Аркашкины рассксзы. Дуплет

ПЕТЛЯ НА МЕДВЕДЯ (ДУПЛЕТ)
   
Понедельник.  Утро  Официальное открытие пушно-мехового цеха,  нужно быть на высоте. Приодевшись,  иду на работу на час раньше. Соседи через три дома стучат в окно,   машут,  чтоб зашел. Я уже знал,  что здесь живет знаменитый охотник-медвежатник Федор Иванович Пашков,  который, по рассказам, добыл больше 30 медведей.
-  Заходи,  заходи в гости. - Хозяин встречает меня во дворе и проводит в дом. - Познакомиться хочу.
Я тоже наслышан о нём, в ответ приглашаю в гости к себе.
- Иван,  Артем, ну-ка откопайте бочку. Сейчас настоящей рыбой тебя угощу, колодкой, соленым омулем с душком. Месяц бочка в земле лежала,  да ещё засол послабже. Таким сейчас редко кто солит,  не хотят возиться. А раньше-то, бывало, в войну соли мало было,  только его и ели… Омуль уже готов, и переваривать не надо. Только к душку надо привыкнуть.
Бутылка водки уже на столе. 
- Не могу,  на работу официально первый день иду, - оправдываюсь я.
- Об этом и хочу с тобой поговорить. Дочь у меня институт окончила,  а работы нет. А ты, говорят, начальник мехового цеха - может, возьмешь к себе в цех?
В это время вдоль ограды за окошком прошла красивая миниатюрная девушка,  одетая по-городскому, и слова “пока об этом рано говорить” застряли у меня в горле. Я сглотнул слюну и чужим голосом проговорил:
- Конечно, помогу. Она?
- Да,  Ольга. Последыш мой.
На стол сыны положили десяток красных омулей, и резкий запах ударил мне в нос.
- Ну,  за знакомство! - Я выпил стопку водки, со страхом думая,  что сейчас придется есть эту тухлую рыбу - обидеть человека нельзя. 
- Да вот, смотри, шкурка сама слетает целиком,  а позвоночник с костями вытаскиваешь, как из масла. Вот тебе и без костей ешь, - угощал хозяин.
- Не хочу. - А есть действительно не хотелось,  и я, пересилив себя, откусил кусок спинки омуля, с трудом сдерживая позыв к рвоте,  глотнув несколько раз, с мыслями, что опозориться нельзя,  все-таки продавил его. В это время отец с сыновьями уплетали вонючего омуля так, что только за ушами пищало. Наверно, передо мной выделывались: закусить-то больше нечем. Вот и вторая рюмка была мной выпита. Нос уже привык к запаху, и рука сама потянулась к запашистому омульку. В то время я и не думал,  что постоянно буду забегать к ним,  чтоб попросить у них омулька с душком, и даже меняться с ними на свежую рыбу. Три рюмки водки и пара омулей отозвались теплом и легкостью в животе.
- Ничего,  привыкнешь,  - похлопывая по спине, провожал меня Федор Иванович. - Поймешь, почему медведь мясо не ест, пока не проквасит: его переваривать не надо, оно уже готово,  разложилось.
На работе, осмотрев все, что было в цехе,  я сказал Андрею:
- Давай 20 шкур нерпы, запускаю в работу,  на выделку. Беру Володю-Тунгуса.
- Но он пьет, - возразил Андрей. 
- Ничего, отучу. Да я просто никого еще не знаю хорошо, а он мне уже помогал.
- Да мы тебе список с председателем составим, желающих полколхоза. Буду сам отбирать - тут нужно и старанье, и желание.
В обед с полупьяным Тунгусом-Володей мы скоблили и стирали шкуры по несколько раз,  готовили раствор для пикелевания (быстрого квашения шкур). Пришел пьяный Стаканчик:
- Когда петли ставить поедем? Ещё неделя, и мех у медведя ослабнет,  а во время гона вообще вышаркают. Петли, что, зря навязали, тухлого жира мешок приготовили?
- Ну что ж, если вечером нерпу в раствор положим, дня на полтора-два можно убежать. Приколачивать на щиты только через двое суток.
- А шторма не бойся. Начало лета - недели две теперь не будет, - успокоил Стаканчик.
И на следующий день рано утром мы, скидав сети,  петли на медведя,  ружье двенадцатого калибра, осекающееся на левый ствол,  прихватив приваду (протухший жир)  в мешке для медведя, уже бежали через море,  но не в Томпу,  а южнее на три километра, на мыс Амачан.
