Круговерть глава 14

     Со стороны может показаться, что я пишу каким-то странным просторечным, почти лубочным языком. Но я делаю это намеренно, так как мой герой долго будет искать форму, в какой можно было думать об истории и о людях, составляющих плоть этой истории. Язык же книжек, которые он читал по истории, никак не подходил для того, чтобы не писать исторические статьи, а думать об этом. И он стал думать об истории примерно так, как разговаривала в Житове его баба Нюра: образными и ёмкими смысловыми зарядами. В наукообразных конструкциях он начинал путаться и вязнуть. И смысловые связи не уяснялись, а наоборот, затемнялись и загромождались грамматическими и логическими построениями. Мало того, они никак не складывались в единое целое. «Когда мыслишь смыслами, это просто, когда мыслишь понятийными конструкциями, это сложно». К тому времени он уже понял, что многие вещи можно понять, но очень сложно выразить. Хотя, с другой стороны, ему и не нужно было ничего выражать, думал-то он для себя, чтобы самому уяснить и разобраться в предмете, а не чтобы кому-нибудь это рассказать или кого-то убедить в своей правоте.
 
     Ладно, пусть себе думает, как знает, а я продолжаю своё повествование дальше:

     История для него была не только в книгах, история происходила и за окном, в реальном времени. В тот период, когда стали один за другим умирать генсеки, а народонаселение впадало в состояние ступора от неясности и неопределённости, у Дрюши всё было как раз наоборот. Он чувствовал в себе живую жизнь. В нём зажглась, структурировалась и расширялась вселенная смыслов. И это не красивая фраза. Я, как автор, настаиваю, что он это чувствовал в себе, чувствовал живой жизнью. И не только чувствовал, он жил этим. Когда в человеке происходит работа жизни, истинной жизни, он не боится никакой смерти и никаких внешних перемен и катаклизмов. Он просто живёт. Дрюша так и прожил всю перестройку, наблюдая её как бы со стороны. И самого себя он наблюдал в ней как бы со стороны. В его исторических штудиях дело шло к образованию Советского Союза, а в реальной жизни дело шло как раз наоборот — к развалу Союза, так совпало.
 
     Для него главным в совершающемся с ними и над ними — было то, что он стал понимать суть происходящего. Может быть, по-своему, может быть, неверно, но стал понимать. Он понимал, что они не строили никакого коммунизма все эти годы. Все семьдесят лет советской власти коммунизм был идеологической мифологемой, которая позволяла разнонаправленные устремления людей собирать в единый и однонаправленный вектор. В этом суть и цель любой мифологемы. Государственность, используя энергию этого вектора, достигало своей цели. А цель у советского государства была одна: из государства второй формации, земледельческого, рывком обратиться в государство третьей формации, промышленное. Зачем? Чтобы не проиграть в конкурентном противостоянии с другими государствами и чтобы просто не исчезнуть. В течение всего советского периода ими управлял объективный закон государственного самосохранения.
 
     Очевидный парадокс советской идеологии виделся Дрюше в том, что все убежденные строители коммунизма, лидеры страны Советов, в своём представлении всегда боролись с капитализмом, а на деле за шкирятник тащили деревенского мужика в капитализм. Для естественного его перерождения нужны были века: поколения и поколения. Они же, все без исключения, приближали капитализм как могли. Всеми праведными и неправедными средствами, какие были в их распоряжении. И преуспели — капитализм пришёл и стоял теперь на пороге.
 
     Идеологическая мифологема советского периода сделала своё дело и растворилась в перестроечном воздухе. В воздухе, которым они все тогда дышали. А люди вокруг стали делиться на тех, кто считал революцию большевиков ошибкой, заставившей после 17-го года нас идти не по тому пути, и тех, кто, невзирая ни на что, верил в построение социализма и даже коммунизма. Но в том-то была и штука, что неправы были, по мнению Дрюши, и те, и другие. Ведь строили все эти годы не коммунизм, а капитализм. И главная стройка происходила не на фабриках и не в колхозах, а в головах. И никакой ошибки не было в 17-ом году, другого пути просто не было. Тогда перед Россией как государственностью стоял вопрос: быть или не быть. И он решился, что быть. Решился исторической практикой. Альтернативой тому пути, которым прошла его страна, были гражданская война на десятки лет, распад всех связей и развал страны. И, соответственно, проигрыш в противостоянии с Западом, Востоком и Югом, со всем миром. Проигрыш, за которым следовало как следствие — историческое исчезновение. Потому как нежизнеспособное всегда неизбежно замещается жизнеспособным.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/09/13/1102