Субару-2. 7. Путь в Версаль

  Дни закрутились, как взбесившаяся карусель, перемежаясь бурной радостью и отчаянием. Первая возникала от небольшого, но всё-таки прорыва в результатах её бурной деятельности, - где-то её заметили, какие-то работы приняли для оформления, и даже заплатили, - не так, чтобы существенно, но дело в принципе! Зато сентябрь принёс новый учебный год, а с ним - беготню за справками, всевозможную бумажную волокиту,  повышение различных платежей на фоне долгого послеотпускного периода "доследующейзарплаты", унизительное "гдежевзятьденег". А ещё, - что печальней всего, -  обострения хронических ммм... недомоганий, назовём это более мягко и нестрашно, у всех.  Не до любви... Лиля с удивлением обнаружила, что и вправду больше не переживает о встречах; о том, что там он думает, чувствует. Устала. От самих переживаний устала; кажется - всё уже было, и так, и этак. И можно, пожалуй, даже жить без него совсем. Волшебный запах "Лизетол-АФ" уже не кружил голову до полного бесчувствия, кожаный диван стал обыденным. Разве что субару... при этом слове она ещё дергалась, хотя их тоже стало так много в городе...  К тому же заметила, - настоящую, ничем не омраченную радость, - ей приносит каждый свой личный, пусть и незначительный, успех.  Это пока незначительный, - вода камень точит. Улыбаясь, как довольная кошка, поймала себя на воспоминании из "Унесенных ветром": "Ах, Эшли, Эшли!.. Хлопок растёт. Цены на него взлетят осенью!"  Когда выгодно продашь хлопок, можно и Эшли забыть! На время, конечно. Бывает и наоборот, впрочем. Всё бывает, ничто нам не чуждо.

 - Ну что с вами делать? По-идее, я должна вас в стационар отправить с кровотечением, - вздохнула пожилая гинекологиня. - Давайте хоть этамзилат уколем?
- Давайте! - обрадовалась неожиданному предложению помощи. Таблетки, наверное, хуже действуют.
- Как я могу вам дать справку, что здорова? Ну ладно, может они там не разберут... Но придите всё же еще на приём!
- Конечно.
- Господи, какая вы худая, - вздох.
Это было последней каплей переполняющей чашу слёз и жалости к себе. Не до любви. Не помереть бы... И голова раскалывается от месячных, а они вряд ли закончатся, когда она пьёт столько обезболивающих-сосудорасширяющих... порочный круг. Впервые она всерьёз испугалась.
- И не худая я! - сама себе, встав дома на весы. Я и меньше весила! Но слёзы всё равно текли. Да ещё с зубом что-то подозрительное, - ощущается, словно инородное тело, и болит.
- Хватит! Я отдыхаю, и делаю лишь то, что могу. Постепенно, медленно. Иначе сойду с ума. И переживать не буду, лишь делать то, что должно. Даже операция не конец света. Хотя лучше без неё, конечно. На трезвые мысли пришло решение: она запишется платно к врачу, которого хвалят все, и к тому-же именно он решает вопросы с операциями, как ей сообщили. Только... ой! - что-то он очень привлекательный на сайте, и учился почти вместе с ней. Ничего? Нам не страшен серый волк? Не страшен! Вон у него жена и дети на фотографиях, да и - нет, его взгляд не завораживает, хоть и карие глаза. Не дай бог! Нет, нет. Больше с ней такого не произойдет  (то есть произойти всегда может всё, - но ведь не по одному и тому же сценарию!) К тому же знание о жене и детях для Лили являлось моментальным знаком "стоп"; она выключалась из либидо полностью. Не из-за них даже, не по морально-этическим соображениям. Просто это выключало её саму. И всё...
  Она стала ближе с Тем, Кто Рядом. Разговаривать, смеяться. Возможно,  скоро ей даже  захочется его обнять? Чем биться об эти загадки, разгадывать их, бегать, придумывать предлоги. Пойдет по делу, и всё. А там видно будет. Может, ей даже и не захочется ничего, - тем более, что сейчас она чувствует себя хрупкой вазой, которую тронуть нельзя, - надо остановить кровь. Не специально ли ей сейчас дана эта пауза? Хотелось к лошадям, но не было денег; хотелось страсти и приключений, но сейчас необходимо заняться другим. И организм сказал: "Остановись, отдохни"?
   А сходить всё-же надо; ей кажется, что в пломбе появилась щель... нет, блин, не кажется! Она нащупала это место, там прямо всё шевелилось, - вот ужас-то! Придётся звонить, и чем быстрее... она ещё собиралась потянуть время. Какое там! Плевать.
- Привет, когда у тебя есть много-много времени на меня, - завтра, послезавтра? Хоть утром. Жуть какая-то, разваливается всё, не знаю, можно ли вообще поправить.
