Путь

Поезд мчался вдаль. Мерное покачивание и стук колес уносили мысли куда-то от суеты. За окном мелькали столбы, словно могучий великан перелистывал страницы большой древней книги. И что в ней написано, было известно только ему одному. Провода тянулись нитями гигантской паутины, соединялись в хитросплетения липких чувств и соблазнов,туго затянутых узлов выбора и вновь неожиданно разбегались последствиями, взвешивая человеческие судьбы.
 
Пассажир перевел взгляд на стакан с чаем. Ложка вздрагивала и пританцовывала в однообразном незатейливом танце. Дзинь-та-та. Дзинь-та-та. И было что-то торжественное в этом звуке.
 
"Надо же, - подумал путник, - словно литавры в честь победы. И подстаканник - как памятный герб": на нём красовались счастливое лицо Гагарина и ракета.
 
Он ехал на встречу, обсудить свою книгу. Первую книгу. Бесконечные внутренние битвы  сменяли друг друга на пути к желанной цели.

Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.

Сражения эти начались давно. Он и сам не помнил, когда. На днях к нему  подкралось чувство собственной Важности и раздуло натренерованное эго до масштабов солнечной системы. Зрелище ещё то. Не для слабонервных.

Тщеславие осмелело и заговорило, вместо него, в полный голос: "Я лучший. Я крут. Я написал книгу! Я могуч! Меня не просто заметили. Я - создатель! Творец! Издательства будут вставать в очередь и биться за право напечатать меня. Фильмы будут снимать по моим история! "   

Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.

Самолюбие уносило вверх потешить Гордыню:"Ну, а как иначе? Иначе и быть не могло. Я всегда знал, что меня должны были оценить по достоинству. Кого, как не меня?" И Госпожа Гордыня довольная и снисходительная принимала поздравления.

Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.
 
С детства чтение книг проходило на пару с Завистью. Любительница контрастов являлась то в образе пронзительной блондинки Белой Зависти. Она щедро показывала возможности и убирала преграды. То вдруг оборачивалась её коварной сестрой - Чёрной Завистью. Прилетала внезапно, ловила в колючие сети, поила ядом сравнения. Вороновым крылом закрывала сердце, скручивала тугим жгутом желание, отбирала возможности.

Искренние и доверительные беседы велись часами: "Вот скажи, как можно так красиво складывать слова в предложения? Писать классные тексты? Потрясающая фантазия у этих небожителей. А идеи? Восхитительные идеи! Как они их придумывают?"

Магия слова завораживала своей властью. Зависть пожимала плечами в ответ и протягивала очередной шедевр, подливая масла в огонь, который выжигал  своими языками остатки уверенности. Он нашептывал: "Бесполезно. Не сможешь. Никогда. У тебя даже идей нет, бездарность". Только тихий шелест несбывшихся надежд и  треск ненаписанных историй осыпались пеплом.
 
Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.

Лукавство накрывало изменчивым облаком соблазна: "Нет идеи? Позаимствуй". Украсть? Плагиат? Ну, а почему бы и нет? Попробуй. Не ты первый, не ты последний. Оно подсовывало  авторов, чьи тексты обделены художественным словом, зато богаты сюжетными линиями: "Попробуй, у тебя ведь дар, ты сделаешь их не узнаваемыми".

Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.
 
Гнев накрывал, как разрушающий ураган:"Как ты можешь даже думать об этом? Воровство? Есть у тебя хоть какие-то принципы, правила? Совесть есть? Или ты совсем потерял облик человека?"

Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.
 
На смену ярости приходило Уныние: "Мне никогда так не написать. Если не хорошо, то и браться не надо. Я никуда не гожусь. Почему я такой бездарь и заурядность?" И вот уже на пороге его дома - властная родственница Лень с чемоданами: "Не ждали? Я теперь буду у вас жить"

Она брала под контроль каждое движение души и туго пеленала её, как младенца, по рукам и ногам: "Не шевелись". И двигала кровать поближе к телевизору и столу. 

Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.

Единственное, что оставалось – добивать себя пустотой бесцельного взгляда, тяжелыми гнетущими мыслями и едой.
 
Обжорство успокаивало: "Нельзя отказывать себе в удовольствиях. Должны же быть хоть какие-то радости в жизни, раз ты не балуешь себя творчеством. Никчёмный человек".
 
Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.

Глядя на остывший чай, пассажир вздохнул. Похоже, все смертные грехи коснулись его на пути к заветной цели.

Хотя, нет! По крайней мере убийства он не совершал. И то хорошо.

Дзинь-та-та. Дзинь-та-та.
 
За окном густые сумерки передавали свои права кромешной мгле.
Задумчивым взглядом мужчина скользил по стеклу. На мгновение их взгляды встретились: его и отражения. Стало ясно, что есть все-таки тот человек, которого он мучил и убивал.
Всю свою жизнь.

Дзинь.