Ожидала мать с войны сына 2

                ДОЛГОЕ  ВОЗВРАЩЕНИЕ  ДОМОЙ

                Повесть.
                Автор Василь Быков.

 Василь Владимирович Быков(белор. Васіль Уладзіміравіч Быкаў(1924-2003).
Советский и белорусский писатель, общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда (1984). Народный писатель Беларуси (1980).
Лауреат Ленинской премии (1986).
Лауреат Государственной премии СССР (1974).
Лауреат Государственной премии Белорусской ССР (1978).

 «Отгремели сражения. Люди вернулись к мирной жизни. Но для многих война так и осталась незаживающей раной в сердце.
«Проходят года – исчезают руины,
Взлетает с полей вороньё.
Но раны войны так же всё кровоточат
На ноющем сердце моём».
           Михась Василёк.

Продолжение повести.
Начало http://www.proza.ru/2019/09/13/680

 «Она хорошо помнила тот тёплый майский вечерок, когда в воздухе пахло тополем и молодыми берёзовыми листьями. Гудели во дворе майские жуки, где-то в деревне играла гармонь, и Фекла, вспомнив, что нужно до гуляний накормить сына, пошла за дом в огород крикнуть его. Он там что-то читал, но когда мать увидела его, Василий, забросив книгу, встревоженно и пристально смотрел из-под рябины на пламенный разлив зари. Фекла ласково позвала сына, но он даже не пошевелился, глядя на запад, а потом сказал то, что навсегда лишило покоя материнское сердце:
– Мама, посмотри: видишь, какой запад? Правда, похоже на огромное пожарище? А пожалуй, действительно запылает земля. Война будет, мамочка. Я пойду туда, останетесь вы с Маруськой.

 Фекла, помнится, перепугалась, поняв страшный смысл тех слов, заплакала, а он вскочил, обнял её и успокаивал, как мог, говоря, что, может, всё ещё обойдётся. Но когда она утихла, мучась дурным предчувствием, сказал уже серьёзно и твёрдо, как взрослый мужчина:
– Всё же, если что случится, я пойду, мама. Призовут или нет, а пойду: так надо.
Она не понимала всего, но верила, что да, так надо, и не отговаривала, не умоляла. И всё же в сердце он оставался маленьким, хорошим белоголовым мальчиком, которому нужна её любовь и её забота. Всё казалось ей в страшные годы войны, что ему где-то трудно, что он мучается от боли, от стужи, от голода. И она не находила себе места в доме – хотелось бежать, найти сына, помочь, принять часть его бремени на свои плечи. Но куда бежать и где искать?


 Шли годы. Они несли отчаяние, реже короткую, как проблеск осеннего солнца, радость. Люди приходили с войны, из партизан, многие были ранены, но живы, о других пришли похоронки. Матери оплакали погибших и понемногу успокоились – потерянного не вернёшь. Фекла же всё ждала – долго, терпеливо, без жалоб, а сын не шёл, не отзывался. Её утешали соседи, много раз уговаривала Маруська, которая уже вышла замуж и жила в далёкой деревне. Зять при каждой встрече терпеливо приглашал тёщу к себе – там росли внуки, и она была очень нужна. Но Фекла всё не могла покинуть хату, где родился сын, и которую она упорно долгие годы берегла для него.

 В дом понемногу входит слепая осенняя ночь, глухая тишина, помимо Феклы здесь никого нет. Был когда-то кот, да и тот почему-то сбежал. Большое горе убило всякий интерес к жизни, сломало характер, искалечило душу – ничто не мило сейчас старой, одинокой женщине. Она всё лежит, открыв глаза, думает свои невесёлые думы и напряжённо вслушивается. Так уж привыкла за шестнадцать лет тревог и ожиданий – слушать каждый шелест и каждый звук в окрестности.

 Но везде тихо, только шуршит по крыше холодный ветер, и где-то на дороге гудит машина. Она, по-видимому, приближается, буксует на тех колдобинах, у холма. Вдруг синеватый дрожащий свет её фар скользит по окнам и кладёт в углу под потолком узенькую блестящую полоску. Машина гудит ближе, полоска медленно тащится по закопченым, потрескавшихся бревнам, становится шире; появляются чёрные полосы рамы, и вот уже на стене – светлый косой отпечаток Феклиного окна с одной заткнутой створкой. Окно всё быстрее скользит по стене в другой угол и в конце концов исчезает, осветив на миг огромный гвоздь и воротник висящего на нём полушубка. В доме снова становится темно, и машина с тяжёлым стуком и гулом едет дальше.

