Александр Розенбаум. Прежде всего - правда

Моё вступление к этому интервью 1988 года не будет многословным. Отмечу лишь то, что это был первый гастрольный визит Александра Розенбаума в Новосибирск. Всего за год-другой до этого официальная журналистика (а другой в СССР не было) либо в упор не замечала его песни, либо обвиняла их автора во всех мыслимых и немыслимых грехах. Но личные магнитофоны идеологам были неподвластны – Розенбаума знали и слушали по всей стране. А в конце 80-х очень многое в прежней совковой жизни стало меняться (это сейчас хорошим тоном стало ругать перестройку, а тогда ведь ей, жадно вдыхая воздух неведомой прежде свободы, искренне радовались десятки миллионов людей – и было за что). И Розенбаум быстро занял в массовом сознании то место, которое и должен был занять в силу данного ему таланта, собирая на свои концерты многотысячные аудитории зрителей.

И второе, о чем хочется сказать. В силу устоявшейся традиции руководители «Вечернего Новосибирска» – газеты, в которой я работал, – требовали от своих журналистов писать кратко, избегать многословия, при этом, конечно, нередко случалось, что вместе с водой выплескивался и ребенок. Разговор с Розенбаумом вполне мог занять на газетных полосах хоть в три, хоть в четыре раза больше места – материала для этого у меня бы хватило. Но он занял столько места, сколько для этого было отведено, и я был вынужден кромсать текст по живому, упихивая его в прокрустово ложе данной мне газетной площади.

Вот, пожалуй, и всё вступление. А дальше – интервью с ним более чем тридцатилетней давности.

Прежде всего – правда

Когда на концерте артисту преподносят цветы, то, пожалуй, в девяти случаях из десяти это делают женщины. И уж вовсе непривычно, когда цветы к сцене несут парни лет двадцати, к тому же по виду отнюдь не похожие на театрально-концертных гурманов.

Вчера такое видеть довелось. Это было, когда Александр Розенбаум запел песни об Афганистане.

С этого и начался наш разговор после концерта.

– Очень люблю выступать перед армейской и флотской публикой, – сказал он. – На таких выступлениях сразу видишь, приняты твои песни или нет. Прошлым летом довелось полтора месяца провести в Афганистане, в начале апреля снова полечу в Кабул. До этого не понимал, почему многие ветераны Афганистана, возвратившись, так тоскуют о былой, полной опасностей, невзгод и смертельного риска жизни. Когда же увидел всё собственными глазами, кажется, понял: в этих жестоких условиях с человека моментально слетает всё наносное и проявляется его сущность – то хорошее или плохое, что заложено в нем. А еще он осознает необходимость быть постоянно готовым поддержать друга, подставить ему свое плечо, и уверен, что то же самое для него всегда готов сделать друг. Без этого там не уцелеть – не столько даже в физическом смысле, сколько в моральном. А именно этого чувства нам часто так недостает в нашей спокойной мирной жизни.

И когда видишь, как горячо принимают песни афганского цикла и те, кто провел там не один месяц, и те, кто всегда жил за тысячи километров от его границы, понимаешь: не сфальшивил, нашел верные слова, которые сумели запасть в души тысяч людей.

Конечно, от многих доводилось слышать: афганская тема – конъюнктура. Но я убежден: тот, кто так говорит, и сам в Афганистане не бывал, и сына своего сумел от этого избавить. Если бы такой человек там подорвался на мине, вернулся без руки или ноги, он, наверно, уже не считал бы эти песни конъюнктурой.

Не надо воспевать Афганистан. Но рассказывать об этом необходимо. Это часть нашей жизни и, можно уже сказать, нашей истории. Ведь сколько ребят за восемь лет перебывало там! И сколько из них не вернулось…

– Александр Яковлевич, тематика нынешних ваших песен очень отличается от тех, которые вы пели несколько лет назад…

– Я понимаю, о чем вы хотите спросить. Нет, я и тогда что думал, то и пел, и сейчас так же делаю. А вот за то, что шум вокруг моего имени начался после одесского цикла, я должен поблагодарить журналистов. Иные из них приложили немало сил, чтобы доказать: я – блатной диссидент, эмигрант и так далее. Они упорно делали вид, будто никаких других песен у меня нет, хотя уже до этого и параллельно с этим было написано и исполнялось много чего другого: туристские песни, лирические, ленинградский цикл… В том числе и одесский цикл – моя попытка создать песенные иллюстрации в духе рассказов Бабеля.

– Вряд ли ошибусь, если скажу, что безразличных к вашему творчеству практически нет. Одни его горячо приветствуют, другие столь же горячо отвергают…

– Когда я слышу упреки в том, что в песнях своих ориентируюсь не на самые высокие вкусы, я думаю: что же, люди, заполняющие на моих концертах залы на 20 тысяч мест, все до одного такие тупые и неразвитые? И еще мне очень хочется предложить авторам подобных упреков самим попробовать выйти на сцену такого зала и удерживать в течение двух часов его внимание. Может быть, тогда им кое-что станет понятнее…

– Как вы считаете, что сегодня в нашей жизни самое важное?

– Самое важное – сохранить мир и так воспитать детей, чтобы в сорок пять лет им не было стыдно за то, что они говорили в сорок два. Будет это, значит, состоялась перестройка. Прежде всего нужна правда и вера в идеалы. Тогда будет и всё остальное. Пусть не сразу, но обязательно булет.

– Ну, а какие пожелания вы как врач хотели бы высказать медикам?

– Единственное пожелание – любить больных.

– Только что вы впервые выступили в Новосибирске в качестве исполнителя своих песен. Какое мнение сложилось у вас о новосибирских зрителях?

– Принимали очень тепло. В Сибири вообще люди очень хорошие, я люблю бывать в Сибири. К сожалению, сейчас я приехал к вам только на три дня и выступаю во Дворце спорта. Я очень надеюсь, что когда-нибудь сумею приехать дней на 10-15 и поработаю в нормальном концертном зале.

«Вечерний Новосибирск», 12 марта 1988 г.