 Середина Байкала, бутылка водки,  Бурхан - всё как положено. Ещё немного - и наша лодка у высокого обрывистого берега мыса Амачан. - Вон, видишь, под верхом сплошные природные солонцы?  Какие большие ямы - зверь вылизал. Тут-то его медведь и караулит. Здесь наверху, на тропе, петлей на хозяина тайги и наставим, -  говорил Стаканчик.
Десять минут - и пара хариусовых сетей стояла в море. Лодку вытаскиваем на берег.
- Вон там, где обрыв пониже,  смотри дальше, там – видишь? – нерпа на камнях лежит,  бока греет. 
- Где? 
- Да на вот, в бинокль посмотри.
- Давай хватай ружье. На тропе беги с леса к берегу, подходи метров с двадцати. Стреляй с дроби. Только по голове,  если по туловищу, то уйдет.
 Стаканчик причмокивал губами: хорошо бы сейчас мяска-нерпя-тинки поесть. Я заскочил на обрыв. Бегу в лесу по тропе. Вот и камни, на одном лежит большой красивый куматкан,  спит. Ах, какой большой вырос за четыре месяца. Говорят, молоко-то у нерпы самое жирное. Патроны в стволах: не промазать бы,  по голове попасть,  а то у нерпы на боках слой жира толстый - дробью не пробьешь. Прицелился… Твою мать, а на какой же курок,  первый или второй, жать? Левый-то ствол осекается. Жму на оба. Дуплет из двенадцатого калибра резко ударил в плечо и оглушил меня. Есть! Нерпа крутнулась и соскользнула с камня в воду,  затихла. Подбегаю. Такой красивый нерпёнок, мех темно-голубой переливается – жалко: я ему голову развалил двумя зарядами дроби. А говорил, левый осекается. Беру нерпу за ласты и тащу вдоль берега по воде. Навстречу от лодки бежит Тунгус.
- Давай быстрей  нерпу и ружьё в лес! Вон лодка вдоль берега бежит,  похоже, егеря!
Силы удвоились,  скорее в лес – всё прятать. Быстро к лодке. Костёр: “чай варить остановились”.
- Руки в крови, помой. - Стаканчик уже разжёг костер. – Не люблю егерей: суки, сами всё подряд стреляют, а нам нельзя. А что нам жрать-то? Мы тайгой да морем живём. – Он кидает мне чайник. – Воды набери.
Подскочила лодка. Два егеря и милиционер в форме завели свою вечную песню: “Ну что, браконьерите? Что в лес бегали прятать?” – “Да вот смородинки искали чай заварить, для запашка”. – “А тебе, Тунгус, что, неймётся? Тебя уже два раза судили”. Мои друзья опустили головы. Во мне закипала злость: не знаю пока егерей,  но ментов я не люблю точно.
- Представляться надо. Документы?
- Вот это борзота! Ты кто такой?
- Я лесником работаю здесь, объезжаю свой участок. Вот удостоверение.
- Лесник. Что-то такого здесь не встречали.
- Сейчас будете встречать.
- Ты как разговариваешь?
- Научитесь говорить сами. Документы!
- Смотри, не верит.
- Да нет, просто хочу ваши фамилии запомнить.
- Сейчас запомнишь надолго. Всё равно в лесу что-нибудь найдём. 
- Если нужна головная боль, ищите.
- А ну, давай его в лодку,  повезём разбираться. - И милиционер двинулся ко мне.
- Да пошёл он,  - махнули рукой егеря. – Поймаем, на полную катушку посадим. - Оттолкнули лодку и умчались дальше.
- Ну ты круто с ними обошёлся!  Сейчас, смотри, аккуратно. Поймают – посадят, - предостерёг Тунгус.
- Ничего,  пусть сами научатся говорить. Я слышал,  что рыбоохрану и егерей здесь часто убивают…
- Да, бывает. Ну, давай нерпятину варить,  слюна бежит.
Тунгус-Володя привычными движениями ножа из рапида сделал надрезы вокруг передних лапок и ластов, одним движением глубокий разрез от нижней губы до анального отверстия. Две минуты - и хоровина (шкура с жиром) уже отделялась от мяса.
- Видишь, чем хорош нож из рапидовой пилы: к нему жир нерпы не липнет,  а другой металл садится сразу, - объяснял Тунгус. Он вскрыл живот,  достал печень. - Будешь?
