Воспоминания - 6

     Когда говорят «много лет за плечами», то имеется в виду не календарный счёт, а то, что в жизни повидала, что от людей услышала, чему научилась, чем с людьми поделилась. И мне порой до глубины души становится обидно , когда некоторые горожане, чьи корни  тянутся из сельской местности, с некоторой ехидцей говорят, мол, «деревня необразованная», некультурная, невоспитанная… Уж чего-чего, а воспитание и культура поведения в селе – на первом месте. То, чего мать с отцом не догадаются сказать, соседи подскажут, по-хорошему или в виде упрёка, иной раз так отчитают, что вспомнишь их слова и через много лет – краской лицо зальётся. А уж как вести себя девочкам, «чтоб люди плохого о дочке не сказали», у мамы первейшая забота. В моей семье так прямо не объясняли, что да как делать надо и с кого пример брать. Просто, принимали или не принимали характер и поведение некоторых людей. Кого-то уважали, а кого-то стороной обходили. Но, были ещё и такие люди, которых мой дедушка, прихрамывающий на одну ногу и ходил с палкой, кружной дорогой обходил, лишь бы мимо хаты, запятнавшего себя в годы войны, и потом проболтавшегося с пьяных глаз мужика, не идти, а то ещё придётся, по местному обычаю, с ним здороваться… Мы же, дети, своих родителей - полуграмотных колхозников, выше столичного начальства почитали.
     Бедно жили, а подарка из рук человека, которого семья сторонилась, ребёнок ни за что не возьмёт…
     Я же росла девочкой застенчивой, стеснительной. От подарка доброго человека мне легче было отказаться, чем взять и, краснея, благодарить. В селе многих людей знала, хоть и большое село было, особо любопытных бабушек, охочих до расспросов – стороной обходила, а ещё знала, что встретить в чистом поле незнакомого человека – это небезопасно. Поэтому меня ещё мой отец, совсем ещё маленькую девочку научил, как избегать нежелательных встреч. (В своё время он в пограничных войсках служил). А в селе жить – это не только по сельским улицам ходить. Жизнь заставляла по полям, лесам и по ярам ходить. По родительским словам выходило, что самый простой поступок, в действительности мог оказаться самым опасным. Вот, к примеру, идёшь по полю под палящим солнцем, увидишь дерево или кустик и, сами ноги к нему несут. Так ведь не одной тебе в тенёчке отдохнуть хочется. Змея тоже в тенёк ползёт и лихой человек к нему с дороги свернёт… Поэтому, жарко тебе, сплети такой венок из разнотравья, чтоб голову прикрыл. (В нашем селе от мала до велика простоволосыми не ходили. Просто не принято было, всё равно, что голой по улице пройтись. И это, что мальчики в кепках ходили, что девочки – в косынках, а о взрослом населении - тут и говорить нечего). А венок на голове, даже поверх косынки – это и от солнца защита и, сойдёшь с тропинки подальше в жнивьё, сядешь, тебе всё видать, а тебя нет. Иной раз так-то сяду отдохнуть, сон сморит, усну. Мне навстречу бабушка выйдет, а меня нигде не видно. Только когда кричать начнёт, по голосу узнаю, отзовусь. Поругает меня бабушка, что до дома не дотерпела, села отдохнуть, а за то, что хорошо спряталась – похвалит.
     Домой я, конечно, спешила, но и то понимала, что поле – это совсем другая «страна». Там всё живое по иным законам живёт. А мне же любопытно неведомое подсмотреть… Вот, однажды, зашла я в дозревающую пшеницу, осторожно, чтоб никого из бегающих, прыгающих тварей не побеспокоить, это для меня очень важно было. Села, затаилась и… осматриваюсь. И вдруг, о ужас! , мыши. Чтоб не вскрикнуть, губу прикусила. Вспомнила, как отец упрекал меня, мол, мышка маленькая, я её испугалась, а не она меня. Попривыкла маленько, успокоилась, про себя подумала: «Эти мышки спиной ко мне сидят, меня даже не видят…» А дело вот как было.
     Две полевых мышки на склонённом колоске сидели. Маленькие такие, как мелкосортные сливы. Сидят рядком, а их хвостики жгутиком между собой переплелись. Ветерок стебелёк покачивает, а они, каждый в свою сторону глядит, а хвостиками, как за руки держатся. Долго я на них смотрела. Домой пришла, рассказала, а меня же ещё и отругали. Дескать, если есть мыши, то в то место придут те, кто их ловит…А уж с этими тварями (змеями и ужами) маленькой девочке лучше не встречаться.
