Три книги. 22

ДВАДЦАТЬ  ВТОРАЯ  КНИГА  РАССКАЗОВ
 
Содержание
-Мужские слезы
-Доверие
-Причуды памяти
-Полоскание горла
-Бульба и Андрий, герои и предатели
_________________________________


Мужские слезы

Читатель.
Эх, ты! Мечтатель! Зачем  пытаешься выдать за рассказ явную сказку?
Автор.
Ты ошибаешься, читатель! Это  именно  рассказ! 
Просто  он —  о моем Будущем!
Сказка  самым естественным образом превращается в рассказ, если он — о Будущем, в котором уверен!
_________________________________


Я — начинающий писатель! Начинаю я давно и даже  регулярно. Стартую уже лет семьдесят, если только со счета в очередной раз не сбился!

Вернее было бы поэтому  сказать:
я —"продолжающий"  писатель!
Или еще круче:
Я — "писатель-рецидивист"!

Собственно, пора бы уже и заканчивать: есть у меня  в литературе достаточно багажа! — Рассказов уйма, да и сказок наплодил, как собак нерезаных…

Да, все у меня есть! Нет только финансовой рентабельности  моего дела! Понятно, что  я, с естественным любопытством, слежу за успехами коллег. Восхищаюсь ими! Особенно нравился мне Эдуард Николаевич Успенский! Начебурашил, говорят, не один миллион долларов!  А все почему? А все потому, что характер имел бойцовский! За права свои сражался, как лев, и даже побеждал иногда  в неравной схватке с шакалами и гиенами!

А я вот писать-то вроде пишу,  но самурайским  характером так и не обзавелся:   предпочитаю горох с подсолнечным маслом кушать. На фасоль уже иногда  не хватает!

Но это так,  к слову!  И вовсе ничего  я не жалуюсь! Это вам только  показалось! И вообще, лучше сменить тему! Перейду-ка  я непосредственно к моему рассказу!
_________________________________

…Лето! Выходной! Ура!

В тот солнечный, жаркий, до сухости во рту,  незабываемый день гулял я по Москве и как-то нечувствительно оказался  на окраине города, в незнакомом дворе   неизвестного дома.

Навстречу мне шел не очень твердой походкой не слишком тщательно ухоженный гражданин.

Поравнявшись со мной, он вдруг спросил то ли меня, то ли себя самого:
"Что же мне делать-то?!"
"А что случилось?" — поинтересовался я.
"Жена меня не любит!"

И тут только я заметил, что на глазах у него блестели настоящие слезы. Да! Прямо на карих зеркалах его души сверкали самые  настоящие серебряные слезы!  И щеки его были мокры, как от дождя. И еще  помню, что весь, с ног до головы, он показался мне тогда каким-то взъерошенным и несчастным, как сильно обиженный воробей!

Как давно  не видел я в нашем городе искренних слез!

"Чем  я могу вам помочь?" — спросил я почти машинально.
Он  оглядел меня внимательным оком, подумал, всхлипнул,  провел тыльной стороной кисти под носом и  сказал:
"Вы такой высокий, красивый! Она вас послушается!"

Слова его мне понравились. В первом предложении он сказал абсолютную правду. Не правду даже, а саму истину изрек! 

Тогда, быть  может,  и во втором высказывании тоже что-то есть? Жена  внемлет голосу  разума, то есть моему голосу, и перестанет обижать мужа!  И я сделаю доброе дело, которое ничего не будет мне стоить, что всегда приятно вдвойне!

А тут и супруга его явилась,  откуда ни  возьмись, легка на помине, в тапочках на босу ногу, с тазиком, заполненным  всякими  интимностями, вроде нижнего белья. Оказывается,  в том дворе до сих пор еще белье сушат летом прямо на улице! Представляете?! Точно так, как сушили в моем дорогом детстве!

Тут я совсем подобрел и  сказал женщине что-то очень наставительно-справедливое, типа того, что мужчин следует уважать, а то они  и так, увы, слоняются у нас по дворам  так недолго и в малом количестве, — стесняясь, видимо, доживать до пенсии!

Сказал я ей эту чистую правду, получил в благодарность по физике полотенцем и отступил перед превосходящими силами противника.

Не удалось мне ее убедить! Крепкий оказался орешек. Крутой! С чугунными контраргументами: супруг не работает, ест слишком много, ничего по дому не делает, — далее согласно  списку…

Развесила белье. Ушла. Остались мы с ее муженьком во дворе опять одни-одинешеньки.

А он плачет и плачет! Пуще прежнего заливается! Страшно, когда мужчины плачут! С другой стороны, неприятно, когда  дамы плюются, курят,  ругаются и почесываются! Все смешалось в доме Облонских! Да и дома-то самого, строго говоря, уже нет!  У многих, по крайней мере!

Стою я, переживаю чужую драму, думаю, что бы такое предпринять, как бы  хитрее его успокоить…

Вдруг озарение! Осенило! Сообразил все-таки: "Найму-ка я парня на работу! Мне как раз секретарь требуется, порядочный  и толковый, чтобы опусы мои по всему свету рассылать!"

Дело, понимаете ли, в том, что сам я заниматься этим делом, ну, просто не  в состоянии! Не спрашивайте, почему!  Не скажу, потому что и сам толком не знаю! Сочинять вроде могу, это — да! А вот  рассылать — ну, никак!

Оказалось, что  есть у плаксы моего  компьютер старенький, из костей мамонта еще собранный,  интернет тоже есть, но  отключен из-за неуплаты.
Отлично: я сам ему все оплачу на полгода вперед!

Итак, о деталях мы договорились,  и дела закрутились!

И свершилось чудо! Вы мне, должно быть, не поверите, но я,  правда, считаю,  что правде вовсе не нужно заботиться о правдоподобии, также, как писателю о тавтологии!   Пусть  о них вруны беспокоятся!

Открылся внезапно у моего секретаря  необыкновенно яркий талант литературного агента! 
Не талант даже! Талантище! Универсальный Гений! 

Он  быстро разослал мои опусы по сотням редакций; закрутил тысячу романов с интернет-ресурсами; проявил чудеса интуиции, находчивости и преданности  общему делу; даже подучил английский и атаковал  средства массовой дезинформации  в мировом, лучше сказать,  в планетарном масштабе!

