Никто

        «Глаза… Эти маленькие, кругленькие, голубые глазки. Ради них я жил. Их больше нет, а значит и мне незачем жить. Моя маленькая доченька, где ты сейчас?.. Надеюсь, мы скоро встретимся.
         Ветер всё сильнее, бьёт в грудь; видимо пытается втолкнуть меня обратно на мост. Он будто кричит, - «Остановись!», и нагло подвывает: «Ты не прав!» Пускай, пускай я не прав. Это уже не важно! Уже ничего не имеет значения. Я всё ещё стою здесь потому, что хочу насладиться воспоминаниями. Холодный осенний рассвет даёт понять, что это необходимо: вернуться назад, прожить заново счастливые четыре года жизни. Четыре года… Это очень много. Это целая жизнь рядом с ней. А до неё и не было никакой жизни. Разве что год беременности жены. Мы оба ждали малютку, и всё что происходило вокруг в ту пору, не имело значения. Воспоминания даются с трудом: видны только размытые лица и большие яркие глаза. Мерцают, то проявляясь, то исчезая.
       Но в голову лезут лишь плохие воспоминания. Хватит! Не стоит больше тянуть! Хоть и прекрасен рассвет, руки замерзли, а ноги просят отдыха. Спасибо тебе, моё тело! Ты никогда не подводило меня. Даже сейчас ты не трясёшься в предсмертной агонии».
- Если ты есть, готовься к ответу!
   «Предчувствие. Оно конечно существует. Тревога, она накапливается день ото дня, и вот он – момент кипения. Тревога сильнее, она перебивает желанные, с большим трудом дающиеся воспоминания. Ах, если бы можно было вернуть время назад. Для спасения жизни это необходимо. Проклятый мир, в тебе нет ничего хорошего!.. Какой, поистине, свежий и сладкий рассвет. Пахнет холодной водой и ветром. Какое счастье жить. Это поистине превосходное чувство, ощущать себя частью этого большого, красивого мира…
   В  голове пульсирует, всё сильнее, кровь. Тело лихорадит. Кто мне все эти люди? Просто знакомые… С некоторыми, так вовсе бы не знаться. Все они, как один, оставляют рабочие места и валят на улицу. Эх, побежать бы тогда домой, я бы успел. Останавливаю станок и плетусь в хвосте толпы недовольных. Рядом со мной подпрыгивает «Обожжённый» - молодой дурачок, с вечно болезненной улыбкой на роже, по фамилии Овчаренко. И как таких берут на завод?.. Он, да ещё один такой же полудурок по фамилии Кошак: низкорослый, круглоголовый, с оттопыренными ушами, постоянно сонный - делают вид что работают. Оба живут на улице «Сторожевой Башни». И ведут себя подобно коту с собакой, постоянно гонясь друг за другом. И все эти шуточки: Обожжённый повесил ботинки друга под крышу цеха на транспортный трос крана-балки, и те ездят по цеху от края до края, и тот что подвесил лихорадочно давится смехом. «Кошак» взял, да и поджог обидчику усы. Или «Фанат», любитель футбола. Напивается со своим собутыльником так, что не помнит себя. По зиме, так напились в раздевалке, что Фанат натянул рваные рейтузы поверх брюк, да так и упал на пол, запутавшись в ногах, обмочил штаны и рейтузы, уже  забывшись в пьяном угаре. Собутыльник же напустив в тарелку слюней упал в неё лицом, да вымыл в ней свои, подобные соломе, бесцветные волосы. Или «Железная голова», с зарплаты так напивается, что каждый раз рвётся скандалить, всё равно с кем, и каждый раз получает по голове. Последний раз в драке ему сломали обе руки и разбили голову, так, что в руки вставили по металлический спице, а в проломленную голову, пластину. С тех пор он забывает не только свою фамилию, когда просят поставить подпись в зарплатной ведомости, но и имена своих родственников, а так же нередко цифры и буквы. Если так пойдёт и дальше, то скоро он станет частью завода, этакий железный, вечно пьяный робот из костей и металла. Мда… Революционеры.
