Виктория Хислоп - Кафенио

Впервые кафенио [1] в Коурнии открылось в 1935 году. Кириакос Малкис приспособил под заведение первый этаж своего дома, а семью переселил наверх. В бывшей гостиной с окнами на улицу он расставил столики и деревянные стулья, и еще несколько столиков вынес на прилегающий к дому тротуар. Местный плотник сколотил барную стойку, после чего состоялась долгая дискуссия, делать ли еще наружную вывеску. В конце концов, решили, что вид посетителей за столиками будет говорить сам за себя: здесь «Кафенио».

Зимой люди сидели внутри, наслаждаясь теплом дровяного очага, а в жаркие летние дни заходили, чтобы немного освежиться под легкими дуновениями от вентилятора, неторопливо крутящегося под потолком. Со временем перед входом разросся молодой платанос[2] и затенил тротуар.

Благодаря крепкому раки[3] и отменному кофе к старине Кириакосу стали наведываться даже из отдаленных деревушек. Он прикупил пять комплектов тавли[4], и посетители начали просиживать у него часами: они пили, курили, играли.
Часто бывало, что голосов в заведении не слышалось вовсе, только постукивание фишек по деревянным доскам.

В полутьме дальней комнаты, вход в которую был всегда тщательно прикрыт занавеской из тюля, кириа[5] Малкис с дочерью Марией беспрерывно мыли в каменной раковине стаканы, чашки, блюдца и подносы. Вода с помощью насоса поступала из скважины на деревенской площади.

Когда старики умерли, кафенио перешло к дочери.

Благодаря привычке отца планировать важные события заранее и некоторой его проницательности, Мария еще при жизни родителей обручилась с одним из завсегдатаев кафенио – Стефаносом Пападеносом. Перспектива стать со временем хозяином дела послужила отличным приданным. Молодому человеку нравилось находиться за прилавком больше, чем перед ним, и он быстро освоился с ролью кафетзиса – продавца и помощника хозяина. У молодых шла простая, но в то же время замечательная жизнь: на одних и тех же квадратных метрах у них был и дом, и работа и территория, где они общались с людьми.

Мария и Стефанос ничего не изменили в обстановке. Только вместо старого тюля повесили разноцветную занавеску из пластиковых висюлек. Входить и выходить из  подсобной комнаты стало намного проще, а яркие цвета оживили однообразную бежево-коричневую гамму. 

В 1970-х и 80-х годах остров переживал туристический бум и кафенио тоже.
Кoурниа располагалась в живописной местности, на вершине холма, откуда открывался вид на плодородную долину, сбегавшую к морю. Летом туристы охотно проделывали путь в сорок километров от главного города на острове, чтобы окунуться в самобытную атмосферу критской жизни и, может быть, прикупить у одной из местных рукодельниц скатерть с ажурной вязкой по краю. В деревне открылось еще два кафе, но «Кафенио» занимало самое лучшее место. Платан разросся, и посетителям нравилось располагаться в его густой тени.

В середине восьмидесятых, когда Марии было уже сорок с лишним, она родила двух мальчиков-близнецов. Она никогда не говорила Маносу и Петросу, кто из них родился первым, ведь, по правде, и сама не знала этого. В роддоме младенцев положили рядом в одну кроватку, но после того, как их несколько раз вынимали и клали обратно, уже никто, ни родители, ни акушерки, не могли обнаружить ни малейшего признака, чтобы отличить одного от другого, и понять, кто же первенец.

Близнецы были настоящим подарком судьбы для четы Пападенос. Когда ребятам исполнилось пять лет, они начали убирать со столиков, появляясь в одинаковых костюмчиках, и их схожесть добавила заведению очарования. Они посещали школу в небольшом соседнем городке, где выучили понемногу английский, французский и немецкий, так что к четырнадцати годам могли перекидываться парой общих фраз с клиентами и даже принимать у них заказы. Братья состязались друг с другом, кто получит больше чаевых, но в конце недели родители тщательно подсчитывали их общий заработок и неизменно делили его поровну, отвечая на все возражения, что так правильно.

Когда мальчики окончили школу, Мария и Стефанос еще могли сами справляться с работой в кафенио, и оставлять детей при себе было неоправданно по финансовым соображениям. С величайшим сожалением, поскольку оба любили дом и не хотели уезжать, близнецы отправились в столицу к своему старшему кузену. Манос нашел работу в компьютерном магазине, а Петрос стал работать у кузена в супермаркете. Они обещали родителям, что в августе будут приезжать домой и помогать им, и каждое лето выполняли свое обещание. 