Удивительным он оказался  человеком! С  тонким чутьем гончей собаки и с бульдожьей хваткой!  Думаю теперь, что неслучайно он на улице именно ко мне со своими слезами обратился!
Да, подсознание — великое дело!

Рассказы мои появлялись повсюду, где только можно было надеяться  услышать русскую речь — от  осколков Советского Союза до Амазонии,  Африки и Австралии!

Затем подоспели переводы на иностранные языки! Потом экранизации, адаптации, стилизации, стерилизации — до полной растерянности автора из-за невозможности узнать собственные произведения!

Особенно хорошо шли рассказы! Кажется, что  не читали их на Земле только австралопитеки и неандертальцы, и то лишь из-за того, что жизни наши осуществились не совсем синхронно:  разминулись мы всего-то  на несколько сотен веков, на чуть-чуть совсем!

Переводили меня, кстати, не только на пошлый английский, но также на бенгальский,  суахили и эсперанто! Переборщили, как всегда, но  моей личной вины в том нет! Секретарь виноват!!!
 
Бурными реками,  Енисеем с Ангарой, потекли ко мне деньги. Теперь я просто купаюсь в деньгах! Боюсь утонуть, но все равно купаюсь!  Надеюсь, что успею еще разорить с десяток Эллочек-людоедок на  аукционах ненужных вещей — яхт, футбольных команд и  предметов старины глубокой!

Моему сотруднику  я  честно плачу хорошую зарплату: он пока всем доволен! Революцию против меня делать пока не собирается. Его снова полюбила жена. Живут хорошо.   Плачет он только иногда,  все реже и реже!

Думаю, что стал я для него и его жены чем-то  таким… Как  бы сказать… Как Фея —  для Золушки и Принца!

А может…, —  это он  стал Принцем для меня?

Совершенно непозволительная мысль! Этот абзац я обязательно вычеркну!  Если только не забуду…

Простите! Опять звонок! Мой секретарь соединяет меня  с Антарктидой: там, на  полярной станции, работает бригада толмачей по переводу на пингвиний  язык сборника   моих  последних  антарктических сказок!

Ну, все! Простите! Больше не могу!  Договорим в следующий раз!.. Всем пока!


Доверие

В тот чудесный майский день все случилось так быстро, как и должно случаться  весной!

Я встретил ее у речки, когда бродил по лугам, полянам и опушкам, ориентируясь на отделенный шум Киевского шоссе, чтобы совсем уж не оторваться  от   нашего моторизованного века.

Да. Я встретил ее у реки. На ней было голубое платье. На  руке полотенце.

Я сразу же догадался о ее маршруте! Вначале она сошла с неба, синего от воздуха, а потом направилась к реке  с холма, белого от цветущих вишен и яблонь. И  цель  ее путешествия тоже  не могла быть для меня секретом: шла она загорать, а может быть и купаться, потому что несла  полотенце!).

Все началось у нас, как и должно начинаться весной: с улыбок! Встретились две  улыбки. "И все кругом завертелось!"  Я  о чем-то спрашивал. Она что-то отвечала. И все это было совершенно неважно…

А важно было то, что мы потом  долго сидели рядом на стволе упавшей от старости ивы, а затем лежали  на пригодившемся полотенце  в мягкой душистой траве и я, как пчела, вернее, как самый нежный из любителей медоносов,  целовал  пахнущие сладким клевером, чудесные пухлые ее  губы. Не прошло и еще  одной маленькой вечности, как уже  она целовала меня, полюбив вдруг  так решительно и быстро,  как, по-моему, умеют любить только женщины и птицы.

Не знаю, сколько длился тот праздничный сон наяву, порыв безумной, роскошной страсти, но реальность, открывшаяся мне из положения лежа, оказалась не менее захватывающей!

Оказывается, нас очень даже было видно с проезжей части дороги!

У шоссе, впереди и, кажется, слева от нас, остановился туристический автобус, из которого высыпалась толпа японских пенсионеров, которые  стали снимать нас на всякие  подручные средства: телефоны, видеокамеры, фотоаппараты,  громко лопоча что-то по-своему.

А мы все равно их  отлично понимали даже без словарей: смотреть  наш спектакль им было куда  занятнее, чем  разглядывать  скучные сальности в интернете.

Жизнь всегда интересней картинок о жизни!

Вдруг зоркие наши зрители, не выдержав интенсивности ощущений,  рванули в нашу сторону! Мы бодро  вскочили  и пустились наутек, не забыв прихватить  полотенце.

Вскоре туристы   отстали. Да и куда им было против нас!  Люди они были уже пожилые, хоть и поджарые!  Удрали мы от них прямо вдоль  линии берега,  отталкиваясь от венчиков нетоптаных цветов! 

Да… 
Вот и  вспомнилась  мне та пойма реки,  весна и молодое безумие. С чего бы это? Отчего теперь  все не так? А?! И  весны такой нет! А японцев заменили китайцы! (от них мне уж точно не убежать: они   все занимаются ушу, а я  — нет, не занимаюсь!).

Но все-таки главная моя беда вовсе не в японцах и даже не в китайцах кроется!  Самое ужасное состоит в том, что девушки смотрят на меня  теперь как-то неодобрительно!   

Как на клонированного мамонта!   
             
С выражением, которое мне даже не хочется истолковывать!

Что ж! Время жестоко!

А может, и нет? Если принимать его за верховного 
и, в общем-то,  справедливого арбитра!


Причуды памяти

Я заскочил в правление  Союза композиторов  по какому-то ерундовому делу, справку, что ли оформить, либо что-то узнать, и там мне  сказали, что Она болеет! Как говорят у нас, "плохая"! И не в том смысле, что по характеру, а в том, что дела плохи.

Я погрустнел. Стал вспоминать.  Вспомнил  Ее молодой! Веселый характер, острый ум, роскошные волосы, всегда ухоженные, чудесные волосы с ленточками. Как дитя,  Она любила вплетать в черные локоны разноцветные яркие ленточки. Получалось, в самом деле, сказочно!