     Много лет прошло после того случая, а я всё вспоминала о тех мышках, и о разном мне думалось, и только теперь, на склоне лет, словно подведя черту. Мысль пришла: «Сильней любви в Природе нет начала…»

                ***
     Вот уж так устроен человек, что ему в детстве мило, то и в зрелые годы ему не чуждо. Всё моё детство прошло там, где глубокие яры да речные косогорины с выступающими голыми камнями. Но надо признать, что абсолютно голые камни встречаются только в карьерах, где добывают этот камень. В природе - пусто место не бывает, обычно на нетронутых камнях селятся лишайники и всякого рода мхи. К тому же на прогретые солнцем камни выползают все холоднокровные твари. И пока они полусонные, те, на которых они обычно охотятся, предпочитают на них покататься. Лягушки, жабы, разные по цвету и величине ящерицы, а то случается ужи и гадюки, тоже не прочь свернуться калачиком многослойным под тёплым солнышком. И что интересно. Ползёт бабочка по чешуйчатому телу ящерицы. А она лежит на камне, рот открыла, только глазами ворочает. И даже не пытается поймать или хотя бы прогнать обнаглевшую путешественницу. И то, что она выползла на камень в шаге от сидящего или стоящего человека, её это тоже не тревожит. Зеленоватая лягушка, ночевавшая где-то под камушком, взобралась повыше, да не как-нибудь, а мордочкой к солнцу повернулась. А уже на её спинку взобрались красноспинные таракашки, у нас (на Украине) их называют – москалыкы. Дескать, в красных мундирах… Вот только мне никак не удавалось подсмотреть тот переломный момент, когда их «дружба» переходит в естественное состояние. Бесстрашные стрекозы даже на голову плывущей по реке змеи садятся. Знать бы, зачем им это? Не из-за озорства же такое происходит. Тогда, зачем?

                ***
     У нашей семьи, что на Горбах, была своя хата, а у бабушки с дедушкой – своя. Родилась я, и первые свои четыре года прожила, в дедовой хате. Поэтому иногда убегала к деду, где никто меня не обижал и не бил, не передразнивал и не унижал. Единственное правило в доме стариков – это не баловаться, сидеть тихо и не шуметь. Хозяева молча что-то делали по дому, и очень не любили если я приставала с вопросами. Бабушка была неграмотная, а дедушка любил читать, и книги были в доме, но не всякую книгу разрешалось в руки мне брать. Понятное дело, церковные книги в старинных переплётах, мне о них и мечтать даже не стояло начинать. «Это не для детей. Слушай то, о чём тебе в школе Сывэта (Елизавета Даниловна, школьная учительница младших классов) говорит. Придёт время сама поймёшь что к чему…» А что я должна понять, мне так никто и не объяснил. Другие книги я сама не брала. Они были толстые и строчки напечатаны мелким шрифтом. Для ребёнка моего возраста книга вызывала уважение, но, не имея достаточного жизненного опыта, читать непонятные странные слова с частыми твёрдыми знаками, ну, какое ж тут удовольствие? Мне хотелось читать то, что мой дедушка читает. А читал он книгу без обложки. Как я теперь понимаю, это был словарь с подробным объяснением каждого слова. Но когда начнёшь читать это объяснение, то это слово становится ещё более непонятным. Дело в том, что люди в селе разговаривали на чистом украинском языке. В нашей школе были уроки русского языка и литературы, но на уроках мы говорили так, как привыкли говорить, главным было правильно рассказать то, что от нас требовалось. Чистота языка не в счёт. Вот и получалось, что в словаре русское слово объяснялось другими русскими словами, а в детской головушке возникала такая путаница, которую распутать ни мне, ни моим домашним одолеть эту грамоту, было не под силу. И тогда я пыталась подключить свою догадку и воображение. Совпадали они с истиной или нет, на то время, это уже не так уж и важно. Взрослела, и всё становилось на свои места.
     Чаще всего я слышала от деда запрещающее слово: «Нэ руш-ш-ш!» Я отдёргивала руку, как от шипящей змеи и тут же отходила в сторону. Если перевести это слово на русский язык, то получится – не трогай. А «не трогай», это – не прикасайся. Но украинское слово «нэ руш» более ёмкое. Нэ руш – рушить, разрушать, значит, мне было сказано, чтобы я не трогала этот предмет, а то я нечаянно могу его сломать…
     В доме, ни в моём, ни в бабушкином, игрушек не было, бегать-прыгать тоже нельзя. Оставался скучный словарь.