Кафенио оставалось прежним. Пожилые собственники не видели причин для нововведений, клиентов, казалось, все устраивало. В течение долгих лет менялись только цены, начерченные мелом на доске у входа, и эти изменения всего лишь отражали инфляцию. В 2002 году ввели евро, что вызвало большую путаницу и переполох. Потребовалось приобрести новую электронную кассу. Когда Стефанос вносил ее в дом, он споткнулся о порог. Падение оказалось крайне неудачным, и доктор прописал ему постельный режим до полного выздоровления.

– Я бы с удовольствием вернулся и помогал тебе, – предложил Манос.

– И я, – тут же откликнулся Петрос. – Всего-то нужно сделать звонок шефу и…

– Наш магазин все равно планирует сокращать штат, – перебил Манос.

– И наш! – парировал Петрос.

Мария была тронута желанием сыновей помочь. Ей хотелось, чтобы они вернулись, но нельзя было исключать материальные соображения.

– Вы не должны увольняться! – ответила она. – Отец вскоре будет здоров. А пока что я и сама справлюсь. Сейчас не пик сезона.

Но через несколько месяцев она поменяла свое решение. Выяснилось, что доктор недооценил серьезность травм ее мужа. Вместе с ногой он поломал и несколько ребер. С тех пор его мучил сильный кашель, который, как оказалось, был вызван проколом легкого. Именно это ранение и явилось фатальным. Мария позвонила сыновьям сразу, как только поняла, что жить Стефаносу осталось недолго.  Они примчались в деревню на головокружительной скорости и появились оба сразу, как раз вовремя, чтобы успеть сказать прощай отцу и обнять убитую горем мать.
Состоялись похороны, и все последующие сорок дней траура кафенио оставалось закрытым, впервые за без малого семьдесят лет.

Мария понимала, что ее трудовая жизнь окончена. Она удалилась наверх, чтобы в комнате с затворенными ставнями оплакивать мужа. Пришло время передать дело сыновьям.

В первые месяцы после повторного открытия Манос и Петрос управляли кафенио так, как было заведено их отцом и дедом. Но затем они начали понемногу рассуждать о модернизации. У обоих был опыт жизни в крупном городе и идеи, которые они там почерпнули. 

Может стоит расширить ассортимент напитков? Как насчет кофе-гляссе? А что, если подавать не только греческий, но еще и итальянский кофе? Обсуждения переходили в споры, и не было случая, чтобы братья согласились друг с другом. Сидя  наверху в тишине своей комнаты, овдовевшая Мария Пападенос слушала их препирательства.

– Давай добавим цветовые акценты, - предлагал Манос.

– И так неплохо.

– Может поменяем мебель?

– А чем тебе эта не нравится? – недоумевал Петрос.

– Ну, давай хотя бы купим современные пластиковые стулья! Наши свое отслужили, и вид у них допотопный, – восклицал Манос, указывая на грубоватые деревенские стулья с псасини – плетеными из соломы сиденьями. – К тому же они неудобные!

– По части стульев клиенты не привередливы, – ворчал Петрос. – А вот современную кофе-машину купить стоит.

– О чем ты? Все любят греческий кофе[6]!

– Не все, – возражал брат.

Что бы ни предлагал один, другой не соглашался. Мария слушала яростные споры и не могла различить голоса – они сливались в один раздражающий шум.

Свары не прекращались изо дня в день и, в конце концов, допекли ее. Зажав уши ладонями, она все равно слышала невыносимые звуки ругани двух самых дорогих людей.

Как-то раз, уже на грани отчаяния, у нее появилась идея. Она принялась ее обдумывать и за неделю составила план действий.

Со времени скоропостижной смерти отца прошли месяцы, а близнецы так и не наведались к кузену, чтобы забрать свои вещи. 

– Я с удовольствием сменю вас на пару дней, пока вы будете в отъезде, – сказала Мария.

– Ты уверена? – спросил Манос.

– Да, все будет хорошо, – ответила она. – Я хотя бы немного развеюсь.

– Мы вернемся завтра в это же время, – уверил ее Петрос.

Мария наблюдала, как сыновья садятся в машины.

– Поезжайте аккуратно, – попросила она. – Кало таксиди! Счастливого пути!

Антипатия близнецов друг к другу уже так зашкаливала, что мать боялась, как бы один из них не столкнул другого с дороги.

Как только автомобили скрылись за углом, она вернулась в кафенио и подняла трубку телефона. Часы показывали половину седьмого, посетителей еще не было.

– Калимера, кирие[7] Вандис, – сказала она. – Да, уехали.

Спустя несколько минут у входа припарковался фургон, и из него вышли двое мужчин.