   На улице собрались все рабочие, и те, что стоят впереди что-то в упор кричат очумевшему начальству. Ветер подхватывает слова и уносит в небо, адресуя их не озадаченному начальству, а прямиком Богу. Одновременно, поднимая пыль с земли, ветер бросает её в глаза… Но Бог не слышит, и не видит. Эта проклятая забастовка, на которую по сути мне плевать, отвлекает от мыслей о настоящей причине тревоги. От шума кровь дико пульсирует в висках.  
«Хорошо, хорошо». - кричит, стараясь переорать толпу, директор. Это маленький и щуплый человек с плоским лицом, будто по нему каждый вечер проходит скалкой его тучная жена, усыпанным оспинами и какими-то черными точками, крысиными глазами и густыми усами, которые вечно воруют сметану в столовой, готов пойти на уступки, лишь бы только угомонить толпу. «Возвращайтесь на рабочие места, к вечеру вопрос будет решён. Я даю слово!»
Последний месяц по заводу гуляют разговоры, о несправедливости и неточности расчетов оплаты труда по нарядам, и рабочие решили, что от директора, многочисленные замы, скрывают реальное положение дел. И вот как только директор вернулся из командировки, или черт ещё знает откуда, и появился в дверях проходной завода, рабочие незамедлительно решили прояснить ситуацию (открыть глаза) Генеральному шефу и вышли на улицу к окнам управления.
       Рабочие, есть рабочие. Им недостаточно заверений на словах и они хором, перекрикивая друг друга, загомонили, как будто каждый о своём.
       Над головой кружит странный ворон. Одно крыло у него чёрное, другое белое. Он что-то несет в клюве. Я уже видел его раньше. Он будто насмехается над горсткой людей, и кружит, одаряя, кому повезёт, жирными каплями, которые извергает из задней части своего фюзеляжа. Вдруг исчезает. Что это? Может показалось?! Был ли он?..
    Директор машет руками как мельница и его руки вдруг превращаются в разноцветные крылья, а голова в воронью. Видимо, если ситуация выйдет из-под контроля и начнется кровавый бунт, он попытается улететь.
        В голове что-то щёлкнуло, по телу прокатилась волна судорог, и мир перевернулся. Серые цвета поздней осени на миг стали бесцветными, а затем будто радужная карусель ворвалась на территорию завода, и закружив всё: и людей и бездушное железо, серые, ржавые здания и даже небо в круговороте, щедро окрасила шар. Все люди куда-то исчезли, оставляя вместо себя лишь пустоту, вакуум, от которого сразу заложило уши. Затем снова мир наполнился громким звуком, люди смешались и приняли вид разноцветного желе. Чьи-то руки подхватили моё тело и куда-то понесли.
       Сосуды рвутся в голове, такое бывает и у молодых и у старых людей. Я всё ещё отношусь к молодым, поэтому разрыв сосуда вдвойне неприятен. За окном уже темно, в палате тускло горит ночник, всё вокруг размыто, видно зрению тоже досталось.
- Эй, привет. Ну ты как? – размытый тонкий силуэт, пахнущий чем-то совершенно неприятным, задаёт вопрос каким-то мультяшным голосом.
- А?.. – отзываюсь и одновременно вспоминаю: Грохоча колесами о бетонный пол, каталка везёт меня по коридору. По телу разливается приятная истома, а в голове ясно как никогда, только глаза немного подводят, размывая всё вокруг.
- Куда этого? – воет гулкий бас.
- В палату к «Планете»!
- Это мотоцикл что-ль? – хочу спросить, но вопрос остается не озвучен.
- Ага! - бросает, видимо санитар или медбрат и упирается в каталку, кажется, всей своей недюжинной массой».