Нет, пока я ещё не готов,  а тунгусы с жадностью начали поедать эту кровавую печень - без соли,  без хлеба,  как первобытные люди. Мясо, разделанное на куски, уже кипело в котелке. Его солить нужно больше,  чем обычно: через 25 минут кипения мясо нерпы готово. Бутылочка водки, и мы едим вкусное жирное мясо в прикуску с луком,  чтобы хоть как-то осадить жир.
Я уже наелся и пил чай со смородиной,  а мои тунгусы один за другим доставали из ведёрного котла очередные жирные куски мяса и с жадностью поедали их.
- Ты не смотри так. Мы как волки: есть пища – едим от пуза,  нет – голодаем по несколько дней.
- Я слышал, если тунгус добыл зверя, то ставит шалаш и ест мясо до тех пор, пока не сможет поднять и унести за один раз всё остальное. Вышел из леса,  пропил оставшееся и снова голодает.
Уставшие от еды, мы лежали на берегу, а Байкал небольшой волной катал и перебирал береговые камешки,  что-то шептал, усыпляя нас.
Подъем. Тунгус вскочил: “Сколько спали? Надо петли поставить на медведя,  да уехать отсюда до утра, чтобы дух наш ушёл,  а то медведь не придёт. Лесник наш пусть обходит с ружьём свои владенья по звериной тропе и выйдет на Томпе, к яме, а мы там его будет ждать часа через три”. Стаканчик протащил мешок тухлого жира по берегу,  предварительно ткнув в него ножом несколько раз,  чтобы часть жира вытекала, и вытащил его на тропу. Всё. Медведь по запаху пойдёт по тропе, где петли будем ставить. Ещё будем кусками свежий жир подкидывать, это его любимое лакомство.
- Запоминай, лесник: все патроны и ружьё должны быть всегда наготове, в понягу (небольшая прямоугольная фанера с лямками и ремешками, чтобы привязывать груз для удобного перемещения на большое расстояние). Возьмёшь перекусить,  пойдёшь по этой тропе до угла губы Аминдокан. Три шага шагнул - тихо стоишь, слушаешь,  смотришь по сторонам. – учил меня Тунгус. – Люди в тайге гибнут в основном не от тяжести и безвыходности положения,  а от растерянности,  паники и страха. К зверю подходи с подветренной стороны, чтоб духом не накрыло. У медведя зрение слабовато,  зато уши и нос ему расскажут больше,  чем нужно для принятия решения напасть или тихо отступить. Самое страшное для охотника – это торопливый выстрел на шорох или по неясно видимой цели, жертвой которого может стать человек. Если тяжело ранил зверя,  помни о крайней опасности: сохатый может пойти на тебя,  а медведь так порой даже устраивает засаду по своему следу,  затаившись за кустом или большим деревом. В углу губы слева увидишь большую полянку. На ней солонец, лабаз на дереве. На него не садись. Увидишь набитую торную звериную тропу - иди потихоньку по ней в сторону Томпы километра три,  там,  на берегу, мы и будем тебя ждать.
- Да я хотел посмотреть, как петли на медведя ставить.
- Пошли, покажем.
Потащили по тропе мешок с жиром. Прошли метров тридцать. Рядом с тропой стояла большая сосна.
- Первую здесь ставим. - Стаканчик привязал каким-то сложным узлом конец петли к сосне и, поставив сушину с другой стороны тропы, наклонил и упер её в сосну. В этот получившийся проход завёл петлю сантиметров на десять от земли, растянул её на 60 сантиметров в диаметре в четырёх местах привязал толстой чёрной ниткой к сушине и к сосне. Зафиксировал петлю в лёгком подвешенном состоянии, чтоб медведь, когда пойдёт по тропе, точно попал в неё головой. Мешок – за петлёй. Побольше вонючего жира,  чтоб медведь смелее и быстрее шагнул к нему, сорвав и затянув петлю на собственной шее.
- Всё. Иди,  а мы ещё две на тропе да одну в шалашик поставим.  Потом увидишь.
