Глава XVШ. Уходи!

«Вот и ты…»  – после недолгого молчания произнесла Элизабет – «Я думала, что больше тебя никогда не увижу… Боже мой, опять ты! Ты – злой гений нашей семьи, с твоим появлением в нашем доме начались все несчастья… Мне даже иногда кажется, что и Гитлера привёл к власти ты…»  Отец молча слушал эту горькую отповедь, почти готовый с ней согласиться.

Лизхен говорила тихо, в её глухом голосе ему почудилась хрипотца…  Она изменилась почти до неузнаваемости – некогда волнистые, чёрные волосы были гладко зачёсаны и собраны сзади в пучок… Лицо землистого цвета, бледные тонкие губы, потухший взгляд… Она была одета в застёгнутое наглухо тёмное, почти чёрное, длинное платье и теперь была похожа скорее на приходящую гувернантку, нежели избалованную дочь богатого финансиста… Подойдя к столу, она вынула из пачки «Голуаз» сигарету и закурила. Отец был шокирован этим «новшеством» - и даже не потому, что до сих пор ему не приходилось встречать курящих девушек из «приличной семьи»: он вспомнил ту Элизабет, которую видел в последний раз на Рождество, на балу в их особняке, - сияющую, счастливую, ослепительно красивую… Да, он исчадие ада, он приносит несчастья людям – и при этом сам глубоко несчастлив… Пробормотав что-то невнятное, отец собрался, было, уйти, но Элизабет его остановила со словами: «Ты должен всё знать».

У Ирен был не выкидыш, как думал старик Фридлендер… Уже в Ницце, испытывая приступы дурноты и другие незнакомые неприятные ощущения, она рассказала об этом доктору, который лечил её сердечное заболевание. Доктор без труда распознал беременность. Ирен очень испугалась и спросила его, возможно ли это «остановить». На этой стадии – безусловно, ответил доктор, –  но он кардиолог, и подобными вещами не занимается… Ирен буквально умолила доктора пока ничего не говорить родителям. К счастью, во время того визита врача, мамы рядом не было – и Ирен рассказала всё сестре. «Ты любишь его?» – спросила Элизабет. «Безумно!» «Тогда ничего предпринимать не надо – просто расскажем обо всём родителям. Не вижу препятствий твоему счастью – вы поженитесь, и всё». Но вскоре из Германии стали приходить дурные вести, и Фридлендер решил, что всей семье возвращаться туда не стоит.  Он съездит в Гейдельберг и во Франкфурт один, закончит кое-какие дела, и вернётся во Францию, в которой, он рассчитывал, они смогут переждать смутные времена…

Прошло несколько недель, а Ирен всё медлила с «известием» - она очень боялась гнева отца. Но когда старик Фридлендер объявил, что они остаются во Франции, Ирен решилась и объявила родителям от том, что ждёт ребёнка. Как она и опасалась, реакция отца была очень бурной. «Кто отец ребёнка?» - в гневе вопрошал он – «Неужели этот польский голодранец?! Да как он посмел, негодяй?!»  Мириам Фридлендер, как могла, старалась успокоить мужа, но тот всё больше распалялся – не о такой «партии» он мечтал для своей дочери… И к тому же ей едва исполнилось 17 лет, она почти ребенок и очень нездорова... Ирен замкнулась в себе… И однажды,  даже не сказав об этом сестре, решилась на отчаянный шаг – взяв у отца крупную сумму – якобы на новое платье, она исчезла из дому… «Больше мы живой её не видели… Это был сплошной кошмар… Прибежал посыльный мальчишка, сказал, что она умирает…Мы нашли Ирен в каком-то странном заведении на окраине города, что-то вроде больницы для бедных… Она была без сознания... Приехал наш доктор, но сделать ничего уже было нельзя…»


«Зачем она это сделала, зачем?» – задавал себе этот мучительный вопрос отец всё время, пока слушал рассказ Элизабет… И тут он отчётливо вспомнил, как, получив письмо Ирен, очень испугался, узнав о её беременности. Он еще тогда подумал, что как хорошо было, если бы это был только сон… Но ведь Ирен об этом знать не могла – не была же она ясновидящей, в самом деле… И опять привиделся ему тот древний раввин из варшавской синагоги: «Запомни, сынок, Бог видит всё: все наши поступки, угадывает все наши желания, читает все наши мысли. И за всё, за всё человек ответит – если не в этом мире, «эйлам азэ», то в будущем – «эйлам абэ». Никто не уйдёт от Божьего суда – ни праведник, ни грешник, ни злодей… Всё ляжет на чашу весов – как добрые наши дела, мысли и намерения, так и злые наши дела, все наши нечистые помыслы и грешные мысли… И если когда-либо ты в отчаянии спросишь Его: «За что мне все эти испытания?» – вспомни о том, что совершил ты в прошлом, и какие грешные желания и мысли ты впустил в своё сознание – и, возможно, тебе станет очевидным ответ… Помни – ты всегда стоишь перед Богом…»

«Ирен похоронили в Ницце…Родители просто обезумели от горя… А я… как будто, я сама умерла… Но через две недели папа уехал в Германию…» – продолжала Элизабет, –  «Сказал, что ненадолго, от силы дней на десять… По дороге в Гейдельберг, он снял нам в Париже эту квартиру, и велел, чтобы мы переехали сюда, поскольку предстоят хлопоты с французской визой и видом на жительство. Первое время мы получали от отца телеграммы, но вот уже около месяца от него ничего нет. Мы слали телеграммы, звонили домой – но никакого ответа… Связались с доктором Зайднером, он тоже несколько раз звонил отцу, посещал наш дом, но на его звонки никто не ответил… Возможно, папа уехал во Франкфурт, но почему он не пишет? Мы с мамой буквально сходим с ума – столько несчастий свалилось на нас за это время, что мы опасаемся самого худшего…»

Элизабет замолчала и снова потянулась за сигаретой… Отец всё это время стоял – и чувствовал себя так, словно он присутствует на Страшном Суде… «Доктор Зайднер сообщил нам, что ты в Париже, назвал пансион и адрес… Я послала записку мадам Броссар, просила её передать тебе, будто я даю уроки французского для немцев. Я не хотела, чтобы ты знал, что идёшь к нам… ко мне… Не была уверена, что ты придёшь… Но мне надо было тебе всё сказать»

«Скоро вернётся мама» – произнесла Элизабет – «Она ушла навестить свою школьную подругу, которая уже давно живёт в Париже… Я не хочу, чтобы вы встретились… Знаешь, ты не поверишь – а я была очень увлечена тобой… Удивительно, что ты этого не заметил – и выбрал Ирен… Наверное, этим ты меня и поразил: все молодые люди, приходившие в наш дом, непременно влюблялись в меня… А ты… Ты не от мира сего, странный, неприкаянный… И, наверное, очень добрый – иначе Ирен никогда бы тебе не доверилась… Но… после всего… ты понимаешь: видеть я тебя больше не могу... и не хочу… Уходи!..»

Возвращаясь в пансион, отец зашёл в небольшой бар на углу Рю-де-Риволи и Руайаль и впервые заказал себе водки.