Ловцы чудовищ. часть 6

- Ну и какая она, эта чупа... кто? Чупакабра? Ты сам-то ее видел?

- Видел конечно. Мы снимали и на ферме, и у этого чудака с зоопарком. Она страшная. Размером со среднюю собаку, не самую крупную, ну как сеттер, например. Сама тощая, спина выгнута как у борзых, а голова — сплошная пасть, зубищи ого-го, она коровью берцовую кость на раз перекусывает. Глаза круглые навыкате, уши острые большие, в темноте живет, в пещерах, больше на слух и нюх полагается.

- Красотка!

- Да, и шерсти у нее почти нет, голая как поросенок.

- Лысая?

- Ну да. И хвост — длинный и голый как у крысы. Она вообще больше всего на тощую длинноногую крысу похожа.

- Забавный, должно быть, зверек.

  Так дошли они до какой-то маленькой речки, запертой в бетонную набережную. Снова пошел мелкий дождь. Из неоткуда. На небе вроде бы и туч не видать, было оно однотонно серым. Лунный серп высунул свой любопытный нос и отражался длинной желтой размазней в рябой воде.   

- Может все же пойдем ко мне, в гостиницу в смысле. Можно в бар зайти.

- А пойдем. И в бар зайдем. Там у вас на восьмом — хороший бар, круглосуточный. И пиво «Рижское», настоящее.

     Теперь они уже не гуляли, а шли целенаправленно, торопливо, боясь Промокнуть. Хотя нет, чего тут бояться-то, дождик почти летний. Просто торопясь. Рэю казалось, что он торопится привести Марину в гостиницу, в бар, пока она не передумала, а там.., а там, как пойдет.    А что было в голове у этой не вполне понятной ему девушки, он даже не пытался узнать.   Под конец они уже бежали, она держала его под руку, и так в одной связке-упряжке они скакали по лужам, смеясь и сбиваясь с дыхания.      
               
               
                ***

     Стало светлее, это вылез на небо ночной огонь. Он свисал длинным желтым языком, потному небу было жарко, небо хрипло дышало, разинув темную пасть. Нет, это не небо, это она, Айыылэн, бежала, хрипло взрыкивая, вывалив сухой язык. Она торопилась, остановиться, напиться даже наскоро было нельзя. Бежать... бежать, не останавливаться, на ходу ловя мелкие капли в воздухе или слизывая их со своей шкуры. Скоро на небо поднимется более сильный и яркий дневной огонь. Тогда отовсюду из своих щелей начнут вылезать мелкие.  Айыылэн бежала вдоль большой воды. Сюда привело ее эхо. Она несколько раз теряла его, начинала кружить, разматывая клубки разных сигналов. Клубки были большими, лохматыми, мелкие любят сбиваться стаями, распутать их было сложно. Но тоненький сигнал ее сына, чужой здесь, яркий и непрерывный среди коротких спутанных обрывков, оставленных мелкими, каждый раз вновь находился и вел ее дальше.  Ей было страшно. Никогда раньше она не испытывала такого сильного страха. Никогда не была ни она,  ни Кудукай, да вообще никто из ее народа здесь, в самом сердце владений мелких, среди нагромождения их вещей, их домов, среди безумного, бессмысленного их существования, их громкого, путанного, хаотичного эха. Сейчас они спали, большая часть стаи, но даже те обрывки сигналов, что плавали вокруг, оглушали ее своей какофонией. Редкие не спящие в это глухое время мелкие, что попадались ей на пути, не замечали ее. Да, не замечали высокую бегущую фигуру, даже если почти натыкались на нее. Айыылэн была не видима для них. Они отворачивались, когда она пробегала мимо. Отворачивались, сами не понимая, почему делают это. Это она заставляла их. Мелкие — это не страшно.  Но вот, когда перед ней оказывалась вода, это было плохо, очень плохо, страшно. Воду надо было перейти. Она не любила воду. Ее запах тревожил. Но мелкие повесили свои дороги прямо через воду. Серая полоса дороги висела в воздухе, а внизу была вода, холодная, бездонная, зовущая. Эту дорогу было не обойти стороной.  Айыылэн бежала по висящим дорогам, сжавшись, закрыв глаза. Любое препятствие перед собой она почувствовала бы и не глядя, но видеть, что мира по краям серой дороги просто нет, она не могла.

