Ночь всех мертвых. будет исправлено

Предвестник темного начала здесь!
Черный ворон на надгробье.
И он принес благую весть:
Мертвые прибудут вскоре.


Темнота и тишина. Оранжевый огонек керосинки плясал в пыльном окне, заигрывая с тьмой. В глубине тускло освещенной комнаты потрескивает буржуйка, и в стареньком чайнике просыпается пар. На расположенной рядом кровати царствовал беспорядок: подушка грозится вот-вот оказаться на полу, из пододеяльника выглядывал рукав рубашки, а простыня валялась скомканной вперемешку с одеждой. К тумбочке у изголовья койки прислонена двустволка, а в приоткрытой шуфлядке виднеются патроны. Лежащая на полу волчья шкура понемногу сдается под атаками моли.
За низеньким шершавым столом, на длинной лаве сидит отец Богдан. Керосинка – единственный источник света – будто мягким карандашом, очертила морщины, сделав их глубже. В правой его руке поблескивал граненый стакан с прозрачной жидкость, а в левой он держал вилку с большим куском запеченной селедки. Взгляд священника застрял на черноте за окном, будто мужчина кого-то ждет. Он почесал щеку вокруг свежего пореза – Богдан давненько разучился бриться -, опрокинул в себя содержимое стакана, скривившись, помахал селедкой перед носом и, не закусив, вновь наполнил стакан.
В голову лезли мысли, которые он уже долгое время пытается побороть. Временами глаза Богдана превращаются в холодные стекляшки – в эти моменты его разум рассыпается, мужчина перестает существовать, и лишь оболочка остается в реальности. Хотя, возвращаясь назад, Богдан порой сомневался, та ли это реальность куда ему следовало вернуться.
На руке, в районе сгиба, проснулся неприятный зуд, но мужчина вместо того, чтобы почесать, опрокинул в себя стакан. Отпустило. Он, наверное, многое бы отдал, чтобы больше не ощущать подобное, и, впрочем, способ был найден. Алкоголь почему-то глушил и сам зуд, и желание расчесать всю руку к чертям – до мяса. Нет. До кости. Конечно, глубоко-глубоко в мозгах сидел мерзкий голос, подсказывающий, как можно избавиться от мучительного дискомфорта. Самогон глушил и его тоже.
Однако некоторые картинки уже хронически воспаленное сознание все же пропускало. Священник вспомнил маленькую коробочку, что нынче закопана глубоко в лесу. И смерть, что затаилась на конце иглы, прячущейся внутри той коробочки. Богдан уже и не вспомнит, когда впервые взял в руки маленький флакончик, но никогда не забудет день, заставивший его отказаться от вещицы, которую он планировал назвать лучшим в мире другом. Отказаться от опиума.
Скрытые тенями часы тихо стучали, обещая скорый появление новых суток, оставляя при этом в своем обещании некую недосказанность. Каждое новое покачивание маятника пропитывает душу нервозностью, однако самогон держит ее под контролем. Часы стукнули еще два раза, замолчали на мгновение и взорвали комнату глухим боем. Богдан дернулся от неожиданности и ощутил, как неприятный холодок пробежал по всему телу. Часы били, священник трезвел. После двенадцати ударов вновь воцарилась тишина, которую старалось нарушить стучащее в висках сердце, но было что-то еще. Богдан непроизвольно задержал дыхание и прислушался.
Через закрытое окно просочилось хлопанье крыльев и приветливое карканье. Богдан судорожно сглотнул и осушил с секунду назад наполненный стакан, даже не поморщившись.
В дверь постучали.
Священник бросил взгляд на икону, висящую над кроватью, перекрестился и, мысленно читая молитву, направился к двери.
- Кто там? – спросил он.
- Прошу прощения, батюшка, я заблудился, - послышалось в ответ. – Я прекрасно знаю, что сегодня за ночь, от этого мне еще неприятнее вас тревожить.
Святой отец вздохнул и открыл дверь:
- Суеверия это все. И богохульство.
- Вам нездоровится?
- Чаю хотите? – ответил вопросом Богдан.
- Нет, спасибо, - сказал незваный гость.
На пороге стоял мужик – чистый крестьянин: низкий, мускулистый, с суровым взглядом. Однако было в нем и что-то маргинальное. Волосы свисали грязными локонами чуть ниже плеч, лицо черной сыпью покрывала плешивая щетина, по болезненно потрескавшейся коже бежали глубокие морщины. От его одежды веяло старостью, казалось, в ней кто-то жужжал. Правой рукой он держал за ошейник небольшого козла с прямыми, чуть почерневшими рогами. Животное с интересом смотрело на Богдана, изредка чавкая.
