Осколок в сердце

Был месяц  Май. 
Перед самым Днём Победы, после  очередной  удачно  завершившейся  командировки,  в  приподнятом  настроении   я   вновь  возвращался  в  Москву. 
После  благополучного  приземления  в  аэропорту  Внуково,  и
после  полученного  багажа, я  встал  в  длиннющую  очередь  к   автобусу  на  Центральный  Аэровокзал  столицы,  что  на  Ленинградском  шоссе.  А  оттуда  до  дома, где я  жил,  было уже  рукой  подать - всего  две  короткие  трамвайные   остановки.

Погода  в  столице  была  в  тот  день   тёплой  и  радостной,  но  временами  набегали  ничем  серьёзным  не  угрожавшие  тучки   и  накрапывал  дождичек. Однако  это  никак  не  могло  омрачить  моё   хорошее  настроение.  Да  и  Москва  после  дождя  всегда  выглядела  такой  чисто  умытой  и ещё  более  нарядной  и  красивой.

 Воздух  столицы  становился  прозрачным,  легко  дышалось,  хотелось  петь  и  радоваться  жизни.
А   очередь, между  тем,  двигалась  своим  ходом,  но, почему –то, не  так  быстро,  как  хотелось.  Это  бывает,  когда  торопишь  время,  подгоняешь  его, а  оно  течёт  себе  так  же   размеренно,  как  обычно,  создавая, всё  же, иллюзию   замедления.
 Но  бывает  и   наоборот. И тогда  оно  неумолимо  и  быстро  приближает  нас  к  не желаемому иногда  финалу.

Автобусы  тем  временем  подходили,  сменяя  друг  друга,  буквально,  через  каждые  10 -15 мин.  И всё  же  время  тащилось,  именно  тащилось, как  старая  отработавшая  кляча,  которую  бесполезно  уже  погонять.
Наконец  пришёл  и «мой», в  который  я, уж  точно,  должен  был  попасть.
Передние  ряды  зашевелились  побыстрее, тем  более, что силы  небесные решили  активнее  вмешаться  в этот  затянувшийся   процесс,  и  дождичек  припустил  более  того.
 
Уложив  чемодан  в  грузовую  секцию, можно  было  уже   считать  себя  пассажиром.
И    вот  уже  передо  мной  двери  „моего“, осталось  занести   ногу  на  ступеньки  и ...

Но  тут  боковым   зрением   замечаю  чуть  в  стороне  от  очереди   двух  уже  изрядно  промокших  пожилых  женщин  с  небольшими  сумочками  в  руках,  по  внешнему  виду  не  москвичек  и, похоже даже, из деревни. В  их  глазах   растерянность,  неуверенность,  мольба  о  помощи.

В  следующий  момент  я  начинаю  своим   далеко  не  могучим  корпусом  придерживать  толпу,  напирающую  сзади,  и  предлагаю  этим двум страждущим женщинам   пройти  в  автобус  впереди  меня.   Надо  признаться, к  моему  удивлению, никто  из  толпы  не  воспротивился  этому,  а  какой-то  мужчина, позади  меня, стал  активно  помогать  мне.  Я  успел  заметить,  что  это  был  довольно -таки  пожилой   и  седовласый  человек.

Через  минуту - мы уже  в  автобусе.  Мест  сидячих  должно  хватить  всем,  ибо  стоять  в  проходе  во  время   движения   запрещено. Женщины  „мои“,  вижу,  уже  садятся в кресла. Я  же  иду  в  самый  конец ( мне  ехать  далеко, до  самой  конечной  остановки   маршрута,  да  и   не  буду  никому  мешать  выходить  на  промежуточных  остановках),  и  выбираю  одно  из  свободных  мест  возле  окна . Я  всегда  люблю  смотреть  и  замечать  по  дороге  всё  новое  в  Москве,  произошедшее  за  время  моего  отсутствия.   Тут  же   рядом  со  мной  усаживается  и  мой  седовласый  „помощник“.

Наконец -то,  „счастливчики“   все   уселись, и  водитель  отъехал  немного  подальше,  к  месту,  где  на  борт  поднялась  женщина – кондуктор.  И началось  обилечивание    пассажиров.

Автобус  в  это  время  стоит  на  месте,  пока  проходит  эта  процедура.  Тут  подошёл  и  мой  черёд  платить  за  проезд,  что  я  и  сделал , а  затем   снова  погрузился  в  свои  раздумья. 
 
Но  вдруг до  меня  вновь донёсся, знакомый  голос,   теперь уже  издалека,  почти  от  самых  передних   дверей:  кто  ещё  не  заплатил  за  проезд ???
И  тут  мой  попутчик полез   растерянно  в  карман  и  достал  деньги . Билетёрше  вновь  пришлось  подойти  к  нему ,  при  этом ,  как  у  нас  водится , с  какими -то  нравоучениями,  очень  уж  не  ласкающими  слух .  Я  стал , поневоле , свидетелем  неприятной  сцены  обвинения  человека  в „ попытке  проехать  „зайцем“,   что,  вроде  бы,  никак  не  вязалось   с  обликом  интеллигентного  человека“.