     Эхо привело ее к большой воде. И тут она услышала свежий сигнал, такой же как был тогда в лесу, возле их дома, это был один из воров. Теперь она его гораздо лучше чуяла, он прошел прямо перед ней, но не сейчас, а совсем недавно, он был не один, а с молодой мелкой самкой. Его след вел туда же, где был ее ребенок.
               
                ***

     Рэй проснулся как всегда резко и сразу. Времени много не прошло, и все еще было то же самое утро, из-за сдвинутой шторы несмело заглядывал в комнату лоскут серого непросохшего неба. Когда он вышел из душа, на ходу вытираясь мягкой махрушкой, девушка уже не спала. Он натолкнулся на ее неподвижный протяженный («не сморгнет») взгляд.

- Привет, дорогой,  - сказала она как и вчера, но  уже без улыбки, без той сочной яркости, что так привлекала его.

   Она смотрела на него так, как будто видела его каждый день,  уже давно привыкла к нему, вот он вошел в поле зрения, но не наполнил его, не заполнил собой смысл ее существования этим ранним утром.

   Вчера, запыхавшись после бега под моросящим дождем, они влетели в гостиницу, поднялись на восьмой этаж, но оказалось, что бар, вот именно сегодня, в честь их визита, собирается закрываться. И что теперь? «Дайте нам две бутылки.., нет, дайте нам четыре бутылки «Рижского». Ого! Не много ли? Нет, в самый раз.  И, есть что-нибудь, ну, там бутерброды какие-нибудь? Нет? Не может быть... А пирожки остались? Вот эти? Этот  с чем? С капустой? А этот? С мясом, круто. Давайте все. Да, все... оба. Большое спасибо.  И шоколадку тоже. Спасибо», - и все это быстро, не задумываясь, а что тут думать, сейчас закроют. И в номер...
       
      Марина выскользнула из-под одеяла, пошла в душ. Тело ее плавно огибало, будто обтекало препятствия, угол кровати, стул с кучей тряпок, брошенную на пол сумку Рэя.  Спокойная («успокоенная или упокоенная?») грациозность длинноногой птицы. Ему вспомнилась слышанная или читанная когда-то где-то фраза о райском раскрепощении: «Они были наги и не подозревали об этом».

        Позже она сидела в кресле и зашнуровывала свои армейские ботинки.

– Почему ты носишь солдатские берцы?

     Марина потянула за шнурки, подняла ногу, покрутила носком черного башмака:

– Говнодавы — писк сезона. Элегантные и аскетичные.

     Уже надев свой яркий как апельсин плащ и намотав бирюзу на шею, она спросила:

– Я позвоню?

– Да, конечно.

     Она набрала номер, подождала совсем не долго, как будто на том конце ждали ее звонка, вот прямо  в семь утра, (Рэй посмотрел на часы) даже еще без четверти семь и ждали, быстро что-то сказала в трубку, рассмеялась негромко.

– Я пойду.

– Я провожу?

– Да не нужно, меня встретят. Пока.

– Ну, пока.

     В дверях номера она обернулась к Рэю, коротко и сухо поцеловала его в щеку, как клюнула. («птица, птица райская...»).

                ***
    
     Что дальше? Уже было совсем светло. Айыылэн пряталась в сумраке под кустами. Перед ней было огромное жилище мелких, она чуяла, как они ворочаются там, слышала обрывки их сигналов, многие еще спали, но не все. Оттуда тянулась тонкая ниточка эха ее сына, а она не могла добраться до него, не могла пройти незамеченной туда, слишком много мелких, слишком много... Если она сунется внутрь этого огромного муравейника, кто-нибудь обязательно увидит ее, она не сможет держать их всех. Вот один увидел, как мимо движется высокая покрытая шерстью фигура, длинные руки, страшная морда, вот он кричит, другие оборачиваются, тоже видят ее, крики, визг, Айыылэн теряет контроль над ними, они кидаются к ней со своими палками, она падает, мир исчезает... Нет, так нельзя. А как? Невозможность. Отчаяние. Что дальше?

     Из-за жилища мелких на пустое пространство вышла самка, Айыылэн прислушалась. Эта была та самая самка, вчерашняя, она была вместе с одним из воров. Вот она медленно идет в сторону большой воды, не спешит, будто ждет кого-то. Она знает, где вор, если Айыылэн найдет вора, она найдет и сына.