Она была женой известного композитора, но если бы я проявил желание, ушла бы ко мне, не задумываясь, как иногда делают женщины, устав от собственной практичности и  расчетливости. Расчеты, — это все-таки не совсем их дело!  Вернее не  каждой из них!
 
Прошло много лет. И мужа ее давно уж нет. И дети, конечно, выросли. А она, оказывается, болеет!

И вдруг   я решил!
Твердо!
"Надо Ее навестить!"

Быть может, Ей будет приятно, если приду? Она вспомнит хорошие времена,  угостит меня, как бывало, чаем из прекрасной чашки,  и мы тихо и умильно будем радоваться прошлому и настоящему, предполагая, не без основания, что жизнь все же прошла не зря!

Телефон Ее я потерял, зато  адрес помню!  И вот я уже стою у двери Ее подъезда! Звоню в домофон.

Отвечает горничная. Объясняю, что я — старый знакомый,  что хочу навестить...  Горничная открывает.

Поднимаюсь, звоню. Горничная, судя по говору — украинка, впускает меня:
"Проходите в комнату. Сейчас она выйдет!"

Открывается дверь. Седая старуха выходит, опираясь сразу на две палки. Кто это? Родственница? Приживалка?
Смотрю на горничную!
Она улыбается мне и кивает головой, словно бы говоря:
""Она! Она!"

Я подхожу ближе, пытаясь совладать с  волнением:
"!Ну, здравствуй, Каролина! Сильно я постарел?"

Она кричит неожиданно громко, срываясь на визг:
"Кто вы?"
"Зачем вы здесь?"
"Я вас не знаю!"
"Кто пустил вас сюда?"

Я не успеваю ни осмыслить вопросы, ни тем более, ответить на них! —
Она вперяет взгляд в мою сумку.
Мне кажется в этот миг, что я читаю ее мысли: сумку она явно узнала, сумка старая, из тех времен!  Она приняла сумку, которую видела на мне когда-то, за свою!  Ей кажется, что это ее вещь! Меня Она не узнала! Зато сумку узнала! А значит,  я — вор, взломщик, громила, бандит, покусившийся на святая святых:   На Ее  Собственность!

Она бросается ко мне и срывает сумку с плеча:
"Отдайте!"
"Вон из моего дома!"
"Милиция!!"

Я бросаюсь к выходу. Хватаюсь за все ключи, дергаю  засовы! Нажимаю  на дверь, и она вдруг открывается (в обычной обстановке, без стресса, у меня бы ни за что не получилось, потому что даже с собственным замком я путаюсь, так как не в состоянии запомнить, в какую именно сторону  надо поворачивать ключ!)

На Свете столько всяких сторон, что их в памяти все никак  не удержишь!

Выбегаю на лестничную площадку!
Как мальчишка, бегу по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. А внутренний голос насмешливо, даже ехидно кричит-орет-булькает где-то в районе солнечного сплетения:
"Ну, как тебе свидание с  Прошлым?         
Медленно бежишь, старый ты идиот!" 


Полоскание горла

Работал я с сербами, тогда еще югославами, и был у них замечательный такой бригадир, Саша Петрович.

Я наблюдал за ним с интересом: он всегда казался мне более веселым, чем трезвые, и более трезвым, чем пьяные. Только щечки к концу смены делались все краснее и горели, как два помидорчика. А взгляд делался матовым, с поволокой, с подтекстом:
"Все, что мне нужно, я уже получил!"
 
Однажды  я спросил у него:
"Саша, а как тебе удается так здорово держаться: быть  веселым и не пьяным?"

Саша посмотрел на меня с хитрецой и сказал:
"Есть один хороший способ: горло водкой полоскать!"
___________________________
Как думаешь, друже,  не пора ли и нам начать  нехитрый этот рецепт применять на работе и в быту? Столько плюсов для знатоков: 
долгая  жизнь, не обремененная   циррозом печени!
Репродуктивный возраст сразу раздвигается, как занавес: лет до шестидесяти, не менее!
А сколько водки сберечь можно! Водка — ценный наукоемкий продукт!
О деньгах уж и не говорю!
Получится тотальная  экономия!

Ты подумай серьезно о моей идее! Не  сочти за пустую шутиху! Если Саша Петрович овладел секретом  и всего в жизни достиг и добился, то почему мы-то с тобой  не сможем?
Мы же с сербами  одной крови!


Бульба и Андрий, герои и предатели

Если бы твой Отец  встал из своей безвестной могилы! 
Если б встал, чтоб послушать тебя хоть пару минут!

Ты начал  бы с пеной у рта  рассказывать  ему о  своих любимчиках!

Ты произнес бы:
" Солженицын",  —
И Отец расстегнул бы кобуру.

Ты сказал бы:
"Маннергейм",  —
И Он вынул бы пистолет.

Ты промурлыкал бы:
"Власов", —
и Он взвел бы курок.

Ельцин, Явлинский, Собчак…………и…
Щелкнет глухой, как стон, сухой,
Уже не услышанный тобой звук выстрела
Сердце Отца умрет еще раз.
"Что, сынку? Помогли тебе твои ляхи?"
_____________________


На войне, к сожалению, нет времени на медитацию, экспертов-психологов и психиатрическую экспертизу.
На войне злой маразм,  скудоумие и склероз не принимаются  в зачет, не  смягчают вину и……  они не спасут тебя от праведной кары — Возмездия.

Ради чего на свете, ради каких "прекрасных полячек" или, что вероятнее,  "чудесных" донатов на карту  — разрешают себе предать Отца? Как посмел предать —  именно ты?!!
_________________________________


Не ждите!
Пощады не будет! 
Пусть не ждут, не надеются и  другие иуды, когда земля разверзнется, —
и Лежащие встанут —
Страшный суд творить на земле!

Поднимутся Армией в Восемь Миллионов  БОЙЦОВ,
Всей Армадой Боевых Потерь Красной Армии,
Половина из которых Были Коммунистами; 
Воздвигнутся и пойдут шеренгами растерзанной плоти, с примкнутыми штык-ножами, с  забинтованными головами,  — на  крысиные "рати"  диванных убогеров,  на дудей и  навальных, поклонских и гундяевых, горбачевых и чубайсов, "эффективных менеджеров"  медвепутиных, чьи счета и утробы пухнут от хорошо оплаченной ненависти к Советскому  Союзу!
__________________________________


Твой отец!
Если бы  Он встал и вышел из той Войны! —
Из Брянского Леса;
Из-под зеленого мха и прелой листвы;
Из,  без гробов и венков,
Руками Заботливой Матери-Природы 
Выкопанной Могилы, —
ОН попросил бы тебя ответить:
Что ты
(И такие, как ты)
Сотворили с Его  Страной!