- Я настаиваю, чайник только закипел, - сказал священник, услышав свист.
- Только если кружечку, - согласился гость. – Можно я заведу козла в дом? Веревки нет, боюсь, убежит.
- Ладно, - пожал плечами Богдан. – Все равно у меня бардак, - подумал он потом.
Гость под цоканье маленьких копыт медленно шагал по просторному дому, рассматривая убранство, козел же уверенно шагал к столу, где священник разливал кипяток по кружкам.
- Сахара нет, чего-то съестного – тоже. Тут уж простите.
- Ничего, - сказал незнакомец. – И на этом огромное спасибо.
- Так… чем я могу вам помочь?
- Пустовато у вас тут, прошу простить меня за бестактность.
Богдан поняв, что он имеет в виду, сверкнул взглядом и ответил:
- Жена умерла пару месяцев назад. И дочка. Господь больше детей не подарил.
- Печально. Понимаю, - кивнул гость, вглядываясь в текущую из самовара заварку.
- А вы чего гуляете с козлом ночами?
- Я-то? – почему-то усмехнулся гость. – Такая история… не поверите.
- Расскажите, - попросил Богдан.
- Не сочтите за грубость, но я не за беседой к вам пришел, батюшка. Я бы хотел попросить у вас помощи. Отведите меня через лес, пожалуйста. Я знаю, вы охотник, - гость тихонько повернул голову в сторону ружья. – Лес знаете. А мне никак нельзя утра ждать. Тем более вы сами сказали, что не верите в местные предания.
- Откуда такая срочность? И как вас звать?
- Ладно, - вздохнул мужчина, - вас тоже можно понять. Петро меня звать. Сын – дурачина та еще – ведьме дорогу перешел. Она его со света сжила. Сказала привести козла именно в эту ночь на лесную поляну. Покойники козла утянут, а сына вернут. Вы – человек веры, не откажете, а я, как все пройдет, грехи начну замаливать.
- А че ж ведьма помочь вдруг решила?
- Не хотела смерти она парня. Проучить, но не убивать. Помогите, батюшка…
- Ой, Петр, гиблое дело ты затеял. Ладно, Бог с тобой. Жди снаружи.
- Спасибо, батюшка! – воскликнул мужчина и потащил козла, что уселся по-собачьи и сверлил рыжеватыми глазами Богдана.
Священник нацепил плотные сапоги, накинул на плечи меховой жилет, потом залил в себя порцию алкоголя и схватил ружье, не глядя зачерпнув сколько-то патронов из тумбочки. Перед выходом он захватил керосиновый фонарь.
- Где твоя поляна? – спросил Богдан, выбравшись на свежий воздух.
- Я не знаю, - отвечал Петр, - она сказала, поляна найдется случайно. Покойники сами приведут.
- Понятно, - вздохнул священник.
Перед тем, как покинуть двор, Богдан остановился у самых ворот и обернулся. Позади крыши его дома виднелся купол церкви с проткнувшим небо крестом. Тонкий слой золота сверкал с грязными оттенком в серебряном лунном свете. Редкие облака, окрашенные в серо-голубой цвет, лениво улетали прочь, полностью отдавая власть над небом сотням тысяч звезд.
Священник начал читать молитву, прося у Господа покоя мертвым и света живым, дабы последние всегда видели правильный путь. Когда Богдан сказал последнее ”Аминь!”, раздался хохот ворона. Ночное светило сию минуту выхватил птицу из тьмы. Огромное, черное, трепещущееся пятно сидело на каменном надгробии, разглядывая двоих мужчин и их спутника, сверкая глазами и щелкая клювом. Ворон устроился на могиле предыдущего батюшки, которому Богдан служил дьяконом. Злая насмешка сил зла или воля Всевышнего, но у священник, заведующих приходом этой церкви, не ладилось с личной жизнью. Семьи у абсолютно всех святых отцов либо не было семьи, либо она распадалась по самым разным причинам. Отец Захар выразил желание лежать в земле, которой посвятил всю свою жизнь, и местный люд не стал перечить последней воле.
- Лети отсюда! – шикнул Богдан.
Но ворон не послушался. Птица громко каркнула, гневно щелкнула клювом и уставилась на священника.
- Я сказал вон!
Вновь хохот ворона в ответ.
- Не надо, батюшка, - подал голос Петр, - на его карканье идут мертвецы. Сам улетит, когда время уйдет.
- Он понимает? – проговорил Богдан, не ожидая получить ответ. – Явно понимает и издевается.
- Пойдемте, батюшка, он ничего дурного не сделает.
- Здесь святая земля! – сказал священник, подтверждая этим слова гостя. Он закинул двустволку на плечо, чуть помедлив, отодвинул задвижку и, с некоторым усилием (из-за громоздких размеров) открыл ворота и пошагал, еле-еле освещая дорогу фонарем.