                ***

     Марина обошла гостиницу, она хотела выйти к заливу. Там, где заканчивалась площадь и окультуренная набережная, был просто дикий берег и росли кусты сирени. Она присядет там и подумает, утрясет и разложит по полочкам душевным все, что произошло с ней за эти два дня. Этот вот англичанин, что притворяется американцем (будто она не отличит жующий выговор старого, как его, Барни, явно калифорниец, «ар-ар-ар» сплошное, от чистого лондонского этого Рэя, прямо как в школе, «London is the capital of Grate Britain»). И как быстро она прыгнула к нему в постель. Вот Ванечку уже полгода водит на веревочке, он хороший мальчик, умница, ну и вообще, то, что надо, как говорится, а она все держит и держит его на пионерском расстоянии. А этот... Здрасте вам, потанцевали чуток и она уже готова, «за это можно все отдать»...  Главное, зачем ей это, непонятно. Он же уедет и с концами, «и писем не напишет, и вряд ли позвонит». И он все время врет, сразу,  с первого слова начал врать, какие снежные человеки, какая чупа, господи, прости, кто(?) кабра, какое кино. Она всегда чувствует, когда врут. И самое, самое главное, надо подумать и проговорить про себя, чтобы было четко, понятно и не вызывало уже никаких вопросов, что рассказывать куратору, что озвучить, что опустить. Вот он сейчас приедет за ней, и надо будет выдавать нагора,  информативно, без эмоций.

     Девушка подошла близко к кустам, ее накрыло как куполом лиловым запахом. Она чувствовала цвет этого плотного сладкого духа. Столько времени провести среди художников, научишься видеть цвет запахов, чувствовать запах цвета. Совсем не было ветра, и тяжелый влажный воздух не позволял аромату цветущей сирени рассеяться. От кустов ложилась на землю четкая черная тень. Вдруг тень потянулась к Марине антрацитовым щупальцем. Она подняла глаза и уперлась взглядом в желтый (фонарь?) с вертикальной щелью зрачка.

– Тебя здесь нет, - молча сказала Айыылэн.

– Меня здесь нет, - молча ответила Марина.

– Здесь только я, - сказала Айыылэн.

– Здесь только я, - ответила... Айыылэн.

   Если бы Рэй не занимался складыванием своих нехитрых пожиток в сумку, а вместо этого подошел бы к окну и выглянул наружу, он бы, скорее всего, удивился. Вот Марина не спешно выходит из-за угла гостиницы, нога за ногу идет наискосок через площадь, и постояв минуту под картинно-фиолетовым кустом, разворачивается и спешит обратно. Спешит, едва не бежит,  будто забыла что-то очень важное там, в только что покинутой гостинице.

   Марина возвращалась в гостиницу. Айыылэн шла в жилище мелких, туда где был ее детеныш. Она смотрела глазами этой маленькой самочки, вела ее, усыпив на время ее разум. Это хорошо, что та вышла на нее, вышла, когда Айыылэн была уже в отчаянии. Теперь же она сможет легко добраться до своего сына. Она подошла к огромной норе, ведущей в это странное жилище. Как мелкие защищают вход? Или они совсем никого не боятся? Один самец весь в черном, только вокруг шеи — белая полоска, пошел ей навстречу, он хотел остановить ее, не пропустить дальше. Айыылэн посмотрела ему в глаза:

– Здесь никого нет.

    Охранник, мелкий чин из конторы, стоящий на страже интересов государства на пороге интуристовской гостиницы, очень заинтересовался этой девчонкой в оранжевом пыльнике. Вчера, нет, пожалуй уже сегодня, часу в третьем ночи,  пришла с иностранцем (не из наших рабочих), только что свалила, а теперь вот обратно прет. Зачем? Сейчас спросим. Он пошел на нее, но вдруг запнулся, какая девчонка, здесь никого нет, заработался совсем, нет, - на дачу в выходные, на дачу. Он по инерции дошел до входных дверей. Окликнул швейцара:

- Который час, Семенов?

- Половина восьмого.

- А, скоро начнется столпотворение.