За "сколько" и зачем погубили?

Он приведет приговор в исполнение!
И снова уйдет в свой Брянский лес,
В свою Землю,
К Товарищам,
К месту Последнего Пристанища,
Над которым подбили его самолет, —
Чтобы не дышать одним воздухом
С предателями Его Страны,
До которых еще не успело дойти Непобежденное Войско  Героев.

Как можно быть меньше,
Чем ничто? !!!
Кто может быть гаже предателя?
Скажи,
Что за злая сила
Лишила тебя совести?

Сыночек!!!!!!!!!
Сыыыынкууууууууууу!!!!!!!!!!!!!!



ДВАДЦАТЬ  ВТОРАЯ  КНИГА  СКАЗОК

Содержание
-Трава и дуб
-Рыбак, пескарик и щуки
-Тыква великан
-Как белочка детеныша спасала
-Два барана
____________________________________________


Трава и дуб

Рос на опушке леса,  недалеко от дороги, где день и ночь сновали машины, могучий дуб, красивый на загляденье. Был этот дуб самым заметным в округе, все его знали, все им гордились.

Кто мимо ни пройдет, обязательно похвалит. Заяц ли мимо прошмыгнет, остановится, скажет:
«Ой, дядюшка дуб, какой ты красивый!»

Лиса просеменит мимо, торопясь по своим делам, но и она остановится, скажет:
«Правду говорят, что наш дуб самый лучший!»

Ну, как тут дубу не загордиться! Стоит он, ветвями шевеля, свысока на всех посматривает, сам собой доволен. Траву же, что у самых его корней растет, совсем не замечает.

А трава,—  она скромная была. Никто ее не хвалил, никто ей не восхищался, а она, знай себе, растет да колышется на ветру.

Думает трава:
«Как хорошо, что я расту возле такого красивого дуба. Обыкновенная я, никому не нужная трава, а мне так повезло!»

И трава очень гордилась, что дуб позволил ей расти рядом.

И все оставалось бы по-прежнему, если бы однажды к дубу не пришли люди. Понравилось им место, где рос дуб, и сам красавец тоже понравился, и поставили люди у дуба скамейку.

И тогда в уголок, где раньше никто не бывал, потянулись люди. С утра до вечера на скамейке сидели, а на лужайке играли, бегали, танцевали или просто гуляли. Хуже всего пришлось траве. Потерпела она несколько месяцев, а к концу лета и вовсе расти перестала.

Первое время дуб и не заметил, что трава исчезла. Уж очень он был собой занят. Но прошло несколько лет, и дуб стал хворать. Куда девалась его прежняя краса и гордая осанка!

Корни задыхались в жесткой затоптанной земле, кора потемнела, а на листья напали вредители, точно ждавшие, пока дерево ослабнет. Никто больше не называл дуб красивым, никто им не восхищался.

Вспомнил дуб тогда о траве, стал ее звать:
«Травушка-муравушка, возвращайся на мою лужайку, очень без тебя плохо!»

«Как же мне к тебе перебраться?» — говорит трава. — «Скамейка прямо на корнях твоих стоит, опять вытопчут меня. Вот если бы приятель твой, медведь, перенес бы скамейку в другое место, я бы с радостью вернулась!»

«И правда, попрошу-ка я Михаила Ивановича, чтобы помог мне траву вернуть!» — обрадовался дуб.

Медведь часто к дубу приходил: любил лазить по ветвям. Когда появился Мишка вечером на лужайке, дуб ему о беде своей и рассказал!

Рявкнул медведь:
«Это беда еще не горе! Это мы  быстро поправим!»

Поднял медведь скамейку на плечо, как перышко, и перенес к дороге, туда, где она никому не мешала. Потом вернулся к дубу и семью кабанов с собой привел. Кабаны перепахали лужайку, разрыхлили землю  и семена травы на своей шкуре к дубу принесли.

Возвратилась трава. Могучий дуб залечил все болезни и снова величаво стоит на опушке леса, самый красивый, самый высокий. Только теперь он не важничает, не задается, — ко всем приветлив, а особенно к траве.

А трава и прежде была скромной, скромной и осталась. Думает, как раньше:
«Обыкновенная я, совсем никому не нужна. Как же повезло мне, что рядом с таким красавцем расту!»


Рыбак, пескарик и щуки

Пошел как-то Рыбак на речку. Закинул удочку и сел на бережок. Ждет-пождет, — а клева все нет.

Вдруг поплавок дернулся! Повел Рыбак удочкой в сторону. вытащил Рыбак пескарика.

Крючок рыбке за нижнюю губу зацепился, неглубоко совсем.

Вытащил Рыбак крючок и говорит:
— Какой же ты маленький! Отпущу-ка я тебя обратно в реку. Все равно суп из тебя не сварить!

Сорвал Рыбак лист подорожника, приложил к губе пескарика, чтоб зажила скорей, и бросил рыбку в воду.

Уплыл пескарик, — только его и видели!

Снова закинул Рыбак удочку. Час ждет, другой ждет, — не клюет рыба.

Вдруг кто-то удочку как дернет! Чуть из рук ее не выпустил наш рыболов.
— Попалась, рыбина! Теперь не уйдешь! — кричит.

Вдруг из воды высунулась огромная щучья пасть. Сверкнула пасть зубами да как гаркнет:
— Сам попался! Теперь не уйдешь!

Не успел Рыбак опомниться, как щука влево-вправо метнулась, леску обмотала вокруг руки, закрыла пасть и нырнула. А Рыбака за собой потащила. Вместе с удочкой.

И сообразить-то бедняга ничего не успел, а уж на дне лежит, пузыри пускает. Над ним водоросли колышутся, вода от солнца золотая. «На волю хочу!» — думает рыбак.