Ближе к лесу Петр, видимо, не выдержав гнетущего молчания, заговорил:
- А почему вы не верите в местные предания? Мне кажется, люд придумывает их не из пустоты. Раз говорят, значит, что-то есть.
- От неграмотности они все городят, - с ноткой злости отвечал Богдан. – Священное писание не читали, а нас, слуг божих, слушать не желают. Вот напридумают небылиц всяких, а потом бегут в церковь молить о защите. Хотя защищаться-то не от кого.
- Не от кого, - усмехнулся Петр. – А чего ж тогда все как огня боятся ночных лесов, кладбищ, языческих капищ и всего подобного?
- Я же говорю, - вздохнул устало святой отец, - от неграмотности. Безбожники, ей богу, разумнее этих. Где мужик с ума от страха сойдет, так называемый ученый-атеист пройдет мимо, лишь фыркнув.
- А если правы первые, а не последние? – не унимался мужчина.
- Если, если. Я за тридцать лет жизни ничего подобного не встречал.
- И бесов не изгоняли?
- Чего ж? Изгоняли, - Богдан улыбнулся, вспоминая. – Один раз. Из парня одного. Как оказалось, ему нравилось, когда его били палкой.
- Зачем его били палкой? – смутился Петр.
- Ну… сколько священников, столько и методов. Мой учитель, например, считал, что палкой можно выбить беса. Освященной, конечно же.
- Вы с ним явно не согласны.
- Конечно же, - рассмеялся Богдан. – Это дикость.
- Интересно слышать подобное от батюшки.
- Как раз-таки те праведники, говорящие иначе, неправы. Не стоит смущать люд небылицами про вселяющихся бесов и гуляющих мертвецов. Люди должны искренне приходить к Богу, а не под страхом земных мук.
- Хорошие слова, - согласился мужчина. – Буду говорить их всем при удобном случае.
- Уверен, люди сочтут это за странность, - пожал плечами Богдан.
- Их проблемы.
Священник недоуменно поднял бровь, но ничего не ответил. Ни дом, ни церковь уже не было видно – ночь пожрала их с потрохами. Впереди грозной стеной вырастал лес, освещенный старушкой Луной. Ветер тревожил мирно спящие кроны и приносил из неведомых далей истошный хохот десятков вестников тьмы. “На его карканье идут мертвецы”, всплыли слова в памяти святого отца, а вместе с ними перед глазами поплыла картина: огромный ворот, сидящий на свежем надгробии, а в разинутом клюве зияет пустота.
И таких воронов бесчисленное множество, судя по их какофоничной песне. Неужто каждый из них отчаянно зовет усопших? В такой обстановке психика любого скептика рискует дать трещину. Богдан почувствовал, как протрезвел. Он снял с плеча ружье, переломил ствол, дабы случайно не выстрелить, и повесил оружие на приподнятое левое предплечье.
- Волков боитесь? – с легкой насмешкой поинтересовался Петр.
- Кто ж их не боится?
Под цоканье маленьких копыт мужчины вошли в лес.
***
Удивительно, как что-то может быть пустым и тесным одновременно. Мужчины словно шагали по полю травы, где кто-то небрежно раскидал деревья. Последние росли на довольно большом расстоянии друг от друга, что невольно возникал вопрос, как из подобного вообще получился лес? Однако тьма, натянутая меж стволов, гнетуще давила на разум, по песчинкам разрушая психику.
Лунного света хватало с лихвой, чтобы понимать, куда идешь, откуда пришел. Он дарил лесу космический зеленоватый оттенок, окончательно превращая ночь в нечто особенное. Богдан никак не мог отделаться от ощущения, что кто-то следит за ним, а внутри зарождалось еще одно, куда страшнее: кто-то или что-то вот-вот доберется до них. И когда эта мысль нашла свое воплощение, над головой пронеслась массивная каркающая тень.
Священник сам не заметил, как вскинул ружье и выстрелил. Очередной смешок застрял в глотке ворона, и его туша камнем полетела вниз, растворяясь в тьме.
- Это не волк, - язвительно заметил Петр, а потом задумчиво добавил: - Они все равно услышали.
- Кто? – с ноткой испуга спросил Богдан, зная ответ.
- Скоро поймете. Не бойтесь, они нас не тронут. Большинство приходит не за этим.
- Большинство?
- Ну, везде есть исключения.
Тропинка начала сливаться с окружением, будто желая окончательно свести с ума случайного госта. Богдан непроизвольно начал оглядываться по сторонам. Быть может, с опаской, быть может, с ожиданием. А когда глаз выхватил чей-то силуэт, она понял, что и первое, и второе говорили в нем одновременно.