     Айылэн поднималась все выше. «Лестница», она вытащила это понятие из спящего разума мелкой. «Пятый этаж», оттуда же. Она пошла по коридору, там сидела еще одна самочка, но даже не попыталась увидеть проходившую мимо девушку. Даже не пришлось посылать ей сигнал. Вот здесь, Марина положила ладонь на дверь номера, в котором жил Рэй, вот здесь вор. Но детеныша там нет, он где-то рядом. Рядом за соседней дверью был старый вор, Айыылэн слышала его эхо, оно почему-то шло сквозь воду, как будто там шел дождь. Не здесь. Дальше. Совсем рядом.

    Здесь. Она нашла. Из-за тонкой перегородки отчетливо доносилось эхо ее сына. Он по-прежнему спал. Сон его был не совсем нормальным, каким-то вынужденным, его заставляли спать, так же как она заставляла спать эту мелкую, которой управляла сейчас. А еще там вместе с ее ребенком был мелкий. Другой самец, не из тех, что она встречала раньше, не вор. Айыылэн положила руку на дверь:

- Впусти!

       Полонски почувствовал, что должен открыть дверь. Он никого не ждал. Дело было сделано. Они получили прекрасный экземпляр. Детеныш йети в отличном состоянии, здоров. Осталось только доставить его до места. И само собой, избавиться от исполнителей. Но это уже отработанная процедура, не в первый раз. Они просто исчезнут, и никто не будет их искать, ни жен, ни детей, ни сестер, ни братьев. Кандидатуры были подобраны соответственные. В прочем, как всегда. Он был уже готов, хотя,  сейчас еще не было восьми, он уже собрался. Собственно, собирать нечего, все шмотки Алекс увез в консульство, ружья и костюмы. Только биопеленгатор Юзеф должен был вернуть туда, где получил его, меленький кейс-футляр стоял рядом с кожаным чемоданом. Второй красавец отрыт, лежит на столе. Сумка, в которую надо упаковать детеныша, чтобы не привлекать излишнего внимания, вот она, тоже на столе. Сейчас он вытащит йети из клетки и запихнет в сумку, потом соберет клетку и засунет ее в открытый чемодан.

     Надо открыть дверь, он подошел к ней, повернул ручку. За дверью стояла девушка, высокая, стройная, очень коротко стриженная, в чем-то ярком, цветном. Полонский сразу заметил все это и сразу забыл, теперь он видел только глаза, он проваливался в них, они держали его, не отпускали, вели. Он отступал в комнату, девушка шла за ним. Айыылэн увидела сына, вот он, в какой-то штуке из блестящих веток. Она шагнула к нему.

     Как только девушка отвернулась, Полонски почувствовал, что свободен. Он хотел сразу ударить ее, но между ними было кресло, тогда он схватил фарфоровую лампу с прикроватной тумбочки и швырнул в голову девчонки. Айыылэн ошиблась, нельзя было отпускать этого мелкого, он сразу бросился в бой. Она присела, над головой пролетело что-то тяжелое, ударилось в стену и рассыпалось на куски. Она быстро перехватила взгляд этого мелкого, и он перестал двигаться, она снова поймала его. И тогда она прыгнула, выставив вперед руки. Полонски начал заваливаться назад еще до того, как ладони девушки уперлись ему в грудь. Он рухнул на кровать. Навзничь. Как бревно. Даже не пытаясь как-то сопротивляться. Он ничего не чувствовал и не знал. Ни того, что лежит на кровати в своем номере, ни того что на груди у него сидит какая-то девчонка, ни того, что она тянется к его шее с одной лишь целью — сломать ему позвонки, убить его.

    Айыылэн должна убить его. Он украл ее ребенка, он был  с теми, кто убил  Кудукая, он изменил весь ее мир. Убить его — хорошо. Она сломает ему шею. Хрусть, и он умрет. Это хорошо. Хорошо, что его больше не будет. Еще лучше было бы, если бы его не было совсем, с самого начала, тогда бы ее мир был на месте, Кудукай  был бы на месте. Да, если бы этот мелкий не родился, было бы хорошо. Лучше. Пусть тогда он родится заново. Надо только стереть все его сигналы, все, что он накопил в жизни, всю его память. Это просто, память у мелких короткая, они помнят только себя, предков — нет. Поэтому стирать  легко. Она смотрела в его глаза, стирала его разум, слой за слоем. Вот она дошла до его рождения. Остановиться? Нет, еще чуть-чуть. Вот он еще в материнской утробе, он родится через три дня. Хорошо. Теперь хватит. Она отвернулась.