 Фекла неподвижно слушает, думает своё и вдруг вскакивает, охваченная новой надеждой. А может, это он, может, он со станции приехал, стоит сейчас у родного дома, вот-вот войдёт. Фекла поднимает голову, и ей слышатся шаги на крыльце и тихий короткий стук. Он! Старуха поднимается на печи, спускается и, накинув ватник, торопливо дребезжит защёлкой. Распахивает двери сеней – и в лицо бьёт дождь и холод осенней ночи, вокруг тишина и тьма. На крыльце никого, на дворе темно. С минуту Фекла вглядывается в ночь, слушает, и сердце её снова захлебывается от отчаяния, никак не желает согласиться с крушением надежды. Осторожно шаркая сапогами по грязной земле, старуха заходит за угол, долго всматривается в улицу – никого. Потом она возвращается и опять лежит на печи с открытыми глазами и слушает, слушает всю ночь. Под утро всё же засыпает и будто в продолжение своих мыслей видит чудесный сон.

 Видит она, точно наступает новый день – день рождения Василька. Она хлопочет во дворе и всё смотрит на дорогу, ждёт и, разумеется, знает, что сегодня должен появится он, её надежда. Фекла всё готовится к этой встрече, но почему-то нет радости на сердце от скорой встречи – что-то мешает ей, этой радости. Наконец ожидание встречи и вовсе исчезает. Фекла топит печь, ей помогает дочь Маруська. Они пекут блины и между делом лакомятся праздничными яствами, совершенно забыв уже о Васильке и его возвращении. И вдруг стучит соседская Ульянка и что-то кричит в окно – Фекле не слыхать слов, но она догадывается, что это возвращается сын. Старуха выбегает из дома и видит, как по той же дороге, что и шестнадцать лет назад, идёт её сын, её дорогой Василёк. Но идёт очень медленно, часто останавливается, становится на колени – с ним что-то случилось, ему, видимо, очень трудно. Мать, охваченная отчаянным волнением, напрямик, через картофельное поле и грязь, в одной кофте, без платка бежит навстречу. Она уже знает: что-то страшное, непоправимое случилось с её Васильком. Рыдая, подбегает к сыну – он, приподнявшись на руках, лежит на дороге, и его молодое, такое же, как и шестнадцать лет назад, без единой морщинки, лицо сочувственно улыбается. Но что это? Почему у сына нет ни рук, ни ног, вместо них одни только короткие культяпки? И откуда кровь на его пилотке с маленькой зеленой звёздочкой? Мать, цепенея от ужаса, хватает сына, пытается поднять и рыдает, а он спокойно так говорит: «Ничего, мама, всё самое страшное закончилась. Теперь жить будем…» А потом она видит его в родном доме, будто он сидит в углу и уже не в красноармейской форме, а в сером пиджаке, который пошил перед войной, и серьёзно говорит матери: «Ну и ничего, хотя я и погиб, но опять жив».

  «От нестерпимых ужасов она просыпается на рассвете и, обессиленная от пережитого за ночь, неподвижно лежит, не зная, что и подумать. Вспоминает сон во всех подробностях и снова страдает от такого яркого видения. И чем дальше, тем больше крепнет уверенность, что он вернётся. Эта уверенность и желание, чтобы всё совершилось, уже не дают просто сидеть и ждать, Фекла поднимается, быстренько накидывает на плечи свою свитку. В доме холодно, уже давно остыла печь, в окнах синеет свежее утро, и Фекла бросается к тому, с разбитым стеклом, чтобы увидеть дорогу. Но дороги ещё не видно, чуть-чуть темнеет под низким, затянутым облаками небом пустой холм – и всё.

 Старуха бродит по дому, не зная, что делать, за что взяться, а мысли её – на той дороге, и сердце всё больше охватывает нетерпение. Она уже верит, что сын сейчас вернётся, и всё время то подбегает к окну, то выходит во двор и до боли в глазах всматривается в серую даль. Рассвело. Фекла уже не могла сдержать себя и, выйдя на улицу, начала всматриваться в дорогу. Сначала там было пусто, потом появилась повозка, на которой ехали двое мужчин и женщина. Старуха всё вглядывалась в них – пристально и долго, захлёбываясь от нетерпения, а они, беззаботно беседуя о чём-то и пересмеиваясь, так и миновали деревню.