Он выплыл из тени, подобно волне тумана – тихо, незаметно, будто всегда был здесь. Он смотрел в душу священника, задавая сотни вопрос, но ни одному из них не суждено быть озвученным. Богдан не знал его, но по черным пятнам вместо глаз понимал: он пришел из совсем иных мест. Где есть один, есть и второй. Длинные волосы, сгнившее лицо, отвалившаяся челюсть. Этот явно не заговорит.
Мертвецы выходили из-за деревьев, словно они ждали путников и даже приготовили хлеб с солью, но в царстве мертвых властвует вечный голод. Покойники выстраивались вдоль сужающейся тропинки так, что Богдан вскоре смог ощутить их дыхание: холод и смрад вперемешку с грустью.
- Как же их много, - мечтательно проговорил Петр.
Ушедшие из этого мира не пытались притронуться, заговорить или просто поздороваться, они неподвижно стояли и смотрели. В начале Богдан старался не поднимать взгляд, но присущий всему роду человеческому нездоровый интерес заставил мужчину рассмотреть лица всех, кого только возможно.
- Покойники похожи друг на друга, - пробубнил священник.
У него не получалось разглядеть отличительные черты, кроме уродств, что приносит разложение. Одно лицо на всех, один взгляд на всех.
А в это время ноги сами продолжали идти вперед. Богдан осознал, что потерял ружье, но испугу не хватило места в его мозгах: они оказались забиты под отказ тихим цоканьем козла. Беспамятство и транс привели его на просторную полянку. На ней-то священник вновь вернул контроль над телом.
Петр с козлом неторопливо шагали в центр. Богдан следовал за ними, окончательно удостоверившись, что он пришел в ловушку.
- Ты же ведь сразу понял, кто я? – спросил незваный гость, остановившись прямо под Луной.
- Понял, - кивнул Богдан, держась поодаль.
- Значит, он мне больше не нужен, - облегченно вздохнул Петр. – Пойди прочь, утомил ты меня.
Мускулистый крестьянин отпустил козла и скрылся в черной чаще.
- Что ж, - а голос, ранее назвавшийся Петром, остался. – Быть может, ты догадываешься, зачем я пришел?
- Подобно падальщику, ты бежишь на вонь греха, - огрызнулся священник.
- Ох, твой грех воистину велик, преподобный, - хрипло рассмеялся козел. – Скажи, а как же твои речи по поводу людских выдумок?
- Я продолжу это проповедовать, дабы разрушить твои помысли.
- Ох, ты думаешь, что все знаешь, все понимаешь. Хах! – животное приблизилось к священнику и село по-собачьи. – А к тебе ведь я пришел не с пустыми руками.
Богдан ощутил, как ноги перестали держать его. Мужчина сел на холодную землю и закрыл лицо руками. Слезы напрашивались потечь ручьем, но священник пытался держать себя в руках.
- Скажи, праведный, когда тебе было действительно хорошо? – козел перешел практически на шепот.
- Она не реальна… она не может быть реальной.
- Алкоголь разрушает тебя, праведный, разрушат сильнее, чем опиум.
- Но я должен был что-то предпринять, - взмолился Богдан.
- Избавился от одной зависимости при помощи другой?
- Не опиум был моей зависимостью, - священник поднял взгляд. Слезы застряли где-то глубоко, вместо них наружу вырвался хохот, - а она!
- Это я и хотел услышать, - если б козел мог улыбаться, то это он сейчас и делал.
- Но он не реальна!
- Но ты задушил ее, праведный. Задушил, и она перестала приходить.
- Что ты хочешь от меня, нечистый? – голос священника вдруг погрубел.
- Я, пожалуй, не буду отвечать. Просто смотри.
 С этими словами козел вернулся в центр поляны, кивнул Богдану и слился с лунным светом.
Мужчина ощутил, как стало трудно дышать. Слишком сильный поток эмоций захватил его. А мертвецы уже успели взять поляну в кольцо. Они продолжали что-то ждать, сверкая в серебристом свете.
- Я же говорила, что мы встретимся в эту ночь, - послышался голос.
Ох! Она была все так же прекрасна. Смерть даровала ей очаровательную бледность, а время и земля не позволили к ней прикоснуться своими гниющими лапами. Она все так же сводила с ума и заставляла страдать одним своим видом, навевая идею недосягаемости.
- Я так боялся, - шептал Богдан.
- Так почему пришел?
- Потому что ждал.
- Ты же знаешь цену?
- Знаю, - кивнул священник.
- Чудно, - улыбнулась она. – Обними меня.
- А что потом?
- Узнаешь…