   Руками разломав клетку, она вытащила детеныша, завернула в большую тонкую шкуру, мелкие всегда натягивают на себя такие, мерзнут, тела их голые, омерзительно голые как у лягушек и змей. Уходя, она обернулась. Все хорошо. Мелкий лежит на кровати, свернувшись, подтянув колени к подбородку, глаза его прикрыты наполовину, он сосет палец, он счастлив.

                ***

- Доброе утро, господа, - Алекс встретил их в холле.

      На этот раз он был не в своих растянутых трениках и кепчонке, а в хорошем отутюженном костюме, еще более похожий сегодня на Полонски. Рэй и Барни протянули ему руки, здороваясь.

- А где же наш доблестный рыцарь? Где наш отец родной, надежа-командир? - Барни, как всегда, когда не выспится, начал ерничать. С удивленным видом крутил головой, высматривая, уж не спрятался ли поляк за какой колонной.

- Подождем, еще есть пять минут, - глянув на часы, ответил Алекс.

    Они сели на диванчике недалеко от входа. Но через пять минут Полонски не появился.

- Такер, позвоните ему в номер.

      Ворча, что всегда найдется, кому покомандовать, Барни поднялся и пошел к стойке администратора звонить.

- Не отвечает наш дорогой шеф, звоните сами, если хотите.

- Поднимитесь к нему.

- Да ну вас, Алекс, вон пусть Рэй сходит. Он молодой. А я старый, я тут посижу.

- Я прошу вас, Миллер, поднимитесь к нему.

     Ладно, можно и подняться, Рэю самому было любопытно, куда подевался их лощеный командир. И то, что Алекс заметно беспокоился, тоже начинало его тревожить. Он поднялся на пятый этаж, подошел к номеру Полонски, хотел постучать, но увидел, что дверь не заперта, просто прикрыта не слишком плотно. Он толкнул дверь, в номере было тихо.

- Полонски, вы у себя?

     Никакого ответа. Рэй вошел, прикрыв дверь за собой. Такого он не ожидал. «А чего, собственно ты ожидал? Что он еще спит, нежится в постели, похрапывает под одеялом? Или что он исчез без следа, испарился, улетел в окно на помеле?»

               
                ***
     Айыылэн бежала прочь от гнезда мелких, унося своего сына, Марина бежала от гостиницы, она торопилась отдать детеныша той, что ждала ее на берегу под кустами сирени. Девушка в оранжевом плаще с кулем, свернутым из гостиничного покрывала, бежала через пустую площадь в сторону залива. Только что в гостинице, спустившись вниз на первый этаж и уже собираясь выйти на улицу, она нос к носу столкнулась с этими ворами. Они смотрели прямо на нее. «Здесь меня нет, - сказала им Айыылэн, но тут же поняла, что они видят не ее, а свою знакомую мелкую самочку, - здесь нет ее, здесь никого нет». И они прошли мимо, моментально забыв о ней.

     Марина очнулась, вот она стоит в глубокой тени кустов, держит в руках матерчатый сверток. Что она здесь делает? Что с ней было? Ведь было же что-то? Комната... какой-то человек... он что-то швыряет в нее... потом она уносит что-то... бежит...  Она отвернула край покрывала, ах да, это же детеныш, это мой сын... Господи, о чем это я? Какой сын? Тут она поняла, что не одна стоит в лиловом сумраке, рядом кто-то огромный, лохматый, страшный. Да нет же, какой страшный?! Это же я, Айыылэн. Нет, это она — Айыылэн, мать детеныша, а я принесла его ей, я спасла его, я — Марина.

   Ну вот все встало на свои места. Марина протянула свой куль Айыылэн. Та взяла сына, обнюхала его. Девушка помахала ей рукой и пошла, она сделала все, что должна была, теперь она может уйти.               
     Айыылэн взяла самку за плечо и повернула к себе, она не отпустит ее, это плохо, та может позвать других мелких, но убить ее — это тоже плохо,  самочка помогла ей,  надо оставить ее тут в тени, пусть спит. Айыылэн позвала:

- Марина.

- Я слушаю, - молча ответила мелкая.