         Ветер сильно бьёт в грудь. Руки немеют, ноги леденеют. - Проклятый мост. Будь ты вместе со всем миром тысячу раз проклят! Сейчас, сейчас уже ты получишь корм для своих рыб. Подожди, не дуй. Когда надо тебя не дозовёшься.
«Повернув голову, увидел двух «гостей» палаты. Один из них сидит на кровати с книгой в руках, другой видимо спит. На третьей кровати навален какой-то мусор и рваные тряпки. Вдруг от кровати отделился мешок с мусором и зашуршал в мою сторону.
- Тебя как зовут? – интересуется мультяшный голос.
- Всегда Игорем звали! – отвечаю.   Мешком с мусором оказался вполне себе живой и даже говорящий человек. Платье его было сильно изношено, лицо тоже. Тут же хочу сказать – «отвали», но пациент опережает, идиотским вопросом.
- А это точно?
- Ну да. Это важно?
- Ну как тебе сказать? Для тебя нет, а нам надо тебя как-то называть.
- Игорь.
- Нет, тебе больше подойдёт имя Пётр.
- Почему? – удивляюсь неожиданным поворотом знакомства.
- Ну, потому, что оно тебе больше подходит. Опять же – усы!.. Уж я знаю! – кивает он своей головой с лицом похожим на большую сковородку. Рожа необыкновенно круглая как у Чебурашки и вся чёрная, будто на ней каждый день жарят семечки.
- Хорошо. Хоть Фёдор. А ты кто?
- Я - управляющий этим грешным миром! Планета! Круглый такой, и прохладный сверху, со льдом, а внутри тепленький и даже горячий. Кто не любит выпить, что-нибудь вкусное со льдом?! Вот и я, Планета, люблю океан со льдом, а эти все людишки, - это как удобрение, обслуга меня. Они бегают там по мне, щекочут, всегда проредят где надо, когда захочу, освещают! Это мы так с солнцем играем. Оно мне светит, а я передаю свет дальше, как бы за солнце! Ему приятно. 
«Какой придурок! Форменный идиот. Таким кретинам место в психушке. Людишки по нему бегают!.. Да это простые блохи, чучело огородное. Помойся и всё разом пройдет. Хотя вот рожу верно не отмоешь уже ничем, разве что покрасить…» - злюсь про себя.
- Вообще они смешные. Я пукну, они смотрят, радуются, или орут и разбегаются.
- Это ты про вулкан?
- Да, вулкан, пуккан. А войны между ними? Дети! Ну, нравится им в войнушку играть, чешут меня своими бомбами. Пускай! Кому не нравится корку почесать, а иногда и содрать?  Когда мне все это надоест я просто повернусь и все и они сдохнут. А потом я буду отдыхать. Но недолго, всего тысячу лет! Они плодятся как комары! Как кролики и хомяки, даже быстрее. Ты знаешь зачем люди дышат? – Шизик тараторил, не делая остановок и не меняя интонаций, отчего весь его юмористический монолог напоминал бредни нашего заводского заплесневелого кладовщика…
- Да.
- Нет!
- Ну и зачем? – равнодушно, но всё же интересуюсь.
- А затем, чтобы быть привязанными ко мне. Это наркотик! Я их подсадил! Чтобы они не делали глупостей! Дыхание напрямую связано с продолжительностью жизни! Раньше людей было меньше, воздух был немного чище, и жили они почти тысячу лет! Просто пили воду и ели траву. 
- А что ты думаешь по поводу того что ты по факту сам человек?
- Ты не понял! Я, - Планета! Аватар планеты в виде человека.
Сосед Планеты, встал с кровати и заходил по палате, заложив руки за уши. - Он ходит за окном, он там ходит, всё ходит и ходит. Каждый день! – заблеял он человеческим голосом.
-Ха-ха-ха-ха, когда же тебя заберёт! – заржал Планета.
-Нет, я боюсь! Не надо!..  – нарезает круги по палате любитель книг.
-А ты башкой об стену! Давай! Напугай его! 