– Спасибо большое, что приехали, – сказала Мария, приветствуя их. – Что делать мы знаем, ведь так?

За следующие несколько часов плотники (сын того, кто в далеком 1935-м смастерил барную стойку, и его племянник) проделали немалую работу. Все было спланировано заранее, поэтому действовали они быстро. Прежде всего соорудили перегородку, которая разделила все кафенио, включая барную стойку, на две равные части. Потом врезали вторую входную дверь, по виду такую же, как первая. Под конец устроили еще один проход во внутренней стене и располовинили кухонное пространство.
В тот день, завсегдатаи огорчались, когда проходили мимо и видели, что их кафенио  не работает. Мария находилась поблизости, чтобы объяснить им причину.

– Только это и поможет. Мой дорогой Стефанос и я всегда следили, чтобы у них всего было поровну, – говорила она, осеняя себя крестом при упоминании покойного мужа. – Плитка шоколада, апельсин или кусок пирога  – все разрезалось точно пополам, чтобы избежать ссор, вот и сейчас мне нужно сделать то же самое.
 
Вечером на помощь пришли жены плотников, и пока мужчины ночь напролет красили возведенную перегородку, женщины распределяли инвентарь. К приезду близнецов нужно было все поделить поровну вплоть до последней бутылки узо[8], кофейной чашки и чайной ложки.

К шести утра дело было сделано. Близнецы обещали вернуться к половине восьмого, чтобы успеть к открытию.

– Может нужны какие-нибудь вывески, ведь теперь уже не одного кафе, а два? – спросил плотник.

Мария отрицательно покачала головой.

Петрос приехал в семь пятнадцать, Манос минутой позже, и перемена сразу бросилась им в глаза. 

– У нас появилась еще одна дверь! – воскликнул Манос.

– Одна будет для входа, а другая для выхода? – пошутил Петрос.
 
Мария не ответила. Она смотрела, как он пробует зайти через новую дверь. Оказавшись внутри, Петрос все понял.

– У меня не было выбора, – сказала Мария твердо. – Теперь у каждого свое кафенио, это справедливо. Ваш отец одобрил бы.

Близнецы молчали, на их лицах застыло удивление.

– Манос, это – твое, Петрос – это твое, – решительно добавила она, назвав имена сыновей в алфавитном порядке.

Поначалу некоторые клиенты испытывали замешательство. Привычка много значила в их жизни, они посещали кафенио в Коурнии почти всю жизнь. Однако вскоре, свыкшись с новым положением дел, они обещали Марии бывать и у Маноса и у Петроса. Если кто-то привык сидеть у двери, он продолжал занимать то же место, только у разных дверей в разные дни. 

Поначалу казалось, что план работает отлично. Мария распределила все очень тщательно, и даже платан давал одинаковое количество тени на уличные столы и стулья. Вскоре каждый из сыновей нанял себе помощницу.

Однажды Петрос кинул взгляд на половину брата и кое-что заметил. Сбоку от стакана кириоса[9] Вандиса стояла небольшая тарелочка с аппетитными ломтиками луканико – острой горной колбасы. Петрос видел, как сок стекает по подбородку пожилого односельчанина, когда тот жевал набитым ртом и одновременно нанизывал на шпажку новую порцию закуски, чтобы тут же отправить ее вслед за первой. Покончив с луканико, кириос Вандис жадно припал к бокалу пива «Мифос»[10] и одним долгим глотком осушил его. Когда Манос подошел, чтобы унести пустой стакан, он улыбнулся ему и, не сдержав довольной отрыжки, сказал:

– Превосходно! Возьму еще одно!

– Сию минуту, – отозвался Манос и кивнул в знак приветствия брату, который, стоя со скрещенными на груди руками, наблюдал за этой сценой.
 
Вскоре Манос принес новое пиво и поставил рядом еще одну маленькую тарелку.

Отец всегда настаивал, чтобы клиентам вместе с напитками подавали несколько миндалин или оливок (из их собственного небольшого палисадника). Но Манос вывел идею «мезе»[11] на совершенно новый уровень.

– Вот оно что, – думал Петрос, смекая замысел брата. – Хитрый черт.

На тарелке, поданной со вторым пивом, лежали кубики феты и кусочки агури, здешнего огурца. Даже на расстоянии было видно, что огурец посыпан солью, ее кристаллики сверкали на солнце. Неудивительно, что кириос Вандис так увлекся. Соленая закуска вызывает жажду, утолить которую может только пиво. Новое пиво – новая закуска, и так по кругу.

