отходила. Синяк принял устойчивую позицию для совершения своего простого бытового дела, и тут увидел какое-то желтое пятно между рельсами. Канареечную куртку Данича в поселке знали все. Он носил ее не меньше пяти лет.
Синяк забеспокоился, быстро покончил с бытом, и подбежал к желтеющему пятну. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы понять – да, это Данич. Лежит, лицом кверху. Очки разбиты, валяются рядом. И ясно без слов, что Данич  - это уже не он сам, а то, что до недавнего времени  им было...

Синяк опомнился, и заспешил обратно. Он знал, что ничего трогать нельзя, и лучше вообще к желтой куртке не приближаться. Телевизор он смотрел регулярно, а там, в милицейских сериалах,  ликбез на предмет поведения граждан в схожих исключительных случаях, проводился четко.

Синяк ворвался в шалман, в двух словах прокричал об увиденном, и все четверо присутствующих тут же приняли единогласное решение – на улицу не выходить, ничего они не видели, не слышали и не знают. Пусть кто-то другой возьмет на себя кару наткнуться на желтую куртку. У нас же как – кто первый увидел, тот и виноват.

Приняв решение, они  тут же приступили к горячему обсуждению – а  что вообще случилось? Данич был цел-целехонек, как доложил синяк, и потому под электричку попасть никак не мог. Может, кто-то  ему того… помог?...

Как раз в этот момент дверь в шалман отворилась, и вошел Узилов -  с разбитым лицом,  растрепанными волосами, красный, запыхавшийся, без шапки…

Все четверо подумали об одном и том же…

Узилов же взял чай, водку, и уселся за свободный столик.

*

Четвертым в шалмане был действительно местный писатель, настоящее имя которого было известно немногим, зато его  псевдоним  знали все – капитан Грант.
Большей частью капитан жил в Европах. Сюда наезжал, только если того требовали издательские дела. Работал в  научно-фантастическом жанре, и дела его шли очень неплохо.

Капитан, конечно, был знаком с Даничем, хотя и шапочно, и  потому загрустил, а больше – растерялся.
Описывать в книгах подобные происшествия ему приходилось, но вот так, оказаться свидетелем самому...

Надо что-то делать… - соображал Грант, - оповестить родных… и в милицию тоже придется все-таки позвонить… «Ничего не вижу» - удобная позиция, но совесть-то должна быть...
Капитан подошел к стойке, и тихо сказал Крыву, что в в милицию сообщить о происшествии все-таки придется…
Тот согласно кивнул. На синяков они и не посмотрели, не принимать же их во внимание. А те за это время догнались еще парой стаканов пива, и уже мало что соображали.
Но тут  дверь шалмана опять распахнулась, вбежала женщина, замотанная в цветастый бабий платок, и заорала не своим голосом:

- Сидите! А там Данич на рельсах лежит! Батюшки! Что же это такое делается!
Женщина заголосила, и стала толкать и поднимать с места одного из синяков:
- И ты тут, урод, как всегда! Убью! Марш домой!

Толкала она его потому, что была женой его, Веркой, и, как видно, примчалась за ним, чтобы увести домой, а по дороге увидела такое, что никакому врагу увидеть не пожелаешь.
– Вставай! – кричала Верка. -  Сейчас тут милиция появится! Сеня Проехожий побежал в медпункт, там Клавка еще должна быть на дежурстве, у нее телефон!

Капитан с Крывом  переглянулись, и  поняли, что делать им ничего уже не надо, все свободны, сейчас милиция прибудет и возьмет дело в свои руки.

Верка орала, расталкивала своего синяка, который никак не мог понять, откуда она тут взялась, и куда он должен идти! Из тепла, от хороших людей, в холод, а тут же пиво еще не допито!..

*

Капитан, почувствовав, что руки у него, наконец, развязаны, выскочил на улицу и быстро пошел к месту, которое указал синяк. Теперь уже можно было двигаться свободно. И даже так: двигаться активней, пока милиция не приехала, не оцепила тут все к черту, и ты, если хочешь самостоятельно что-то рассмотреть, фиг уже сюда попадешь. А рассмотреть капитану хотелось, потому что он не мог понять, каким образом крепкий еще старичок Данич – рассудительный и осторожный – оказался на рельсах и погиб так нелепо и глупо.

Указанное синяком местечко было совсем рядом, метрах в двухстах.
Желтая куртка ясно высветилась за ближайшим вагоном, стоило отступить в трепаные, голые кусты – ровно туда, где пристраивался по своему бытовому делу синяк.
Стало плохо ему, что ли? – думал капитан Грант с горечью. – Но как он при этом оказался за вагонами? Он же был вполне в своем уме и самостоятельно туда не пошел бы. Толкнул кто-то?

Со стороны поселка раздались нарастающие крики и топот. Очевидно, кто-то уже сообщил семейству о происшествии, и теперь сюда неслись на всех парах три растрепанных, простоволосых фурии, готовых устроить термоядерную истерику…

А за ними, конечно, прискачет  весь поселок, радуясь редкостному развлечению… время не такое уж позднее – Грант взглянул на часы: восемь часов тридцать минут. Всего полчаса прошло с того времени, как в шалман вернулся синяк и сообщил убийственную новость…

Грант не хотел ни видеть, ни, тем более, слышать то, что сейчас здесь начнется.
Он быстро завернул за угол ближайшего дома, оказался у чьего-то забора, близко к которому теснилось некое дворовое строение. Баня, что ли? Наверное, баня. Грант скользнул глазами по фасаду. Узкое, поперечное окно. Фрамуга поднята.

И на Гранта из этого окна в упор смотрели два огромных черных глаза.

(продолжение следует)