Губерман. Хулиган времен перестройки

Перестройка была встречена нашими людьми поначалу благожелательно. Хотелось ускорится, и добежать до горизонта, где уже коммунизм недалеко.

«Плюрализм», «альтернатива»…
Новых слов большой улов.
Только разбавляют пиво,
Так велел, мол, Гобачев.

С гласностью проблем не было, а вот с закуской и выпивкой были.
Все были в растерянности – куда идти и что делать? Назревал вопрос – кто виноват?
Горбачев, правда, всех успокаивал:

«Надо вылезать, надо вылезать! Я не знаю как, но у меня есть план».

Мозги у народа потихоньку прояснялись. Правда, многим мешал переход успокоительных лекарств на самогон, и парфюмерию.
В  записи альбома «Взгляд с экрана» песня  «Ален Делон не пьет одеколон» была заявлена Вячеславом Бутусовым как «песня о вреде питья парфюмерных изделий».  Но многие сомневались и продолжали пить и проклинать правителей.
Я подхватил эту инициативу, убрав слэнг:

Сивушный дух проходит сквозь года,
По времени реформ ядрёным ароматом,
И бывшие товарищи, а ныне господа,
Считают нас тупым электоратом.

И тут вдруг меня просили:

- Это Губерман?

Тогда Игорь Губерман был на вершине славы - его книги выходили миллионными тиражами.
Я кивнул – доказывать, что это мое было бесполезно – все равно не поверят. Посчитал этот вопрос за комплимент. Ну а что? - некое сходство есть  - все же в одно время живем и пишем о том, что видим. Он был постарше и начал раньше меня лет на пятнадцать.
Он был явным хулиганом, что евреям не очень свойственно – баяну они всегда предпочитали скрипку. Но как говорят – с кем поведешься… – это мне импонировало. Как и его оценки себя как части своего народа:

Еврeйский дух слезой просолен,
душа хронически болит,
eвpей, который всем доволен, —
покойник или инвалид.

Среди моих шаржей на поэтов  есть посвященный ему с той же тематикой:

Писал он ярко, и ничуть не тускло -
сначала по-еврейски обрезал,
ну а потом, как подготовит зал
 Всех посылал уже вполне по-русски

Мозги взъерошивал у всех
и потому имел успех!

Хотя в даже в еврейских кругах его за такое приближение к  «плебесу» критиковали, но свойски. Например, Петр Лернер   написал эпиграмму, а скорее шарж:


Игорь одарен и плодовит, своеобразен
   И хоть похабником слывет,
но всё равно не безобразен.
      
Он действительно имел успех у обманутого народа. А кого любит народ – того не любит власть. Потому за свой острый язык сразу получил «признание» у власти: отсидел по обвинению в спекуляции иконами, хотя и неполный срок.
Может все же не за иконы? А вот за это:

"Вожди дороже нам вдвойне –
когда они уже в стене!"

(имелась в виду Кремлевская стена, куда в советское время закладывали урны с прахом крупных политических деятелей). Губерман был свободен в своих суждениях, и крыл всех подряд, невзирая на чины и заслуги. Такую смелость не уважать было нельзя.
А это в те времена возбранялось. Современники назвали поэта так:
«Человек, который оценивает жизнь с издевательским прищуром».

Но и к себе поэт относился весьма критично и даже чуть презрительно:

Красив, умен, слегка сутул,
набит мировоззрением,
вчера в себя я заглянул
и вышел с омерзением.

Мне такая самокритичность тоже нравилась. Я всегда был уверен, что только умный человек может понимать, что он дурак.  Особенно если сравнит себя с Господом.
Губерман был не только хулиган, но и ироничный философ. И это мне тоже нравилось.
Позже к своим возможностям он стал относиться менее требовательно, и оценивал их более реально:

Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.

Помню, читал его гарики и учился краткости и меткости в выражения своих мыслей. Причем делал это параллельно с чтением Омара Хайяма и сравнивал.
Был немало удивлен, узнав, что одним из первых псевдонимов Игоря Губермана был  - Абрам Хайям. Его почитатели видели определенное сходство во взглядах:

Стало сердце покалывать скверно,
Стал ходить, будто ноги по пуду;
Больше пить я не буду, наверно,
Хоть и меньше, конечно, не буду.

Я не один заметил это сходство.
Они оба бичевали человеческие пороки. Но было и различие и не только по времени (почти восемь столетий), но и по подходу к людским проблемам.
Хотел написать об этом эссе или даже книгу «В противовес Хайяму». Но, почитав внимательней гарики, решил не путать божий дар с чем-то другим.
Долго не мог найти определение этого другого, чтоб не было очень обидным. Талант то явно присутствовал.
Есть такое определение – пиар – по простому – свечение. Это грех небольшой и не опасный для окружающих.
Был у поэта такой период, когда он был окрылен успехом и уверен  в своем «божественном даре». Губерман эксплуатировал свой дар по принципу наглого конферанса и клоунады – заведи публику, а потом покажи  пальчик – и все смеются. И часто переходил этические грани:

Нынче грустный вид у Вани.
Зря ходил он мыться в баньку.
Потому что там по пьяни
Оторвали Ваньке встаньку.
 
Хайям тоже читал свои стихи в чайханах и получал заслуженное восхищение слушателей. Но все таки, у Хайма пошлости в угоду слушателю, я не отмечал.
  потому издал книгу только о Хайяме (в последнем переиздании "Хайям наш современник").

Но надо отдать должное - наряду с проходными четверостишиями, были и шедевры, типа:

Пришел я к горестному мнению,
От наблюдений долгих лет:
Вся сволочь склонна к единению,
А все порядочные — нет.

Но большая часть из нескольких сотен его четверостиший были рассчитаны на кухонных собутыльников из технической интеллигенции:

Хоть лестна слава бедному еврею,
Но горек упоения экстаз,
Я так неудержимо бронзовею,
Что звякаю, садясь на унитаз.

Все они явно писались для построчного гонорара. Случались у Губермана заимствования и переделки,
. Например, в самом знаменитом приколе времен перестройки:

Не стесняйся алкоголик носа своего -
он со знаменем советским цвета одного!

видна явная переделка пионерского девиза:

"Красный галстук повязали - береги его - он ведь с красным знаменем цвета одного!

Однако, у молодежи 80-90-х они были востребованы и участвовали в формировании иного, более свободного мировоззрения с индивидуальным оттенком:

В борьбе за народное дело
 я был инородное тело

Как и все талантливые личности Губерман был одинок. И потому среди читающих это мини-эссе есть и те, кому это ощущение очень близко:

Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами — противно,
а среди умных — одиноко.