«Читатель» разбегается и бьется об стену головой.
- Ещё давай! - подбивает соседа Планета.
Парень бьется несколько раз, потом падает на пол. Встает, на лбу краснеет мятое пятно. Делает несколько шагов и падает на свою кровать. Отворачивается к стене и что-то несвязно бормочет.
- Люблю этот аттракцион. – радуется, глядя на меня, Планета.
«Да уж с тобой тут полежишь, поди не только об стену биться начнёшь, а ещё и под себя ходить, или под соседа. Мне вот уже хочется позвать маму.  Эх, тебя бы к нам на завод, там народ любит поржать. Я уверен, многие бы с тобой подружились». 
- А кто там ходит-то у него? – спрашиваю уже из неподдельного интереса.
- Кто?! Ветер, кто! Ветер ходит за окном, и тревожит наш дурдом! – напевает Планета, от чего у Читателя напрочь рвёт крышу, и он прячет голову под подушкой, укрывшись одеялом с головой.
- Ну вот так у нас! В нашем мире! Эй, просыпайся, посмотри, у нас новый клиент! – Трясёт Планета спящего пассажира. Тот поднимается на кровати, потирая глаза руками. Он такой же грязный как все обитатели этой палаты. Видимо к ним ко всем никогда никто не приходит.
- Никто! Расскажи нам о мире!
- Как тебя зовут? – обращаюсь я к проснувшемуся.
- Никто! Его зовут Никто! – отзывается Планета. - Смотри! Никто, как тебя зовут?
Никто молчит и смотрит то на меня, то на Планету, и явно никого не узнает.
- Видишь? Это Никто! Никто, расскажи нам о мире!
- Мир, - затягивает Никто – Мир слишком сложен для понимания, и в то же время слишком прост. Может быть мира не существует.
Планета бьет Никто по голове.  – Видишь? Твоя башка существует!
- Мир можно описать несколькими фразами, - продолжает, явно не замечая удара по голове Никто, - Летом жарко; зимой холодно; на свадьбу дарят цветы; на рождение ребенка детскую коляску; дружба – это духовно нечто больше, чем симпатия и легкость в общении; а любовь, любовь никто вообще не знает что такое, но абсолютно все её чувствуют.
- А Никто философ! – указывая грязным пальцем в потолок, заключает Планета. - Никто, который час?
- Сейчас!
- А время, время сколько?
- Сейчас. Времени не существует. Есть только сейчас.
«Как высоко здесь. Этот мост имеет лучшую репутацию среди самоубийц, и худшую в органах. Было время, здесь случались самоубийства каждую ночь и милиция даже дежурила с обоих входов, как на лодке, так и под самим мостом. Но ни одного мертвеца не смогли вытащить из воды живым. Бурное течение быстро уносит трупы далеко от зоны поиска, не оставляя никаких шансов на спасение ни герою ни «пастухам». Войти же на мост, можно было, легко минуя охрану, из-под моста по лестнице, а если эту лестницу опекал милиционер, то жертва проходила на мост доступным способом, не встречая сопротивления. Предутренний туман съедал мост целиком так, что если кто рискнет просто пройти мимо часового в каких-нибудь пяти-десяти шагах, то может проделать это совершенно незамеченным. В общем, мостик «с гарантией».
- А тебя что тревожит на мне? Я думаю – высота! – подстёгивает Планета. – Ты боишься высоты!
«Надо сказать врачу, что он больной!..» - Ничего я не боюсь! Давай, отстань уже.
- А ты докажи! Подойди к окну, посмотри вниз!
Из любопытства узнать, на каком мы этаже, встаю с кровати.
- Смотри, - раздается позади уже знакомый голос философа, - видишь?
«То ли глаза подводят под действием лекарств, но с миром творится что-то поистине невообразимое. Я вижу два тоннеля, один правым глазом, другой левым, а посередине пустота. Каждый глаз видит свой кусок пространства, а целостной картинки не получается. Это, видимо лекарство!» - Что я должен увидеть?