- Ты спишь.

   Она посмотрела в глаза девушке, и та  медленно осела на землю. Айыылэн развернула своего сына и накрыла девушку  снятой с него шкуркой. А потом она побежала вдоль залива прочь из этого дикого места, из этого гнездовья мелких. Она будет бежать, пока не проснется сын, тогда она спрячется где-нибудь, где сигналы мелких не будут слышны слишком громко, и покормит его, молоко уже подтекало из ее сосков, оставляя липкие дорожки на шерсти. А следующей ночью она побежит дальше на север и будет бежать всю ночь, она не вернется туда, где они жили раньше, там уже нет  ее дома, нет ее мира. Она побежит туда, где жила ее мать, туда, откуда Кудукай забрал ее к себе. Теперь она будет жить там, где выросла сама, и там же вырастет ее сын, и они будут хозяевами озер и скал вокруг них и леса, растущего на этих скалах.

                ***

     Клетка была пуста, перекрученная, с вырванной дверцей, она валялась на полу, а кругом — осколки и смятый абажур разбитой лампы. Полонски  в позе эмбриона лежал на кровати. Рэй пару раз дернул свою бровь, стряхнул вырванные волоски с пальцев. Надо было что-то делать. Он подошел к кровати, потряс лежавшего  за плечо, позвал тихонько:

– Юзеф, очнитесь.

    Полонски не откликнулся, только простонал. «Еще бы шепотом и на цыпочках, что это я. Наоборот, надо погромче».  Рэй подхватил поляка под мышки и попытался поднять:

– Да вставай же уже, ну!

    И тут этот здоровый мужик, весь сплошные мускулы, захныкал каким-то подмяукивающим тонким голоском. Теперь Миллер по-настоящему испугался, от неожиданности он выпустил тяжелое тело из рук, и Полонски, упав обратно на кровать, тут же снова свернулся клубком.  Он похныкал еще немного и затих,  только причмокивал тихонько, посасывая большой палец правой руки. Рэй потолкал его еще немного без всякого видимого результата. «Ну все, приехали. Работа выполнена, но результат нулевой. Уйти детеныш сам не мог, значит его забрали. А этого придурка накачали наркотиками. Больше в голову ничего не приходит. Вопрос «Кто?» не стоит. Кроме как товарищам из конторы, больше некому. Вывод? Надо валить и побыстрее, убираться отсюда», - все это вырисовывалось  у него в голове уже по дороге вниз, туда, где ждали Барни и Алекс.

- Ну? - это Алекс.

     Он слегка развалясь, нога на ногу сидит на диванчике, но взгляд его встревожен, это заметно.

- Ножки гну, - не смог удержаться Рэй, - Похоже мы прокололись. Йети нет, Полонский в полном отрубе, мычит да не телится. Видимо накачали чем-то.

- Опаньки, - это Барни подключился к беседе, - интересные дела, добычу нашу увели. А как же расчет? Мы-то свое дело сделали.

   Алекс даже не обратил внимания на его слова:

- Скажите, что вы там увидели в номере, поподробнее.

- Да что, дверь была не заперта, Полонски на кровати свернулся, я его в чувство привести не смог, он плачет.

- Что?

- Ну плачет, хнычет, как младенец, и палец сосет. Я ж говорю, накачали наркотиками или чем там. Клетка смята, дверца вырвана с корнем, будто руками мяли как пластилин. Лампа еще, ночник,  у кровати в каждом номере такие, разбит вдребезги. Один чемодан стоит закрытый, другой открытый лежит на столе. Это все.

    Алекс думал не долго.

- Так, все ясно. Сейчас вы подниметесь еще раз к нему в номер. Ключ у вас, Миллер?

- Да, вот он.

- Подниметесь, клетку положите в пустой чемодан, принесете сюда, другой оставите, где он есть. И быстро. Я отвезу вас в аэропорт. Расчет получите, как было сказано, по возвращении в Лондоне.
   Даже не думая спорить, они вернулись в номер Полонски. Барни только хмыкнул, глянув на свернувшегося калачиком шефа. Клетку они разобрали и помятые ее детали сложили в чемодан.

–  Я сейчас, погоди маленько, Малыш.

   Рэй уже стоял в дверях. Барни поднял с пола кожаный кейс, открыл его и вытащил биопеленгатор.