 Потом опять на дороге долго никого не было, пока вдали не показалась какая-то одинокая фигура. Она появилась, помаячила на горизонте и исчезла. У Феклы внутри что-то точно оборвалось, тупо ударило в голову предположение: «Он!» Она присмотрелась ещё и уже не могла сдержаться. Бросив сени открытыми, в тапках на босу ногу старуха быстро пошла по дороге. Сначала она обходила грязь, поглядывая то под ноги, то на холм, потом прибавила шагу и уже не разбирала дороги. В низине, когда холм исчез из виду, её охватила тревога. Показалось Фекле, что она запаздывает, что он упал там и лежит искалеченный, и мать, тяжело дыша, бросилась бегом.

 Сердце её чуть не разрывалось от горя и напряжения, пока она вышла из лощины. Вот-вот, казалось, она увидит его, как в том сне, на дороге, измождённого, искалеченного. Она, захлёбываясь от усталости и волнения, взобралась на холм, но дорога оказалась пуста. Это было первое разочарование, но оно не поколебало веры женщины. А может, он за полеском или в Лужке, думалось ей, и старуха, не останавливаясь, бежала дальше.
Над широким простором, пашней и голыми перелесками незаметно начался печальный осенний день, было ветрено и холодно. Низкое небо заволокло тяжёлыми тучами – они сплошным нескончаемым стадом плыли с запада, неся первый зазимок.

 Фекла не остановилась ни на холме, ни у полеска, она уже не могла сбавить ходу – всё в ней рвалась вперёд, туда, откуда она ждала сына. Всё время казалось старой, что вот-вот она взойдёт на горку или минует полесок и увидит его, и Фекла всё прибавляла шагу. Но он не показался ни из-за горки, ни из-за полеска, а старуха начала слабеть. Один раз она прижалась к телефонному столбу и, словно впервые задумавшись о тщетности надежды, взглянула назад, вперёд. Как хорошо, подумала старуха, что отец похоронен дома, на деревенском кладбище, что у него ухоженная могилка, а где сын? «Где он похоронен?» – истошно кричала её душа. Неужели действительно всё кончено, и никогда ей не дождаться его и придётся податься на чужбину к зятю?…

 Но почему похоронен? Не может быть, чтобы сын умер, он должен жить, он идёт этой дорогой, надо спешить ему навстречу. И она брела по грязи в неведомую даль. К полудню уже прошла знакомые места, известные деревни. Дорога всё вилась среди осенних пейзажей, всё с жадностью оглядывала мать, но его нигде не было. Она всё шла, но уже выдохлась и часто отдыхала на меже, у столба, на камнях. Остановиться она не смогла, не могла и вернуться: ей казалось, что жизнь её сына – в той дороге.

 По пути ей встретился трактор, он тащил огромную красную молотилку, а на ней и на тракторе сидело несколько парней. Старуха отошла в сторону от грохота и лязга и внимательно осмотрела седоков. Один, пристроившийся рядом с трактористом в кабине, показался ей как-то очень похожим на её Василька; трактор проехал, а она всё смотрела вслед. Сидевший на молотилке парень в телогрейке что-то крикнул ей и засмеялся – Фекла не расслышала слов, но почему-то встрепенулась от его молодого задорного смеха.

 Под вечер она уже едва брела, останавливалась, задыхалась от усталости. Старческий взгляд, что так вдохновенно вёл её вдаль, погас понемногу, как погасла и её нестерпимая надежда встретить сына. И всё же она с бьющимся сердцем вглядывалась в дорогу из-за каждого поворота. Наконец вера женщины начала угасать. Всё чаще приходила мысль, что тщетны её надежды, бесполезны заботы. Не придёт он ни сегодня и никогда, так как нет его уже на белом свете. Всё был обман, пустые надежды, и она жаждала узнать, где похоронен её сын. Это был другой вопрос, но он захватил мать с такой же неимоверной силой, как и тот, что касался его жизни».

 Продолжение повести в следующей публикации.