- Ты должен не увидеть!
- Вот так вот оно бывает, - кричит Планета.
«Больные сволочи. Надо убираться отсюда!»
    «Что было потом, не имеет значения. Я куда-то шёл, меня перехватил сосед по станку и долго не отставал, загружая проблемами завода. Всё предлагал водку, но мне после больницы нельзя.  Еле отвязался от него. Приступ тревоги снова взял в плен неокрепшее сознание, и я рванул домой. Долго искал свою улицу и дом. Дома, несмотря на поздний час, никого не обнаружил. На входную дверь кто-то приклеил бумажку. Наверно дети. Сердце забилось, стараясь вовсе выпрыгнуть из груди. Здесь что-то не так. Задавая вопрос – где жена и дочка, опустился на пол.
- Вот, это тебе! - прошептал размытый, уже видимо от прослезившихся глаз, силуэт мужчины.
«Сосед» - узнаю голос. – Что это?
- Позвони, - протягивает бумажку, и уходя зачем-то оборачивается. – Позвони!
На подоконнике открытого настежь окна появляется черно-белый ворон. Он всё так же несёт что-то в клюве. Похоже на какого-то маленького зверька. Я даже слышу как зверёк пищит. Взмах крыльями и ворона уже нет. Чёрт с ним!
    И вот я уже в кабинете следователя. То, что он мне сообщил, не укладывается в голове. Молча встаю и ухожу, не сказав ни слова.
    Что там было - вспоминать совсем не хочется. Пора. Глазки смотрят на меня откуда-то сверху. Сейчас, сейчас милая… Но руки не отпускают. Крепко вцепились в металлическое ограждение. Прям какой-то паралич. На помощь придут ноги.
- И рррраз!...
 И ничего! Ну что ещё надо? Что ещё вспомнить? Поблагодарить тех, кто, получается, спас меня? Кто-то с завода. Что ж, благодарю всех вас, но лучше бы вы оставили меня умирать. Но рабочие завода не такие». - Не могут они никого оставить.
- Конечно не можем!
В голове что-то сильно щёлкнуло. - Вы, вы кто? Что вам нужно? Проходи себе!
- Не могу!
- Почему? – боюсь обернутся и увидеть, в самом деле, того, кто никогда никого не оставляет. Наподобие наших заводских.
- Служба!
- Служив…
- Вот прыгнул бы сразу, и не было бы у меня дел. А так!..
- А так и прох… б мим…
- Не могу уже.
- Служб?!..
- Не только. Жизнь человеческую ценю. И постараюсь….
- Отговорить?! Бесполезно ого-го-го-го!
- Да нет, не отговорить, а скорее открыть глаза.
- А мне уж и так служив... глаз… открыл. С меня хват!..
- Да не бойся ты! Что прыгаешь-то? не расскажешь?
- Пускай второй уйдёт, тогда раскажу-ууууу!
- Какой второй? Я тут один, и никого вокруг.
- Пусть не смеется и отва… отва… уйдёёё…
- Эй ты! А ну пошёл отсюда! Всё, он ушёл! Слышишь?
- Ушё… хорошо!
- Что произошло мил человек?
«Ну что,.. рассказать ему? А какой в этом смысл? Ну да ладно, расскажу. Вот и ворон снова нарисовался в небе. Тоже видимо хочет послушать».
- Ты только отойди подальше и стань так, чтобы я тебя видел.
- Я встану у ограждения. Вот так? Хорошо?
- Да. Значит так. Была у меня семья. Я пошёл на завод, на работу, а когда вернулся, никого нет. Квартира пуста! Слушай,.. а зачем тебе всё это?
- Ну как знать!.. Может я оказался здесь только ради того чтобы услышать эту историю.