     И ещё, в присутствии деда, если без особой надобности сломать ветку хоть из какого-то куста или даже с той же полыни, это не сказать что ты преступник, ты совершил поступок, противоречащий совести человеческой. Тут всё просто и даже не требовалось объяснений. Бабушка с дедушкой были истинно верующими людьми. Всё живое и неживое на земле создано Богом. Ломать, означает – Бога гневить, потому, что во всё вложена душа. А душе больно и обидно ей. Дескать, за что над нею измываются?..  Волей-неволей начнёшь размышлять, прежде чем разрушить то, что не тобой сделано, будь это хоть придорожный камень, (а под ним лягушонок спрятался или какой-то жучок, паучок или червячок). Не то, чтобы раздавить, напугать, побеспокоить его мне было совестно.
     Я приходила домой, где жили мама, папа и братик, и вложенные в меня стариками понимание мира, шло в разрез понимания моего отца – ярого атеиста. Всё, сказанное стариками считалось отжившим своё суеверием, и меня начинали переучивать и жёстко перевоспитывать. Но если я повторяла вслед за отцом и учительницей в классе то, что «Бога нет», то это не значило, что обижать растения и букашек, как это делали соседские дети, и было им это позволено, вернее их за эти шалости не наказывали, мне же было совестно так поступать. Бывало, чтобы мне досадить, а потом ещё и посмеяться надо мной, дети специально перед моим лицом у кузнечика отрывали лапки, гусеницы натыкали на длинные шипы акации, забрасывали камнями ящерицу, разоряли птичьи гнёзда, да и чего только ни делали, чтоб только довести меня до слёз и ещё долго потом насмехаться над моей ранимостью.  Проще было бы делать так же, как это делали они, но я физически чувствовала чужую боль… Что и говорить, мне очень хотелось поиграть в компании соседских детей, но… устроить себе «домик» - в лопухах, всё же лучше и безопаснее. Вот и выходит, что у одиночества есть глубокие корни, как и у задумчивости, привычкой размышлять даже по всякому пустяшному вопросу. Как знать, может это и к лучшему. В конечном итоге я выросла такой, какая я есть, похожая только сама на себя.

                ***



     Когда говорят «много лет за плечами», то имеется в виду не календарный счёт, а то, что в жизни повидала, что от людей услышала, чему научилась, чем с людьми поделилась. И мне порой до глубины души становится обидно , когда некоторые горожане, чьи корни  тянутся из сельской местности, с некоторой ехидцей говорят, мол, «деревня необразованная», некультурная, невоспитанная… Уж чего-чего, а воспитание и культура поведения в селе – на первом месте. То, чего мать с отцом не догадаются сказать, соседи подскажут, по-хорошему или в виде упрёка, иной раз так отчитают, что вспомнишь их слова и через много лет – краской лицо зальётся. А уж как вести себя девочкам, «чтоб люди плохого о дочке не сказали», у мамы первейшая забота. В моей семье так прямо не объясняли, что да как делать надо и с кого пример брать. Просто, принимали или не принимали характер и поведение некоторых людей. Кого-то уважали, а кого-то стороной обходили. Но, были ещё и такие люди, которых мой дедушка, прихрамывающий на одну ногу и ходил с палкой, кружной дорогой обходил, лишь бы мимо хаты, запятнавшего себя в годы войны, и потом проболтавшегося с пьяных глаз мужика, не идти, а то ещё придётся, по местному обычаю, с ним здороваться… Мы же, дети, своих родителей - полуграмотных колхозников, выше столичного начальства почитали.