Да не тут-то было! Выплывают из-за водорослей еще четыре щуки, одна другой страшнее, — и прямо к Рыбаку. А бедняга ни рукой, ни ногой пошевелить не может, — щука как-то хитро его всего леской опутала. Даже до удочки, что рядом на дне лежит, дотянуться не может.

Окружили щуки Рыбака, пасти разинули, облизываются:
— Как мы его будем есть, сырым или жареным? — спрашивает одна молодая щука.
— Жареным, жареным! — завопила другая щука, еще моложе, и в сторону как сиганет! И тут же со сковородкой в зубах обратно плывет.

— Эх, молодо-зелено! — сказала старая щука. — Как же ты под водой огонь-то разводить будешь?

— Нет, уж лучше мы его прямо так съедим, с гарниром из водорослей! — предложила та щука, что на удочку Рыбака поймала.

Вдруг откуда ни возьмись, выскочил из-за камушка пескарик и стал вокруг Рыбака кружиться. Щуки переполошились, бросились за пескариком вдогонку. Кинулась самая большая щука на рыбку, чтобы схватить, да промахнулась. Зацепилась зубами за леску, порвала ее.

Освободились у Рыбака руки, схватил он удилище, ударил одну-другую рыбину и на поверхность всплыл. Сбросил леску с ног и на берег выбрался.

— Уф! Неужели выкрутился! — только и мог сказать, стуча зубами от холода и страха.

После этого случая перестал наш знакомый на рыбалку ходить.
Да все про злых щук и храброго пескарика вспомина


Тыква великан

Выросла у крестьянина в огороде тыква. Обрадовался он, а пока радовался, тыква еще больше выросла и грядку из-под огурцов помяла. Забеспокоился крестьянин, а пока беспокоился, — тыква стала такой большой, что забор поломала.

Испугался крестьянин, что тыква дом снесет. Позвал друзей:
— Приходите ко мне, друзья, не с ложками, а с топорами да пилами. Пилите, рубите, тыкву домой ведрами уносите!

Пилят друзья, — а тыква растет. Рубят друзья, — а тыква еще больше растет. Уносят ведрами, корытами, — а тыква уже и дом крестьянина сдвинула.

Прямо беда! Позвали на подмогу сельчан, — тыкву есть: сельчане ели-ели, — все напрасно. Позвали из города горожан, — поедали горожане тыкву сырой, Употребляли также тыкву вареную.

Впрок заготавливали, — сушили, солили, мариновали…
Вроде поменьше стала тыква, а потом опять расти начала.

Тут как раз приехал в деревню Сашка, малец-оголец. Трех лет от роду. Сам маленький, — а есть целый день может без перерыва. Говорит Сашка крестьянину:
— Дядя, можно мне твоей тыквы поесть?

Посмотрел крестьянин на Сашку и рукой махнул: куда ему, дескать, мальцу-огольцу!

Пошел другой дом в деревне искать, потому что его избушку тыква уже на середину дороги вытолкнула. Всю деревню обошел, жилья не нашел и к себе вернулся грустный — прегрустный.

Глядь, — а тыквы и нет!

Там, где тыква была, теперь Сашка стоит!

Облизывается!

— Вкусная была тыква. У тебя другой такой нет, дедушка?


Как белочка детеныша спасала
Рассказ

Гулял я однажды в парке. В ветвях высоких деревьев заливались на все лады птицы. Я остановился у старой сосны и, прислонившись к ней плечом, стал слушать. Нет ничего на свете приятнее птичьих песен!

Вдруг надо мной что-то зашумело: кто-то прыгал вниз по стволу, приближаясь ко мне. Прыжки были тяжелыми, громкими…

Уж не бегемот ли какой-нибудь забрался по ошибке на дерево, а теперь торопится вернуться на землю? На всякий случай я отошел от сосны подальше и обернулся. Нет, вовсе не бегемота я увидел.

Таинственный зверь оказался белкой — маленькой, рыжей, с воинственно поднятым хвостом. Она делала очень короткие прыжки, отталкиваясь от шершавой коры всеми четырьмя лапами, и шумела на весь лес. Вдобавок, она сердито цокала и смотрела прямо на меня беспокойными выпуклыми глазами.

Ничего не понимаю…. Может, играет со мной белка, может, думает:
«Я — маленькая, ты — большой, а только все равно тебя напугаю!».

Я шагнул вперед. Рыжей стрелой взвилась моя новая знакомая на верхушку сосны, к большому гнезду, перепрыгнула на ветвистую березу, а потом понеслась, полетела по ветвям, оглашая всю округу сердитым цоканьем.

Убежала моя белочка, да недалеко. Ждет, наблюдает за мной, видно, увести за собой хочет. Собрался я уже уходить, сделал несколько шагов, но белка что-то смекнула и понеслась обратно, к гнезду. Вернулась на свою сосну, скрылась в гнезде и через мгновенье выскочила наружу.

Но что это? В зубах она несла какой-то рыжий шерстяной шарик! Смело прыгала она с ветки на ветку со своим пушистым грузом. Пробежав по колеблющимся веткам, как по твердой дороге, белка скрылась в другом гнезде.

Наконец-то, я все понял. Мама-белка вначале хотела меня обмануть, отвлечь от своего детеныша, а потом перенесла его в запасное, более надежное гнездо.

Не знал я, белочка, твоего секрета, а то бы ни за что на свете не потревожил покой твоей семьи!


Два барана

Встретились на мосту два барана.
Один — белый, другой — черный.
Мост узкий. Под ним — река. Бараны большие: никак им на мосту не разойтись.

— Пропусти! Тороплюсь! — проблеял белый.
— Дай пройти, я спешу! — сказал черный.
И оба ни с места.

Рассердился белый баран. Голову нагнул. Вперед шагнул. И черный тоже.
Лоб об лоб — хлоп!
Баран о барана — бум!

На мосту — бой. На мосту — шум. Храбрости бойцам не занимать.
Ни один не хочет уступать.
Слышен топот и громкое «Бэ-э-э».
Нет дороги ни мне, ни тебе.

День бьются. Бьются два.
Крепка баранья голова.
Ни проехать по мосту, ни пройти.
Нет пути.

Мост терпел-терпел! Туда-сюда гнулся!
И вдруг перевернулся.

Бараны в речку — шлеп!