- Никого нет. А потом в милиции мне сообщают, что пока я был на работе, в квартиру ворвался какой-то нелюдь и убил жену и дочку.  Эй? Ну чего молчишь? «Как странно, его нет! Что это было? А может испугался? Ну да чёрт с ним! И ворон куда-то пропал! И за что их убили? У нас и воровать-то нечего». – И воровать-то нечего…
- Да, история…
- Где ты был? Я думал ты ушёл!
- Здесь стоял, слушал тебя.
- Ну так вот, мне незачем больше жить. «Ворон возвращается. Что он там в клюве таскает?»
- Ну ты подожди. Может…
- Что? Может они вдруг ижив…
- Слушай, а ты не больной? У тебя какой-то нездоровый цвет лица, и речь заплетается.
- Да мы все тут больны, раз допускаем такое варварство. «Проклятый ворон, только подлети, я ухвачу тебя за горло!».
- Давай, давай позвоним твоей матери. У меня есть телефон! Тебе сколько? Лет тридцать? Мать жива?
- Ворон, ворон…
- Как звали твою дочку? А жену? А? Была жена-то?
- Была или нет, какая разница?.. А!.. вот и ворон, ну давай, давай, ближе!
Ворон, кружа, опускается всё ниже, вот уже виден его мощный клюв, в котором…
- Ах, ты паскуда, это же мышонок моей дочери! Эх…. (освобождая правую руку замахивается, пытаясь ухватить за горло ворона. Нога соскальзывает и в это время прохожий бьёт самоубийцу кулаком в висок, и подхватив под руки, втаскивает на мост).
- Нашатырь! Приходит в себя! Давайте сюда его паспорт. Дежурный, вызовите милицию. Его на рентгенографию черепа.
  В полутемном кабинете щёлкает рентгеновский аппарат.
- Так, череп цел! Всё хорошо.
- Константин Викторович, куда его?
- Везите пока в травму, да привяжите там к кровати, склонен к суициду. Назначение принесу сейчас.
   В палате светло и многолюдно. Пациенты с интересом разглядывают новенького.  
«Привязали к кровати. Значит, будут пытать».
  Подготовив капельницу, медсестра уходит.
- Эй, друг, как ты?
- Друг, может, попить хочешь?
- Или выпить? – со всех сторон послышались голоса.

«Сейчас выпьем».

     Новый пациент палаты встал с кровати, разрывая довольно прочные узлы, которыми были привязаны руки, ноги и туловище, и вышел из палаты. В коридоре отделения было много людей, как больных так и врачей, и остальных разных. Люди ходили по коридору и то и дело исчезали в кабинетах и палатах. Он беспрепятственно прошёл через длинный коридор и вышел на лестницу. Поднимаясь по лестнице он никак не мог понять почему она никак не кончается, но поднимаясь всё выше, не чувствовал совершенно никакой усталости, и вот наконец он уперся в дверь под самым потолком, которая видимо вела на крышу. Он с силой плечом толкнул металлическую дверь, и та, щелкнув оборвавшейся петлей замка и заскрипев, давно не мазаными петлями, распахнулась настежь. Пациент вышел на крышу, и сразу увидел сидящего на краю крыши ворона. Человек побежал к краю, как раз туда где сидел ворон, отчего тот незамедлительно поднялся в воздух; и не делая остановки перед краем ступил в пустоту...

«Ишь, что придумали: будто когда быстро падаешь вниз, то глаза непременно слезятся. Вовсе не слезятся, а даже наоборот сохнут».

Летел он быстро и тихо, не издавая совершенно никакого крика, и очень скоро ударился об асфальт.
Ворон опустился на землю в нескольких шагах от трупа, и выплюнул на асфальт оборванный мышиный хвост, после чего взмахнул своими разноцветными крыльями и испарился.

В больнице никто не заметил исчезновение нового пациента. Никто не замечал и труп, мирно лежащий на тротуаре на углу. Редкие прохожие проходили, не замедляя шага, и не обращая на него совершенно никакого внимания, будто его не было вовсе.
 
© Кирилл Кудрявцев.