     Бедно жили, а подарка из рук человека, которого семья сторонилась, ребёнок ни за что не возьмёт…
     Я же росла девочкой застенчивой, стеснительной. От подарка доброго человека мне легче было отказаться, чем взять и, краснея, благодарить. В селе многих людей знала, хоть и большое село было, особо любопытных бабушек, охочих до расспросов – стороной обходила, а ещё знала, что встретить в чистом поле незнакомого человека – это небезопасно. Поэтому меня ещё мой отец, совсем ещё маленькую девочку научил, как избегать нежелательных встреч. (В своё время он в пограничных войсках служил). А в селе жить – это не только по сельским улицам ходить. Жизнь заставляла по полям, лесам и по ярам ходить. По родительским словам выходило, что самый простой поступок, в действительности мог оказаться самым опасным. Вот, к примеру, идёшь по полю под палящим солнцем, увидишь дерево или кустик и, сами ноги к нему несут. Так ведь не одной тебе в тенёчке отдохнуть хочется. Змея тоже в тенёк ползёт и лихой человек к нему с дороги свернёт… Поэтому, жарко тебе, сплети такой венок из разнотравья, чтоб голову прикрыл. (В нашем селе от мала до велика простоволосыми не ходили. Просто не принято было, всё равно, что голой по улице пройтись. И это, что мальчики в кепках ходили, что девочки – в косынках, а о взрослом населении - тут и говорить нечего). А венок на голове, даже поверх косынки – это и от солнца защита и, сойдёшь с тропинки подальше в жнивьё, сядешь, тебе всё видать, а тебя нет. Иной раз так-то сяду отдохнуть, сон сморит, усну. Мне навстречу бабушка выйдет, а меня нигде не видно. Только когда кричать начнёт, по голосу узнаю, отзовусь. Поругает меня бабушка, что до дома не дотерпела, села отдохнуть, а за то, что хорошо спряталась – похвалит.
     Домой я, конечно, спешила, но и то понимала, что поле – это совсем другая «страна». Там всё живое по иным законам живёт. А мне же любопытно неведомое подсмотреть… Вот, однажды, зашла я в дозревающую пшеницу, осторожно, чтоб никого из бегающих, прыгающих тварей не побеспокоить, это для меня очень важно было. Села, затаилась и… осматриваюсь. И вдруг, о ужас! , мыши. Чтоб не вскрикнуть, губу прикусила. Вспомнила, как отец упрекал меня, мол, мышка маленькая, я её испугалась, а не она меня. Попривыкла маленько, успокоилась, про себя подумала: «Эти мышки спиной ко мне сидят, меня даже не видят…» А дело вот как было.
     Две полевых мышки на склонённом колоске сидели. Маленькие такие, как мелкосортные сливы. Сидят рядком, а их хвостики жгутиком между собой переплелись. Ветерок стебелёк покачивает, а они, каждый в свою сторону глядит, а хвостиками, как за руки держатся. Долго я на них смотрела. Домой пришла, рассказала, а меня же ещё и отругали. Дескать, если есть мыши, то в то место придут те, кто их ловит…А уж с этими тварями (змеями и ужами) маленькой девочке лучше не встречаться.
     Много лет прошло после того случая, а я всё вспоминала о тех мышках, и о разном мне думалось, и только теперь, на склоне лет, словно подведя черту. Мысль пришла: «Сильней любви в Природе нет начала…»

                ***
     Вот уж так устроен человек, что ему в детстве мило, то и в зрелые годы ему не чуждо. Всё моё детство прошло там, где глубокие яры да речные косогорины с выступающими голыми камнями. Но надо признать, что абсолютно голые камни встречаются только в карьерах, где добывают этот камень. В природе - пусто место не бывает, обычно на нетронутых камнях селятся лишайники и всякого рода мхи. К тому же на прогретые солнцем камни выползают все холоднокровные твари. И пока они полусонные, те, на которых они обычно охотятся, предпочитают на них покататься. Лягушки, жабы, разные по цвету и величине ящерицы, а то случается ужи и гадюки, тоже не прочь свернуться калачиком многослойным под тёплым солнышком. И что интересно. Ползёт бабочка по чешуйчатому телу ящерицы. А она лежит на камне, рот открыла, только глазами ворочает. И даже не пытается поймать или хотя бы прогнать обнаглевшую путешественницу. И то, что она выползла на камень в шаге от сидящего или стоящего человека, её это тоже не тревожит. Зеленоватая лягушка, ночевавшая где-то под камушком, взобралась повыше, да не как-нибудь, а мордочкой к солнцу повернулась. А уже на её спинку взобрались красноспинные таракашки, у нас (на Украине) их называют – москалыкы. Дескать, в красных мундирах… Вот только мне никак не удавалось подсмотреть тот переломный момент, когда их «дружба» переходит в естественное состояние. Бесстрашные стрекозы даже на голову плывущей по реке змеи садятся. Знать бы, зачем им это? Не из-за озорства же такое происходит. Тогда, зачем?

