Черноплодная рябина

Осень советского школьника.
В нашем городе школьная осень начиналась с помощи совхозу-заводу «Подгорный». Завод выпускал винные напитки: «Грушевый», «Яблочный», «Черноплодно-рябиновый». Плантации черноплодки начинались сразу за границей города. Ныне это микрорайон Каяс, а в восьмидесятых, поля с кустами.
Только, значит, привыкнешь к парте, которая за лето как-то скукожилась, только смиришься с тем, что за окном ещё тепло и солнышко, а ты сидишь в душном классе и руки испачкал мелом, только начнешь тренировать божью коровку, тыкая в неё кончиком карандаша, входит в класс классная Ирина Сергеевна.
-Завтра занятий не будет. Все старшие и средние классы идут на сбор черноплодной рябины. Сбор в восемь утра возле школы или в девять у проходной завода. При себе иметь ведро, резиновые сапоги, бутерброды…
Но уже никто не слушает, класс уже гудит, все обсуждают. Бодрянский смотрит на солнце, жмурится. У него ещё не прошли веснушки с весны. Солнце ослепляет. Бодрянский счастлив, жмурится. Уроки делать не надо. Апокалипсис по немецкому отодвигается.
Утром цветные группки детей (все ж в куртках ярких, а не в форме) тянутся привычно к школе. Только не настоящие пацаны. Бодрянский и Горкин идут прямо на завод. Зачем им этот промежуточный этап, зачем под присмотром Ирины Сергеевны телепать две остановки, когда можно самим.
Возле проходной уже стоят парни из первухи (школы номер один). От их компании отделятся один. Самый шкет, специальный провокатор.
-Здоров, есть чё пожрать?
-Есть, да тебе не съесть.
-Чего? – шкет поворачивается к своим. – Поца, они залупаются!
И тут бы в дела пошли пластиковые и жестяные ведра, но подходят старшаки из родной шестухи (школы номер шесть). И перваки мимикрируют под асфальт.
А спустя полчаса шумный бурлящий поток детей спешит на плантации. Идти долго и весело. Горкин браво распевает «В темнице там царевна дрищет, а Серый волк бумажку ищет». И смотрит на Иванову. А Иванова крутит пальцем у виска. Горкин доволен эффектом. Иванова в красных сапожках (а большинство девочек, как мальчики, в черных), у Ивановой какие-то специальные косички (а у большинства хвостики), у Ивановой куртка на заклепках (а у всех на пуговицах или молниях). Ясно же, что Иванова – дура, и её надо поразить, чтобы она поумнела и оценила, какой ты клёвый.
А еще идут девчонки под ручку (ой, не могу). Иванова с Миллер. Миллер же вообще фашистка. И веснушки Бодрянского бледнеют. Настроение портится. Потому что Миллер, хоть и фашистка, ну, немка, а всё же такая блондинка с голубыми глазами, что у Бодрянского внутри холодок струится, как от мятной конфеты во рту, только тут внутри в непонятном месте. В фильмах про войну такие немки в форме ходили красивые. Почему-то хотелось, чтобы все они были русскими шпионками. Потому что враг не может быть красивым. Враги должны быть уродами, так с ними легче бороться. Миллер, конечно, пионерка, формально товарищ, но задаваться тоже не надо. И ведь не придерёшься, всегда подскажет и списать даст на немецком. Но это же унизительно! Девчонка и знает что-то лучше него. Издевается, фашистка!