Уже на следующий день Петрос пустил в ход ту же тактику, но его бесплатные закуски к напиткам очень скоро стали куда более изысканными, чем у брата. Он мариновал красный перец в вине и оливковом масле, поджаривал тонкие полоски цукини и присыпал их орегано, готовил крохотные мясные шарики и поливал их йогуртовым соусом, он даже выпекал миниатюрные слоеные пирожки из местного мягкого сыра – мизитры. Все это подавалось вслед напиткам, как подарок от заведения.

Манос не сдался и ответил тем, что стал копировать все блюда Петроса. Это было несложно устроить. Прогуливаясь между столиками вдоль невидимой границы уличных владений, он незаметно протягивал руку на соседнюю половину, умыкал с оставленной тарелки какой-нибудь недоеденный кусочек, а затем тщательно исследовал его на своей кухне.

– Узо! – торжествующе говорил он Магде, своей помощнице. – Вот, что туда добавлено!

Он раздобыл крошечные остатки сырных пирожков в медовой пропитке и, распознав анисовую нотку, понял в чем секрет их необыкновенного аромата.

– Немудрено, что у него полно посетителей. Это изумительно! И как оригинально!

– Не переживай, Манос. Мы тоже изобретем что-нибудь новое, – обнадеживала его Магда.

Пока Манос старался превзойти брата по части мезе, Петрос осваивал новый способ заманивать клиентов –  десерты к кофе. С первой малюсенькой чашкой крепкого греческого кофе подавалась внушительная порция лукума, щедро посыпанного сахарной пудрой. Мягкие, розовые кубики, которые делала Ольга, помощница Петроса, были чуть ли не больше чашки. 

Сладкое послевкусие вызывало желание заказать еще один кофе, и с неминуемой второй чашкой на столе появлялся скромный треугольничек свежеиспеченной пахлавы с капелькой расплавленного шоколада сверху.

Накал борьбы усиливался, и если кто и был при этом в явном плюсе, так это клиенты. На соседних кухнях Манос и Петрос работали ночами напролет, чтобы приготовить наивкуснейшее мезе и наисладчайшее глико[12].

Неделя за неделей количество посетителей в обоих кафенио было одинаковым.

С приходом лета у Петроса появилась новая идея, как оставить брата позади. Он знал, что туристы любят коктейли, и рассчитывал с их помощью заманить к себе курортную молодежь.

Целую неделю в часы после закрытия он смешивал ингредиенты и дегустировал свои изобретения.

Первые побывавшие у Петроса туристы быстро разнесли слух о коктейлях, и вскоре специально ради них к нему потянулись отдыхающие из соседних пансионатов. Манос видел, как они сидят с огромными стаканами в руках, полными ярких разноцветных жидкостей, и продумывал ответные действия.

– Это не сложно, – сказал он Магде. Несколько бумажных зонтиков, немного фруктовых ломтиков – и у меня будет то же самое.
 
За несколько дней Манос составил собственное коктейльное меню, и если некоторые коктейли у Петроса имели неприличные названия, например, «Секс на пляже», то у него они назывались гораздо вульгарней. Он видел, как девушки из соседних пансионатов хихикали и краснели от удовольствия, когда делали заказ. Коктейльное меню Маноса было на английском, чтобы не оскорбить чувства пожилых односельчан. Они знали только греческий и не догадывались, что названия коктейлей порнографичны.

Петрос отомстил тем, что ввел «счастливый час», когда все напитки предлагались за полцены. Так продолжалась эта война, и недели складывались в месяцы.
 
Бизнес в двух кафенио шел с одинаковым успехом. Оба владельца процветали. Прибыль у каждой половины была больше, чем когда-либо до разделения. Мария Пападенос была очень рада этому, но в то же время переживала, что соперничество между ее ненаглядными сыновьями усиливается. В них словно бес вселился. Вернувшись из города и обнаружив, что кафенио поделено, они перестали разговаривать друг с другом. Марии оставалось только благодарить небеса, что теперь каждый из них мог позволить себе снимать отдельное жилье в разных концах деревни.

После того, как туристы разъехались, и непристойные меню убрали подальше от глаз, Манос решил подкрасить свое кафенио – ближе к зиме клиенты стали проводить больше времени внутри.

Когда Кириакос Малкис делал ремонт, у него в наличии была только бежевая краска, с годами она пожелтела от времени, сигаретного дыма и въевшихся пятен. С помощью огромной банки белой эмульсии и валика Манос за ночь сумел обновить оклеенные анаглиптой[13] стены.

Помещение преобразилось. Он выкрасил бар в ярко-голубой цвет и решил каждый вечер после закрытия перекрашивать каркасы двух стульев, пока все они не станут лазурными.