- Я болею. Вирус, да ещё бронхит прицепился...
- Как?! Совсем не можешь? Когда сможешь? - "А мне что делать? Какого лешего ты болеешь, - вроде плаваешь в холодной воде, а цепляешь все микробы! И ведь почему-то я так и знала! Не первый человек уже заболел; в аптеке все берут противовирусные, - сразу мелькнула мысль про тебя. Но блин же! Хочется ногой топнуть. Так не может быть!"
   Утром, через пару дней (удобные для Лили "завтра и послезавтра" закончились), она кусала персик, собирая дочь в школу. Осторожно вроде бы.  И вдруг обнаружила это... стало даже легче, когда причиняющий дискомфорт кусок отвалился. Прежде ей лишь в кошмарах снились такие ощущения. На персик было противно смотреть. "Кажется, начну бояться персиков... И вообще бояться есть."  Со временем пройдет, конечно, - но пока что жуткое "хрясь" надолго отбило остатки аппетита. Позвонила снова, коротко, - вдруг спит, раз болеет. Знала почему-то, что не ответит сейчас. Могла бы сбегать, пока дочь в школе. Не до жиру.  Но, - совесть тоже надо иметь. Если он правда с температурой лежит... В магазине дали сдачу тремя круглыми десятками. "Как раз тридцать, а ещё два в кошельке есть. Ровно на автобус мне сегодня", - мелькнуло.  - "Какой автобус, с ребёнком оставить некого, а Максим болеет. Разве что послезавтра. Но как пережить эти дни?!"

   Позвонила, ругая себя.
- Привет, тебе не лучше? - как можно более тёплым голосом. В прошлый раз она даже не спросила, - как он? - до того была возмущена, что вышло не по её плану.
- Лучше. Вот, буквально, только сейчас стало. Можешь прийти в восемь-тридцать?
- Не знаю... Разве что нянька придёт. По-идее, никак сегодня. Но такой ужас, все развалилось, есть не могу, даже пить противно. И можно ли там еще что то спасти...
- Сделаем, "не боись". Звони няньке, потом перезвони, хорошо?
- Да.
    А почему же так поздно-то, интересно? Темнеет рано теперь. Или он, - не успев оклематься, - уже занят какими-то делами, вроде налоговых и банков? Нянька. Нянька отказалась,- тоже болеет. Все отказались, - кого ни спросила с отчаяния. Можно и одну оставить ненадолго, но кто знает, надолго или нет. А она боится доллго оставаться одна, плакать начнет, тем более вечер. И с собой тащить, - вирусы собирать, да ночью. Да и не хочется с ним при ней общаться. Бессмысленно бегала по этажам. Никого нет из нормальных соседей. В последний момент в подъезд вошла та самая Таня, что в прошлый раз помогла. Лиля не хотела снова просить именно её: вдруг заподозрит неладное - как раз тогда, когда ей вправду позарез нужно, да и просто второй раз одного человека напрягать, - ой как неудобно. Но взгляды их уже встретились, вопросительные. Всё вылетело само собой, и Таня спокойно ответила: "Приду".
  Собираться даже приятно, если бы не безумная усталость. Хоть и явно никаких амуров не предвидится - что он, что она... правда, за эти двое суток она как-то и не заметила, что уже ничего не течёт. Но всё равно. Еще и зуб этот. И он заразный, наверное. Зато есть повод  медленно и с удовольствием принять душ, поколдовать перед зеркалом,  надеть новую изумительную юбку, похожую на розочку с торта, с нижней батистово-кружевной. Просто повысить себе настроение таким образом. И колготки всё-таки пора. Как ни пытается она доказать себе, что еще лето. Кажется, если наденет джинсы, то всё - повернуло на зиму. Пусть хоть последний раз в этом году - версальские рюшечки и приглушенно-дымчато-розовые тона с нежно серым и белоснежным. Зря, что ли, она, - вопреки парикмахерской (где её покрасили совершенно не так, как надо, и заявили, что мелирование не получится), - сама сделала себе шикарное мелирование и локоны...
- Мне надо идти. Придёт тётя Таня, посидит с тобой. Захочешь спать, - ложись. Правда, надо. Знаешь, как неприятно, когда ползуба отломилось. Сегодня утром ещё. Могу даже показать.
- Не хочу. - Дочь отвернулась демонстративно.
- И правильно, не надо. Всё, будь умницей, сейчас я её позову.
- Привет! - Татьяна бодро вошла в комнату.
- Привет!
- Как дела? Нормалек?
- Нормалек!
"Похоже, Таня контачит с детьми лучше, чем профессиональная нянька. Слава Богу."