-Рот закрой! – Горский стучит по голове Бодрянского ведром.
Бодрянский в ответ автоматически прикладывается к голове друга своим. Оба пластиковых ведра треснули. Ну ладно, не воду же носить. Правда, от мам будет. Но это ещё когда, потом, а сейчас благодать.
Тополя пожелтели. Рябина красная. Иней на траве белый. Трава пока жутко зеленая. Солнце рыжее. Девчонки собирают цветные листья в букеты. Ну не дуры? Куда они их денут, когда черноплодка начнётся?
-Привет, пацаны! Давайте вместе черноплодку собирать!
Это Коржик. Вообще у него фамилия Хлебушкин. Но кто же будет его так звать, когда можно Корж.
-Коржик сын к отцу пришёл и спросила коржа, быть засохшим хорошо, или это плохо? – пытался сочинить Горский.
-Да я же не просто, поца, я  же, вот! – Корж протянул друзьям две трубки из какого-то зонтичного растения. Успел ведь где-то нырнуть с дороги в сторону и сломать. Ушлый малый, такой пригодится. Бодрянский и Горский в восторге, но, как и положено, подарки принимают с недоверием и мнимой неохотой. Трубки – это вещь, берешь черноплодку и плюешься через трубку. Ягода летит далеко, шлепается в препятствие смачно, оставляет несмываемый след на зданиях и обиду у противников.
И тут, как назло, над мальчишками вырастает Ирина Сергеевна. Красивая, как ее экранная тёзка Ирина Алфёрова, только ещё лучше. И осень ей к лицу. И даже строгость. И пряди из-под косынки выбились задорно.
- Что это тут у вас? Та-а-ак! Трубки! Ну-ка, дайте сюда! – Классная выхватывает полые стебли из рук онемевших пацанов. Хруст, трубки сломаны и летят в канаву. – Нечего отвлекаться на безобразия. Работы будет много. А на обратной дороге ведь обязательно напуляете по зданиям и машинам, а мне потом жалобы слушать.
Вообще, Исса (Ирина Сергеевна) права, после возращения школьников домой с плантаций, все здания на их пути покрываются красными почти несмываемыми кляксами от ягод. И всё же обидно. Особенно Коржу. Он же с чистой душой, а тут такое. И ещё, ему нравится Исса.
Ирина Сергеевна уходит вперед. А Горский говорит.
-Не ссыте, ребзя, я знаю один способ.
Горский ломает у ближайшего от дороги куста прямую веточку. На тонкий конец накалывает ягодку. Машет с оттяжкой, резко, и ягода пулей летит вперед. Прямо в белую беретку Ивановой.
-А, дурак! – оглянувшись кричит Иванова и показывает Горскому кулак.
-Это не я! – глупо оправдывается Горский. – Это птичка!
-Трус и врун! – говорит Иванова.
-Я не трус! – кричит Горский. Ну, как она не понимает, он испытывал новое оружие. Он не хотел. Тем более в Иванову. – За труса можно и ответить!
Иванова останавливается.
-Драться будешь? С девчонкой?
Бодрянский оттаскивает друга, скорее в сторону, из-под взгляда Миллер бы уйти, от обжигающе синего сияния. И чтобы как-то укрыться, зачем-то произносит зло:
-Дранг нах арбайтен!
Миллер делает такое лицо сочувствующее. Ой, вот только жалеть нас не надо! – возмущается в душе Бодрянский.

Ряды распределены. Горский, Бодрянский, Корж обирают один, а девочки паралельно идущий другой. Так Ирина поставила, чтобы одни следили за другими. Пацанам хочется обставить девочек, и они ускоряются. Но обирают кусты не аккуратно, за ними остаётся много ягод. Девочки же педантичны, срывают всё до ягодки.
Но ни та, ни другая тактика не приносят успеха. Норма такая, что никому до конца дня её не выполнить. А, значит, ни похвалы, ни грамот, ни обещанного лимонада. И все это понимают, и энтузиазм падает.

Пацаны едят черноплодку горстями. Но много ее не съешь. Рты почернели, языку во рту вязко. Хочется пить. Горский достает фляжку. Алюминиевую. Ребята смотрят с уважением.
Горский поднимает фляжку высоко:
-Кто хочет пить! Налетай, пока бесплатно.
Корж набрасывается:
-Да, дай, я хочу.
Но Горский не обращает на Коржа внимание. Он смотрит на девчонок.
-Девочки, пить хотите?
Девочки хотят, но фыркают.
Корж выхватывает фляжку и делает большие глотки. Горло обжигает зловещая смесь горчицы и перца. Корж орёт и плюётся.
-Ты! Ты! Вы! – он не может ничего сказать и убегает к роднику, что внизу под горой. Там в огромную железную бочку стекает вода.
Горский ржёт:
-Вот дурак!
Шутка была задумана ещё дома. Предназначалась не для Коржа. Но никто больше не разделяет веселья Горского. Даже Бодрянский.
-Зря, лучше б воды взаправду налил. Пить охота.
Миллер достает из рюкзачка термос.
-Ребята, чаю хотите.
Сдаться или не сдаться немцам, вот в чём вопрос. Но ведь это не просто немецкая девочка, это советская пионерка, одноклассница, между прочим, товарищ.
Бодрянский идёт сдаваться. Благодарит. Но не может удержаться от фразы «Гитлер капут!»
Через три часа трактор уезжает с полной тележкой ящиков с ягодами. Но до нормы далеко. Во время перерыва, за вкусными бутербродами с докторской колбасой зреет план побега. Все классы, вся школа готова смыться. Между рядами ходят агитаторы: «Если все разом, то никого не накажут». Ух, дух захватывает – сбежать всем.
Девочки спорят. Иванова привыкла всё делать на отлично. И тут она хотела быть первой. Но нормы придуманы так, чтобы никто их не выполнил, и все испытывали чувство неизбывного стыда перед Родиной. А она не понимает. Она решает остаться, она должна.
-Тоже мне, Корчагин в юбке, - говорит Горский.
Он видит, как у Ивановой на глазах слезы. Миллер утешает подругу. И тут у Горского созревает план. Как победить систему.
-Поца, вы мне друзья или портянки?
-А в чем дело то?