                ***
     У нашей семьи, что на Горбах, была своя хата, а у бабушки с дедушкой – своя. Родилась я, и первые свои четыре года прожила, в дедовой хате. Поэтому иногда убегала к деду, где никто меня не обижал и не бил, не передразнивал и не унижал. Единственное правило в доме стариков – это не баловаться, сидеть тихо и не шуметь. Хозяева молча что-то делали по дому, и очень не любили если я приставала с вопросами. Бабушка была неграмотная, а дедушка любил читать, и книги были в доме, но не всякую книгу разрешалось в руки мне брать. Понятное дело, церковные книги в старинных переплётах, мне о них и мечтать даже не стояло начинать. «Это не для детей. Слушай то, о чём тебе в школе Сывэта (Елизавета Даниловна, школьная учительница младших классов) говорит. Придёт время сама поймёшь что к чему…» А что я должна понять, мне так никто и не объяснил. Другие книги я сама не брала. Они были толстые и строчки напечатаны мелким шрифтом. Для ребёнка моего возраста книга вызывала уважение, но, не имея достаточного жизненного опыта, читать непонятные странные слова с частыми твёрдыми знаками, ну, какое ж тут удовольствие? Мне хотелось читать то, что мой дедушка читает. А читал он книгу без обложки. Как я теперь понимаю, это был словарь с подробным объяснением каждого слова. Но когда начнёшь читать это объяснение, то это слово становится ещё более непонятным. Дело в том, что люди в селе разговаривали на чистом украинском языке. В нашей школе были уроки русского языка и литературы, но на уроках мы говорили так, как привыкли говорить, главным было правильно рассказать то, что от нас требовалось. Чистота языка не в счёт. Вот и получалось, что в словаре русское слово объяснялось другими русскими словами, а в детской головушке возникала такая путаница, которую распутать ни мне, ни моим домашним одолеть эту грамоту, было не под силу. И тогда я пыталась подключить свою догадку и воображение. Совпадали они с истиной или нет, на то время, это уже не так уж и важно. Взрослела, и всё становилось на свои места.
     Чаще всего я слышала от деда запрещающее слово: «Нэ руш-ш-ш!» Я отдёргивала руку, как от шипящей змеи и тут же отходила в сторону. Если перевести это слово на русский язык, то получится – не трогай. А «не трогай», это – не прикасайся. Но украинское слово «нэ руш» более ёмкое. Нэ руш – рушить, разрушать, значит, мне было сказано, чтобы я не трогала этот предмет, а то я нечаянно могу его сломать…
     В доме, ни в моём, ни в бабушкином, игрушек не было, бегать-прыгать тоже нельзя. Оставался скучный словарь.
     И ещё, в присутствии деда, если без особой надобности сломать ветку хоть из какого-то куста или даже с той же полыни, это не сказать что ты преступник, ты совершил поступок, противоречащий совести человеческой. Тут всё просто и даже не требовалось объяснений. Бабушка с дедушкой были истинно верующими людьми. Всё живое и неживое на земле создано Богом. Ломать, означает – Бога гневить, потому, что во всё вложена душа. А душе больно и обидно ей. Дескать, за что над нею измываются?..  Волей-неволей начнёшь размышлять, прежде чем разрушить то, что не тобой сделано, будь это хоть придорожный камень, (а под ним лягушонок спрятался или какой-то жучок, паучок или червячок). Не то, чтобы раздавить, напугать, побеспокоить его мне было совестно.
     Я приходила домой, где жили мама, папа и братик, и вложенные в меня стариками понимание мира, шло в разрез понимания моего отца – ярого атеиста. Всё, сказанное стариками считалось отжившим своё суеверием, и меня начинали переучивать и жёстко перевоспитывать. Но если я повторяла вслед за отцом и учительницей в классе то, что «Бога нет», то это не значило, что обижать растения и букашек, как это делали соседские дети, и было им это позволено, вернее их за эти шалости не наказывали, мне же было совестно так поступать. Бывало, чтобы мне досадить, а потом ещё и посмеяться надо мной, дети специально перед моим лицом у кузнечика отрывали лапки, гусеницы натыкали на длинные шипы акации, забрасывали камнями ящерицу, разоряли птичьи гнёзда, да и чего только ни делали, чтоб только довести меня до слёз и ещё долго потом насмехаться над моей ранимостью.  Проще было бы делать так же, как это делали они, но я физически чувствовала чужую боль… Что и говорить, мне очень хотелось поиграть в компании соседских детей, но… устроить себе «домик» - в лопухах, всё же лучше и безопаснее. Вот и выходит, что у одиночества есть глубокие корни, как и у задумчивости, привычкой размышлять даже по всякому пустяшному вопросу. Как знать, может это и к лучшему. В конечном итоге я выросла такой, какая я есть, похожая только сама на себя.

                ***