Брызги до неба — подскочили.
Все небо намочили!

Промокли бараны.
От брани устали.
И оба опоздали!



ДВАДЦАТЬ  ВТОРАЯ  КНИГА  ТЕАТРА

Содержание
-Певец и гангстер
______________________________


ПЕВЕЦ   И   ГАНГСТЕР

СЦЕНА  первая

(Звучит запись Марио Ланца. Певец поет «Аве Марию» Шуберта. Песня стихает.
На сцене появляется Лучано.)
Лучано. Как он поет, этот сукин сын, как поет! Честное слово, если бы я не был деловым человеком, то обязательно сделался бы певцом! Когда-то мне прочили большое будущее в искусстве. Я одарен богом сверх всякой меры! Но теперь поздно что-либо менять… Жизнь сложилась так, как сложилась.. Через два дня мне стукнет шестьдесят. Пора подводить итоги…

Ну что же… Могу сказать с гордостью, что  жил не зря. Жизнь моя прошла в трудах и борьбе. Я не знал покоя, спал меньше Наполеона, трудился, как раб на галерах….
Было время, когда никто не вложил бы в мой бизнес и медного гроша. Но с тех пор многое изменилось. Теперь меня уважают.

Уважают потому, что боятся и ненавидят.

Пускай! Пусть меня считают зверем, обзывают тигром-людоедом с окровавленной пастью, злобным коршуном. Пусть! Мне наплевать на то, что они думают. Я-то знаю, что в моей груди бьется широкое и щедрое сердце.

Я давал деньги приютам для животных, стоил больницы, финансировал научные центры,  основал три благотворительных фонда. Я покупал картины у начинающих художников. Будучи  истинным итальянцем, я знаю толк в высоком искусстве…
Моя коллекция современного искусства стоит теперь миллионы!
Никто, ни на земле, ни на небе, не смеет судить меня!

В делах я всегда стоял над добром и злом. Я убивал, да, убивал, но ошибается тот, кто считает меня закоренелым негодяем, жаждущим крови. Я всегда хотел одного: устранить угрозу, упредить преступление. Разве я виноват, что жил среди преступников? Моим интересам угрожали. Меня вынуждали защищаться, заставляли принимать меры, чтобы спасти семью и себя самого. Разве можно упрекнуть того, кто, уничтожая врагов, спасал себя и близких?
Я всегда был кредитором,  даже тогда, когда был вынужден идти на крайние меры: заказывал роскошную панихиду, чтобы бог простил грехи тех, кого я посылал к нему на суд! Да-да, я не скупился на венки и букеты роз, я платил за звон колоколов и за хор детей, этих невинных ангелов, заступников перед господом за грешные души казненных по моему приказу негодяев, предателей, нарушителей Моего Закона.

Все говорят, что я не лишен талантов.
Это так. Я хорошо рисую…. Женщинам нравится мой голос.
То , что я  делал на этом свете, я делал только для утверждения собственной свободы, своего «я». Вот для чего нужны власть и богатство! Деньги это всего лишь удобный способ воплощения обжигающей, неутомимой, страстной любви к Себе, способ заставить почитать себя наравне с богом!

И я жаждал денег и господства над людьми всеми силами, всей страстью, что пылала во мне, как лесной пожар… Даже теперь, на закате жизни, я хочу того же. Власть без денег убога и скучна, а деньги без власти жалкая забава застрявших в детстве игрунов-потребителей…

И все-таки, все-таки возраст не спрячешь в кармане. Давно уже я не получаю радости от жизни, старея незаметно для других и самого себя, все глубже проваливаясь в трясину одиночества. Жизнь превращается в непрерывную борьбу с собственным телом.

Я знаю, что такое ад. Если ад это сердце, не умеющее любить, то я ношу его в себе, вот здесь, слева…. Здесь находится ад, здесь, под тканью белоснежного белья, под  безупречным костюмом, рядом с надушенными подмышками!

Даже женщин я никогда не любил. Женщин я умею использовать и презирать. Для меня это лишь куклы, которых можно купить в магазине по сходной цене. Они — пустые. В них нет содержания! В их душах  нет ничего, что могло бы согревать и лечить, возвращая утерянный смысл. Они воплощенная пустота, помешанная на внешнем: на моде и наружности, стилистике, убранстве, эффектах и дизайне…
Я стоял под пистолетом, мне резали шею ножом, выталкивали из окна многоэтажного дома,  но никогда мне не было так страшно, как с одной дамой со «сделанным» лицом и китайским фарфором вместо глаз.

Нет ничего ужаснее пустоты.

Я не знал дружбы… Друзей у меня нет и никогда не было.. Они не приносят прибыли. От них одни убытки. Мне не нужны друзья. Мне нужны исполнители моих приказов, нужны те, кто готов подчиняться. Я ищу рабов моей воли.

Иногда мне кажется, что мне выстрелили в сердце, и там застряла пуля. Холодная, стальная, жестокая пуля. Она жжет меня изнутри. Кто наказал меня? Почему я, живой, несу в себе смерть? Я не знаю. Откуда взялась эта страсть к подчинению других, сделавшая меня зависимым от них, этих самых других, человеком? Мое счастье в презрении к людям. Мое счастье в забвении себя и всего мира. А что надежнее смерти может дать забвение? Ничто. Поэтому я выбрал смерть как способ решения всех проблем. И не ошибся!

Мне уже шестьдесят. Пора подводить итоги. Раскаиваюсь ли я в чем-нибудь? Нет! Я делал то, что должен был сделать. И я был когда-то мальчишкой. И мне хотелось согреть всю землю, растопить все льды огнем моего сердца. Первую кровавую расправу я совершил над собственной совестью. Я сказал себе: «Над тобой никого нет. Все, кто мешает тебе быть властелином, должны уйти. Они обречены». Я топил свою совесть в море.  Ночью, при свете звезд, я в ледяной тайге жег ее на костре, я закапывал ее в песок в пустынях Алжира. Я прибивал ее гвоздями к дереву в лесу на склоне такой же одинокой, как я, горы.
И все-таки добился своего! Теперь мне никто не мешает быть тигром, молнией, чумой и холерой, я свободен на этой глупой земле, как может быть свободным на не ней только зло, свободное от власти совестливых слов!