Мальчишки набирают по ведру ягод и идут к Ивановой.
-Иванова! Тут мы решили тебе помочь. Вот тебе три ведра.
-Вы что, мальчики, это нечестно, - заикается Иванова.
-Иванова, ну какая разница, кто эту ягоду сдаст. Ты или мы. Тебе приятно. А главное, ты не думай, что мы только из-за тебя, мы из-за всего класса, ты станешь передовой, и тебе грамоту дадут, и всему классу плюс. Так что бери. Нам всё равно норму не сделать, мы же лентяи.
-Вы не лентяи, вы просто малосознательные, - улыбается Иванова. – Спасибо, мальчики!
А Миллер смотрит на Бодрянского так, что он готов насобирать ещё две нормы.

Корж ошивается возле прицепа с ягодой. Он зло смотрит на тракториста, который флиртует с Ириной Сергеевной. Своих, деревенских, мало что ли?
-Тебе чего, Саша? - ласково спрашивает Ирина Сергеевна.
-Ничего, - мычит Корж. Он отходит за кусты и оттуда стреляет из припрятанной трубки трактористу в шею. Тракторист сначала не понимает в чем дело. Потом, после очередного попадания, он замечает Коржа и бросается за ним. Ирина Сергеевна бежит за ними.
Раздается условный свист. Ребята потихоньку уходят с плантации. Благо учительница отвлеклась. Вокруг пусто, все сбежали. Остаются только Иванова с Миллер и Бодрянский с Горским.
Бодрянский спрашивает друга:
-А мы чего не линяем?
-Не могу. Мы обещали помочь Ивановой набрать норму. А я свои обещания выполняю. А ты можешь идти.
-Вот еще, чтобы я тебя одного оставил? А вдруг из первухи придут.

И точно, легки на помине. Появляется из кустов знакомая компания, у входа на совхоз-завод встречались. И шкет впереди. Таких специально для глумления держат.
-А, шестуха! Чего дёру не дали, как все? - Шкет осмотрел состав полянки, две девочки, два мальчика. – Ну всё понятно, шуры-муры, поцелуй-амуры. А ну-ка, сдавай черноплодку дяденькам, нам нужнее.
Жалко отдавать с таким трудом собранную ягоду, а надо.
-А пошли вы, - говорит Горский. – Но не бежит, не бросается в драку. Руки, ноги странно онемели.
Самый мощный из пришельцев бьёт Горского под дых. Бодрянский, бросившийся на помощь другу, получает толчок в грудь и падает навзничь.
И тут на помощь приходят девчонки. Миллер запускает алюминиевым ведром в толкнувшего. Иванова хватает невесть откуда взявшуюся штакетину и рубит ею воздух направо и налево.
-Эй, ты чего, психованная?! - кричит Шкет.
-Что, с девчонками будете драться? – зло спрашивает Иванова.
-Да ну их, - говорит Шкет.
А один, высокий самый, смотрит на Иванову с улыбкой и восхищением. – Ну ты даешь, вольтанутая! Я тебя запомнил! – и подмигнул. Иванова испытала странное чувство. Она ненавидела этих чужих пацанов и этого дылду. Ей обидно было за своих. Ей уже нравился Горский. Но что-то в этом парне из первухи было такое, что заставило сердце екнуть. И всё внутри смешалось. Странно. Непонятно.
Налетчики ушли. Мальчишки отряхивались. Миллер собирала рассыпавшуюся ягоду.  Иванова присела к Горскому.
-Как ты, Лёша?
Бодрянский подошел к Миллер.
-Да брось ты, собирать… И, это, за фашистку, прости.
Миллер взяла горсть ягод, улыбаясь, насыпала Бодрянскому за шиворот и хлопнула ладонью по его спине. Ягоды квакнули лопаясь.
-Теперь, прощаю.

Корж и Исса возвращались к плантации.
У Хлебушкина на правом глазу красовался фиолетово-синий, как след от черноплодной рябины фингал.
-Это же надо, руки распускает! Здоровый такой! Ну я их начальству пожалуюсь! – негодовала Ирина Сергеевна. А Коржик был счастлив, счастлив, что его ведет, как маленького, за руку самая красивая классная школы.

© Сергей Решетнев Фото Alekseya Malgavko