 
  Сердце нервозно колотилось, не в предчувствии каком, -  просто сказывалось всё прошлое напряжение. Автобус подошёл сразу, место третье слева... Слегка дождливо и темно. У него во дворе всегда темень. Еле разглядела субару. Уже здесь, значит,  сразу заходить. Батюшки мои, да тут не она одна с музыкой! Непривычный яркий свет в холле резал глаза, свистела бормашинка. Не сразу даже разглядела, что на диване сидела не следующая пациентка (уже испугаться хотела), а всего лишь ребенок, игравший в планшете в каких-то роботов и микки-маусов. Принимает больных уже, значит! Голос бодрый. Развернуться и уйти? Нет, она пришла не характер показывать. Вроде заканчивают они там, - но все говорят и говорят, сколько можно! Визг планшета перекрывал её песни, а ребенок непрерывно сморкался. Боже, куда спрятаться? Она ещё раз замазала нос оксолином, прошла в подсобку, налила воды, выпила. Как бы еще время потянуть? Входная дверь вновь открылась без стука (да что за проходной двор в девять вечера?!), и вошёл пожилой крупногабаритный мужчина. "Господи, пусть это будет Колька, или механик какой, только не пациент!" Казалось, она не выдержит.
 Наконец женщина вышла, закончив обсуждать свой флюс, поздоровалась с Лилей  (интересно, почему все его пациенты здороваются друг с другом, как знакомые?), и стала вытирать нос сыну. (Да уйдут они когда-нибудь?! Сейчас ведь не успеть прокварцевать! Вот зачем больного ребенка с собой таскать? И врача заражать, и сыну осложнение добавить!)
  Максим позвал в кабинет мужчину, обращаясь к нему на "вы". Не Колька, значит.
- Это недолго! - Лиле.
- Точно?
- Точно.
С мужчиной и вправду вышло совсем быстро. Она начала было набрасывать в блокноте эскиз иллюстрации, но успела нарисовать лишь чью-то голову и руку. Максим позвал в кабинет её, запер входную дверь, - и стало можно дышать. Как же невыносимо здесь при чужих людях, каким тесным и маленьким всё кажется!
- А ты, оказывается, вовсю работаешь уже! А я-то боялась разбудить утром, думала, - лежишь. - Казалось бы, - упрек, - но сама ощутила - без упрека вышло. Легко, удивленно.
- А и было, и лежал. Потом эта позвонила в час, попросила прийти, и я встал, прошелся по улице, легче стало. А она не смогла, перенесла на вечер. Вот зачем так делать?
- Да еще и ребёнок этот сопливый! Неловко, но я от них прямо шарахалась, хотела уже спрятаться в рентгеновский.
- Сопливый? Блиин! Почему ты мне сразу не сказала? А я еще столько с ней болтал!
- Ага, вы говорите с его матерью, а тут вхожу я и сообщаю: "Ваш ребёнок заразный, выметайтесь быстрей!"  Да и я думала, что ты видел.
- Нет. Тогда бы совсем не стал говорить, выпроводил бы. А работаю... какая это работа? она, да этот большой мужик с пригорода приехал. Утром я был ещё никакой. Потом выпил этот, как его? Ибу-син? Ибу-цин? - улыбаясь, выговаривал так, что первый звук казался чем-то средним между "и" и "е".
- Ибу-кого? - она смеялась. - Ибупрофен небось, или ибуклин.
- Ибуклин. Ну какое-то неприличное название вышло, да?
Ерунда, конечно, но обоим нужно было посмеяться.
- До скольки тебе можно?
- Не знаю, не договаривались. Это снова соседка, но так даже лучше, ей не надо потом возвращаться на транспорте.
Собиралась молчать (не из принципа, а от усталости), - и выплеснула всё, что было за эти дни. И его слушала. Само как-то. Ну разве можно не обсудить все события?
- Так, опять говорю. Давай хоть посмотрю на тебя, что там. "Дай мне насмотреться, радость, на тебя".
Ну-ну. Шутки прибаутки, но она по себе знает эти шутки. Например, со смехом сообщая, как будет "люблю" на каком-нибудь языке. Чёрт, как же всё-таки приятно его видеть!
- Так ничего особенного. В этом штифта не было, вот и отвалилось. Значит, и в этот надо штифт поставить. Он же не болит? Нет. Только кровит, зараза. Никак не унимается. Что у тебя со свертываемостью?
- Нормальная. Когда анализы сдавала. А сейчас я вообще столько транексама и крапивы выпила, думала, наоборот...
- Так вот нет.
(Может, тогда дело и не в гинекологии? Может, это у неё свертываемость низкая?! Неизвестно, что хуже, зато появилась очередная идея.)
- Не буду сейчас делать, не смогу. Кровь мешает. Можно сделать быстро, но это травматично - коагулировать. Ты же не хочешь такого, еще и полнолуние, пятница, тринадцатое? - вновь его руки, объясняя манипуляции, словно невзначай касались её руки, ноги, юбки. Видела, что ему  хочется прикоснуться,  инстинктом уловила желание потрогать даже необычную фактуру ткани, не говоря уже о ней самой. Поплыла. Его желание, выраженное в ненавязчивых жестах и знаках, трогало больше, чем когда уже все ясно и определенно.