Эффект получился ошеломляющим. Пространство словно бы увеличилось вдвое. За день Петрос сделал то же самое, но для бара и стульев выбрал цвет мяты. На сверкающие белизной стены он повесил несколько приятных для глаз абстрактных картин.
Некоторым пожилым завсегдатаям перемены не пришлись по душе, однако, вскоре они простили хозяевам эти новшества. Ведь главным было то, что теперь к напиткам им подавали вкуснейшую оливковую выпечку или нежные ломтики копченой свинины.

В апреле исполнился год с тех пор, как близнецы перестали общаться, и два года со смерти Стефаноса. На поминальной службе Мария наблюдала, как ее ненаглядные сыновья стояли бок о бок не обменявшись и словом. И если бы кончина мужа уже не разбила ей сердце, это вполне могла бы сделать их вражда.
 
Наступил май и принес с собой теплые ночи. Прекрасный месяц, который успевает прийти и закончиться до наплыва туристов.

Однажды вечером, когда впервые с начала года все до единого посетители сидели не внутри, а на улице, на один из свежевыкрашенных ментоловых стульев Петроса опустился   заезжий незнакомец. Вскоре он уже болтал и смеялся с кем-то из постоянных клиентов. К его стулу был прислонен небольшой футляр.

– Играешь? – спросил один из его собеседников.

– Да, – ответил он. – Музыка – мой хлеб. Вот и не расстаюсь с инструментом.

Незнакомец достал из футляра лиру[14], подкрутил один из колков на полтона и начал играть.

Посетители обоих кафенио смолкли, откинулись на спинки стульев и, как зачарованные, слушали звуки музыки.

Полчаса музыкант водил смычком по струнам, извлекая из них то одну, то другую мелодию, а когда ненадолго остановился, чтобы передохнуть, то увидел, что к нему присоединились еще двое, один с бузуки[15], а второй с барабаном. Лирист улыбнулся и тотчас вовлек их в исполнение традиционных, знакомых всем мелодий.

Посетители начали прихлопывать. Стулья и столы раздвинули в стороны от музыкантов, те посетители, что были помоложе встали и, образовав хоровод, принялись танцевать. Поначалу круг танцоров двигался медленно и плавно, но постепенно раскручивался все быстрее и быстрее. Музыка лилась и не знала границ.

Манос стоял, скрестив руки, и смотрел на лириста.

Он не мог сказать с уверенностью, чей это клиент. Раньше он сидел у Петроса, но теперь переместился на его территорию.

Петрос тоже наблюдал за происходящим.

Хотя незнакомец был поглощен исполнением музыки, время от времени он посматривал по сторонам и улыбался. От его взгляда не ускользнуло, что хозяева двух кафенио отличаются друг от друга только цветом рубашек. Даже волосы и усы подстрижены одинаково.

В перерыве между двумя мелодиями он поднял бокал сначала за Петроса, а потом за Маноса.

В тот бархатный вечер музыка поднималась вверх и растекалась по небу, вместе с ней ширился круг танцоров, охватывая улицу за пределами кафенио. Ледяное пиво и графины охлажденного раки плыли в ночи, и из открытого окна на это действо смотрела Мария Пападенос.

К утру, когда вечеринка закончилась, и человек с лирой отправился своей дорогой, все стулья оказались перемешанными. Голубые стояли на месте зеленых, а зеленые – среди голубых. Через неделю перегородку убрали.



Пояснения:

1. Традиционное греческое кафе.
2. Платановое дерево, платан.
3. Критский самогон.
4. Греческие нарды.
5. Уважительное обращение к замужней женщине в Греции.
6. Кофе по-гречески традиционно готовят в турке на медленном огне.
7. Уважительное обращение к мужчине в Греции.
8. Бренди с анисовой вытяжкой, повсеместно подаваемое в Греции.
9. С древнегреческого переводится как лорд или господин, в современном языке — приставка к имени главы семейства.
10. Греческое пиво, производимое компанией «Мифос».
11. Небольшие блюда, подаваемые в качестве закусок к алкогольным напиткам.
12. Греческое варенье
13. Анаглипта - материал для покрытия стен, представляющий собой обои под покраску с тисненой поверхностью.
14. Здесь, скорее всего, упоминается критская лира, грушевидный трехструнный смычковый инструмент, один из предков европейских смычковых инструментов.
15. Греческая гитара.

Примечания:
Прототипами провинциальных селений, описанных В. Хислоп в цикле ее рассказов о Греции, являются реально существующие населенные пункты, которые она посещала во время своих путешествий. В рассказах они фигурируют под вымышленными названиями. Такова и Коурниа. Автор предлагает подразумевать под этим названием небольшое поселение на острове Крит.