Когда уже метров 500 отошёл я от нашей стоянки, вспомнил, чему учил Тунгус: несколько осторожных шагов, не наступать на сучки,  немного постоять, послушать внимательно, осматривая всё вокруг. И я уже вообразил себя великим охотником и хозяином тайги – я с ружьём и могу всё:  убить медведя, добыть лося или изюбра. Мне казалось, что здесь никогда не ступала нога человека, и я иду по звериной тропе. Во мне просыпались инстинкты первобытного охотника, и казалось, что у меня даже обострилось обоняние. Я искал свою добычу ушами, глазами и ещё каким-то чувством, которое точно подскажет мне, где добыча.
Угол губы. Вот и поляна. Мне показалось, что кто-то серый большой стоит там. Медленно я поднёс бинокль к глазам,  пригляделся. Изюбр! Без рогов? Почему такой толстый?  Самка. Вот-вот должна отелиться,  а у неё часто бывает по два телёнка. С гладкого ружья далеко не возьмёшь. Да даже если можно, я не буду губить три жизни: мясо нерпы у нас есть. Это мелькнуло в голове пока я в бинокль рассматривал, как самка изюбра насторожилась, поводит тонкими трепетными ушами, раздувая ноздри, нюхая тайгу с её многообразными запахами, чувствует опасность каким-то непонятным для человека звериным чутьём. Надо попробовать подойти как можно ближе. Но три мои шага - и резкий скачок зверя дал мне понять, что она знала о моём присутствии, и её уже нет на поляне. Лабаз на солонце был сделан добротно, по-таёжному, без единого гвоздя. Так и хотелось на нём посидеть,  покараулить зверя. А он здесь был - следы самцов и самок говорили об этом. Солонец был весь исхожен, и глубокие вылизанные дыры показывали, какие большие языки у зверя. А вот и избитая звериная тропа,  медленно оглядываясь я пошел по ней. Следы изюбра шли вперемешку с большим следом сохатого. На тропу вышел медведь, след которого был сантиметров двадцать в ширину. Метров двести - и куча медвежьего помёта, ещё теплого, лежала посредине тропы.
Две пули в стволах… Иду ещё тише, напряженно вглядываясь вперед.
Мелькнула мысль: может, повернуть?  Рёв медведя заставил меня вздрогнуть. Испуг пронзил всё моё тело. Он меня учуял, идёт на меня!  Бежать и показывать спину нельзя. Нужно распахнуть одежду и стать повыше, чтоб медведь увидел, какой ты большой, - так учил Тунгус. Я запрыгнул на бугорок повыше,  поднял ружьё,  взял тропу под прицел.  Опять рёв, но уже тише. Впереди кто-то бьётся в кустах. Что он там делает? Стою. Руки уже трясутся от напряжения, а может, и от страха.  Всё затихло. Иногда только слышны хрипы и шорохи. Медленно иду по тропе,  не опуская ружьё. Вот он, медведь, присел на корточки,  притаился,  уши прижал,  значит, ждёт. Сейчас встанет на дыбы,  бросится на меня - и конец. Стреляю по передним лопаткам дуплетом. Выстрелил один левый ствол. Осечка. Я дрожащими руками,  переломив горизонталку, вставляю ещё один патрон с пулей в правый ствол, не отрывая взгляда от медведя, который вдруг медленно завалился на бок. Вот это выстрел! Видать, пуля срикошетила, развалила ему живот, и кишки, все изорванные, вывалились из живота вместе с рассеченным пулей желудком, из которого медленно вытекала уже переваренная пища.  Но почему так быстро натекла большая лужа крови? Тут меня отвлек шум и шорох в кустах метрах в пяти от большого кедра. Медленно подхожу ближе – сохатый. На боку лежал лось с огромными рогами, дергая передними ногами и  пытаясь поднять голову. Автоматически стреляю ему в лоб, но сохатый ещё несколько секунд держит голову, и из его ноздрей выходит пар. У меня мелькнула мысль: может, дух из него выходит. И тут голова упала и его большие открытые глаза мертво смотрят на меня.
Вот это охота! Я выхватил нож из-за пояса,  подбежал к сохатому… Нет, начну с медведя. Начал обдирать шкуру с задней ноги медведя.  Нет, что-то не пошло…  Надо же брюхо сохатому вскрыть, а то кишки загорят… Всё, один больше не могу. Хватаю ружьё и бегу по тропе к реке, где меня должны ждать тунгусы. Шум реки. Громко кричу:
- Давай ко мне! - Выбегаю к лодке. – Быстрей рюкзаки, поняги,  мешки, топор, и со мной! 
- Во-первых,  в тайге без дела кричать не надо. Что ты кричишь как бешеный? – спокойно говорил со мной Тунгус.