- Не надо травматичной. И так там десна вечно ноет. Пусть времянка.
- Пошли чай пить?
- А мне можно? Не потечет кровь? Пить-то хочется.
- Можно. Чёрный?
- Да.
- Кидай пакетик в мою чашку. Не, ну с бумажкой-то зачем? Бумажку я не люблю...
- Да я ж не специально, оно само.
- И воды. Да нет, я сам налью, просто пусти к чайнику...
- Ах, да...
Вот человеческое восприятие! Она видит некую интимность даже в том самом чайном пакетике, который он заваривает себе после неё. Кстати, у родителей те же привычки, и ей кажется это родным, - просто они тоже не пьют крепкий. А любая другая на её месте, скорее, отметила бы это как "немыслимое скупердяйство". Для неё же - мило. Что он сделал с ней?

Сегодня она сама начала это:
- Ну давай, едем? -  Во-первых, - такое настроение,  во-вторых, - понимала уже,  что фиг они так сразу уедут,  даже если она сто раз это повторит. "Бедненький больной" - вспоминалось из "Смешариков". Зато, видать, -  в отличие от неё, -  выспался,  да на ибуклине этом... Ну, так и знала.
- Надо ехать? Погладь хоть чуть-чуть, -  без малейшей паузы. Гладила с нежностью, соскучилась. Необходимо ему это, несмотря на вечную браваду. Прикосновения. Трудно сказать, именно её прикосновения, или просто -  вариантов нет. Тем не менее, очень нужно. А ей как раз хотелось спросить об этом, - можно ли долго жить без чьих-либо прикосновений. Это не было завуалированной ревностью. Ведь порой бывает: человеку есть с кем переспать, но не к кому прикоснуться.  (Теперь она тоже остро начала испытывать нехватку прикосновений, когда так давно ничего с другим... и чует ее сердце, что скоро не выдержит, и полезет сама даже к нему, тем более, что он лишь ждет ее сигнала.)   Да и с Максимом в последнее время, - считай, как без прикосновений. Тех нужных. Никаких сил сегодня не было. И хотелось лишь ласки.
- Меня бы кто погладил, бедную, замученную...
Саксофон надрывался, и не мешали даже нежные русские: "Пока", "Двести тринадцать дорог";  а о "ля мурах" с "жё тэмами" - и говорить нечего...
- Только погладить! Как ты там говорил: "Хочется человеческого тепла"?
Уловил, хотя, кажется был настроен иначе, - и этот его настрой, упиравшийся ей в спину, она уже очень хорошо чувствовала.
Именно гладил, - как фарфоровую куклу, сломанную Мальвину. А она такая сейчас: юбка эта, разноцветные кудряшки,  бледная, уставшая, невыспавшаяся. Чего-то всё-таки не хватало. Поцелуев, да. И ещё какой-то особенной нежности.
- А не сдохнем оба? Ты с вирусом, я после всего... - насмешливо, когда его руки, естественно, решили, что просто гладить её недостаточно. - Может, не надо? - её рука лежала сверху на его, вторая, вяло и нежно, дразня, касалась его бедра, проводя в нужном направлении, - но внезапно словно безвольно падала, доводя его до тихих стонов.
- Я хочу лечь, где покрывалко?
- Нет его. Бросил в стирку и забыл. Халаты есть только.
- Ну вот что за?..
Телефон, резкий и чужой. Соседка, конечно. Спрашивает, когда... "Только вышла, сейчас выезжаю", - привычно-стандартное. Но неприятно.
- Совсем надо ехать? - подошёл. Он всегда выходит, если она говорит по телефону.
Молча притянула к себе. Как же она изголодалась по нему за неделю. И всё же настойчиво отстранила после первого взрыва звёзд. Тогда он бросил её на диван, и они слились в единое, резко, сильно. Его тело казалось ей временно оторванной половиной своего, и лишь теперь ей не больно, нормально, правильно, хорошо... Хватило нескольких секунд для погружения в Абсолют,  в звериный вопль счастья. И без паузы (как цинично!) - подскок, одеться за двадцать секунд, выбежать. "Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино..."
- Так еще одиннадцать? - поглядев на часы в машине (а до того не решалась на них даже взглянуть). - Фуу... Хорошо,- я боялась, что еще там было полдвенадцатого. Но всё равно неловко...
- Ну куда он едет, козлина!! Прет по самой середине!
- Ну тише, ну не надо... пожалуйста. Да, уроды, конечно, я согласна. Но не надо так. Я устала от криков. Если еще ты начнёшь кричать и ругаться... Не надо.