В  любой  толпе,  особенно  в  нашей,  российской,  всегда  находятся  люди,  на « кончике  языка»  которых  можно  невооружённым  глазом   заметить « жало с  ядом».  Этим - необходима   любая  жертва, особенно  слабо  защищённая,  в  которую  они  готовы  вцепиться  мёртвой  хваткой.    На   сей   раз  таким   ядовитым   пересмешником  оказался   молодцеватый, пышущий  здоровьем  пассажир,  как   мне представилось,  работник  аэропорта, возможно, из лётного состава - на   нём   была  синяя   униформа  с  какими -то  мягкими   погонами.
Он  то  и  принялся  с  удовольствием  обсасывать  случившееся .

Тем  временем  билетёрша   вышла, и  автобус  тронулся  в  путь.
А  „моралист“  дорогой  всё   не   унимался . Это,  как  видно , была  его   любимая   „пегая“,   которую  он  со  всевозможными   изощрениями   всё  погонял  и  погонял.   Мой сосед   даже  и  не  пытался  что-либо  сказать  в  ответ.   Казалось,  он  в  это  время  был  напрочь  отрешён  от  этой  такой  обыденной  нашей  реальности, от  всего  окружающего.

Тогда  уже  я  не  выдержал  и  вступился  за него  репликой, смысл  которой  сводился  к  тому,  что  не   зная   причины  случившегося   казуса,  не  стоит  так  подтрунивать  над  человеком ,  быть может,  даже  и  больным.  Здоровяк, наконец, умолк , а  мысли  мои  сами  собой  переключились  на  этот  уже,  казалось  бы,  исчерпавший  себя   эпизод,  явно  меня   чем -то  озадачивший .
 И  после  некоторого  раздумья,  извинившись, я  обратился  к  своему  соседу  с  вопросом  о  причине  этого,  как  я  понимаю,  недоразумения .

 Ответа  я  дождался,  но  после  очень  большой  паузы.  Я  уж,  было,  засомневался  в  корректности  своего  непростого  любопытства.  Но, очевидно,  смысл  вопроса  в  тот  момент  до  него  не  дошёл,  а,  возможно , он  пропустил   его  сразу,  находясь,  как  мне  показалось,  в  мире   каких- то  своих  мыслей,  переживаний  или  страстей .
 
И  тогда  я  услышал такую  историю. 
Это  происходило  в  дни  войны,  во  время  блокады  Ленинграда . Фашисты  обложили почти  плотным   кольцом   северную  столицу.  Оставались  лишь  два   зыбких  звена:  Ладога, позволявшая   в   сильные  морозы  быть  хрупкой  артерией,  по  которой  совершалось  снабжение  автотранспортом  осаждённого  города  самым  необходимым  и  воздушный  мост.
 
 Об   этом   было  уже  много   сказано,  много  описано, в   частности ,  в  „Блокаде“   А.Чаковского. Но  когда   слышишь  об  этом   из   уст  очевидца, то   невольно  становишься   сопричастным  к  этим   тяжёлым   событиям .
И  таким  очевидцем   и  участником   былого  был,  как  оказалось, мой  седовласый  сосед .

Он  в  то  самое  лихолетье  был   лётчиком,  в   задачи  которого, как  и  его  друзей – однополчан,  входило  снабжение   по  воздуху  умирающего  города.  Он  сам  был  ленинградцем   и  жил со  своей  семьёй  в  этом  же  городе . Но  война  разлучила  его  с  женой  и  ребёнком .  В  этой  судьбе  он, пожалуй,  не  был  одинок - таких  стало  во  время  войны   миллионы. Но…
 В  обратный  рейс  на  Большую  Землю  самолёты  тоже  брали  груз  и,  чаще  всего,  живой.  Это  были,  в  основном- дети,  которых  вывозили  из  умирающего  каждый  день  ....  и  каждую  секунду  города,  подальше  от  линии  фронта,  в более безопасное  место . Вывозили  и  вывезли  многих ,  но  до  его  ребёнка  эта  очередь так  и  не  дошла.
Среди  тех  500  тысяч, что  лежат  на  Пискарёвском мемориальномм кладбище в  братской  могиле,  оказалась  и  его семья.

Это  было  рассказано  мне  очень  тихим  голосом  и, конечно  же,   кратко,  ибо  ему  на  одной  из  промежуточных  остановок  автобуса  надо  было  выходить - он  спешил  к  тяжело  больной  сестре  своей  погибшей  жены  и, вероятно, спешил  застать  её  ещё  в  живых.
Я  успел  лишь  пожать  протянутую  мне сухопарую руку.

............................................

Прошло  уже  много  лет  с  тех  пор,  а  память  моя, среди  прочих  трагедий, коснувшихся , в  частности, и моей  семьи,  хранит  и  не  даёт  мне  забыть,  почему-то,  трагедию   этого военного лётчика, настоящего русского  Человека.