- Отчитываться больше не перед кем. Так что прости, Юзеф.

   Волшебный приборчик перекочевал в глубь кармана, для верности Такер еще и похлопал по нему.
 
                ***

- Что-то мне не весело, Малыш.

   Алекс высадил их перед помпезным зданием аэропорта цвета желтого итальянского травертина, с высокими ионическими колоннами, балюстрадой на крыше и двумя стеклянными павильонами по сторонам, как раскинутые крылья, в одном — вылет, в другом — прилет. Внутри это был самый обычный провинциальный аэропорт, не лучше и не хуже тех, в которых им доводилось просиживать часы до отлета.

   Они сидели в баре, до рейса на Лондон было еще без малого два часа. Барни крутил в ладонях стакан с уже изрядно потеплевшим коньяком. Когда он вот так начинал забавляться с выпивкой, значит и впрямь был чем-нибудь сильно озабочен или недоволен. Рэй же наоборот старательно наливался пивом, он уже почти прикончил вторую кружку и думал, брать или не брать третью. Ему тоже было муторно. Вся эта затея с йети неожиданно закончилась провалом. Причем провалом каким-то непонятным.

- Ты думаешь, это гэбисты забрали детеныша?

- А нас тогда почему не повязали? Что-то не сходится, Малыш. Если они шли за нами все время, то и должны были накрыть всех. Всех пиявок одним сачком раз и выловить.

- А может с американцами ссорится не хотели, поэтому свое забрали, а нам позволили смыться?

- Смысл в этом видишь?

- Нет.

- Вот то-то и оно. Меня больше другое волнует.

      Такер еще раз повращал стакан в ладонях, глядя, как по его стенкам маслянисто-медленно стекает коньяк:

- Меня больше наши заказчики волнуют.

- Чего вдруг, ты ж раньше на этот счет не переживал, платят и ладно.

- Раньше не переживал. А теперь вот распереживался. Ты сам видел, как Полонски на профессора похож. Скорее на морпеха, чем на научника. И ты пока вчера гулял...

- С чего ты взял, что я гулял?

- Да зашел к тебе вечерком, а тебя нету. Да я не об этом, я вчера одному своему приятелю позвонил, мы с ним в стары годы.., да неважно. Он в Библиотеке Конгресса работает. Я его попросил поискать, что за генетический центр в Орегоне, про который нам Юзеф втирал.

- Втирал?

- Во! Нет никакого такого института в Орегоне. И не было. В Библиотеке там про все какая-нибудь информация есть. А вот про, как там его, генетической истории человека ничегошеньки нет, ни в одном каталоге. И еще. Почему мы возвращаемся в Лондон, а не в этот самый Орегон или хоть куда-нибудь еще в Штаты?

    Рэй слушал своего старого приятеля. И все сомнения, что он пытался только что утопить в паре кружек пива, снова всплыли у него в мозгу.

- Думаешь мы работали на вояк? Или на разведку? На чью тогда?

- Да не суть. Кто бы они ни были, а мне в их объятья что-то лететь совсем не хочется.

   Барни резким движением вылил в рот свой коньяк, поморщился.

- Возьму еще.

   Он поднялся, пошел к барной стойке.  Заработало радио, музыкально пробулькало, и женский голос начал читать объявление по-русски, а потом сам себя перевел на английский: «Через полчаса заканчивается посадка на рейс до Сан-Томе». Барни вернулся с новым стаканом коньяка, уселся и стал теперь вертеть в ладонях его.

- Сан-Томе. Я там был. Когда своего диплодока отснял, съездил туда развеяться. Там в пещере Бока де Инферно, Рот Ада, значит, ничего названьице, да? Так вот, говорили, там поселился какой-то очередной монстр, змей, что ли или дракон, сейчас не помню уже. Но тогда сезон дождей начинался, и я свалил.

- А сейчас сезон дождей как раз заканчивается...

   Они переглянулись. Радио-девушка второй раз начала говорить  про посадку до Сан-Томе. Мимо шли люди  с сумками и чемоданами, с другой стороны за стеклянной стеной самолеты готовились улетать. Барни быстро махнул в рот свой коньяк:

- Слушай, Малыш, а где у них тут продают билеты?


 Ленинград, 1990
Санкт-Петербург, 2018