- Я сохатого и медведя завалил.
- Что, с двух выстрелов? Слышали только два. Ты давай-ка отдышись. Вон хариуса наловили - поешь,  чаёк попей и рассказывай нормально.
Я хватаю рожню,  пью из соска чайника уже подостывший чай.
- Всё, вперед, по дороге расскажу. - Я с рожней кинулся назад по тропе. - Тут метров семьсот.
Тунгусы потянулись за мной. По дороге сбивчиво рассказываю, что произошло,  чувствую – не верят. Подходим. Вот сохатый.
- Вот это бык!  Такие рожища!  Да тут мяса килограммов под четыреста! Раза два придётся сходить всем до лодки. Молодец,  живот вспорол,  кишки остудил.
- Иди сюда. Вот, смотри, медведь лежит.
Стаканчик и Тунгус молчат. Они, видать, просто ошарашены. Ходят вокруг медведя.
- А ты что так неаккуратно живот вспорол?  Кишки, желудок зацепил. 
- Да это не я,  это пулей.
- А почему такие края рваные, если пулей?.. Давай обдирать.
И мы с Тунгусом в два ножа начали обдирать медведя. Дело пошло, и мы, увлёкшись, не обращали внимания на Стаканчика, пока он не позвал нас.
- Вот, смотрите: здесь за большим кедром медведь топтался, стоял, караулил лося. Дух тянуло на медведя, и сохатый не почуял. Медведь прыгнул, ударил сохача лапой и сломал ему позвоночник. Но, видать, сохатый, собрав последние силы, успел ударить передней ногой в живот медведю да распорол его напрочь, и кишки у медведя вывалились и он истекал кровью. Тогда ты его и добил, а потом ты и сохача добил.
Да, точно. Наверно, так всё и было. Очень похоже,  а по-другому и не могло быть. И Стаканчик со спокойным сердцем начал обдирать сохача. Такого ещё не было у меня на охоте. Помню, находил двух сцепившихся рогами изюбрей: бились во время гона. Сцепились рогами, так и погибли.
Примерно через час с медведем было покончено. Шкуру растянули,  выложили подвялиться на зелёный ковер травы: выносить будем последней её и рога. Медвежья желчь, которая используется в тибетской медицине, перевязана ниткой, чтоб не разлилась, и аккуратно отрезана от печени. Стаканчик работал над сохатым как хирург: сначала сделал ему пластическую операцию, срезав у сохатого верхнюю губу,  потом нижнюю и хвост; а потом разошёлся и вырезал язык,  печень,  почки,  сердце, вырезал и вывернул все кишки,  выдавив из них остатки пищи. Отдельно с любовью работал с прямой кишкой: это самый деликатес. Вывернул желудок, перевязал его и налил туда сгустки крови,  снова перевязал. Погладил рукой:
- Ох, жировать будем. Я таких блюд наготовлю, что ты и не ел никогда.
Огромная печень и сердце сохача,  почки – всё было отдельно сложено в мешок, за этим уже проследил я сам. По четыре раза сходили мы каждый, чтобы всё это вытащить к лодке. Последняя  поняга была особенно тяжёлой. Я шёл,  хрипел. Сердце выскакивало из груди, лямки пережимали какую-то вену или нерв, и спина подгибалась. В лодку всё загрузили уже потемну. Медленно, на малом газу, по течению вышли из реки Томпы. Накрыв мотор брезентом, тихо ночью проходили мимо метеостанции. Так и к друзьям Ивановым не зашли. Не удобно, да егеря могут там быть. Три часа шли ночью через Байкал, бросали в него куски мяса, чтоб Хозяин пропустил через море. Часа два перевозили всю нашу добычу домой и мыли от крови лодку.
В пять утра мы распивали уже вторую бутылку спирта. Я закусывал сырой печенью сохатого, макая куски в соль и перец, и мне казалось, что я вкуснее ничего не ел. Да, повезло нам - столько мяса взяли.
- Ты молодец. Самку не стал стрелять, вот тебе Хозяин дал удачу. Тебя она преследует, - похвалил меня Тунгус.
- Что ты его хвалишь, – возмутился Стаканчик. - Он нам охоту на медведя петлей испортил. Четыре петли поставили и не проверили.
Стаканчик икнул и сполз под стол. Дальше я тоже ничего не помнил. “А петли мы всё равно проверим”,  - подумал я и уснул.