Став свободным, я создал свою Империю. В ней процветают заводы, университеты, газеты и журналы, издательства и службы безопасности, политики и бизнесмены. Всех их я считаю лишь своими рабами. Я, фараон, стою на их спинах и щелкаю бичом над пустыми головами. Ничего большего они не заслуживают, клянусь адом. И горе тому, кто посмеет порвать невидимые цепи: он заплатит жизнью за оскорбление фараона.

В моей Империи есть все, нет только совести, той самой, с которой я разделался когда-то, похоронив свою молодость где-то там далеко, не то в песках Сахары, не то в лесах Севера.

У меня нет совести!
И нет любви…

А если эта сладкая парочка когда-нибудь посмеет появиться на подвластной мне территории, то пусть тогда пеняют на себя!
Я немедленно уберу их!

Зато для нужных людей у меня всегда найдется место. Особенно тщательно я прикармливаю журналистов. Именно они расскажут плебеям о моей безумной щедрости, о том, как я помогаю бедным, о том, сколько я пожертвовал на спасение редких животных, а еще на борьбу со СПИДОМ, а еще на помощь полиции и больных гепатитом. Да не оскудеет рука берущего! Все эти негодяи у меня в кармане, все они хрюкают у моей кормушки!

Мои «благодеяния» я, разумеется, совершаю под строжайшим секретом. Ведь я образцовый католик и даже лично знаком с Папой! Сам не понимаю, каким образом журналистам становится известно о моих благородных поступках. Но земля полнится слухами, и мои избиратели снова выберут меня в сенат, мои сыщики найдут компромат на моих конкурентов, а мои палачи расправятся с теми, с кем не сумеют справиться легавые.

Я высосу все соки из земли, я украду у нищих последний грош, а когда они околеют с голода, продам их тела на удобрения. Все, к чему я ни прикоснусь, должно обращаться в деньги, все должно становиться прибыльным.

А боюсь я только одного: церкви, вернее даже не церкви, а искренне верующих, тех безумцев, кто ходит туда молиться, а не откупаться от бога; боюсь тех, кто поет псалмы Всевышнему и проклинает дьявола, не торгуя входными билетами в рай. Я боюсь их, потому что они не поклоняются деньгам. Их Бог другой. Для них моя паутина не опасна. Когда-нибудь они вычислят меня, догадаются, что дьявол давно уже здесь, что он среди них, что он — это я! Они поймут, что антихрист давно пришел. Просто они, по рассеянности, его не заметили. Контора по скупке душ открыта и работает и день, и ночь, круглосуточно, без перерывов на обед.

Скоро рассвет. Как я ненавижу свет. Если бы мог, отменил бы его, упразднил бы и солнце, и луну, и звезды. Да и всю природу, эту глупую природу, которая не хочет заботиться о прибыли, я расстрелял бы своим указом. Ненавижу свет!  Поэтому мне нравится работать по ночам!

Однако я становлюсь слишком болтлив. Это старость… Не бояться разоблачений мне надо, а все шире раскидывать паутину, ловить в сети все новые жертвы.

Повод есть. Через два дня — мой юбилей. Хочу, чтобы он отмечался в этой канареечной стране как национальный праздник.

Пусть  затмит Рождество, пусть переплюнет взятие Бастилии, день Всех Святых, и что они там еще придумали для роста продаж, эти идиоты?

…Я знаю, чего мне не хватает. В моей империи не хватает певца, того, кто воспел бы меня так, чтобы и небесам стало завидно.
Это должен быть Великий Певец. Известный всему миру. Я, кажется, знаю, кто именно мне нужен.

Марио! Марио Элле! Да, только он, и никто другой. Ему подвластно все. О нем говорят… Его голос уносит сердца…
Но этот жалкий оборвыш никогда не пользовался своей силой.
По-моему, он даже не любит деньги (а это самая опасная форма психопатии!). В газетах пишут, что он часто поет бесплатно, живет, как монах, отказываясь от всего лишнего.

Как я ему завидую! Если бы такой голос, такое мастерство достались Мне, то я бы перевернул весь мир. Я стал бы божеством, идолом всех племен и народов. Я отправил бы на смерть всех своих врагов в искусстве!
Я запретил бы петь всем другим певцам. Никто бы не смел щебетать на этой Земле, кроме Меня! Мир слушал бы только Меня! Я скупил бы все студии звукозаписи. Оставил бы на свете только потребителей, только покупателей Моего таланта, Моих товаров и услуг. Моего Божества!

Только любовь к Себе не делает человека идиотом. Только она имеет смысл!

…А Марио…. Он любит уединение, живет, как дикарь, как отшельник, и не хочет пользоваться тем, что так щедро ему дано. На какой козе подъехать к нему? Как уговорить его спеть на моем юбилее? Чем заманить? Страшно признаться, но я боюсь ему звонить…
У меня дурное предчувствие.

Мне было бы тяжело нарваться на отказ. Мне так давно никто не отказывал. Я не привык… Кажется, я наложил бы на себя руки, не смог бы пережить унижения!

Я горд, и он тоже гордец. Поручить переговоры с ним моим слугам? Нет, им вряд ли удастся уговорить упрямца…. Все-таки придется позвонить самому. Ну, смелее
(Набирает номер телефона.)
Алло?! Говорит Лучано. Какой Лучано? Тот самый. Как это никогда не слышали? Как это не знакомы? Ну, тогда придется познакомиться. Что мне нужно от вас? О, совсем немного. Вы споете гостям на моем юбилее. Всего один раз!

Как это " не сможете"? Наверно, вы меня не поняли. Я дам вам столько золота, сколько вы сумеете унести. Никаких банковских карт! Я приглашаю вас в пещеру Аладдина! Как? Вы там уже были, и там пахнет пылью? Предупреждаю по-хорошему: со мной лучше дружить, чем ссориться. Я не привык к отказам! Такая уж моя натура. Нет, я вас не пугаю. Считайте, что это штормовое предупреждение! Не послушаете меня, буря будет обязательно! Пеняйте тогда на себя. Итак, я жду вас! Ну, что? Все-таки не хотите? Напрасно. Подумайте. Взвесьте все: вы стоите на перепутье: можете выиграть… Либо многое потерять…

Не будете думать? Ах, вы свободный человек, вы артист? Понятно. Не поете для бандитов?… А это уже оскорбление. Такие выводы может делать только суд. Кто дал вам право называть меня бандитом? Есть же презумпция невиновности, в конце концов. Еще раз призываю вас быть умнее. Жду звонка.

СЦЕНА   вторая

(Марио кладет трубку телефона.
Он только что закончил трудный разговор.)
Марио. Что же делать? Что делать? Я, конечно, не буду петь перед этим  выродком. Я всегда поступал только так, как считал нужным. Никогда не пел в ресторанах, никогда не метал бисер перед свиньями, никогда не ублажал жующих и чавкающих, никогда не разменивал бесценный дар на гроши. Я восклицал, как Жанна д’Арк: «Кто любит меня, за мной!»
И они шли за мной, мои верные поклонники, женщины и мужчины, перемещаясь из города в город, с концерта на концерт!

Итак, я сказал ему: «нет». Он сицилиец, он не простит.
Уехать? Спрятаться? Никогда больше не выступать перед публикой?
Но это же невозможно!
Да и не скроешься от него! Такой достанет со дна морского, чтобы сожрать сердце и мозг…!

Как все в жизни может быстро повернуться! Вчера еще мне было так хорошо! И вдруг я уже на краю. Этот вежливый и  нестерпимо наглый голос в телефонной трубке. Это приглашение. Эти угрозы! И я остаюсь один перед неизбежностью беды. Я еще молод. Передо мной были открыты все пути. Весь мир радостно улыбался мне, а я звучал для него, звучал, как скрипка, как колокол с колокольни…. Слава, известность, розы, рукоплескания. Ни одной тени в моей жизни! И вдруг звонок. Последний звонок. И под ногами открылась бездна…

Где появляется этот человек, там кровь течет рекой.
В нем воплотилось зло этого продажного мира. В нем живет ген хищника, разрушителя, бенгальского тигра-людоеда.

Боже правый! В каком мире я очутился, куда ты послал меня? Почему ты отдал эту прекрасную землю подонкам? Посмотри, кто правит здесь бал!

Ответь, кому принадлежит этот мир? Людям или чудовищам? Мы живем, скрепя сердце, зажмурив глаза и заткнув уши… Нам усыпляют мозг рождественскими сказочками… Мы не желаем отвечать на  страшный вопрос: «Кому принадлежит мир, кому принадлежим мы?». Бездарно изображаем оптимистов и по одиночке кончаем жизнь в зубах людоедов, под пулями наемных душегубов…. Стоит ли так жить, и достойна ли наша жизнь такого конца?

Здесь заправляют делами те, кому наплевать на Живое! Те, кто ненавидит Природу и с упорством маньяков уничтожает ее. И Красоту они тоже ненавидят и пытаются купить ее, чтобы потом  уничтожить. Все стараются превратить в прибыльный товар: любовь и дружбу, детей и женщин, песню и танец. Устроили всемирное торжище!  Их много. Они везде. С автоматами и долларами. С сенаторами, депутатами и префектами полиции. И некому, некому выгнать их из храма!

А добро — слабо! До смешного, до жалкого беззащитно… Как лениво, как робко, трусливо оно в людях! А как ярко, как театрально, бесстыдно зло! С выстрелами и взрывами, с шоу погони и стриптизом речей. Карнавал наглой, бесстыжей, самодостаточной, тупой плоти!

Природа дала мне тонкость чувств, скорость реакции, подарила чувство Прекрасного. Но почему она лишила меня защиты от безобразного? Иногда мне кажется, что я совсем без кожи. Один голый, страдающий, извивающийся нерв.
А может быть хорошо, что скоро все кончится? Нет, нет, какая скверная, какая трусливая мысль! Надо гнать ее прочь, запрятать подальше, в самые пятки, куда, как говорят, душа уходит от страха!

И все же я не могу не думать…
Когда и как это случится? На выходе из дома, а может быть, у концертного зала? При посадке в самолет или во время сна?
Как они изобретательны, как находчивы эти существа, с упоением творящие зло! Они смакуют его, как  порцию спагетти после концерта. И спасения нет. И музыка не поможет! И полиция с каретой скорой помощи приедет слишком поздно.

И все-таки… Все же!
Музыка! Музыка! Великая, чистая сила, уносящая вдаль сердца, помоги мне!
Я не хочу умирать. Я еще послужу тебе. Я должен звучать, петь, как эолова арфа на ветру, звенеть, как струна, которой касаются сильные нежные пальцы.

Не хочу, не хочу, не хочу…
Я еще не готов…


СЦЕНА третья

Лучано вслух читает газету:
«Вчера в городской больнице во время рутинной лечебной процедуры скончался великий певец Марио Элле. Смерть наступила из-за ошибки неопытной медсестры, плохо закрепившей капельницу, в результате чего в кровь пациента попал воздух.
За день до смерти певец дал интервью нашей газете, в котором сообщил сенсационную информацию, заявив, что ему угрожает расправой известный предприниматель, сенатор, почетный гражданин нескольких европейских городов Лучано Линари.
Полиция проводит расследование».
(Лучано откладывает газету. Включает магнитофон. Звучит голос Марио. Певец поет арию Неморино из «Любовного напитка».
Лучано слушает, вытирает слезы платком. Потом решительно набирает номер. Голос его самоуверен, он говорит четко и громко.)
Здравствуйте, узнали меня, святой отец? Мне только что сообщили о кончине моего дорогого друга Марио Элле. Какая невосполнимая утрата для искусства, для всего мира! Прошу вас, отслужите по нему заупокойную панихиду! Да-да, пусть все будет по высшему классу. Не будем жалеть расходов! Пусть наша скорбь вознесется к Небесам, и там разделят наше  горе, и Бог примет его в свои объятия!
Ведь он теперь принадлежит истории.
Как буду принадлежать, впрочем, и я!
Всего доброго, падре…
Так не забудьте же: по высшему классу!
(Кладет трубку, подходит к рампе и смотрит задумчиво вдаль, сквозь темноту зала…)

(Хор поет реквием Моцарта.
В  зале  планеты Земля — красиво и страшно.)

Конец